Позволь мне тебя коснуться

— Не томите, Броди, говорите! Мой брат жив? Да?! — Я закрыл глаза, почувствовав, как вся больница крутиться перед глазами.

— Мы нашли остатки судна, прибитые к берегу необитаемого острова в Карибском море. — Броди тяжело вздохнул, продолжив обреченным, как приговор, голосом: — С этого дня я должен сказать вам, что Ганс Кенинг больше не считается без вести пропавшим. Эксперты оценили поломки корабля, как несовместимые с жизнью. Они были разрушены ещё в море... И... Понимаете... Все шлюпки также прибило к берегу, и их не отрывали... Ими не пользовались... Я вынужден сообщить вам, что ваш брат...

Еле сдерживая истошный крик, метнул телефон в стену, наблюдая за тем, как он разлетается вдребезги. Всё тело стало сплошной раной и болью. Чья-то нежная рука опустилась на моё плечо, но я не хотел этого. Черт возьми, НЕ ТРОГАЙТЕ МЕНЯ ВСЕ!

Тут я поворачиваюсь к Эмили, глаза которой блестят от надвигающегося потока слёз. Нет, нет, это какая-то глупая шутка... Кайл...

— Он в коме, — выдыхает она, и я делаю два шага назад, резко убирая её руку со своего плеча. Весь мир погружается в калейдоскоп мрака, через который я падаю в пропасть. Эми не понимает, что я не способен сейчас адекватно воспринимать эту реальность.

Я начинаю бежать, не собираясь останавливаться. Бежать, чтобы не причинить ей боль, чтобы не наговорить гадостей, а я очень хочу прогнать, оттолкнуть её, лишь бы больше никогда не зависеть от взора её карих теплых глаз.

Эмили бежит за мной, не понимая, почему я нахожусь в таком состоянии. Я хочу вышвырнуть её из своего автомобиля, когда она садиться рядом на пассажирское сиденье, но молчу, сжимая руль в своих руках. Радио доносит до меня песню The Rusmus — Living in the worlds without you, но я не разбираю слов, которые знал наизусть.

— Макс, что происходит? Останови машину! 100 миль в час! ОСТАНОВИСЬ! — кричит Эмили, но я только сильнее нажимаю на педаль газа, направляясь к Калифорнийскому берегу. Я не просил её ехать со мной. Мне нужно побыть одному. Какого хрена она увязалась за мной? Мне не нужна её нежность. Вновь и вновь я хочу и обругать её, и остановить машину, оставив её на дороге. Так резко, чтобы нахрен разбить её и так пострадавшее сердце. Я думаю о себе, погружаясь в жалость к самому себе. Сейчас я плевал на её чувства. Состояние аффекта играет с разумом в очень злую шутку.

— Макс, остановись... — шепчет она, но я с силой ударяю руль, как последний псих, ещё больше напугав девушку. Ничего не говоря, я резко торможу и останавливаюсь возле пляжа, чтобы сбежать к бушующему океану. Уйди, Эмили. Оставайся в машине, иначе попадёшь под мою раскаленную добела руку.

POV Эмили

Я ещё никогда не видела Макса таким сломленным. Мне тоже было жутко больно за Кайла, но я не понимала, почему он ведёт себя так, будто в него вселился дьявольский дух:глаза смотрели, но не видели; губы шевелились, но вслух он ничего не произносил. Он просто гнал к пляжу, не сбавляя запредельной скорости до тех пор, пока мы не оказались у воды.

— Макс, всё будет хорошо... — произнесла я, глядя, как его сбивчивое дыхание терзает его сильную грудь.

— ЭТО НЕ ПРАВДА! ВСЁ! НЕ! ХОРОШО! — вдруг орёт он, падая на песок. Его руки касаются прибрежных волн, ударяющих его голову.

Внутри меня всё съеживается от этой картины, но я знаю, что просто обязана помочь ему и выяснить, что мешает ему прийти в себя...

— Уходи Эми! Уходи! Пока не поздно, умоляю тебя! — Его срывающийся голос в купе с руками, которыми он рвёт на себе волосы, заставляют моё сердце разрываться от боли.

— Макс! Иди ко мне. Прошу тебя, Макс, успокойся...

Но он встаёт на колени и смотрит на небо таким взглядом, будто с него срывают кожу. Его глаза преисполнены вселенской печали, с которой не сравнятся даже жертвы нечеловеческих пыток. Каждая вена на его руке проступает до голубого цвета, лицо искажено гримасой боли — так, словно под его ногти вбивают миллиарды острых осколков.

— Мы не увидимся снова, мы не увидимся снова... — просто шепчет он, опуская голову под воду, стараясь захлебнуться.

Я не верю в то, что всё это происходит наяву. Я думала, что большего отчаяния, чем в комнате Давида, никогда не испытаю. Но я ошибалась.

Я не думаю, а опускаюсь на колени рядом с ним, объятая желанием обнять его. Макс отталкивает меня, избивая песок, разрывая землю на части.

Он кричит. Его крик настолько пронзительный, что в моих жилах застывает кровь.

Я могу разглядеть душевные стигматы на его теле, что не поддаются обычному взору.

Сама не замечаю, как тоже начинаю захлебываться от слез. Он толкает меня снова и снова, пока я пытаюсь прижать его, обнять, быть ближе к Максу... Спасти его.

Но он не принимает ничего. На его косых скулах мерцают скупые слёзы.

Я никогда не видела мужских слёз — никаких, не единой крупицы. И я не думала, что они так способны растерзать мою душу.

Мы, девочки, плачем из-за всякой ерунды, порой, — будь то сломанный ноготь или трогательная музыка.

Но парни же всегда всё держат в себе. Они, как океаны, которые не смеют выходить из своих берегов, даже если превращаются в цунами.

Кажется, сейчас Макс превратился в неуправляемый десятибалльный шторм, который сметает всё на своём пути.

Он не помнил себя от боли, о которой я не знала. Но разве это даёт ему право так поступать со мной?

— Эми, убирайся, — вдруг произносит он заледенелым и безжизненным голосом, смотря на меня исподлобья. В этом лице я не узнаю Макса и качаю головой, повторяя только одно слово: 'нет!'. — Проваливай из моей теперь уже никчемной жизни! Я не выдержу, если потеряю и тебя...

Он противоречил сам себе, его косые скулы были сдавлены до предела. Сжатые зубы придавали голосу ненависти, а я нахлебалась его горькой водой.

— Да что ты такое говоришь, Макс! Я всегда буду с тобой! Я не брошу тебя, откройся мне, в конце концов! — кричу я, перекрикивая, шум не на шутку взволновавшейся воды.

— УБИРАЙСЯ, я кому сказал! ВОН! — Он взметнул свою руку с отставленным указательным пальцем, указывая мне дорогу. Его крик пробирал меня до мозга костей. Время остановилось. Начался какой-то страшный сон, ни в какое сравнение не шедший с детским лепетом с участием Давида.

Физическая боль показалась нежными шалостями на фоне распадения моей души на осколки.

Каждый осколок проходил по внутренней стороне моей кожи, раздирая её насквозь.

— Ты не видишь, как ты всё рушишь? Остановись! Ты... Я... — Слова застревают в горле, предательски собираясь в противный снежный ком.

Я смотрю на его железную маску, образовавшуюся на лице парня после затяжного припадка, и, вытирая горючие, как смола, слёзы, разворачиваюсь и ухожу, ещё улавливая едва слышные для меня его крики.

Макс только что погубил себя. Разбил меня. И всё разрушил.

А я не возвращаюсь дважды.

Глава 23

Два года назад. POV Макс

— Ну, так что, снова Испания? Только не говори, что это случайность, — тяжело вздыхаю я, убавляя слишком громкую музыку, что разрывает динамики в автомобиле Ганса. Машина моего брата олицетворяет собой независимость от родителей. Пусть это и BMW, но год выпуска настолько древний, что её можно было бы разобрать на запчасти.

Это единственное, на что он пока смог накопить к своему девятнадцатилетию, в то время как я воспользовался подарком отца — Shelby Cobra была пределом моих мечтаний во всех отношениях: начиная от цвета, заканчивая тем, что являлась Американской классикой.

— Я всегда любил Барселону. Ты же знаешь, перед этим городом очень трудно устоять. Алиса здесь ни при чем. — Он опирается рукой на подлокотник двери и задумчиво смотрит в окно, прощаясь с нашим родным городом — Карлсруэ.

Мы направляемся в Аэропорт, и я мечтаю опоздать на регистрацию, поэтому стараюсь замедляться перед каждым зеленым сигналом светофора. Я всё еще надеюсь на то, что Ганс бросит эту идиотскую затею — отправиться работать Старшим механиком на одно из торговых суден, что колесит по мировому океану.

— И всё же, Барселона напоминает тебе о ней? И Ллорет... Хорошее было время, да? — Я не могу сдержать улыбку, когда вспоминаю сумасшедшие ночи нашего отдыха. Для меня это было время безудержного веселья, а для Ганса — переломный момент в жизни, который привел его к решению покинуть родной дом. Мы вместе поступили в Калифорнийский Университет, но Ганс отказался от своей стипендии.

— Да, — сухо отвечает он, недовольно встряхнув головой, и я понимаю, к чему он клонит. — Хватит о ней, ладно? — Я замечаю, как он нервно отирает кольцо на своём безымянном пальце.

— Не хватит. Ты должен бороться. Ты должен лететь не в Барселону... А в Москву, — слишком резко реагирую я, слегка постукивая по ветхому кожаному рулю.

— Бороться? Макс... Нет. Это невозможно. Во-первых, наши родители против. И хоть мне плевать на мнение папы, она беспрекословно подчиняется указаниям своей семьи. Во-вторых, она беременна и помолвлена с отцом ребенка, — сдавленно говорит он таким тоном, будто его сейчас вырвет.

— Она была помолвлена с тобой, черт возьми! Как это произошло?

— Наша помолвка не была настоящей. Не думаю, что предложение в "Макдональдсе" с подарком в виде кольца от жестяной банки можно считать пределом её мечтаний. — В его голосе звучит горечь, и я понимаю, что воспоминания разрывают каждую клеточку его измученной души.

Он слишком сильно изменился. Эта была больная, запретная любовь. Только через некоторое время Ганс узнал, что Алиса буквально сбегала к нему в Германию, работая не покладая сил: кажется, чтобы оплачивать поездки самостоятельно, она совмещала учебу с работой официантки.

— Ты обязан с ней поговорить. Я видел её глаза. Да что там, я видел вас вместе — вы как будто вокруг ничего не замечаете! Не знаю, как ты подписался на это брат... — Я вдруг представил себя по уши влюбленным. Ага. Ну, конечно, чтоб я сходил с ума по одной девушке, когда вокруг столько разных красавиц? Никогда и ни за что не остановлю свой выбор на одной из них. Буду перебирать, пока не стану седовласым "Плейбоем" со своим собственным TV-show.

— Только три слова: не мой ребенок. И давай закроем эту тему, хорошо? — Он сделал музыку погромче вновь, намекая на то, чтобы я заткнулся. Тем временем к аэропорту мы подъехали, да вот только на регистрацию была ещё уйма времени.

— Дядя Барт отвезет тебя на судно? — Мы выгрузили немногочисленные вещи Ганса из машины и направились в здание международного терминала небольшого аэропорта.

— Да. Но, прежде, я бы хотел переночевать в Барселоне несколько ночей, — протянул он, когда мы стояли в зале ожидания и искали окно, к которому ему нужно подойти.

— Обещай, что это только на срок контракта. Полтора года. Время, достаточное, чтобы ты отпустил её и вернулся обратно, — вдруг говорю я, вглядываясь в черты лица своего брата.

Раньше мы были похожи, как две капли воды, и лишь диаметрально противоположные родинки над нашими губами помогали людям иногда не путать нас между собой. Но теперь разница была очевидной: у Ганса появилась легкая щетина, и благодаря ей он походил уже на более старшую копию меня. Я, вдруг, представил его в майке матроса, фуражке, с бутылкой рома в руке и длинной бородой, которую на борту обстригать просто нет необходимости.

Думаю, всё примерно так и будет. Не считая рома, конечно.

Ещё он иногда носил очки без диоптрий, и это было нашим вторым различием. Я терпеть не мог носить их, даже солнцезащитные — меня всегда раздражало то, как они щекочут переносицу.

И, наконец, ещё одно из главных внешних различий — это разная длина волос. Светлые волосы моего брата хоть и находились в небрежном беспорядке, как у меня, всё же были раза в три длиннее, как будто он больше не считал нужным уделять время своей прическе.

— Что молчишь? — Мне не понравилось, то, как он задумался над своим контрактом. — Полтора года, по рукам?

— По рукам. — Он обхватил мою руку и прижал к себе, слегка похлопав по плечу. Я не знал, как буду справляться со своими проблемами без этого обнадеживающего похлопывания между нами.

Я не знал, каково это — быть далеко от Ганса. И понимал, что ему тоже будет нелегко без меня, потому что мы всегда считали себя единым целым — единой системой, состоящей из двух сообщающихся сосудов.

— Если ты не вернешься через это время, я примчусь на твое судно, и в моей загубленной карьере программиста будешь виноват ты. — Я старался шутить, но время разлуки неумолимо приближалось. Ганс издал нервный смешок, согласно кивая.

— Тебе не о чем беспокоиться. Всего лишь полтора года "исправительных" работ, и я как новенький. — Его улыбка расплылась так широко, что была почти похожа на искреннюю. Он добавил уже тише, словно давая мне обещание: — Мы увидимся снова.

— Мы увидимся снова, — повторяю я и наблюдаю за тем, как он задом наперед от меня удаляется к терминалу, помахивая мне рукой.

По громкой связи объявляют посадку на рейс до Барселоны, и уже через пару часов Ганс на долгое время покинет родную страну. Спустя год и два месяца я буду так же подходить к одному из терминалов, только с собой у меня будет два тяжелых чемодана и билет до Лос-Анджелеса.

Я смотрел ему вслед — он, как и я, зачесывал волосы назад, когда нервничал, и потирал макушку. Я отвернулся, когда Ганс скрылся в толпе ожидающих людей, и, резко развернувшись, помчался к его машине. Стремительно и быстро, не дав себе возможности оглянуться и остановить его.

* * *

Сейчас

Горьковатый дым обнимает моё горло, раз за разом оседая где-то глубоко в легких. Если кто-нибудь узнает, что я курю прямо в комнате, меня наверняка отчислят без права на восстановление, но мне в общем-то всё равно.

Это рано или поздно случиться, если я буду и дальше так пропускать пары. Один раз я сходил на математический анализ, но оказался в ещё более разбитом состоянии, когда осознал, что же натворил.

Эми выглядела, как всегда — на её лице не было следов от мучительных бессонных ночей или литров пролитых по мне слёз. Это даже меня радовало. Постепенно её жизнь вернется к нормальному руслу, а я вернусь к своему обычному бесцельному времяпровождению.

Я посмотрел на две бутылки виски, что стояли на тумбочке: одна уже пустая, вторая заполнена лишь на четверть, и блаженно улыбнулся, предвкушая то, что я смогу допить её в гордом одиночестве.

Ганс больше не являлся мне: то были лишь ускользающие воспоминания, а не его четкий образ, который, бывало, возникал передо мной. Все, что я мог делать после того, как Кайл попал в больницу — это вспоминать свое детство, проведенное с братом, и поглощать сигарету за сигаретой. Мне никогда особо не нравилось курить, и, уж точно, я на дух не переносил ощущение гадкого дыма, который проедает тебя насквозь. Но механические движения, повторяющиеся раз за разом, вводили меня в транс, который помогал справиться с болью.

Как только я потянулся за виски, в дверь без стука ворвались. Бирюзовые волосы, что возникли передо мной, не предвещали ничего хорошего.

— Кенинг! — Я не смотрел на Бекку, присосавшись к вискарю так, будто он был моим кислородом. — Подними свою задницу.