Идти в такой компании было смешно и неуютно одновременно, тем более, сопровождающие встали настолько близко, что щеку Роберта обдавало чесночное дыхание. К чему бы...
— Вчера мне показалось, — прервал его размышления Гвидо, — показалось, что ты разговаривал с сарацинами на их языке. Та знаешь арабский?
— Да.
— Как интересно! Я, грешный, держу здесь кое-какую торговлю. Но масса трудностей возникает из-за того, что мой арабский скуден. Не изволит ли, славный рыцарь, поговорить со мной на языке сарацин? Так сказать, для тренировки, тренировки.
Роберт тут же подхватил игру предложенную уважаемым Гвидо. Разумеется стража приставлена к ним слушать и смотреть и только в последнюю очередь — защищать.
— Отчего же! Я охотно помогу тебе. Спрашивай, я буду отвечать.
Они перешли на арабский, которым Гвидо неплохо владел, как оказалось.
— Уф-ф-ф! Теперь и поговорить можно.
— А до этого?
— Сложности, кругом сложности. Жаль идти недалеко. Ну да что успею — расскажу. Ваш друг, барон Рено, внучатый племянник графа Геннегау вместе с вашим человеком вывез военную добычу из Святой земли.
— С Гаретом? Он жив?
— Живее всех живых. Наш банкирский дом не так широко известен как другие. Нарди только пятьдесят без малого лет... Впрочем, это не важно. Мы приняли на хранение ваше золото. Все расписки у барона Рено. Он и попросил меня передать вам деньги, а заодно передать, что будет ожидать вас на Кипре, Кипре. Не осведомлен досконально, но слышал, что вашему другу пытались помешать, даже угрожали его жизни. Он готов был отправить вам деньги и на выкуп. Но ему самому спешно пришлось покидать Венецию.
— Ваша посудина зайдет на Кипр?
— Может быть. О! Смотрите! И здесь нет спасения от конкурентов, — спешно переходя на франкский, Гвидо ткнул сверкающим от перстней кулаком в дальний конец причала. Там за рядом пестѓрых фелух примостился небольшой, пузатый норманнский шнек.
— У — лисы! — негодовал купец, — везде пролезут и везде успеют. Так и норовят во всем перейти дорогу честным венецианцам! Эти должно быть с Сицилии, с Сицилии, — к нему вернулась раздражающая манера повторять слова, вколачивая их в голову собеседника, как гвозди, — Смотрите, они готовятся к отплытию. Не иначе бегут, завидя наш галеас. Ничтожные трусы, трусы! Но не будем больше обращать внимание на этих шакалов моря. Продолжим наш урок арабского.
— Как на ваш корабль попал важный рыцарь, не буду произносить его имя? — спросил Роберт.
— Халиф вашей страны. — Гвидо тоже прибег к иносказаниям, — не пожелал обращаться к известным банкирским домам, дабы занять денег для вашего выкупа. С одной стороны ему не нужна огласка, с другой — ему там могут попросту отказать. Он имеет плохую привычку, не платить по векселям, но и имеет достаточно власти, чтобы навредить такому молодому дому, как дом Нарди. Нам приходится идти на компромисс. Мы взялись доставить в Египет выкуп за вас, а заодно и рыцаря с его людьми. Повторю, наш дом не настолько богат и известен, чтобы отказывать коѓролям или хотя бы спорить с ними. Да и к чему? Мы гарантируем тайну сделки всем от серва до монарха. А учитывая, что вы, граф...
— Я уже не граф.
— Что вы, граф, хоть и по неволе, стали нашим весьма состоятельным клиентом, должен предупредить: воспользовавшись моим судном, вы сами себя загоните в западню. Не думаю, что вам дадут добраться до Европы, как впрочем, и до Кипра. Порукой тому наши любезные охранники, один вид которых наводит на мысль о большой дороге. О! Вот и контора моего торгового партнера.
К охране итальянец обратился по-франкски:
— Вы можете подождать здесь под навесом. В помещении вам буѓдет тесно.
Те, не слушая, шагнули за порог вместе с Гвидо и Роѓбертом.
Насчет тесно Гвидо явно преувеличил. Большая комната с узкими зарешеченными окнами, была застелена ярким паласом. В центре ковра стоял низкий, в арабских традициях столик, у которого восседал на груде подушек дородный чернобородый сарацин. Четверо охранников сидели прямо на полу у дальней стены. На звук голосов из соседней комнаты вышло еще двое. Все — вооружены кривыми саблями и кинѓжалами. Купца, имеющего такую многочисленную охрану, можно было понять: порт — место неспокойное.
Гвидо очень быстро договорился с хозяином торговой конторы. Роберт заподозрил, что все его охи, ахи и вопросы о здоровье, которыми венецианец перемежал просьбу ссудить деньги — огромную, между прочим, сумму — не более чем спектакль, разыгранный для зверовидных охранников.
Когда монеты были отсчитаны, и кошель перешел из рук араба в узкие смуглые ладони Гвидо, а затем в широкие мозолистые — Роберта, последовал ритуал прощания.
Гвидо, многажды откланявшись, пошел к двери, но уже занеся ногу на порог, обернулся:
— Разве славный рыцарь Роберт не пойдет с нами? Шевалье де Гаттин обещал проводить вас до ворот порта...
— Он пойдет на корабль, — пробасил один из сопровождающих.
— На корабль? — уточнил Гвидо у Роберта.
— Нет. Я отправлюсь туда, где прожил все годы плена. Надо собраться в дорогу. Кроме того, не хочу вас стеснять. Ведь ваш галеас отплывает не сегодня и не завтра.
— Конечно. О нашем отправлении мы вас известим. Пойдемте, друзья, — бросил Гвидо, застывшим по сторонам охранникам.
— Мы не можем оставить рыцаря... с такими деньгами без охраны, — быстро нашелся один из них. — Ступайте на корабль, рыцарь, там ваше золото будет в безопасности. Это приказ мессира Годфруа.
— Приказ кому? — Сквозь зубы процедил Роберт.
— Нам, — занервничал собеседник. — То есть Вам, то есть — нам всем.
— Твой рыцарь может приказать тебе, но никак не мне, родственнику короля, — хоть на что-то это родство сгодилось, — а меня до ворот порта проводят люди уважаемого Абу Бекр ат Тахари, — Роберт легко поклонился купцу с лицом темнокоѓжего сфинкса, и добавил по-арабски: — Я долго был пленником сияѓтельного Селима Малика, теперь же я — гость в доме его брата, Тафлара абд Гасана. Не будешь ли ты так любезен, почтенный, дать мне охрану до ворот порта? Там меня ждут.
Купец оживился. Он с новым интересом посмотрел на франка, которого взяли в кольцо люди весьма непочтенного вида.
— Ты Рабан аль Париг? — живо спросил он. — Победитель Омара?
— Да.
— С удовольствием предоставлю тебе охрану.
— Благодарен.
— Не стоит. Рад оказать услугу гостю абд Гасана, и столь славѓному войну. А с этими, — он презрительно кивнул в сторону двери, — я даже слугу с медяком за пазухой не отпустил бы.
Четверо, сидевших у стены сарацин, встали и по слову своего господина окружили Роберта. Людям Годфруа ничего не оставалось, как следом за Гвидо отправиться на галеас. Один из них только презрительно скривился, второй набычился и что-то неразборчиво прошипел сквозь зубы. Роберт не слушал. Какая разница — все и так было ясно.
Благополучно добравшись до дома, Роберт на пороге столкнулся с Тафларом.
— Как все прошло? — спросил араб вместо приветствия.
— Что тебя так взволновало?
— Я попросил одного хорошего человека, присмотреть за тобой в порту, но так... чтобы не бросалось в глаза. Он рассказал, что наши вчерашние гости держат на корабле вооруженный отряд. Там действительно воины?
— Да какие воины? Сброд! Но отправляться в путешествие по морю в такой компании, — Роберта передернуло, — ни к чему.
— Как тебе удалось отделаться от их... опеки? Мне рассказали, что твоя охрана больше походила на конвой.
— Попросил у ат Тахари провожатых. Людям Годфруа было не с руки скандалить. Пошипели и уползли на свой галеас.
— Если морской путь для тебя закрыт, остается дорога через перешеек. По пустыне доберешься до Аскалона, оттуда в Иерусалим — пyть не близкий и очень опасный. Я, конечно, пошлю с тобой отряд...
— Есть другой вариант. В порту хитроумный Гвидо указал мне на норманнский шнек — такая круглобокая посудина. Не думаю, что они обраѓдуются нечаянному пассажиру, но золото открывает любые ворота. Так, каѓжется, пишется в одной из твоих книг?
— Кроме ворот души.
— Любой?
— Я сказал: души, а не душонки.
— На шнеке готовятся к отплытию. Пошли кого-нибудь договориться. Вот деньги — Роберт протянул Тафлару тяжелый кошель.
— Ничего себе ссуда, — удивленно присвистнул тот, развязав шнурок. — На это можно скупить половину восточных кварталов нашего любимого Аллахом города.
— Это не ссуда. Долго рассказывать... Гвидо Солъеджи привез мне мои собственные деньги. Лерн постарался.
— Друг, за которого выдавал себя наемник выставленный Селимом? Тот, который рассчитывал подучить благословение Аллаха за подлость?
— Да.
— Я тогда еще хотел спросить, почему он побежал, едва поняв, что ты — это ты?
— Думаю, ему перед боем не назвали имя противника, просто предложили сразиться с пленным франком.
— Иначе бы он вообще не вышел?
— Нет, наверное.
Тафлар сначала нахмурился, а потом оглушительно расхохотался.
— Что тебя так развеселило?
— До конца дней буду благодарить судьбу, что она привела в мой дом воина, одно имя которого заставляет врагов удирать!
— Зарезать тебя, что ли напоследок? Чтобы не потешался над скромным пленником...
Так они подшучивали друг над другом, понимая, что мгновения, отѓпущенные их дружбе в этом мире, тают. Истончается ниточка, протянуѓтая от сердца к сердцу. Еще один вздох, взмах крыла бабочки, удар сердца — и их дороги разойдутся навсегда.
Али отправили в порт договариваться с норманнами. Оставалось надеяться, что капитан хоть немного понимает по-арабски. Десятка франкских слов, почерпнутых юношей из общения с Робертом мальчику явно не хватит.
Тафлар отлучился ненадолго, а когда вернулся, следом за ним в сумрачный зал скользнула Фатима с большим хурджумом в руках.
— Возьми, Рабан, — она протянула мешок франку.
— Что это?
— Одежда. Тафлар рассказал мне, какую одежду у вас носят. Я сшила. Если не понравится, отдай кому-нибудь, но не отвергай дара.
Лицо женщины было серьезно, как и лицо стоявшего за ее плечом мужчины. Проглотив, вставший в горле комок, Роберт стал на одно колено, поймал пухлую смуглую руку красавицы и поднес к губам.
— Благодарю, прекрасная госпожа.
Фатима смотрела сверху вниз потемневшими глазами, на дне которых плескались слезы.
— Я буду носить эту одежду и вспоминать тебя, — Роберт прижал ладонь рабыни ко лбу.
— Отпусти женщину, неверный! — голос Тафлара звучал сдавлено, — иначе мне придется вызвать тебя на поединок, и весь город будет смеяться над моим позором.
Роберт поднялся с колен. Слова, вечно насмешничающего Тафлара, сняли напряженность, готовую вот-вот брызнуть женскими слезами и мужскими клятвами.
— Фатима, скажи Джамалу, пусть принесет факел, — попросил араб.
По крутым ступеням они спустились в ту потаенную оружейную, куда Тафлар водил Роберта перед поединком. Свет факела выхватывал из тьмы то один, то другой предмет. Тусклой патиной зеленел скифский акинак, покоящийся рядом с черным римским гладиусом; дзюльфакар кривил блестящую голомень, как змея, уснувшая до поры; буздыхан выставил смертоносные ребра. Булава ощетинилась десятком стальных шипов. А рядом — ощеренные зубы дракона — кинжалы: гиксоский, арабский, иранский, ахменидский... Роберт переходил от одного стоѓла к другому, изредка прикасаясь к драгоценным клинкам и не замечая хоѓзяина, остановившегося у самого дальнего стола.
— Рабан, иди сюда.
— А? Да. Сейчас. Вот тут... Я еще в прошлый раз хотел спросить, что здесь делает женский шарф? Разве, какая красавица придушила им своего любовника, а ты, в насмешку над человеческими слабостями, поместил его к оружию.
— Ты про румаль? Это и есть оружие.
— ?
— В Индии существует каста, душителей. Они убивают путников на дорогах, набрасывая им румаль на шею. Так велит их богиня Кали.
— А говорил, не бывает псеглавцев. Я такого убийцу в человеѓческом облике себе не представляю.
— Хочешь, подарю?
— Спаси Христос!
Роберт, наконец, оторвался от созерцания разложенных по столам сокровищ и двинулся к Тафлару. На высоких, покрытых пестрым шелком козлах, лежала бхелхета. Уже за то, что Тафлар позвоѓлил ему попpoщаться с этим оружием, он будет благодарен ему до конца дней.
Благородный меч, оказавшись в руке, будто врос, впаялся в ладонь, стал продолжением руки. Но Роберт не стал его задерживать, положил на место, на прощание проведя пальцами по граненой голомени. Адьес!
— Я еще тогда заметил, что этот меч тебе понравился, — голос Тафлара звучал подозрительно торжественно. — Не обижай меня отказом, Рабан, прими его в дар, от спасенного тобой человека.
Аж, голова закружилась! Вот так просто? Забрать это звонкое чудо... Нет. Он не может.
— Не отказывайся, Рабан, не омрачай нашей дружбы.
— Мне нечего оставить тебе взамен. Деньги, как я понимаю, ты не возьмешь?
— Ты уже оставил.
— Что?
— Часть твоей души навсегда останется с нами.
Роберт непроизвольно шагнул вперед, и они обнялись. Два мира. Враги? Друзья? Братья?
Али вернулся, когда совсем стемнело. В порту расторопный и смышленый юноша не сразу принялся исполнять приказание, сначала осмотрелся. У норманнского шнека действительно крутились какие-то по-европейски одетые личности со смутными лицами. Али несколько раз прошелся вдоль причала. Тут его и увидел знакомый купец, много раз бывавший в доме Тафлара. Договориться с ним о помощи оказалось очень просѓто: стоило только упомянуть имя абд Гасана. Али виновато посмотрел на господина, не превысил ли полномочий? Но тот только согласно кивнул.
Пробираться на подозрительную посудину юноше не пришлось. Капитана просто пригласили в лавку купца, а там, позванивая над ухом золотыми, вежливо попросили перевезти на Кипр — вы же все равно туда зайдете — одного человека. Рыжий детина с белесыми навыкате глазами взвесил кошелек в ладони, чуть задержал и положил обратно на стол.
— Сарацина не повезу. На Кипре свои порядки. Мне все равно кого возить, но не все равно, как меня встретят с таким грузом.
— Он — франк, — выговорил Али знакомые слова.
— Франк, говоришь? Не его ли дожидается галеас с дюжиной головорезов на борту?
— Мы не знаем, кого ждет венецианец... а если и не дождется, ты ведь не будешь в претензии? — дипломатично заметил купец и тонко улыбнулся.
Трудно сказать, что сыграло решающую роль: чистый, любезный сердцу каждого норманна звон серебра или возѓможность испортить настроение венецианцам, которые как лишай расѓползлись по всему миру. Порядочному торговцу ступить некуда!
— Мы отчаливаем на рассвете, только чуть разойдется тьма. — Решился капитан. — Пусть приходит в это время — и на корабль. Без звука. Я сам его встречу,
Широченная поросшая рыжим волосом лапища сгребла деньги со стола.
Все уже было сказано, но как много осталось недоговорено, недоспорено. Теперь уже никогда...
— Нурджия целый день рыдает на женской половине.
— Мне жаль.
— Я отдал ее Абу Тахару. Он ведь таджик. Они одного народа. Абу несколько раз спрашивал о ней.
