Проклятый дар

Некоторое время мы оба возвращались к реальности и осознавали происходящее. Мои глаза, привыкшие к скудному освещению, прыгали с предмета на предмет в попытке зацепится за что-нибудь. Пока я не моргнула несколько раз, приходя в себя и рассовывая плескавшиеся полотна мыслей по щелям сознания.

Отняла руку и уставилась на нее, как на чужую. Ладонь казалась какой-то липкой, и я вытерла ее о юбку.

Чародею, видимо, требовалось больше времени, чтобы прийти в себя. С его стороны слышалось только сдерживаемое сорванное дыхание.

Я сделала шаг вперед, огибая кресло и опасливо опираясь на подлокотник, словно на костыль. Ноги ожидаемо подкосились. Впрочем, в руках тоже не оказалось необходимой силы, чтобы удержать разваливающееся на куски тело. Я кулем грохнулась на пол, сильно ударяясь коленями и неловко заваливаясь на бок.

Подтянувшись, привалилась спиной к ближайшей ножке стола, обняла колени руками, расслабилась... и засмеялась.

Мое хихиканье одиноко и зловеще разносилось по комнате, а я все не могла успокоиться.

Чародей наконец выровнял дыхание. Его кадык рвано дернулся, после чего сосед открыл больные глаза. Опустил глаза на меня, и у его губ прорезалась горькая складка.

— Риса? — повторил Гиль, и в этот раз в голосе было не удивление.

Я наклонилась вперед, утыкаясь лбом в колени Гийльрея и успокаиваясь.

— У тебя руны с бумаги на лицо перепечатались, — объяснила и выдохнула, чувствуя себя все еще несколько не по себе после продолжительного смеха.

Нагревшиеся за день стены отдавали тепло. Я спиной чувствовала жар, исходящий от них. Пальцы зарылись в мягкий ворс ковра.

— Что, черт побери... — начала я, но сама себя оборвала.

Чародей прятал глаза под отросшей черной челкой. Недостаточно длинной, чтобы действительно что-то скрывать.

Он не пытался объяснять или отрицать что-либо. Просто сидел и ждал, пока я осмыслю произошедшее, сделаю выводы — может быть и неверные. Может быть фатальные. Пока я разберусь в себе и выберу, наконец, что мне делать: кричать, расколошматить стул об стену, велеть ему выметаться или молча уйти самой. Будто ему было глубоко наплевать на все, что произойдет дальше.

Я разглядывала напряженную фигуру чародея снизу-вверх, все так же сидя на полу. Пройдясь по сутулым напряженным плечам, взгляд переполз на контур, окружавший кровать и раскинувшийся почти на все помещение.

Конечно, когда я заявила Соши, что разберусь со снами и направилась прямиком к Сигиду Гийльрею, какая-то мысль определенно билась в моем сознании. Подозрения складывались причудливым калейдоскопом, но никак не желали образовать стройную теорию.

Каждый факт всплывал в груде себе подобных искореженным осколком. Предупредительность и догадливость Гийльрея — глиняный черепок, бывший некогда цветочным горшком. Странное поведение соседей — часть горлышка от хрустального графина. Контур вокруг его постели печатями внутрь — крошево фарфора от любимой кружки. То чувство рядом с черноволосым чародеем, словно он высказывает мои мысли вслух и продолжает начатые мной фразы — обломок ручки плетеной корзины для пикников. Все они лежали рядом, но никак не желали собираться воедино.

Наверное, я должна была почувствовать страх. Или даже ужас, тщательно перемешанный с омерзением и щепоткой паники. Вместо этого в груди кольнуло, а потом сочувствие сжалось внутри клубком.

Я прижала ладонь к шее и ключицам, пытаясь ослабить давление на грудную клетку, распирающее изнутри. Ибо мне самой не верилось, насколько я бестолковая. Надо держаться от магии, а тем более от магов, очень странных и подозрительных, подальше — вот девиз успешного обывателя. Подальше от проклятий, вывертов сознания чародеев и их политических игрищ.

А я что?

"Бедовые вы девки, ох, бедовые", — как наяву услышала я голос бабушки из далекого-далекого детства. — "Ну и нарветесь же вы однажды".

Старушку я не помнила совсем, слишком маленькая была, но вот эта фраза прочно отложилась в подсознании и вылезла в самый нужный момент.

Видимо, такова моя судьба.

Решившись, я собрала конечности в кучку, а мысли в маленький кулек. Завязала на крепкий узел, дабы не рассыпались.

— Значит, печать на плече фальшивая, — пробормотала я, не сомневаясь в озвученном, а только ради того, чтобы сказать что-то.

Гийльрей весь подобрался, пальцы впились в подлокотник.

Я была уверена, что он отмолчится.

— Настоящая, — ответил коротко и отвернул голову.

В сгустившейся тишине я занервничала и начала непроизвольно теребить косу, выдергивая пряди.

"Да что ты хочешь-то от меня, душегуб-страдалец? Чтобы я смоталась быстренько. забилась в самую темную дыру и всхлипывала тихонечко, трясясь и клацая зубами от каждого шороха? А тебе бы объяснять ничего не пришлось? Да вот фигушки тебе" — отчетливо подумала я, поджимая губы и начиная злиться.

Если у меня не хватает благоразумия держаться в стороне, то стоит забраться в самый центр смерча. Говорят, там самое безопасное место.

— Послушай, — произнесла я, глядя прямо и открыто. — Это твоя тайна и, в общем-то, целиком твои и только твои проблемы. Не хочешь делиться — не надо. А может и не твои, а чьи-то еще, не суть важно. Я не имею права требовать от тебя чего-то, я — всего лишь твоя соседка. У каждого человека свои скелеты в шкафу.

Я была крайне серьезна, не позволяя эмоциям проскользнуть наружу.

— Вот в чем беда: одно дело, когда это твое личное, и совсем другое, когда оно вмешивается в личное других людей. Я не знаю, опасны ли эти твои... дела. Здесь, в этом городе, у меня много знакомых и друзей, за которых я переживаю. В моем доме живут два подростка, за которых я несу ответственность. Да и мое собственное здоровье вместе с рассудком мне весьма дороги. Можешь мне ничего не рассказывать, легкая загадочность крайне романтична. Но я вынуждена буду сделать запрос в Совет и отправить заявку в оценочную комиссию.

Поднялась на ноги, стараясь не охнуть и не поморщиться от ощущения покалывания, когда кровь хлынула в онемевшие конечности.

— Что смешного? — удивленно переспросила.

— Глава Совета — мой хороший друг. Был опекуном в детстве, — хмыкнул Гийльрей. Искривил губы и добавил с какой-то даже издевкой: — И это именно он нашел твой дом и предложил его в качестве варианта.

Мои брови поползли вверх, но я вовремя одернула себя. Пожала плечами и развернулась, дабы уйти.

— Не буду удивлена, если окажется, что долги отчима — тоже дело рук этого твоего бывшего опекуна и "хорошего друга".

Одернула халат и поджала губы, принимая строгий и непоколебимый вид.

— Что же, я все равно обязана сделать все, как надо, хотя бы для успокоения совести. И если мой труп потом и всплывет в какой-нибудь канаве с перерезанным горлом, то хотя бы за правое дело.

Гийльрей сложил руки на груди и выдавил еще одну ухмылку. Смотрел он теперь прямо перед собой, в какую-то точку на стене.

— Волшебники не режут горло, да и от трупов мы избавляться умеем.

— Такие затейники! — фыркнула я.

Гордо развернулась на пятках, пошла к двери... И остановилась, упершись носом в косяк. Подождала несколько мучительно долгих мгновений, теша себя напрасной надеждой.

Позади по-прежнему находились только Гийльрей и непоколебимая тишина. И им вдвоем, похоже, не требовалась еще чья-то компания.

Я упрямо сверлила дверь прямо перед собственным носом взглядом, а потом сдалась. Прислонилась к ней спиной и съехала вниз. Выдохнула разочарованно:

— На тебя это не действует, да?

Чародей, как оказалось, наблюдавший всю сцену искоса, не успел притвориться ветошью. А потому вынужден был среагировать — он нехотя покачал головой.

— Ну ты и... Ну ты и телепат, — недовольно поджав губы, заявила. — А я, эх!

Взмахнула рукой в порыве чувств, так и не закончив мысль.

— А что ты? — без особого интереса уточнил Гийльрей.

А я втрескалась в тебя по уши.

Чародей отвернулся обратно и сгорбился в этом своем кресле.

— Да, а я телепат.

Я уже собиралась вцепиться себе в волосы и взвыть от восторга, но взяла себя в руки. Вздохнула, успокаиваясь, даже ладошкой обмахнулась пару раз. Будто слабые потоки воздуха могли унять мое ликование от осознания того, что я права, что я, черт побери, обалдеть какая умная, раз догадалась! И мало того, что подозревала верно, так мои фантазии еще и подтвердили. Не отбрехались, не соврали что-нибудь с противной искусственной улыбочкой, не сделали морду кирпичом и, задрав высокомерно нос, промолчали. А почти прямым текстом сообщили: "Риса, ты была права". И тут же фокус-покус показали, чтобы продемонстрировать правдивость сказанного.

От упоения бешеной радостью меня удерживала только сутулая спина, от которой за версту разило скорбью.

Я кое-как уняла разбушевавшиеся эмоции, понимая, что, вероятно, в данной ситуации незамутненный восторг — не самая адекватная реакция. Подтащила тумбочку, загнанную в самый дальний угол комнаты, к креслу Гийльрея и уселась на нее, словно на табурет. Пострадавшие части тела уже очухались, и я начала ощущать, как саднят колени и побаливает запястье.

— Ты телепат с настоящей печатью, которая должна блокировать способности, но на тебя она не действует, — спокойно сформулировала. Прикусила щеку изнутри. — Так, получается?

Чародей замер в своем кресле, согнувшись в три погибели и расфокусировано глядя куда-то вперед. Я подползла поближе, заглядывая в остекленелые глаза мутно-серого цвета с одной стороны, потом с другой. С трудом удержала себя от глупой выходки — пощелкать пальцами перед лицом Гийльрея и, если не будет реакции, дернуть за нос.

Я в детстве, бывало, улетала в астрал и переставала обращать внимание на окружающих. Нинлар постоянно так делала, а потом пугала, что вытянет мне нос, как у Ведьмы Чертополоха, и он такой и останется: крючковатый и синий, будто слива.

Внезапно сосед поднял голову и уставился мне в глаза тяжелым взглядом, вцепившись и не отпуская. Он принял какое-то решение. Оно ему не нравилось, но отступать он не собирался.

— Мне придется это сделать, — сухо выговорил мужчина.

Инстинкт самосохранения, к удивлению, у меня все-таки присутствовал, но какой-то жиденький. Отвести взгляд я не могла, но попробовала отодвинуться назад. Отклонялась, пока чародей не схватил меня за больную руку. Маскируя нарочитой грубостью, что сделал это ради того, чтобы я не грохнулась с тумбочки, завалившись спиной назад.

— Расслабься. Не сопротивляйся. И тогда будет не больно. Ты же доверяешь мне. Даже теперь.

А ведь и правда, доверяю. Но сопротивляться буду чисто из чувства противоречия и несогласия с единоличными решениями. Только чему? И что значит "тогда не будет больно"? Бить что ли собрался?

На лице Гийльрея страшно заходили желваки, вздулась вена на правом виске. Я полюбовалась на все это великолепие... и засмеялась. Искренне так расхохоталась до того, что слезы на глазах выступили.

Что хотите со мной делайте: режьте, бейте, пинайте, но не могу я воспринимать угрозы от человека, у которого половина лица примята со сна и вся в чернилах!

— Риса, — прорычал чародей и сжал сильнее мое запястье.

Я зашипела сквозь хохот, но добилась только того, что в боку стало покалывать от смеха.

Насилу успокоившись, я наклонилась вперед. Теперь уже Гийльрей попытался отстраниться, но я все равно сделала то, что собиралась: положила ладонь на его плечо, не позволяя дергаться. Мужчина напряженно следил за тем, как я пошарила по карманам халата, ничего не обнаружила и, стянув рукав пониже, принялась аккуратно стирать с его лица остатки рун.

— Сейчас, уберу это безобразие, и продолжим то, на чем остановились. На чем, кстати? Чему я там не должна сопротивляться?

Гийльрей зло блеснул глазами, прежде чем отодвинуться и, перехватив мои руки, убрать их от себя. Он взъерошил волосы, превращая аккуратную, пусть и отросшую, стрижку в филиал сеновала.

Опять двадцать пять. Снова решил отмолчаться. Как будто я не знаю, что он никогда бы не ударил женщину. По некоторым мужчинам это видно, и Гийльрей явно относится к их числу.

— Ты слишком хорошо обо мне думаешь.

Бить не собирался, за руку схватил, чтобы уберечь от падения, в глаза уставился, как типичный телепат из дешевого детективного сериала...

— Так ты хотел заблокировать мне память? — осенило меня второй раз за ночь.

Гиль не спешил отрицать, только отвернулся, спрятав выражение лица в тени, и я поняла, что угадала верно.

— Мне не стоило впутывать тебя во все это.

— С этим сложно поспорить, вот только я сама впуталась.

В который раз за жизнь я поблагодарила высшие силы за мою невнушаемость. В скольких ситуациях она меня выручала — словами не передать.

Любые игры с памятью — штука довольно опасная. Запросто можно натворить таких дел, что консилиум из членов Совета не разберет. А пострадавший до конца своих дней слюни будет пускать. Вот только боялась я не этого.

Так грустно было бы не помнить, что догадалась я своими силами. И сон Гиля, в котором побывала, мне тоже ни в коем случае не хотелось терять.

В памяти всплыли самые яркие эпизоды сновидения, и я заерзала на месте. Главное сейчас не покраснеть. Не краснеть, я сказала!

— Риса, — произнес Гиль устало, — ты ничего обо мне не знаешь.

— Ну наконец-то, — заметила я, — ты тоже это понял.

Мужчина поморщился, как от зубной боли.

— Не понимаешь, да?

— Ты о том, что ты — мыслечтец высочайшего класса в отставке, получивший, по твоим словам, настоящую блокирующую печать на свои способности. Но при этом ты без малейшего напряжения находишься в курсе происходящего в моей голове, хотя у меня врожденная сопротивляемость ментальным воздействиям?

Хм, погодите-ка. Получается, что читать меня, как открытую книгу, он способен. В свои сны меня утягивать тоже. А память подрихтовать по своему разумению — нет? Странно это, странно.

Решив не зацикливаться на несостыковках, я продолжила излагать свои измышления:

— По тому, как ты волнуешься, я бы предположила, что у тебя проблемы или с законом, или с магией. Кстати, слышала, что есть специальная клиника для волшебников, у которых проблемы с даром. Ну, там, чан с волшебным зельем взорвался и бурдой с головы до ног окатил, осознание собственного могущества голову вскружило. Но ты знаком с господином Фоно, да и местные власти в курсе, так что первое отметается. Второе более вероятно, неспроста же ты не имеешь права брать учеников. Но и в этом случае, боюсь, ваш этот Совет магов не стал бы телиться или мяться в нерешительности — взяли бы тебя под белы рученьки и в палату с мягкими стенами упихнули. И сам глава Совета не помог бы.

Никакой явной реакции на подначивающий монолог не последовало.

Укоризненно посверлив чародея взглядом, я вздохнула. Такое ощущение, что разговариваю с пустотой.

— Это государственная тайна? — шутливо спросила и ткнула Гийльрея кулачком в плечо, чтобы хоть как-то растормошить.

Ну конечно, ночь-то длинная. Можно взять меня измором.