Потом разговор свернул в сторону образования.
— Орденские военачальники, конечно, грамотные, — говорил Ивьяр, прихлебывая нечто горячее и чуть хмельное, которое Клима опасалась даже нюхать, — но бестолковые. В деле ведь не только знания, но и чутье нужно. А орденский Институт, видимо, этого чутья не дает. Вот и воюют они с нами по книжкам. А у нас все, как встарь: мастера своего дела набирают учеников и не столько знать учат, сколько чувствовать ремесло.
— И многих за жизнь может обучить мастер? — спросила Клима.
— Увы, — вздохнул Напасентала. — В этом мы уступаем Институту. Даже богатый и знаменитый мастер может себе позволить иметь не более пяти учеников за раз. А обучение занимает годы.
— Я так однажды к Эдамору Карею в ученики не попал, — поделился Тенька. — Мне очень хотелось, но у него уже было трое, вдобавок он брал только с десяти лет, а мне пятнадцать стукнуло.
— Но ты мог пойти к кому-нибудь другому, — заметил Ивьяр.
— Мог, — вздохнул Тенька. — Но от огорчения начал думать головой и вспомнил, что на мне дом и сестра, которая нипочем не переедет от хозяйства в город. Поэтому моим первым и единственным учителем был отец.
— Он хорошо тебя обучил, — подал голос бородатый горец. — Сколько живу, а чтобы на дичь в лесу молниями охотились, не видел!
— Это я уже своим умом и по книжкам, — разъяснил Тенька. — До Эдамора Карея мне далеко, но кое-чего интересненького могу.
— А у меня было четверо учителей, — поделился Ивьяр. — Разведчик, военачальник, живописец и историк.
— Ты хорошо знаешь историю Принамкского края? — заинтересовалась Клима.
— Лучше, чем кто бы то ни было, — Ивьяр расправил плечи. — Я сын знатного рода, моя обда.
Климе нравилось, как горцы произносили эти два слова: точно гордясь, что у них есть обда, которая дозволяет им чувствовать к ней принадлежность.
— А ты знаешь, как звали первую обду? Я не нашла ответа ни в одной из летописей.
Ивьяр улыбнулся.
— Знаю, моя обда. Это знает каждый, но почти никто не догадывается о своем знании. Только в архивах Западногорска остались записи, благодаря которым можно догадаться, — горец на мгновение прикрыл глаза и процитировал: — Ушел дух великой Обды в воду, а тело в землю, и явилась юная Цинер, и клялась быть такой же, и в честь клятвы своей взяла имя прежней, и так повелось с тех пор.
— Говоря проще, — подытожил понятливый Тенька, — Климин титул и есть имя.
— Только очень старинное, — добавил Ивьяр. — Когда имя "Обда" стало титулом правителя страны, то постепенно вышло из обихода. И теперь мало кто может понять, почему в хрониках первую обду не называют по имени, а титул пишут с большой буквы.
Клима тут же представила, если бы ее собственное имя сделали титулом. Сейчас-то "Клим" по Принамкскому краю хватает... Представлялось плохо, но сладко. Клима даже подумала, что когда-нибудь учредит награду имени себя. Например, за особые заслуги перед отечеством. В любом случае, ни орденские, ни теперешние ведские награды в объединенном Принамкском крае не сохранятся. А вот орден Климэн...
Тенька пихнул ее под столом.
— Мечтаешь?
Клима бросила на друга испепеляющий взгляд.
* * *
Гера входил в трактир с тяжелым сердцем. Ему уже не казалось, что он все сделал правильно, хотя возвращаясь мыслями в тот день, юноша убеждался, что не мог поступить иначе. Как и сейчас не может оттягивать их с Климой встречу.
В этот тихий дневной час, когда обед уже кончился, а до ужина далеко, трактир был полупустым. За одним из столов сидел Ивьяр Напасентала и ел похлебку. Увидев Геру, горец приветственно махнул рукой и пригласил садиться рядом. Гера медленно опустился на стул. Хотелось собраться с духом.
— Вид у тебя невеселый, — отметил Ивьяр. — Устал с дороги?
— Метель разыгралась, — невпопад ответил Гера.
Горец с любопытством глянул на его заплечный мешок, явно прикидывая, помещается ли там голова.
— Обедать будешь? Здесь подают замечательную овсяную похлебку, даже в Западногорске такой не найдешь.
Гера пробормотал что-то отрицательное. Еще со вчерашнего дня ему кусок в горло не лез.
— Верно, сперва лучше доложить обде, — суховато согласился Ивьяр. Потом глянул испытующе: — Неужели тебе жаль этого подонка?
Гера вздрогнул, как ему показалось, очень заметно. Но голос не дрожал.
— Каждый должен получать по справедливости.
— Послушал бы я, как ты рассуждаешь о справедливости, если бы с твоей женой так обошлись, — скривился Ивьяр.
— Я бы не стал рассуждать, — Гера посмотрел ему в глаза. — Я бы велел рассуждать другому, у кого нет жены. Справедливость должна быть беспристрастной, как бы ни было больно.
Ивьяр покачал головой.
— Обда ждет тебя. Вверх по лестнице и третья дверь налево.
Гера встал, ни слова не говоря, и пошел в указанном направлении. На сердце сделалось совсем тяжело.
Дверь ему открыл Тенька и, лишь взглянув, сразу все понял. Конечно, Тенька читает по глазам, ему не надо, как Ивьяру, коситься на мешок, в котором нет ничего, кроме вещей.
Словно во сне, Гера смотрел на Климу, которая поднимается с кровати, делает шаг к нему и требовательно протягивает руку.
— Клима, я не привез головы. Не выполнил твой приказ. Я отпустил Фенреса.
Рука дернулась — и Гере показалось, что сейчас его ударят. Но Клима лишь спросила, негромко и страшно:
— Да как ты посмел меня ослушаться?
— Я все сделал правильно, — ответил Гера. — Фенреса нельзя было убивать... так. Я дал ему выбор.
Девушка переплела пальцы, сжала губы.
— Клима, ты ведь не можешь не понимать, что это было справедливо!
В черных глазах полыхнула ярость.
— По-твоему, справедливей будет, если я сейчас, накануне войны с Фирондо и Орденом, окажусь без поддержки горцев?
— Да как они могут тебя не поддержать? Ты же обда!
— Мне нет двадцати двух, — голос обды звучал ровно, но черты лица словно закаменели, отчего горбатый нос казался еще длиннее и несуразней. — Смерть Фенреса была залогом того, что горцы закроют на это глаза.
— Зачем тебе верность, купленная за смерть?
Клима с такой силой топнула ногой, что умывальный таз, стоящий на табуреточке у кровати, испуганно зазвенел.
— Это в мирное время можно позволить себе роскошь доброты и всепрощения. А у нас война! Первыми на войне издавна убивают милосердных. А нам нужно выжить. И дать возможность тем, кто будет после нас, стать добрее. Пусть они никогда не повторят наших жестких поступков, пусть на их долю выпадет миловать. А наш удел — казнить.
— Но тогда с кого наши потомки возьмут пример, чтобы быть милосердными? — тихо спросил Гера.
— Они научатся милосердию так же, как мы сейчас — жестокости.
— Я не стану учиться жестокости, Клима. И тебе не позволю.
На Климиных щеках проступили белые пятна. Гера никогда прежде не видел ее в таком неподдельном бешенстве, даже не подозревал, что обда на это способна.
— Мне-е-е? — хрипло выдохнула Клима, делая шаг вперед. — Ты не смеешь мне не позволять!!!
Под ее пронзительным взглядом у Геры перехватило дыхание: на горле словно сомкнулись стальные пальцы. Миг — и он упал на колени, даже не осознавая этого. Клима нависла над ним. Хотелось закричать от ужаса и исчезнуть. Мимолетно Гера вспомнил, что когда-то не мог выдержать ее долгого взгляда и верил, что Клима никогда не поступит с ним так, ведь казалось, она дорожит их дружбой. Высшие силы, какая теперь дружба!..
Теперь они оба знали, что в этот раз Клима будет смотреть до самого конца. И не станет тогда ни дружбы, ни самого Геры...
— Если правая рука начинает своевольничать, ее отсекают, — одними губами проговорила Клима. Гера почувствовал, как сердце глухо стукнуло где-то в ушах. Наверное, в последний раз...
И тут на голову обды Принамкского края шумно и звонко выплеснулась целая стена воды.
Клима от неожиданности ахнула и даже присела, инстинктивно отфыркиваясь и пытаясь откинуть с глаз намокшую челку. Обретший способность видеть Гера изумленно таращился на бегущие с ее волос ручейки, на мокрое платье и на здоровенную лужу под ногами.
— Об тучу стукнулись, оба, — буднично констатировал Тенька, ставя на пол пустой таз для умывания. — Клима, я тебе постоянно говорил, что не все в жизни идет по плану. Ну и на кой так расстраиваться всякий раз?
Гера почувствовал, что снова может жить и дышать. И с колен подняться. Наверное.
Клима медленно моргнула и повернулась к веду.
— Ты что себе позволяешь?!
— А ты? — Тенька выглядел невозмутимым, но Гера обратил внимание, что тот не смотрит Климе в глаза.
— Гера меня предал, — Клима приподняла подол, выступая из лужи.
— Что-то я не заметил на его руке характерной формы нарыва. Гера, покажи руку, на которой присягал! Во, видишь, ничего интересненького! Значит, моя милосердная обда, высшие силы с тобой не согласны.
Клима отжала волосы — капли дробно застучали по полу — и опустилась на кровать. Тенька тут же уселся рядом и принялся старательно выжимать подол платья. Гера немного постоял, глядя на все это, а потом взял валявшуюся в углу тряпку и начал вытирать пол. Не хватало еще трактирный зал залить.
* * *
За окном мягко и ласково падали золотистые от дневного света снежинки. В комнате было сыро, но гроза уже миновала, а ее недавние участники сидели кружком на все той же кровати.
— Ну давай, моя премудрая обда, — умоляюще произнес Тенька. — Скажи это вслух. Иначе скажу я!
Клима бросила на него усталый сердитый взгляд и вздохнула.
— Гера, я признаю, что повела себя как истеричка.
— Дальше! — подбодрил Тенька.
— ...Мне не следовало давать волю гневу.
— И?..
— И впредь я буду сдерживаться.
— А самое главное?
— Да что еще-то?!
Тенька наклонился к ее уху и нечто прошептал. Лицо Климы на миг сделалось таким же озадаченным, как в момент, когда ее облили водой. Потом она зябко повела плечами, снова нехотя повернулась к Гере.
— И прости меня.
— Ну что, — Тенька тоже смотрел на Геру, — ты прощаешь свою дорогую обду, надежду и оплот нашей великой родины, за то, что она — в смысле, обда, а не родина — тебя чуть не угробила от полноты противоречивых чувств, но сейчас искренне раскаивается?
— Я не держу на тебя зла, — сказал Гера, глядя Климе в глаза. Почему-то теперь это было совсем не страшно. — Но пожалуйста, пообещай, что не будешь забывать о милосердии.
— Я пообещаю помнить, что о нем не забываешь ты, — угрюмо ответила Клима. — А теперь уйдите из комнаты, оба. Мне надо переодеться.
...Уже когда они с Тенькой добросовестно подпирали спинами дверь, Гера проговорил:
— Спасибо.
Колдун махнул рукой.
— Пустое. Я удивляюсь, как вы в Институте без меня друг друга не поубивали.
— Там была Выля... И дела не такие серьезные. Клима часто оказывалась права, да и сострадания в ней было больше.
— Не заметил. Просто там ей все удавалось, а здесь наша любимая обда часто сталкивается с обстоятельствами, изменить которые не в силах. Вот и расстраивается почем зря. А ты наоборот почувствовал, что такое быть собой и не знать преград.
— А что чувствуешь ты? — спросил Гера. Он внезапно понял, что лишь одного человека друг не читает по глазам — себя самого.
— Я? — Тенька серьезно задумался. — Не знаю. Чувствую, когда вернемся домой, мне работы предстоит немерено. А то я с этими путешествиями совсем из графика экспериментов выбился!
* * *
— Знаете, кого я сейчас вижу перед собой? — поинтересовался Ивьяр Напасентала с досадой. — Юного идеалиста, для которого невнятная, крокозябрами обсиженная справедливость превыше здравого смысла. Неглупую амбициозную девушку, которая схватила зубами слишком крупный для нее кусок и разевает рот на еще больший, из-за гордыни или упрямства думая, будто не подавится. И витающего в облаках мальчишку, иногда по-житейски рассудительного, но не способного управлять даже собственным хозяйством. И вы рассчитываете, я допущу, чтобы ваша развеселая троица распоряжалась половиной Принамкского края?
— Почему у тебя сложилось о нас такое мнение? — возмутился Гера, обидевшийся на "юного идеалиста". — Мы не знакомы и пары недель!
— Так может, узнаем друг друга получше, а потом будем передавать власть? — Ивьяр скрестил руки на груди. — Я вижу, вы неплохие ребята, не разбойники и не бунтовщики, искренне хотите мира для нашей многострадальной родины и даже делаете все возможное. Но беда в том, что для передачи власти этого мало. Сейчас Западногорском управляют люди не глупее вас и уж точно опытнее.
— Значит, условия остаются прежними? — уточнила Клима хрипловато. Разговор длился несколько часов, и все его участники порядком вымотались. Никакие речи не убедили оскорбленных неудачей с Фенресом горцев изменить условия сделки и подарить обде власть за пару-тройку обещаний. В отличие от старост деревень, властей Локита и Вириорты, горцы сохранили слишком хорошую память, что такое обда, какой она должна быть, и во сколько лет.
— Да, — кивнул Ивьяр. — Западногорск признаёт тебя обдой, но под твои знамена станет не раньше, чем тебе исполнится двадцать два. Даже твоя коронация не обязательна — мы понимаем, что обда может быть коронована, лишь когда весь Принамкский край будет у ее ног. Я гарантирую, что горцы не станут тебе мешать и по мере сил постараются сдерживать Фирондо. Но помощи не жди, моя обда, мы должны быть уверены, что содействуем исполнению верных решений одаренного властью человека, а не прихотям неопытной девчонки.
— Великая Обда тоже была девчонкой, когда собирала вдоль устья Принамки людские племена, — заметила Клима. Ее губы побелели от гнева и унижения, но девушка крепко держала себя в руках.
— Она была первой.
— Я тоже первая. За много сотен лет.
— Хорошо, моя обда, — к досаде в голосе Ивьяра примешалось что-то, похожее на сострадание. — Если высшим силам угодно, чтобы ты взяла полную власть прежде намеченного срока, убедительно это докажи, и мы тотчас же пересмотрим наше мнение.
Ни о какой поездке в Западногорск речи уже не шло, поэтому, когда тяжелый и неприятный для обеих сторон разговор закончился, Клима быстро собрала вещи и заявила, что намерена немедленно отправляться в путь, и ноги ее в этом клятом трактире не будет через пять минут. И плевать, что скоро начнутся сумерки.
— Но надо хотя бы купить провизии в дорогу! — тщетно попытался Гера воззвать к здравому смыслу девушки.
— Не надо! — отрезала Клима, уже выходя за порог.
Метель прекратилась, но снег еще падал, и по-вечернему оранжеватое солнце красило снежинки в мягкие золотые цвета. На заднем дворе слышался бодрый стук топора о колоду, где-то мычала корова, по тракту ехали расписные сани. Мир жил своей обычной жизнью и казался преступно равнодушным к скверному настроению чересчур юной обды.
— Если мы пойдем напрямик, то по лесу сутки брести! — воскликнул Гера, придерживая дверь, чтобы не хлопнула громко и яростно. — Откуда ты знаешь, что мы сумеем разжиться там едой? Дичь по норам сидит.
