На следующий день румяная, довольная, она вышла прямо с детьми получать работу. Подумали-подумали, да и определили ее в детский сад — пусть за детьми, своими и чужими смотрит, их много скоро будет. Один прямо сейчас есть — Держислав.
После суда и приговора Святославу, пацан прижился у нас. А куда его девать? Сирота, считай. Так и поселили в комнате с Толиком, Кукшей, и Буревоем. Кроме Святослава и пигалицы, это был третий беженец в первой крепости. Его тоже отмыли, накормили, поставили на довольствие, да выдали документы. Раз в день он на час уходил к отцу, тот радовался. Сидели, говорили, да ели вместе, свидание в обед мы им делали. Да и я со Святославом сдружился, через решетку в дверном проеме, правда, частенько мы с ним разговаривали. Мужик не в обиде, он после всего пережитого много спал, отдыхал, пока есть возможность, душой и телом. На прогулки его выводили, внутри первой крепости. Мы бы и на работы его определили, да охранять особо некому, и следить тоже, пока пусть так посидит, в покое. Не тюрьма у него, а санаторий получился, общего режима.
Два дня после тетки никого не было. Мы запустили "трояна" — отправили обратно пигалицу. Та уже чуть освоилась, отъелась, прижилась в удобном доме — а мы ее обратно в лагерь. С утра стояла телега с людьми, конем, и коровой, тощие все, да пигалица во главе. Это она семью свою привела. Коня и корову определили в общий барак для животных, пришлось второй обустроить, для копытных, отделить кроликов и птицу от крупной скотины. Людей прогнали по стандартной процедуре. Санитарная обработка, документы, опрос, заселение. Народ заселившийся откровенно радовался новым условиям, хорошо мы все придумали. На следующий день стоял жених пигалицы с семьей. Тонкий ручеек людей начал перетекать из бомжатника в бараки-общежития.
Животных у беженцев забирали, определяли на кормежку в общие бараки для животных. Семье, которая довела животину, полагалось сверху пять рублей за коня, три рубля за "аренду" коровы, , за овцу — рубль. Пока все расчеты на бумажке, да и зарплаты не начисляли, пока пусть так поработают, да и животные пусть откормятся нормально. Мы же с дедом реализовывали мою детскую мечту — делали печатный станок для денег. Пришлось рецепт бумаги сделать особый, красноватая она получилась, трехслойная, с водяными знаками, выдавленными в среднем слое. Купюры шли по одному, два, три, пять, десять и пятьдесят рублей. Железную мелочь, копейки, делали из железа мягкого. Помучались с насечками на гранях, но тоже получилось. Монетки после штампа, который нам Веселина рисовала на воске, а мы потом протравливали, не забывая снять слепок, для будущего использования, ставили стопкой, крепко сжимали, и проходились резцом вдоль стопки, проворачивая его на пару градусов каждый раз. Вроде неплохо получилось. Делали с запасом, да еще и банк сделали, чтобы счет можно было сберегательный открыть, под запись. Серебро у местных пришлось выкупать, для фотографий. Выкупали за дополнительную еду и новую наличность, и им польза и нам.
Мы начали формировать рабочие команды. Задача была одна — расчистить места для полей. Вообще говоря, приток рабочей силы поставил нас в дурацкое положение. Есть толпа народу, хочет работать, мы их за это кормим. А что они в нашем хозяйстве могут? Копать, не копать, рубить, не рубить. Все. И что с ними делать прикажете? Пока придумали только лесоповал да расчистку. Разделили всех на отряды, в каждом по начальнику, Ладимир старший над всеми, он почти последним переехал, дождался, когда люди его на новом месте все будут, только потом сам. Семьи у него нет, погибли все во время мора. Так вот, самая большая проблема оказалось с назначением начальства. Мы ведь не просто так это делали. Во-первых, подготовили рабочий инструмент — пилы, топоры, домкраты для пней, веревки. Все это со штампом с инвентарным номером, с привязкой к отряду. По утру — выдача инструмента под роспись-крестик, роспись-крестик в инструктаже по технике безопасности, вечером — прием на заточку, проверка состояния. Так вот, начальник получает больше зарплату, но с условиями. Условия просты — утеря военно-морским способом инструмента, его порча ложится в пропорции четыре, четыре, два. Четыре — на испортившего, четыре — на начальника, два — на Ладимира. Плюс увечья, и, не дай Перун, смерть работающего, тоже ложится на начальника отряда, да еще и по Уголовному Кодексу, внесли такую поправку. И кому охота за чужую дурь расплачиваться? Вот и получилось, что еле нашли народ на начальственные должности.
К середине марта переехал весь лагерь, кроме того парня, что дровами на митинге интересовался. Молодой, бойкий, так и остался жить в своей землянке. Я поспрашивал людей, кто такой, почему не идет. Оказалось, горшечник, приблудный, три года только на прежнем месте жил. Лет двадцать ему, пришел на лодке малой в свое время, да и остался у их гончара в подмастерьях. Его так и звали — Горшок. Вообще же со специалистами среди беженцев было туго, сплошь крестьяне. Оно и понятно — чем больше во время мора взаимодействуешь с людьми, тем больше шанс заболеть. Кузнецы, травники, знахари, торговцы — полегли чуть не в первую очередь, особенно те, у кого иммунитет слабый был. Те же, кто сидел на своих запасах, да носа из избы не высовывал, выживали чаще. Горшка же по словам моих крепостных спасло то, что жил он себе на уме, и делал в своем сарае на продажу посуду да поделки, а его мастер, горшечник, сам их продавал. И жил Горшок на рабочем месте, там же в сарае. Это был единственный ремесленник, доживший до похода на север.
Выяснив подноготную, пошел поспрашивать последнего беженца о его планах. Ну не хочет человек на моих условиях в крепость, что я теперь сделаю? Нашел его на пляжике, тот сидел на бревнышке и подставлял едва теплому мартовскому солнцу лицо, щурился и улыбался.
— Здорова, Горшок. Так тебя называть можно?
— Да называй, только в печку не суй, — усмехнулся парень, и посмотрел на меня.
— Ты тут у нас один остался, в лагере вашем, не в крепости, — я присел рядом с ним, — почему не скажешь?
— А чего говорить, — он опять поднял лицо к солнцу. прищурил глаза, — у тебя сытно, как люди бают, да тепло. А воли нет, сам говорил. А мне воля — это все, я как потеплеет, плот себе сделаю, да пойду дальше, места пустые искать.
— Хозяин — барин, неволить не буду. Даже помогу может чем, ну там инструментом, или едой в дорогу, — я тоже подставил лицо солнышко, а приятно, черт побери.
— На том спасибо, будет возможность — отплачу.
— А я тебе такую возможность дам, — я улыбнулся, — поможешь нам, По-мелочи? Советом?
— А советом — чего нет? Секретов вроде я никаких не знаю...
— Да мне секреты не нужны, так, пара мыслей дельных нужна. У нас с глиной проблема. Мы кирпичи из нее делать-то научились, посуду тоже, режимы подобрали, огонь нужный, время, но как-то не та они себя ведут. Мы по-разному пробовали, но не получается таких, как я хотел. Ощущение такое, что воду в себя берут. А сильнее греем — лопаются. У нас треть считай в отходы уходит. Может, глянешь? Глаз-то у тебя наметанный...
— Я не понял, что ты там говорил, половину где-то. Но гляну, чего не глянуть. Мы добрым людям завсегда поможем, — Горшок встал с дерева, — пошли, что ли?
— Прямо сейчас? — я тоже поднялся, — Ну если время у тебя есть, то пойдем. Глаза, правда, я тебе завяжу, не обессудь.
— Да я знаю, сказывали люди, как вы свои секреты бережете, — гончар ехидно улыбнулся.
— Да мы не секреты бережем, мы провоцировать, ну, делать так, чтобы мысли дурные в голову не лезли не хотим. Народу-то много, я их всех не знаю, как себя поведут, если странное увидят — тоже непонятно.
— А у тебя много странного? — мы шли к крепости, Горшок шел за мной.
— Да хватает, — я завязал ему глаза, — пойдем, вот тут аккуратно...
Привел Горшка в нашу "Палату мер и весов". Тут у нас образцы наших экспериментов, с описанием свойств да технологии получения. Развязал Горшку глаза. Тот зажмурился после повязки от яркого света в окна. Начал ему экскурсию делать.
— Вот смотри, мы эту глину возле болота брали, два часа ее при температуре... ну средним образом прогревали. А вот эту — в два раза больше, при том же огне. По твердости эта лучше получается, первая, но размокает больше, а вторая — хрупкая, но воду не пропускает... Ты слушаешь? — я вынул голову из книги с технологиями.
Горшок стоял, пальцем задумчиво водил по стеклу. Потом перешел на полки с книгами, к полкам с образцами, камнями:
— Вот из этого поделки хорошие получаются, а вот этот если с этим вместе жарить, может медь выйти, а вот этот...
— Ты ж вроде гончар? По камни-то откуда знаешь?
— А мне отец рассказывал. Он знатный мастер по камню, у него учился, да нас в семье много было, почитай десять человек, я средний. Как подрос — пошел на сторону ума набраться, да свое дело хотел. На Ладоге не взяли в ученики-то, пришлось дальше идти, вот у гончара и очутился. Думал, поработаю еще и с глиной, да и дальше пойду, может, устроюсь.
— Вот тот камень, из которого медь получается, я вот тут нашел, но он там один был, — я достал карту, развернул на столе, — а второй — здесь был, таких много там.
— Это что за рисунок? — Горшок ткнул пальцем в значки на карте, которыми мы обозначали различные найденные камни, — а это что? А это?
— Да вон видишь номер, ну, тоже рисунок возле камня нарисован? — я показал на полку с образцами, — а вот в книге написано, каким значком обозначаем. Смотришь на карту, видишь значок, смотри в книге какой номер на образце. Ну или наоборот, ищи в образце, потом в книгу, потом на карте ищи. Все просто.
— И впрямь. Забавно! — Горшок погрузился в карту и книгу.
Так, сдается мне, эксперта по глине мы потеряли. Вон как увлекся, не оттащишь.
— А с глиной что?
— Ты какой песок брал? Глину? Сколько? Воды сколько перед лепкой? — не отрываясь от карты, Горшок засыпал меня вопросами, — А это вот, голубая линия, ручей, значит?
— Ну да, ручей, — я рылся в технологических картах, и диктовал ему пропорции.
— Смотреть надо, не пойму я по-твоему.
— Ну давай искать тогда в образцах, — я полез в подвал, доставать еще образцы, на этот раз песка и глины.
До вечера Горшок щупал песок, глину, потом еще образец воды попросил! Налил ему из чайника — мы такую в глину только, кипяченную использовали. Потом из того же чайника пили отвар, а Горшок диктовал мне пропорции. Пригодились очки с цветами, которыми мы температуру определяли. Горшок смотрел, крутил, ухмылялся, показывал мне цвет, я переписывал температуру. Закончили уже в темноте.
— Спасибо тебе! Помог, иди в столовую, я сейчас бумагу выпишу, тебя там хоть покормят. Хотя нет, сам отведу, — я протянул повязку.
По дороге Горшок спросил:
— А можно я завтра еще приду? Забавно тут у тебя все, посмотреть охота.
— Ты же вроде на волю собирался, в пампасы? — я ухмыльнулся.
— А может и туда кривая выведет, — Горшок тоже улыбнулся, — в пампасы эти твои. Камни у тебя хорошо лежат, удобно. Смотреть хорошо...
— Да смотри, в принципе, я скажу — завтра проведут тебя. Бумагу только выпишу, пропуск значит. К нашим с ним подойди, там все написано будет...
Так наладили контакт с Горшком. Тот жил в землянке, но к нам ходил каждый день, неделю. Потом пришел, с вопросами:
— У тебя камней нет под некоторые значки, значки есть — а камней нет.
— А их мы значит использовали, было у нас и такое. Только записи и остались.
— А может я сгоняю, да принесу? Только скажи что — а то не дело это, когда значок есть — а камня нет.
— Перфекционист, значит. Неделя у тебя есть, до отъезда твоего. Ты птица вольная, делай что хочешь, можешь и камни таскать. Камни.. птица вольная... — что-то на грани сознания мелькнуло, я посмотрел на Горшка.
Мужик как мужик, молодой только. Борода, глаза веселые, крепкий такой. Ему бы гитару — будет похож на... О! Точно!
— Слушай, птица вольная, про камни-то. Я так понимаю, ты к нам не пошел, потому что работа тебя не устраивает, и свободы мало? Так?
— Ну да, я ж говорил. Мне бы в поле или в лес, или вон с камнями возиться да и с глиной тоже неплохо. Были у меня мысли... — Горшок начал было говорить, но я его прервал.
— А если я тебе предложу другие условия? Не в плане лучше чем у других, не правильно это, да и не по Закону. А если на постоянной основе ходить, да камни те собирать? Геологом быть хочешь? — вот что за мысль мелькнула у меня, понял, наконец-то кого он мне напоминает! Геолога! Ну там гитара, палатка, костер...
— Вот прям ходить, да собирать?
— Ну, не только собирать, описывать еще, да свойства разные изучать. Потом на карту наносить, на рисунок тот большой.
— Так прям в лес и отпустишь? — Горшок улыбнулся, — Одного?
— Дружище, да я и других-то не держу особо. Просто задачи у них другие, да безопаснее толпой-то. А тебе такая жизнь, я смотрю, не по нутру, свободы хочешь. Ну так договоримся — я тебе инструмент, палатку, карту, припасы. Ты в поле — а потом мне доложить, что да где нашел. И тебе свобода, и мне польза. Оклад, плату месячную, положим, квартиру дам, в столовую ходить будешь, когда не в "поле", ну, не на выходе. Походил, мне отчет, тебе выходные, по количеству дней работы в лесу, делай чего хочешь. Потом опять в "поле" — красота! Ты как?
— Забавно! То есть я тебе камни собираю. да рассказываю про них. И делаю что хочу. А ты меня за то кормить будешь, — Горшок улыбнулся, — тебе с того какая выгода? Тоже камни любишь?
— Не, мне они для дела нужны. На повязку, пойдем покажу.
Привел его в дедову химическую лабораторию. Буревоя не было, он выпаривал на селитру очередную партию навоза. Мы это в лесу делали, чтобы от запаха не окочуриться. Показал горшку лабораторную посуду, кислоты да печки малые, объяснил зачем. Перешли на камни, рассказывал, как мы их обрабатываем по всякому, да чего полезное получаем.
— ... И ты мне камень принесешь, укажешь, что их там много. А мы из них бац! — и свинец получим! Или олово там, или краску какую. Вот и выгода моя.
— Забавно. Я подумаю, — Горшок нацепил повязку на голову, мол, веди меня в землянку.
Горшок выждал почти до последнего дня, да и согласился. Оклад у него такой же, как у других, только с командировочными, доплатами за полевые выходы. Но на первый выход он пойдет еще не скоро — пусть пока грамоту освоит, счет, карту, да и коллекцию наших минералов опишет, расскажет про них то, чего я не знаю. Сделали под это дело систему пропусков между крепостями, пока пропуск в неогороженную часть второй крепости и первую крепость был только у Ладимира, Держислава, Горшка. Остальные пока пусть привыкают. Польза от горшка проявилась почти сразу, он в одном из камней опознал известняк, мы его обожгли, и получили известь. А я ее аж с Ладоги тащил! Известь у нас теперь вместо цемента, да и на побелку. Реактивов деду, опять же, прибавилось. Мы Горшку за это премию обещали, после окончания испытательного срока
В крепостные после испытательного срока всех приняли за один раз, детей по родителям тоже в крепостные записали. Никакого негативного оттенка это слово тут не несло, просто означало, что они имеют право жить в крепости. Церемонию обставили с максимальной торжественностью, на Перуновом поле. Крепостные верили в традиционный для здешних мест пантеон, включая Перуна, однако в основном требы клали Ладе — покровительнице пахоты и сева, сельскохозяйственная богиня такая. Ее идол поставили третьим, в ряд. Теперь нас посредине Перун, а по обе стороны от него — Озерный Хозяин да Лада. Наша Лада ходила, задрав нос. Еще бы! Она в Москве первая невеста, да еще и имя ее соответствует богине, которая помимо прочего являлась покровительницей брака и любви. Мы подтрунивали над ней, по-свойски, девушка не обижалась. Новоявленные крепостные давали стандартную клятву-присягу, на верность России, подписывали документы, мы им справляли паспорта.
