— Ничего, — буркнула я, чувствуя, как заалели уши.
Мика только вздохнула, переводя тему.
— Что-то наш император плохо выглядит. Да все они измотаны до крайней степени. Это опасно даже для таких как они.
— А что может случиться? — насторожилась я.
— Отец рассказывал, что когда слишком много чужой силы проходит через них, она начинает поглощать душу. Для них это грозит жизнью в вегетативном состоянии. Живая оболочка без души, понимаешь?
Я похолодела.
— А физические раны на это как-то влияют? — с замиранием сердца спросила я.
— Конечно! Чем сильнее боль, тем слабее дух. А разве кто-то ранен?
— Да. Император. У него все плечо распахано.
Мы с Микой переглянулись. В глазах обеих читалось отчаяние от собственного бессилия.
Все считали, что конец войны — это вопрос нескольких дней, но вот уже вторую неделю на юге не прекращались схватки. Дворец превратился в огромный лазарет для раненных и Мирайя как ошалелая носилась от одного пациента к другому, стараясь спасти как можно больше жизней. Ситуацию усугубляла жаркая и засушливая погода, стоявшая уже больше недели, когда загнивают даже маленькие царапины, не говоря уже о серьезных ранах.
Все обитатели дворца превратились в собственные тени. Чи с каждым днем становилась все бледнее, брови ее были вечно нахмурены, а под глазами залегли глубокие тени от недосыпа. Она помогала наравне с Мирайей. Лишь первые пару дней она морщилась и закрывала глаза при виде чужой крови, но как оказалось, у нее был железный характер и стальные нервы. Теперь ни гнойные раны, ни ампутированные конечности ее не пугали. Она точно также как и Мирайя резала, колола, бинтовала ... и помогала выносить трупы. Люди чаще умирали от заражения крови, чем от самих ран.
Сестры Минори, Наоки и Эми тоже не отказывались ни от какой работы. Слуги, поголовно обученные основам первой помощи, сейчас были нарасхват, а вот заниматься рутинными, но необходимыми делами было некому. Сестры это понимали и честно трудились от зари до зари. Они делали все о чем их попросят. Разносили еду и кормили раненных, занимались стиркой и уборкой, помогали Шиике на кухне. Война уровняла всех.
Мы, все в том же составе, продолжали заготавливать боеприпасы, которые Вин тут же отправлял с обозами на фронт.
Им появлялся раз в два-три дня, лично контролируя доставку раненых солдат. Он ни разу больше не остался на ночь, тут же возвращаясь на поле боя и увозя из дворца припасы и оружие. Я с ним почти не виделась. Мне было не по себе под его внимательным взглядом, а этот взгляд я чувствовала всегда. Я ощущала его как прикосновение к коже. Иногда оно было теплым и нежным, а иногда холодным и пугающим, словно холодные пальцы утопленника провели по коже.
С одной стороны я старалась его избегать, но с другой, хотела поговорить с ним. Я беспокоилась, потому что видела как он медленно, но верно превращается в ходячий скелет. Глаза и щеки впали, спутанные нечесаные волосы торчали клоками в разные стороны, а руки и ноги превратились в жилистые соломинки. Шиика при каждом удобном случае упихивала в него что-нибудь съестное, но это не помогало. Я догадывалась, что когда закончатся ресурсы тела, в расход пойдет душа. Отстраненный, но решительный взгляд императора говорил мне о том, что он не пожалеет собственной жизни, защищая свой народ.
От собственного бессилия становилось страшно. Новости, приходящие с поля боя были неутешительные. Вражескому флоту удалось высадиться на берег и захватить несколько прибрежных деревень.
Не смотря на то, что эти деревни были заранее эвакуированы и враги не нашли там ничего, кроме пустых изб и сараев, осознание того, что земли Подлунной империи начали захватывать, приводило меня в ужас.
Я закрыла глаза и постаралась ни о чем не думать, просто выкинуть все мысли из головы. По коже медленно скользил теплый солнечный лучик, пробивающийся сквозь плотный покров листвы дикого хмеля, окутавший всю беседку. Хотелось одиночества и умиротворения. И если с первым проблем в принципе не возникало, мои телохранители засели в ближайших кустах и в беседку за мной не полезли, то вот со вторым все обстояло намного хуже.
В душе моей поселилась дисгармония, нарушился баланс. Меня обуревало смятение. Я чувствовала себя весами, чаши которых постоянно качаются, потому что никак не могут решить в какую сторону склониться. Что лежало на тех чашах? Да я и сама толком не понимала — много всего — чувства Има, обретенная семья, бессмертие, до сих пор казавшееся сказкой и война.
Пугало то, как Им смотрит на меня. В его взрослых глазах я видела тоску, но при этом он оставался ребенком. Пугало то, что меня тянуло к нему. Пусть нашим чувствам суждено остаться платоническими, но это были какие-то неправильные чувства. Это было уже намного больше, чем любовь к брату. Похоже я все же разглядела в нем взрослого мужчину и, кажется, влюбилась. И именно это терзало больше всего. Эти чувства причинят боль нам обоим! Да и не до них сейчас. Война в разгаре и с этим надо что-то делать.
Я вздохнула и открыла глаза. Попытка не думать ни о чем с треском провалилась.
Прошлогодняя листва на полу зашуршала и из нее, как уже случалось однажды, появилась мордочка рыжика. Он принюхался, глянул на меня и снова скрылся. Значит сейчас приведет Има.
Так и получилось. Им просунул голову между лиан хмеля и посмотрел на грустно улыбающуюся меня.
— Опять прячешься? — устало спросил он.
— Я не прячусь, просто хотела побыть одна и подумать.
— Ты бегаешь от меня уже вторую неделю. Может поговорим?
Им зашел и сел рядом. Он сел не касаясь меня, но на столько близко, что бедром и плечом я чувствовала тепло, исходящее от его тела. Наверное стоит отодвинуться, но я почему-то боролась с желанием его обнять.
— Тэр, я должен извиниться перед тобой за свою выходку, ты ведь сама все понимаешь, да?
Я опустила глаза в пол и, кажется, покраснела. Больше всего на свете ненавижу выяснять отношения. Вот так, по настоящему. Одно дело устроить скандал, вопя как базарная баба. Это вроде выражения своего артистизма, или когда выясняешь в споре чья правда. Это тоже как-то не страшно. Но вот так, по настоящему, интимно, что ли. Когда трудно говорить и тяжело дышать, когда становится просто невозможно поднять глаза на собеседника, когда все тело каменеет, а язык отнимается — это ужасно! Это хуже всего!
Мне захотелось немедленно провалиться сквозь землю, или исчезнуть, или на всегда растаять в морской пене, как в той грустной сказке, которую я прочитала однажды.
— Я прекрасно понимаю в какое положение ставлю тебя своими чувствами, — Им взял меня за руку, — ты действительно дорога мне, — он соединил наши руки в замок, переплетая пальцы. — И я понимаю что у нас не может быть будущего. Но я не хочу ни делать тебя несчастной, приковав к себе ни ссориться с тобой, поэтому прошу лишь дружбы. Прошу не отворачиваться от меня и не избегать.
Он прислонил тыльную сторону моей руки к своей щеке и заглянул мне в лицо.
— Ты согласна стать мне другом?
Я только кивнула, давая свое согласие. Интересно, и на что я сейчас подписалась? Им понимает, что я не смогу стать женой двенадцатилетнему мальчику и это здорово, но на что он тогда рассчитывает?
Дружба — это чудесно, но через несколько лет я, возможно, задумаюсь о собственных детях и что тогда? Крутить роман с кем то у него на глазах я не смогу. Уехать отсюда? Это будет выглядеть как бегство. Понять бы еще от кого бегу — от него или от самой себя.
— Прекращай кукситься! — Им чуть сжал мою руку и по мальчишески хитро улыбнулся.
— С непристойностями я к тебе больше не полезу, но хочу предложить кое-что другое. Только не вздумай отказываться сразу! А то я тебя знаю. Идем.
Мне малодушно захотелось сбежать. А непристойностью он назвал тот относительно невинный поцелуй? Что еще он придумал? Я уже собиралась открыть рот, чтобы отказаться, но Им поднял меня с лавки рывком. Все же он необычайно сильный. Не просто для мальчика, а даже для взрослого мужчины.
Он практически силком вытащил слабо упирающуюся меня из беседки и повел к башне сокровищ не отпуская моей руки.
По подъему в башне он пер не останавливаясь и тащил за собой меня. Когда мы вышли на площадку перед круглой комнатой, я даже немного запыхалась.
Откуда-то из стены Им выкатил дверь и запер ее изнутри. Вот это мне совсем не понравилось. Что он собрался делать?
— Привет рюю си, — прошептал он, подходя к дракону и гладя его по морде, — я привел к тебе нового члена нашей семьи. Допусти ее в святилище.
Какое-то время ничего не происходило. Им просто стоял перед драконом, пока не покачнулся и я увидела, что кожа его побелела, а на лбу выступили капли пота. Я сделала шаг к Иму, чтобы поддержать, но он открыл глаза и ошарашенно уставился на меня.
— Когда это драконы успели принять тебя в семью?
Я не менее ошарашенно уставилась на него.
— Никто меня ни в какую семью не принимал, — поразилась я. Интуитивно я поняла, что семья драконов и императорская семья далеко не одно и то же. Скорее всего в эту семью входят только долгожители ...
— Но когда ты успела познакомиться с двумя другими, морскими драконами?
Мне на ум почему-то пришли Тарис с Ниярой, но им явно имел в виду не их.
— Я общалась только с ним. Я указала подбородком на черно-синего красавца.
— Он говорит, что они все приняли тебя. А если бы они не прикоснулись к твоему сознанию, то и признавать не стали бы.
Я пожала плечами. Кто их знает, этих драконов? Им закрыл глаза и потер переносицу.
— Шкатулка с секретами ... Чего еще я о тебе не знаю?
Я снова пожала плечами.
— Ладно, идем. В святилище тебя теперь точно пустят.
Он подошел к одной из колонн и хорошенько стукнул по ней кулаком. Вверху что-то щелкнуло и с одного из окон на крыше к нам упала, разворачиваясь, веревочная лестница. Им вскарабкался на верх, открыл окно и выбрался на крышу. Пришлось лезть следом.
Высунувшись из окна я чуть не задохнулась от ужаса, восторга и недостатка кислорода в раскаленном от крыши воздухе одновременно. С крыши открывался потрясающий вид. Конечно то же самое видно из окон круглого зала под нами, но здесь нет стен и вольные ветры играют твоими волосами.
Я никогда особенно не боялась высоты, но сейчас мне стало жутко. Я выбралась из окна на черепичную крышу и замерла, вцепившись в переплет оконной рамы мертвой хваткой. Покатая крыша уходила под уклоном вниз и казалось стоит отпустить опору и ветер сбросит тебя с крыши.
Им стоял рядом и зря времени не терял. В кольцо, закрепленное у основания окна, он продернул и закрепил веревку. Одним концом он обвязал себя за талию, другим обвязал меня и потянул за собой к шпилю на крыше. Мне стоило немалых усилий отодрать руки от рамы и заставить себя идти за ним.
В основании шпиля — огромного стального стержня с шаром на конце — находилась последняя, самая маленькая крыша, под которой оказалось еще одно помещение. Им открыл ставни одного из шести наглухо закрытых окон и вошел внутрь. Мне показалось, что внутри что-то вспыхнуло голубоватым светом и тут же потухло. Я осторожно заглянула в проем. Вспышка повторилась и на моих глазах в Има ударила молния, но он никак на это не отреагировал! Я спрыгнула с подоконника на пол и огляделась, а Им захлопнул за мной ставни. Внутри царил прохладный мрак.
Еще одна вспышка и молния ударяет по мне. Кожу на левой руке, в месте соприкосновения чуть пощипывает, а запах озона в комнатке усиливается.
— Что это? — пораженно спросила я у Има, оказавшись в кромешной тьме.
— Погоди немного, сейчас лунный камень разгорится и станет светлее.
Еще с десяток вспышек озарили комнатку ударяя яркими синими дугами попеременно то в меня, то в Има, то в потолок и стены. Я успела разглядеть стропила крыши над головой и шесть стен с закрытыми ставнями вокруг. Если встать на середину комнаты, то я смогу дотянуться до двух противоположных стен одновременно. Здесь оказалось довольно-таки мало места. Из середины крыши внутрь входил стальной стержень, на противоположном конце которого тоже был шар. На полу, строго под ним стоял шестигранный пьедестал, а на нем ... Там, постепенно разгоралось непонятное голубоватое свечение. Именно из этого сгустка света вылетали яркие молнии. Так может разгораться лава под коркой остывающей породы или железо, раскаленное до бела в горне печи, но они даже на вид были горячими, а камень, разгоравшийся голубоватым светом казался холодным куском льда на постаменте.
Вспышки разрядов постепенно становились чаще, но слабее и зона из поражения становилась меньше. Тонкие молнии все чаще и чаще ударяли в шар шпиля, расположенный прямо над лунным камнем по полукруглой дуге. В комнате стало совсем светло.
— И все же что это? — спросила я проводя рукой между стальным шаром и лунным камнем. Мелкие молнии проходили сквозь руку так, что казалось она тоже начинала светиться.
— Это, — Им обвел руками все помещение, — тайное святилище драконьего сокровища, а это, — он ткнул пальцем в молнии, — обычное резонансное электричество. Ничего особенного.
Резонансное электричество? Впервые о таком слышу! Как им удалось подчинить стихию? И почему он говорит что это "ничего особенного"? Что еще тут может быть, что переплюнет это?
Я озадаченно уставилась на парня. Он пожал плечами, достал из-за пояса нож и сел на пол. Кончиком ножа он аккуратно подцепил одну из гранитных пластин, которыми был выложен постамент лунного камня и вынул ее. Внутри оказалось пустое пространство. Им запустил туда руку по самое плече, достал маленькую шкатулку завернутую в ткань и протянул ее мне.
— Это самая большая тайна императорской семьи — плоть дракона.
Я приняла шкатулку прежде, чем осознала что держу в руках. Некоторое время я не могла вымолвить ни слова. Просто сидела на полу и растерянно переводила взгляд с Има на шкатулку и обратно.
— Ты предлагаешь мне бессмертие? — наконец выдавила я.
— Да. — ответил он. — Согласиться или отказаться — решать тебе. Мы примем любой твой выбор. При любом раскладе долголетие и продление молодости мы тебе гарантируем. Мирайя с Найтаром отказались, а Нияра согласилась. Шиика тоже захотела остаться обычным человеком. Выбирать тебе.
Глава 33.
В конце концов Им отдал приказ флоту покинуть западный форпост. Там остался только "морской дракон" и то, скорее для связи, чем для обороны. На западном горизонте со стороны штормового океана так никто и не появился.
Я не знала как отреагировал Тарис на такой приказ, но что-то мне подсказывало, что он был не очень рад. Однако отказавшись от трона он автоматически становился подданным. А подданные были обязаны выполнять приказы императора. А если учесть военное время, то подчиняться приходилось даже такому бунтарю как Тарис.
Каждое утро, прежде чем вернуться в мастерскую я доставала и перепрятывала злополучную шкатулку. Я никак не могла решить для себя хоть что-нибудь. Вечная жизнь пугала меня так же сильно, как скоропостижная смерть. Я не боялась умереть старушкой, прожившей более чем достаточно. Такая смерть не пугала — она была естественным продолжением жизненного путь, но умирать сейчас, после стольких лет борьбы за собственную свободу... Война уносит много жизней...
