Времена былинные. Книга Вторая. Вольные стрелки (рабочая версия)

УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ! НА ТЕКУЩИЙ МОМЕНТ ГОТОВА ОБНОВЛЁННАЯ ВЕРСИЯ КНИГИ ПО ССЫЛКЕ (http://samlib.ru/editors/m/makeew_m_s/vb_2018_2.shtml) ЭТОТ ТЕКСТ Я ПОКА НЕ УБИРАЮ — ОН МНЕ ДОРОГ КАК ПАМЯТЬ :-) С УВАЖЕНИЕМ, ВАШ АВТОР

ВРЕМЕНА БЫЛИННЫЕ

Книга 2. Вольные стрелки

Продолжение приключений Сергея в девятом веке. Наш современник прижился в прошлом, обрёл новую семью и друзей. Страх голода, холода, нападений со стороны викингов — все это в прошлом. Но спокойной жизни не предвидится. Заброшенная деревня на краю освоенных земель теперь может стать добычей различных искателей приключений. И пришло время вылезать из своей уютной защитной скорлупы и выгрызать себе зубами место под Солнцем. Под непривычным Солнцем прошлого...

Если рыщут за твоею

Непокорной головой,

Чтоб петлёй худую шею

Сделать более худой,

Нет надёжнее приюта —

Скройся в лес, не пропадёшь,

Если продан ты кому-то

С потрохами ни за грош.

Владимир Высоцкий

Пролог

Держислав наслаждался летним солнцем на берегу озера. Он встал раньше всех в доме, и пока родители не отправили его работать, убежал из деревни. Десятилетний мальчик давно приметил это место, и никому о нем не рассказывал. Тут можно было ловить мелкую рыбку, валяться на небольшом песчаном пляже, купаться летом в тёплой воде, не боясь утонуть.

Дома вечером, правда, достанется от отца, и старших братьев, но целый день безделья того стоил. Солнце уже было высоко, Держислав искупался и грелся на песке. На ветках сушилась рубаха. Редкие птицы пролетали в голубом небе, лес, окружавший секретное место, приятно шумел от лёгкого ветерка. Мальчик жмурился и улыбался. Ему было хорошо. Слабый прибой вносил дополнительные штрихи в картину детского счастья.

Там, за лесом, была его деревня, стоявшая на небольшой речке. Лето — горячая пора для её жителей. Надо собрать в лесу ягоды, грибы, заготовить припасы на зиму, накосить сена. С утра вся деревня обычно выходила в лес и на поля, расположенные на удобных полянах и на местах вырубки и выжига леса. Держислав считался уже почти взрослым, поэтому и работал наравне с отцом и старшими братьями. Дед, всегда суровый, говорил, что ещё несколько лет, и ему найдут жену, построят дом. Дальнейшую судьбу выбирать ему самому. Можно пойти с варягами в поход, и привести богатую добычу. Для этого мальчик тренировался с копьём и луком. Было у кого — отец мальчика слыл удачливым, сильным и ловким воином. Можно осесть на землю и растить хлеб, как другие жители деревни. Первый вариант нравился Держиславу больше.

Но иногда детство все же брало верх над попытками взрослых заставить его серьёзно смотреть на жизнь, и он вот так вот убегал из деревни. В этом году отец не отправился, как это обычно бывало, в торговый поход, а остался в деревне. Он перенимал дела деда, что был не последним человеком в их поселении. Старик становился немощен, все трубнее становилось ему вести торговлю, управлять хозяйством, договариваться с новгородцами, на земле которых и была расположена деревня.

Внезапно сладкую дрему на тёплом солнышке прервал крик с озера:

— Сергей утоп!!!

Мальчик резко поднялся с песка. На самом горизонте показалась странная треугольная фигура, вроде как парус. Фигура росла и приближалась к секретному месту. Держислав схватил недосушенную рубаху и сиганул в кусты. Оттуда он продолжил наблюдать за разворачивающимися событиями.

Парус остановился и повернулся так, что его почти не стало видно. Однако крики с озера продолжились, кричали мурманы, даны или другие северяне. Их язык мальчик несколько раз слышал, когда отец обсуждал с северными жителями планы боевых походов. Кричали на озере громко, и Держиславу стало страшно. А вдруг грабители? Уже который год до их деревни доходили слухи о разорённых посёлках на озере, на реках и на Варяжском море. Первой мыслью было предупредить отца. Тогда местные дружинники соберут нерушимый строй на берегу и остановят незваных гостей. Но странный парус вызвал такое любопытство, что Держислав решил ещё чуть-чуть понаблюдать, буквально пару мгновений, а потом уже бежать в деревню. Крики между тем продолжались, и становились все удивлённее. Потом послышался голос, говоривший вроде на словенском, но каком-то странном языке:

— Да не дрейфите! Живой я, живой! Черти криворукие, кто так винтовку держит!? Пришлось нырять, хорошо что успел схватить, пока она на дно не ушла. Сейчас подплыву...

Парус опять начал расти. Показалось три лодки. Одна большая, на ней установлен был этот странный треугольный парус, и две поменьше, по бокам от неё. Острым зрением Держислав увидел, фигуру, что забиралась из воды на одну из малых посудин. Опять послышался голос, тот самый, со странной словенской речью:

— Какого хрена вы разорались?! Ещё внимание привлечём, тише надо быть, тише. Мы и так тут все лодки разогнали с озера, а вы ещё и местных до белого каления доведёте...

Дальнейшая речь терялась вдали. Судно опять повернуло парус, он действительно был треугольным. Лодки, все три, начали одновременно двигаться. Потом белое полотнище изменил положение, и всё судно с огромной скоростью начало уходить вглубь озера. Через несколько десятков ударов сердца странное видение скрылось с глаз.

Держислав зачаровано наблюдал за ними. Лодки, как птицы, практически летели по поверхности воды. Весел у лодок не было. Мальчик дождался, пока странная процессия скроется за горизонтом, быстро натянул рубаху, и рванул в деревню.

Там, по уже сложившейся традиции, получил от отца на орехи, и пошел на очередные занятия с оружием, поглаживая пятую точку, которая и приняла основной удар отцовского гнева. На месте, где обычно учились биться с копьем, уже стоял его старший брат, облаченный в толстую одежду, со щитом и деревянным тупым копьем. Пора приступать к занятиям...

— А я сегодня лодки видел, три штуки. Они, как птицы, над волнами неслись, парус у них странный был. Один на троих, — поведал Держислав, пока ребята переводили дыхание после отработки ударов.

— Да ну, опять выдумываешь! Как так, один парус на троих? — старший брат стукнул легонько Держислава по плечу.

— Ага, и весел нет...

— Заливаешь! Кто без весел на воду выйдет? А вдруг ветра нет? Как тогда к берегу выплыть?

— А они не к берегу шли, вглубь озера.

— Ха, вглубь! Сказки сказываешь, опять. Чего там делать-то, в глубине озера? Ты, Держислав, лучше бы копье держать учился, чем витать в облаках, — старший сделал неопределенный жест рукой.

— А вот и нет, нигде я не витаю, я правда видел, — обида сквозила в глазах десятилетнего мальчика, ему опять не верят.

Правда, на то были причины. Уж сколько раз его буйная фантазия рисовала то огромных волков в лесу, то гигантских медведей, то огнедышащих людей. Все это оказывалось плодом воображения Держислава. Волк превращался в кривую корягу, поросшую белым мхом, медведь — в покрытый коричневатой травой холм, огнедышащие люди — пучком одуванчиков в дупле старого дерева. Поэтому Держиславу и не верил старший брат. Даже сейчас, когда он точно знал, что видел.

Переубедить брата не удалось. Стало еще обиднее.

Ночью же Держислав во сне увидел себя, стоящим на носу лодки, украшенным красивой резьбой. Он несся над водой, не задевая ее, и лишь редкие волны осаждались брызгами на лице. И странный голос, тот самый, с озера, со стороны спины произнес непонятное:

— Не дрейфите...!

1.Ладожское озеро. Июль-август 859 года.

Берег скрылся за горизонтом. Я смотрел на то место, где была наша деревня. Настроение было ни к черту, надо занять себя чем-нибудь, чтобы мысли дурные не лезли в голову. Я направился в машинный отсек. Там был Обеслав, сидел, читал копию Азбуки.

— Ну что, не страшно так далеко от дома уходить?

— Не-е-е, интересно же, как там в других местах люди живут! — пацан был полон оптимизма.

— Пойдем тогда делом займемся, — я достал набор своих навигационных инструментов.

Еще на берегу возник у меня вопрос. А как доплыть самим, без мурманов, до Ладоги, если придется? Допросы наших мореманов и Буревоя показали, что все ходят вдоль берега. Система стоянок, набор различных примет, заметных ручейков и выдающихся скал, да даже цвет воды, позволяли за пять дней доходить от нашего села к Ладоге. Оценку расстояния дали нам мурманы, ход что весельных лодок корелов, что их драккаров-лодий был примерно одинаковый. Наша же лодка-тримаран, по словам Кнута, шла быстрее. И самое главное — позволяла лучше ловить ветер своим парусом. А в этом случае ни время в пути, ни расстояние до Ладоги было непонятно. А карту, реально отражающую местность вокруг, хотя бы вдоль берега, иметь хотелось. Вот и пришлось мне делать набор приборов для измерения углов на те самые приметы на берегу. Маршрут наш поэтому пролегал зигзагом — мы постоянно возвращались к берегу для определения местоположения.

Приборы были несложные. Транспортир с компасом, да подобие прицела от винтовки, с планкой и мушкой. Мушка, правда, была хитрая, с кучей выступающих отметок. Ей я хотел искать пропорции размеров объектов. По компасу и транспортиру искали углы, по ПИР (прибор измерения расстояний) прикидывали путь между точками измерения. Потом рисовали подобные треугольники, и пытались посчитать длины отрезков в пути. Из-за этого путь наш превратился в сплошные подходы к берегу и уходы за горизонт.

Торир ругался, мол, задерживаемся. Я ему пытался объяснить принципы расчетов. Он меня счел практически колдуном, после всех моих "синусов" и "тангенсов". Попытался рассказывать с рисованием на бумаге. Сама идея Торира определения расстояний на расстоянии, как бы это каламбурно не звучало, вождя мурманов впечатлила. Но она требовала проверки. На слово в таких серьезных вещах местные не сильно верили, хотели сами попробовать. В итоге я измерял правый корпус тримарана с левого корпуса, в длине копий, они все были у нас одинаковые. Почти попал, сантиметров на сорок только ошибся. Зато мураны опять прониклись уважением. Особенно когда мы начали с Кнутом переносить ориентиры на карту, да еще и с расстояниями, в масштабе.

А когда подключили к расчетам часы, и я заявил что если мы вернемся назад, при таком ветре, и пойдем вот в этом направлении, то большую скалу увидим, когда стрелка короткая будет показывать цифру "5", то морячки мои сделали стойку. Потребовали доказательств. Кнут развернул судно, и пошел в том направлении, в котором я указал. Опять небольшая ошибка, плюс пятнадцать минут по моим самодельным часам. Наручные оставил дома, чтобы не испортить. Но мурманам и этого хватило. Начали пытать насчет движения ночью, в бурю, в шторм, при сплошной облачности. Рассказал им все, что знал, что не знал — додумал, и тоже рассказал. И добавил, что в следующий раз можно пойти по карте, напрямик, без осмотра берега. Только карту надо точнее составить. Народ впал в возбуждение. Мало того, что ночью мало кто плавал, разве что обстоятельства заставляли, как мурманов в прошлом году, так еще и открытые пространства водоемов вводили их в религиозный экстаз. Причем в самый мрачный экстаз, была велика вероятность гибели судна с экипажем.

Первой ночью не стали экспериментировать с движением впотьмах, просто вышли за горизонт, и кинули якорь-кошку. Протянули судно, пока якорь не встал крепко, сделали отметки на карте, куда плыть с утра, выставили дежурного, и завалились спать.

Утром небо затянуло тучами, Кнут лично повел лодку к берегу по приборам. Вывел практически туда, куда планировали. Ну как туда, песчаный плес, на который мы ориентировались, оказался не справа на горизонте, а аккурат перед нами. Мурманы были довольны, я тоже. Правда, все чуть не испортил дежурный стрелок на правой лодке тримарана. Пока все бурно обсуждали новые морские игрушки, он активно жестикулировал на своем месте, ну и выронил винтовку. Та отскочила от палубы, и упала на сетку между корпусами. Я кинулся за ней, не успел, и она рыбкой нырнула в озеро. Лодка шла ходко, пришлось нырять с кормы за оружием. Очень не хотелось терять огневую мощь, не доходя до цели.

Вода была прозрачная, а винтовка — тяжелая. Я изо всех сил брассом пытался ее догнать. Успел зацепить за ремень, чуть не хлебнул воды. На последних миллиграммах воздуха вынырнул на поверхность. Услышал с лодки вопль:

— ... ей утоп!!!

Повернулся в сторону нашего судна. Оно уже встало, Кнут оперативно повернул парус вдоль ветра при помощи палубной команды. Орал Обеслав, сильно, видать, перепугался. Да и остальные что-то смотрят на меня, как на водяного. За амулеты хватаются, орут что-то непотребное.

— Да не дрейфите! Живой я, живой! Черти криворукие, кто так винтовку держит!? Пришлось нырять, хорошо что успел схватить, пока она на дно не ушла. Сейчас подплыву...

Подплыл кролем к лодкам, в гробовом молчании залез на борт. Шок у мурманов не проходил. Почему — не понятно. Вроде пару минут меня всего не было. Торир решился ко мне приблизится, потрогал. Хм, ожидал что растаю в воде? Я вроде не Снегурочка...

— Живой!!?? — вождь не верил своим глазам.

— Какого хрена вы разорались?! Еще внимание привлечем, тише надо быть, тише. Мы и так тут все лодки разогнали с озера, а вы еще и местных до белого каления доведете. Вы чего перепугались? Меня ж вроде недолго не было...

Немая сцена, трудности перевода. Худо-бедно выяснили причину. Все опять свелось к религии. Ну или вере в силы природы, домовых, водяных, и прочей нечисти. Рассуждения мурманов по-своему были стройные и логичные. Раз открытое море несет опасность, значит, кто-то эту опасность создает. Вот вам и олицетворение природной силы. А раз она есть, эта сила в пучине, лучше ее лишний раз не тревожить, и не лезть в воду. Особенно без корабля. И если сойти на берег по мелководью еще куда ни шло, то плавать в открытом море — риск, по местным меркам, запредельный. Одним словом, сунешься в открытую воду — защекочут до икоты и на дно уволокут.

Я весь аж приосанился. Выходит, я по местным меркам Майкл Фелпс, ну или Александр Попов минимум.

— А если в бою за борт упадете, чего делать-то? — я уточнял у Торира вопросы с плаванием.

— Если на поверхности удержишься, то вытянут, веслом, или руками. А если с головой уйдешь — считай пропал, — ответ не порадовал, — мы потому доспехов и не носим на лодках, чтобы дольше на воде держаться.

— Хм, кстати, а средства спасения-то мы кстати не предусмотрели на судне! Обеслав, тащи веревку, сейчас будем думать, как нам избежать участи утопленников.

Решили пока вопрос в лоб. Связали дрова для паровой машины квадратами, это будет спасательный круг. Да веревку с проволокой, что брали для ремонта, на всякий случай, пустили на пристяжные ремни для персонала и винтовок. Если бы я был в доспехах — было бы на единицу меньше вооружения у нас, в таком количестве железа я бы в воду точно не полез.

Кнут между тем у развернул лодку вдоль берега, и пошел на юг. Мы же с Обеславом продолжили замерять углы, делать карту, наносить ориентиры, рассчитывать расстояния. Вторую ночь также провели в открытом озере, при свете светильника в капитанской рубке устроили совещание с Ториром и Ярославом.

— Как мы на Ладоге вести себя будем? Надо бы подумать, план составить... — начал я разговор.

— А чего там думать? Придем, на месте решим, — Торир проблемы не видел.

— Торир, ты вроде мужик умный, — вкрадчиво начал я, — скажи, отчего лодки все, увидев нас, тут, на озере разбегаются в разные стороны?

— Ну-у-у-у, непривычная лодка у нас, — выдал версию Ярослав, — боятся.

— А теперь представь, приходим мы на Ладогу, выползаем все в доспехах, в камуфляже, — это слово они уже знали, — с булатным оружием, с винтовками...

— Могут и перебить, — нахмурился Торир, — только как тогда дела вести?

— Предлагаю вчетвером, я, ты, Ярослав, Атли на лодке малой пойти. Товара чуть взять, что полегче да поменьше, подойти до восхода солнца к берегу, спустить лодку, и пойти налегке. В Вашей одежде.

— Тогда не опасные будем, — задумался Торир, — только как договариваться будем про данов? Лодки-то у нас не будет, кто поверит?

— Да и пусть не будет, пусть не верят, нам-то что? Мы же от них практически ничего не требуем, просто разрешения да информации. Ну, где даны ходят спросим. А сами с подарками. Если данов на озере разгромим, оружие их и барахло как доказательство привезем, вот тогда разговор уже другой пойдет. Прав я?

Торир задумался, Славик тоже. В конце концов, вождь мурманов выдал:

— А обратно как? Где лодку искать будем?

— Место встречи назначим, через три или пять дней, сами туда пойдем, и большая наша лодка приплывет.

— Так можно, — коротко закончил мурман наше совещание.

Ладогу мы опознали по большому количеству снующего на различных плавсредствах народу. На глаза не показывались, ушли опять за горизонт. По утру, до восхода, подошли к берегу, нас высадили на маленькой лодке с канцелярскими подарками, украшениями, что на торг готовили, некоторым количеством припасов. Кнут увел тримаран за горизонт, а мы сели на весла. Наш путь на тримаране до Ладоги занял пять дней. С учетом зигзагов, которые мы описывали по озеру, получилось очень быстро.

К самой Ладоге пришлось идти по реке, Волхов ее называли. Пришли практически к обеду. Н-да, я уже отвык от такого в своем селе. Мы шли на веслах мимо длинной деревянной стены, кругом сновали маленькие лодки, лодки побольше, большие лодки и гигантские. Больше даже той, на которой Торир к нам первый раз заявился. Подобие порта была с западной стороны Волхова. Там были массивные пирсы, вдоль которых стояли корабли. Разные, похожие на драккары, на ладьи, на галеры, какие-то восточные посудины даже затесались, непонятно как сюда попавшие, я всего штук десять насчитал. Потом шли суда поменьше, как Торировская лодка. Потом — вообще бардак, на песчаном пляже и громадной поляне, примыкающей к нему, был какой-то табор и куча сваленный чуть не в кучу лодок. Длинных и коротких, побольше и поменьше, даже какое-то подобие байдарки было.

Я во все глаза рассматривал местных жителей, их одежду, средства передвижения, оружие. С ним были почти все, хоть нож, но висел на поясе. Большинство лодок было похожи на наши, но как-то странно сделаны борта, как будто прошиты толстыми корнями или веревками. Ткнул Ярослава, спросил, что это за вышивка по бортам.

— А это шитики. Лодку долбят из дерева, а потом борта нашивают корнями еловыми.

— Ну ни хрена ж себе! — я только присвистнул.

Вот это да! Корнями лодки шьют, и не боятся в них на воду выходить! Экстремалы.

Мы прошли чуть дальше табора, там где было меньше народу. Вытащили нашу лодку на берег, выгребли припасы. Атли оставался сторожить ее, я метнулся за мешком с палаткой. Палаток я сделал несколько, с расчетом на четверых в каждой. Делал такие, с которой попал сюда, в это время, быстровозводимые. Правда, резинок у меня не было, пришлось пружинки вплетать в веревки, неплохо получилось. Собрали минут за пять палатку, оставили Атли разводить костер, а сами пошли в город. Это я настоял. Интересно же!

В город вели ворота, в которых скопилась толпа телег. Народ местный вез на продажу товары. Тут же разрешился вопрос, мучавший меня давно, с момента попадания к Буревою. Он говорил, что его сыновья с Ладоги везли жеребца, причем на лодке. У меня в голове не укладывалось, как они его туда засунули. Оказалось, очень просто. Местные лошади размерами не впечатлили, я половины из них был выше ростом. Такие маленькие грустные пони-трудяги.

На воротах стояли копии гоповарваров, только морды все как на подбор, что называется, "рязанские". За вход в город с нас ничего не взяли, а вот владельцы телег что-то там отсчитывали в кассу. На кассе был такой же гоповарвар, как и стояли на воротах. Он по-хозяйски шерудил по телегам, называл цену, потом все долго спорили, и потом, сойдясь в цене, брал плату и телега проходила. Потому-то и был затор. Долгие тут торги и споры.

Мы двинулись вглубь города. Хорошо, что Торир тут не впервой. Я бы точно заблудился. Кругом были понатыканы, по другому не скажешь, деревянные строения, избы, дворцы, сараи. Правда, местный МУП "Благоустройство" позаботился о пеших путниках. Местами был уложен деревянный тротуар, из полуполеньев. И это существенно помогало передвигаться, потому что сама дорога была месивом из грязи, конского навоза, мусора, и прочих свидетельств наличия в данных местах цивилизации. Обеслав, очередной раз наступив в "подарок" от местной тягловой силы, выдал:

— У нас лучше, у нас чище.

— То ты еще на торге не был, — "обрадовал" нас Славик.

— А далеко до него? — это уже я поинтересовался,

— А уже пришли, — Торир приветственно показал рукой за угол ближайшего строения.

Я вышел, и на пару минут потерял дар речи. Вот это Бардак! Именно так, с большой буквы. Торг представлял собой большую площадь, окруженную кучей деревянных строений с трех сторон. Четвертая сторона была крепостной деревянной стеной, детинец, центр крепости, как мне потом разъяснили. Бревна, из которых был сложен этот детинец были огромные, толстые, чуть не метр в диаметре. И возвышалась эта стена метров на десять. Я, уже прекрасно осознавая местные производственные силы, только застонал про себя, представив сколько ручного труда вложено в это. Из детинца на торг вели большие двустворчатые ворота. Их тоже охраняли гоповарвары, но только в доспехах. А вот перед воротами, на торге, была вакханалия.

Какие-то повозки постоянно шли в разные стороны без какой-либо системы, сновали люди в таких одеждах, что и на ум не придет. От греческих туник и меховых поделок в стиле Конана-варвара, до восточных тюрбанов и халатов кочевников. Посреди торга стояли, лежали, сидели, бегали торговцы и зазывалы. Если тут и был какой-то намек на торговые ряды, то он просто потонул в этом Апокалипсисе. Лавки, ларьки, домики, домищи, да и просто кучи товара стояли чуть не посреди едва определяемой, петляющей по всему торгу, дороги. Там же, посреди базарной площади, гадил местный четвероногий транспорт. Запахи тут разносились самые разные, от тухлой рыбы до духов, от навоза до стальной окалины.

И все орали. Вот прямо все только и делали, что орали. Я абсолютно не понимал, как они хоть что-то разбирают в этой катавасии. Кричали торговцы, какие-то дети, "водители" телег, стражники на воротах. Разносилась самая разнообразная речь, в которой я улавливал греческий, немецкий, английский, арабский язык, латынь, какие-то восточно-европейские нотки, вроде польского, и даже подобие китайского! Ну, или мне так просто показалось, я-то в языках был не силен, особенно в местных.

— Ну чего встал, пойдем, осмотримся, — Торир легонько подтолкнул меня в направлении этого бардака, — только береги товар, чтобы не украли.

О! Тут еще и карманники есть! Карманов главное нет, а карманники есть. Я перехватил мешок с товаром, и мы двинулись в это скопище людей. Шли мы не долго, минут двадцать, и постепенно я начал приходить в себя. В отличии от Обеслава, который пребывал в натуральном шоке, и передвигался на автомате, я все-таки бывший житель крупных и не очень городов, Тридцать лет проведенных в гораздо более людных местах давали о себе знать. Просто я отвык от таких толп народу. Постепенно привычки из будущего выбрались наружу, и я уже смотрел на торг другими глазами. Это просто базар, барахолка, "толчок". Причем, не очень большой, по меркам 90-х годов 20-го века. Слитный гул голосов начал распадаться на отдельные разговоры, калейдоскоп картин стал превращаться в отдельные сюжеты. Вон мужик договорился о продаже телеги с какими-то мешками, с ним расплатился вояка в добротной кольчуге, они ударили по рукам. Вон зазывала перед каким-то ларьком рекламирует самые крутые ткани на базаре. Восточного вида мужик с группой таких же двинулся в сторону построек, переговариваясь на каком-то не то таджикском, не то туркменском языке, если на слух определять. Вон тетка с плетенным коробом толкает местный фаст-фуд — пирожки и еще какую-то снедь, не забывая орать о ее пользе и вкусе. Все, можно сказать, я тут освоился.

— Пришли, — сказал Торир, проходя в какой-то переулок, похожий на те, по которым мы блуждали по дороге на торг.

В переулке он открыл тяжелую дверь на кожаных петлях, и мы оказались в кабаке. Да-да, самом натуральном кабаке. И судя по всему, привычка заключать договора в ресторанах появилась явно не в нашем веке. Тут люди сидели за столами, и также активно торговался. И народ сидел очень разный. Торира кто-то узнал, окликнул из угла. Вождь мурманов приветственно помахал им рукой, и потянул нас в тот самый угол. Там расположилась парочка мурманов, или гоповарваров другой национальности, я не сильно их различал. Мужики обнялись, уселись за стол, свистнули официанта. Мне даже переводить не пришлось их язык про себя — и так все было понятно. Подскочил бойкий малый, возраста Обеслава, принял заказ и вернулся через несколько минут с деревянными кружками.

В них было пиво! О! Какое это было пиво! Я даже выпал на какое-то время из окружающей действительности, наслаждался чуть горьковатым пенным напитком. Надо и нам такое делать, сделал я зарубку в памяти, а то водка сплошная да настойки. Блин, не уследил! Обеслав, алкоголик малолетний, тоже прикладывался к кружке! Надо беседу разъяснительную провести, о вреде пьянства. Мысль об этом вынула меня из пивного кайфа, я вернулся в действительность.

Торир познакомил нас с мужиками. Мужики были тоже викинги, ходили в походы-вики. Ходили на восток торговать, на запад воевать, на юг грабить. Нормальные по местным меркам ребята, тут каждый второй такой, сразу после каждого первого. Удивительней было другое. Пока наши скандинавы вели светские беседы о погоде и грабежах, я уловил один факт. Сидящие с нами мужики были данами. Я внутренне напрягся, глянул на Ярослава, тот успокаивающе махнул рукой, типа все свои. Однако нервозности мне это добавило. Она передалась Обеславу, тот тоже чуть пришел в себя и начал затравленно озираться вокруг. Я потрепал его по плечу, мол, прорвемся, и стал вслушиваться в разговоры викингов.

Местные новости не отличались разнообразием. Ограбили тех, разорили этих, хорошо поторговали там, корова теленка родила, получили по шапке в другом месте. Ну и про гламур. Ну там какой вождь какую бабу себе на меч взял, кто "цацки" модные отжал, кто от кого ушел и кто с кем спит. Для меня, не знающего имен, географических названий, это все было темный лес. Я пытался выловить для себя что-то стоящее. Торир же просто общался со старыми приятелями.

Просидели мы в кабаке долго, литра по три пива выпили. За это время из полезной информации для всего нашего дела выявили только имя "командующего флотом", и где его найти. Осталось только найти подход к этому командующему, звали его Волк. Вот так просто, Волк. Это решили перенести на завтра, и направились к нашей палатке на берегу.

Выбрались из города, пошли к Атли. Возле места нашего расположения застали нездоровый ажиотаж. Толпа разнообразного народа окружила палатку, и о чем то шумно переговаривалась на жуткой смеси языков.

— Ярослав, чего они вообще хотят-то? — спросил я нашего переводчика, пробираясь сквозь толпу.

— Да навес наш, палаткой ты его называешь, заинтересовал их.

Чего в нем интересного? Ну, брезент, трубчатые металлические направляющие, да на пуговицах деревянных дверца. Пробрался к Атли — тот лихо торговался, продавая наше жилье!

— Атли, а мы-то где спать будем? Ты вообще чего творишь! — перспектива остаться даже летом под открытым небом не радовала.

— Да эти, — обвел рукой Атли толпу из человек десяти-пятнадцати — купить навес хотят. Видели как мы быстро его разложили, теперь вот предлагают обменяться. У нас же еще такие навесы есть? На лодке?

— Ну, есть, на всех брали, пять штук. Только вот тогда кто-то на берегу под открытым небом останется... — я задумался, — А что вообще предлагают-то? Ну, сколько денег?

Последовал длинный список имен и товаров. Я впал в прострацию, соотношения торговые я не знал, что сколько стоит — тоже. Как определить за сколько толкнуть наше жилище?

— Атли, скажи этим товарищам, что торг по палатке, так навес этот называется, будет... э-э-э-э, дней через пять. Мы пока определимся сколько просить, а то и аукцион устроим.

Последняя фраза отправила в прострацию моих спутников. Я оглядел толпу потенциальных покупателей, и сказал:

— Этих пока разгоните, потом объясню.

Народ после недолгой перепалки с Атли разошелся, мы сели у костра. Я начал рассказывать про принципы аукциона. Местным было не понятно. Начал уже сам их допытываться про ценность тех или иных товаров. Просидели далеко за полночь, выставили дежурного, да и завалились спать. Их рассказы про местную экономику дали мало полезного, надо своими глазами посмотреть.

Три следующих дня прошли в исследованиях Ладоги, местной торговли, принципов обмена. Я с Ярославом толкался на торге, приценивался, делал записи в записную книжку, да и просто грел уши в попытках разобраться в местных реалиях. Торир же в это время терся возле детинца, искал выход на Волка. К концу третьего дня Торир сообщил, что вроде как договорился о встрече. У меня же сложилось некое поверхностное представление о торговле в этом времени, и появилась масса вопросов. В основном, к Ториру, по результатам подслушанных разговоров. И вопросы те были серьезные, так как напрямую касались нашей миссии.

По торговле можно сказать одно — бардак. Что внешне, что внутренне. Цен как таковых нет, покупатели и продавцы договариваются индивидуально, в зависимости от качества и количества товара. Немного понаблюдав и поразмыслив, даже понял почему. На местном торге тупо нет двух одинаковых вещей. Продукты, меха, ткани, металлы, изделия, украшения — все ручной работы, все в единственном экземпляре, все разного качества. Соответственно, и цены на каждую единицу товара сугубо индивидуальные. В качестве некой универсальной валюты используют серебро, золота почти нет. Серебро оформлено в виде слитков, которые называют гривнами. Если слиток большой — отрубают кусок, и называют этот кусок рублем. Такой вот привет мне из будущего. Более мелкие деньги тоже есть, они серебряные, непривычной формы, еще и с кучей номиналов и названий. Гроши, чешуйки, резы, куны — я штук тридцать насчитал. Как местные в этом разбираются, мне совершенно не понятно. Монеты, кстати, ходят, но только иностранные. Их в основном по весу считают. Страшненькие на мой взгляд монетки такие, кривые и тяжелые, разной толщины и формы.

Товары же на рынке очень разнообразные, можно найти практически все. А если чего не найдешь — можно организовать доставку на следующий год, на лето. Причем договора тут заключают устно, и только между хорошо знакомыми купцами. Бумаги, кстати, действительно нет, только пергамент из тонкой кожи. Дал на пробу листик из записной книжки одному купцу, он украшениями торговал, тот мою бумагу забраковал. Мол, промокает сильно и расползается, пергамент лучше. Я только пожал плечами, что тут скажешь, все правда. Однако же у меня бумаги-то навалом теперь, а пергамент пойди сделай. Оставил пока этот вопрос. Как и вопрос сбыта наших поделок, слишком непонятно тут с ценами для меня.

А вопросы к Ториру появились после того, как подслушал разговор в пивной, той, в которую он нас привел. Разговаривали несколько то ли вояк, то ли купцов, их тут не отличишь. И разговаривали они о хлебе. Точнее, о зерне. И диалог их заставил меня провентилировать этот вопрос поплотнее. Ярослав помогал мне с переводом, я по косвенным признакам выяснял ситуацию. И выясненное мне не очень понравилось. Вот и припер к стенке Торира я вечером у костра:

— Скажи, мне, друг мой ситный. А все ли ты мне рассказал про данов и ваш конфликт с ними? — я начал с места в карьер, — Я тут у людей поспрашивал, сам подумал, что-то в твоем рассказе не клеится...

Торир заерзал, неуютно ему стало. Подбросил веток в костер, погрел руки, и выдал:

— Не все даны одинаковые. Разные есть. Те, с которыми бьемся, их немного. Они зерно везут к нам и к себе. Раньше мы сами возили, теперь словене везут.

— Та-а-ак, а теперь поподробнее.

Вождь мурманов выдержал паузу, вздохнул, и выдал мне всю подноготную их конфликта. Я почувствовал себя героем средневекового детектива.

Если вкратце, то получалось следующее. Экспансия викингов на запад проходила с тыловым обеспечением в виде зерна с востока. Викинги в походах брали добычу в виде украшений, драгметаллов, стали и железа, и меняли ее на зерно у словен. Возник достаточно крупный бизнес по местным меркам, по перевалке зерна через Ладогу и реки, выходящие в Варяжское (Балтийское) море на север. Торир с дружиной тоже участвовали в этом процессе, сначала сами брали добычу, меняли ее на зерно. Потом брали чужую добычу под обмен на продовольствие. Потом начали возить добычу дальше на юг, там зерна было больше и оно дешевле. В итоге добирались аж до Византии. Брали добычу на севере, везли ее на Ладогу, меняли на меха, в основном, меха везли в Византию, меняли на украшения и качественные промтовары, их везли по Днепру к хазарам и полянам, меняли на зерно, которое уже волокли к себе домой. Чаще работали в несколько судов, нанимали более грузоподъемные посудины и охраняли их на пути к себе . Такой вот бизнес. Помимо грабежей, конечно.

Со временем появилась у данов группировка, которая стала сама возить зерно к себе и в другие страны викингов. Она росла, на удачном маршруте, и перестала пускать на торг словен с зерном. Стала появляться монополия по хлебу. Причем закупала она только оптом. Мол, вы, словене, сдавайте зерно нам за копейки, а мы тут свою маржу снимем на рознице и перевозке.

Новгородцам-словенам такое не понравилось, начли возникать конфликты, часто со смертельным исходом. Словене перестали пускать данов-зерноторговцев на Ладогу, ответные так сказать санкции. Те в свою очередь попытались обойти запрет организацией маршрута по крупной реке, я так понял, по Западной Двине. Новгородцы в свою очередь начали расширять территорию, включив в зону своего влияния город Полоцк на той самой реке, и перекрыли этот маршрут поставки. Сложилась патовая ситуация, словене не могут пройти с зерном на запад, там даны держат острова и проливы. Даны-зерноторговцы же не могут дойти до хлебных мест, в прямом смысле этого слова, на юг. Разгоралась торговая, и не только, война. Бились словене, даны, их наемники, везде, где могли дотянуться друг до друга. Но война та была "холодная", то есть конфликтовали скорее "корпорации", а не государства.

Торир попал между молотом и наковальней. Он промышлял торговлей словенским зерном в Скандинавии, и теперь ему закрыли эту дорогу даны. И если пропускать его на Ладогу пропускали, то попытки обойти ограничения, наложенные данами на торговлю словенским зерном уже в мурманских землях, не увенчались успехом, такие караваны грабили нещадно. Пришлось ему искать новую торговлю, товары, маршруты. И получалось это плохо, на зерне прибыль получалась больше.

На текущий момент викинги, наемники данов-зерноторговцев из тех что приходили к нам, имели небольшое преимущество, так как держали под собой Неву, проход из Варяжского моря на Ладожское озеро. Словене же собирали тут, на Ладоге, караван для прохода в сторону Скандинавии, ибо без хлеба с востока экспансия викингов на юг и на запад может закончиться, просто тупо дома есть нечего будет. И задача наша превращается не в поиск и уничтожение любых данов, а еще и сортировку их по степени отношения к торговле зерном. Не все даны одинаково полезны, не все...

Мы нашим родом случайно встряли в средневековые торговые разборки. И из них надо выпутаться так, чтобы решить наши задачи, по организации безопасности деревни, и задачи Торира, чтобы открыть ему привычную торговлю. Когда новгородцы и даны с торговых потоков уберут пробки запретов и санкций, привычные маршруты будут проходить вдалеке от нашего села, и мы окажемся в относительной безопасности. Торир видел себе решение этой задачи во вступлении в караван торговцев, и сопровождении их к данам. Руководство данов хоть и понимает пагубность проводимой политики со стороны своих зерноторговцев, однако из-за их достаточно сильного влияния пока сделать ничего не может. А вот если караван с Ладоги прорвется в Данию, то главный дан сможет ткнуть пальцем в появившееся на рынке зерно, и прищучить аппетиты своих монополистов. Мол, вон, привезли уже, чего вам не нравится? Это уберет пробку на торговом пути, и может привести к снятию ограничений со стороны Новгорода, а значит привычная, налаженная торговля заработает как надо.

Информация требовала переосмысления нашей миссии. Я взял паузу до утра. В таком аспекте моя изначальная идея каперства на службе у Ладоги превращалась в простой охранный контракт на сопровождение каравана. Это грозило нам раскрытием нашей лодки, ненужными вопросами, да и вообще нездоровым интересом. Ведь караван предполагает единое руководство, поход в каком-никаком строю, совместные ночевки и перемещения. А значит слишком велик шанс раскрыть информацию о себе. Нам бы устроиться разведчиками, идти впереди, да расчищать дорогу. Только вот дорогу до какого пункта и от кого расчищать — это неясно. Нужны данные. В этом ручье я и объяснил все Ториру по утру, перед походом к Волку. Вождь долго думал, но потом поддержал мысль, при условии что Волк на это согласится. Мы двинулись в город.

В этот раз мы прошли торг насквозь, пошли вдвоем, и направились к детинцу. Там Торир переговорил со стражниками, и нас пустили в святая святых, в центр крепости.

Внутри был боевой ажиотаж. Торговли тут не было, а были в большом количестве мужики, увешанные оружием, кипела боевая учеба и подготовка. Мужики сидели кучками возле костров, кто-то приводил в порядок снаряжение, кто-то просто точил лясы, здоровый дядька в кольчуге гонял молодняк. К нему мы и направились.

— А, Торир! Здорово! Слышал, меня ищешь, тоже в поход собираешься. Ну-ну, давай поговорим... — дядька заметил вождя мурманов, и махнул рукой в сторону отдаленного строения.

Мы направились за ним. Вместе с Волком пошли еще три человека, два не менее суровых вояки и один более цивилизованно одетый тип.

— Это кто? — шепотом по дороге поинтересовался я?

— Ближники его, и брат младший, Лис, — также тихо ответил Торир, показав глазами на "цивильного", — он ему правой рукой.

Я внимательно разглядывал наших спутников. Вояки-ближники не вызвали интереса, а вот Лис заинтересовал. Уж больно морда у него умная. Надо выведать кто он да чем тут занимается.

В избе с большущей печкой сели за стол, девки принесли кувшинов да еды. Для начала все занялись поеданием снеди да выпивкой, практически молча. Про дела разговора не было. Потом, после утоления голода и соблюдения ритуала, начались разговоры за жизнь. Про торговлю, про походы, про виды на урожай. Потом краем зацепили наше дело, но быстро соскочили обратно на разговоры ни о чем. Причем соскочили после вдумчивого взгляда Лиса на своих товарищей и Волка. Хм, интересно-интересно...

Половину дня потратили, но к конкретике так и не приступили. Я вышел раздосадованный, Торир вроде как был доволен.

— Чего довольный такой? Ничего не порешили же...

— Хорошо приняли. Говорили. Значит, интерес есть, — рубленными фразами ответил мурман.

— И долго нам так еще ходить, из пустого в порожнее переливать?

— А как получится, — пожал плечами Торир, — им в поход идти. С незнакомыми воинами опасно.

Ага, значит теперь будут наводить справки, кто мы, что мы, да какая сила за нами стоит. Потом определят степень нашего участия, и необходимость его вообще. А вот тут затык. Лодка-то у нас только маленькая, четырехместная, тримаран мы не показывали. Значит, могут забраковать таких "вояк". А показать его — опасно, слишком отличается от местных. Надо искать другой путь...

— А Лис этот, он вообще чем занимается при Волке?

— На Ладоге остается когда Волк в походе. Порядок держит. Походы готовит.

Значит, он у него начальник штаба. Мозг, так сказать, операций. Волк вызывал уважение своими шрамами, размерами, крутизной оружия и доспехов. Однако не создавал впечатление интеллектуала. Такой может в атаку народ повести, накачку перед боем провести, железной рукой поддерживать дисциплину. Молодняк под его крики бегал как угорелый. А вот разработать операцию по типу проводки совместного каравана к данам — сомневаюсь.

Остаток дня потратил на сбор сведений о братьях. Мои мысли подтвердились, Волк тут по сути был властью военной, однако же серым кардиналом, который формировал политику, выступал как раз таки Лис. Он разрабатывал правила торговли, планировал операции, взаимодействовал с Новгородскими властями, устанавливал размер сборов. А Волк уже своим авторитетом и вооруженной толпой проводил эту политику в жизнь. И караван с зерном — это тоже идея Лиса.

Вечером возле костра обсуждали новости за день. Я поделился своей информацией, Торир дополним тем, что известно ему. Решили не изобретать велосипед, а работать по той же схеме, что и братья. Торир будет у нас авторитетом, продавливающим решения, он по крутизне цацек и решительности морды не уступит Волку. А я буду Лисом, который подготовит эти самые решения. Причем теперь к Волку соваться не надо, надо искать подход к Лису. А тут у меня есть небольшой козырь.

Утром я нагрузился подарками, взял с собой Ярослава, и направился к детинцу. Стража внутрь не пустила, но нас вчера запомнили, и сказали, что Лис скоро пойдет на торг. Ждали его вдвоем, наблюдали за базаром. Я продолжал делать записи о состоянии современной торговли, Ярослав мне помогал своими рассказами. Наконец, ворота детинца отворились, и показалась небольшая группа людей с Лисом во главе. Мы последовали за ней, в некотором отдалении.

Поведение Лиса на торге было сродни нашим инспекторам, проверяющим и рэкетирам в начале 90-х. Они двигались от торговой точке к торговой точке, что-то покупали, брали серебро за торговые места, решали вопросы между отдельными купцами. Улучив момент, я показался ему на глаза. Меня он увидел, увидел и мой рюкзак, на который я недвусмысленно указывал рукой. Кивнул, показал на солнце, а потом рукой на неприметный переулок. Я так понял, там надо его дождаться.

Ждали не долго, меньше часа. Он появился в сопровождении одного вояки, и повел нас за собой. Тяжелая дубовая дверь открылась после его требовательного стука, из двери нас осмотрели в небольшое окошко, и впустили. Это тоже был кабак, как и та пивная, в которой мы были в первый день. Только вот он был более дорогой, в нем было сильно меньше людей, и по стенам были сделаны ниши со столами. Тут уши не погреешь, все разговаривают тихо, стены ниш защищают от посторонних ушей. Стол был длинный, Ярослава с сопровождающим мы посадили в один конец, сами сели на другом.

— Сергей, — протянул я руку Лису.

— Лис, — тот замялся, но тоже протянул руку, я ее пожал, — с чем пожаловали? Просьба какая торговая есть? Или еще что?

Я полез в рюкзак, достал нож, специально три штуки из нашего булата сделали, для подарков, и свою записную книжку.

— Для начала позвольте засвидетельствовать почтение, — я протянул нож.

Лис отличался от виденных мною ранее людей. Он поблагодарил, моя витиеватая речь не смутила его, взял нож, мельком глянул, и отложил. Хм, действительно человек по местным меркам нестандартный, на других булатный рисунок оказывал почти магическое действие. А этот даже не взглянул. Я открыл записную книжку, там у меня был небольшой конспект для встречи.

— Мы прибыли издалека, помогаем Ториру в его... затруднениях в торговле. Дошли до нас слухи, что некоторые... нехорошие люди портят выгодный обмен между словенами и мурманами.

Я посмотрел на Лиса. Тот удивил! Он во все глаза рассматривал мою записную книжку и карандаши. Какой прогрессивный малый! Хотя какой там малый, он старше меня, наверное, хоть и не намного.

— Так вот, эти нехорошие люди нам тоже досадили, в свое время, хотя мы и не связаны со словенской торговлей.

— Ограбили? — наконец подал голос Лис, оторвавшись от созерцания канцелярских товаров.

— Да, еще и людей близких побили. Конкретно тех кто грабил, мы уже... ну решили вопрос одним словом. Но сама ситуация нам не нравится.

— Вам — это кому? Сколько вас? Где и как пересекались с... нехорошими людьми? — Лис взял быка за рога.

— Это не важно, — отмахнулся я, — пока не важно. А нам важно, чтобы торговля словенская на Ладоге расцвела, как раньше. Я думаю, и вы заинтересованы в этом тоже?

— Торговля — дело хорошее, и затруднения в ней не идут на пользу... никому, — многозначительно произнес Лис, — в том числе и тем, кто их создал...

Хитер, зараза! Но мы хитрее.

— В свою очередь, мы с Ториром хотели бы поспособствовать возвращения статус-кво... ну...

— Я понял, прежней ситуации, — да он еще и полиглот!

— Надежный источник сообщил, что вы собираете суда для похода торгового... — осторожно начал я прощупывать почву.

— И какой это источник? — Лис улыбнулся, дело пошло, я улыбнулся в ответ.

— Надежный, мы ему верим. Так вот, для прохода этого каравана, ну судов, вам бы не помешала бы защита...

— Ладога сама справится с любой опасностью, — резко ответил Лис.

— Это так, — легко согласился я, — дело у вас тут поставлено крепко, надежно. Хороший тут у вас главный... толковый... Волк, значит, замечательным образом тут все устроил.

Лис ухмыльнулся. Мы плели словесные кружева, при этом каждый понимал, кто тут на самом деле главный, и кто тут всем заправляет.

— Однако же, дополнительные силы поспособствовали бы более быстрому проходу судов, снизили бы потери у Ладожских воинов, да и урону тем самым нехорошим людям нанесли бы больше. Вы... ты согласен?

— Да, более многочисленные силы поспособствовали бы успеху дела. Только у вас с Ториром небольшая лодка? Как вы можете участвовать в походе?

— Ну, силы то у нас есть, как и лодка побольше.

— Однако же заплатить за охрану Ладога не сможет, поход задумали купцы, — Лис развел руками, — я мы всего лишь пошли на встречу пожелаем торговых гостей.

Вот жук! Он, небось, с тех купцов денег снял нормально, теперь не хочет делиться!

— Мы понимаем все затруднения, — я продолжал гнуть свою линию, — и в свою очередь не претендуем на оплату за охрану. Наше предложение несколько другого характера. Мы бы хотели поучаствовать на общественных началах... просто так, исключительно с целью восстановления справедливости и торговли.

— Вам с того какой интерес?

— Я думаю, открытие прежней торговли поспособствует нашей безопасности.

— А нам с того какой интерес?

— Мы в основном представлены... э-э-э-э, вооруженными силами. А добыча в бою, — Лис уже смотрел заинтересованно, — может просто не поместиться и будет мешать цели. То есть, мешать охране купцов. Мы бы хотели иметь место, где можно было бы невозбранно продать добычу, с учетом интересов всех сторон.

Я нагло намекал на взятку. Если не поймет — разочарует меня Лис очень сильно.

— Я думаю, Волк сможет пойти на это. За половину доли. Добыча пойдет через меня, — Лис начал диктовать условия, — однако же остается вопрос присутствия ваших лодок в общем... караване?

Я кивнул, на лету схватывает. Это я удачно на него наткнулся.

— Вот тут самая большая проблема. Наша лодка несколько... другая, и держаться в общем строю ей будет сложно. Мы бы хотели иметь несколько большую свободу действий. Например, выступать в качестве разведки впереди каравана...

— ... И предупредить врагов о его появлении, — Лис опять ухмыльнулся, он прав, мы могли быть и шпионами.

— Состав караван, сроки отплытия, да и конечный маршрут нас не сильно интересуют. Однако доверие, тут ты прав, надо заслужить. Мы могли бы начать зачистку маршрута заранее. Трофеи, ну, добыча, если они будут, явятся доказательством наших намерений.

— Такое возможно, — после небольших раздумий ответил Лис, — и без моего участия. Зачем этот разговор?

— Мне бы не хотелось нарушать местные порядки, и выступать в качестве сил, без согласия на то властей, — Лис посмотрел на меня уважительно, даже в лице поменялся.

— Это правильное решение, торговые пути опасны, и всегда можно... запутаться в своих решениях.

— Поэтому я предлагаю закрепить договоренности письменно, — я начал доставать подарочный канцелярский набор.

Пока я раскладывал все на столе, включая бланк договора, написанный в трех экземплярах, на русском языке, Лис разглядывал канцтовары. Я достал все, и вопросительно посмотрел на него.

— Что это? Не видел раньше такого пергамента...

— Это подарок, Вам, — я выделил слово, чтобы адрес получателя был предельно ясен, — при помощи вот этого можно удобнее вести дела...

Я начал рекламною кампанию. Показывал скрепки, карандаши, ручки, чернильницы, всякую мелочевку, перешел на записные книги. Такого рода сшивки листов для записей тут не использовали, только книги сшивали подобным образом. Но стоили они — как самолет! А я предлагал в дар записную книгу (вроде амбарной), да еще и из незнакомого материала, да еще и толщиной в пятьсот листов. И таких — две штуки! Листы были с перфорацией, их можно было отрывать из книги, причем корешок оставался сантиметров пять, с продублированным номером страницы.

Апофеозом бюрократической вакханалии стала печать. Я вечером собрал на ней текст, который гласил, что сей лист выдан с разрешения Волка и Лиса. Концепция отрывных талонов с печатью Лиса сильно возбудила. Оставалась только проблема языка. Тут не писали на русском. Предложил ему написать, что конкретно надо оставить на штампе, и привезти в следующий раз. Пришлось учить Лиса пользоваться карандашом. Он накарябал какие-то руны, удивился легкости письма на бумаге при помощи моих приспособлений. Я торжественно вручил весь набор ему, и перешел к договору.

Тут договор называли "ряд", с ним провозились почти до вечера. Нам даже свечку принесли, толстую восковую. Лис не мог прочесть на русском, я не писал на словенском. Пришлось звать Ярослава. В договоре были прописаны обычные для меня пункты. Цель, средства, обязанности сторон, ответственность в случае невыполнения и так далее. Тут же такая постановка вопроса была в новинку, отвечали обычно собственным авторитетом, а зачастую и головой. Пришлось даже изменить часть пунктов, да переписать договор на словенском языке. Переписывал Славик, он уже научился пользоваться моими канцелярскими принадлежностями.

По договору мы работали в два этапа. Сначала просто вели поиск лиц, отмеченных как грабители на дороге, то есть наемников данов-зерноторговцев, били их, и сдавали добычу Ладоге. Потом, если будет результат, Лис дает нам информацию, где видели данов, а мы продолжаем свой нелегкий труд. Ладога в свою очередь выкупала добычу, если таковая имеется, но не платила серебра, а выдавала расписки на приобретение зерна по внутренним, если там можно выразиться, ценам. Вроде купона на скидку получилось. Этот момент сильно повеселили Лиса, мол, за буквы добычу получит. Я же про себя подумал, что только что изобрел бумажные деньги. Тем более что расписки мы сделали из записной книжки, номинал обозначили в пудах зерна, с двумя печатями, моей и Лиса, и текстом. Текст был на словенском, писал сам Лис, только пером. По вопросам взаимодействия с купцами при предоставлении скидок он же обещал решить вопрос. Максимальная скидка, на которую мы могли рассчитывать, устанавливала цены за партию товара такие же, как и для словенских купцов. То есть, с этими расписками Торир мог возобновить свою торговую деятельность. Отдельным пунктом была невозможность их передачи другим лицам.

Из кабака вышли практически друзьями, попрощались и договорились о встрече завтра, уже с Волком, который должен подтвердить наши договоренности. Я шел к своей палатке довольный, но уставший. Меня эти политические игрища, да еще и с таким пройдохой как Лис, вымотали окончательно. Спал я, что называется, без задних ног.

Сон мой бесцеремонно прервал Торир, нагло распихав меня ни свет ни заря. Я вылез из палатки — вокруг нас стояли вооруженные мужики, штук восемь. Правда, оружие было в ножнах, они пришли сопроводить нас к Волку. Вояки обсуждали нашу палатку. Мы быстро собрались, и вдвоем с Ториром отправились на встречу.

В этот раз Волк встречал нас в большом тереме, в зале с высоким стулом. Вроде как трон получался. Как объяснил Торир, тут обычно вели суд и принимали дорогих гостей. Например, нас. Лис тоже присутствовал, как и несколько ближников Волка. Вояка на троне не стал разводить политесы, и с места в карьер заявил, что враги всякие торговлю рушат, и рад он принять наш посильный вклад в борьбу с этими врагами. Все это, правда, сопровождалось пафосом и криками на тему того, какие кругом уроды, что только и хотят ограбить бедную Ладогу и его, Волка, лично. Торир в свою очередь на своем, скандинавском, благо его тут все понимали, в ответной речи тоже сказал, что мол, ни пяди земли, тьфу, воды врагу, и всех к ногтю. И грозно так оружием все помахали. Мы с Лисом тоже, за компанию. Потом обменялись грамотами-договорами, и нас вежливо вывели из терема.

— Ну что, Торир, вроде пока все получилось? — мы шли по торгу после заключения первого международного договора.

— Ага, теперь только найти и убить данов, — ответил мурман.

Да, осталось совсем чуть-чуть — начать и кончить. Мы двинулись каждый в свою сторону. Я бродить по торгу, Торир — вести переговоры со своими знакомыми викингами. Может, скажут где даны есть, неправильные. На наш тримаран мы вернулись только поздно вечером, под покровом ночи, как и договаривались.

Третий день мы бороздили озеро в надежде наткнуться на данов-грабителей. Держались далеко от берега, впередсмотрящий выискивал лодки, мы приближались, выясняли кто это. Пока попадались только словене, даны, которые правильные даны, другие скандинавы, вроде свеев, да корелы. Мурманы Торира, пока мы были на Ладоге, научились достаточно ловко управляться с парусом, и наша скорость теперь была раза в два-три выше, чем всех остальных "участников регаты" на этом озере. Поиск построили качелями, ходили вдоль берега на запад и восток от впадения Волхова в Ладогу, каждый раз забираясь все дальше и дальше.

Данов не было. Народ уже предлагал "прессануть" кого-нибудь другого, но я предпочитал придерживаться договора с Ладогой. Торир тоже, он в связи с поднятием своего авторитета (еще бы! два раза с самым главным ладожцем виделся!) имел договоренности с ладожскими купцами, заранее озаботился. Вот и мотылялись мы по озеру, искали себе врагов. Решили, правда, сменить тактику. Теперь мы шли вдоль берега, и внимательно осматривали все заводи, ручьи покрупнее и речки. Народ, конечно, нашей лодки пугался, и мы вскрыли свой внешний вид, но идти на это пришлось. Иначе так бы и проплавала весь месяц, без добычи. А так добыча устроила на нас засаду сама.

Я как раз занимался заполнением судового журнала, отмечал где мы плыли, ориентиры, координаты по нашей карте. Переписывал встречные суда, Торир комментировал чьи лодки мы тут видим. Обеслав замерял расстояния до ориентиров, занимался штурманской работой. Мы проплывали мимо небольшого островочка, вытянутого вдоль берега. Островок был покрыт густым кустарником. Дошли до середины, когда наш впередсмотрящий начал орать. Я вылез, чтобы посмотреть, что происходит.

— Даны! Даны! — неистово орал мурман на мачте, тыкая в разные стороны руками.

Я посмотрел вперед. Из-за островка выплывала узкая, хищная лодка. Со стороны кормы, с из-за другого конца острова показалась ее копия. Нас брали в клещи.

— В броню! К оружию! — я в панике забегал по центральной лодке, нацепляя на себя доспехи и хватая винтовку. Обеслав показался из машинного отделения, я на него тоже наорал, он спрятался. Когда я облачился в доспехи, посмотрел по сторонам. На меня как на идиота смотрели все наши вояки, они уже давно были одеты, и готовы к бою. Уши мои покраснели, стыд пришел, паника ушла.

— Торир, Кнут! Ну что скажете?

— Даны. Те самые, — коротко ответил корабел, Торир просто кивнул.

— Как биться будем?

— Они на веслах идут, ходко. Скоро догонят, — Кнут приложил ладонь ко лбу, — надо их на большую воду вывести.

— Парусом?

— Ага, — Кнут начал вращать штурвал, — потом машину запустим.

— Обеслав! — показалась голова мелкого, вся в смазке, — готовь машину, разводи пары!

— Да уже! — мелкий скрылся в машинном отделении.

— Да успокойся ты, — прервал мою активную и бестолковую деятельность Торир, — выйдем на воду, там все и решится.

Я опять посмотрел на окружающих. Все спокойные, один я бегаю, как угорелый. И правда, чего я распереживался-то? Мужики свое дело знают, учения у нас были, надо просто все сделать как отрабатывали возле деревни. Не зная чем себя занять, улегся на корму с винтовкой, и начал наблюдать за развитием событий.

"Раз-два, раз-два" — даны гребли к нам. Мы уходили на парусе. Даны пока не отставали. Интересно, ненадолго их хватит, спортсменов академической гребли? Вот уже островок начал пропадать на горизонте, Кнут начал спускать парус.

— Иначе отстанут, — прокомментировал он мой вопросительный взгляд.

И правда, расстояние уже было большое, могут и из сил выбиться. Кнут начал поворачивать лодку, несильно. Из трубы паровой машины показался дымок. Даны нас настигали. И тут мы чуть не погубили все дело. Кнут прокричал команду поворота, я скомандовал Обеславу дать пар в машину, палубная команда развернула парус. Машина сильно толкнула тримаран, он встал поперек пути данов, парус провис. И машина заглохла!

— Обеслав! Что у тебя!

— Цепи слетели! Поворот резкий!

— Б...ь! — только и смог выдавить я.

Кнут поддержал меня непереводимым скандинавским фольклором. Мы стояли в раскоряку посреди озера, нас настигали даны. Они начали поворот, насколько я понял, хотели устроить абордаж с двух сторон. Я кинулся в машинное. Обеслав пытался накинуть цепь на вращающиеся шестеренки машины. Получалось плохо. Мы начали глушить котел. Блин, надо было сцепление делать! Потеряли бы в мощности, но хоть в такую ситуацию бы не попали! Снаружи послышались приглушенные хлопки винтовок. Мы чуть ли не руками останавливали машину, спустили весь пар. Наконец, цепь встала. Я выглянул наружу, боялся опять поломать задумку Кнуту.

На озере разыгралась битва. Очень непривычна для этих мест и этого времени. Кнут таки поймал ветер, и потихоньку разгонял лодку в сторону данов. Мы шли встречными курсами. Крайние стрелки пытались попасть в данов, но было еще далеко, пули не долетали. Торир зарубил стрельбу, надо сблизиться. Самое противное, что из шести стрелков на борт вел огонь только один, крайний. Мы-то планировали совсем другой бой!

Я опять занял позицию на носу. Пытался прицелиться, сильно мешала качка. По сравнению со всеми я мало времени провел на тренировках на воде. Мы все быстрее двигались на встречу друг другу. Кнут проорал что-то на своем, скандинавском, все уцепились за страховочные тросы. Резкий поворот — я чуть не выпал за борт, в последний момент удержался. Теперь мы шли навстречу так, что оба дана оставались по левому борту. В момент, когда я начал уже различать отдельные элементы на корабле данов, хлопок винтовки вызвал крик на их судне. Атли, а именно он стрелял, в кого-то попал. Кнут еще чуть довернул лодку, даны пытались перестроиться. Мы были быстрее, поэтому прошли мимо ближней лодки на расстоянии метров пятьдесят-семьдесят. Хлопки винтовок по левому борту слились в единый гул. В дело уже пошли облегченные пули, у них звук другой, характерный. Борт отстрелялся, викинги лихорадочно перезаряжались. Даны орали, теперь уже их лодка встала в раскоряку!

А потом начались маневры. Не так я себе представлял морской бой, ой не так! Мы кружились вокруг вставшей лодки данов, вторая лодка пыталась к нам зайти с кормы. Продолжалось это часа два по моим корабельным часам. Стреляли мало, пытались занять выгодную позицию. Даны начали заметно выдыхаться. Уже не так резко двигалась их посудина, устали гребцы-олимпийцы. Они начали отворачивать к берегу! Это нам совсем не надо, Кнут тоже был со мной согласен. Обеслав держал котел под парами, решили задействовать его. Парус убрали вообще, рею поставили вдоль борта. Машина начала сначала медленно, потом все быстрее раскручивать вал. Я всем телом ощущал его вибрацию. Мы понеслись, другого слова не подберу, догонять данов! Добыча и охотник поменялись местами. В нас полетели стрелы, но не долетели. А скорость данов упала еще сильнее. Стрелки, видать, сидели на веслах, а значит, весельная тяга снизилась. Мы пронеслись мимо лодки, получили пять стрел в борт и в щиты, но закидали пулями лодку данов. Та тоже встала. Стоны и крики свидетельствовали о наших попаданиях.

Теперь мы были в роли Буриданова осла. Две лодки, между ними метров шестьсот-семьсот, что делать? Блиц-опрос показал, что все склоняются добить ближайшую, а потом заняться той, которая встала первой. Но на ней какие-то личности натягивали парус! Блин! Мы так без добычи останемся. Хотя... На парусе далеко не уйдут, парус у них вспомогательную роль играет. А значит, мы их по-любому догоним. Главное, не потерять из виду. Решили действовать согласно быстро составленному плану.

Крутой разворот, мы опять шли на сближение. На этот раз правый борт отстрелялся по лодке, стоны, крики, ругань. Попытки двигать нашу добычу веслами прекратились. Разогнавшись, дошли до другой лодки, левый борт закидал пулями тех, кто пытался развернуть парус. Разворот. И так еще два раза. Лодки перестали подавать признаки жизни, за исключением стонов и ругани. Осторожно подошли к одной, чуть об их весла не повредили правый корпус. Мурманы напряженно наблюдали за телами, лежащими в лодке. Три выстрела по подозрительному движению, палубная команда, которая обслуживала парус, а теперь выступала в качестве абордажной, развернул небольшой трап и заскочила в лодку. Контроль, добывание штыками шевелящихся, быстрое определение еще живых. Я этого не видел, я свесился за борт и отдавал свой завтрак озеру.

Это увиденная в лодке картина так на меня повлияла. В первом боя с данами я был на адреналине, да и работали мы с расстояния. Тут же с высоты борта я увидел последствия нашего нападения. Вернее, их нападения на нас. В лодке данов было крови чуть не по щиколотку. Тела викингов лежали в противоестественных позах, сжимая оружие. Это еще хорошо, что не было вспоротых животов и прочих прелестей, а то меня от вида торчащей кости руки вывернуло, пуля так прошла, а валявшиеся внутренности вообще бы в обморок отправили. Мои мурманы посмеивались. Только Торир меня похлопывал по плечу, поддерживал. Потом поддержал Обеслав. Тот выполз из машинного, увидел картину, и тоже свесился за борт. Поддержал по-своему.

К моменту зачистки второй лодки я был в норме, если не считать приятного зеленого цвета лица, и трясущихся рук. Вторая зачистка чуть не стоила нам жизни матроса, из под груды тел восстал, другого слова не подберу, какой-то здоровый окровавленный мужик, и с диким криком ринулся на абордажную команду, размахивая здоровенной секирой. Я со страху выпустил в него пуль семь, пока он не успокоился. Послышались шепотки: "Берсерк, это берсерк!". Не знаю, может и впрямь берсерк, но было страшно.

Так страшно, что чуть не забыл попросить оставить кого-нибудь в живых для допроса. Хорошо, что Торир сам сообразил, ему тоже слоняться без дела по озеру надоело. Во второй лодке добили всех, кроме одного полуживого дана. Старый уже дядька, седой как лунь. Обругал нас всячески, и не хотел идти на контакт. Торир пообещал ему Валгаллу, мужика даже допрашивать после такого не пришлось. Сам все выложил, о силах несметных, которые нас доведут до цугундера, ибо их там аж десять лодок еще. И все ждут каравана, прошла информация с Ладоги. Их же послали предупредить, когда тот караван приблизится к Неве. Основные силы сосредоточились в небольшой бухточке севернее устья Невы. Напавшие на нас два судна должны были дождаться появления каравана, и доложить об этом. Расчет прост, караван идет медленнее, чем лодки данов, они должны успеть дойти до места сбора, а там десять лодок с двойными командами гребцов прижмут словен на реке, с тыла так сказать. Причем даже если караван испугается и уйдет обратно на Ладогу, нанимателей это тоже устроит. Так все тоже поймут, что зерно скандинавам можно продавать только через данов, держащих проливы на Варяжском море. Ну и наемники без добычи останутся, это не так страшно, им плата и так дана.

Торир выполнил обещание. Ему это стоило бы руки, если бы не доспехи. Бился дед дановкий самозабвенно, но был уже ранен, и истек кровью. Торир ловко подловил его на противоходе, и резким и мощным ударом всадил меч в сердце. Быстрая, легкая смерть, а главное — с оружием в руках, что является пропуском в Валгаллу. Мы этого деда, кстати, сожгли. Одного из всех данов. Их весла связали, дров взяли для паровой машины, и пустили костер по озеру. Заслужил.

А вот после битвы начались проблемы. Оружие, доспехи, запасы с лодок мы собрали. А что с самими лодками делать? Я предлагал сжечь. Кнут и Торир называли меня идиотом на местный манер, и хотели их продать. Как продать? Где взять гребцов? Приуныли мои викинги, прям как дети в магазине игрушек, которым не дали очередную цацку. Пришлось думать. Придумали, на мою голову.

Нам сейчас самое время быстро сгонять на Ладогу, и предупредить Лиса с Волком. Но нет! Мы буксировали лодки данов. Паровик работал на средних оборотах, веревки пошли на буксировочные канаты. Двух матросов пришлось поставить на рули на трофеях. Хорошо, что у нас тримаран, зацепили канаты на боковые корпуса. И то, чуть себе не разломали лодку, и дановские чуть не столкнули. Три раза. Медленно, печально мы двигались к Ладоге. Управлял лодкой Атли, Кнут и Торир устроили мне разнос.

Капитан на лодке должен быть один. Даже Торир не вмешивался в управление судном, а только задавал стратегию боя. А тут я со своими приказами, паникерскими. Вот и лупцевали меня мужики морально, за нарушение субординации. Я огрызался, указывал на то, что бой вести надо под паром. Те в ответ говорили, что не мое дело. Поспорили, поругались, поорали друг на друга. Успокоились, пошел конструктив.

Кнут не привык к паровой машине. Пока мы с Ториром были на Ладоге, под парусом он стал виртуозом, но за отсутствием механиков машину не запускал. Нужна практика, чтобы Кнут нутром почувствовал, как ведет себя лодка при работе двигателя. А для этого нужны дрова и время. Теперь я назначался на должность помощника капитана, и помогал ему освоится с паровым ходом.

Обсудили сам бой. Надо доделать лодку, сделать бойницы на носу и на корме, добавить людей в команду, или перераспределить существующих. Надо добавить дополнительные страховочные тросы, надо отработать установку паруса в нулевое положение при переходе на пар. Ну и стрелять. Много, часто, стрелять с борта лодки. Мы убили по два магазина на брата, пока вели бой. Это десятая часть наших запасов. Трупов же данов насчитали почти шестьдесят человек, полуторную команду. Это, кстати, объяснило их быстрый ход. Со стрельбой были проблемы. Учебных деревянных пуль было мало, магазина по четыре на брата, в каждом по сорок патронов. Металлические тратить не вариант — можем не отстреляться от врагов.

Вопрос решили организационно. Теперь я, как помощник капитана, давал команду на стрельбу. Я должен был находиться рядом с Кнутом, фиксировать повороты и маневры, и давать команду тогда, когда стрельба по моему мнению будет наиболее эффективна. И запрещать ее, если вероятность попадания мала.

Таким Макаром, в совещаниях и буксировке, ночью, мы подошли к тому месту, где по нашим расчетам был Волхов. Поспали часа полтора всего. Хотели поутру заявиться в город с трофеями, скрывать нашу лодку смысла уже не было, ее и так половина озера уже видела.

На рассвете мы погрузили Ладогу в недоумение. Представьте себе, обычный провинциальный средневековый городок. Снуют лодки и корабли побольше, народ торгует, живет себе спокойненько. И тут на город надвигается хрен пойми чего, три связанных лодки, без весел и парусов, с которых валит дым. Да еще и два драккара ведут на веревочке. Наглым образом паркуется возле пристани, подтягивает веревками буксируемые суда, а с исходящей паром невиданной хреновины начинают спрыгивать мужики в камуфляже, все одинаковые, с одинаковыми же щитами, мечами, шлемами и прочим. Причем кровоподтеки на драккарах свидетельствуют о том, что они их явно не купили по дешевке, а добыли в бою.

Ума у местных посчитать, сколько дырок для весел на драккарах, сколько там было человек, и сколько нас спрыгнуло с тримарана, хватило. Поэтом город встретил нас притихшим, с запертыми воротами, и опасливыми вопросами, мол, чего изволят господа хорошие? Господа хотели встречи с руководством. Оное явилось в лице Волка с братвой, тьфу, дружиной, и начальником штаба, то есть Лисом. Мы убрали личины, нас узнали, народ несколько расслабился. Как тут принято, Торир вел речь о том, как тыщщи несметные данов на нас напали, а мы их одной левой раз! Потом правой — наааа! Потом еще и ногами добавили... Волк тоже источал пафос, мужики, наши и ладожские, орали радостно, мурманы хвастались трофеями. Одним словом, обычные понты. Ну а потом, как водится, все на пир, промочить горло. На лодках мы оставили шесть человек дежурных, их сменят чуть позже.

Мы с Лисом тоже пошли на пьянку, но там уединились, и начали обсуждать наши дела. Теперь, когда доказательства нашей крутости качались на речке под стенами Ладоги, разговоры вести стало проще. Трофеи оставили на утро, потом разберем. Надо согласовать переход ко второму этапу, и подтвердить договоренности. Заодно и информацией обменяться.

Лис подтвердил все, о чем мы говорили до похода. Настало время определять дальнейшую стратегию. Мы устроились в небольшой комнате возле зала, где орали пьяные вояки, хвастаясь своими подвигами. Лис достал свернутый пергамент, расстелил на столе, это у него карта. Я в свою очередь достал наши карты и судовой журнал. Местный аналог премьер-министра малость окосел при виде наших записей. Контуры берега-то он узнал, но подробности, с которыми была нарисована карта, его удивили. И сетка координатная. Я ее сделал относительно Ладоги, она у меня вместо нулевого меридиана. Достал линейки, транспортир, начал докладывать результат похода. По судовому журналу описывал наши приключения, как встретили данов, что от них узнали. Подробности боя опустил, нечего им знать про наши стрелялки.

Я впечатлил Лиса. Сильно впечатлил. Особенно когда линейкой расстояния измерял, переводя их в дни пути для военных судов, для торговых, для всего каравана. Скорости узнал у Торира, он как смог обрисовал, да на примерах показал, за сколько кто куда дойдет. Информация о засаде Лиса не порадовала.

— Знали мы, что даны собирают людей, из тех, кто больше грабежом промышляет. Но чтобы столько, да еще и у нас под носом... — Лис в сердцах ударил ладонью по столу, — можем не вытянуть. Десять лодок, с двойной командой, это они к себе купцов забрать хотят. С товаром. И пути им, если вы все верно вызнали, как раз захлопнуть ловушку за лодками.

— Ага, только ведь теперь-то они не знают, когда караван пойдет. Мы разведчиков того, перебили, — я вспоминал, как сбрасывали голые тела за борт, аж мурашки по телу пробежали, и комок к горлу подступил.

— Еще пошлют, или местных кого подкупят. Или купцов перехватывать будут, и спросят.

— Надо думать, — я почесал затылок.

— Надо...

— Когда выходить хотите?

Лис недоверчиво посмотрел на меня.

— Мне не день интересен, мне интересно сколько у меня времени. Семь дней есть?

— Столько — есть, — Лис продолжал подозрительно коситься на меня.

— Про силы ваши не спрашиваю, не скажешь. И правильно сделаешь, тут у тебя и так много... разговорчивых, так сказать.

— На каждый роток не накинешь платок, то верно, — Лис наморщил лоб, склонился над картой, моей.

— А скажи, те кто тут собрались — это все их силы? У тебя же эти, разговорчивые, среди данов есть?

— Половина, — коротко ответил Лис, — остальные, как говорят э-э-э... добрые люди, на Варяжское море должны были пойти, из Полоцка лодки перехватывать. Но там Рюрик с Тревором и Синеусом их охраняют...

— Какой рюрик? Такой же как вы? В смысле, не русь?

— Ну да, только зовут его Рюрик. Его дружина на Варяжском море, получается, варяг он.

Вот те раз! Нашелся-таки варяг "призывной"! Вот он где окопался, с дружиной. Так я тут получается, историю делаю? Вон и персонажи легендарные попадаются. Интересно, а как он потом в Новгороде-то оказался? Но это дело хоть и интересное, но не первостепенное. Надо что-то с данами решать...

— Значит, нам только эти даны угрожают, десять лодок, да в каждой по тридцать-сорок человек...

Лис поморщил лоб, видать, пересчитывал на свои семь-сорок да три-девять.

— Получается, надо нам упокоить под четыре сотни человек, — подсказал я ему.

— Получается так, — наконец-то пересчитал он.

— Давай так, раз у меня неделя, ну, семь дней еще есть, то сегодня отдохнем, завтра с трофеями разберемся, я с Ториром посовещаюсь, лодку в порядок приведем, и как-нибудь поможем вам. Лады?

— Лады, будь по твоему. Пошли на пир...

И мы двинулись в общий зал. Там праздник был в самом разгаре...

Подъем был тяжелый. Объем выпитого, да качка на тримаране, где мы ночевали, не способствовали бодрости духа. Я пошел делать свой утренний моцион, встретил Кнута. Тот добавил мрачности в утро:

— Лодка течет. Воды по щиколотку.

— По всем корпусам?

— Нет, только в большом, по центру.

— Ну это от тряски. Когда вал крутился, помнишь как трясло? Вот эта вибрация и расшатала лодку.

— Чего? — Кнут, судя по выражения лица, не понял и половины моей речи.

— Я говорю, после работы машины надо протянуть крепления. Мы же их на болтах делали?

Это была правда. Когда только проектировали лодку, Кнут хотел все сделать на нагелях, да железных гвоздях. Вместе с ним покумекали, и отказались от этой идеи. Выйдет гвоздь какой в походе — потонем. Да и о ржавчине не стоило забывать. Я ему предложил свои деревянные болты. Кнут впечатлился. Причем не от самих болтов, резьбу раньше он видел, а от того, что они все одинаковые. Да я еще и масла в огонь подлил рассуждениями о твердости древесины, контргайках да шайбах деревянных. Теперь вот, от длительной, почти сутки машина работала, вибрации эти крепления и расшатались. Я не то чтобы предполагал такие проблемы, но к вопросам безопасности подходил серьезно. Поэтому у нас была ручная помпа, для откачки воды, да инструмент для протяжки креплений. Причем делали лодку-то хитро, головки болтов были утоплены в древесину, а гайки были изнутри. Для протяжки даже лодку вынимать не придется.

Кнут объявил аврал. Чуть не пинками растолкал своих мурманов, включая Торира. Закипела работа. Я раздал инструмент, благо мурманы уже умели им пользоваться, посадил людей на помпу. Теперь они тут и без меня справятся, поэтому я взял Торира, попросил какого-то мелкого, что крутился возле лодки принести нам кваса, и мы засели прямо на пирсе за обсуждение дальнейших действий.

Я передал наш разговор с Лисом, Торир нахмурился.

— Как данов громить будем?

— Потянем ли? Их много, — Торир сделал глоток кваса чуть не на половину кувшина, отрыгнул, и продолжил, — можем не справиться...

— А выбор у нас есть? Мы же подписались на это дело, теперь надо помочь. Причем так, чтобы наши винтовки не увидели. А то вон на пьянке вчерашней каждый второй провоцировал на рассказы о бое. Хорошо, что наши язык за зубами держали...

— То верно.

— А ты место то знаешь вообще? Ну, где даны собираются?

— Да, был там. Хорошее место, — мурман еще отхлебнул кваса.

— Там вообще сколько лодок влезет? Там гавань, или заводь? Опиши мне его.

Торир начал рубленными фразами вещать. Я мотал на ус, пытался вычленить что-нибудь полезное. Получалось плохо, голова шумела. Под речь Торира начал наблюдать за лодками возле пристани. Вот одна стала под разгрузку, набежала толпа мужиков, начала выносить мешки. Надо им тачки продать, чтобы спины не ломали. Лодка быстро достаточно опорожнилась, и отошла. Подошла другая, поменьше. Рядом с ней "парковалась" третья. Забрезжила мысль, я прервал мурманского вождя:

— Торир, а вот если бы ты такую засаду устраивал, ты бы лодки на берег вытаскивал? Или на воде держал?

— На воде. Так быстрее.

— Ага, а людей где? Там же, на лодке? Их-то в два раза больше, чем обычно в помещается...

— Людей — на берег. Долго ждут, устанут в лодке.

— Ага, устанут, значит... А вот если бы купец какой мимо шел, или просто лодка, ты бы что делал?

Торир задумался, и после недолгого молчания выдал ответ:

— Лодку или лучше две надо на воде с людьми держать. Увидят — засада пропадет. Надо брать те, что рядом плавают.

— Брать, говоришь. А вот если например пойдешь ты брать, а лодка та начнет быстро уходить, — я пальцами изобразил как она будет уходить, — ты в погоню пойдешь или бросишь это дело?

— В погоню. Дойдет чужая лодка сюда — засаде не бывать. Не будет засады, не будет добычи. Люди уже собраны, без добычи осерчают.

— Говоришь, осерчают... А вот это уже мысль. Слушай, если мы сделаем так...

Я излагал свою идею. Ториру она показалась странной. Странной и непонятной. Так тут не делали, да и риск определенный был при ее реализации. Пришлось достать записную книжку, и начать рисовать карту будущих военных действий. Идея носила кодовое название "Мы едем-едем-едем, внатуре два вагона". То есть подойти на парусе, спровоцировать перехват, увести за мыс, который, по словам Торира, был с южной стороны места засады, погоню. Перебить погоню, и вернуть опять к мест их сбора. Раз они нашу лодку перехватить должны в любом случае, значит отправят еще лодки. И так пока не кончатся лодки, или им просто не надоест. Значит, так мы сможем их ослабить, а дальше действовать уже по ситуации. С ослабленным противников всяко легче биться. Надо только нашу посудину привести в порядок, да еще пару улучшений сделать, на скорую руку. Нужно сходить на торг, да еще и с трофеями разобраться, чтобы финансы были на базар идти. Вон кстати и Лис нарисовался с воякой.

— Доброго здоровья! — я поприветствовал подошедшую парочку

— Оно нам понадобится, — Лис ухмыльнулся, выглядел он если и лучше нас, то не сильно, — добыча ваша по уговору через меня на торг пойдет, за половину в мою пользу. Надо бы посмотреть, что там да как...

— Это дело. Пойдем, заодно расскажешь, где у вас тут можно медью разжиться, да нефтью. Маслом земляным.

— С медью — это в Косой переулок, там мастер знатный живет. А с маслом земляным — то к корелам, они иногда привозят. Добыча ваша где?

— Да вон, в мешках лежит. Обеслав! Давай подъемник, вытаскивать будем добычу нашу.

Обеслав не пил вчера, мал еще, поэтому бегал бодрячком. Сгонял в машинное, принес блоки с веревками. Их перекинули через специальный крюк на мачте, да начали сбрасывать мешки на пристань. Не то чтобы народ удивился, тут блоками пользовались, просто не совсем поняли зачем такое на лодке делать, когда и так вон оборванцев-грузчиков полно. Но нам привычней все делать самим, вот и озаботились заранее. Мелкий поднимал мешки, я их цеплял багром и перетаскивал с Лисом, Ториром, и воякой Лиса на пристань. В мешках были запасы данов, оружие, щиты, одежда, та, что могла еще быть продана. Мы шмотки прямо в мешках за борт кидали, пока шли, чтобы отстирать от крови. А дырки от пуль сами заделают.

Началась сортировка. Раскладывали по кучкам еду, военное снаряжения в зависимости от качества, шмотье. Наконец, разобрали все. Лис почесал лоб:

— С этим все ясно, вот это я себе беру, вот за это — расписки оговоренные дам, — он тыкал пальцем в кучи барахла, — а вот что с лодками делать дановскими, ума не приложу... Там каждая как три ваших добычи...

— У вас хватает кораблей? Может, выкупите себе? Мы-то про лодки в договоре не писали.

— Ну да, не писали. Только нам сейчас не надо, а кто заниматься ей будет если про запас брать — так корабелов нет.

— А если с аукциона толкнуть?

Опять полное непонимание, Лис про аукцион не знал, я только своим рассказывал. Пришлось еще и ему лекцию читать. Идея была нова, настолько нова, что Лис не знал, реализуема ли. Договорились вечером попробовать толкнуть хотя бы одну. Пока же решили осмотреть лодки сами, определить их реальную стоимость. Забрались, Лис с знанием дела отмечал преимущества и недостатки. Самый главный недостаток был один, это была военная лодка. То есть купцу она вроде как и не нужна, грузоподъемность маленькая, а у какой-нибудь залетной дружины может не найтись средств. Чемодан без ручки, одним словом. Но идею с аукционом попробовать стоило. Поэтом Лис отправил на торг людей, оповестить о проведении торгов.

Наши продолжали заниматься ремонтом лодки, мы осматривали посудины данов. Лис увидел что-то интересное, пошел ножом ковырять доски. Вернулся в задумчивости. В руках он крутил пулю. Их вообще-то тут много в бортах было, но эта торчала заметно, остальные вглубь дерева ушли. Он крутил, с какими-то своими мыслями смотрел то на пулю, то на меня, то на борта. Потом начал ходить вдоль лодки. Туда, сюда, обратно, все это без единого слова.

Мне стало не по себе. Мало ли что он там себе надумал. Может, колдунство обнаружил, да и решает, что с нами делать. На костре сжечь, или заживо прикопать. Тут, на Ладоге, я видел и волхвов местных, и приблудных христианских священников, и прочих неистовых служителей культов. Народу много, паства обширная, вот и пасутся тут, окормляют так сказать. Лис подошел ко мне в задумчивости:

— Сколько, говоришь, вы в бою были?

— Четверть дня, — я грустно развел руками в ожидании приговора.

— Четверть дня, говоришь. Пока крутились еще, да пока гонялись... Что-то больно много вы дырок навертели в лодке, — он зажал пулю большим и указательным пальцем, посмотрел сквозь получившееся кольцо на меня, — быстро стрелки эти вот метали. Нам бы такое не помешало.

— Этого в договоре не было, — я протянул с жалостью, — мы ж сразу договаривались, что в наши дела воинские вы не лезете.

— Так то оно так... Но ТЫ, — он выделил обращение ко мне, — человек тут новый, незнакомый. Торира-то все знают, частый гость, а вот от тебя чего ждать — неясно. Говоришь странно временами, да и ведешь себя не так как все...

— Да на себя-то посмотри, — я уже почти огрызался, ситуация разворачивалась в сторону конфликта, — странный я. Сам-то тоже не лезешь сабелькой махать, больше по торговой части, да по части подумать.

— Верно, — Лис чуть расслабился, — значит, ты у Торира тоже, вроде как для дум. При нем ходишь?

— Я сам по себе.

— Вот это-то и плохо, — констатировал Лис, — если за тобой сила большая стоит, я знать то должен. На случай... неожиданностей всяких. Не всякий одной лодкой столько народу к Перуну отправит, даны вояки знатные.

Лис неопределенно махнул рукой. Я думал о сказанном им. Он прав, со всех сторон. Волк занимается делами военными, битвами. А Лис те самые битвы готовит, да определяет степень угрозы. Я с Ториром сейчас — угроза, потому что непонятен. Да еще и силен, судя по результатам нашего боя. Надо опять искать выход, удовлетворяющий всех. Правда, есть проверенный способ — клятва называется. Только вот от имени кого я клясться буду? От себя и Торира, или от Игнатьевых. А если от Игнатьевых, то не вскрою ли я местоположение села?

— Опасен ли ты для Ладоги, Сергей?

— Нет, то я тебе крепко скажу. Хочешь, могу поклясться?

— Сам? Или вас таких много еще? Ты же не Торировский воин, как и пацан твой?

— То племянник мой, Обеслав его зовут, — эх, была не была, — Игнатьевы мы. Я глава рода, с Ториром мы сошлись на почве общих интересов, против данов вместе воевали.

— Интересно, интересно... А род твой где?

— Да почитай весь перед тобой, — я почти не врал, — потому и клясться могу спокойно, мои то мне доверили.

— Далеко живете? Может, в гости ходить будем? — Лис хитро улыбнулся, хитро и кровожадно, — торговля там, еще чего...

— А вот далеко, — я посмотрел на него с вызовом, — вам туда не дойти.

— Правда? — Лиса стал напоминать сотрудника ЧК-ОГПУ на допросе, — чего так? По озеру далеко дойти можно, да по рекам еще...

— Мы в лесу живем, далеко от берега. Туда лезть резону нет. Чащи, бурелом, болота там разные, — я тоже посмотрел на него с недоброй улыбкой, — оступишься раз — и по горло в трясину. Ну или там Хозяин какой нападет, другая живность. Опять же, можно и ногу сломать, или заразу какую подхватить. Почихаешь дней пять — и на погост. Опасные места.

— Опасные говоришь, — Лис игру принял, — опасные — это хорошо. Когда кругом опасно мыслей дурных не появляется, ну там о грабежах и разбоях, например. И так есть чем заняться.

Наша пикировка продолжалась бы еще дольше, но пришел народ на аукцион, и нас окликнули. Толпа была не маленькая, я думал меньше будет.

— Мы еще не договорили, — Лис погрозил мне пальцем и отправился на пристань.

Лис своими словами объяснил правила аукциона на повышение. Как оказалось, народ тут зрелищами не избалован, поэтому почти вся толпа пришла просто поглазеть на новое развлечение. Кроме одного купца, и вояки. Разницы в одежде между ними почти никакой, купец одет просто дороже, да сам толще, так я и определил.

Начались торги. Было достаточно скучно, купец быстро перебил ценник вояки, да пошел осматривать свое новое имущество. Вояка был раздосадован, пытался прорваться к нам, спросить насчет другой лодки. Будем ли мы ее продавать? Мы бы продали, конечно, но отдавать за половину цены, больше у него не было, не хотелось. Вояка ушел расстроенный. Я подошел к Ярославу:

— Это чего за военный? Ты его знаешь?

— Да это не то что воин, скорее, тоже купец. Просто он на Итиль ходит, волоком, ему большая лодка ни к чему. Стекло он возит в Персию. Его-то лодка прохудилась, хотел поменять, да еще раз сходить. На торге о том говорили.

— Стекло говоришь... А как зовут его?

— Ждан, вроде. Его в том кабаке, где мы сидели найти можно.

— Ясно, спасибо, — Лис уже подзывал меня, пора было продолжать наш нелегкий разговор.

Мы уединились в небольшом закутке на пирсе, Лис достал кувшин с пивом. Судя по крепости, которую я ощутил после первого глотка, он хотел меня подпоить.

— За лодку платы на что тратить будешь?

— Да Ториру отдам, большую часть, а так на мелочи всякие.

— Ясно. Ну что, Сергей-непонятный-человек, как мне быть с тобой? Волк тут поставлен за порядком от Новгорода следить, я вроде как при нем, — он ухмыльнулся, Лис прекрасно осознавал, кто тут чем рулит, — поэтому знать хочу, чего ждать от тебя. Торир для меня понятен, а ты нет.

— Да я-то что? Так, с данами управлюсь — и домой пойду. Может, и не увидишь меня больше...

— Да? Жаль, кстати, жаль, пергамент твой хорош, удобный. Я бы еще взял...

— Так бы взял, или торговлю учиним? По договору-ряду? — кажется, начинает появляться общий интерес, попробуем сыграть на этом.

— Ну..., — протянул Лис, — Торговлю да договор — это ты ловко придумал, слов нет. Только вот если ты на Новгородских землях живешь, могу на тебя и мыто положить, пергаментом тем. Каждую зиму.

— Налог, что ли? И с чего ты взял, что я на землях новгородских живу?

— Да так, люди баяли.

— Ага, мои мурманы?

— Не, другие.

— Хм, — на слабо, гад, берет, — вот тут я очень сильно сомневаюсь. Кроме Торира людей меня тут никто не знает, да и род мой. А про землю новгородскую, — я задумался, — где она вообще заканчивается? Может, и живу на ней, да только мне-то об этом откуда знать?

Я улыбнулся. Лис улыбнулся в ответ.

— Да земли Новгорода тут почитай везде. На закат... — пошло долгое перечисление граничных объектов, по которым определяли принадлежность в Новгороду. Деревни, города, реки, горы даже какие-то. Мне они, правда, ни о чем не говорили. За исключением названия реки, мы ее проплывали, Свирь называется. Она была сильно южнее нашего села. А значит, к Новгороду я не отношусь.

— Постой, Лис. Понятно мне. Велика и обильна земля Новгородская, да только я на ней не живу, это точно. Я думаю, такой умный человек как ты в своих землях такого как я бы заметил уже, ведь правда? — я отвесил комплимент "дознавателю".

— И то верно, знал бы. Напели бы... добрые люди. Однако в этом и проблема — опасность есть в тебе для нас. А ну как ты на трех лодках приплывешь, да и Ладоге разбой устроишь?

Я прикину в уме, усмехнулся:

— Значит, шесть лодок у вас охранных.

— Вот-вот, об этом я и говорю, опасен ты, — Лис пристально посмотрел на меня.

— Знаешь, — я постучал пальцами по столу, — ты ведь не первый, кто во мне опасность видит. И все своими ногами да без ущерба уходили. Да еще и с прибытком. Как Торир. У него на этот счет спросить можешь, или у дружины его. Там ведь у тебя тоже есть эти, разговорчивые? Я ведь прав?

— Ну... — протянул Лис, и постучал по кувшину с пивом, — это как посмотреть. Бывает, сами говорят, да я их и не прошу об этом.

Точно, подпоить меня хочет. Я отставил кубок. Кстати, деревянный, но качеством сильно хуже даже тех, что я на токарном станке делал.

— Знамо дело, бывает, сами языки развязываются. Ты, небось, и про клятву нашу слышал с Ториром?

— Не отрицаю, слышал.

— Ну так может и с тобой мы на общее благо сработаем? С данами же получилось?

— Мечи булатные твоя работа? — Лис посерьезнел.

— С чего вдруг? — я попытался искренне удивиться.

— С того, что у Торира по весне, когда он тут был, мышь в суме повесилась, неоткуда было взять ему то. Как и лодку твою тройную. Выходит, ему ты оружие обеспечил, а соседям добрым, — Лис делано опечалился, — помогать оружием не стал.

— Почему не стал? А даны? — ага, забалаболить теперь меня решил, на жалость, гад, давит, да место деревни вызнает, — Да и не факт, что мы соседи. С чего ты то взял?

Такая пикировка продолжалась долго. Я ж человек двадцать первого века, мне трындеть — не мешки ворочать. Вот Лис первым и не выдержал.

— Короче, — он ударил ребром ладони по столу, — надоело попусту говорить. Что делать будем? Где живешь ты не скажешь, я так понимаю, а значит представляешь опасность. Можешь под меня уйти, с родом своим. Здесь под боком будешь, не тронут тебя и людей твоих. Для общего дела, как сам говаривал.

— Не, ни под кого я не пойду, да и род мой. Хватит, сами себе жить будем, как захотим. Мы вольные... вольные люди, да стрелки отменные. Вольные стрелки, точно. Вот тебе мое слово. Ты свое слово сказал, я свое. Теперь решать давай, как жить дальше.

Лису похоже моя речь не очень пришлась по душе. Надо подтолкнуть его в нужном направлении.

— Ты еще про данов не забывай, тех на десяти лодках...

Лис помрачнел. По всей видимости, затея с караваном его была, и если она не выгорит, худо будет. С купцов-то, небось, нормально за охрану серебра взял.

— Ага, и даны те, будь они не ладны...

— У нас с Ториром план есть, ну, мысль хорошая. Может сработать. Подробностей не скажу, не поймешь, но данов прищучить можно. Ну или сильно ослабить. Поэтому сейчас тебе резону со мной ссориться нет. Даже если сгинем мы с Ториром, тебе легче победить будет, да Волку. Значит, от этого и будем плясать.

— Плясать?

— Ага, плясать. Сейчас мы друг другу нужны. Мне те даны вот где сидят, — я провел рукой по горлу, — если победим их, сильно полегчает. Ты тогда что делать будешь?

— Если путь торговый освободится, на следующее лето много сюда народу придет, — Лис начал рассуждать вслух, — дел много будет, добычи и товара. Лодки толпой опять провести сможем.

— То есть, не до меня тебе точно будет? Да и потом — тоже. Так чего ты тут развел интриги дворцовые? Где живешь, чего удумал... Живу где надо, на уме у меня плохого нет. Клятву тебе в том принести могу.

— Клятву? — Лис если и не понял про интриги, то виду не подал, не тот человек, — Клятву можно. Каким богам требы кладешь?

Опять прощупывает, да что ты будешь делать!

— Перун бог мой, его волей да дружбой живу.

— Дружбой? — Лис усмехнулся, — С Перуном дружбу водить не каждый сможет.

— А ты у Торира спроси, как я с Перуном общаюсь. Он тебе все и расскажет.

— Тоже дело. Значит, Перун, — Лис опять задумался, — ладно. Клятву надо при народе да при свидетелях дать.

— А вот тут уж уволь — Лис выгнул бровь, — по другому, говорю, сделаем. Мы тоже договор, ряд, заключим. На бумаге. Да в трех экземплярах, ну, одинаковых три будет листа. Причем секретный договор. Разделим, так сказать, сферы влияния. Там опишем наше с тобой взаимодействие, кто что может и что не может делать. Один я себе возьму, второй — ты заберешь. А третий надо человеку надежному да уважаемому дать, чтобы если нарушит кто договор наш, отказа не было. Есть такой?

— Ну если уж ты с Перуном дружбу водишь, то такой есть, — Лис опять ухмыльнулся, — Белимир зовут. Вот ему и оставим, его тут каждый знает. Да и сила у него не малая.

— Погоди, это не такой дед с длинной бородой, волхв вроде? Я его на торге видел.

— Да, он самый. Волхв Перуна.

Я задумался. В религиозные споры вступать не хотелось, а вдруг Лис про меня ему расскажет, что я на Перуна его покушаюсь? Но и деваться особо некуда.

— Ладно, давай так. Завтра к нему с документами, ну, с договором пойдем, а пока надо текст согласовать.

Я достал свою записную, и мы склонились над бумагой. Закончили уже при свечах, далеко за полночь. Были спорные моменты, но мы их обошли. В самом конце, правда, я чуть не открыл расположение деревни. Делал реквизиты сторон, по привычке, написал "Лис, Ладога". Тот уставился на меня с улыбкой. Мол, пиши рядом свое. Я почесал затылок, и написал: "Род Игнатьевых. Вольные стрелки".

— А чего место не указал?

— Ну мало ли как земли новгородские расширятся. Может, ты потом отвечать за большую землю будешь, что ж теперь, договор переписывать? А так считай что его действие распространяется на всю подмандатную территорию, — ответил я тоже в улыбкой.

— Чего? — таки подловил Лиса, поставил в неудобное положение, я молодец!

— Говорю, на всю землю новгородскую. Тут вон написано — не причинять вреда, вот везде и не будем друг другу вреда причинять.

— Тогда ладно. Засиделись мы, пора и почивать...

Утром Лис забрал меня с лодки на которой продолжался ремонт. Мы двинулись на торг, искать Белимира. Нашли быстро, у него дом был, совмещенный с религиозными постройками. Ну там идол, место, где требы класть. Храм не храм, но что-то похожее. Лис вкратце объяснил ситуацию, дед повел нас в дом. Дом представлял собой один большой амбар с большими воротами. Резиденция, значит, Перунова волхва. Лис, скотина такая, таки выдал ему про то, что я типа с Перуном — лепшие кореша. Белимир аж чуть не подпрыгнул от таких заявлений. Уставился на меня, чуть посохом не огрел. Я же стоял красный, да ножкой шаркал, мол, такие вот мы скромные. Волхв метал молнии глазами, потом увидел мою молнию, амулет, что Буревой делал, потянулся, потрогал. Я снял, дал ему посмотреть поближе. Тот на свет поднес, к щеке приложил, прикрыл глаза и замер.

— Где взял?

— Сам сделал. Молнию поймал, и сделал, — а что я ему еще скажу?

— Видать, и впрямь ты с Перуном тесно переплетен, — волхв бережно нацепил на меня амулет, — А ты, Лис, смотри. Власть у тебя не малая, но поперек Перуна ты мошка мелкая. Его не тронь.

И пошел дальше седой волхв. Лис аж в лице поменялся, думал, прищучат меня, а сам в оборот попал. Дед уселся на большой стул, или трон, не знаю. поставил посох между ног:

— Правду он говорит, поймал молнию. То Я тебе сказал, мне можешь верить, — дед выделил словами свой авторитет, — показывайте, чего у вас там.

Лис со всем почтением протянул листы. Волхв оказался грамотным! По крайней мере, местные черточки читал бегло. На мою писанину на русском языке только ухмыльнулся:

— И тут ромеи постарались. Откуда письмена такие?

— Мои письмена, сам писал. Не ромейские, то будь уверен.

— А похоже, меня тут один "священник", — дед выплюнул наименование служителя культа, — пытался в их веру направить, да только сил у него не хватило.

— Что, дуба врезал? — да что же я несу!

— Дерево-то тут причем? С лодки упал после пива, еле достали, воды наглотался. Так домой и направился, полуутопший, — дед водил пальцем по бумаге, — силы даже на три кувшина пива ему его бог не дал. А все бегал орал " In nomine Patris, et Filii et Spiritus Sancti. Amen.".

Я чуть челюсть не уронил. Дед на латыни шпарит! Что именно — не знаю, но точно латынь! Занятный служитель культа, надо будет присмотреться к нему. Между тем дед читать закончил, вопросительно посмотрел на нас:

— От меня чего надо?

— У себя договор тот сохранить, да клятву нашу написанную подтвердить, — Лис даже чуть поклонился, уважает.

— То не сложно. Кровь нужна.

Мы сделали надрезы на руках, скрепили кровью все три листа договора. Дед пошептал малость, да и спрятал ловким движением свой листок за пазуху.

— Теперь все. Идите.

Мы вышли во двор. Я достал полевую аптечку с бинтами, вываренными в ромашке, да бутылек со спиртом. Протер руку себе, завязал, вопросительно посмотрел на Лиса. Тот стоял и смотрел на меня извиняющимся взглядом. Я улыбнулся:

— Что, думал вру про Перуна-то?

— Ты, Сергей, не серчай, если что не так. Я не со зла, положено так. Сам понимаешь, время такое, опасность отовсюду прийти может...

— Вот тут ты точно прав, — я усмехнулся, — время действительно такое. Давай руку, перевяжу.

— Зачем? Ранка-то вроде небольшая?

— Ага, микроб, живность такая мелкая, глазом невидимая, залезет, и придется руку отрезать.

— Огневица? — это они тут так воспаление называют.

— Она самая. Живность та в ранки и дырки в организме залазит, да и жрет изнутри. Потом гной, температура, ну, жар, и "пожалте бриться, готовьте место у кремлевской стены".

— В Новгороде? — недоверчиво произнес Лис.

— Не, то я так шучу. Глупо. Вот, теперь все, да чистой водой кипяченной промывай, пока не заживет. Она живность губит, как и огонь. Ну или вином крепким можно.

— Странные вещи ты говоришь...

— Зато правильные!...

Мы направились обратно, я читал Лису маленькую лекцию о гигиене. На торге разошлись наши пути, ему в детинец, я хотел найти Ждана. Пока время есть, надо подружиться с местным инженерно-техническим сообществом. Вдруг что умное подскажут?

Ждана нашел в кабаке, тот пил горькую. Ну, пиво хлестал аж через край. Подсел, взял себе. После посещения волхва нервы надо успокоить. Тот уставился на меня косым взглядом:

— Чего надо?

— Ты лодку купить хотел?

— Хотел. Купчина обошел, — он приложился к кувшину.

— Я смотрю сегодня разговора не получится, завтра на пристань приходи, Сергея спросишь. Придумаем чего-нибудь.

— Так что ли вторую лодку дашь? — усмехнулся вояка-торговец.

— А хоть и так! — настроение было благодушное, — но ты протрезвей сначала.

Тот вскочил, мол, уже, готов к труду и обороне.

— Не, Ждан, завтра, все завтра...

Успокоил вояку, да и пошел на пристань. Нам еще лодку чуть переделать надо, да кой-какие изменения внести. По дороге пытал купцов на момент нефти. Пока никто не привез, обидно. Если не найду до отплытия, каверза задуманная может сорваться. По пути вызнал, где можно разжиться медью. Нашел небольшую кузницу, на окраине города, зашел поспрашивать. Был непонят, и послан. Самого хозяина не было, подмастерье же блюдет секретность и не пускает никого в кузню. Всего-то хотел к листам медным приценится. А как прицениться, если я их не вижу? Ладно, завтра зайду.

Работ по ремонту оставалось еще на день-другой. Мы с Обеславом в этом не участвовали, мы занимались модернизацией. Для начала надо организовать стрелковые ячейки на корме и на носу, да кой-какую оснастку приготовить, для каверзы. На корму и на нос определили по шесть стрелков, четыре на центральном и по одному на боковых корпусах, больше не влезало. Теперь мы могли убегать и отстреливаться одновременно, причем в восемь стволов, с учетом крайних боковых стрелковый ячеек. Для каверзы соорудили небольшие деревянные постаменты по бортам, по пять на каждый. Оставалось найти медь и нефть.

Нам купец принес серебро за лодку, в слитках-гривнах. Поделили с Ториром поровну, неплохо получилось, и я пошел к кузнецу за медью. Застал в этот раз его за работой, объяснил, чего я хочу. Еще и не преминул намекнуть, что, мол, тоже к некотором роде кузнец, коллега так сказать. Может, скидку сделает. Эффект был обратный — ценник взлетел. Спорили долго, в процессе выяснил почему так. Кузнец торгует готовыми изделиями, а мне нужны листы, заготовки считай. Значит, если я тоже кузнец, буду на Ладоге ему конкурентом. А кому такое понравится? Еле уговорил продать вообще, подмастерье помог. Сказал, что я на лодке с Ториром, уплыву скоро, он меня на аукционе видел. Ударили по рукам, через пару дней он мне приготовит листы, тогда и оплата. Пока только задаток оставил, одну гривну. За это меня на смех подняли мурманы, там два рубля красная цена, я в четыре а то и в шесть раз переплатил. Обиделся на кузнеца, вот урод! Наживается на ровном месте! Ничего, сочтемся.

Так и сел весь недовольный мастерить каверзу. Отвлек меня Ждан, судя по помятому лицу, он вчера еще долго сидел в кабаке. Присели на пристани, достали кваса, и начали общаться про дела его скорбные. У дядьки горе — он шел обратно, с товаром из Персии, и повредил лодку. Еле дошел до Ладоги, диагноз, который поставил ему корабел, был неутешительным — лодку только на дрова. А Ждан планировал еще раз пойти, пока погода позволяет! У него договоренности с персами, он им задаток за пряности оставил, а теперь забрать товар не может, потому что лодки нет. Вот и кинулся он искать, кто ему продаст. Тут наш аукцион, последняя надежда. Не срослось, купчина перебил, он себе в охрану судно искал и команду набирал.

Я налил ему еще кваса, и предложил выход:

— Смотри, денег-то у тебя сейчас нет, да и мне они не сильно к спеху. Могу тебе лодку дать с отсрочкой платежа. В лизинг, так сказать, ну или в кредит. Беспроцентный.

Ждан мало понял, просил объяснить по-человечески.

— Ты, Ждан, получишь лодку. А сам за это раз в год будешь мне на Ладоге брать товары на сумму оговоренную. Сколько там купчина за лодку отдал? Пятьдесят гривен? Вот ты и будешь мне на десять гривен брать пять лет по осени товар, какой попрошу. Через пять лет мы квиты.

— А если сгину в походе?

— Ну, знать судьба такая, злая. Тогда мы точно квиты. И еще, малость одна нужна мне. Провели меня к тем, кто стекло у вас делает. Ты же с ними дела ведешь?

Ждан смотрел недоверчиво:

— Вызнать что хочешь? Тайно не проведу, охрана у них хорошая...

— Да не то чтобы вызнать, — ну как ему рассказать про простое любопытство, да обмен технологиями, — поговорить хочу. Мне просто надо, чтобы сразу с порога не послали, а дальше я сам. Вызнавать-то мне у них нечего особо, сам стекло делаю.

— Стекло стеклу рознь, у наших, ладожских, бисер хороший получается, ценится сильно.

— Бисер? Какой бисер? Они же стекло вроде мастерят...

— Ну да, бисер и есть стекло.

— Блин, я думал стеклотару там делают, или еще что полезное. А тут... — я махнул рукой.

— А у тебя стекло какое? — Ждан кажется заинтересовался.

— Обеслав! — чумазый мелкий вылез из машинного отделения, — Тушенки банку принеси!

Мы брали с собой часть запасов, в стеклянных банках трехлитровых. Оставалось еще банок пять, вот мелкий и припер мне. Ждан выпал в осадок. Вертел в руках нашу поделку, опознал внутри мясо, прозрел еще больше.

— Вы что там, мясо храните!!??

— Ну да, чтобы не портилось. Чего тут такого?

— Да прозрачное оно у вас, цены немалой. Зачем в такую дорогую вещь мясо класть?

— А во что его еще? — я пожал плечами, — Ты это, проведешь к местным стекольщикам?

— Да зачем тебе-то!? У них хуже стекло выходит! Вон, смотри, — Ждан снял сумку с пояса, и высыпал на ладонь достаточно крупные стеклянные "бублики".

— Это ваш бисер? — я крутил в руках мутные разноцветные поделки, да еще и с пузырями.

— Ага, его возим. Твое дороже пойдет, если довезем не битым. Вещь хрупкая, — он аккуратно поставил банку, — а бисер сделать сможешь? Из прозрачного?

Я задумался. Как тут бисер делают, я не знал. Если с налету прикинуть, то надо кусочки мелкие брать, да дырочки в них делать, потом полировать долго. Муторный процесс. А если...

— Слушая, а если я тебе вот такое предложу?, — я достал наши поделки-украшения, — Бисер я не знаю как делать.

Ждан покрутил в руках кольца-перстни, браслеты. Долго рассматривал эмалированный узор наплавленный. Потом вздохнул:

— Если бы из серебра были — взял бы, а так, железные, не пойдут. Или цена мала будет. Хотя они у тебя красивые, вон как на солнце играют.

Еще бы! Сколько мы с пескоструйкой намучались!

— Ты возьми на пробу, может, выгорит что. Это если проведешь меня к стеклодувам. Тогда пополам прибыль, идет?

— Эх, ладно, попробую. Давай завтра, на торге, у столба перекошенного по утру.

— Ну, завтра, так завтра. Тогда бывай, у меня тут работы еще по горло. А лодку можешь уже готовить к походу. Завтра договор подпишем — Ждан поднял бровь — к Белимиру сходим, там все расскажу.

Ждан ушел, а мы продолжили работать.

На следующий день сходил к кузнецу, высказал ему свое "фэ" за ценник, объявил во всеуслышание, что больше к такому жмоту обращаться не буду. И пошел на торг. Оттуда Ждан повел меня в стеклянные мастерские.

Там как-то сразу не задалось. Мужики из мастерских ни в какую не хотели участвовать в семинаре на тему "Достижения стекольного дела в девятом веке". Показал им банку пустую, самодельную. Ей заинтересовались, и еще больше "закрылись". Опять во мне конкурента видят! Сами же активно интересовались моими планами, и где я беру такое прозрачное стекло. Ага, хрен вам, а не высокие технологии. Отмазался тем, что секреты открываю только тем, кто мне открывает. Те долго спорили, кто-то даже в ухо получил, но в итоге повели меня в святая святых — в место для варки бисера. Ну что сказать, не впечатлили, не впечатлили... Моя мастерская почище да по светлее будет, да и с инструментами у меня получше будет, одни термометры чего стоят. Разве что камень заинтересовал, который они в песок кидали. Я даже попросил один, на пробу, им его с юга везли, под заказ. Подарил мужикам банку пустую — может пригодится, рассказал, что мы добавку в песок из дерева получаем, процесса получения не раскрыл, и оставил их в недоумении. Они-то тоже особо ничего не комментировали, просто провели к горнам, вот и я так же.

Правда, подсмотрел на процесс краем глаза процесс выделки бисера из стекломассы. Да, действительно муторно и долго. Там истекал потом какой-то мужик с трубкой, брал стекломассу из горшка и вдувал ее в какие-то формы. Рядом дядька резал их, и укладывал в металлический барабан над горном. В барабан периодически закидывали песок, и крутили. Не, не наш метод. Поблагодарил всех, и отправился со Жданом к Белимиру. Волхв встретил нормально, особенно когда я банку с тушенкой возле идола оставил, вроде как требы поднес покровителю своему. Рассказал ему про цель визита, про договор с Жданом и желание подписать его на бумаге, как с Лисом. На русском-то у меня договор был готов, надо теперь рядом написать на словенском, и скрепить в присутствии Белимира при незримом участии Перуна. Волхв выступал таки образом в роли нотариуса.

Белимир сначала отбивался, мол, если каждый будет сюда с пергаментом ходить, кто же с Перуном разговаривать будет? Уговорил только за взятку, второй канцелярский набор пришлось ему оставить. Показал как пользоваться карандашами, пером, скрепками, прочими мелочами. Волхв радовался, как ребенок, угодил я ему.

Перевод много времени не занял, как раз Белимир потренировался писать металлическим пером. Всего-то три листа в кляксах оставил, результат для первого раза хороший. Мы принесли клятву, без крови в этот раз, авторитета волхва и так хватило. Еще раз поблагодарил его и Перуна, и отправился со Жданом восвояси. Правда, получил заказ на канцелярку от волхва. Мол, требы по разному класть можно. Вот такой бумагой — самое то будет. Пообещал выполнить, как до дому доберусь.

На пирсе меня ждал незнакомый посетитель. Блин, хоть приемную заводи. Мурманы никому не нужны, поработали, и в кабак. А я тут нарасхват. На вопрос "С чем пожаловали" белобрысая детина, корел, как выяснилось, протянул небольшой бочонок. Нефть! Дошли, значит, слухи, что ищу! Теперь каверза удастся!

За нефть этот хлопец просил две гривны, как и кузнец. Так, значит не только про нефть слухи дошли, но и про туповатого покупателя. Вернул бочонок с каменным лицом, и жестами показал ему, куда идти. Корел начал торговаться, с лодки выползли мурманы. Час убили на переговоры, скинул цену раз в шесть, в два рубля все вышло. На вопрос где берут, корел сказал что с какого-то озера собирают, там она периодически появляется. Потом опять развлекал мурманов попытками отрубить серебро с гривны. Хохмачи, все бы им хихоньки да хахоньки. Вот введу тут монетную систему — посмотрим как запоете. Мысль запала с голову, и долго не покидала. Надо будет покумекать на досуге.

Наконец через пять дней ремонта, лодка была готова, как и моя каверза. Решили провести испытания. На рассвете, пока народу мало, на паровой тяге вышли на озеро, проверять лодку. Весь день проводили маневры, викинги мои отстреляли по спущенной малой лодке все деревянные патроны. Остаток дров использовали на работу компрессора, заряжали ружья. Первая потеря настигла нас именно при этом — порвался баллон с газом. Хорошо, что никто не пострадал, но вещь было жалко, даже несмотря на наличие десятка запасных. Когда солнце ушло за горизонт, проверили мою каверзу. Она вообще-то прожектор в детстве называлась, но тут была именно каверзой. Столб желтого света от горящих фитилей, пропитанных нефтью, с отражателем из гнутых медных листов чадил, вонял, но светил. Надо бы нефть отчистить, да керосин какой из нее выгнать, тогда лучше будет. В темноте вернулись к пирсу, на Ладоге прожекторами не пользовались, сюрприз будет.

Остаток времени до планируемого отплытия потратил на сбор на коленке аппарата для перегонки нефти, да модернизации светильников. Из комплекта запчастей для паровика сделал трубку-холодильник, да один котелок приспособил с крышкой для самой нефти. Торир ругался, мол, полезную вещь испортил, пришлось ему пообещать три таких, чтобы не ворчал. Выгнал нефть в стеклянные банки, сделал крышки для фитилей веревочных, из дерева и глины, чуть поменял форму зеркал. Перегонял нефть уже в походе, в еще одном котелке пришлось разводить огонь. Мы шли к месту дановской засады.

На картах, которые я перерисовал у Лиса, мы проложили маршрут напрямик к тому мысу, за которым прятались даны по данным того пленного деда. Шли ходко, под парусом, хотя дровами для боя мы забили все пустые места на всех корпусах. Ночью испытали прожектор. Светил он достаточно ярко, видно было хорошо, Кнут даже сказал, что с таким можно и ночью идти. Но мне совершенно другой эффект нужен. Спустили впотьмах лодку с парой мурманов, отошли от нее на пятьдесят-сто метров, подожгли фитили, и направили в то место, где была лодка. Маты, крики, вопли — вот это нужный эффект, товарищ Жуков, который использовал такое в фильме о битве под Москвой будет доволен! Если он, этот Жуков, конечно вообще будет, вдруг я его обнулил своим появлением? Забрали мужиков с лодкой, я удостоился звания дебила, который людей почем зря пугает. В ответ заявил, что у нас таких по пять на борт, и представьте, что будет с данами? Мурманы посмотрели уже с уважением.

Рано утром в дымке мы увидели тот самый мыс. Лодок данов было не видно, все вокруг дышало спокойствием. Дежурная смена разбудила всех, мы позавтракали почти на линии горизонта, и начали осуществлять свой план. По приборам ушли за мыс, и стали двигаться на северо-запад. Показался лес, потом забелела полоска пляжа. Потом на ее фоне стали различимы лодки. Десять почти одинаковых, и три других, наполовину вынутых из воды. Появилась точка на берегу — это костер, Торир так сказал. Значит, даны проснулись. А лодки вынутые — это наверно те, кто мимо проплывал, наверно, даны пытались не допустить утечки информации. Ну что, пришло наше время. План оговорен заранее, народ занял места на бортах и на корме. Мы с Кнутом стояли в капитанской рубке. Обеслав ждал приказа на запуск пара. Торир нежно поглаживал ствол винтовки, он сидел на крайней стрелковой ячейке на борту. Начинался первый акт кровавого марлезонского балета. Матросы развернули парус. Мы двинулись зигзагами к пляжу.

Заметили нас довольно быстро, это хорошо. Я опасался, что если даны промедлят, то не увяжутся за нами. В две крайние лодки из тех, что одинаковые, начали забираться с пляжа люди. Мы повернулись на маршрут, параллельный берегу, и заявляя о себе своим здоровым треугольным парусом, медленно проплыли метрах в двухстах от линии судов данов. Взмахнули весла, их лодки начали набирать скорость. Не так быстро, как в прошлый раз, но тоже ничего. Мы приспустили парус, надо дать охотникам понять, что нас можно брать голыми руками.

— Обеслав! Подогревай котел! Скоро понадобится! — пацан нырнул в машинное.

— Парус меньше! — это Кнут матросам, надо еще снизить ход, а то даны не догонят.

Процессия из нашего тримарана и данов у нас на хвосте шла в сторону мыса. С точки зрения данов — это правильно. Так можно убежать, они-то не знают, что мы устраиваем засаду на их засаду! Преследователи приналегли на весла — расстояние начало уменьшаться. Теперь нас разделяло метров сто пятьдесят. Кнут тоже чуть прибавил парус — опять ровно идем. Так мы и зашли за мыс.

Пройдя с данами на хвосте минут двадцать-тридцать, переглянулись с Кнутом, синхронно кивнули друг другу, и я дал команду:

— Начали!

Винт начал медленно раскручиваться, мужики приготовились стрелять. Парус пошел вниз — мы хотели подпустить данов поближе. Те увидели, что парус спускается, и какой-то дым валит, и еще подналегли на весла. Вот расстояние сто метров, мы только набирали ход, семьдесят, семьдесят, восемьдесят...

— Обеслав! Меньше пара — не догонят.

Свист пара, судно пошло медленнее. Семьдесят метров, шестьдесят, сорок, тридцать...

— Огонь!!!

Пых! Пых! Пых! С кормы захлопали винтовки. Ураганным огнем это назвать нельзя, но приказ был целиться и экономить патроны, вот мурманы и стараются. Послышались крики с лодок данов. Оттуда пустили стрелу — попали! Прямо в мачту! Кто там у нас такой снайпер? Я присмотрелся — мужик-дан сидит на мачте! Типа впередсмотрящего, и производит до боли знакомые движения. Да он арбалет заряжает!

— Снимите этого акробата!

Кто такой акробат мурманы не поняли, но основную угрозу осознали. Послышались выстрелы, мужик повис. Он, наверно, привязан был, иначе бы упал. Ход данов начал падать. Мы тоже сбавили пар, чуть сместились. Теперь одна их лодка шла точно к нам в корму. Опять выстрелы винтовок, кто-то начал менять магазин. Лодка данов начал медленно останавливаться. Одним меньше. Маневр, доворот, теперь за кормой вторая. Причем, судя по веслам, она хочет развернуться! Мы так не договаривались! Я ткнул Кнута, тот сквозь зубы процедил что-то, и начал поворот. Сейчас мы потеряем скорость.

— Обеслав! Пару! — корпус лодки затрясся, вал пошел в движение, быстрее, быстрее, вот мы и развернулись.

Лодка данов, кстати, тоже. Мы обошли ее на расстоянии метров в сто, пристроились впереди, дан начал маневр. Кто это там такой умный у них? Надо его снять быстренько! Прокричал Ториру, тот своим воякам, Обеслав сбросил обороты. Залп, еще, еще один. Все, и этот спекся — весло рулевое безвольно обвисло с кормы лодки данов. Теперь начинался геноцид. Боком, аккуратно, пошли вдоль лодки, которая заваливалась в циркуляцию. Попытки добежать до рулевого весла пресекали выстрелами. Гребцов тоже знатно проредили. Зачистка. Подошли в плотную, мурманы со штыками наперевес сбежали по абордажному трапу на лодку, любое шевеление в ней пресекалось выстрелами. Готово, есть контроль. Теперь вернуться ко второй. Там повторить процедуру. К своей гордости, в этот раз я не отдал завтрак озеру, а просто приятно отсвечивал зеленым лицом в капитанской рубке. Первый этап завершился. Нужно передохнуть.

— Сергей, первый раз лучше было. Они без доспехов. Одним выстрелом по двое клали, — Торир показал на гребцов, лежащих друг на друге.

— Не, по двое бы не пробили. Просто так профиль у них заметней. Ну, куда ни стрельни — попадешь. Потому и быстрее справились.

— Может и так, — Торир пожал плечами, — надо их на корму заводить.

— Так не хотят ведь! — уже пожал плечами я.

Раздался дружный гогот. Мурманам шутка понравилась, народ чуть расслабился. А ведь еще только девять утра по нашим часам. Нам еще о-го-го сколько работы предстоит.

— Так, пустые магазины Обеславу, те, что не полные — тоже. Обеслав! Заряди все, мужики помогут, кочегары. Кнут, сколько нам до мыса?

— Если опять обходить будем, да парус разворачивать, — корабел чуть зажмурил глаза, он так ветер лицом ловил, направление и силу, — то через пару твоих отметок, часы которые, будем на месте.

— Все поняли? Два часа на отдых — потом опять боевая работа. Привести в порядок оружие, проверить тросы крепления. Продолжим, господа Вольные стрелки!

— Это кто такие? — Торир заинтересовался.

— Это мы, Лис так нас знает теперь.

— Это я понял, а господа кто такие?

— Э-э-э, ну вроде как уважительное наименование... людей, — а кто, кстати, такие, эти господа, что слово сие означает?

— Ну тогда ладно, — Торир начал проверять страховку и магазины.

— Кнут! Подойдем ближе — надо лодку буксировать к первой. Якорь бросим, сцепим их канатами, чтобы меньше искать потом.

Корабел кивнул, мы зацепили уже привычным движением лодку, и медленно повели ее к другой. Матросы спустились на лодки, убрали весла внутрь, выкинули за борт камни, обмотанные веревками, этот тут типа якоря, и связали носы лодок, те что с драконами резными, между собой. Мы пошли дальше, делать второй акт нашего балета.

По всей лодке защелкали винтовки, их приводили в небоевое положение. Нечего лишний раз рисковать случайным выстрелом. Обеслав гремел компрессором, и выносил наполненные магазины. Пацан, кстати, просто золото! Весь поход в деле, и под ногами не путается. Его Ладога, город сам, так "впечатлили" в первый раз, что он почти туда и не выходил, все на лодке был.

Солнце подошло к полудню, мы возвращались на место, с которого начинали нашу битву. Костры уже горели по всему пляжу, даны беспечно ждали возвращения разведчиков, которых мы утопили неделю назад, и патрульных, перебитых два часа назад. Так что мы нагло выперлись чуть не к ним на рейд, и начали рассматривать стоящие лодки. А эти придурки даже новые суда на патруль не назначили! Самоуверенность надо карать! Пока от берега отходили шлюпки с новыми данами, пока они пытались причалить к своим лодкам, забраться на них, мы успели чуть не уполовинить остававшихся на лодках данов! Жаль, что их было человек двадцать всего, дежурные наверно, да и времени нам не дали — мы опять стрелу схватили, на этот раз в щит, прикрывавший стрелка.

Опять балет. По озеру идем мы с приспущенным парусом, за нами даны. В этот раз трое, да еще и гребут-то как быстро! Наверно, команда двойная или полуторная, как у разведчиков. Мы повели данов на заклание за мыс.

В этот раз их подвела спешка. Патрульные суда держались вместе, и были одинаково укомплектованы гребцами. Сейчас же команды были разные, и, судя по всему, единого командования у них не было. Не успели договориться. Поэтому когда мы таки заняли нужное положение и приготовились к отстрелу, за нами двигались даны в кильватерной колонне, друг за другом. А учитывая огневую мощь нашей кормы — это почти приговор. Так и получилось.

Первая лодка подошла очень близко, Обеслав чуть напутал с паровиком, и мы сильно замедлились. Гребцов в ней расстреляли чуть не с двадцати метров, мы даже рожи их перекошенные видели. И в эти рожи стреляли. Гребцы падали, пытались закрыться щитами, лодка замедлялась, мы отстреливали их как сидячих уток, пока не разорвали расстояние. Страшное дело, у меня опять тошнота к горлу подступила, так близко от смерти там, в будущем, я никогда не был, и тут все никак не мог привыкнуть.

Дальше — еще веселее. Вторая лодка не сориентировалась в ситуации, им там ничего не видно, и впоролась в первую! Ну, не совсем впоролась, а снесла часть весел с одного борта себе, и ей. Но и это не главное. Главное, что даны увидели, что стало с их товарищами, и судя по крикам, такой финал их не устраивал. Пока вторая лодка пыталась хоть как-то развернуться, мы занялись третьей. Там вообще был бардак. Они не видели трупы на первой лодке, и проходя мимо второй, кричали своим товарищам, мол, криворукие бабы, мы сейчас покажем, как биться надо.

— Вождь молодой на лодке, — прокомментировал Кнут.

— Наверно. Эх-х-х, а теперь будет вечно молодым.

— Это точно, — подтвердил Торир, — к бою!

Опять подпустили поближе, опять хлопки, опять лодка данов встала. Один борт выбит, второй на гребке, лодка повернулась и встала в раскоряку. Некому было управлять гребцами, разодетого типа в блестящей броне мы сняли первым, это он там командовал. Зашумели винтовки — опять стоны и крики. Разворот, поддать пару, проход мимо, добили, теперь никуда не денутся. Вернулись ко второй. Та хромала неполным весельным набором к спасительному мысу. Догнали, выстрелы, лодка медленно затормозила, и стала качаться на волнах. Все. Второй этап завершен. Теперь зачистки.

Зачистки заняли час, потом столько же — свести три лодки вместе, потом отдых. Часы показывали почти шесть вечера, скоро закат. Посовещались, решили пока собрать все пять лодок в кучу. Отправили людей отдыхать, у нас еще ночью дела есть, да и пошли на парусе к первым двум лодкам.

До темноты успели собрать все в кучу. Теперь из лодок получилась кровавая пятиконечная звезда. Если кто наткнется — даже лезть туда не посмеет, такая жуткая картина. Солнце садилось за лес, а на волнах медленно покачивались лодки, набитые трупами. И тишина... Жуть.

Я тоже прикорнул несколько часов, в три часа ночи меня разбудил дежурный матрос. Мы подняли часть команды, тех, кто получше стрелял. Сейчас и испытаем мою каверзу. Кнут вывел нас на ту же точку, с которой мы начинали битву, по темной полосе берега сориентировались по направлению, и пошли. Без паруса, на машине. В ночной тишине она добавляла жути своим гулом в воде. А нам того и надо.

Лодки данов, оставшиеся пять, стояли на прежнем месте. На пляже горели костры, несильно. В этот раз дежурные данов не дремали, как утром. Мы пошли вдоль пляжа. Тучи на небе не давали лунному свету пробиться, мы шли, как призраки. У прожекторов стояло по одному человеку, рядом с ними — лучшие наши стрелки. По команде, отданной шепотом, они зажгли фитили, и направили их на стоящие суда данов. Удивленный возглас, еще один, приглушенный звук выстрела, вопль, на судах началось шевеление! О Хосподи, сколько их на лодках-то! Мы думали попугать, да не дать выспаться, а их командир после потери пяти судов наверно разместил оставшихся бойцов прямо на лодках, на случай атаки на рассвете или ночью!

Мешанина тел — в нее летят чугунные пули. Стреляют все, даже я, целиться не надо. В мертвенном желтом свете ослепленные, сонные даны закрывают глаза руками, орут что-то про Одина и других богов. С нашего судна летят пули, мы медленно продвигаемся вдоль строя,

молча, таков был план запугивания. Клубок окровавленных, воющих данов пытается прикрыться щитами — но с десяти метров пули пробивают их, вгрызаются в тела. Отдельные крики противников сливаются в душераздирающий вопль. Наши мурманы, те кто спал, выбегают на палубу, хватают винтовки и стреляют по данам. Хлопки сливаются в непрерывный приглушенный треск. Обеслав тащит запасные магазины, слышен звук разорвавшегося баллона, резкий скандинавский мат, который заглушается новой порцией криков. Я лихорадочно вкрутил последний магазин, мне под руку кто-то сует запасной. Краем глаза понял, что это бледный, как смерть, Обеслав. Пых! Пых! Пых! Замена магазина, мы проплывали в конце строя данов, отстреливая все, что шевелится и не шевелится. Это не бой. Это убийство. Геноцид. Начинают гаснуть прожектора, первым потух центральный. С гулом винта, доносящимся из под воды мы в темноте покидаем место стоянки данов. В след нам несется протяжный, тяжелый вой, перемежаемый отдельными стонами.

Мы зашли за мыс, в темноте сложно что либо понять, но Кнут вел нас чутьем опытного моряка к месту, где были связаны лодки данов, уничтоженных днем ранее. Восток чуть просветлел — скоро рассвет. Настало время привести в порядок наше воинство. При тусклом свете скипидарных светильников, мурманы собирались на центральной лодке, складировали винтовки и пустыне магазины. Ход лодки начал замедляться — Обеслав наполнял баллоны воздухом. Наконец, последний мурман подошел ко мне. Это был Торир. Убрав личину, он тяжело дышал в капитанской рубке. Настроение было мрачным у всех, главный мурман был чернее тучи.

— Ты как? — я похлопал его по плечу.

Странно, но после этого боя лучше всех чувствовал себя я. Наверно, сказался опыт из будущего, фильмы и хроники с такими вот массовыми убийствами, работой пулеметов, бомб, снарядов.

— Неправильно это. Страшно и неправильно, — слышать такое от убеленного сединами вояки Торира было непривычно, — не битва это, убийство. Нет тут чести и славы.

— Потери у нас есть?

— Нет. Оружие только испортилось, — мурман показал мне винтовку с перекошенным казенником.

— Ну раз потерь нет, значит, все мы правильно сделали. Чести и славы для них тоже никакой, сами сюда пришли грабить и убивать. Только не рассчитывали, что на нас напорются, вот и нашла коса на камень.

— Так не воюют, — резко ответил Торир и зло посмотрел на меня.

— Теперь — воюют, — не менее резко ответил я, — или ты бы хотел, чтобы даны тебя с дружиной еще там, у нас в деревне перебили? Что бы тогда с твоими людьми дома стало? С дочкой? С семьями дружинников. Не мы эту войну начали...

— Один...

— Да Один твой, Перун который, в ножки нам поклониться должен! Его люди верх одержали, не хитростью, ядами и обманом, а головой и руками! Или забыл, сколько мы пахали у нас в деревне, чтобы победу эту обеспечить? Сколько пота извели? Сколько людей до этого потеряли? Или забыл уже идола дубового, да табличку на нем, где воины твои переписаны?! Тоже хочешь на тот свет, в чертогах пировать!? А про семью подумал!? А про мою семью ты подумал!!?

Вокруг нас стала собираться толпа. Ненадолго вылез Обеслав, уловил всеобщее настроение, и скрылся в машинном. Я обвел собравшихся вояк:

— Так! Все слушайте! Кто еще думает, что так не воюют?

Поднялось несколько рук, остальные, я уверен, тоже думали так, но были опустошены морально и психологически событиями ночи, поэтому с полной апатией смотрели на меня.

— А я вам скажу, как еще не воюют! Тупо не воюют! Ярослав, переводи, чтобы всем понятно было!

Ярослав чуть выдвинулся из толпы, и начал синхронный перевод.

— Вас не устраивает результат, или способ его достижения? Боитесь, что за такое вас в Валгаллу не пустят? Так подумайте головой своей! Да, да, головой, а не тем, чем обычно думаете! Чести и славы ищите? А есть ли большая честь и слава, чем себя да семью свою защитить, товарищей своих!? Способ вам не люб? Не мечом славно биться, а издалека перестрелять, вас не устраивает? А луками да самострелами вы что, не пользуетесь? И сталью своей булатной? Вон, шли бы в бой с обычными мечами, зачем вам булат? А доспехи зачем? По старинке бы и бились? Не хотите? Понравились цацки? А найдите мне тут теперь разницу между тем, что мы сделали, и тем что лучник добрый с луком хорошим да в поле открытом сделать может? Есть она? Нету, сами знаете. А лучник что, в Валгаллу не попадает? А чего так? Не нужны Одину стрелки славные? Нужны, сами же про битву последнюю рассказывали для которой Один вас собирает, Рагнарек этот ваш. Там что, не понадобятся стрелки? Понадобятся. Это раз. Со способом разобрались, теперь давайте про результат.

Я перевел дыхание. Мужики вроде чуть оклемались, даже Торир стал не таким мрачным.

— Результат добрый для вас — это к Одину в чертоги попасть, так? Так. А все остальное здесь, на земле, только отбор лучших воинов для битвы главной. Вы Одина своего дураком, я надеюсь не считаете?

Гул недовольных голосов послышался со стороны мурманов.

— Не считаете, и это хорошо. Так подумайте теперь, если воинов лучших отбирать он будет, кому предпочтение отдаст? Тому кто погиб бесславно в первом бою, когда трое на него вышли, или того кто так битву построил, что противников десяток супротив своего одного павшего упокоил? Кто оружие лучшее придумал, да применил его к месту? Кто броню знатную сделал, да друзей своих в нее нарядил? Кто слабость свою в силу обратил, и победу одержал!? Копьем махать-то небось просто, как и в пузо острием получить. Только нужны ли Одину-Перуну такие? Которые задачи не выполнили, да сами полегли? Кому вообще они такие нужны!? — я сплюнул за борт, — Да за одного такого как вы сейчас он половину из Валгаллы выгонит! Вы знаете сколько данов было? Не знаете... Почти половина тысячи! Сорок десятков! А нас сколько? Два десятка! Каждый, я подчеркиваю, каждый из вас доблесть свою в этом бою проявил! Только доблесть та другая, не тупая, как дерево безмозглое, а умная. И доблесть в том, что вы не только врагов упокоили, но и держались крепко приказа, когда вам бой тот не нравился. Доблесть в том, что стояли крепко и строй наш стрелковый не нарушили. Доблесть в том, что не растерялись, когда бой наш не так, как думали пошел, а зубы сжали, да задачу свою выполняли! Так кому Один доверит самый опасную, трудную и ответственную часть строя в битве последней? Вам, или данам тем, что сюда пришли и сгинули? Вам, кто доказал, что не только мечом махать как дети малые прутиками может, но и с умом битву вести, или молодняку погибшему в битве первой, так и не научившись толком воевать? А командовать отрядами в той битве кто будет? Берсерки ли, что ум теряют, как кровь увидят, или командиры крепкие да стойкие, которые оружие незнакомое да строй новый за три месяца освоили и к победе пришли через то?

— Нам... — робко сказал Атли.

— Нам... — нестройный хор голосов мурманов повторил за ним.

Я вздохнул, и продолжил:

— Торир вас в битвы многие водил, сколько вы молодых да ранних потеряли, пока сюда пришли? Могли они тоже воинами славными стать? Могли, но не стали. Не уберегли себя, более опытные мечники да копейщики их сгубили. Могли они оружие лучшее придумать, для битвы последней? Могли, но не придумали, пепел их по ветру развеяли. Вот и думайте теперь, как лучше, с мечом на толпу кидаться, для славы сомнительной, или опыта в битвах набираться, да потом к Одину не юнцом прыщавым прийти, а командиром добрым, да воином умным и стойким.

Мурманы зашевелились, их вроде отпустило. Торир тоже чуть развеялся, шлем снял, да бороду чесал.

— Теперь все слушайте! Винтовки и магазины — сдать в машинное! Сами еды достаньте, да кипятка сделайте, завтрак будет. Потом снаряжение осмотрите, может заменить чего надо, запас пока еще есть. Кнут! Веди нас на прежнее место, с которого начинали мы, под парусом пойдем. Обеслав! Машины проверь, да обслужи если надо. Ты, ты, и ты! Первые с оружием да снаряжением разберитесь, да отдыхать ступайте, ваша смена позже будет. Вы трое, все сдать товарищам, да на парус садитесь. Торир! Со мной, на нос. Нам не мешать! Потом отдыхать, сегодня еще битва предстоит. Для данов — последняя...

Странно, но мурманы мне подчинились, и Торир тоже! Не то что забегали, но пошли выполнять приказы, сбрасывать снаряжение и оружие. Мы с вождем уединились на носу, небо продолжало светлеть.

— Торир, что думаешь?

— Старый я, — вождь смотрел на воду, ко мне не поворачивался, и после долгой паузы продолжил, — Слова твои слышу. Думаю, верно говоришь. Но принять не могу. Не мое это. Времена другие настают.

— Не о том думаешь, — надо мужика из депрессии выводить, — лучше помысли, что бы было, если бы у данов винтовки наши были, да хоть арбалеты наши старые. Смог бы ты славу добыть, да воинов сохранить?

Торир подставил руку брызгам:

— Нет. Все бы к Хель ушли. Без чести и славы.

— Вот и я о чем. А если битва такая? Если одни победили, а другие лежать со стрелой в пузе остались, кто к Одину пойдет? Неужто покойники, что даже меч из ножен достать не смогли?

— Нет. И они не пойдут. И стрелки не пойдут. Или пойдут?.. — мужик задумался, это хорошо.

— Ты меня знаешь тут дольше всех, ну, кроме рода моего. Перун у меня покровитель. Он же защитник и подмога. У вас он Один зовется, но то просто имя другое. Как думаешь, без его воли такое, — я махнул рукой на запад, — получилось бы? Позволил бы он нам победу одержать, если бы мы против его воли сражались? Если бы не в его воле было вооружить нас правильно, да план составить?

— Нет. Битвы — то его стезя.

— Ну вот тебе и ответ. Времена другие приходят — но то всегда так было. Раньше может воины дубинами сражались да палками всякими, теперь мечами. Что ж теперь, в чертоги их не пускать, ибо меч завсегда крепче палки? Сам посуди, чертоги — не резиновые, ну, не тянутся, наверно. Всех воинов славных за все времена туда не засунешь. Так как быть? Битва-то главная на всех одна. И предок твой, что копьем деревянным махал сотни поколений назад, может быть не менее славным воином чем сегодняшние. Его выгнать — других набрать? Вы-то с ним в одном строю, несмотря на храбрость его да славу сражаться даже не сможете, он может строя того не знать. И как быть?

— Не думал о том, — Торир вскинул голову, — нет большей чести чем в бою славном погибнуть, воинов тех Валькирии к Одину несут, там пиры да битвы, чтобы в самый главный момент лучшие с Одином на Рагнарек вышли!

Столько слов за один раз я от вождя давно не слышал, особенно на русском языке.

— Там может Один-то не так глуп, и воинов тех из разных времен собирает за качества другие? Сам-то Один еще и молнии мечет, тоже не везде мечом машет. Вот и ищет воинов таких, которые на разное оружие приспособить можно. А оружие разное — и умения разные. Может, ведет он каждого по Пути своему, да испытания подбрасывает. Сможешь ты новое принять, не убоишься молнию из рук его взять, или так с копьем и будешь стоять посреди битвы, ибо оно привычнее? Может, потому и научились люди вместо палок острые мечи делать, да копья длинные и луки крепкие? Ведет Один-то по пути такому? Предок твой камнем бился, другой — палку острил да наконечник костяной к ней приделывал. Следующий — медный меч таскал, а потом и железный. А самый первый вообще голыми руками врагов душил! Всегда меняются времена, и доблесть в разные времена разная. Сможем ли мы понять волю Одина-Перуна? Может, на роду тебе написано внука славного вырастить, да воином его крепким сделать, а ты с мечом смерти в битвах ищешь. Не будет внука — Один и осерчать может. Как думаешь?

Я уже сам настроился на философский лад, Торир вообще выглядел потерянным. Вопросы, поднятые мною, перед ним не вставали, другие дела много времени отнимали, не до праздных рассуждений.

— Вот и ведет каждого Один-Перун по пути своему, к цели одному ему ведомой. А как мы тут, на земле, можем цель ту знать? Как волю его лучше выполнить? Не ясно... Но знаю точно я одно — если не будет человека, сгинет он, то цель ту точно выполнить не сможет. Вот и прикинь, что лучше, прожить подольше, да честно перед богами и людьми, и времени на достижение цели той больше себе выбить, выгрызть. Или сгинуть молодым, не успев даже приблизиться к воле богов? Двадцать человек наших сегодня на один день больше прожили, а значит и к выполнению воли его, — я ткнул пальцев в небо, — приблизились, время выгадали. А год назад — еще столько же ты твоим решением тогда, у нашей деревни, год себе на цель ту получили! А еще раньше, тот первый раз, когда ты грабить нас не стал, твоей волей вы себе еще пару-тройку лет получили. И значит, к цели той, Одином поставленной на Пути воинском, приблизиться смогли. Невесту знатную кому вырастить, которая воина знатного родит. Век человеческий короток, а Один вечен, до Рагнарека. Для нас год прошел — уже срок, а ему и сто лет как один миг. Знаешь ты, для какого момента он тебя бережет? Знаешь, в чем суть жизни здесь твоей под его крылом?

— Странно говоришь. Не думал так, — Торир расправил плечи, — но верно. Многие лета богам отмеряны. Наши меньше. Путь свой каждому. К чему — неведомо.

— Это причинно-следственной связью называется. Если летит птица — есть на то причина, и полет ее — следствие. Зима настает — следствие, а значит и причина есть. Железо в земле лежит — то следствие, а значит есть тому причина. Ты для чего или для кого причиной будешь? Какое следствие от жизни твоей Один ждет? Думай, мурманский вождь Торир, сын Олафа. Отца твоего не зря люди Мудрым прозвали. Думай крепко, боги глупых не любят.

— Боги глупых не любят, — повторил за мной Торир, — а если не найду причину ту, цель на Пути?

— А ты на этом свете задержись подольше, да людей своих подольше сохрани. Может, там и сообразишь, — я улыбнулся, вроде расшевелил мурмана, — тогда и ума наберешься.

— Но-но, — Торир слегка, как ему показалось, ударил меня в плечо, улыбнулся — не глупее некоторых буду.

— Ага, не глупее. Только вот битва скоро новая, — я ткнул пальцем в краешек солнца, который показался над горизонтом, — а те, которые "не глупее некоторых" как девушки влюбленные тут страдают. Вместо того, чтобы план новый составить.

— Хе-хе, бабы — они такие, — Торир окончательно пришел в себя, — спасибо тебе. Думать теперь буду.

— Потом думать будешь, давай прикинем, как данов добивать.

Дальнейший разговор был продуктивнее. Мы попытались понять, что будут делать теперь даны. Теперь, когда их мало, и для засады на караван из Ладоги сил явно не хватит. Я боялся только одного, что они растворятся в лесах, побросав лодки, и лови их потом до зимы. Торир заявил, что так точно не будет. Лодка для них единственный путь домой, по лесу много не пройдут да и местные племена могут их проредить. Это помимо того факта, что бежать с поля боя вроде как трусость, и тот же Один не оценит. Тем более бежать втихаря. Плюс проблемы дома. Их большим флотом послали, денег заплатили, а они без добычи, да еще и сильно поредевшими обратно пойдут? Проще сразу вешаться, такой позор не смоешь. Они-то только нашу лодку видели, как объяснят причину разгрома? Где те силы несметные, которые их расколошматили?

Но я все равно опасался бегства данов. А для нас беглые даны — потенциальные мстители. Зачем такие проблемы? Лучше уж их всех до одного в перебить, и концы в воду. В смысле, тела в воду. А там пусть гадают, почему караван с Ладоги без потерь прошел и куда наемнички делись. Поэтому пришлось Кнуту вести лодку дальше, там мы высадим небольшой десант, человек пять. Их задача лесом выйти к пляжу с данами к полудню. В десант выбирали самых опытных охотников и лесовиков, если даны пошли лесом, они должны отследить маршрут и встретить нас на пляже. Дальше планировалась погоня. Если же даны остались на прежнем месте, то десант огнем с тыла окажет поддержку нам. Раздали указания с Ториром, я пошел в машинный отсек.

Ночная битва принесла потери в вооружении. И если доспехи почти не пострадали, то шесть винтовок и девять магазинов вышли из строя. Скорость, с которой мы вели огонь ночью, сыграла злую шутку. Мужики сильно дергали затвор, перекручивали баллоны при перезарядке, сбивали прицельные мушки и планки, даже один ствол умудрились чуть погнуть в месте его крепления. Быстрый осмотр показал, что если все винтовки разобрать на запчасти, то две из шести я соберу, остальные только в переплавку. Магазины же негодны были все. Проверили запасное вооружение, раздали мужикам новые магазины. Теперь один только запасной остался, в отличии от винтовок, которых в запасе осталось четыре.

Десант высадили в девять утра по корабельному времени. Теперь у нас два часа отдыха, и выдвижение в сторону данов. Мы с Обеславом еще раз осмотрели машину, я осмотрел винтовки на руках у мурманов. Еще две штуки забраковал — что-то мне не нравится, как у них внутри стучит когда трясешь, да и люфт какой-то появился у курка и рычага. От греха подальше их отложил к поломанным. Мурманы дрыхли, готовились к бою. Кнут тоже дремал, ему еще судно вести, а он почти всю ночь на ногах.

К полудню мы опять нагло заявились в лагерь данов, под парусом, да еще и не просто мимо теперь шли, а прямо на их пляж. Костров по сравнению с ночью сильно поубавилось, лодки также стояли на рейде. Интересно, трупы своих товарищей они убрали, или нам придется? Мы остановились на том же расстоянии от берега, что и дановские лодки, до крайней из которых было метров двести. Начали внимательно осматривать пляж.

Лагерь данов был окружен кольями, точнее, слегка оструганными стволами деревьев, со стороны леса. Атаки с озера они не опасались, справедливо полагая, что на банду викингов в десять судов желающих тут лезть не найдется. Ошиблись ребята, мы же нашлись. Сам лагерь условно можно было разбить на десять отдельных стоянок, по числу судов, и одну какую-то непонятную, общую. Даны бегали у центральной стоянки, вооружались и формировали строй на берегу. Попыток оседлать лодки в этот раз не было. Да и тел на земле лежащих оставалось много, их этим строем и прикрывали, раненые наверно. Судя по диспозиции, сейчас мы тоже будем делать строй. Отработать по ним с борта не получалось, мешали их лодки, а с нашего места мы не доставали. Такой вариант мы с Ториром рассматривали, и он не стал для нас неожиданностью.

Наша лодка повернулась правым бортом к берегу, кормой к данам, и в воду опустился штурмовой складной трап. Даны заорали, начали трясти оружием. Мурманы спускались в полном облачении, со щитами и винтовками, молча. Часть данов, увидев как нас мало, было попыталась нас атаковать. Мужики с мечами и щитами на перевес бросились к нашим бредущим по мелководью воякам. На лодке нас осталось трое — Кнут, Обеслав и я. Мы были самые бесполезные в строю, и самые полезные на лодке, потому и остались. С позиции на корме мы открыли огонь, когда даны приблизились на семьдесят метров. Мурманы, спускающиеся по трапу, согласно приказу не стреляли. Десяток мужиков упал, остальные отскочили в сторону строя. Еще трое упавших поднялись из воды, получили по пуле каждый и навечно успокоились. Мурманы наконец достигли берега и собрали строй.

Пока длилась высадка, я считал данов и наши силы. По прикидкам получалось, что данов в строю человек пятьдесят-семьдесят. Наших — двенадцать, пятеро еще по лесу где-то шаболдаются. Да трое стрелков на корме. Сколько у данов раненых и в каком они состоянии мы не знали, может, симулируют да тоже в строй чуть позже встанут. Да еще и на их общей стоянке какое-то шевеление. В принципе, отобьемся, я в этом не сомневался, не хотелось бы только нести лишние потери. А они появились. Из-за строя данов нас обстреляли лучники. Немного, стрел десять полетели в строящихся мурманов, но пришлось поднять щиты для защиты. Не уберегся только один наш крайний вояка, стрела в плечо попала. Наплечник спас от серьезной раны, но все равно неприятно. Строй мурманов принял положение, которое позволяло не попасть стрелам по людям — щиты встали чуть вверх, под углом. Увидев это, группа данов с правого фланга, человек двадцать, под прикрытием стрел пошли в атаку. Хм, да них тут грамотный командир, я бы так же сделал. Или не сделал, если бы понимал, что в щели между щитами попасть стрелой почти нереально, а вот из винтовок стрелять — самое оно. Нестройный залп — бежали уже четырнадцать, еще залп — оставшиеся четыре человека, прикрываясь щитами, отползают к строю. Мурманы сделали шаг вперед, вместе со щитами, подобно римской "черепахе".

Опять полетели стрелы.

— Обеслав, а ну сдай чуть машиной назад, метров на сто, да погуди, — я прикидывал, чем я могу помочь своим воякам, выдерживающим поток стрел.

— Не пролезем, вон ту лодку заденем правым левым корпусом, — Кнут оценивающе взглянул на строй кораблей.

— Да ну и хрен с ним! Потом подшаманим, до Ладоги добраться хватит. А нашим помочь надо. Они двинуться с места не могут, видишь, стоят.

И впрямь, наши мурманы стояли неподвижно. Виной тому было попадание стрелой в еще одного вояку, как раз они строй переносили еще на шаг и он открылся. Теперь вот пережидают. Лодка наша загудела машиной, потом пошла вибрация по корпусу — начал вращаться вал. Строй данов увидел новую опасность, и чуть повернулся. Стрелы полетели уже в нас. Пока, правда, не долетали, но еще метров пятьдесят, и мы будем под огнем.

— Давай в капитанскую, да щиты на крышу положить надо, а то еще пробьют.

— Далеко, не пробьют, — Кнут прикинул расстояние.

— На всякий случай лучше перестраховаться.

Пока Обеслав сдавал назад, мы успели накидать щитов на крышу капитанской рубки, с позволения сказать, и занять позицию внутри. Мурманы же, воспользовавшись тем, что лучники отвлеклись на нас, переместились еще чуть ближе.

Тримаран еще чуть сдвинулся назад, и Обеслав подал гудок. Это был сигнал для нашего "засадного полка", который уже должен был зайти в тыл к данам. Тридцатисекундный гудок внес смятение в ряды данов, и не только он. Поток стрел стал сильно меньше. Молодцы, лесовики! Правильно рассчитали, лучники для нас самые опасные сейчас.

— Обеслав, гуди еще! Раз в минуту!

Еще гудок, последняя стрела стукнула по крыше капитанской рубки. Все, можно чуть расслабиться, мы даже выстрелить не успели с Кнутом. Получилось, что звук выстрелов из леса мы своим гудком перекрывали, вот даны и не поняли сразу, откуда идет опасность.

Мы опять заняли места для стрелков на корме, и начали целиться в противника. Те не поняли, почему упокоились их стрелки, судя по всему, списали на непонятный гудок. Тут народ религиозный, проявлений мистики и чудес боится. Даны сплотили строй, выставили вперед копья. Мурманы уже почти приблизились на расстояние эффективной стрельбы. Следующий гудок вверг их в подобие паники — начали падать вояки уже из строя. Мы нашими невеликими силами зажимали с полсотни данов с трех сторон!

Неизвестно, сколько бы это продолжалось еще, даны продолжали терять людей, даже мы с Кнутом отстреляли по магазину, правда, безрезультатно, расстояние было велико. Нервы у данов стали. Методичное гудение, сопровождающееся падающими товарищами оказывало серьезное психическое воздействие. Зычный крик из строя, и они ринулись в атаку! Да еще и достаточно быстро. Зазвучали звуки винтовок из строя мурманов, лесной отряд выбивал отстающих, мы с Кнутом тоже пытались вести огонь, но стрелять по бегущим целям, да еще и перпендикулярно направлению их движения занятие бесперспективное. Двух только задели, да начали перезаряжаться.

Торир в строю добился большего успеха. Бегать со щитом, держа его руками перед собой не лучшее занятие, и ноги открыты, и медленно получается — вот часть дановских вояк и "открылась" Ториру с мурманами. Хлопки выстрелов, падают тела, удары пуль в щиты сбивают их с рук, враги машут руками, чтобы удержаться на ногах, и вновь падают под градом пуль... Несколько секунд — и ополовиненные даны врезались в строй мурманов. Послышался лязг железа, стоны, крики. Теперь мы с Кнутом могли эффективно стрелять, противник завяз в строю. Правда, "лесники" наши уже не стреляли — далеко.

Долгой битвы не получилось. Сдержав первый натиск, мурманы выпустили по пуле в упор, и с дружным "Аа-а-а-ргх!" выбросили винтовки со штыками прямо в лица врагов, сделали шаг. Трое еще упало от наших с Кнутом выстрелов. На седьмом шаге даны кончились. Тишина на поле боя нарушалась только стонами и ругательствами раненых. В том числе наших — у нас были первые человеческие потери, правда, без смертельного исхода. Началось то, что я не любил больше всего — зачистка. Строй мурманов распался, они добивали штыками шевелящихся данов. Потом, после того как наш вояка чуть не лишился руки, будучи атакованным лежащим даном, перешли на мечи и копья — так привычнее и безопаснее. Стоны и ругань стихала, все меньше раненых противников оставалось на грешной земле, и все больше их уходило в холодное безжизненное царство Хель.

Настала пора и мне спуститься на пляж, Торир об этом подал знак. Кнут остался с Обеславом на лодке, я по штурмовому трапу пошел к вождю мурманов.

— Славная победа, славная битва, — Торир с отстегнутой личиной вытирал меч тряпкой, — Песни скальды долго петь будут. Если узнают.

— Н-да, если узнают...

Я стоял посреди поля битвы в окружении трупов. Тошнота уже не подступала, привык за ночь. Из леса показались "лесовики", завязался оживленный диалог. Мурманы обсуждали бой, хвастались "своими" трупами, ловкими ударами, да завязывали раны. Раненых оказалось пятеро, почти все легко. Только одному разрезали лицо, неглубокий шрам останется. Остальные отделались скорее побоями, доспехи уберегли. Конфликт с данам исчерпан за отсутствием одной стороны конфликта. Вон она, сторона та, лежит вся на песочке, да плавает на лодках по озеру. Кстати, о лодках:

— Торир! Надо порядок навести. Добычу собрать, да разобраться, что у них тут в лагере. Да потом лодки сюда тянуть, прятать. На Ладогу их отбуксируем потом. Эти лодки, — я показал на стоящие на рейде суда, до которым мы не дошли буквально метра три, — тоже проверить. Вдруг там еще кто есть.

После приказов Торира мурманы деловито засуетились. Трупы складывали в пока в кучу, как и разбросанное оружие. Мешки с запасами, лежащие у костров, пока не трогали. Мы же с Ториром отправились к краю лагеря данов, там продолжалось непонятное шевеление.

На краю лагеря был сложен костер, это даны приготовились сжигать убитых. Трупы с оружием и щитами, лежали на кучах веток. Странно, не много, я думал ночью больше перебили. Разгадка была проста — тут была малая толика трупов, остальные так и остались на лодках. Они просто их сгрузить не успели. А шевелением тут занимались связанные люди, лежащие рядом с погребальным костром. Позвали пару мужиков на подмогу, начали разбираться с пленными. Те смотрели на нас выпученными глазами, и что-то мычали, их всего шестнадцать человек насчитали. Часть была одета по-военному, и они были избиты и ранены. Шесть человек были скорее крестьянами. Четыре девушки и два парня. Девчонки лет по тринадцать-пятнадцать, пацаны чуть старше, может, как Кукша. Пленных не стали развязывать, и так долго лежали, пусть еще полежат, охрану им выставили.

К вечеру основные мероприятия в лагере данов мы закончили. Погибших данов освободили от всего ценного, и складывали в приготовленный ими костер, накидывали в него еще веток. Запасы в мешках просмотрели, еда в основном да питье. Оружие сложили отдельно, шмотки — отдельно, отдельно — обнаруженные украшения, монеты, серебро и прочие драгметаллы. Лодки шмонать завтра будем, пока только от трупов их освободили. Пленные за нами наблюдали глазами, полными страха и отчаяния. Оставили дежурных, сели с Ториром и приготовились к допросу. Вспомнив все, что видел и читал в будущем, я приказал их водить по одному, разложил записную книжку, оформил шапку протокола допроса, и приготовился к работе контрразведчиком.

Первым привели самого активного, чернявого и с фингалом под глазом, пленника. Только развязали ему рот, как тот быстро затараторил на малознакомом мне языке, пришлось звать Ярослава. Чернявый прислушался к нашей речи, и выдал уже на словенском, с едва заметным акцентом:

— Данов вы побили, куда теперь купцу податься! Люди добрые, отпустите меня, товар берите! Дети по лавкам...

— Молчать! Вопросы здесь задаю я! — я повысил голос, — А то я смотрю тебе одного "фонаря" под газом мало, мы тебя вторым для симметрии украсим.

— О! Вы знакомы с трудами греческих авторов! Приятно видеть грамотного человека...

Мы с Ториром переглянулись.

— Вождь, оформи ему, — быстрый и резкий удар мурмана прервал речь чернявого.

Разговор пошел в более деловом ручье. Кто такие, как зовут, сколько лет, родовое имя, где живет. Хазарин, зовут Самуил, обитает на Днепре. Род занятий — купец. Конкретнее — скупал пушнину у корелов по дешевке в обмен на железо, возил на Ладогу, там продавал дороже. Так и запишем, спекулянт. Обстоятельства пленения? Попался на пути обратно, шел вдоль западного берега озера на лодке с восемью гребцами, вон она на берег вытащена. Часть народу даны убили. часть забрали в плен. Кто еще в плену — список имен его спутников. Из команды чернявого выжило четверо, включая его. Опять пошло нытье на тему "Отпустите, вам же легче будет". Бить не стали, завязали ему рот. Сунул ему на подпись протокол, с подписью "С моих слов записано верно", дата, подпись. Тот помычал — не силен в русском языке. Получил подзатыльник — таким уважаемым людям как мы верить нужно на слово. Покрутил карандаш в руке, помычал удивленно, и что-то написал. Отнесли его обратно.

Начали таскать по одному теперь его спутников. Вопросы те же, ответы тоже. Дата, подпись, протоколы в папку.

— Зачем так сложно? — Торир наблюдал за моими телодвижениями.

— Потом слова их сравню, вдруг обмануть хотят? Так и поймаю, да выведаю, почему обманывают.

— Хитро придумано, — Торир почесал голову, — Следующий!

По одному таскали остальных. Они оказались с балтийского побережья, добывали и возили янтарь на продажу на Ладогу. Командовали ими два брата, старший погиб, младший перед нами. В двух их лодках было двенадцать человек, в живых осталось только шесть, все легко ранены. Нормальные мужики, вроде, не то что этот спекулянт. Сидят вон хмурые, отпустить даже не просят. Закончили со взрослыми, перешли на подростков.

Подростки оказались из рыбацкой деревни на севере. Сами корелы, имена трудные, как у финнов в мое время. Их даны ограбили как нас в свое время, напали рано утром на деревню, жителей, кто убежать не успел, перебили, а этих пленили чтобы продать как рабов. Девчонку одну жалко, самую старшую, ее еще и изнасиловать успели, и не раз. Остальных не трогали, девственницы дороже стоят при продаже. Их тоже пока связали, да положили на прежнее место.

— По обычаю, что теперь с ними делать-то со всеми, Торир?

— Что в бою взято — то наше. Рабы тоже. И товар. И лодки.

— Н-да, сурово у вас тут. Тебе они нужны?

— Нет. Дома хватает. Моим может надо.

— Да блин жалко этих, мелкие которые. Что с ними будет теперь? — я все-таки не лишился еще остатков гуманизма.

— У нас — жить будут, да работать. Чего тут такого? — Торир пожал плечами, мол, дело привычное.

Ярослав вдохнул. Вот, точно, он же тоже раб, вроде нормально ему с мурманами. Но надо еще подумать.

— А с купцами этими как поступим?

— Товар — к нам, самих — на весла. На Ладоге, если есть кому выкуп внести, продадим.

— Просто у тебя, однако все. А если нет?

— Ну так в рабство продать, если кто возьмет, — Торир недоуменно на меня пялился.

— Может, в долг отпустим, особенно тех, с Варяжского моря? Вроде нормальные мужики.

— Будут в твоей доле добычи — отпускай, — усмехнулся мурман.

— Тоже верно, чего заранее гадать. Ладно, покормить их надо, одежки выдать из добычи, если надо, да тоже спать укладываться. Я только пока писанину почитаю еще раз, вдумчиво.

— И то верно, — мурман поднялся на ноги и пошел раздавать указания.

Утром отправили Кнута с частью команды за лодками, что на озере остались, а сами устроили совет. У нас тут проблема вывоза трофеев. Лодок тринадцать, нас — двадцать. Мы даже то, что с данов сняли не довезем, много слишком. Надо искать выход. В идеале — довести все лодки до Ладоги, там сдать за любые деньги. Как это сделать — непонятно. Надо бы Лиса подключить, но до него еще доехать надо, а это ополовинить экипаж. А вдруг еще кто нападет? Да и пленных куча, прыснут в разные стороны, и поминай как звали. Вернулся Кнут с первыми двумя лодками — думали на троих. Мозги плыли, аж захотелось курить. Давно у меня такого не было. Эх-х-х, был бы табак — я бы трубку сделал, как у капитана Врунгеля. Капитан Врунгель... О! А это мысль!

Мысль я озвучил своим мурманам, те покривились, потом оживились, потом прониклись. Нормальное будет развлечение после битвы, и полезное, и веселое. Только надо где-то взять пару лодок на четыре человека каждая. Прикинул, попросил Кнута взять пленного подростка, да до деревни их бывшей смотаться. Выбрали того, что постарше казался, он ни в какую не соглашается. После пары тумаков согласился, суровые тут способы убеждения. До обеда свезли все лодки данов с озера, приступили в разгрузке тел. Надо уже жечь, а то вонь уже стоит. Всех нарядил в прокипяченные тряпки, чтобы не заболели, и только в таком виде разрешал возиться с трупами.

Трупов было 432 человека. Именно такую цены заплатили мне даны за нападение на неприметный род на Ладоге несколько лет назад. Не сунулись бы — я бы тоже не выеживался. А так получите то, зачем пришли.

Кнут из разоренной рыбацкой деревни вернулся только вечером. Пацан пленный уже не сопротивлялся, мрачный как туча, тихонько пошел к своим.

— Там все сгорело. — махнул рукой Кнут, — если кто и остался, так в леса ушли, не найдешь теперь. Лодки две взял, как ты и просил.

От пленных послышался девичий плач. Видать, узнали, что стало с их селом. Я вздохнул, жалко ребят.

— Ладно, завтра у нас будет отдых, а вот пленным придется потрудиться. Покормите их, да пусть ложатся.

Утро было солнечным, ярким. Поднялись все мурманы, Торир им рассказал про нашу задумки, мужики оживились. Развлечений тут мало, любое отклонение от обыденности уже праздник. Пленных взрослых под такое дело тоже разбудили. Развязали их, построили, те потирали затекшие руки и ноги.

— Так! Слушайте меня. Есть у вас шанс добраться домой, да еще и с лодкой своей, и с частью товара.

— Ой вей! И Что таки должен сделать Самуил... А-а-а! Молчу, молчу... — затараторившего чернявого прервали легкой оплеухой.

— Так вот, чтобы отработать лодку да половину товара, надо донести вот это послание Лису на Ладогу, — я достал пару листочков бумаги.

На листочках были написаны наши координаты, кратко описан бой, и просьба прислать людей за долю малую для перевозки трофеев. Все это было на двух языках, чтобы не подделали, на русском и словенском. Да еще и печати стояли, моя с серпом и молотом, и Торира, с молниями.

— Кто первый дойдет до Ладоги и передаст Лису это, тот забирает лодку, половину товара, и идет спокойно домой. Кто придет вторым — на Ладоге разберемся, может, и вам чего перепадет. Вот вам транспорт, — я ткнул в качавшиеся на озере четырехвесельные лодки, — выход прямо сейчас. Определите, кто пойдет, и за дело.

Пленные сгрудились, две группы обсуждали услышанное.

— А мы на двух лодках были, обе отдашь? — это с Балтики спрашивают.

— А вы обе домой довезете?

— Не-а...

— Ну а чего спрашиваешь? Давайте быстрее определяйте гребцов, потом поесть, и в путь.

— Оружие дадите?

— Копья дановские да щиты, вам хватит.

— О! Это дело! — народ оживился, жизнь налаживается.

За пятнадцать минут разобрались, кто идет, а кто остается. Покормили гребцов, дали еды на пару дней, вывели лодки с ними подальше от берега.

— Раз! Два! Три! Поехали! — мужики без суеты, мощными гребками двинули посудины на юг. Теперь только ждать. Ну, не только, ладно:

— Господа! Делайте ставки! Первая Ладожская Регата началась! Кто ставит на то, что первым придут хазары? Так, я вижу интерес у Атли. Нет? На Балтику ставишь? Запишем.

Блин, а ведь реально весело пошло! Мурманы азартно ставили на ту или иную лодку, на разницу в приходе их обратно, да и на срок их в пути. По лагерю шли обсуждения тонкостей местных течений, ветров, погоды, способов управления на веслах, режима гребли. Я в этом не участвовал, только ставки принимал. У меня было занятие поинтереснее. Я переписывал трофеи.

— Меч, пятьдесят сантиметров, состояние удовлетворительное, без украшений, три штуки. Щит овальный, с умбоном, дубовый, одна штука. Копье, наконечник листовидный, с перекладиной. Это рогатина? Странно, я думал у нее два зуба должно быть, как у вилки. Ладно, рогатина, наконечник...

Записная книжка пополнялась новыми строчками. Еще там, на Ладоге, я договорился, что если мне будет что-то надо из трофеев, я беру в свою долю, без продажи на торге. Вот я и выяснял, что из этого всего мне надо, а что не очень. Пока ничего путного не попадалось. Ну хоть рассортировал добычу, бирки на мешки с добычей прицепил, да шмотье кожаное и доспехи от крови отстирали в озере. До вечера переписывал трофеи, самым ценным оказался бочонок с серебром, на лодке нашли. Его аккуратно пересчитали, там гривны были, и печатью из смолы закрыли. Не то чтобы боялись что наши украдут, но на всякий случай заделали. А то пригонят судно транспортное с Ладоги для перевозки трофеев, а в пути случится "утруска и усушка" военной добычи — с кого спрашивать? Подумали, и остальные мешки опечатали. Теперь у нас в лагере чистота и порядок. Только трупы смердят.

Костер с данами зажгли в полдень, да потом еще дрова из леса до вечера таскали. Трупов было много, дров, необходимых для сожжения, соответственно тоже надо много. По лагерю стоял запах жженого мяса. Причем мой мозг понимал, чье это мясо, поэтому я сидел на диете, аппетита у меня не было, да и тошнило постоянно. Так и вегетарианцем стать недолго, вон, уже мужики на этот счет прикалываются. Мол, переходи на траву, как конь будешь. И спать в стойле. Хохмачи, блин.

— Как думаешь, когда придут за нами? — подошел Кнут, — Да и придут вообще?

— Придут, я там такое расписал Лису, что сам приедет, вот увидишь. Лишь бы гребцов у него хватило.

— Три или четыре лодки мы и сами оттащим, а остальные если не заберут бросать придется.

— Да на доски их пустим, если что, да и загрузимся ими. Доски-то на Ладоге в цене, сам видел.

— И то верно, — повеселел корабел, — а по дням как?

— Я думаю, если все нормально будет, дня два-три они туда, потом столько же или больше обратно. Дней семь, и станет ясно. Ну еще два подождем, на всякий случай.

— О! Здорово! А то у нас дрова кончились, надо пополнить. Да корпуса протянуть. Да машину Обеслав пока посмотрит.

— Кстати, где он?

— А вон он, с пленными сидит...

Мой племянничек сидел у костра со связанными пленными, и что-то им рассказывал. Они возраста примерно одного, вот и общаются. Решил уши погреть, чем там молодежь нынче интересуется. Незаметно так, бочком, со своей записной книжкой в руках подошел к ним.

— ... гул стоял, от того и проснулся. Даны вечером на кораблях были. Утром своих искать собирались, тех что за лодкой с парусом странным большим пошли. Я проснулся от гула того, глядь — чудище пятиглазое! Страшное! Огнем глаза горят ярко, да дышит так... Пых, Пых, Пых! И давай чудище то данов убивать! За нас, рыбаков, мстить! То Хозяин озерный послал, нас выручить. Даны кричат, а чудище все не успокаивается, огнем их жжет, дыханием своим губит. Они уже и в плавь бы бросились, да то мы на озере свои, они тут чужие, чудище бы их забрало. Они гибнут, я а рад, отомстил за нас Хозяин озерный, не дал в обиду детей своих верных. Потом уже вы пришли, добили данов..., — старший, тот что ходил к рыбацкой деревне, рассказывал свою версию ночного боя.

— Хе-хе, чудище. Да мы то были, и днем тоже мы, только парус весь не разворачивали. А гул то от машины моей. И глаза его — то мы прожекторы установили, — Обеслав посмеивался над сверстниками, да еще и словечки мои в речь вставлял, понты детские они и в Африке понты.

— Врешь поди? — парень недоверчиво посмотрел на него.

— Да с чего вдруг? Машину ту я запускал, и прожектора ставил. А потом мы из винтовок постреляли, да и высадились чтобы добить. Они у меня батю убили, даны эти.

— У нас тоже никого после них не осталось, — девчушка, которой больше всех в плену досталось, старшая, грустно произнесла это, и положила голову на плечо парню.

— Они к нам четыре лета назад по осени пришли. Папку моего, да братьев его побили, мы в лес уйти успели. Зиму пережили, потом к нам Сергей пришел, странный такой, он вас на разговоры тянул, — Обеслав рассказывал нашу историю.

— Колдовал что-то, я тебе точно говорю — оживилась мелкая девчушка, — я видела.

— То не колдовство, то письмо. Он писать любит, мы для этого ему из дерева делаем штуку такую специальную, бумага зовется. Я тоже так могу писать, он научил. Он многому научил, машины делать, трактор, железо доброе плавить, да рыбы много на озере брать.

— Мы тоже много брали — это второй пацан, поменьше, — бывало, целую лодку отец привозил.

— Ты нашу лодку видел? Вот мы ее за полдня всю рыбой набивали, там под тонну выходило, — Обеслав гордо посмотрел на сверстников.

— Сколько? — в тоннах тут не понимали.

— Ну, вот если это — он достал магазин от винтовки, — полтора килограмма, то много сотен таких вот по весу.

Магазин пошел по рукам. Руки были связаны между собой, забыли их развязать, да и просто так легче было.

— Сотни таких вот!?— старший посмотрел на Обеслава, — Врешь, небось?

— А чего мне вам заливать? Сами и посмотрите вскоре.

— Да как мы посмотрим-то, доля рабская, тяжелая, куда теперь — сами не знаем, — старшая девчушка приуныла.

Разговор сворачивал в нехорошее русло, сейчас он им наобещает кучу всего, а потом балаболом выйдет, если по-другому все пойдет.

— Обеслав! Познакомился уже? — я подошел к костру, пленные поежились при виде меня, и сбились в кучу, — Тоже страдальцы, от данов натерпелись. Ладно, потом пообщаетесь, дело есть.

Обеслав махнул ребятам рукой, и пошел со мной.

— Что за дело-то?

— Дело об одном очень разговорчивом мальчике, — я посмотрел на племянника.

— Ты про этих? Ну а разве... А как с ними дальше будет-то?

— А не знаю. Их с меча взяли, по обычаю теперь в рабстве прибывают, — я развел руками, — пока.

— Так давай их себе заберем, у нас людей не хватает, а эти без роду без племени верные будут, — пацан, кстати, дело говорил, молодец.

— Ты понимаешь, что если мы их себе возьмем, вообще без добычи останемся? Только с ними и придем?

— Да хрен с ней с добычей!

— Не ругайся!

— Извини, наслушался от... некоторых, — он еще и хамит, послали небеса племянничка, — добычу мы сами себе сделаем. Что они предложить-то могут? Сами как звери живут, ни сортира теплого, ни трактора, конями пашут! Даже на Ладоге! Гвоздь выпал из ЗИПа — так чуть не налету схватили! Проволоку мою, которой прожектора укреплял, чуть не уперли, потом еще и выкупить пытались. С мурманами на торг ходил, стекло оконное посмотреть в рубку капитанскую — так нет его! Только стаканы какие-то, да побрякушки! Я...

Я выпал в осадок от речи четырнадцатилетнего подростка в девятом веке. Гвоздь у него из ЗИПа выпал! Дурдом! Нет, нас точно сожгут, колдунами посчитают.

— Ты это, закончил речь за прогресс?

— Ну да, тут мало прогресса этого. Чего нам от них надо? Добыча — брать тряпки те отстиранные да мечи плохонькие? Нафик такое счастье! — не ну точно надо учить этикету, и самому за языком следить, — Короче, если ты как старший родственник и глава рода у меня совета спросишь — надо людей брать! И не торговцев тех, а этих, рыбаков.

Сказал, как отрезал. Да еще и дельно сказал.

— Ладно, мыслишь ты правильно, люди нужны. Только что ж ты друзей своих не развязал даже?

— А вдруг убегут? Посидят, чай не князья. Всем спокойней будет, и им тоже.

— Ну хоть угостил бы чем, там от данов куча всего осталась.

— Это можно, — пацан направился к костру с мурманами, те встречали его приветственными криками, племянника тут уважали за его работу с машиной.

Я же направился к Ториру поговорить про пленных. Торир в целом был не против их мне сплавить, особенно с учетом того, что все купоны на скидку, деньги те бумажные, ему уходили. А мне так только с продажи лодки перепало. Да и с Лисом договор соблюдем, мы ж их продавать не будем, себе возьмем. Проговорили до ночи про добычу, как делить, что кому надо. Торир тоже не впечатлился от оружия и доспехов данов. Пару лет назад бегал бы счастливый от такого улова, а сейчас у него и так форсовый комплект, как и у всей команды. Договорились, что еще по одному сделаем ему в деревне, и ладно будет. Плюс бизнес его по хлебу в гору сейчас пойдет, с таким-то скидками, вот и заработает себе на безбедную старость. Да мы еще товара дадим, смолы, дегтя, стекла в бутылках, да цацок металлических, что сплавить не удалось. Вроде все довольны, осталось дождаться Лиса.

Ожидание несколько затянулось. Мы убрали в яму остатки от костра на котором жгли тела данов, организовали сортир на три очка, одно для пленниц, отдельное. Сортир мурманы еще у меня видели, мы для них специально делали, вот и вспомнили про том, как здорово, когда в лепешку чужую не наступаешь в лесу. Давно привели в порядок оружие, сложили, рассортировали и упаковали добычу, организовали гарнизонную службу. Перебрали паровики, сидели теперь с Обеславом на пляже после купания в прохладном озере, и обсуждали будущие модернизации судов. По воде гонял на парусе Кнут, развлекался. Я ему идею про водные лыжи подкинул, но экстремалов тут не было, а мурманы плавать особо не умели и не хотели. Если бы не остатки запаха костра от сожженных данов да общий антураж девятого века, можно было представить себе, что отдыхаешь в санатории. Лес, озеро, костер, пляж. Лепота.

— ... Так вот, винта два надо, и на каждый по паровой машине. Еще придумать, как их сильнее сделать, а то пара много просто так уходит, — Обеслав закончил мысль.

— Да чего там думать, еще цилиндр приделать, и пусть из одного во второй пар тот идет. Давление меньше — значит, второй цилиндр надо поменьше... Или больше?.. Ход рассчитать, узлы дополнительные. Еще и холодильник тогда меньше станет. Двойного действия машина будет! Так, вроде это называлось.

— И коробку передач большую надо, и цепи убрать. С ними мороки — ужас! А прожектор надо на нос поставить, да на корму, ночью ходить.

— Кстати, да, идея хорошая.

— Да для стрелков защиту получше, вроде как домик малый, со всех сторон чтобы.

— Да нафик этих стрелков, башню надо делать, да ствол посильнее. Две штуки, на носу поставить одну и на корму. И поворотными их сделать, чтобы с борта стрелять можно было.

— Башню — деревянную? Как в крепости?

— Не, металлическую можно, и деревом внутри отделать. Баллоны сильно побольше только...

— Едут! Едут! — с лодки Кнута раздался крик на скандинавском.

А что? Я уже чуть-чуть понимаю этот язык, ну слов сто-двести, наверное.

Кнут направил лодку к пляжу. Народ вскочил, начал облачаться в доспехи. Со стороны мыса шли в нашу сторону двигались две точки. Через некоторое время мы увидели, как наши пленные, хазарин со своими людьми и балтийцы, изо всех сил гребут к нашему берегу. Народ чуть расслабился, начался ажиотаж со ставками. Еще чуть-чуть, и в нашей регате определится победитель, часть богатства поменяет своих хозяев в нашем маленьком коллективе. Мы с Ториром ставки ограничили, чтобы конфликтов не было.

Хазарин и балтийцы шли ноздря в ноздрю. Но на последнем участке, балтийцы не подкачали, и таки вырвались на половину корпуса, на корпус, на два... Чуть не влетели прямо в лес, из лодки выпрыгнул мужик и побежал ко мне, потрясаю бумажкой.

— Вот... Мы... Первые... — задыхался балтиец.

Я развернул бумажку, позвал Ярослава. Тот прочитал пометку в ней на словенском: "Лис. Идем. Ждите.". И печать та, что я ему подарил, с соколом атакующим. Подошел чуть пошатываясь Самуил.

— Не успели, не успели! — горевал хазарин, — Обошли, гады! Не успели!

— "Не плачь, девчонка, пройдут дожди", — я процитировал отрывок из песни, мурманы взорвались хохотом, — "Солдат вернется, ты только жди". Поздравляю команду "Балтийцев" и их болельщиков! Господа, пойдемте к тотализатору!

Посреди бывшего лагеря данов, обжитого нами, стоял наспех сколоченный стол с доской объявлений. Там были расписаны ставки. Началось распределение выигрышей. Хазарин продолжал ныть, крутился под ногами. Потом, правда, успокоился, и с интересом наблюдал за процессом. Правильно, чего ныть-то? Проиграл — веди себя спокойно.

— Лодки! Много! — мы оторвались от расчетов.

На горизонте показались лодки, и впрямь много. Да еще и все разные. Пузатые купцы, узкие военные, ни рыба не мясо — это видать попутчики. Лодки остановились достаточно далеко от берега.

— Это Лис, караван они вдвоем с Волком ведут, — Самуил прошептал мне на ухо, — как там с моим товаром?

— Да успокойся ты! Разберемся. Обещаю, не помрешь с голоду, — я наблюдал, как с большого купца сходит лодочка, в ней четыре человека.

Лодка причалила к берегу, и с нее сошли братья, что держали Ладогу — Лис и Волк...

— Мы уже думали сгубили вас даны. А тут среди ночи паника в городе, в детинец эти двое — Лис показал на наших капитанов команд, — ломятся, орут, что от Сергея, со срочным сообщением. Их "отоварили" по-свойски, да в холодную до утра. Потом ко мне привели, и как началось! Рассказали мне про лодку странную, про чудище, что данов ночью поело, да про пятнистых, что их добили. Я даже к Белимиру сходил по поводу чудища. Тот плечами пожал, сказал что всякое бывает. Письмена ему твои показал, он с договором нашим сверил, сказал что ты писал. Мы как раз караван собрали, уже время-то позднее, обратно можем не успеть. Людей на весла с собой привезли, как ты и просил... Про половину мою помнишь?

— Да помню, помню, — мы с Лисом пили пиво у костра, мурманы хвастались приезжим победой над данами, — у тебя забудешь.

— И то верно, — Лис улыбнулся, — так вот, люди те на весла которые — это Гостомысла люди. Он их к нам послал лодки рубить, на другое лето поход будет, на полдень пойти хочет, на хазар. Прислал он двенадцать дружин, десять я тебе привел, как раз по лодкам захваченным.

— Интересно получается! Теперь что, лодки я продать не смогу? Добычу тогда как делить будем? Так-то мы точно не договаривались.

— Так-то оно так, не договаривались. Но и в накладе не останемся. Гостомысл прислал серебра, людей нанять, чтобы лодки делать, вот его и поделим. А остальная добыча — как в тот раз.

— Хм, ты чего, спровадить их побыстрее хочешь? Людей этих?

— Да, — Лис виновато посмотрел на меня, — люди опасные, уже на торге проблемы были. Быстрее отправим — для Ладоги лучше. Да еще и от Гостомысла чего может перепадет, за быстроту выполнения поручения его. Нам те лодки как урок дали сделать, за этот год, как и кормить всю эту дружину.

— Урок — налог? Ну, типа дань, но на всякие общие нужды она идет?

— Ну да, Гостомысл серебро и мех берет, на дружину, походы...

— Ясно, можешь не продолжать. Всяко лучше захребетников не год кормить, а месяц, это я понимаю. По добыче... Я ее рассортировал, перебрал, в мешках она теперь. Делим как договаривались, кроме пары моментов. Купцы-пленники, те что к тебе на лодках шли, я их отпускаю. Балтийцев со всем товаром, хазарина — на лодке, но без товара. Лодку вторую балтийцев...

— А чего они балтийцы? Вроде на Варяжском море живут...

— А у нас так его называют, Балтийское, вот и ляпнул, — я покраснел, спалился на мелочи.

— Где обитаешь, так и не скажешь? — хитро прищурился Лис.

— Не, не скажу. Так вот, вторую их лодку себе на прицеп возьму, ну, нашей мы потянем, да и продадим кому на аукционе.

— Лишнее это, сейчас никто не возьмет, — отмахнулся Лис.

— Блин, жалко оставлять! Хорошая посудина, крепкая, я смотрел.

— Может, как Ждану кому ее отдашь?

— Посмотрим, на Ладоге видно будет. Так вот, пленников тех что с рыбацкой деревни я себе возьму. Серебро, то что в бочонке было, просто пополам поделим. Как тебе мысль?

— Пленников — забирай, серебро — не дам. Могу тебе на серебро то товара на Ладоге взять, какого хочешь, но серебро не дам, — Лис жестко посмотрел на меня.

— Хм, скажи, а серебро-то тебе зачем? Палат каменных я у тебя не вижу, долю свою ты куда деваешь? Под матрац? Ну, в кубышку?

— Да если бы, — Лис махнул рукой, — на зерно она идет, доля та. Ладогу кормить.

— Просто так!!??

— Не, в долг, я зерно с полудня беру, люди у меня его по зиме в долг берут, работы разные выполняют, крепость строят, лес рубят. Голодно сейчас. Третий год земля плохо родит, — грустно закончил Лис, и вздохнул.

Я посмотрел на мужика с искренним уважением. Я думал он взяточник обыкновенный, а он оказывается тут народ от голода спасает, да еще и город развивает. Сильно Лис поднялся в моих глазах после этих слов. Врать ему резона вроде нет, по внешнему его виду не скажешь, что он олигарх, живет в детинце, на служебной, так сказать, квартире. Вот бывают же люди правильные в любом времени!

— Извини, не знал. Правда не знал, думал, себе в карман, ну, в суму работаешь.

— Да какая там сума! Хватило бы зиму на Ладоге всем пережить — и ладно. Поэтому я и хочу народ пришлый сплавить побыстрее, зерно от них на торге дорожает.

— Ну да, ограниченное предложение, повышенный спрос, цена вверх, — я отхлебнул пива.

— Вот сейчас я мало что в речи твоей понял, но суть такая, — Лис плеснул себе еще пенного, — так что серебро не отдам, самому надо. Что тебе из товаров предложить? Железо? Смола? Стекло? Это есть...

— Да нет, — я пожал плечами, — мне такого не надо. Лучше свинца, олова там, меди можно. Минералов, ну, камней, которые вы в ремесле используете, их побольше можно, да разных. Сера, кстати, есть? Вонючая такая, желтая?

— Смотреть надо, на торге много чего есть.

— Ну вот ее, если найдем, да еще семян бы мне, на высев на другой год, лен, ячмень, овес. Живность можно, телят там или корову, коня наверно не надо...

— Странно, вроде и сила за тобой большая, а семена просишь. Выходит, нет у тебя даже овса? — Лис раскусил меня.

— Ну а тебе-то от того только радость — опасность меньше. Раз я о такой простой вещи прошу, да?

— Верно, верно... Странный ты все-таки, — Лис поднялся на ноги, — давай уже спать, завтра путь длинный.

— Да чего тут идти-то? Вон, мужики на веслах за пять дней туда-обратно смотались.

— То до Ладоги близко, я с караваном пойду, — Лис порылся за пазухой, и вынул сложенный листок моей бумаги, — это помощнику моему дашь, с ним по добыче и закупке разговаривайте.

Утро началось с организационных мероприятий. Людей Гостомысла по лодкам распределить, трофеи загрузить на них, окончательно утрясти вопросы с Лисом. Теперь караван с зерном отправиться по Неве на запад, а мы с дружинами новгородскими — на Ладогу. Построил перед выходом наших "гребцов", балтийцам выдали оружие и отдали лодку с товаром. Хазарину вернули лодку, товар из нее, меха там всякие, что он у корелов брал, себе взяли. Хазарин погоревал, попричитал, да и успокоился. Голова есть на плечах — еще заработает. Попрощались с ладожцами, и вышли в поход.

Наш общий караван растянулся сильно, мы шли впереди, буксировали вторую лодку балтийцев. До Невы шли толпой, потом Лису на Балтику, нам — на Ладогу. У Невы покричали друг другу счастливой дороги, и пошли каждый в свою сторону. Теперь шли быстрее, лодки дановские без товара считай, военные суда, не купцы, ходкие посудины. Да и мы парус наконец расправили полностью. Лодка-то балтийская маленькая, под парусом вытянем. С одной ночевкой обошлись, и прибыли на Ладогу.

Помощника Лиса я чуть не прибил. Нудный, кропотливый, до каждой закорючки докапывается! Еле сдержался, пока мы добычу расценивали да свою долю бумагами на скидку для Торира брали. Потом еще два дня он мне комплектовал лодку домой.

Набрал я на всю свою долю свинца да олова, меди взял, семян и живности. Торир вообще ничего брать не стал, сказал, на своей лодке придет, закупится, у него тоже немало получилось, с учетом бумаг на скидку для торговли на Ладоге. Наличность же, которая образовалась после продажи лодки балтийцев, я потратил на всякие полезные вещи. Лодку удалось продать за десять гривен, по пять на брата получилось нам с Ториром, и я пошел на торг, менять деньги.

Наверно, тут еще долго слухи ходить будут, как дурной хлопец гонял по всему рынку, да просил показать монеты, искал разные. Я решил стать первым нумизматом. Просто прикинул, что летопись, которую Буревой в деревне должен был начать писать, без материальных свидетельств толку не имеет. Вот и решил сделать подарок будущим историкам — собрал коллекцию монет, всех, что были разные на торге. Даже гривну одну под это дело оставил. Каждую монетку завернул в мешочек, да записку приделал. Откуда такая, как ценится, как соотносится с другими, где хождение имеет. Монетки тут разные, круглые и квадратные, гладкие да угловатые, мелкие и большие. Сидел на обратном пути, перебирал их, Торир комментировал, помогал значит с коллекцией. Смысла в ней он не понял, но по моей просьбе рассказывал про каждую монетку. У меня чуть не половина оказались порченные, обрезали тут по краям серебро. Потому и форм столько разных. Я думал они по номиналу отличаются, например, круглая и шестигранная, а оказалось — просто обрезанные. Так что часть монет пришлось из коллекции убрать, теперь у меня золотой запас есть. Ну, серебряный, ладно.

Обратно шли по приборам и ориентирам, быстро справились. Только вот не смогли найти нашу заводь. Вроде место то, вон пляжи песчаный, вон пролысины, там где лес рубили, вон скала приметная. А заводи нет! Кусты сплошные да деревья. Правда, деревья зашевелились, и ушли куда-то вглубь. Открылась лодка мурманов, вытащенная на берег, да людей родных увидел, руками машут.

Зашли в заводь. Не успел сойти на берег, как на шею бросилась Зоря.

— Родимый мой! Дошел! Думали, сгинул! Месяц-то уже прошел две недели как.

Я обнимал жену, вдыхал запах ее волос, гладил по голове.

— Ну прости, милая, прости. Задержаться пришлось, дело большое делали...

— Ой! Да вы голодные наверно! Пойдемте к столу! Мы сейчас все поставим, хлеб из нового урожая уже!

— И то верно! Кормить мужиков надо! — подошел Буревой в камуфляже.

— Да и бражка готова новая, — это Кукша.

— Как же я по вам всем соскучился! — я сгреб подошедших родственников в свои объятия.

Мы крепко обнялись. Все. Я Дома.

2.Деревня на Ладожском озере. Осень 859 года.

Мы быстро раскидали товары с Ладоги по сараям, потом разберемся. Пленных подростков, которых до сих пор не развязали, да еще и на глаза повязки сделали, занесли в сарай, пусть еще полежат, с них не убудет. А то на Ладоге старшие порывались дать деру, вот и обезопасились. На кормежку и водопой их развязывать будем, а пока пусть "промаринуются". Приезд наш отметили знатно. Мы выставили подарки с Ладоги, даже вина чуть взяли на остатки наличности. Стол ломился от яств, мурманы оказывается с Буревоем четыре раза на сейнере за рыбой ходили, насолили да навялили кучу, жира наплавили и клея запасли. Урожай в этом году был больше, помогло видать наше продвинутое земледелие в виде переноски снега на поля да сев по очереди разных культур. Наконец, уселись, и я двинул тост:

— Ну, за встречу!

И пошла пьянка! Утолили первый желудочный голод, начали утолять информационный голод тех, кто не был с нами в походе. Рассказали про Ладогу, про данов, про бои и победы. Про Лиса да Волка, про добычу крупную, да регату весельную. Про договоренности с властями, про то, что у нас теперь есть агент торговый, Ждан. Ясное дело, чуть преувеличили, но тут так все делают, это нам не в минус. Торир потом долго рассказывал про планы свои, мурманов посвящал в новые договоренности. Реализация нашей добычи и договор с Лисом — это позволило ему заключить на пять лет вперед сделок по зерну, по внутренним словенским ценам. Теперь мы можем их долго не увидеть, надо зерно возить. Мы чуть даже расстроились, ну да ничего, будет в наших краях — заскочит в гости. Засиделись чуть не до утра. Тем более, что освещенность в нашем поселке сильно упала. Буревой достроил крепость, да не одну! Потом все мне должен показать да рассказать.

А ночью меня огорошили новостями. Я только полез с любовью к Зоре, только начал гладить да ласкать, как был отодвинут на край кровати, и ошарашен обухом по голове. Обухом выступала новость о том, что я скоро стану папой. Так что я вообще почти не спал, радовались с женой новому пополнению. Лишь бы все прошло хорошо, без осложнение.

На следующий день провожали мурманов, им еще на Ладогу идти, зерно брать людям мурманским, торопятся. Лодку их загрузили нашим железом, стеклом, остальное под зерно будет. Лодку мурманы, которые провели тут все лето, держали в порядке, да и Буревой помогал. Спустили на воду, добавили припасов, выдали мурманам еще доспехов — тоже дед постарался. Еще добавили книжек записных, и канцтоваров — это подарки для Лиса и Белимира, Торир обещал передать. Пора прощаться.

Видели бы вы лицо Кнута, когда он выплывал из заводи! Такая тоска, такая печаль! Ну да, на веслах это тебе не под паром ходить. Да и гребцы, которые ходили на нашем тримаране, тоже что-то не излучают оптимизма. То сидишь себе в ячейке стрелковой, да на озеро пялишься. А тут деревяшкой здоровенной ворочать приходится, кому ж такое понравится? У Кнута же еще и другая печаль была. Его договор по строительству у нас лодок и получения на руки компаса и приборов мог отложиться на неопределенный срок. Перевозка зерна по договоренностям Торира могла занять много времени, и не известно, будет ли возможность доделать то, что он обещал. Проводили мурманов, да пошли в нашу крепость — я собирался принять отчет у Буревоя по проведенным работам и имеющимся запасам.

Отчет принимал на натуре, то есть со стены крепости. Крепости номер один. Она проходила по валу, отделяющему нас от озера, потом вдоль заводи, оставляя метров двадцать твердой земли. Крепость была квадратной, две других стороны проходили по вновь образовавшимся после вырубки деревьев полянам. По верху крепости были подмостки, на которых мы и сидели. Высота стен была метра четыре-пять, в принципе, преодолеть можно, если сопротивления не будет. Но мы же не голые стены-то оставим! Мы же их оборудуем противодиверсионными и защитными сооружениями! Ворот у крепости было двое. Одни выходили в сторону поля, вторые — в сторону заводи. Вал возле озера лопатами обработали так, что подняться с воды на него практически нереально, но при этом самой крепости не видно. Здорово получилось. Как и защитная маскировка входа в гавань. Ее сделали в виде лодки, заполненной землей, да насадили молодых деревьев и кустов повыше. Специальной веревкой, если надо выплыть, устанавливали вдоль заводи, обратно возвращали слегами.

Вторая крепость появилась из-за чересчур хозяйственного Буревоя. Люди есть, бревна есть, трактор есть, а мы все не возвращаемся. Дед сначала сделал с мурманами себе еще два поля, бревен стало еще больше. Потом подумал, и решил, что второе защищенное место не помешает, и соорудил вторую крепость, впритык с первой! Она стояла дальше от озера, была связанна воротами с первой, и была недоделана. В ней были еще ворота наружу, в сторону Перунового поля. Пока ей не пользовались, дед внутри складывал бревна и остатки деревьев, коих все равно осталось очень много.

Много вообще было всего. И руды намыли, и чугуна наплавили, и поташа наделали, и тканей настрочили, и овощей запасли, и зерна намололи. Мы, как Кощей над златом, сидели на грандиозных ресурсах по местным меркам. Род мой и мурманы постарались на славу за полтора месяца. Крепости были метров по триста по каждой грани. Теперь у нас был защищенный прямоугольник шестьсот на триста метров забитый разными полезными штуками. По расчетам Буревоя, наш род из пятнадцати человек мог выдержать на существующих ресурсах чуть не двухлетнюю осаду. Кстати, о пятнадцати человеках, надо пленных проверить.

Пошли к сараю, по дороге рассказывал Буревою о наших новых жителях.

— Рабы значит, — дед почесал бороду, — а что мы делать с ними будем? Нам, вроде как и не надо ничего.

— Это пока не надо. Я тут смотрел на работу твою, очень круто, ну, здорово вы все сделали. И пара мыслей появилась. С кирпичами у нас как?

Буревой произнес фразу, которая означала большое, очень большое количество, только вот она была нецензурная.

— Это хорошо. Они там же, возле болота?

— Да. Мы когда мыли руду, много сделали. А вот руды — мало. На прежнем месте руда кончилась, пришлось идти вдоль берега болота, по пути кирпичи делали. Часть, правда, только на солнце просушилась, не до рубки дров было. Выход новый железа нашли, но из него кислоты меньше, а фосфора этого твоего — больше. При плавке более хрупкий чугун выходит, — дед горестно вздохнул, — даже не знаю что делать.

— Ну ты сильно не расстраивайся. Сколько чугуна заготовили?

Опять фраза из непереводимого народного фольклора. Блин, да когда ж они успели-то все!

— Молодцы! Все вы молодцы! Летопись как?

— Дошел до сего дня, дальше уже вместе писать будем.

— Я там монеток привез разных, тоже положим для потомков к летописи. А вот и наш сарай.

Мы вообще-то Кукшу охранять его поставили, но что-то двери открыты, и пацана нет. Изнутри голоса раздаются. Зашли с дедом, увидели как Обеслав и Кукша кормят с ложечки связанных картошкой.

— Здорова. молодежь!

— А мы тут это... вот... покормить решили... — замялись мой пасынок с двоюродным братом.

— Это вы правильно придумали, молодцы. Как закончите, сарай закрыть не забудьте. А тот вон тот очень прыткий малый, да девица его тоже кузнечик тот еще.

— Хы-хы, кузнечик! — Кукша и Обеслав заржали, пленные сидели грустные.

Я вообще-то никакого желания держать их в рабах не имел. Мне нужны жители, полноценные члены нашего маленького общества. А как их в этом убедить? Как добиться лояльности? Они ведь гордые тут все, могут и деру дать, да сгинуть в лесу. Не хочется такого результата, вот и решил я на контрасте действовать. Пусть связанными пока побудут, понервничают, смирятся с судьбой своей рабской. А потом мы их чуть приподнимем — благодарны буду. Будут благодарны — еще приподнимем. Так, глядишь, и вольются в наш коллектив, и станем мы им второй семьей. Я не зверь, но какие тут другие варианты?

По местным обычаям я вообще их продать могу, как скотину, мне слова никто не скажет. Гуманизма тут нет, только сила. И они это тоже прекрасно знают. Чуть дашь слабину, получишь копье в пузо, это я по рассказам на Ладоге понял, да по поведению Лиса. Вот и приходится быть жестким, чтобы значит сила та видна была всем. Боятся и уважают тут только одновременно, и только в нашей деревне все по-другому. Значит, надо совершить медленный переход в их мозгах от концепции власти от силы к концепции власти от ума, от подавления к сотрудничеству. Вон, Славик рассказывал, его тоже черном теле держали, пинки отвешивали. Потом, когда притерся, стали больше воли давать, да лучше относиться. Потом он уже сам никуда не хотел уходить, прижился у мурманов, и по-своему был счастлив. Так и тут надо сделать. После стресса перенесенного у них мысли все спутаны, надо их еще больше огорошить, да постепенно вводить в сообщество.

О моих планах подростки не догадывались, вот и грустили. Еще и эти два коня ржут.

— Так, отставить смех! Сами давно такие были, тощие да оборванные? Или может напомнить, как даны тут первый раз появились. Вон, идол стоит, туда сходите да посмейтесь.

Пацаны стали серьезными.

— Мы ж не со зла. Просто действительно на кузнечика похожа, — за обоих ответил Кукша.

— Сам ты кузнечик! — это тот старший, Юхо, вступился за подругу, — Ты мне только руки развяжи, я тебе покажу кузнечик!

— Ты бы тоже тут не сильно выеживался бы, — это я уже пленному, — если бы штаны в руках держал, подруга твоя бы не пострадала.

Это правда. Как показали опросы, бедную девчонку изнасиловали только потому, что их обоих даны забрали с сеновала, в процессе, так сказать. Гопники древние сделали вывод, что такую, порченную, дорого не продашь, вот и пользовали. Хорошо, что только парочка особо ретивых да молодых, остальные силы берегли. Таки образом, их роман и стал причиной насилия. Юхо от моих слов опустил голову.

— Ладно, с едой заканчивайте, вечером сбор в актовом зале. Кукша! Сарай закроешь, да охраняй их. Вечером еды принесем, тут еще пар дней переночуют, а потом уже будем дальше разбираться.

Мы с дедом еще поговорили про события лета, вроде все обсудили. На сегодня у нас выходной — это я объявил. И завтра выходной, сил набраться надо перед новыми свершениями. Поэтому день посвятил общению с семьей, рассказал про мысли о пленных. Народ в целом идею поддержал, надо теперь только реализовать. Поэтому расписали роли, да прикинули как кому себя с пленными вести. Обеслав теперь у нас брал на себя роль просветительскую, будет им рассказывать о жизни нашей. Кукша — силовую, следить за поведением да пресекать поползновения к побегу. Женщины и остальные дети жалостливую, кормить, одевать, да жалеть. Мы с Буревоем выступали в виде адвоката и прокурора. Я прокурор, жесткий, но справедливый, дед — адвокат, будет у меня всякие бонусы для пленных выбивать, причем так, чтобы они слышали. Из крепости пока их выпускать не будем, на хозяйстве посидят пока не притрутся.

Второй свой выходной я провел с Зорей. Лежали в кровати, я занимался прожектерством. Меня мысль о том, что у нас теперь все есть несколько пугала. А ну как обленятся, да и перестанут мои идеи поддерживать? Надо искать новую цель да масштабную, чтобы много времени ей посвятить. Тут супруга меня, кстати, малость успокоила. Пока народ с мурманами тут жил, самой большой проблемой оказалась скука. Со мной было весело, сложно порой, но интересно. Учеба, рассказы мои, придумки новые, все это добавляло разнообразия. А тут за полтора месяца народ с тоски уже Азбуку от корки до корки выучил, счет до миллиона освоили почти все. Даже в игры уже наши сами стали вносить изменения, карточки новые делать. Так что любые мои начинания род готов был поддержать, лишь бы не скучать.

Прожектерство мое было направлено на развитие села вместе с инфраструктурой. Я на Ладоге насмотрелся на кривые грязные улочки, понатыканные тут и там дома да сараи, и хотел у нас в селе этого избежать. Надо делать генеральный план села, и осуществлять его застройку. Плюс немаловажный фактор — я решил организовать бюрократию. Народу прибавилось, да и мои все подросли. Надо делать законы, порядки, документы, вводить перепись населения. А то у меня скоро ребенок будет, а я ему даже свидетельство о рождении справить не смогу. Для бюрократии же тоже помещения нужны, нужны архивы, нужна бумага, штампы, печати, да и прочее. Пленные опять же должны иметь явное свидетельство своего статуса, четкий сигнал, что его можно изменить, и видимое направление, в котором надо двигаться для изменения. Я тут поинтересовался, как рабов обозначают. Местные способы, вроде клейма, меня не устраивали. Его-то уже не уберешь, лучше штамп в паспорте сделать. С фотографией. Ну это потом.

Остаток сентября посвятил оформлению планов и разработке процедур. Пленные также жили в сарае, мы разве что развязали их. Они выли с тоски. Два раза в день Обеслав приходил с едой, кормил всех, и капал на мозги. Кукша пресекал попытки выйти из сарая, причем иногда даже с рукоприкладством. Женщины приходили периодически, и жалели подростков. Веселина так вообще "в тайне" носила им леденцы медовые, мы ее с дедом посылали специально. Раз в три дня водили их в баню. Мальчиков отдельно, девочек — отдельно. Хорошо еще, что после изнасилования, романтики "в горизонтальной плоскости" мы в сарае не наблюдали, видать, оба наших "маленьких гиганта большого секса" осознали причину насилия со стороны данов до подкорки мозга. В бане мы с Буревоем устраивали спектакли на тему "Не положено!" и "Ну давай чуть-чуть побольше им дадим". Роли расписаны, инструкции соблюдены, пленные на наши "разводы" велись. Мы подслушивали пару раз их разговоры вечерние, пока все шло по плану.

И по плану же настал момент, когда я собрал всех в актовом зале, и начал разъяснять политику партии:

— Родичи мои! Собрал я вас здесь, чтобы сообщить пренеприятное известие — у нас появляется бюрократия.

— Это вроде данов? Или болезнь такая? — спросил дед .

— Хуже, много хуже. Это та сторона жизни, которая очень нужна, но съедает много сил и времени. Пока мы жили тут в стороне от всех, только своим родом, обходились мы без писаных правил, документов, только на родственном отношении. Пленные же наши нам не родичи, и правила для них должны быть. А чтобы правила те они не нарушали, нужно подать пример. Самим тоже тем правилам следовать, чтобы не могли они сказать, что вы тут по углам гадите, а нам почему нельзя? Да и новые люди могут появиться, как их заставить вести себя правильно, по-Игнатьевски? Нужны законы. Я тут слегка поработал, получилось у меня пока для внутренней жизни нашей такой вот свод.

Я выложил на стол результат своих трудов. Прошитые отдельными бечевками лежали Административный кодекс, Уголовный кодекс, Устав, Конституция. Последнюю я зачитал в слух, она не длинная. Там определялись границы действия этих документов, географические, в соответствии с международными договорами (а у нас был такой, с Лисом), закреплены права на жизнь, труд, образование и медицинское обслуживание, жилье, свободу перемещения. Эти права распространялись только на свободных граждан, как и право на собственность. Помимо свободных граждан были еще две категории — зависимые, и гости. Слово раб я убрал, оно мне слух режет. Зависимые граждане делились на десять групп, от первой до десятой. В зависимости от группы применялись разные поражения в правах. Например, первая категория у нас лежала в сарае, и прав никаких у них не было. Вторая категория могла иногда ходить в пределах населенного пункта днем, пятая — круглосуточно, седьмая — выходить за пределы стен крепости, а десятая была практически свободна и не имела только право голоса.

Право голоса закреплялось за каждым гражданином, причем реализация его была через представителей. Представители были от семьи, рода, племени или населенного пункта. Семья определялась как муж, его жены, и их дети. Закладку на многоженство сделал специально, у нас тут перекосы по гендерным признакам даже у пленных.

Этим правом решались общегосударственные вопросы, ввод новых законов и правил. Им же выбирался глава общины, который занимался распределением ресурсов. Денежная система предполагалась позднее, как и налоговая, поэтому пока ресурсы распределялись посредством военного коммунизма, то есть все в одну кучу и из той кучи всем. Там вообще много закладок на будущее было, не реализованных, но надо чтобы народ привык ходя бы к этому.

Порядок приема новых граждан был также реализован через право голоса. То есть, если к нам придет кто со стороны, мы должны проголосовать вместе, и тем голосование определить, достоин ли кандидат быть членом нашего общества. А если нас станет много — то голосовали представители семей, родов, племен, как получится.

Общество, кстати, теперь называлось Государством. Глава государства пока не именовался никак, просто глава, это было предметом обсуждения. Административное деление было в зачатке, вся территория относилась к нашему селу, которое должно стать городом.

Конституция определяла также документы, по которым регулировались отдельные процессы в нашей жизни. Устав — воинские требования, Уголовный кодекс — ответственность за криминал, Административный — все остальное. Он как раз и определял повседневные правила жизни, порядок учебы, порядок перехода из зависимого гражданства в вольное зависимых граждан по "карьерной лестнице", по группам, порядок приема гостей на территории, их права и обязанности. Там же были перечислены службы и ведомства, которые у нас со временем появятся, и их род деятельности К ним относились управа, милиция, суд, тюрьма, медицинские учреждения, архив, картографическая служба, школа и университет, и армия. Армия была призывной и профессиональной одновременно, все вольные граждане должны быть готовы с оружием в руках защищать себя, это было одним из отличительных признаков от зависимых граждан, тем оружия не положено вообще.

Также большой раздел Административного кодекса был посвящен документальному сопровождению нашей жизни. Пока нет паспортного стола, этим должна была заниматься управа, а так как и ее нет — то ложиться это на плечи того, у кого на это есть время. Каждому, зависимому и вольному, гражданину выдавался паспорт, его бланк я тоже принес. Гостям выдавалась загранпаспорт, другой документ, похожий на паспорт, но меньше размером и со сроком действия. Получилось наоборот относительно моего времени, не государство выдает своим гражданам "загранник", а мы выдаем его приезжим из других стран. В паспорт я планировал вписывать практически все, что относилась к статусу жителя нашего государства. Его фамилию, имя, отчество, род, племя, место рождения, отличительные признаки, вроде родинок, статусы с датами перехода из одного в другой.

Скатиться по наклонной, перейти в статусе вниз, кстати, по моим документам было можно, это было в Уголовном кодексе прописано. За отдельные преступления, было предусмотрено лишения вольности, вплоть до первой категории. Например, за убийство. За убийство лося в нашем лесу полагалось минус три группы по вольности, а то я Машку с Васькой так и не увидел с тех пор как вернулся. За ущерб от краж или порчи имущества был кратный штраф в виде трудовых отработок, за нарушение общественного порядка — тоже.

Я такого ажиотажа давно в нашем селе не видел. Народ вцепился в бумажки, и еще неделю мы горячо обсуждали написанное. Секрет опять оказался прост, это было единственное чтиво в нашем селе. Худо-бедно, разобрались со всем, дед внес хорошее предложение в части местной власти. Теперь населенный пункт выбирал себе главу тоже, старейшину. Тот подчинялся главе государства в общегосударственных вопросах, а в плане жизни поселка, наоборот, глава государства ходил под старейшиной. Разделение на общегосударственные и местные вопросы было зыбким, его хотели отработать на практике.

Местные власти появились в документах после того, как я выдал родичам план дальнейшей застройки села. План по местным меркам был грандиозен. Во-первых, мы должны были во вторую крепость перенести все производства, и построить новые. Во-вторых, наша деревня становилась каменной. В-третьих — двухэтажной. Точнее, четырех, но еще два этажа уходили по плану вниз, под землю. Первый от уровня земли превращался в техническое помещение для отопительной системы и бытовой техники, самый нижний был подвалом. На первом этаже в типовом доме планировалась кухня и большой зал. На втором — спальни. Приятный такой типовой домик получился. Основание дома было десять на десять метров, дома планировали ставить впритык к друг другу, стены также должны быть двойные, снаружи камень, внутри — дерево. Чердаки с переходами между собой, как сейчас. На крышу листовое железо, окон побольше, стены крепости придется чуть поднять. Я еще и гаражи вставил на схеме, или конюшни. Может я конечно и фантазер, но лучше сразу сделать, чем потом вставлять их где попало. Может, мы тут скоро до личных тракторов дойдем?

Первая очередь строительства предполагала строительство двух линий по десять домов, друг напротив друга, с палисадниками метровыми около крыльца, тротуарами, дорогами с двусторонним движением, небольшой клумбой для деревьев, и площадью. Площадь была пятьдесят на сто метров, на дальнем от заводи конце площади должна появиться управа с другими учреждениями, вот перед ней как и должна встать площадь. Управа тоже двухэтажная, с балконом на втором, для объявлений. Центральная часть предназначалась для управленцев, в крыльях я хотел сделать полицию, суд, архив, учреждение картографии, паспортный стол, палату мер и весов. Через дорогу от управы, напротив торца домов, должна встать больница и школа. За управой, опять же через дорогу, все, что касается жилищно-коммунального комплекса, кроме канализации — она по плану выходила далеко за город.

Да, это уже был город, маленький, но город. Первая очередь занимала шестую часть площади в дальнем конце нашей крепости. От той стены, что была ближе к озеру, планировалась дорога, которая делила крепость пополам, и уходила во вторую крепость. Ближе к воротам по плану надо сделать торговый квартал. Со складами, тоже на одну шестую крепости и тоже с площадью посредине. Оставшиеся четыре шестых крепости должны со временем занять новые дома, без площадей. Получалось, восемь кварталов по десять домов каждый, плюс место для скверов или там парикмахерских, ларьков, пивных.

Вторая крепость пока отходила под промышленность и животноводство, амбары, склады, кузницы, мастерские. Момент, который мне не понравился полностью — это "литейка". Для плавки металла надо строить большую домну, а если мы начнем расширяться, то ее придется сносить. Со сносом вообще трудности.

— Как же так, — причитали мои родственники, особенно Агна, — только жить по-человечески начали, и опять все в печку!

— Да мы торопиться не будем, сначала вот эту линию домов сделаем, потом водокачку, затем управу, потом крылья к ней, потом только дома уберем. И это не считая того, что сперва займемся второй крепостью, туда производство перенесем все, а только потом за жилье примемся.

Это несколько успокоило родню.

— А сколько камня-то понадобится да кирпичей на задумки твои? — дед крутил в руках лист бумаги с проектом.

— Не считал еще. Во второй крепости все деревянное пока будет, ну, то, что возможно. Если еще народу прибавится — в нее расширяться будем.

— А ряды торговые зачем? Да еще такие большие? К нам в заводь-то лодка-другая только влезет, да и то не каждая, — Обеслав тоже участвовал в обсуждении.

— Да, прав ты, надо заводь нашу расширять и углублять.

Немая сцена, все посмотрели на меня как на безумца.

— Ну а что делать? — развел я руками, — мы ж не вечно сидеть так будем, надо о будущем думать.

— Да увидим ли мы будущее то? Тут дел на сколько лет нашими силами-то... — дед не излучал оптимизм.

— Я помню, кто-то раньше говорил, что и поле мы все не высеем, и дом не построим, и железа много не сделаем, — я посмотрел на деда, — но вытянули! А сейчас-то что? Одеты, обуты, накормлены, почему бы и не заняться?

— Надо делать. Только надо еще для воинских дел предусмотреть что-нибудь, а то ты не указал на плане своем, — Кукша ткнул меня носом в еще одну ошибку.

— Да, точно, казарма нужна, да полигон со стрельбищем. Да так, чтобы не мешали никому. Хм, хоть еще одну крепость строй.

В меня полетело все, что не было закреплено на столе. Со смехом отбился от родственников, они тоже посмеивались.

— Да ладно вам, я же так, предположил только. Мы половину второй крепости под военную базу отдадим, ту, что ближе к заводи. Когда заводь расширим, там же морской класс сделаем, да пристань для судов военных, — я мечтательно прикрыл глаза, разум рисовал картины будущего города, и они мне нравились.

— Надо еще стены укрепить, да ты хотел ловушки всякие сделать.

— Это да, и это — первоочередная задача. Я Обеславу рассказывал, мы по углам башенки сделаем поворотные, с большими винтовками, сдвоенными. Только надо расчеты сделать, баллоны новые, чтобы долго стрелять можно было, да трубы для воздуха. Получается, будет у нас шесть башенок. Их тоже сложить надо, а то по приставной лестнице да по мосткам нашим долго не побегаешь.

— Крепость тоже каменную делать надо, — резюмировал Кукша, — стены потолще, чтобы ходить можно было, да снаружи камнем обложить...

— И проволоку колючую сверху, — закончил я, — хорошая штука, кстати, надо наделать. Прожектора бы еще, да нефти нет. И зеркала, и много чего другого. Но сначала — выборы!

— А чего тут выбирать? Ты за главного, Буревой — за старейшину, — вот и весь сказ, — супруга моя не понимала серьезности момента.

— Не-е-е, так у нас теперь, — я положил руку на Конституцию, — дела не делаются. Для начала паспорта, потом — выборы, потом — все остальное.

Я достал бланки, заготовленные заранее. И началась работа. Записал всех в вольные граждане, на листке воинской специальности обозначил "стрелок", возраст, имена, отчества, фамилия у нас всех одна — Игнатьевы. Потом было забавно — переписывали отличительные признаки, у меня под них в паспорте десяток страниц, на разные возраста. Народ смущался, хихикал, перечислял то родинки на пятой точке, то шрам небольшой на причинном месте. Посмеялись, расслабились. Вручение паспортов я перенес на завтра, торжественная часть у нас будет.

Утро порадовало погодой. Все собрались возле флага, который по торжественному случаю подняли, народ одел официальную нарядную одежду — выстиранный и выглаженный камуфляж. Я торжественно открыл книгу, это первая книга Актов гражданского состояния у нас. И начал вызывать по одному всех своих родичей. На это с тоской смотрели пленные подростки через щель в дверях. Ну да, такой вот я гад, держу ребят в сарае. Пока. Их день скоро придет. Родичи подходили, расписывались в книге, я вручал им документ, ставил печать. Они бережно прятали книжечку в кожаной обложке с серпом и молотом в нагрудный карман. Еще один символ нашего единства и отличия от других племен и родов. Потом был праздник, разве что Обеслав отправился к пленным в сарай, еду отнести и похвастаться. Но это не самодеятельность — мы его отправили, и что сказать научили.

В процессе праздника и провели выборы. У нас появились первые документы — постановление о проведении выборов, протокол подсчета голосов, приказы о назначении меня главой государства, а Буревоя — старейшиной поселка. Все документы были в двух экземплярах, один уходил к Буревою в архив, к летописи.

Месяц в сарае довел пленных до нужного состояния. Они впали в апатию. Я бы тоже впал, сидишь в полутемном сарае, ешь да гадишь в ведро, жизнь мимо проходит. Хоть бы что-то поменялось, хоть бы какой просвет был. Обеслав после очередного посещения пришел ко мне и сказал:

— Готовы они. Как бы руки на себя не наложили, даже между собой не говорят.

— Ну, значит завтра поутру и начнем расширять наше государство.

Утро для пленных выдалось необычным. С неба лило, как из ведра, да еще и гремело, молнии сверкали. Буревой опять увидел в том хороший признак, Перун нас поддерживал. Вот так мы и пришли в сарай в пленным, все мокрые, подсвеченные молниями и в сопровождении грома.

— Всем встать, — пленники вяло подчинились, прав Обеслав, полная у них безнадега.

Похожи на заключенных концлагеря, хотя мы их не били и кормили как на убой. Просто неопределенность замучила ребят.

— Идите за мной, — ребята вышли, на улице их ожидал конвой из Кукши и Обеслава, — в баню, потом — медосмотр.

В баню обычно их по темноте водили, сейчас же было утро, пленные чуть расшевелись, начали переживать. В бане сначала пропарили и отмыли девочек, Зоря записала все их отличительные признаки, шрамы, родинки, пятна родимые. Мы с Буревоем сделали тоже самое с пацанами. Выдали чистое нательное белье, повели на медосмотр. Я боялся, что даны девчушке занесли каких инфекций, но вроде обошлось, барышни наши подтвердили. Осмотр, опрос, чем болели, ломали ли руки ноги, зубы им осмотрели, волосы на вшей проверили. Вроде все хорошо.

— Теперь одевайтесь, — комплекты камуфляжа мы им приготовили, — и за мной.

В актовом зале было все село. Я сидел за столом, накрытым нарядной тряпкой, у меня была стопка паспортов, за книгой Актов сидел Буревой. Начался опрос, мы писали их биографию. Процесс затянулся, пока наконец последний пленник не поставил отпечаток пальца под надписью "С моих слов записано верно". Мои откровенно скучали, пленные бы в недоумении.

— Сегодня вы начнете новую жизнь. Вы станете гражданами... — вот черт, гражданами чего они станут, мы же не согласовали название государства?

А-а-а-а, была не была:

— Вы станете гражданами России, — мои недоуменно переглянулись, но промолчали.

— Это не только позволит вам не сидеть больше в сарае, но и даст возможность стать вольными людьми. Это записано в нашей Конституции. Пока вы являетесь зависимыми гражданами, о чем есть запись в ваших документах, — я положил руку на их паспорта, — пока воли своей вы не имеете, каждому из вас прикреплен куратор. Об этом тоже тут написано. Если хотите жить как вольные люди — должны вы выполнить все требования, согласно нашим Законам. Вот на выполнение этих требований и направьте свои силы, а кураторы вам в этом помогут. Имена ваши пусть останутся, однако мы их на свой манер будем говорить. Род вы свой потеряли, не ваша в том вина, но родовое имя быть у каждого должно, как и отчество, имя отца. Родовые имена мы вам сами сделали, отчества по нашим именам мы вам определили. Поэтому подходите по одному, кого вызывать буду, и ставьте отпечаток в книге Актов и в документах.

Наверно, пленные ожидали все что угодно, но только не такой непонятный процесс. Вон, стоят, по сторонам зыркают.

— Юхо! Теперь для нас ты Юрий, родовое имя — Рыбаков, отчество — Кукшевич, Кукша твой Куратор, — пацан недовольно посмотрел на нашего вояку, и подошел к столу.

— Веса! Ты теперь Вера Буревоевна Лодкина! Куратор — Веселина! — фамилии мы им по их рыбацкому прошлому почти всем подобрали.

Подход, макнуть палец в сажу, отпечаток раз, отпечаток два, возврат в строй.

— Сату! Сати Обеславовна Озерова! Куратор — Агна!

— Роха! Роза Добрушевна Крючкова! Куратор — Зоряна!

— Туули! Анатолий Власович Рыбкин! Куратор — Буревой!

— Лахья! Лада Сергеевна Кузнечикова, твой куратор Леда...

Дружный смех разрядил обстановку. Пленные засмущались, покраснели, особенно Лада. Вон, прильнула в Юрке своему, любовнички, блин, малолетние.

— Жить пока будете под нашим присмотром, дома мы вам выделим, два штуки. Бежать даже не думайте, тут на много дней пути никого. Присматривайтесь, обживайтесь, завтра у вас тяжелый день — начало занятий.

— Каких занятий? — Юра, самый старший, посмел задать вопрос.

— Школа у вас завтра начнется. Чтобы свободнее стать — надо научиться читать и писать. А иначе так и будете почти рабами. Это у нас так в Конституции написано. Вы ж даже прочитать не сможете, что делать надо, чтобы вольными стать.

Ребята недоуменно перешептывались.

— Кураторы! Отведите их по домам, объясните, как дальше что будет. Да Конституцию и кодексы дайте, пусть перед глазами будут, стимул так сказать.

Бедолаги в полном недоумении отправились по домам, сжимая в руках паспорта. Мы два дома для них сделали, заколотили двери запасные, ходы на чердак. Пока мы им доверять до конца не будем, каждый вечер под замок, и дежурного поставить, это отдельно мы оговорили.

С ребятами стало даже как-то веселее. Не от того, что помощи много было, а от их реакции на окружающий пейзаж. Мы весь вечер после "посвящения" обсуждали, смеясь, как они попали в дом, и какие глаза делали при этом. Юрка тот везде искал подвох, Толик к нему жался, и тоже всего боялся. А боятся было чего в нашей деревне. Один дед на тракторе, ранним утром проехавший на лесоповал чего стоил! Чуть не через стенку крепости сиганули хлопцы. Да и подвох, с их точки зрения, вполне возможен. Вот представьте, взяли тебя в плен, продержали чуть не два месяца связанным, месяц в сарае, а потом селят в хоромы царские, хоть и под замком. И вместо труда тяжелого занимаются форменными издевательствами! Заставляют значки непонятные на листочках еще более непонятных рисовать, да заучивать! Еще цифры эти! И при этом сами тем же самым занимаются чем-то постоянно!

Неделю привыкали бывшие пленные. Неделю ходили по селу, отвесив челюсть. Потом чуть привыкли, и начали задавать вопросы. Вопросов было много, и все разные. Я родственникам обозначил границы дозволенного для рассказа, поэтому часть ответов они так и не получили. Что за оружие странное? Молчание. Почему все почти одинаково одеты? Откуда столько железа? Где берете столько рыбы? Почему за то, что отлил за углом, пришлось чуть не неделю ночами яму рыть?!

Это Юрка проштрафился, и согласно Административному кодексу, попал на принудительные работы, в свободное от остальных обязанностей время. Ямы он рыл не просто так, делал траншею под водопровод во второй крепости. Мы с дедом приняли план застройки, и теперь потихоньку его начинали претворять в жизнь. Пока определили только работы по сооружению мастерских, примерный их план расположения, да тестовую систему водоснабжения, остальное просчитывали, да проектировали. Вот и направляли проштрафившихся на работы после шести вечера. Да-да, в Конституции записано, что в обычных обстоятельствах, если аврала нет, то работа до шести. Кто не проштрафился из пленных, тех запирали на ночь по домам, на отдых.

Юрка махал лопатой, кто-то из нас охранял его. Выпала такая честь и мне.

— Вот зачем я тут землю рою! Да рисунки эти делаю! Странные вы, — он утрамбовывал землю в тачку, — вроде раб я теперь, получается, а о таком не слышал рабстве.

— Ты еще много наверно чего не слышал, мал еще да глуп. Рисунки те — твой путь на свободу, если ты еще не понял.

— И как же на путь тот встать?

— А ты прочти, что там написано, и встанешь. Да паспорт свой рассмотри, и с паспортом Кукши сравни, может и дойдешь до чего.

— Кукша, — зло выплюнул пацан имя моего пасынка, — век бы не видел!

— Чего так? Вы вроде сверстники почти, могли бы подружиться.

— Ничего... — пацан замкнулся в себе.

Я отвел его после отработки в их комнату, и пошел разбираться с проблемами во взаимоотношениях в нашем небольшом коллективе. Ответ нашелся у Леды, за ужином рассказала. По ее словам, наша Лада стала какие-то странные взгляды в сторону Кукши отправлять. Юрий это заметил, ну и взревновал. Получил по шапке от Кукши, тот даже не совсем понял, в чем проблема. Просто оплеухой успокоил Отелло новоявленного, да и пошел себе. А тот злобу затаил. Пришлось просить Леду и Веселину вызнать поподробнее, что за вертихвостку мы у себя на груди пригрели, Ладу эту.

Ситуация решилась достаточно просто. Лада не то чтобы разлюбила своего Юру, просто сравнив его с Кукшей, высоким, стройным, накачанным да еще и вольным товарищем, решила пойти старым проверенным способом. Через постель. Причем в доверительном разговоре с Веселиной выдала той, что хочет через постель ту добиться свободы для ее Юрки. Охренеть! Вот те раз! Такого я точно не ожидал. Пришлось мне делать внушение обоим нашим влюбленным. Привел их в актовый зал, и на пальцах объяснил всю ситуацию. Лада — в слезы, Юрка ее успокаивать, да на меня злобно смотреть. А чего злиться? Я честно сказал, что свободой Кукша их наделить не может, не в его власти. Да и я не могу, потому что есть Закон, а в нем четко написано, как чего добиться в плане уровня вольности. Пришлось цитировать законы, те прислушались. Вроде ситуацию разрулили.

Помогло внушение, да еще как помогло! Теперь эта парочка зубрила уроки так, что времени на сон не хватало. При светильниках сидели, друг друга готовили в переходу на следующий этап вольности. Мы им выдали Азбуку, она с картинками, понятнее будет. Результат не заставил себя ждать, к концу октября эти двое умели считать до десяти, писать свое имя, и читать по буквам небольшие простые слова. По нашим законам это достойно второго уровня вольности, при условии выработки без нареканий на общих работах в течении месяца. Дальше будет сложнее, свобода штука дорогая. Пока в плане получения большей свободы вперед вырвалась Лада, у нее штрафов не было, а каждый штраф обнулял неделю на общих работах.

Наверно, мои современники посчитали бы меня сатрапом да душегубом. Еще бы, подростков вместо рабов держу, да еще и с таким расписанием. Однако тут, в этом времени, эти дети были уже взрослыми, в их возрасте уже семьи некоторые заводили. Взрослые, и свободолюбивые. Мой опыт общения с местным населением да рассказы деда, говорили о том, что подросток по моим меркам может вполне себе присунуть ножик в брюхо тому, кого посчитает себе угрозой. Один наш Кукша чего стоит, головорез доморощенный. Вот и пришлось показывать силу. Не из большой любви к насилию, или там скверного характера, а просто потому, что пока я в их глазах не завоюю авторитет, а он тут пока опирается только на различные способы силового принуждения, никакого диалога и сотрудничества не получу. В данный момент я для них мало отличаюсь от данов, такой же рабовладелец, и, соответственно, враг. Начни я им рассказывать про равноправное общество, они бы просто не поняли, и посчитали бы меня идиотом, а при возможности — топором по "кумполу", рассовать что под руку попадется по карманам, да и тикать в разные стороны. То, что бежать тут особо некуда, они головой своей не понимают, слишком мал их личный опыт. Приходится все делать медленно, и начинать взаимоотношения так, как они тут привыкли. Потом медленно переходить к более тесному сотрудничеству, уже на основе доверия и взаимопонимания.

Ведь по сути, я прохожу этапы становления общества ровно по Марксу. Пришел сюда — попал в родовую общину, женился на Зоряне, свой род сделал, перешли на новый уровень, на родоплеменные взаимоотношения. Добавили рабов — вот тебе и рабовладельческий строй. А по уму надо бы еще пройти феодализм, монархию, республику и прочее. Причем в сжатые сроки. А по себе знаю, слишком быстрые и неподготовленные переходы между различными формациями общества ничего хорошего не приносят. Я-то помню как у нас внезапно настал капитализм вместо социализма, и к чему это привело. Не хотелось бы тут тоже такое вот устроить. Поэтому и законы такие написал, и с пленными общаюсь пока так, как тут все общаются. Потихоньку будем свободу давать, шаг за шагом, ступенька за ступенькой. И вот когда сами они мозгами своими дойдут до нужных мне выводов, до мыслей о том, что они могут быть такими же членами нашей общины, как и мы, что работают они не на меня и род мой, а на себя в том числе, что лучше вместе работать и защищаться, чем пытаться убежать с непонятными перспективами на прежнее место, вот тогда и примем мы их в нашу общество. А если мозгов у них не хватит дойти до этого самим, то что уж поделать, так и будут в зависимых ходить до потери пульса. Нам сейчас, с учетом количества людей и сложившихся обстоятельств, лучше упустить возможность, чем рисковать, слишком мало нас тут. Основная надежда была на то, что это все-таки дети, мозги у них гибкие, должны быстро привыкнуть и сообразить что к чему.

Вот и получается у нас, с учетом возраста наших пленников, пионерский лагерь строгого режима. Кормим мы их от пуза, одежка — на порядок лучше той рванины, в которой мы их привезли. Жилье — дворец по местным меркам, работа — плевая, ничего сложного им доверить пока нельзя, за пределы крепости мы их не выпускаем. Так, принеси-подай, тут копай, туда беги, после шести — сидеть в доме и не рыпаться. Сейчас вот привыкнут к этому — дадим чуть свободы, и посмотрим, как они ей распорядятся.

Первой заработала переход во вторую группу вольности Лада. У нее были самые большие успехи в учебы, и не было нареканий со стороны куратора. Леда привлекала ее на помощь в ткацком деле, в основном на первичную обработку иголок, ну там снять их с веток, обрезать на небольшой гильотинке, пропустить сквозь валики. Плюс работы по хозяйству, кухня, стирка, уборка и прочее. Процесс перехода обставили торжественно, в начале ноября, в воскресенье, собрали всех, включая пленных, в актовом зале, сделали праздничный стол. Я толкнул речь:

— Сегодня мы собрались здесь, чтобы отпраздновать переход на новый уровень двух наших жителей — Лады и Розы.

Роза получала второй уровень вольности за особые заслуги, был такой момент описан в наших законах. Особые заслуги заключались в найденной ей травке, которой она спасла Толика от сильнейшей диареи. Нашла в нашем сене, сама что-то заварила, и скормила ему отвар. Толик, который непонятно где отравился, за что, кстати, заслужил три дня отработок, за несоблюдение правил гигиены, до ее отвара все свободное и даже часть рабочего времени проводил в "заседаниях". Наши травки не помогали, может, метаболизм другой, или мы что неправильно сделали. А Роза его на ноги поставили за день. Вот за такое мы и переводили ее вверх по иерархии. Причем она все сделала втихаря, если бы пацан нам сам не рассказал, мы бы и не узнали. Пытали потом Розу на момент ее знаний — оказалось, бабушка у нее знахарка была, вот и нахваталась.

— За заслуги ваши вы получаете больше свободы, но смотрите! Как бы вы высоко не взлетели, за леность и другие проступки, всегда можно упасть. А падать всегда больно, и возврат ваш в вольный статус будет еще сложнее и труднее. Берегите честно вами заработанное, и приумножайте, а мы вам в этом поможем.

Речь подростков задела. Это был первый раз, когда наша община в моем лице не приказывала, а прямо заявила, что помогать будем. Тут такое в новинку, пусть подумают на досуге.

— Новые свободы для вас, согласно нашим Законам, предоставлены за успехи в учебе, труде, и особые заслуги. Поэтому подходите к столу по одному, кого вызывать буду, получайте награду.

Награда лежала передо мной на столе. Мы столкнулись с тем, что отличить пленных от нас по внешним признакам никто не мог. Вот и придумали знаки отличия. Они представляли собой погоны, кокарды для головных уборов, значок. Сами мы нацепили такие же знаки отличия, но только соответствующие нашему статусу. Вольные граждане носили звездочки с серпом и молотом, руководящий состав — звездочки с лавровым венком, для взрослых, старше шестнадцати, звездочки были красные, для более мелких — синие.

Для пленных приготовили круглые отличительные знаки, вместо серпа и молота там была цифра, соответствующая их уровню вольности. Цвет значков был белый, чтобы в глаза бросалось. Вообще же, по местным меркам знаки отличия больше походили на украшения — медные, покрытые эмалью, здорово получилось. Особенно отпескоструенные кандалы на значках для зависимых граждан, они под цифрой были. Их нам Веселина нарисовала, а мы уже с дедом вытравили. Ну и номера порядковые соответственно на тыльной стороне. У деда был первый, у меня — второй, остальные по порядку шли. Пришлось даже книгу Актов гражданского состояния чуть подправлять для этого.

— Роза! Поздравляю тебя с новым статусом! Теперь ты сможешь час времени проводить в рабочий день с нами в актовом зале, после шести. В выходной — два часа. Спасибо тебе за травку полезную, мы тебе все благодарны. Давай сюда свой паспорт, мы отметку поставим, да забирай свои значки, тебе помогут их одеть.

Девочка подошла, дождалась оформления документов, забрала и с потерянным видом уставилась на окружающих. Зоряна ее взяла в оборот, и помогла нацепить знаки отличия.

— Лада! Не только знания новые, но и труд упорный, учеба твоя крепкая дают больше свободы. Поздравляю и тебя с новым статусом, условия новые для тебя те же, значки твой куратор, Леда, тебе поможет одеть.

Лада с сожалением отпустила руку Юры, они теперь только на работах и виделись, скучали, и подошла к столу. Ей мы также оформили документы, да и пригласили всех за стол. Там произнесли здравницы, накормили всех, да и отправили наших пленных, кроме двух девчонок, по домам. Их дед охранял, его очередь.

Расчет оказался правильным, подростковые мозги все приняли именно так, как я рассчитывал. Две девчонки теперь проводили больше времени с нами, мы их привлекали к нашим играм настольным, да просто разговоры задушевные вели. Весь час, положенный им по новому статусу мы вели себя с ними как с равными, а потом отправляли по домам. Там они капали на мозги оставшимся девчонкам, рассказывая про некоторые наши чудеса, да отношение доброе. Вера и Сати тоже вцепились в учебу, и работали как не в себя. Пацаны под это дело тоже подтянулись, особенно Юра.

Застал его один раз внимательно разглядывающим свой паспорт, ту страницу, в которой были строчки для статуса, их там с запасом сделали.

— С-тр-а-уу-с г-а-жд-аа-ны-на, — прочитал он по буквам верхнюю строчку.

— Статус гражданина, "р" пропустил во втором слове, — я поправил машинально пацана.

— А зачем так много места? — он ткнул в пустые строчки.

— НУ, когда-нибудь, если все по закону сделаешь, будешь вольным гражданином. Это тебе свободу даст, полную, но и обязанности появятся. Военная в том числе, себя да товарищей своих защищать. Потому что только вольным гражданам и положено у нас оружие.

— А кто они, граждане эти?

— А все кто тут живет, — я обвел руками стены крепости, — ты, я, жена моя, да Лада твоя. Все мы граждане, но статус разный. Вот у тебя — зависимый, ты на себя сам не зарабатываешь, у нас — вольный, мы и себя и тебя кормим.

— Ну так отпустили бы нас, и не кормили, — Юра жалостливо посмотрел на меня.

— Хм, тоже верно. Ну вот отпустим мы тебя, что ты делать будешь?

— Рыбу ловить, как отец мой.

— Ага, и закончишь как он. Дома у тебя нет, топора нет, даже одежкой и то мы вас снабдили. А Ладу свою чем кормить будешь? Да и вообще, ты кроме как рыбу ловить, другие варианты не рассматривал?

— Что?

— Ну, жизнь свою по-другому устроить не хочешь?

— А как по-другому? — искренне удивился пацан, — мы всегда рыбу ловили, да и жили с того.

— И хорошо жили?

— Да по разному, порой, кору с деревьев глодали, но и сытные годы были, богатые.

— И часто богатые были годы?

— Не, не часто, — парень понуро опустил голову, — Хозяин озерный редко богатый улов давал, сколько мы ему даров не носили.

— А у нас тут за четыре года голода ни разу не было. Да и все, что ты вокруг видишь, тоже мы сделали за это время, сами, своими руками.

— Заливаешь? — подозрительно посмотрел на меня пацан, — Вас ведь мало, да дети и бабы, мурманы вам то построили.

— Мурманы нам только этим летом помогли, остальное все потом и кровью доставалось, в трудах неустанных да учебе непрерывной. Теперь вот мы и вас, охламонов, кормим, и себе ни в чем не отказываем. Ты такой жизни не хочешь? Как у нас?

— Ну дык я-то раб, куда мне...

— А туда, куда Закон говорит. Я тебе сейчас одну вещь скажу, крепко подумай над ней. Нам тут рабы не нужны. Мы и сами себе все, что надо, сделаем, такое у нас правило. За вас просто Обеслав просил, там, на озере еще, в лагере у данов. Вот и решили вас к себе взять, но хотим мы не рабов иметь, а товарищей себе, добрых друзей да соратников. И все, что вы тут проходите, испытания все, они на это направлены. И в строгости сейчас мы вас держим не от злобы лютой да удовольствия ради, а для того, чтобы вы глупостей не наделали, ни себе, ни нам вреда не причинили.

— Да что ж мы, дети неразумные! — закипел Юрка.

— Дети, как есть дети. И разума у вас мало, и жизнь вы только в деревне своей рыбацкой видели, а другой не знаете. И как вас по-другому к жизни нашей приучать? Только так, постепенно, медленно. Ведь вы нам не доверяете, все каверзу ищите в действиях наших. Так ведь? Так, по глазам вижу. Вот и мы вам пока не доверяем. А как доверие то заслужите — статус ваш поменяется, свободы больше будет. Дальше себя хорошо покажите — еще больше свободы да прав. А как друзьями нашими добрыми да соратника станете, да не на словах, а на деле, вот тогда вольными гражданами и станете. И лети тогда, сокол ясный, на все четыре стороны. Если захочешь, конечно.

— А и полечу, чего, отпустишь?

— А и отпущу, мне-то терять нечего. Это ты по лесу шастать будешь с голой задницей, ноги-руки морозить, да с мха на кору перебиваться. Я же в тепле и уюте буду, своими руками своей семье и роду своему жизнь улучшать. Вот и подумай, да у Леды своей как-нибудь спроси, согласна она за тобой пойти на край света в голоде и холоде? Да и сам реши, чего ты от жизни хочешь? Как рыбацкий поселок ваш, жить впроголодь, да от набегов страдать, или жизнь другую увидеть, новую, интересную.

Юра задумался, перспектива ухода была не радостная.

— Вот чтобы жизнь ту показать вам, да сохранить вас, остолопов, мы вас и приучаем к дисциплине, в строгости держим. Обеслав вам рассказывал много про нас, пусть расскажет, как мы тут раньше жили, до того, как сами решили свою судьбу в руки свои взять, да на Хозяина озера и других богов не надеяться. Пусть расскажет, как отец погиб, как соху на спине своей таскали да в избах кривых да дырявых жили, про то, как в леса от каждой лодки прятались, да каждое зернышко с пашни собирали. Поспрашивай, от него не убудет, да еще и Кукшу спроси, он тоже много чего интересного расскажет.

Юра при упоминании Кукши скорчил гримасу, не нравился ему пасынок мой. Они тут как два альфа-самца в селе, вот и конкурируют. Правда, Кукша о том не знает, ему вообще плевать на эти подростковые игрища. Быстро вырос, дел по горло, не до пустяков. А Юра думает, что он чванливый да заносчивый.

— Короче, поживи у нас, присмотрись, как мы хозяйство ведем, как живем, да как между собой общаемся. Сейчас осень, зима скоро, вот перезимуешь — и мы разговор этот продолжим. Договорились? А теперь давай за уроки, математика сейчас.

Медленно, но верно, мы пытались поменять сознание подростков. Жизнь их прошлая и так сломана, но традиции да уклад привычный в голове еще сидит. Вот как выбьем из головы привычное, как думать сами начнут, а не просто новое все отрицать, там и будем смотреть, что с ними дальше делать. Может, действительно отпустим на все четыре стороны.

Но разговор тот я правильно завел, стал Юрка, а с ним и остальные ребята, присматриваться к нам, на себя общество наше примерять. Вопросы пошли, мы отвечали на те, что не относились к секретам. Обеслав им теперь еще чаще рассказывал про жизнь прошлую, да как она поменялась. Девчонки прикипать к кураторам своим стали, все-таки дети, материнского да отцовского тепла не хватает, да совета. Наши барышни мне потом докладывали, что на уме у подростков.

— Знаешь что мне вчера Роза выдала, — как-то вечером сказала мне супруга, — не хочу, говорит, вольной быть, хочу у вас тут остаться. А то волю получу, и вы меня прогоните. У них там семья бедная была, ели-то через день, тут она только отъедаться начала, да спать в тепле, в одежке новой. Я ей говорю, никто ж вас не гонит, только Законы соблюдайте, да живите хоть вольными, хоть зависимыми, ну, как ты учил. Она в слезы, не верит, обратно не хочет.

— Н-да, вот это ситуация, — я погладил по уже появившемуся животику свою благоверную, — ну ничего, пусть перезимуют, а дальше видно будет. Тем более, что на эту зиму у нас вроде дел почти нет, глобальных, разве что лабораторию строить, да типографию.

Да, эта зима не предвещала авралов. Животных, наших и привезенных, кормом снабдили, припасы собрали, соль есть, железо есть, все есть. Нет только знаний. Мы с дедом, когда рисунки с планом будущего города делали, наткнулись на проблему. Огромную проблему. Я ее увидел, дед пребывал в неведении, пока я нему не объяснил. Потом он два дня переваривал, потом долго мы с ним по проблеме той разговаривали.

— Пойми, Буревой. Все наши работы, все наши придумки, трактора, стекло, железо всякое — это наш предел. Выше мы не прыгнем, мало что у меня в голове осталось, да и то сделать не сможем.

— Почему? Вроде до этого же получалось?

— А потому, что подход у нас не научный, то есть с использованием знаний, а кустарный, то есть все руками по наитию. Вот как мы трактор с тобой делали? Собрали, попробовали, сломался. Заново собирать. Цилиндры сделали, потом поршень к ним чуть не тряпками натирали, чтобы он входил внутрь. Собрали трактор, и начали что делать? Смотреть, сколько силы у него. И это не правильно!

— Почему неправильно? Работает ведь? Мы ж еще потом построили, они уже лучше были, сильнее да надежней.

— Да, но обрати внимание, сложный момент, не мы поняли, что нам надо, не мы посчитали, какая сила нам нужна, а собрали, и посмотрели что получилось. Уловил мысль? То есть не мы делаем, то что нам надо, а делаем, а потом смотрим, как то, что сделали применить.

— Вроде как в лес незнакомый пошел, ягод набрал три пуда, а потом дома выясняешь, что из них съедобно, — дед схватывал налету.

— Верно. Сейчас мы закрыли все потребности наши в еде, обороне, жилье, одежде. Вроде даже безопасность у нас, нападения ждать неоткуда, разве что залетные какие придут, но и от тех отобьемся. Но дальше сдвинуться не можем. Баркас наш рыболовецкий на ладан дышит, Кнут нам чуть помог, знаний добавил, но если другой делать, мы же опять методом проб и ошибок пойдем! Сделали — разломали, сделали — разломали. И это у нас еще мало техники, приспособлений разных, да простая она вся.

— Ну-у-у, — протянул дед, — не такая уж и простая. Хотя да, ты прав, простая. По первой сложно казалось, а теперь вроде как и нет.

— Вот-вот. А теперь представь, что нам надо паровой двигатель на сто лошадиных сил сделать. Сколько нам металла понадобится, сколько сил потратим, но я уверен, что сделаем. Но сколько мы ломали двигатели те, пока не получили то, что хотели? А если они в десять раз сильнее будут? Мы его до скончания времен доводить будем.

— И то верно, — дед задумался, — надо знания собирать, да думать много, перед тем как за работу садиться.

— Только вот о чем думать? Мы же не знаем свойств того, что используем! Мы же балласт на трактор на уже готовый цепляем, потому как не знаем, каким он выйдет в итоге! Я почему прекратил работы по плану города, знаешь?

— Нет, сказал ты только, что этот, как его, эт-а-алон нужен, во.

— А потому я бросил все, что стенку кирпичную нарисовал. И получилось, что на нижний самый кирпич столб из кирпичей в семь метров высотой давит. А выдержит он, кирпич тот нижний? Не рассыплется ли? Потом дальше думать стал, и вот до чего дошел. Пока мы из дерева все делали, да на глазок, да подправляли по месту, все хорошо получалось. Тут чуть отступили, в другом месте наверстали, дерево оно терпит. А теперь представь, что мы с тобой дома каменные так делаем. Тут чуть вышли за пределы, там еще, и рассыпался дом-то! Значит, точнее надо рассчитывать. А как точнее? У нас-то линейки наши как две ягоды отличаются, вроде одинаковые, но все равно есть разница. Надо нам с тобой, Буревой, сделать эталоны, чтобы одинаковые меры использовали на все, да таблицы разные, со свойствами материалов. Вот ты химией там у себя занимаешься, все подряд со всем подряд смешиваешь, варишь, выпариваешь. Иногда путное что получается, но чаще просто впустую. А вдруг, если температуру чуть-чуть изменить, полезное выйдет? Не думал о том?

— Думал, и даже пробовал с термометрами твоими, но там только цветом у нас отмечено, насколько горячо, да я сам еще пометки ставил.

— Ага, только термометры у нас — разные! Все чуть-чуть, но отличаются! И цифр нет, которыми отметить температуру бы мы могли. А значит, много работы бесполезной делаем. И помимо этого, те же винтовки взять, да, работают, да стреляют, но тяжелые, зараза! Может, если бы мы свойства металла лучше знали, да не на глаз, а еще глубже, и их бы лучше сделали! Легче, да убойнее.

— Значит, искать да записывать те свойства надо. Да и другим тогда легче будет, по бумаге-то работать. Не просто "смотри, когда пар пойдет", а прямо цифру написать, — дед меня своей "соображалкой" очень радовал, молодец, сам практически до всего додумался.

— Ага, и с металлом тоже, вот тебе время написано, вот тебе температур написана, работай спокойно, дрова подбрасывай. А может, и новое качество получим! Сколько мы руды пробовали разной, две штуки? И железо везде чуть-чуть, да разное. А третью найдем? Не получится ли так, что балкой крыши подопрем, а она не выдержит из-за того, что с другого места взята, да и упадет нам на голову?

— Это ж для каждой руды делать надо, и для каждого камня, и для глины, — дед яростно зачесал бороду, — эх-х-х, работы — непочатый край! Сможем ли?

Вот что меня в моем поселке радует, что никто от новой работы не отлынивает.

— Сможем. Не боги горшки обжигают, и мы значит все можем. Главное — инструмент справный для измерения сделать. А для этого надо свойства из материалов наших определить. А чтобы не на глаз то делать, надо приборы измерительные и меры сами придумать.

— То есть, сначала понять, какими цифрами мерить, навроде пудов или пядей, или метров твоих?

— Ага, потом эталоны сделать, да отлить их из чугуна крепкого. А от эталонов уже приборы делать, линейки да весы. А потом приборами теми все и мерить. И еще, надо процесс измерения зафиксировать, то есть записать. Чтобы, например, начал ты мерить у кирпича, сколько тот веса на себя принять может, и я начал тоже самое делать. Ты одним способом сделал, я другим. Цифры — разные, и расчеты тогда — разные. А если мы по одной бумаге делать будем, то цифры одинаковые будут! Методика это называется, описание способа.

— Дело говоришь, правильно... Оно ведь как, даже на глаз если, глаз-то у всех разный, а по бумаге проще будет..., — дед опять задумался, — значит, надо делать. С чего начнем?

— О! Другой разговор! Смотри, я тут план набросал. Типография нам нужна.

— Чего!?

— Печатные машинки нам нужны, вот чего. Чтобы не руками писать, да много бумаг сразу одинаковых делать.

— Так мы же деревом да свинцом так и делаем? Буквы режем, да чернилами потом оттиск ставим.

— Ага, только вот представь, книга на сто страниц, сколько времени то займет?

— Ну, долго, конечно, но сделаем.

— А потом представь, деревянные таблички, на которых мы режем буквы, сто штук. Где их хранить, чтобы в следующий раз воспользоваться? А если книг сто? А если буквами свинцовыми, как на печати, сколько букв надо? Свинца-то у нас не так много, как поначалу казалось.

Мы давно разобрали припасы, привезенные с Ладоги. Пользовались пока только мелом да свинцом, остальное у деда в лаборатории для опытов лежало. Ну и телята наши мычали в коровнике свежепостроенном.

— Н-да, проблема, не напасешься свинца-то. Да и таблички деревянные те рассохнутся, было же у нас такое, да и негодны потом.

— Вот поэтому нам надо для начал придумать, как знания сохранять, да так, чтоб пользоваться ими многократно можно было. Придумать, как книжки те печатать, да так, чтобы свинца не на одну, а на все хватило.

— Эвона как загнул! Мысль то верная, но как так сделать?

— Не знаю, — я развел руками, — пока не знаю.

— А у вас как делали?

— Ой, у нас там так сложно все было. Я тебе даже объяснить не смогу быстро. При мне уже сначала на компьютерах делали, потом уже на специальные машинки печатные выводили, принтеры их звали.

— Мы такое не сделаем? — дед, похоже, верил в мои силы больше, чем я.

— Не, до конца процессы я не знаю. Да и с началом сложно, там людей чуть не миллионы нужны.

— Эх-х-х, жаль. Ну тогда давай мы просто тоже в другом месте запишем, а потом на свинец перенесем, его-то плавить просто.

— Эх-х-х, знать бы как, — я задумался, потом еще задумался, потом закопошилась мысль, — дед, да ты гений!

-Это да, — скромно ответил дед, — говори, чего удумал?

Я начал быстро рисовать. Дед склонился над чертежом, задавал вопросы. Я комментировал, а попутно додумывал. Дед действительно был гений. Вот что значит шаблонное мышление! Сам всех заставлял мыслить нестандартно, и сам же зациклился (опять! в который раз!) на воспоминаниях о будущем. Будет у нас типография, теперь я точно знаю.

За окном мела метель. Зима в этом году началась рано и была снежная. Декабрь уже вступил в свои права.

3. Деревня на Ладожском озере. Зима-весна 859-860 годов

Как и запланировали мы с дедом, как представители власти, зимой ничего крупного не делали. Две грандиозных задачи, грандиозные замыслом, не давали нам с ним времени на глобальные проекты. Ну там пирамиду Хеопса построить, или Стоунхендже, на худой конец. Началось все с типографии. Точнее, с типографской машинки.

Буревой подсказал идею, я ее домыслил, окончательных вид для машинки делали вдвоем. Началось все с банального, мы сделали текст Конституции из свинцовых буковок, нанесли на стальной лист смолу, сделали оттиск до самой стали в смоле свинцом, да и протравили до дыр металл. У нас получился трафарет. Его залили свинцом, попытались снять с трафарета — идея ушла в помойку, снять ровно свинец не получилось. Для ровности надо толстое железо, много свинца, какую-то смазку, чтобы свинец не прилипал так сильно. Долго, муторно, да и хранить толстенные пластинки из стали не самый лучший вариант. Думали дальше.

Неделю к нам боялись подходить все, нервы сплошные. С утра мы садились с Буревоем, после учений и завтрака, и начинался мозговой штурм. Я рассказывал Буревою про то, что мог вспомнить про системы печати, матричные принтеры и примитивные станки, вместе пытались изобразить на бумаге что-то, удовлетворяющее нас. Не получалось. Злились и огрызались на окружающих. Через неделю, когда не то что пленные наши, а даже супруга моя ходила по стеночке, плюнули на все, решили отдохнуть и заняться другими делами. Помогло, голова проветрилась, и пришли некоторые мысли.

— Буревой, мы так с налету ничего не сделаем. Давай сначала определим, что мы конкретно хотим получить?

— Знамо дело, машинку для печати. Чтобы тексты набирала сама, ну, я так понял.

— Да, но не с того конца начали. Давай требования к ней определим. Первое — хранение текста не должно занимать много места, это раз. Второе, формирование этого текста и способа хранения должно быть простым, и не занимать много времени. Третье, машинка должна работать сама, сунул запись — она ее превратила в текст. Вот если так посмотреть, то у нас не одна, а несколько машин получится. Смотри, машинка для того, чтобы сделать текст надолго, и вторая, чтобы его напечатать. Причем я так думаю, сначала напечатать на свинце, а потом уже на бумаге, то есть три машинки. И еще надо бы одну, для копирования. Вдруг то, что мы сделаем для долгого хранения и использования придет в негодность. Что ж теперь, заново все набирать? Плюс надо сделать так, чтобы хранимое можно было исправить. Вон, мы в той первой табличке стальной две ошибки сделали, и что теперь, так с ошибками и печатать?

— Мысль интересная, про копию я не подумал. Значит, надо четыре машинки. И главное, я так понял, пока думал, придумать на чем хранить, — дед почесал бороду, — тут этих ваших "флешек" и "винчестеров", которыми ты мне все уши прожужжал нету, и не будет еще долго.

— Да, давай придумаем, на чем хранить, а потом продвигаться дальше будем. И это, надо перерывы делать, а то голова скоро лопнет, от мыслей этих всяких.

— Ага, проветриться надо, а то закипим, как твой чайник.

Мы дождались с дедом воскресенья, и пошли на лыжах в лес. Надо развеяться, да подумать. Половину дня шатались, наслаждались легким морозом да разговорами ни о чем. Прошлись до места, где дед по лету лосям сено заготовил, там никого не застали, да и сено не тронуто. Жалко, хотел Машку с семейством увидеть. Эх, не познакомился с пополнением лосинным, Машка девочку родила, да по лету ее в деревню привела, знакомиться. Так-то она не часто появлялась, мурманов опасалась незнакомых, да и деревня сильно преобразилась, незнакомо ей все тут уже. А здорово было бы с лосями понянчиться, ну там погладить, почесать, морковкой и солью угостить. Сейчас они шерстью обрастут, а по весне линять будут, варежек бы наделали... Стоп! Варежки, ткань, станок, барабан, шпеньки...

— Дед! Поворачивай! Есть мысль одна!

Мы помчались обратно, на бегу рассказывал Буревою про шарманки да барабаны для ткацких станков, которые узоры делают. Сам я, правда, ничего про них конкретного не знал, но принцип сам понятен. Барабан вращается, шпеньки то одну, то другую нитку подставляют, вот и узор выходит. Нам, правда, шпеньки тоже хранить негде, но выход есть. Если нельзя хранить шпеньки, можно хранить дырки!

Засели опять за чертежи, пытались придумать, как использовать мысль, что пришла в голову. Пришла мысль о трафарете. Если делать трафарет, да через него штампом тряпичным наносить чернила на бумагу, мы сразу получать будем готовый текст. А трафарет можно стопками хранить, по строчкам резать, и хранить. И тоньше его сделать можно, нагрузки-то никакой нет. Попробовали. Нарезали стальных полосок, сделали трафаретку. Проблема во внутренних элементах букв, перемычки очень гибкие, поломать просто, да и расплываются чернила. Загрустили.

Трафарет, барабан, барабан, трафарет, дырки. Перфоратор, перфокарта! Надо не с буквами трафарет делать, а с кодами! А коды те переводить в буквы! Сколько там букв тех, справимся. Накидал на бумаге, прикинул количество букв, с запасом, попытался с налету прикинуть, как будет работать машинка, функционально. Как-то сразу взгрустнулось....

Первым делом мы должны сделать эти самые перфокарты. Потом берем перфокарту, засовываем в другую машинку, она должна определить, что там за буковка, по дыркам в ней, и сделать оттиск. А лучше — в свинце отпечаток. Если делать одну перфокарту на строчку, то штук тридцать-сорок перфокарт будет на страницу. Стопка. На книгу — куча стопок. Бумага тут не подойдет, надо железные их делать. Ведь у нас взаимодействие только механическое будет, а значит надо делать из крепких материалов. Сталь, или медь. Сталь можно тоньше... да и свернуть! В барабанчик! Будет такой рулончик стальной ленты с дырками на страницу. Дело за малым — придумать как дырки вертеть и как потом из тех дырок буквы получать.

Малое дело повергло в уныние меня, деда, а следом — и все наше государство. Пока я даже не спроектировал, так, набросал две машинки. Печатная машинка, для того, чтобы дырявить дырки на ленте, да машинка для выбора букв. И та, и другая, представлялись громоздкими изделиями с чуть не миллионом мелких деталей. Сами посудите, я рассчитывал на восьмибитную кодировку — я же программист все-таки в детстве был! Значит, 256 символов. Значит, надо столько же клавиш. А значит, компактной такое изделие точно не будет. Да еще и механизм перевода каретки, да еще и дыроколы, тоже 256, разной формы, да еще и перевод каретки. И еще момент, с каким усилием надо бить по клавишам, чтобы стальную ленту пробить? Вопрос, вопрос...

Машинка для считывания и выбора букв — просто мечта безумного механика. Представьте себе два синхронно вращающихся барабана, в виде восьмерки. На нижнем по кругу стоят буквы, другой — набит подпружиненными штоками, на конце которых "грабли" из тонюсеньких палочек. Есть палочка — бит равен единице, нет — ноль. Барабаны вращаются синхронно, между ними стальная лента, механизм лентопротяга тоже синхронизирован с вращением барабанов. Лента встает первой буквой, набором дырок в стали, в специальную щель, барабаны крутятся, причем не просто так, а пошагово, при помощи специальной рейки и шестеренок, которые дают за один шаг рейки смещение барабанов на один символ. Кода "грабельки" проваливаются в дырки, совпали они, специальный рычаг, приделанный к штоку с "граблями", открывает пневмоклапан, и сжатый воздух сильной бьет по верхней букве в нижнем барабане. Рейка шаговая при этом отходит от шестеренок посредством того же клапана, и оба барабана возвращаются в начальное положение с помощью часовой пружины. Лента протягивается дальше, и все заново. Особый рычаг есть у одного штока, соответствующего символу перевода каретки, там другой клапан действует, он смещает свинцовую подложку на одну строку. Плюс механизм смазки, "грабельки"-то скользят по поверхности верхнего барабана, плюс куча рычагов для синхронизации, плюс шаговый двигатель из рейки и хитрых шестеренок да эксцентриков...

Безумству храбрых поем мы песню. Или храбрости безумным, я не помню. Но я показал чертеж деду. Буревой выпал в осадок, пытался меня вразумить вопросами хитрыми, да причитаниями на тему "Это ж как мы эту хреновину делать-то будем!". Но я был непреклонен, пока он мне принтер из леса с компом не принесет, надо строить это. Буревой, в принципе, уже собирался в чащу, за МФУ, чтобы избежать адской машинки, точнее двух. Остановили его родичи, со словами "На кого ж ты нас покидаешь! Зверь диковинный, принтер, в лесу нашем не водится!". Пришлось деду с видом каторжанина садиться опять за стол, и вникать в суть предложения. За всеми этими маневрами с удивлением наблюдали наши пленные, которые уже все перешли на второй уровень вольности, и проводили время в актовом зале с нами, за играми.

Это случилось к концу декабря, нареканий по работам не было, по поведению — тоже. Да и счет до десяти и написание имени, как и чтение некоторых слов, они уже освоили. Повторили торжественную церемонию, теперь все пленные красуются со знаками отличия, в которых над кандалами красуется цифра "2". В актовом зале им у нас понравилось, игр много, да и просто за жизнь поговорить можно. Особенно Юрка и Ладой радовались, наконец-то есть время вместе побыть. Правда, радость Лады была опечалена соперничеством между Юркой и Кукшей. Кукша, правда, посмеивался над этим в основном, Юрец же ходил петухом, и пытался его задирать. Кукша не растерялся, достал шашки, драться бы я им все равно не позволил, объяснил правила, и пригласил на поединок.

Юрка после этого ходил мрачный, еще бы. Хотел покрасоваться, а продул в сухую пятнадцать раз. Застал его потом как-то после отбоя, они с Толиком играли, оттачивали мастерство. В воскресенье шашечный турнир продолжился, опять в сухую, правда, думал в этот раз больше, игра затянулась. Потом — первая победа, потом — еще, еще, еще! Азарт охватил бывшего рыбака, он уже почти свел одну игру в ничью. Остыл, кода я ему сказал, что в процессе игры он вечером даже с Ладой не посидел на лавочке, как он это обычно делал. Увлекся. Лада по этому поводу обиделась на всех — на меня, который игру придумал, на Кукшу, который Юрку провоцирует, на Юрку, потому что дурак. Так вот Зоряне и заявила, мол, голубя моего сизокрылого, стерлядь мою быструю, завлекли, демоны, и не хочет знаться теперь он с Ладой своей. И заплакала. Успокаивали всем селом, даже внушение легкое Юрке сделали. Тот ходил, извинялся, начал делить время. Ну и соперничество их перешло в другую фазу, подружились они с Кукшей за игрой. Дети, что тут поделаешь.

Однако, и наши с Буревоем дела не стояли на месте. Параллельно с типографией, мы делали палату мер и весов. Для начала фиксировали три величины, и пытались сделать для них эталоны — метр, килограмм, секунда. Метр сделали по моей старой линейке из будущего, килограмм — по весу выпаренной, а в последствии замороженной воды, в которой только-только растаял лед, это мы так ноль градусов по Цельсию получали. Вроде методы получения эталонов понятны, идею я Буревою донес, начался долгий, кропотливый труд.

Казалось бы, что такого — сделать метровый эталон? Сделали полоску из чугуна, потом еще одну, потом — еще штук десять. И мерили. Опускали в холодную воду со льдом, чтобы температура полосок была около нуля, старой своей пятнадцатисантиметровой линейкой мерил я, дед, девушки, Кукша, дети и пленные. И так каждый день раз по двадцать. Стачивали микроскопический слой по торцам — и опять мерили. Форму для чугуна помещали в расплавленное олово, чтобы плавала, лили еще полоски и мерили, мерили, мерили. Я пытался добиться ровных, гладких полосок, собирал статистику по длине всех полосок, которые дед называл одинаковыми, а я — кривыми, и считал погрешности. Зачем я все это делал? И почему именно с метром? Ответ прост, константы.

Я помнил много различных соотношений из будущего, их курса физики. Но все они относились к единицам СИ. И если наши эталоны станут другими, например метр больше или меньше, все они не будут соответствовать действительности, и следовательно, оставшуюся жизнь я могу потратить на поиск той же гравитационной постоянной или ускорения свободного падения в виде, применимом для технических расчетов. Потому и проводили мы тысячи замеров, тысячи расчетов, и добивались минимальной возможной погрешности. А потом перешли к массе, к ее эталону, и родственники мои окончательно загрустили.

Я знаю, что литр дистиллированной воды весит килограмм. И эта фраза содержит три сложных технических задачи. Первая — найти литр, то есть кубический дециметр. Дистиллировать воду, это два, и сделать весы, это три. Начали со штангенциркуля. А как иначе получить кубический дециметр? Параллельно с ним дед по моим подсказкам делал уровень. А для того, чтобы по нашему эталону метра найти дециметр — надо поделить длину эталона на десять. Мне кажется, Буревой уже и сам не рад, что поддержал мою идею, ибо кроме нее и типографии мы больше ничем не занимались, это отнимало все силы.

Для деления на десять длины эталона пришлось изобретать курвиметр, проходить микроскопическим колесиком по всей длине полоски, десятки раз править шестеренки, колесико, сотни раз их полировать, тысячи раз проходить. Проходишь раз — получаешь энное количество полных и неполных оборотов курвиметра. Увеличиваешь циферблат курвиметра в два раза — проходишь еще десяток-другой раз, получаешь разные значения. Разбираешь, затираешь под фотоаппаратом, продолжаешь измерения. Двадцать раз одинаковое количество оборотов — увеличиваешь циферблат еще в два раза — и все заново. Эталон приобрел метки дециметров, и для его хранения появилось специальное помещение, в котором температура чуть выше нуля по Цельсию, только там работали с эталонами. Появился еще и набор эталонов-дециметров, нам так проще было. По нему делали штангенциркуль.

Идея проста, как все гениальное, на бумаге ее описать очень просто. Надо просто сделать линейку с подвижным элементом, на который нанести шкалу, которая будет иметь такую градацию делений, по которой можно определить по совпадению меток сотые доли миллиметра. На поиск такой шкалы уходила куча времени, и больше того — все человеческие ресурсы села. Все, кто умел считать в столбик, да без ошибок, методом подбора разрабатывали математический аппарат для этого прибора. Дед только успевал выделывать бумагу, как она шла в макулатуру. Процесс пошел быстрее, когда я таки вывел формулу для шага деления этой шкалы, в зависимости от необходимой точности. Вроде получилось — поимели матаппарат для сотых долей миллиметра. Теорию следовало превратить в практику.

Практика превратилась в непрерывную погоню за родственниками и зависимыми гражданами с самодельными ножницами. Страдали также кролики, телята, ягнята, даже перья птиц. Я стриг волосы. Микроскопические волоски я укладывал вдоль пластинки, на которой испытывали штангенциркуль, и мерили количество волосинок. Волосинки у всех разные, толщина от начала до конца тоже может меняться, опять тысячи измерений под фотоаппаратом. Народ меня боялся, сидишь спокойно отвар пьешь на кухне с утра, вбегает глава государства с красными глазами и безумным выражением лица, и давай патлы рвать у всех, до кого дотянется. Я бы тоже испугался. И если родственникам я хоть пытался объяснить, для чего все это, зависимые граждане искренне считали, что я колдовать с их волосами буду, поэтому прятались от меня, где только можно, и жаловались моей супруге, что даже в рабах будучи, они на такое не подписывались. Но потом я набрал таки нужные мне волосики, Машка постаралась.

Пришла с семейством по глубокому снегу просить всяких вкусняшек. Уже вчетвером лоси пришли, маленькая лосиха пока нас не знала и боялась. Я на радостях бросился обниматься, а сам из-за пазухи тянул ножницы, уж больно борода у них свисала заманчиво. Правда, лоси не совсем поняли, что я с ними сделал, но за морковку и кусочек соли дали себя "забрить". Потом опять убежали в лес, но и то радость, я их полгода почитай не видел. В процесс отработки штангенциркуля таким образом включились все, живность и люди. Я собирал из шерстинок-волосинок длинные полоски. Считал их, мерил штангенциркулем, переделывал его, и все начиналось сначала.

Двадцать девятого декабря с утра я встал, и волевым решением объявил четыре дня выходных. Народ не понял, хотя в принципе идею поддерживал — на меня было страшно смотреть, я зомби уже напоминал с этими всеми измерительными "радостями". Пошел в лес, выкопал небольшую елочку, посадил девчонок резать снежинки из сложенных листов бумаги. Супругу заставил делать леденцы, и заворачивать их в цветные бумажки. Дед был озадачен созданием деревянных и стеклянных игрушек. Их выдували из довольно толстого стекла, намазывали сверху клей, макали в разбитое в пыль стекло же. Получалось нарядно. Я пару раз обмолвился про Новый год, народ не понял, потом без меня уже провели совещание, пошептались и бросились с удвоенной силой на помощь. Может, пожалели дурня, может еще что, я даже об этом не задумывался. Потратил почти ночь на написание книжек — подарки готовил. Там по три сказки коротеньких, Снегурочка, Три поросенка, Семеро козлят, но для всех. Сделал потом трафареты названий из протравленного листового железа, довел до ума текст ручкой, прошил стопки бумаги мелкими скрепками, как тетради в моем детстве — получились тонкие книжки со сказками. Упаковал все в мешок, да покрасил его краской, максимально похожей на красную, была у нас такая. Ну потом уже ткани набрал, сделал халат, куделью выбеленной отделал низ у его, сделал бороду белую длинную, шапку, посох, приготовился, одним словом. Народ тем временем собирал праздничный стол, не совсем понимая, зачем. Да, еще собрал паспорта у зависимых, для них у меня тоже подарок.

В ночь на первое января усадил всех за стол, елку нарядили прямо в актовом зале. Тесно уже нам тут, конечно, но пока пойдет. Толкнул речь:

— Все вы знаете, а кто не знает, то слушайте. У меня на родине, — зависимые про мое появление знали в самых общих чертах, без подробностей, — есть такой праздник — Новый год.

— И у нас есть, весной, — парировал дед.

— Ага, когда весна уже в свои права вступает. А у нас его сегодня празднуют, в ночь на первое января. Январь — это месяц такой, — это зависимым, они еще не сильно ориентируются в нашем календаре, — неделю назад, 22 декабря начались самые длинные ночи за весь год, а вот сегодня они вроде как заканчиваются, и день будет чуточку больше, если я правильно помню. У нас именно это считали Новым годом, ну и зима, делать особо нечего — почему бы не попраздновать?

Народ одобрительно загудел.

— Первый тост предлагаю поднять за прошедший год. Сложный был год, однако интересный. Именно в это время появилось наше пусть маленькое, но свое государство, мы победили старинных наших врагов — данов. Мы построили крепость.

— Две, да еще и урожай неплохой собрали, — добавил дед.

— Животиной обзавелись, да лодку справную сделали, — это Кукша.

— Да много чего сделали, посуду вот, — это Зоряна ткнула пальцем в наши покрытые разноцветной эмалью глиняные тарелки.

— И что — все сами? — это Юрка подал голос.

— Ага, все сами. Если не мы — то кто? — это подключился Обеслав.

— Машка маленькую родила, Мальком мы ее зовем — подала голос Смеяна.

— Поля новые сделали, да бревен про запас нарубили, — констатировала Леда.

— И ткань! Ткань какая получаться стала! Любо дорого смотреть! — Агна всплеснула руками.

— Вот видите, сколько всего за год, с прошлой зимы случилось у нас. А когда еще итоги подводить, как не зимой? — я закруглил отчет своих родственников, — но самое главное — появились у нас новые граждане. Пусть пока зависимые, но мы надеемся, все, я подчеркиваю, все мы надеемся, что скоро они станут нам добрыми друзьями и соратниками, коллегами и вольными гражданами. Поэтом давайте выпьем и проводим старый год, хороший он был.

Все выпили, поели, начали вспоминать события, случившиеся с прошлой зимы. Еще пара тостов за уходящий год, и вот почти наступило двенадцать часов ночи. Я встал:

— Послушайте! Сейчас, через минуту буквально, начнется новый год. Номер его по ромейскому календарю восемьсот шестидесятый, високосный. Я вам потом расскажу, что это такое. Так вот, я сейчас начну обратный отсчет до наступления Нового года, а вы за это время загадайте себе самые заветные желания, чтобы в Новом году все они сбылись. Не в слух, Юра, а про себя. И пусть в Новом году загаданные ваши желания сбудутся. И так! Двенадцать... Одиннадцать... Десять... Девять... Восемь... Семь... Шесть... Пять... Четыре... Три... Два... Один... Ура!!! С Новым Годом! С Новым Счастьем!

Народ радости моей пока не разделял, праздник все-таки новый. Вяло поддержали мое "Ура!", чокнулись, да собирались идти спать. А что еще делать? Я попросил задержаться, вышел предбанник, и стал облачаться. Краем уха слушал разговоры сограждан:

— Чего он вдруг удумал? Раньше по зиме такого не делали, — Зоряна беспокоилась.

— Так и дел таких раньше по зиме не делали. Он-то с линейками своими этими возится, да так, чтобы на тысячу лет вперед дело то измерительное без изменений осталось! Он говорил, что если сейчас все правильно сделаем — потомки нам не только спасибо скажут, но в ножки кланяться каждый раз будут, как вспомнят, — дед просвещал народ о происходящем в нашей лаборатории.

— А то он знает, что там потомки нам скажут, — это Юра.

— Знает, — отрезал Кукша, — ты человек новый, не привык еще. Знает Сергей, знает. И за что потомки проклянут нас, и за что — не забудут вовек. Привыкнешь еще, Сергей много что непонятное делает, но все потом на пользу идет. Тут все непонятное от него.

— Это точно, — подал голос Толик, — один туалет этот ваш, теплый. Да за такое надо идола ему ставить надо.

Все засмеялись, вспоминая мучения Толика с диареей.

Я нарядился, и вошел в помещение с мешком, стукнул посохом по полу.

— О-хо-хо! Это я, дедушка Мороз. Пришел посмотреть, как вы тут празднуете Новый год! Елку смотрю нарядили...

Немая сцена, родственники замерли, разглядывая меня. Реакция не заставила себя ждать. Народ рванул по щелям, как те тараканы на кухне при включенном свете. Дед за амулет схватился, зависимые под стол рванули, Кушка за кочергой тянется. Дурдом. Задрал бороду:

— Граждане! Вы чего!

Остановились, повернулись. Присмотрелись, осознали, кто перед ними — и тоже потянулись за всем, что не приколочено. Вспоминая свои первые учения, решил ретироваться. Почти успел.

— А-а-а! Да что ж вы творите! Гады! Я же поздравить вас с Новым годом пришел!

Зависимые с крыльца наблюдали замечательную картину. Главу их государства гоняли родичи всем, что под руку попадется, даже снежки в меня полетели. Я убегал по всей крепости, забавно задирая ноги, в халате было очень неудобно. Наконец, народ выдохся и подмерз, выбежали-то прямо в том, в чем за столом сидели. Я опасался подойти поближе, и орал издалека:

— Это традиция такая! Дед Мороз на Новый год приходит, да подарки под елку кладет, если ее нарядить правильно! Да еще Снегурочку с собой приводит! Сюрприз вам хотел сделать!

— Ага, удался сюрприз, — дед тяжело вздыхал, присел на табуретку, которой меня гонял, — и подарки тоже хороши. Деда Мороза в дом привел! Нарядился он, "Новый год, Новый год!"... Эх, страху с тобой натерпишься...

— Чего не так-то? — я подошел к деду, он вроде уже успокоился.

Пока шли к дому, Буревой говорил. Дед Мороз — это не добрый дедушка, который детям подарки несет, а суровый, мощный старик, который убивает каждый год землю, все живое на ней, заставляет людей прятаться по домам. Его и задобрить нельзя, он даже не бог, вроде Перуна, а сила природная, натуральная, встроенная в мир. Такому сопротивляться бесполезно — зайдет в дом, и поминай как звали. А тут я нарисовался, со своим "О-хо-хо!", да еще и ночью. Уже в доме, пока я снимал с себя облачение, дед разъяснил, почему народ так помогать стал мне в подготовке Нового года, да еще и мало интересовался происходящим.

Оказывается, они наблюдали за моими мучениями, думали, что ничего не получается. Еще бы, по триста раз одно и тоже мерить, записывать, да потом перемерять. Они подумали, что я таки решил бросить заниматься ерундой, и хочу попросить помощи у богов. Так как тут с богами дело непонятное, кто у них отвечает за измерительную технику — неясно, то народ молча готовил ритуал — резали снежинки, делали игрушки, да елку украшали. И даже перешептывались на момент того, что надо бы пару кроликов в жертву принести, чтобы помочь мне значит со штангенциркулем. Причем приносить их собирались прямо под елкой, в полночь. Они так поняли, что именно для этого я их держал до середины ночи и спать не отпускал.

И вот сложите картину в голове у древнего человека. Готовит Серега ритуал непонятный, странный и сложный, одни шарики стеклянные чего стоят! Обращается, значит, к силам потусторонним. А в полночь заявляется Дед Мороз! Хорошо, конечно, что Серега помощи дождался, но не такой же! Вот и сдристнул народ, чтобы не околеть, когда я в дом завалился. Вот и гоняли меня, за страхи свои на мне отрывались. Даже супруга беременная! Надо было разъяснить политику партии-то, а не сюрпризы делать!

Я опять взял слово, сидел в халате, без посоха, с мешком под ногами.

— Граждане! Простите, что напугал — но наш Дед Мороз добрый был, он лес укутывает снегом на зиму, пока холода, чтобы деревья не померзли. Вон, как мы с Буревоем снег на поля возили, так и он. И внучка у него есть, Снегурочка.

— А родители ее где? — задали мне резонный вопрос.

— Так, Кукша, не умничай, это история умалчивает. Так вот, на Новый Год дети наряжают елку, зову Деда Мороза со Снегурочкой, и те приносят им подарки, за танцы да стихи. Вот я и решил за него поработать в этот раз. Взрослые-то чай тоже на подарки падкие, а Деда Мороза можно и не дозваться — занят он. Приходится отрабатывать за него, да за Снегурочку. Вот и мешок с подарками я вам принес...

При этих словах народ оживился. Началась раздача слонов. Первым делом одарил детей, по возрасту, потом взрослых. Неказистые книжечки со сказками народ только что не к груди прижимал. Даже читать пытались за столом. Зависимые тянулись тоже заглянуть в текст, и сидели грустные. Им пока подарков не досталось. Достал их паспорта:

— Вам я тоже подарок заготовил, вы теперь все переходите на третий уровень вольности, прямо с первого января. Это вам за труд ударный да за поведение хорошее. С учебой, правда, подтянуть придется, но я думаю вы справитесь. Так что частично это вам авансом, хоть и небольшим. Ну, то есть нагнать придется по учебе, вот и получается что заранее я вас приподнимаю.

Раздал книжечки-паспорта, народ сидел довольный. Не сказки, конечно, но тоже ничего. Особенно учитывая, что теперь они по два часа могут проводить в общем актовом зале (под присмотром), да половину дня в воскресенье. Было чему радоваться всем, и праздник разгорелся с новой силой. Мы с Буревоем наклюкались слегка, достали наши старые самострелы, и пошли пускать салют. Не московский, конечно, получился, но людям понравился, под пятьдесят стрел, обмотанных горящей паклей, выстреляли в ночное небо.

Проснулись поздно, поели, да пошли всем населением делать горку ледяную и в снежки играть. Горку сделали с опорой на стену крепостную, снежные крепости поставили, две штуки, да играли в снежки весь день и катались по льду. Надо бы еще коньков сделать, да в заводи покататься, но это в другой раз. И так три дня провели в безделье да развлечениях. Народу понравилось, я тоже отвлекся от своих измерительных забот и создания типографских машин.

После отдыха, да еще и так сильно напоминающего мои времена, работа пошла с удвоенной силой. К штангенциркулю, который почти сделали к Новому году, добавился микрометр. Его на винтах делали, тоже долго получилось, но добились точности чуть не в две тысячных, по моим подсчетам. Сделали, передохнули, и засели за весы. Весы по началу делали рычажные, из копии эталона метра. Долго подбирали такую заготовку, которая имела сравнительно одинаковую плотность по всей длине — центр курвиметром, микрометром и штангенциркулем определили довольно точно, от него и плясали. Потом еще дольше делали необходимые объемы. Надо сделать два максимально точных по весу и максимально правильных кубика дециметровых по грани. Добились и этого, долгим кропотливым трудом. Объем воды в них был одинаковый, это тоже получилось. Проблемы поверхностного натяжения только решить не удалось, как мы не пытались. Будем считать это пока погрешностью, потом что-нибудь придумаем. Воду пришлось долго чистить, избавлялись от микроскопических вкраплений солей, песчинок, и прочего мусора. По двум таким кубикам сделали на весах с длинными плечами и стрелкой эталон килограмма из чугуна. Все, теперь он пойдет на вечное хранение в том же месте, где лежит эталон метра. Надо только сделать набор гирек — сто грамм, десять грамм, один грамм. С ними тоже помучаться пришлось, но с рычажными весами это было не так сложно. Справились.

Появились первые записи об эталоне массы (литр воды с подробным описанием ее очистки, наличия льда по началу, чтобы температура около нуля была, и процессом измерения), об устройстве рычажных весов как эталонного прибора измерения веса, о связи с эталоном метра, описания приборов измерения.

С секундой за эталон приняли период времени, который показывали мои часы. Наверно, за это время они уже совершенно не то показывают, но другого выхода пока нет. Точнее, есть, но реализовать его мы можем только позже, уже вместе с городом — нам нужна обсерватория. Точнее, чем вращение Земли, в мое время были только атомные часы. Об этом я и рассказал Буревою. Но и с использованием обсерватории были проблемы, нужен механизм, отсчитывающий одинаковые промежутки времени. А то замерять, когда одни и те же звезды будут в одном и том же положении, я смогу, даже без оптических приборов, квадрант нам в помощь. Но на что опираться? Как определить, сколько промежутков времени прошло двумя последовательными нахождениями звезд в одной и той же точке? Вопрос, вопрос... Из материалов у нас только непонятного качества булатно-пружинная сталь, да и все. Закрепили пока текущее положение, да рассчитали эталон.

Рассчитал я, по способам расчета високосных годов в мое время. Раз в четыре года набегает разница между астрономическим временем, и поштучным расчетом 24-часовых суток в году. Но это еще не все, если количество сотен лет в начале века не делится на сто, этот год не високосный. Взял я период в восемьсот лет, и посчитал, сколько же часов, минут и секунд в сутках. Получил, что каждый день — это около 23 часов и 56 минут. Это и зафиксировал в методике, с указанием способа расчета. Да дед еще предложил таки оформить вещественный эталон, по моим часам. Получились медные водяные часы, где капала очищенная вода, залитая до определенного уровня. Эталон получился на семь минут — только такие ровные промежутки получились.

А потом началось то, что заняло остаток зимы, весну, и вообще продолжалось непрерывно. Мы начали изучать окружающий нас мир с приборами в руках. Мерили плотность, измеряли ковкость различных сплавов, измеряли их пружинные свойства, нагрузку на разрыв, остаточные деформации, твердость по собственной шкале, потом перешли к температурным параметрам.

Началось все традиционно с измерительного прибора. Он представлял собой тот же пружинный термометр, но с четко зафиксированными материалами. Лед дал нижний предел, кипяток — верхний. Описали из чего и как мы сделали эталонный термометр, разработали способы их поверки, инертности, времени измерений. Работы куча, но она уже более продуктивная, и дает вполне измеримый результат. Пошли термические параметры, коэффициенты расширения, теплопроводность, описание методик и материалов для этого используемых. Для более высоких температур, таких как температура плавления стекла и чугуна, стали делать хитрые приборы, включающие в себя трубки с отверстиями для охлаждения, в этом диапазоне у нас резко падала точность. Плюс сделали набор специальных цветовых маркеров в подобии бинокля без стекол. Можно смотреть на расплав, крутить специальный диск, и добиваться одинакового цвета расплава и на цветном диске. Для каждого материала такой термометр должен быть свой, определяли по косвенным методам. Ну, вроде если температура окружающего воздуха пятнадцать градусов, правильно установленный продуваемый термометр нужно было специальным щупом опустить в расплав, держать строго определенное время, и рассчитывать температуру по специальной таблице. Точность таких измерений — никакая, но хоть что-то у нас появится, хоть какой-то ориентир. Процесс создания термометров был жестоким — только при ноле градусов, чтобы избежать перекосов по температуре. Как уличный термометр показывал ноль — мы бежали делать остальные биметаллические пружины.

Длина, масса, температура, время — взялись за часы. Нам нужна часовая пружина с постоянными характеристиками. Пробовали все, разные сорта металла, разные способы отливки, ковки, охлаждения и закалки. Все это давало бесценные знания, которые мы аккуратно записывали в лабораторные журналы, повторяли многократно, и формировали уже технологии. Часы у нас получились, при сравнении с моими за сутки они давали разброс в несколько минут, а то и десятков минут. Оставалось только проверить их на время, за которое пружина потеряет свои свойства, и на сколько потеряет. В этом мы были бессильны, надо только ждать. Пять часов лежали в актовом зале, каждый день их подводил Буревой, каждый день мы сравнивали результаты.

Так же и датчики давления. Трубчатые пружины мы делали давно, теперь мы их упорядочили, записали технологию. Испытывали паром, воздухом, даже водой. Получалось неплохо, перешли к давлению жидкости. Там пришлось использовать пружинки, дошли со временем и до крыльчатки для определения расхода жидкостей и газов.

Металл. Мы устроили "железную кухню" из лаборатории. В расплав чугуна, в разное время, при разной температуре, добавляли разные толченные камни, наши, найденные в округе, и привозные, с Ладоги. Плюс разная руда. Плюс разные скорости остывания. Плюс разный древесный уголь. Буревой мрачнел на глазах.

— Сергей, — начал он разговор одним утром, — зима прошла.

Я посмотрел за окно. Сугробы еще лежали, но на календаре был уже март месяц.

— А мы с тобой все занимаемся твоими этими инструментами. И конца краю этого не видно. Да и есть ли он вообще...

Дед прав. Один древесный уголь чего стоил. Мы попробовали шесть разных сортов из наиболее распространенных деревьев. Все они чуть-чуть, но отличались. Какой-то горел лучше, какой-то быстрее разгорался, другой давал больший жар. Я предложил смешивать их. Учитывая возможность различных пропорций, различных средних размеров кусков, количество вариантов могло быть бесконечно.

— А ты говорил. что если мы с тобой сделаем все твои измерения, то сможем создавать те вещи, которые хотим, а не те, которые получаются. Получается же наоборот — все смешиваем, все пробуем, а выхода никакого. Не пора ли остановиться?

— Эх, Буревой, братик мой названный. Нет, не пора. И никогда остановиться не получится. Сам понимаешь. И время на это выделять постоянно придется, и постоянно проводить такие вот опыты. Но сейчас, с нашими знаниями теперь, мы реально горы свернуть можем!

— Как? И когда? Мы же только пишем, пишем и пишем, пишем и пишем... Если это твой научный подход — то лучше как раньше делать, по-старинке, — дед вздохнул, — давай уже заканчивать.

— Хм, заканчивать, говоришь... А давай лучше мы с нашим научным подходом сделаем что-нибудь из того, что у нас уже есть, и сравним. Как тебе мысль?

— Ну давай, на пробу. Но если не получится — давай лучше камнем да кирпичом заниматься, все равно строиться хотели.

— Договорились. Делаем трактор.

— Трактор? Третий? У нас же те два вроде еще целые, зачем?

— А сравним. Мы сейчас размеры его зафиксируем, и спроектируем по-новому, с использованием новых знаний. Потом сделаем, и сравним.

— Ну..., — дед почесал бороду, — а давай. Больше не меньше, найдем куда его засунуть. Только это, надо что-то с зависимыми делать.

Ребята перешли на четвертый уровень вольности, заслужили. Теперь они под присмотром могли сидеть до десяти вечера в общем зале, а в воскресенье — так вообще целый день. Мы даже разрешали на улице им время проводить, при условии наличия "конвоя". Конвой, правда, был номинальный, Обеслав, Кукша, Веселина или барышни, и непонятно, охраняли они их или вместе просто время проводили. Обеслав даже винтовку свою один раз оставил, за что поплатился "отработкой" — нечего оружие бросать где попало. Следующий уровень предполагал возможность их выпускать на работы за пределы крепости, с конвоем. И вот тут была реальная проблема — нам могло тупо не хватить "конвоиров". А если их выпускать толпой — то один конвоир бы точно не справился. Дилемма, как любил повторять Кукша.

— Закон нарушать мы не будем, — я медленно в голове проворачивал ситуацию, — но и делать что, не пойму. Надо совет собирать, да их потом поспрашивать, как они вообще к нам относятся и где себя видят.

— Поспрашивать — можно. А лучше — клятву с них взять, что не убегут.

— Взять-то мы можем, только по местным понятиям они рабы, и сбежать из такого состояния — милое дело, следовательно, пойти против клятвы, данной их богам — они спокойно могут, нашим — тем более. Может не сработать.

— Надо их к Перуну отвести, на поле, пусть посмотрят, там и следующий уровень им сделаем. Может, под его очами смиреннее будут.

— Да не надо, чтобы смиреннее, надо чтобы нам поверили да тут остались. Нам покорные не нужны — нам товарищи нужны в делах.

— Ну, я то и имел ввиду, — сказал дед, — смиреннее — спокойнее. Чтобы пока не рыпались, а там и сами не захотят.

Собрали совет родственников, у нас было несколько объявлений. Первое, мы переходили к практическому использованию накопленных знаний. Второе, достижение пленными нового уровня, и что с этим делать. Третье, скоро появиться новый трактор. Первый и третий вопрос не вызвали споров, все уже тоже хотели увидеть результат наших трудов. По второму вопросу было сложнее.

— А чего там думать? Закон поменять, и все дела, — выдал Кукша.

— Ага, а потом еще раз поменять, и еще раз. И когда там у них воля выйдет? К пенсии? Ну, к старости? Ты бы верил таким людям, которые собственный закон нарушают да меняют как Перун на душу положит? Вот и я бы не верил. А мы от них доверия ждем, доверия и поддержки.

— Ты думаешь, они не доверяют? Убегут? — Зоря задумчиво поглаживала уже большой живот, — вроде не совсем дурни, понимают, что бежать некуда.

— Неа, не понимают, думают, село рядом есть, — это Обеслав, — в их местах села чаще стояли, думают, и тут так. Мне Толик рассказывал.

— А там вообще заводило кто? Есть кто-нибудь, кто идею побега поддерживает?

— Юра. Он в основном воду мутит. Говорит, что рыбаком станет, как отец, когда по нашему закону вольная ему выйдет. Да Ладу в жены возьмет, — Кукша посмотрел на нас, — с этим, кстати, как быть?

— Ему восемнадцать в этом году, может по закону, — подал голос Влас.

— А Ладе — семнадцать, не может по Закону, — вступилась за подопечную Зоря, — хотя я так и не понимаю, зачем мы так написали.

— За здоровье переживаем, есть определенный период, когда детей лучше рожать, в мое время его определили как восемнадцать лет. Вот и не хочется, чтобы девчонки молодые гибли, детей на свет рожая. Потерпят — хуже не будет. Значит, Юру надо как-то тут оставить, подманить чем-нибудь. Так? Рыбаком, говорит, стать хочет, как отец. Желание, кстати, похвальное, и нам тоже нужное. А потому, друзья мои, сделаем мы так...

На следующий день в торжественной обстановке мы вручили новые значки и внесли изменение в паспорта нашим зависимым. Пятый уровень — это уже серьезно, дальше и работать больше надо будут, и учиться. Если честно, у нас не все взрослые формальным параметрам соответствовали, например, шестого уровня свободы для зависимых. Ибо учебники по физике я только-только делать начал, а она наравне с химией, биологией, природоведением входили в курс обучения для зависимых. Вместе всем им учиться придется.

После вручения Юра было намылился на выход, за пределы крепости. Но мы воспользовались лазейкой в законе, там ведь сказано могут с конвоем, но не сказано, что конвой по первому требованию их водить туда должен. Ребята чуть поскучнели, но мы пообещали им завтра выход в "поля". Подопечных распределили так, что у каждого был куратор и еще один сопровождающий. В крепости оставались только Зоряна, и совсем мелкие дети. Правда, опасности не было, мы все предполагали быть недалеко друг от друга.

С Буревоем устроили Юрке оговоренный заранее спектакль, на тему "научи нас, сирых и убогих, юноша грамотный, как правильно рыбу ловить, а то сами мы косорукие, пескарями да килькой побираемся". Юрец надулся, начал важно вещать про лодки, сети, повадки рыб. Эффект нужный был достигнут, дед пошел к своему подопечному, Толику, а я с Юрой пошел в ткацкие мастерские, где сети были развешаны. Мы до этого их в мастерские не пускали, от греха подальше. Не то чтобы секреты берегли, скорее, за здоровье их переживали, а то сунут руку в кислоту, или спиртом надышатся древесным — и поминай как звали.

Пацан с интересов осматривал непонятные громоздкие машины, перешли к сетям.

— Такая большая сильно, ее только пять лодок, или больше тянут, если рыбы много идет, — он с умным видом комментировал увиденное.

— Да у нас только одна и есть, — я "горестно" развел руками, — пошли, покажу, расскажешь, как правильно делать.

— Ну так а зачем такую сеть делали? Глупо это, неправильно, — Юра пошел за мной с видом приглашенного эксперта.

Пафоса и понтов у него хватило только до момента выхода за пределы крепости. Там, на берегу заводи, стояли вытащенные на берег три лодки. Одна дановская, мурманы ее тут оставили, на своей умчались, одна — наш тримаран, и сейнер. Сейнер, в отличии от других лодок, был толстый, громоздкий, явно не скоростной. Юрец смотрел на это все, и ловил руками падающую челюсть. На больших стапелях из суровых бревен стояли накрытые брезентом лодки, под снегом.

— Чьи лодки? Где люди? Где весла?

— Наши лодки, вот эту в прошлом году построили, эту у данов забрали, а вот на этой рыбу ловим.

— А на веслах кто? Парус где? Как на воду спускаете? — пацан плечом пробовал ее вес.

— Да трактором и спускаем, машиной той, пар из которой идет. А ходим на такой же машине. Экипаж, ну, людей на лодке, — два человека, в той, которая для рыбы.

— И зачем такая большая лодка, если вдвоем сеть крупную не вытянешь?

— Так мы не сами тянем, машина тянет, а мы только дрова подкладываем, да управляем ей, — я наслаждался обламыванием понтов у малолетнего подростка, — чего там тянуть-то? Мы за раз всего по сорок-пятьдесят пудов достаем...

Все, сейчас его инфаркт хватит. Выдавил Юрка только свое традиционное:

— Заливаешь?

— Не, не вру. Вот как вода встанет, хочу тебя с собой взять, за свежим уловом. Третьим будешь, поможешь да профессию обретешь. Ну, дело освоишь. А там глядишь, и сам на ней ходить будешь...

Это и был наш коварный план — привлечь на свою сторону подростков обещаниями разных бонусов от жизни у нас. Роза шла места выбирать под аптекарский огород, Толик с дедом поля осматривали, Лада с Сати искали крапиву после зимы на семена, по части ткачества, значит. Вера, которая больше к творчеству тянулась, с Веселиной была, та ей должна уши прожужжать на момент живописи, макетов, рисунков и прочего. Заманивали подростков по проявленным интересам.

— Вот только ты же как вольную получишь, уйдешь сразу, — я "горько" вздохнул, — да и досидишь до вольной-то? Ты парень сильный, смелый, рванешь в лес — и поминай как звали. Опять самому придется в лодку эту лезть, да за рыбой идти.

— Это чего это я уйду вдруг? — взвился Юра, — я пока никуда не собираюсь. Буду эти, прох-врес-нию брать, ну, делу учиться. Потом поглядим...

Я про себя улыбался, независимо от времени подростки одинаковы. Самое для подростка обидное что? Что к нему не относятся как к взрослому. Они же все сами хотят, самые умные во всем, шишки бьют, но свои. А пообещай некую свободу действий, да дело серьезное — схватятся не глядя на свои навыки, умений, знания. Просто чтобы показать что все, взрослые уже, и никто им не указ. Вот хотел пацан рыбаком стать, лодку свою завести. А ему бац, предлагают стать капитаном целого сейнера. Понятно, что шанс на такое мал, он до сих пор не верит мне, по глазам виду, но шанс-то есть! И не надо год себе снасть искать, готовую дадут, и идти никуда не надо — все прямо тут на блюдце с голубой каемкой лежит. Значит, подумает Юра, я на это надеюсь, надо дождаться, правду ли говорят. Ждать, благо, не долго, весна уже начинала вступать в свои права. На пару месяцев он тут точно задержится, а дальше видно будет.

— Пойдем под брезент, это ткань вот эта, непромокаемая. Да, да, непромокаемая, я тебе лодку внутри покажу, да надо будет план работ по выходу на рыбалку сделать. Поможешь? А то я ни ухо ни рылом, как тут что паклей заделывать, как смолой обрабатывать.

Врал, конечно, Кнут научил, но пацану приятно, а мне не жалко. По лодке ползали пока не стемнело. Юрец ушел в приятном возбуждении в свой дом-казарму, остальные тоже на перебой рассказывали про свои похождения в этот день. Только Вера с Веселиной макет разглядывали, да ворковали в углу, время посидеть у них еще было.

Решив на какое-то время вопрос с подростками, занялись проектом трактора. На новых инструментах, да на ладно сделанном кульмане, рисовали с дедом узлы и агрегаты. Рисовал в основном я, дед искал по нашим записям материал по заявляемым мной свойствам. Ну там сплавы, дерево, и прочее. Опыт постройки тракторов дал о себе знать. Мы по сути перевели на новую ресурсную базу отработанный проект. От расчетов дед малость впал в экстаз. По металлу выигрыш в три раза, по массе — в два, мощность — двенадцать лошадей при тех же габаритах. Вот только котел подводил — слишком быстро запас дров и воды уходил бы из трактора, надо чаще пополнять. Теперь дело за строительством.

Его, правда, прервало радостное событие в моей жизни. Как раз на день рождение Владимира Ильича, у меня родился сын. Зоряна вечером стала плохо себя чувствовать, потом у нее отошли воды. Я сидел, как на иголках, дед меня успокаивал. Обошлось, к четырем утра раздался крик, первый крик нашего нового гражданина и моей кровинушки. Барышни помогли принять роды, закутали маленького в одеяло из крапивы, и принесли нам. Тот уже сладко спал, намаялся при появлении на свет. Я бросился к супруге, та лежала без кровинки на лице, тоже намаялась. Взял у госсовета нашего себе недельку отпуска по семейным обстоятельствам, и провел ее с моим Володькой, в честь отца сына назвал, и Зоряной. Роды у той прошли тяжело, уже все-таки не девочка, долго приходила в себя. Но на третий день, зараза моя любимая, ломанулась заниматься домашними делами. Еле уложил обратно, пусть отдыхает. Перенес кульман в дом, там и занимался проектированием не отходя от семьи. Дед наделал мелкому деревянных игрушек, люльку, Веселина с Верой сшили всяких зверушек, человечков, я делал погремушки, Володька еще больше сплотил наш род. А у меня появилось заодно время подробнее проработать проект трактора. Мелкий спит или кричит, супруга под боком, я с кульманом посреди кухни — идиллия...

Новый трактор успели сделать как раз к посевной. Легкий, удобный, мощный — дед в него влюбился. А когда я доработал его, и добавил по еще одному цилиндру на существующие, двойного расширения машина получилась, да радиатор приделал для пара, причем делал это согласно проекту, проработал в нем такую возможность, деда от машинки было не оттащить. Нам даже балансировку делать практически не пришлось, так и осталась небольшая выемка вдоль всего трактора для камней-балансиров. Этот двигатель стал нашим типовым, на пятнадцать лошадей и с радиатором. Дров жрал меньше, вода почти не выходила за пределы системы, преодолеваемый подъем составлял градусов десять безбоязненно, и еще сверху столько же — с некоторой опаской. Дед придумал приделать седлушки в выемке для балансиров, на четверых, и теперь мог возить народ на работы, но только четное количество, иначе таки перекашивало машину. Научный подход начал свое шествие по нашей деревне.

Юра тем временем под руководством меня, деда, Кушки готовил лодку, да передавал знания нам. Знаний тех было совсем мало, но некоторые вещи были полезные. Мы сознательно помогали ему, не руководили и направляли, а только помогали. Ну, иногда подсказывали еще, ссылаясь на мурмана-корабела, который нам эти знания оставил.

Старт всех процессов пошел одновременно. Началась посевная, Буревой с Толиком пахали на тракторе, Кукша с Добрушем им помогали на втором тракторе. Девушек напрягли на посадку рассады. Работать в теплом помещении, с кучей всяких мелких нужных железных инструментов, накопленных за эти годы, было в удовольствие, особенно когда всем раздали перчатки для работы. Знай себе, пересаживай тонюсенькие стебли, да перебирай семена. Мы же с Обеславом и Юрой вышли на озеро.

Первый выход Юры на пароходе еще долго будет поводом для баек и шуток. Когда мы тянули через блоки трактором сейнер, он терпел. Когда мы задом (!) вышли из заводи, он держался, но когда дали пару, да и пошли с грандиозной скоростью, километров три-пять в час, он не вытерпел. На коленочках, подальше от шумящей машины, вцепившись в борт пялился на воду, на нас, на пар, выходящий из трубы, и что-то шептал вроде молитвы. Пока мы их сюда везли, они ничего не видели да и плохо понимали происходящее. Народу куча, а что там шумит — непонятно. Когда ему Обеслав рассказывал про наш способ рыбной ловли — он тоже пропускал мимо ушей, мол, мало что говорят там люди эти непонятные. А когда дрожание палубы своими ногами ощутил, когда лодка понеслась, по местным меркам, за горизонт, да еще и под управлением Обеслава, он через себя пропустил все шумы и вибрации, и ему стало страшно.

Но когда мы таки нашли небольшой косяк, Обеслав застопорил винт, и передал крутящий момент на вал отбора мощности, а тот вынул сеть, и серебряная река рыбы потекла через наши ноги, захлестывая нашего пришлого горе-рыбака, Юрец нашел в себе силы встать. Встать, и поучаствовать в процессе возвращения в специальное место выпрыгивающей рыбы. Ведь что для рыбака здесь рыба? Рыба это все. За рыбу ты и зерно наменяешь, и железо, и скотину. А если у тебя эта рыба потоком в лодку идет? А если ты практически ногами по ней ходишь, еще не сонной, бойкой, скользкой?

Пока вынимали трал, я одним глазом наблюдал за Юркой. У того прямо на лбу читались мысли. Мысли разные — от сбросить нас за борт и уплыть на этой чудо-лодке, до принесения жертв Озерному Хозяину, который его в это место направил. И если вторая мысль меня вполне устраивала, то от первой надо избавляться. После вытаскивания сети шепнул Обеславу:

— Глуши мотор, только тихо...

Гул прекратился, нагруженная лодка закачалась на волнах.

— Ну все, приплыли. Поломка, Юрка, мотор, что лодку тащил, сломался. А до берега еще плыть и плыть...

Пацан перепугался, причем сильно. Кинулся к борту, глянул на воду, потом поискал глазами весла, не нашел и сник.

— Вплавь можно доплыть, если сил хватит, — я ему подсказал решение, — только тогда лодку придется бросить. Видишь, какая она капризная! Чуть что не так, если без знаний к делу подошел, и сиди, баклуши бей.

— А она сама не выздоровеет, мотора ваша эта?

— Не, там человек нужен со знаниями, с навыками. Запчасти, опять же. Обеслав! Что там у нас, получится отремонтировать?

— Да тут клапан поменять надо! — племянник мне подыгрывал как умел.

— Ну так меняй, есть же запасные?

— Да я не знаю, смогу ли? А то вдруг еще хуже сделаю...

— Учись, родной, учись, а то когда на море пойдем — кто тебе помогать будет? Или в земли заокеанские, ну, океан — огромное море, тысячи морей вместе, за ним тоже земля есть...

— Океан... А мы о таком не знали, — Юрка с тоской посмотрел на меня, — а если не сможем поплыть, что, действительно бросать придется?

— А что? Лодку-то ты забраковал, сказал, на таких вы не ловили, неправильно значит это.

— Ну... я не то имел ввиду, большая она у вас, думал — народу много надо, — Юра огорченно развел руками, — а мы втроем справились... Улов жалко, добрый получился... Да и лодка такая ладная...

— Да какой там добрый улов! — Обеслав вылез из двигателя, протирая руки тряпкой машинным от смазки, — так, баловство одно. Вот помню...

Дальше пошли рыбацкие байки. Как, чего, сколько, Юрец только кивал, разинув рот, и в разговор не вмешивался. Я его подначил, мол, ты же всю жизнь рыбаком быть хотел, неужто и похвастаться нечем? Тот махнул рукой, и уставился на озеро, процедил шепотом:

— Была бы у меня такая лодка...

— Была бы такая лодка — погиб бы. Причем в первый же выход, это тебе не на бревне долбленном да струганном плавать. Тут ум нужен, знания, да товарищи, которые тебе запчасти сделают, да машину к походу подготовят, — я кивнул Обеславу, мол, заводи, — видишь как оно получается, если ты один или просто с семьей только своей рыбу тянешь — так и будешь побираться да требы Хозяину Озерному класть, чтобы рыбу послал большую. Одну. А если все, как пальцы на руке, в кулак соберутся, то и лодку знатную сделают, и рыбы наловят, на всех, и еще много чего смогут. Главное — не в одиночку, главное — с товарищами своими держаться крепко, да не предавать их. Понял?

— Понял, — серьезно кивнул пацан, и лодка загудела, пошел пар из трубы.

— Понял — это хорошо. Мы тут, как ты заметил, вообще много думаем. Вот и ты подумай, где твои товарищи настоящие да как для них жизнь лучше сделать... Обеслав! Что там на компасе? Правь к берегу...

Домой вернулись затемно, Володька у меня дома уже посапывал. Поцеловал жену, облился водой, да давай ее допрашивать, как там остальные наши зависимые.

— Притерлись ребята. Буревой с Толиком уже два поля вспахали, под зерно. Теперь под рассаду пахать да под овощи будут. Девочки с нами весь день, то с Вовкой играли, я просила, то рассадой занимались да семенами. Удивляются всему, как дети малые. У них же с железом туго, а тут даже ящики под рассаду гвоздями сколочены, да еще и отапливается помещение-то, ну, теплица которая.

Был у нас сарай с небольшой печкой и фанерными трубами, мы там рассаду делали. Я его теплицей назвал, она с подогревом лучше всходила, крыша у сарая того съемная была.

— Не, родная моя, настоящая теплица будет, когда мы крышу стеклянную сделаем, да весь год со свежими овощами будем. А это пока так, чуть больше помидоров да огурцов собрать.

— Сказочник! Как есть сказочник! Стеклом крышу крыть — кто ж так делает?

— Эх-х-х, — я схватил супругу, та только пискнула, повалил на кровать, — а вот веришь, у нас так и делали. Всю зиму огурцы, грибы да помидоры с перцем. Да еще и лимоны, да еще и розы, да еще и ... Эх, и мы так сделаем, заживем! Веришь мне?

Зоряна погладила мне щеку, поцеловала, и сказала:

— Верю, во всем верю. Будут у нас и огурцы круглый год, и помидоры. Да только вот уже мы зажили так, как и не мечталось мне. Спасибо тебе, за все...

Дальнейшее было уже не для чужих глаз и ушей.

До конца весны мы успели все посадить, удивили ребят не раз. Траву — сажаем, крапиву — сажаем, овощи странные — тоже в землю. Роза прикипела к своему аптекарскому огороду, с ней там Смеяна постоянно крутилась. Толик пару раз успел прокатиться на тракторе, да еще и перевернуться. Думал — бить будем, а мы только за него переживали, не убился ли? Все обошлось, вместе с ним и посмеялись над тем, как он рыбкой в кусты с заваливающегося трактора сиганул. Вера с Веселиной и Кукшей ходили бить гусей, решили доверить временно оружие самой безобидной и тихой, посмотреть на реакцию. У нас появилась копия Веселины — из старого нашего арбалета даже гуся подбить не каждый сможет, снайпер. Интересно, все, у кого рисовать хорошо получается стреляют хорошо? Глазомер развит, что ли? Лада ворвалась в ткачество, особенно когда ей станок показали, да выход готовой продукции. Сати больше Вовку нянчила, добрая она очень да детей любит, мы ей шитья всякого надавали, пусть игрушки ему шьет. Тоже удивлялась, иголкам ровным, да ниткам крепким.

Больше всех порадовал Юра, пришел ко мне по утру, дождался, пока все уйдут, да и давай лбом об пол биться.

— Прости меня, Сергей, если не верил я тебе раньше. Теперь вижу, что не врал ты, — пафосно и смешно звучала речь подростка, но он говорил серьезно, как мог, — да прошу тебя, если разрешишь, у вас тут учиться крепко, да помогать вам во всем, чтобы ума-разума набраться. Позволишь ли? Я рабом и дальше готов...

— Не раб ты. Зависимый — так то потому, что пользы пока от тебя было мало, а так — не раб, и слово то забудь. Мы все сделаем по Закону, и если ты читал его?...

Юрка кивнул, Законы он штудировал часто, чтения навык отрабатывал, а других книг не было.

— Так вот, обратил ты наверное внимание, что разницы у нас по Закону нет никакой, между нами и вами, разве что в нашей жизни вы пока соображаете плохо, вот и держат вас строго, чтобы не убились и не покалечились, для вашей же пользы. И теперь ты сам ко мне пришел, чего мы собственно и ждали все.

У Юрки вытянулось лицо, я усмехнулся:

— Ты правда думал, что мы себя так ведем из злобы какой или чтобы рабов свои не упустить? Да ты просто подумай, теперь-то в курсе поди, что нам лучше было — вас охранять, двух человек на это каждую ночь держать, или самим, без вас жить? Неужто думаешь, что те работы, на которые мы вас поставили, мы бы сами трактором да механизмами своими не сделали? Наивный! То для вас делали, чтобы ты вот так пришел сюда когда осознаешь, жизнь когда другую узнаешь, да решение сам примешь. Так что — добро пожаловать на шестой уровень вольности! Вот теперь ты товарищ нам, и теперь тебя к клятве можно подводить. Молодец, не пожалеешь!

Я пожал ему руку, пришлось самому взять — тот жеста не знал такого. Так и стоял с очумевшим видом, и тряс рукой. Самое главное мы с пленными сделали — авторитета их, Юрку, на свою сторону переманили. Я по глазам его видел, что не затаил он ничего худого, не умеет еще врать профессионально он. Теперь и остальные подтянутся, тем более что шестой уровень уже они заслужили. Дальше дело за мной — книжки делать да уроки вести, пусть учатся.

Но это — по осени, а сейчас все-таки День Защиты детей. А значит праздник у детей, даже у таких великовозрастных.

4.Деревня на Ладожском озере. Лето-осень 860 года

Постепенно к присяге-клятве привели всех пленных. Шестой уровень предполагал относительную свободу действий, поэтому и потребовалось обратиться к высшим силам, чтобы связать их обещания мистическими узами. Все делали по воскресеньям, в торжественной обстановке. Начали с Юрки, привели его на Перуново поле, рассказали что это за идол, и почему он так важен для нас. Там и принес он присягу-клятву, предками клялся, Перуном и Озерным Хозяином, его богом главным. Мы вручили новые значки, сделали необходимые отметки.

Идол наш смотрелся внушительно. Внушительно, и красиво — девушки разбили палисадники вокруг, дед сделал небольшой постоянный стол для подношений и таких вот торжественных церемоний. После нее пленные ходили, читали надписи на памятных табличках. Прочитали, прониклись:

— А нашим родичам даже никто столбик не поставил, — чуть не заплакала Лада, — горько им там, без нас будет, без памяти нашей...

— Хм, тоже верно. Ладно, Кузнечикова, ты не горюй, придумаем что-нибудь, — я кивнул деду, приобнял супругу, которая несла Вовку, и мы пошли на праздничный ужин.

После ужина уже с Веселиной наедине продумали как и что сделать, деда подключили, для решения вопросов мистических, да и пленных незаметно поспрашивали. Так что к моменту моего и Перунового Дня Рождения пленные застали на поле еще одну конструкцию. Метрах в десяти от идола Перуну, лицом к нему, из дуба был вырезан суровый старик, точнее — его изображение на дубовом бревне. Старик правил лодку, в ногах у него плескалась рыба. И табличка своя имелась. На табличке той было небольшое сообщение о набеге данов на деревню, описание событий пленения и вызволения наших подростков, и смерти разорителей той деревни. В конце, традиционно уже, был призыв к живым не забывать памяти павших.

— Вот, для вас делали, это Хозяин ваш Озерный, это место для треб, это для помина. Что на табличке — сами прочитаете, чай, не первый уровень вольности, — подростки чуть ухмыльнулись.

Вернулись они чуть опечаленные, но с благодарностью в глазах. Девочки даже по-моему чуть поплакать успели. Толик спросил про место на табличке, его очень много пустого было. Объяснили ему, что это для имен погибших, чтобы помнили. Еще больше прониклись, стали вспоминать, как кого звали. Сказал, чтобы не парились, а список на бумаге сделали и мне или деду передали, мы его в летопись засунем, да и на табличке вытравим, она пока съемная. На том и порешили.

Лето было теплое, дождей было достаточно для посевов, солнца тоже было много. Видать земля за три года плохой погоды отошла, что позволяет рассчитывать на прибавку в сельхозпродукции. Подростки окончательно вписались в коллектив, их статус теперь определяло только отсутствие оружия, да и то дело наживное. То ли идол свою роль сыграл, то ли просто они поняли, что с нами лучше, но работали добросовестно, а отдыхали — радостно. Юрка подошел даже насчет женитьбы на Ладе, но мы его ткнули носом в закон, мол, мала еще невеста, подождать надо. Юрка расстроился, а Лада — так наоборот! Не то, что замуж не хотела, просто приятно ей было осознавать, что будет она первой законной невестой. Это ей наши барышни с моей подачи на уши напели, мол, все так, по обычаю — а она первой Законной будет! И запись о том через многие лета протянется, что была такая первая невеста Лада, и муж ее Юрка. И сошлись они не просто, как обычай говорил, ну как мы с Зорей например, а по Закону! Кому ж такого не захочется? Это ж как первый космонавт — будут еще тысячи, но первый-то на веки-вечные один, что не делай. А теперь представьте себе такое вот, только натянутое на невесту в возрасте бурления гормонов? Представили? Во-о-от, и нам хорошо, рано ей еще детей иметь, и ей радость — она под это дело таку-у-ую свадьбу себе закатит, что все вокруг обзавидуются. Правда, вокруг кроме нас никого — но летопись-то есть! Пусть сквозь века завидуют!

Детей ей делать рано по банальной причине — подросткам надо нормально развиться. Последние три года по их рассказам хорошего урожая не было нигде, вот и были они малость рахитичные, недоразвитые. Только у нас наливаться здоровьем начали, да вверх и вширь расти. Особенно по Юрке заметно было — он при появлении тут на полголовы ниже Кукши был, да худой, как жердь. Сейчас и в росте сравнялись, да и плечами догонять стал. Кукша его даже пытался для тренировок с холодным оружием использовать, но Юрку надо было очень сильно натаскивать на это, вообще никакого навыка не имелось. Кроме махания топором, и то в основном по дереву.

Прогресс же в нашей деревне тоже не стоял на месте. Мы закончили первую версию машинки для печати символов на стальных лентах. Точнее, не символов, а дырок, им соответствующим. Да простят меня потомки-программисты, но мы таки сделали таблицу символов на восемь бит (дырка-недырка), и есть у меня мысль, что она не совсем соотносится с привычной мне из будущего. Начинается она с цифр, полного количества нулей нет ни у одного символа, все должны иметь хотя бы одну дырку-"нулевой бит". Машинка получилась — мечта маньяка паропанка.

Она была пневматическая, с закачкой воздуха от паровой машинки. Куча трубок и клапанов, нажатием клавиши открывался затвором, как на наших винтовках, один из клапанов, и бил по определенной букве. Как бы печатная машинка, но только для очень сильных ударов — ленту пробить стальную много силы надо. Потом возврат на пружинке обратно, и можно нажимать следующую клавишу. Главное было следить за баллонами с воздухом, чтобы хватало давления пробить ленту. И вот представьте, 255 символов, сколько трубок надо, сколько клапанов, сколько "молоточков". Оператор этой машины сидел перед кубометром сплетенных трубок, и наяривал, как клавишник на рок-концерте. Одной заправки баллона, его сделали достаточно большим, хватало на несколько тысяч символов, потом надо подкачивать компрессором.

Нарубили первые ленты, сели их дырявить. Продырявили — сели думать, как теперь продырявленное прочитать. Пришлось модернизировать машинку — добавить возможность печатать параллельно на бумаге. Теперь оператор набивал страницу, проверял текст на бумаге. Если все верно — можно начинать следующую. В качестве ленты для печати символов использовали ткань, пропитанную чернилами, с ней тоже повозиться пришлось. Пришлось также додумывать символы перевода каретки, прокручивать валик с бумагой и ставить специальный символ на ленте. Практически текстовый редактор получился, парометаллический. Кроме одного момента — все символы были одной ширины, сложно сделать разной, и поэтому абзац у нас начинался с трех последовательных пробелов, а не с табуляции. Причем замечательность этой машинки заключалась в том, что если вдруг обнаруживалась ошибка, дырок в ленте можно было или новых навертеть, или старые запаять, и тем самым исправить неточность.

Вторым изделием был тестовый механизм печати с ленты на бумагу. Сделали на десять символов — отрабатывали технологии. За основу взяли мою безумную идею с барабанами и "грабельками". Пока что все работало в режиме тестирования — хотелось проверить на прочность пружинки и вообще весь механизм. Вот и сидели все граждане нашей страны по очереди и набивали произвольные цифры на листы. Потом — засовывали ленту в барабаны, и сравнивали что получилось. Если машинка без ремонта напечатает хотя бы сто тысяч символов — будем делать большую. Попробовали мы и свинцовый шрифт на этой тестовой машинке делать. Сначала на весь лист, не очень получилось, неудобно было потом делать страницу на бумаге. Пришлось делать из толстых пластинок из свинца стопку, на гранях тех пластинок и формировали оттиск. Получилось сильно лучше и удобнее.

Машинка третья, для копирования данных со стальной ленты, получилась из упрощенной типографской, на один барабан. Две ленты синхронно шли параллельно друг другу, по ним скользили "грабельки", на этот раз в виде буквы "П". На одной ножке этой буквы "П" были зафиксированы восьмибитные коды символов, на другой — хитрый механизм, включающий как рычаг для пневмоклапана, так и подпружиненный дырокол для стальной ленты. Нашлась буква, провалились "грабельки", пневматика бьет по подпружиненному дыроколу, далее возврат на пружине, и все заново. Скорость копирования откровенно радовала, не радовал только грандиозный шум, который при этом создавался. Он был такой, что дед модернизировал машинку для набора символов на ленту, теперь можно было сразу две пробивать, чтобы шуметь пореже. Я же из новшеств добавил новый лентопротяг, через зацепы на краю ленты, как в фотопленке в мое время, да еще и нумерацию символов, десятками и сотнями на ленте, неудобно было ошибки исправлять иначе.

Пока мы предполагали хранить по два экземпляра каждого текста на лентах. При необходимости создать кучу копий на бумаге, брали один, копировали на свежие ленты, и с них уже начинали формировать свинцовые шрифты. Ибо прохождение ленты через копировальный или типографский аппарат, за счет механического считывания символов, частенько приводило к ее порче. Делали сразу две копии, одна в работу, другая — в архив. Ленты, прошедшие через наших механических монстров при этом чаще всего уходили в переплавку.

Кроме того летом я решил упорядочить наши научные и метрические изыскания. Чтобы не всем подряд заниматься, а только тем, что нам более актуально. Пришлось разрабатывать программы для исследований, и реализовывать их руками моих родственников — зависимым не хватало еще ума и понимания. Я теперь занимался лабораторными приборами, дед — свойствами материалов для строительства, еще выделились группы для аграрных экспериментов, испытывали у нас все в качестве удобрений, группа по животноводству, пытались представить требования к содержанию, кормежке и уходу за скотиной. Группа социальных наук, законодательство и бюрократия, была представлена моей супругой, ей с мелким только этим сейчас и заниматься. По части исследований местности были также две группы — условные геологи и условные ботаники. Первые таскали камни, землю, глину, песок, вторые — собирали гербарии, и делали их описание.

Ну и традиционно, никуда от этого не деться, занимались ремеслом и учебой. Настал момент, которого я всегда боялся — надо начинать преподавать науки, не просто арифметику из двух-четырех действий и письмо, а именно науку. Физика, химия, природоведение, заменявшее нам географию, биологий с медициной как один предмет — я вычленял из памяти все, что мог вспомнить. Формулы и константы, законы и принципы, научные анекдоты и механические устройства, задачи. Кипа бумаги с конспектами росла, ширилась, и я понял, что утону в ней гораздо быстрее, чем смогу что-то преподать. После долгих раздумий, решил привлечь родственников. Дал им данные о расчете скорости, пути, расстояния, да и заставил написать конспекты, своими словами. Не поняли сперва, пришлось три раза одну и ту же тему читать. Приноровились, выдали мне материал. Провел экзамен по теме, с решением задач, разбил по его результатам людей на три группы. Одни хорошо поняли теорию и написали приличные конспекты. Вторые — практику, и решили задачи. Третьи разобрались полностью в теме, осознав и то, и другое, и правильно применив знания на практике. Перетасовал их в несколько кучек, чтобы один понимающий был, один теоретик, один практик, и подкинул еще одну тему — ускорение.

В этот раз читал всего два раза, да надавал домашних заданий. Пошло дело! Мои родственники лихо отработав между собой, практически одновременно освоили достаточно сложную тему, да еще и новых конспектов понаписали, для себя, чтобы не забыть. Конспекты, составленные "на троих" отличались хорошим качеством, и были понятны даже идиоту. Это мы тоже проверили, на зависимых.

Хоть подростки и дошли до того уровня свободы при котором должны были сидеть над наукой, за отсутствием учебных материалов они были на каникулах. Это, конечно, отодвигало их полное освобождение, но пока я их не хотел сильно посвящать в тайны науки, не до конца доверял. Педагогический же опыт надо было на ком-нибудь испытать. Вот и засадил Ладу и Юру за конспекты по скорости, ускорению, расстоянию, банальным расчетам. Ребята за пару дней освоили теорию, за пару дней — научились решать задачи в одно действие по шаблону, еще за неделю — задачи в несколько действий. Можно сказать, что теперь я нашел способ доносить безболезненно свои знания до людей. Педагогический процесс состоял теперь из последовательных этапов. Первым делом я давал некий примитив, вроде скорости той же и ускорения, все писали конспекты, потом — решения задач. Затем на экзамене выявлял три группы учеников, в зависимости от освоения материала, делил всех на кучки, давал еще задачи. Результат четвертого этапа — новый конспект от каждого, да набор решенных задач, да еще и парочка своих, новых, придуманных. На пятом этапе вносил усложнение в тему, и все начиналось заново, но только с уже поделенными на кучки учениками. И еще добавлял усложнения, и еще. Пять-семь "добавок сложности" в изучаемую тему, и ее можно считать закрытой, народ нормально ориентировался.

Потом пришлось добавить лабораторные работы. Просто мне не все верили, когда я рассказывал о некоторых физических законах. Началось все с давления воды. Эту тему мы пока еще не проходили. Ну я и ляпнул кое-что не подумав, чуть не на перемене.

— Как так, зависит только от высоты столба!? А если это море? А если — озеро? Или ложка — что, все едино!? Не верю! — Кукша отыграл по-cтаниславскому, а мы с дедом пошли делать трубу.

Повторили широко известный в мое время опыт, труба в пять метров, тонкая, не больше сантиметра отверстие в диаметре, с толстыми стенками, была прикручена к сосне, и опущена в бочку. В трубе, на расстоянии полметра от самой высокой точки была заслонка, а сверху приделан расширительный бак. Собрались все на этот эксперимент, как на представление в цирке. Еще бы, глава государства карабкается с ведром на сосну, Петросян отдыхает. Народ снизу помогал как мог, шутками, прибаутками, дельными советами, типа, "Ты его в зубы возьми", никакого уважения к официальным лицам!

Добрался, залил воду в бак, раз пять пришлось подыматься. Отпустил задвижку, вода весело побежала по трубке, наполнила ее... и разорвала бочку на куски! Доской прилетело Кукше, наука не любит скептиков, да и месть за издевки над главой государства получилась знатная. Синяк на лбу еще неделю держался у него. Я слез с дерева с видом победителя. Вот вам и пара ведер воды! Народ одобрительно зашумел, кроме Кукши, естественно. Дальше уже было проще — лабораторные работы и опыты, которыми мы сдобрили сухую теорию, привнесли даже некоторый эффект развлечения. А я ввел новый этап в работе — придумывать опыты, которые мы все вместе будем проводить, полезная оказалась задумка.

История с бочкой получила продолжение, в виде мыслей о гидравлике. По сути, труба, заполненная водой являлась неплохом передатчиком сигналов. А они мне были нужны, очень нужны. Так проект села мне говорил, тот, в камне который. Устроил с дедом совещание:

— Буревой, мы тут с тобой неплохо продумали все, только вот не дает мне покоя мысль. Смотри, что мы с тобой в части животноводства сделали?

— Знамо дело, — солидно погладил бороду дед, — коровник, овчарню, птичника два, для кур и гусей, гусят по весне натаскали, а кур потом с Ладоги привезем, свинарник и крольчатник. Богато задумали.

— Ага, а теперь посмотри, что девочки наши, которые скотиной занимаются, изучают ее, Смеяна с Розой, подготовили.

— Так, "мыть почаще, навоз убирать, теплое помещение...". Ну а что, скотина уход любит, все правильно.

— Хорошо. А теперь представь себе наш рабочий день со всем этим хозяйством, с учетом того, что все звериные дела у нас будут в строениях по десять метров шириной и пятьдесят длинной.

— Значит так, корма заложить поутру, как корова отелиться — ее доить, теперь значит если зима — натопить надо... в шести местах, — дед начал впадать в задумчивость, — коров помыть, не меньше раза в неделю, как девоньки написали, кроликов и птиц — уборка не реже двух раз в неделю, свинарник — через день, дрова, вода, корм заготовить...

Дед почесал бороду, от солидности и следа не осталось.

— Только на скотину считай и придется работать, — подытожил дед, — дела-а-а...

— Ага, вот и я об этом подумал. А еще зимой постоянно печку протапливать надо, не только с утра.

— Дык наши-то печки сами греют, чего у них по-другому будет?

— А наше отопление им не подойдет. У нас оно под полом, да из фанеры, а теперь представь свинарник, где десяток-другой поросят. Много там от той фанеры останется под полом, если они гадят прямо под себя? Вот и я думаю немного. Значит, отопление надо с водяными трубами делать, а у него эффективность может меньше быть, ну, дров больше надо для того же тепла, а значит — или печку больше, чтобы закладка была на день, или подбрасывать постоянно. Печка больше — тепла за раз больше, может и пар пойти вместо воды горячей, трубы значит больше делать, толще и крепче... Представил? А это мы вроде как временно делать собирались, потом в камень переводить. Не охренеем мы такие "времяночки" городить?

— Охренеем, так и есть, — дед уже не чесал, теребил бороду, — надо или людей больше, или другое что придумать...

— Ну вот и я о том же. Людей больше — нам бы рыбаков переварить, не вариант. Надо нам предусмотреть автоматику.

— Чего!?

— Автоматику, говорю, чтобы само делалось все, без нас. Особенно отопление, на нем мы окочуримся при таких масштабах. Вот смотри, я тут разные варианты думал, даже про электричество...

— Перунова сила? — дед подался вперед, — Сделаем?

Я приготовился к серьезному разговору.

— Нет. И делать пока не будем.

— Почему так?

— Да потому, что сейчас мы для всех — внуки Перуновы, и есть тому доказательство, силу мы его приручили, — я достал амулет из стекла от молнии, — а прикинь что будет, если каждый идиот в нашем селе, включая пришлых и гостей, сможет выключателем щелкнуть, и силу ту Перунову сам приручить? Прикинул? А теперь еще тебе задачка. Чтобы ее использовать, надо ее где-то брать. Причем, практически постоянно. То есть, надо большую печку строить, и дровами ее кормить, с большим паровиком, у нас их электростанциями звали. И тоже как-то так сделать, чтобы э-э-э... качество той силы держать постоянным, она капризная. Нам даже на скотину не останется времени, только и будем электростанцию кормить. Вот.

— Ну хоть чуть-чуть сможем, для себя? — дед глазами кота из "Шрека" смотрел на меня.

— Чуть-чуть — сможем, аккумулятор только нужен. Его из свинца и кислоты вроде делали, надо пробовать. Но для серьезных дел пока ее использовать рано — надо изучить ее хорошо. Вот потому я тебе сейчас и предлагаю заняться автоматикой на гидравлике.

Фраза отправила деда в прострацию. Слова длинные, непонятные, незнакомые, да еще и вместе — как тут не впасть в уныние. Пришлось объяснять:

— Смотри, вот у нас бочка с водой, в ней дырочка малюсенькая. Что вода будет делать?

— Капать, знамо дело.

— Ага, мы так эталон времени сделали. Вот капает она, капает, капает, капает, и капает... в трубу, в которой поршень стоит плотно, и пружина снизу его подпирает. Что будет, когда много накапает?

— Пружина сожмется...

— ... И еще к поршню колено приделаем от коленчатого вала, что тогда?

— Ну, когда столб воды, — дед улыбнулся, вспомнив про бочку, — большой будет, она его провернет, если чуть подсобить.

— Провернет, это правильно. И от разных дырок она его по-разному, с разной скоростью проворачивать будет, если ее еще и сливать вовремя. Так?

— А на вал посадить податчик для дров, тот, первый, который как шестерня гигантская выглядел! Вот и будет дрова подбрасывать! — дед мыслил в нужном мне направлении, — только вот воду ту тоже часто таскать придется, и дрова часто укладывать... А если сильно холодно будет — дырку побольше делать? А теплее станет — как управляться тогда?

— Вот, верно мыслишь. Для начала мы не просто шестерню большую для подачи поставим, а целую ленту сделаем. Нашьем бруски на ткань, я думаю, метров двести ее понадобится, между брусками будем дрова класть, да короб сделаем змейкой, и валы протяжные. Вот теперь вал наш будет эту ленту крутить, да дрова-то сыпаться и будут. А чтобы отверстие то не делать в бочке заново постоянно, нужно его регулируемым сделать, поворотный кран туда поставим. А к нему — трубку с водой, а с другого конца — термометр наш с поршнем для трубки той. Термометр будет показывать температуру низкую, двинет поршень...

— ... Кран-то и приоткроется, быстрее водица побежит, и быстрее дрова в печку пойдут! Сергей, этот ты здорово придумал! Вот как есть здорово! Только кто воду таскать будет? И заслонку воздушную открывать посильнее надо будет... тоже термометром! Она же легкая, справится, если большой термометр сделать!

— Буревой, да ты гений! А воду таскать мы не будем. Мы водопровод сделаем. С него и начнем стройку. Первый сделаем тестовый, испытаем строительные материалы, их выдержку и качество, автоматику для отопления, кирпичи всякие... Только вот надо будет как-то воду наверх закачивать, в бочку. Как думаешь, чем делать это будем?

— Надо паровик так сделать, чтобы как ты с печкой придумал... Чтобы сам запускался, когда воды мало.

— Хм, я, признаться об этом не подумал, Надо думать, как такой сделать. Я уверен — можно, только вот как...

Мы зависли над бумагой. Не доделали еще типографию, кирпичей ее даже не натаскали для водокачки, скважину не пробурили, а опять начали новое дело. А куда деваться? И животины много хочется, и времени свободного. Получилась еще одна научная группа — группа автоматики, со мной и дедом в составе.

Все лето провели в делах и раздумьях. Опять таскали кирпичи от болота, как дед и говорил, их было реально много. Руды натаскали, еще той, что мурманы намыли по лету. Наши типографские машинки показали достойный результат, начали сооружать большую, для лентопечатания. Плюс дед опять доделал лентопробивочную машину, она теперь по свинцу тоже могла бить, на случай если быстро что-то и много напечатать придется. Причем модернизации подверглись и наши машинки для оттисков. Чуть изменив форму свинцовых букв, мы получили аппарат для роторной печати. Теперь при желании и наличии бумаги мы могла отпечатать за час под тысячу копий одного и того же текста. Тренировались на медкартах, завели такую всем, на бланках для сборщиков растений и минералов, даже для животины наделали бланков осмотра. Девчонки зверей да птиц коримили-поили да ухаживали по-разному, вот и отмечали вес, размер, да болячки всякие. А то у нас зайцы-кролики периодически умирали массово. Мы их даже разделили на несколько кучек, чтобы не всех потерять.

Запуск большой машины и окончание ее постройки отложили на зиму, там как раз чуть поспокойней будет. Зато наделали разных приспособлений для тестирования кирпичей. Нагрузки всякие на них давали, цемент из глины по-разному замешивали, даже в воде держали. Для кирпичей тоже пришлось разрабатывать технологии получения, состав, режим сушки и закалки. Зато получались они теперь звонкие, крепкие, и влагоустойчивые.

И все это не оставляя мысли об автоматизации. Первый прорыв был у деда. Путем экспериментов над паровой машиной, он добился ее пуска с рычага. То есть, оснастил датчиками давления, рычажками, термометрами и добился того, что нажатием рычага, при разведенном костре в топке и машинки для подбрасывания дров, как та, что я рассказывал, паровой двигатель самостоятельно выходил на нужный режим работы. Режим работы Буревой определял по давлению пара в котле. Как только давление позволяло дать приличную мощность, датчик давления нажимал на небольшой рычажок, тот на еще один, тот открывал дополнительный клапан котла на некоторое короткое время, и ставил сцепления вала отбора мощности в рабочее положение. Сцепление было на здоровой пружине, паром вынимался шпенек, который удерживал его вращающийся диск. А если надо было заглушить машинку — шпенек рычагом возвращался на свое место. Тем же рычагом прекращалась подача дров, машинка медленно завершала свою работу.

Дальше я уже начал думать о том, как заставить воду в зависимости от ее количества в расширительном бачке, запустить рычаг, и нажать второй после того, как насосы накачают до нужной отметки живительную влагу. Килограммы порченной бумаги, литры чернил, испорченные нервы — итогом моих работ стала длинная труба с чугунным шариком внутри. При пустом баке она наклонена была условно вправо, шарик удерживал рычаг работы двигателя. Двигатель работал, набирал воду в бак и трубу с поршнем, которая давила на поднятую сторону трубы с шариком. Под действием давления труба медленно поднималась, шарик начинал катиться в другую сторону, после прохождения точки установки шарнира, труба довольно резко наклонялась в условно левую сторону, шарик еще больше разгонялся, и бил по рычагу остановки двигателя. Бил он по рычагам не сам, а через специальные длинные подпружиненные поршни на концах трубы. Такие вот качели получились.

Идея вроде рабочая, расчеты показывали ее осуществимость. Надо только подобрать правильно расположение шарнира, вес шарика, вес трубы, высоту столба воды и следовательно — водонапорной башни, усилие на рычаги и из размеры... продолжать можно до бесконечности. Я даже париться не стал — завел на занятиях тему "Силы" и слил задачу своему научному коллективу. Если повезет, то к концу сентября они с ней справятся. Не все же мне одному тут прогресс двигать!

К слову о прогрессе — опять пришлось делать лесоповал, новый. Дед старательно записывал количество спиленных деревьев, завел себе целую плантацию саженцев и высаживал их по весне в лесу, в разных местах. Пока мотались на плоте на лесоповал, опять почувствовал угрозу с озера. Лодки сновали часто, некоторые — опасной близости от берега. Лесоповал и забота о безопасности привели к единственно ожидаемому результату. Сделал небольшую машинку, поднял записи о марках разработанных нами сталей, да и организовал новое производство.

— "Какая осень в лагерях! Кидает листья на запретку!" — я завывал, работая на стенах нашей крепости, — а вот еще, "Моя мила мама! Я тебя не ругаю. Что меня ты так быстро, под закон отдалаа-а-а-а"...

— Да заткнешься ты когда-нибудь, достал уже завыванием своим... странным! — дед в сердцах замахнулся на меня молотком.

Надо же! Шансон не только моих современников выводит из себя, но и вполне себе туземных жителей девятого века.

— Не, Буревой, ну ты послушай, — я откровенно веселился, — "С одесского кичмана, бежали два уркана...". Или лучше нет, вот эту. Кхе-кхе! "Па-а-а-а тундре, па-а-а-а железной да-ароге. Где мчится курьерский Воркута — Ленингра-а-а-аааад...".

Было от чего завыть. Моим новым изобретением мы укрепляли оборону — крепили колючую проволоку-егозу на верхушки стенок. И теперь мое место жительства напоминало нормальную такую "турму". Егозу крепили в несколько слоев, да делали ее из хорошей, качественной стали. Сначала катали проволоку, потом делали ее овальной, резали напополам, и вставляя штампованный и каленный режущий элемент. Потом закатывали опять ее, добавляли небольшое количество сварного флюса, сильно прогревали, закаливали, и горячей навивали на барабан. Остыв, проволока отказывалась резаться по-человечески, сворачиваясь кольцами вокруг потенциального злоумышленника. И это ножницами по металлу! Удар топором вообще чуть не оставил меня без глаз — благо был одет как саперы в наше время, в толстенную фуфайку, только глаза и остались открыты.

Народ, кстати, на мои причитания о нелегкой судьбе арестантов за колюче проволокой не внял, наоборот, она внушала им чувство безопасности и комфорта. Такая вот разница в восприятии обстановки. Ходили, любовались, а я выл тюремный блатняк и разговаривал "по фене", ну или на том жаргоне, который я за нее принимал.

— Вечер в хату, арестанты! — я вошел в актовый зал.

— Да замолкни ты уже, и впрямь достал, — Зоряна потянулась за скалкой, я умерил свой нездоровый юмор и присел вместе со всеми.

— Ладно, действительно, чего это я. Проволоку мы натянули, вроде хорошо получилось. Мы ее кольцами через друг дружку протянули — теперь даже если нападающие накроют ее чем-нибудь, она порежет их сильно, да и запутаются. С остальным как?

Мы после поездки на лесоповал решили чуть-чуть укрепить оборону, а то расслабились совсем, вон, даже учения и то редко проходят.

— Помосты мы доделали, Кукша на тракторе доски подымал, а мы прибивали, — Юра начал отчитываться о проделанной работе, — места для стрелков подготовили по углам. Только мало будет, если столько данов придет, сколько к нам пришли, не отобьемся...

— Да я думаю отобьемся, чего не отбиться? — дед разливал отвар из травок, что у нас был вместо чая, — Чай, не косорукие, прицел взять сможем.

— Ага, у нас тоже не косорукие были, да никого не осталось. Луком у нас много кто владел, а ваши эти железяки, которые вы с собой таскаете, от них какой прок? Ни тетивы, ни плеч нормальных. И штык этот ваш, короткий да слабый...

Мы с дедом переглянулись. Рыбаки наши не видели боя с данами, далеко лежали связанными. Тут мы им тоже не демонстрировали силу оружия, только пугали скорее. Сейчас они вообще сами внутри ходят, да и наружу частенько без сопровождения бегают, обжились, привыкли. Но закон есть закон, и надо соблюсти все формальности.

— Что, может покажем ему, за какой конец у винтовки браться, чтобы вопросов глупых не задавал? А то ведь если сейчас к нам придут, он с нами в одном строю стоять будет... — дед почесал бороду.

— Да показать-то несложно, не велика наука. Давать мы им сейчас их не будем все равно, эти — я ткнул на винтовку, висящую у меня на плече, — все в переплавку скорее всего пойдут. Лучше сделаем, мощнее, и легче. Я подумал, нам надо еще одну группу научную создать, по безопасности. Пусть вон Кукша с Юркой этим занимаются. Кукша и так у нас парень с головой, а в две головы дело еще быстрее пойдет. Ты игру-стратегию освоил?

— Ну... так, сложно очень, — пацан замялся, после его противостояния с Кукшей по шашкам и шахматам, пасынок мой пытался из него сделать себе партнера по военным играм посложнее. Но там уже думать много надо, да в голове держать кучу всего. Кукша тот не парился, записывал, а у Юрки пока такой привычки нет, вот и проигрывает, не дается ему игра.

— А жизнь еще сложнее, а что делать? — я развел руками, — эту освоишь — мы ее еще сложнее сделаем, чтобы не только развлечение было, но и польза. А по поводу стрельбы, завтра День знаний, откроем вам и это знание.

Этот День знаний праздновали как всегда — торжественно, с флагом, и построением. Немного уровень пафоса снижала моя супруга, с деревянной коляской в которой спал мой сынишка, но общую торжественность момента это не портило, а лишь делал событие милее, что ли, да человечней. Сегодня, помимо прочего, мы переводили наших ребят на следующий уровень вольности — за рвение в труде и под обещание нагнать по знаниям окружающих. Вручили новые, значки, с цифрой семь, исправили документы. Я толкнул речь:

— Этот день у на зовется День знаний. В этот день мы впервые подняли флаг нашего Государства, России. Сейчас вам это слово ничего не говорит, но внуки ваши будут с гордостью говорить, что их деды стояли у истоков нашей страны. В первый раз мы отмечали День знаний, когда узнали, что теперь мы в безопасности, сможем в лес убежать, по крайней мере. В этот день знаний мы точно знаем, что никуда не убежим, а те кто придут нас мучить да грабить — сами полягут под стенами нашей деревни-крепости. С самого первого Дня знаний есть у нас традиция — мы узнаем что-то новое. Вот и хочу я вам сейчас дать то новое знание. Мы прошли уже большой путь, мы не голодаем, одеты-обуты, обучены дать отпор любому врагу. Даже Законы мы с вами сделали, и все им подчиняемся, — и это правда, я сам три дня отпахал по Административному кодексу, не убрал за собой после экспериментов, селом дед заведует, вот он и постановил меня привлечь на работы внеурочные, — Страну мы нашу, государство, назвали мы — Россия. А деревня наша без имени стоит. Вот и дам я вам новое знание. У меня на родине...

Мои понимающе кивнули, зависимые пропустили между ушей, не знают всей истории.

— ... есть страна. Самая большая, самая прекрасная страна. Родилась она в поту и крови тех, кто землю пахал, и защищал ее от врагов. Долгий путь она прошла, стала сильной и богатой. Она звалась тоже Россия. И знаю я, что у России одна может быть только столица. Столица — это самый главный город. Так вот, столица у России может быть только одна — Москва. Вот вам мое новое знание — название нашей деревни. Ура, товарищи!

— Ура!!!— мои дружно закричали.

— Ну, ура, — с некоторым удивлением добавили зависимые.

— А теперь прошу новых наших граждан проследовать на полигон, где мы им дополнительное знание дадим...

Полигон оборудовали во второй крепости, на треть где-то от всей площади. Сделали мишенное поле, небольшой стадион для бега, полосу препятствий. Строений пока нет — мы еще даже не приступали их проектировать.

На полигоне мои родственники четко отработали несколько упражнений — сбор строя со щитами, рассыпной строй, атака в строю и с перебежками, отход в строю и отход в рассыпную, прикрывая друг друга. Мы перешли на стрельбище. Вот тут у наших рыбаков начался разрыв шаблоном.

На строй из шести человек наших мелких, без взрослых, надвигалась путем натягивания веревки толпа фанерных гоповарваров, прикрытых щитами. По команде командира, за него Обеслав был, начался геноцид пиломатериалов. Щиты и фанера падали, летели ошметки от мишеней, ребята грамотно отстреливали сначала тех, кто был обозначен как стрелок, потом — копейщиков, потом и всех остальных. Режим стрельбы был таков, что на наступающих врагов сыпался непрерывный ливень чугунных пуль. Мишени остановились на половине пути к строю, некому было больше атаковать. Ребята заменили магазины, и добили фанерных врагов штыками, прикрывая друг друга.

— Боевая задача выполнена, зачистка завершена, с нашей стороны потерь нет. Расход боеприпасов — два магазина на стрелка. Доклад окончил, — шпарил по Уставу Обеслав, не забывая приложить к шлему руку.

Над полигоном воцарилась тишина. Наши уже привычный, но смотреть на зависимых было любопытно.

— Челюсть подыми, микробов в рот наберешь, — прервал немую сцену Кукша, по-дружески ударив Юрку по плечу, — дорастешь, обучишься — таким же будешь.

— Как вы... это ведь... а чем??!!! — рыбак не мог прийти в себя от увиденного, да и остальные смотрели с искренним удивлением.

— А вот так. Ты думал, мурманы тех данов побили, что вас пленили? Они бы без нас тут бы и остались, на бережку, пару лет назад, — Смеяна, которая тоже была в строю, начищала винтовку.

— А мы думали, мы считали... А-а-а, какая разница, что мы думали, — Лада махнула в сердцах рукой, — было бы у нас такое вот оружие, может, не было нас тут. А теперь мы тут.

Девочка подобралась, гордо вскинула голову:

— Я теперь Кузнечикова, и живу в России, в Москве. Мне теперь никакие даны не страшны, защитят меня в государстве моем! Вот!

Я чуть слезу не пустил от умиления. Посмотрел на других ребят — они согласно кивали словам Лады. Правильно все-таки я сделал, что с собой их взял. Нормальные ребята, чуть еще побудут в зависимости, да и оформим их как вольных граждан. Или нет, пока не как вольных, на десятый уровень переведем, там право голоса только совещательное, пусть освоятся в процессе принятия решений, да и в путь.

— Теперь все в актовый зал, будет у нас открытый урок, — я повел всех жителей своего, нет, нашего, государства за собой.

На открытом уроке я рассказывал про дальние страны. Про зверей диковинных да птиц, про выжженные пустыни да полные опасностей джунгли, про народы разные, которые вспомнить смог, да как они живут, про океаны бескрайние да моря дальние. Народ слушал, раскрыв рты. Своим я тоже периодически такое доносил, но бессистемно, между делом. А тут я подготовился, записал многое на бумагу. С перерывом на обед наш первый урок затянулся до темноты.

— Ты книжку написать не хочешь? Истории у тебя интересные, аж дух захватывает! — дед на лесоповале предлагал мне заняться писательским делом.

— Ну, как на пенсию выйду, внуков нянчить буду, так и сяду за мемуары да детективы, — мне совершенно не хотелось пока заниматься издательской деятельностью, да еще и развлекательной.

— Жаль, жаль... А то у нас только конспекты да Законы, еще сказки до дыр зачитали. Во, я придумал, ты расскажи еще раз, а я давай записывать буду. Потом напечатаем — интересно же.

— Ага, а потом еще и других поспрашиваем, что они в жизни видели. Ну там, Лиса, Торира, рыбаков наших.

— Ага, только Торира что-то не видно давно, не случилось ли чего?

Я тоже переживал за наших мурманов-союзников. Уже почти октябрь, еще пара недель, и они точно не появятся. А я думал по весне заскочат, я им товара дам на обмен, да заказов сделаю, на обратную дорогу. Видно, не судьба.

Но боги или обстоятельства распорядились по-другому. Однажды утром Обеслав, прогуливающийся в дозоре по стенкам крепости, что-то заметил на воде, быстро спустился, и побежал к нам. Мы с дедом как раз занимались очередным экспериментом — перебирали тестовую установку для автоматической закачки воды в бочку. Бочку на дереве разместили, вода у нас ходила по замкнутому циклу, вниз-вверх. Вниз слили — шарик ударил по рычагу, заработал паровик, пошел насос качать ее наверх, поднялась вода до нужного уровня — труба качнулась, шарик проскочил и ударил рычаг стопа, паровик начал стихать. Так водокачка работал уже третий день, с небольшими перерывами на осмотр ее компонентов, искали слабые места. Научный подход давал ощутимый результат, пока никаких серьезных изъянов выявлено не было. Разве что пришлось поршни на концах трубы оснастить дополнительными пружинками и тканевыми пыжами, чтобы не бить сильно по рычагу и не стучать так громко.

— Лодка на озере, — сообщил подросток.

— Ну а чего флаг опасности не вывесил?

— А какая тут опасность? — пожал плечами малец, — они ж просто стоят, да в нашу заводь не зайдут, преграда с деревьями мешает плавающая. Они там тряпки какие-то вывесили и просто стоят.

Мы поднялись на стену. Лодка действительно просто стояла, вывесив тряпку на носу и на борту, ближе к корме. Что-то неуловимо знакомое в ней было, особенно эта розовая тряпка, которая на борту висела. Ба! Вспомнил! Это ж Славик нам показывает, что опасности нет!

— Буревой! Это Торир! Давай сигнал подадим, что ли, — дед метнулся вниз, вернулся с арбалетом, заряженным зажженной стрелой.

Ракета пошла вверх. Надо, кстати, придумать что-нибудь пневматическое и сигнальное, а то так пускать сплошная морока. С лодки помахали еще раз тряпкой, и медленно двинулись на наш сигнал. Мы пошли убирать защиту — друзья пришли.

После радостных объятий, мы пошли праздновать возвращение наших блудных мурманов. Пришел Кнут, Ивар, Гуннар, Давен-врач, Атли. Ну и Славик с шефом своим, Ториром, куда без него. Странно было, что других я плохо узнавал, мало было вояк из прошлогоднего похода на данов. Может, треть от силы. Но было много баб! Это что ж там такое случилось, что он женский батальон на весла посадил? Не, бабы у мурманов знатные, как наши примерно, сильные, железом обвешаны. Особенно жена Атли выделялась. Здоровенная блондинка, на половину головы выше мужа, вся в стали и железе, плечи как у пловчихи, мускулы перекатываются, но при этом симпатичная. Я бы сказал, красивая. Как танк Т-90МС, вот такая же всесокрушающая красота.

Мурманы пришли ненадолго, им через неделю уходить домой. Заскочили подарки мне завести, привет передать с Ладоги, от Лиса и Белимира. Привет заключался в огромной просьбе передать еще бумаги и пишущих принадлежностей. Ну и еще есть повод, Торир хотел малость поправить свое финансовое положение. Наличие баб вождь объяснил просто. Это все, кого он смог уговорить идти на восток.

Тут много факторов сыграло свою роль, и даже мы поучаствовали. Весть о разгроме достаточно крупной эскадры данов быстро облетела все села северных и восточных "отморозков", в смысле, славян и скандинавов. Да еще и исторический наш персонаж, Рюрик который, тоже дал джазу — он примерно такую же эскадру разгромил, ту, что путь с Северной Двины охраняла. На ежегодном совещании, посвященном направлению грабежей, данов было не видно и не слышно, робкие предложения попробовать еще раз сунуться на Ладогу заканчивались тем, что говорящему показывали на Торирову дружину, в модных доспехах и с булатным оружием, потом напоминали, какие силы в прошлый раз противостояли словенам, ну и указывали на дверь. Или что там них вместо ее. Теперь наше направление стало исключительно торговым. Почтительно приходишь, подобострастно предлагаешь товар, и сильно горюешь, если не берут. Мечом тут махать уже никто не помышлял. Тем более, что Лис развернул строительство опорного пункта еще и на Неве.

Вторым фактором были наши подарки Ториру. Уходили-то на Ладогу из Скандинавии в прошлый раз считай голодранцы, пришли все в стали доброй, броне эффективной, да с мечами модными. Логика мурманов подсказывала, что такие войны удачливы, сильны, и в бою крепки. А значит, надо записать таких себе в отряд побольше. В ход шло все — интриги, подкуп, уговоры, баб подкладывали, родственные связи задействовали. Дружина Торира осиротела на две трети. Он было пытался их вернуть, сулил прибыли торговые, и прочее. В ответ слышал о том, что грабеж все-таки предпочтительней торговли, добычи больше, вариантов с Вальгалой побольше, а на востоке точно не пограбишь.

Еще и винтовки наши да геноцид данов пошли в копилку. Торир подпоил одного из бойцов, который участвовал в нашем походе. Тот ему чуть не со слезами на глазах по пьяни признался, что психологически очень сложно мурманам воспринять то, что произошло на Ладоге. И большинство нашло только один выход — уйти туда, где бои еще честны, глаза в глаза, добыча знатная, и пути в Валгаллу понятны и просты, без моих заморочек. Все-таки не смогли принять они тот поход, не захотели отпустить прежнюю жизнь. Ну что ж, Один им судья, лишь бы на военной дороге да по разные стороны баррикад мы не встретились. Так я Ториру и сказал.

Тот вздохнул, и продолжил. Дружину собирал он на этот год под договоренности с зерноторговцами Ладоги. Урожай был чуть лучше, много хлеба появилось. А значит и прибыли стало меньше. Он почти все свои скидочные талоны от Лиса потратил на различные торговые операции, пытался еще заработать. Получалось не очень. Проблема еще была в том, что его команду плохо теперь брали в совместные походы. Он хотел собрать караван, как обычно делал, на три-четыре судна. Вроде как они торговцами пойдут, а он за охрану. Народ осматривал его экипаж, подшучивали над бабьим батальоном, получали люлей от жены Атли, и либо заламывали несусветную цену за свои услуги, либо просто отказывались. Торир откровенно переживал.

— А баб-то ты откуда набрал? — меня этот вопрос сильно интересовал.

— Родичи. Брунгильда — жена Атли. Остальные так же. Воительницы. Сигну — моя дочь.

— О! Так а чего ты не познакомил? Я думал амазонки пришлые да наемные, а тут такое! Пойдем хоть покажешь, я тебя с сыном-то познакомил — мы направились в крепость, разговор вели на природе.

В крепости царила идиллия. Идиллия и розовые сопли. Вся толпа, не сильно различая друг друга по национальности и степени владения языками, разглядывала парочку, стоящую на той стене крепости, что выходила на озеро. Бабы, мои и мурманские, тихо перешептывались. Вот те "здрасьте", моя-то супруга откуда мурманский знает? Тоже стоит, пялится, да с Брунгильдой — вот правильное ей имя подобрали — переговаривается, да мелкого на руках качает. Лада с Юркой и Отаром, сыном Ивара, тоже что-то обсуждают, и пялятся на парочку.

— Дед, — я потихоньку подошел к Буревою, — дед, а дед. Чего стряслось-то?

— Эх-х-х, а сам не видишь, — тот показал на Кукшу и блондинку, стоящую на стене, — любовь!

Дед назидательно поднял указательный палец.

— А что за девушка? Тут вроде все жены...

— Сигня вроде зовут, — добавил дед.

Подошел Торир, включился в диалог:

— На стене дочка стоит. Приведу сейчас, — вождь было направился к сладкой парочке, что стояла чуть не взявшись за руки.

Зря он это! Во первых, потерял авторитет, кучка баб бросилась и зашикала на вождя, когда осознали что он делает. Да еще и от Брунгильды по жбану получил, несильно, но шлем съехал. "Железная девица" так шикнула на вождя, что тот ретировался. У мурманов смотрю тоже проблемы с субординацией. Эх, что за жизнь у нас, царей-государей, только что не пинают походя. Шевеление внизу не осталось незамеченным парочкой. Они обернулись. Я чуть не заржал — как будто все стояли на стоп кадре, дышать громко боялись, а тут Кукша глянул — все такие засуетились, типа, по делам идут, да и вообще в ту сторону не смотрят.

Парень помог спуститься своей спутнице, нежно придерживал ее за руку, та краснела, но позволяла. Они вместе направились к нам. Я же лихорадочно думал, у нас проблемы или радость? Мне прям сейчас за винтовкой бежать, или винище ягодное доставать из подвала? Как тут вообще к таким вещам относятся, особенно отцы молодых девушек? Молодых, красивых и стройных — это я разглядел, когда девушка подошла. Краем глаза заметил еще одну жертву Амура — куда-то с цветами шел Славик. Ишь ты, не забыл нашу Веселину!

— Знакомься, Сергей, это Сигни, дочь Торира. Она по нашему плохо очень, — Кукша представил спутницу.

— Очень приятно видеть такую красивую и замечательную девушку у нас! Торир! Почему раньше прятал от нас такое сокровище?

Торир напрягся. Сам он говорил отрывисто, а тут бы дословный перевод не помешал, комплимент все-таки, даже в девятом веке это понимают. Под раздачу попал Славик — не донес букет, и понуро направился к нам. Перевел сказанное, девушка покраснела, сильно.

— Я тут главный, этот родственники мои, — я представлял собравшихся людей, — это вот тоже почти родственники, Лада, Юра, другие тоже подойдут. Кукша, покажи ей тут все, Торир, ты возражать не будешь?

Ярослав традиционно блеснул знаниями, перевел синхронно. Мурманы, стоящие здесь тоже все поняли, особенно Брунгильда. Такую рожу скорчила украдкой Ториру, да еще и кулак показала, что вождь с кислой миной согласился. Он наверно и сам бы не прочь отпустить, но вроде как отец, надо показать заботу и строгость в воспитании. А вообще сейчас непонятно, что тут больше вождь — он, или эта Железная Брунгильда? Я даже у Кнута тайком спросил, он малость разъяснил обстановку:

— На лодке да в бою, в походе — Торир тут главный. А тут мы вроде как дома почти, да еще и дело такое... — он неопределенно махнул рукой, — не мужское. Вот Торир и подчинился.

Неделя пролетела быстро. Дела и заботы перемежались созерцанием мыльной оперы "Кукша и Сигни". Вся Москва, которая вроде как слезам не верит, держала глаза на мокром месте от умиления, наблюдая за парочкой. Парочка гуляла по крепости, Кукша с Кнутом катали Сигни по озеру, я ее на свой манер называл, под парусом и на паровом двигателе. Пасынок оставлял ей цветы по утрам на крыльце, вчетвером, с Ладой и Юрой они даже пикник устроили с моей подачи. Торир не то что был против, скорее не ожидал такого. От необдуманных поступков его удерживала Брунгильда, я же даже не знал что ему посоветовать. Привлекли к работе, путь хоть отвлечется.

Работали для мурманов. Мы делали доспехи новый, тем кто ими не был обеспечен, да оружие. Нам не жалко, ребятам и девчатам приятно. Кукша так вообще просил, чтобы Сигни сделали потолще, для большей защиты. Я такую любовь раньше только в кино видел — а тут в девятом веке вживую сподобился. Покрутил пальцем у виска — броня как у танка будет, как она ее на себе потащит? Кукша грустно согласился, приговаривая, мол, нечего бабам в бою делать. Тут, кстати, я с ним согласен.

Торир тоже не забыл наши потребности, привез мела много с Ладоги, помнил, как я ему радовался, олова и свинца. Живности добавил, мы обзавелись десятком кур, да пива мне привез. Вот под пиво, в бане и разговорил седого дядьку.

— Одна она у меня, только ей и живу — мурман был сильно разговорчив, — как мать ее умерла, все для нее только и делал. А тут выросла так сразу, там, дома обо мне заботилась, да на мужиков и не глядела.

— Не переживай, Торир. Мы стареем — они растут, уходят из гнезда родительского, свои гнезда вьют. И не нам тому противостоять...

— Да знаю все, — отмахнулся вождь, — только вот внуков хотел, воинов сильных воспитать. А теперь как? Кукша твой парень хороший, воин добрый, да с умом. Она если за него пойдет — у вас жить станет, а мне одному, там, за морем...

Блин, аж жалко седого вояку. Похлопал его по плечу:

— Ну мы ж, если так случится, прятать-то ее не будем. Поучишь еще внуков сабелькой-то махать, — вдруг родилась совершенно безумная мысль, — а то и по-другому. Переезжай к нам! Место есть, будешь рядом с внуками...

— Как — к вам? — Торир не понял.

— Ну, дом тебе выделим, у нас пока еще есть незанятые, будешь отсюда в походы свои ходить. Ходить недалеко, чаще дома будешь. На берегу — дочка с внуками, у тебя на глазах расти будут. Им умения свои передашь...

— Я о том не думал. Там дом мой. Там предки, — вождь перешел на короткие фразы, задумался.

— Да я и не настаиваю. Предки твои — они везде, и с неба наблюдают, как их род продолжается. Тут им тоже видно. Меня ты знаешь, род мой тоже. Подумай просто, может, и впрямь переедешь. Но я еще раз говорю, не уговариваю, так, вариант предлагаю. На тебе ж вон лица нет, надо же друга поддержать.

— Друга... Спасибо тебе, Сергей. Только добро я от тебя видел, да все как-то поблагодарить времени не было, — вождь серьезно посмотрел на меня.

— Да не за что. Обращайтесь. Для друзей, тем более таких, ничего не жалко, — я налил еще по кружке, — ну, давай за дружбу...

— А давай...

Неделя закончилась, мы закончили делать подарки для мурманов. Те обслужили лодку, и начали собираться в дорогу. Кукша и Сигни ходили понурые, скорое расставание их печалило. Вместе с ними понурые ходили все — мыльная опера задела за живое. Мне даже супруга плакалась ночью, что такая любовь, а уходить надо, расставаться голубкам нашим. Я гладил и успокаивал, ляпнул про проверку отношений временем и расстоянием. Получил под дых, и заслужил звание деревяшки бесчувственной, которая на такие "чуйства" столь утилитарно смотрит. Захныкал в колыбели Володька, пошел его успокаивать. Вернулся, супруга приобняла:

— А знаешь, хоть и не было у нас с тобой такого, как у Кукши, но все равно, я счастлива с тобой — я ответил на ласки супруги, и мы завалились на кровать, пока мелкий опять не проснулся...

Расставание было грустным. Сладкая парочка ни на секунду не отходили друг от друга, горевал и Славик. Потом, правда, пришла-таки Веселина с большим баулом. Отдала его Славику, прошептала что-то, и убежала, традиционно покраснев. Тот остался стоять радостный, улыбка до ушей, рот раззявил. Ну хоть кому-то хорошо. Началось прощание.

— Мадмуазель, — я куртуазно подошел к Брунгильде, — вы просто сносшибательны! Позвольте выразить вам свое восхищение!

Я поцеловал руку Железной Леди, получил по заднице от супруги, и под всеобщее ржание пошел прощаться дальше.

— Атли! Береги жену! Такое сокровище могут и украсть!

— Да она сама кого хочешь украдет, — мы обнялись под всеобщий смех.

— Кнут! Ивар! Приезжайте за новыми протезами, а то эти износятся скоро. Отар, рад познакомится, папаша твой, Ивар, много о тебе рассказывал, и вижу что все правда. Настоящий воин растет! Гуннар, очень рад был видеть снова, не забывай в гости заходить!... — ну и так далее.

Последним подошел к Ториру. Тот достал сверток, протянул мне:

— Про сына не знал. Вот ему. От меня. На воинскую славу.

Я развернул сверток — в нем был потрясающий маленький кинжал! Восточного вида, волнистый, даже с небольшим камешком на рукоятке. Я искренне пожал руку вождю:

— Вот это подарок! Спасибо тебе, как сынка чуть подрастет — обязательно ему вручу от доброго друга и славного воина Торира. Там мы вам с собой тоже надавали, как обычно. Ну и если на Ладоге будешь, — Торир кивнул, мол, буду, — передай там два мешка. Один Лису, второй Белимиру. Ну и про наш разговор...

— Я подумаю, — коротко ответил мурман, и мы обнялись, — если еще кто со мной?

— Места на всех хватит!

Мы еще долго со стены смотрели вслед уходящей лодке с мурманами...

Наша жизнь возвращалась в привычное русло, было даже скучно. Да еще и воздыхатель этот, Кукша, ходит, грустит, тоску нагоняет. Спелись с Юрцом — теперь на почве первых отношений. Я его вызвал на разговор серьезный:

— Кукша. Слушай меня сюда. Сигни твоя сейчас ушла, и это как минимум до весны, сам понимаешь. И у тебя есть выбор теперь. Или ходить тут вздыхать томно, да Юрке на свою жизнь жаловаться, или сделать так, чтобы при ее следующем приезде она даже уезжать не захотела. Торир не против, я говорил с ним, печалится только, что внуки далеко будут. Ей сейчас семнадцать стукнет, а значит — до свадьбы тебе как минимум еще год. Вот и посвяти этот год тому, чтобы привести НАШЕ государство в такой порядок, при котором бы ты хотел с Сигни жить да детей воспитывать. Это, конечно, если ты серьезно решил. А то вдруг ты так, просто, походили вместе и хорош. Ну там бабу себе заведешь, забудешь да не дождешься...

Пацан резко вскинул голову и с вызовом уставился на меня.

— Вот-вот, выходи из спячки, не время сейчас. Понял?

— Понял. Только вот...

— Так, давай не сейчас, потом в бане за пивом расскажешь, там таким разговорам самое место...

Жизнь текла своим чередом. Осенью запасали лес для стройки, кирпичи, обжигали глину да цемент. Оказалось, из тщательно размешанной, пережженной, и еще раз размешенной глины связывающий материал лучше. Добавь воды и песка — и вперед, на стройки народного хозяйства.

Стройки те начались, как и планировали, с водокачки и водонапорной башни. Расчет прост — четыре кубометра воды дадут такую нагрузку на строение, что можно будет сделать вывод о дальнейшем использовании кирпича. Для бака делали листы железа, под клепку и сварку, да изобретали шланги.

Шланги делали из ткани, пропитанной смолой и клеем. Один слой со смолой навивали на специальном небольшом станке, поверх него слой с пропиткой из клея, потом смола, слой с пропиткой из глины, опять клей. Десять слоев, толстый и неповоротливый, но воду не пропускает, и обещает быть долговечным. Особенно после прокатки на раскаленном пруте раскаленными же валками.

Водозабор решили сделать из колодца. Из реки — слишком много условий. То вода замерзнет, и на какую глубину тогда делать трубу, то мусор и рыба — и как тогда чистить. Вот и решили рыть колодец. Рыли недолго — трактор помог с насадкой, обложили его кирпичом, да и начали сооружать водокачку. И хорошо, что не успели — с колодцем нас ждал полный облом. Мы протестировали набор воды из него, больше кубометра насосом не поднимается, надо потом еще полдня ждать пока еще натечет. Приуныли, посмотрели на Кукшу, который бегал по крепости и искал, чего бы еще улучшить до приезда любимой, и решили убить разом несколько зайцев. Кукша теперь трактором делал траншею глубиной метров пять, а мы с дедом делали водопроводные трубы и кирпичные лотки для них. Придется брать воду таки из озера, надо вынести только забор воды поглубже. Исследовали озеро, нашли место поглубже, и стали сооружать погружную часть, что-то вроде небольшого кирпичного домика, высотой в полтора метра, с решеткой наверху и загнутой трубой внутри. Домик должен встать на дно ровно, и быть тяжелым. Потом протянем шланг, приделаем специальные поплавки для тросов, на случай если его доставать придется, пусть на метровой глубине висят.

Вдоль двух крепостей по той стене, что ближе к полю, протянулась глубокая траншея. Пацаны теперь руками доделывали то, что не мог достать трактор — проходили под стеной крепости и валом, отделяющим нас от озера и являющимся частью защитного сооружения. Мы же с дедом строили сам узел водоснабжения. Строили по новой технологии — сначала ставили деревянный каркас с двойными стенками, потом его набивали землей, глиной, щебнем, для которого, кстати, чуть не отдельное производство пришлось делать, потом обкладывали кирпичом. У нас появился фундамент, его тоже делали кирпичным. Получалось, что вбитые бревна стоят как бы внутри того самого фундамента. Нам вообще-то таки сложности ни к чему — это мы тренировались делать кирпичную стену у крепости, была такая задумка. До первого снега считай только фундамент и сделали.

Соорудили временную защиту от снега — продолжили работать. Водокачка вставала сложно, долго, сильно долго, если сравнивать с деревянными сооружениями. А с другой стороны — куда нам торопиться-то? Урожай хороший собрали, животина накормлена, граждане цветут и пахнут, хорошо пахнут. Мой мелкий растет, ползает уже по теплому полу, агукает. Жизнь идет своим чередом...

Ребята закончили работу уже по морозу. Начали собирать уже все вместе, вчетвером, водопровод. Задача на зиму — уложить кирпичные короба для труб, трубы сделать и уложить, да утеплить по типу того, как шланги делали. Трубы, жаль, короткие, приходится много стыков делать. Попробовали мы и заливать нашим самодельным цементом формы разные, да укреплять железными прутьями. Получилось неплохо, но сушилось долго.

Так и прошла осень...

5. Деревня на Ладожском озере. Год 861 года

Зима вступила в свои права, засыпала снегом все. Но была теплой, один раз только наши термометры показали минус тридцать, и то на пару дней.

Стройка продолжалась, и все больше носила характер экспериментальной. В ход пошли литые блоки, испытания показали, что для стен они еще годятся, но на фундамент — никак нет. Стали делать сборки из кирпичей в тепле, да собирать их уже в котловане. Испытания таких вот строительных материалов дали возможность быстрее собрать фундамент. Главное — правильно форму подобрать, да железо не забыть вставить при сборке. А вот штукатурка, заливаемая из самодельного цемента в пространство, огороженное опалубкой, показала себя просто великолепно.

Учеба продолжалась в прежнем режиме. Пока стояли морозы и оттепели, старались наделать побольше инструментов, при нуле градусов они хорошо шли, особенно термометры, точные получались. Потом у нас закончилась медь, и мы запланировали поход на мое "плато".

Приехали с дедом на новом тракторе, я бродил по остаткам высокоразвитой цивилизации. Стало чуть грустно — но только чуть, свою теперешнюю жизнь я если и брошу, то только со всей семьей, в которую я уже записал и наших зависимых. Увидел перекошенную будку трансформатора, усмехнулся про себя. Оставил ее как главную ценность, замок боялся испортить. А теперь мне тут практически ничего и не надо. Точнее, если подумать, надо все, но если бы плато просто пропало — я бы не сильно расстроился.

В эти поездки с плато забрали почти все, асфальт только на стали строгать, летом заберем. Кабель пошел на медь, оплетка на пластиковые подшипники, трансформаторы тоже ушли в переплавку. Я вскрыл будку, побродил, вдыхая забытый запах трансформаторного масла, да и начал с дедом курочить на сырье высокотехнологичное изделие. Опоры ЛЭП, что спасали меня в первое время, раскурочили и тоже оттянули в деревню. Ах да, не в деревню, в Москву. Зависимые ребята удивлялись появлению из леса столь больших ценностей — отмазались тем, что имели раньше склад в лесу, на случай ограбления. Ресурсами плато набили все, что не занял урожай, а занял он много, опять на крыши прятать часть пришлось, несмотря на наличие пары амбаров.

Наши работы подгонял Кукша. Вставал раньше всех, ложился позже остальных. Учебу, гад такой, бросить пытался, еле вразумили. Подкалывали его, конечно, не без того. Он у меня поутру отправлялся на работы под песню, а-ля "И Кукша, такой молодой, и Сигни он ждет впереди". Шило из пятой точки мы ему вынули отеческим внушением, когда он чуть на поломал себе ногу, нарушил технику безопасности на стройке. За это был вообще отлучен от работ — такое вот наказание ему устроили. Сидел со своим сводным братом, Вовкой, да всех проходящих задалбывал вопросами, мол, ну как там без меня? Успеете ли? Помогла Зоряна, отвела его в сторонку, и целый день ему мозги клевала. Тот ходил чуть смурной, но хоть успокоился.

— Чего ты ему там сказала?

— Да сказала, что такими темпами Сигни тут застанет ломаный-переломаный скелет, вымотанный работами, кому он тогда такой нужен?

— И то правильно, — умница у меня супруга.

Отметили Новый Год, на этот раз без эксцессов. Буревой был Дед Мороз, Веселина за снегурочку. Опять подарил всем сказки, на этот раз новые, и книжка была потолще. Ее сделали на новом печатном станке. За его создание, большой версии, на 256 символов, засадили барышень. Там работа несложная, но требует внимательности и аккуратности. Вот и получили к Новому году полноценную типографию. На ней же отпечатали новые сказки, а я положил первые стальные ленты с ними в наш банк знаний. Теперь у всех родственников будет работа — переносить наши знания на сталь. Работы много — одни таблицы со значениями синусов, косинусов и прочих логарифмов чего стоят. Да и делать их — еще то удовольствие. Был у нас полуметровый угольник на винте, чтобы угол менять, с встроенным не менее большим транспортиром. Вот и двигали чуть-чуть винт, мерили все стороны, и считали потом. Плюс на стальные полоски переносили техпроцессы, с чертежами была проблема, пока только в виде протравленных листов железа делали.

Еще к Новогодним праздникам сделали с дедом четыре ракетницы на пневматике. Каждая была на семь зарядов из пропитанных горючим составом тряпок, да еще и с револьверным магазином. Дед добавил из своей лаборатории пару веществ в горючую смесь — и мы получили три цвета "ракет", зеленый, белый, красный. Дуло обмакивали в скипидар, поджигали чтобы вылетающие боеприпасы горели, и выстреливали горящие заряды в звездное небо. Получилось красиво, завораживающе. Теперь хоть будет чем подать сигнал мурманам, как придут в следующий раз.

Долго ли, коротко ли, закончили мы и водокачку с водонапорной башней. Теперь только дождаться лета, да укладывать на дно водозаборный домик. Его с трубой будем соединять шлангом пока, потом на железо переведем. Здание водокачки получилось в виде длинного домика, с высоким одним концом. В подвале, который получился когда строили фундамент, были все выходы коммуникаций для прокладки труб. Та часть, которая строилась с использованием бревен, показала себя неплохо, но хуже чисто каменной. Но для стен крепости такая технология вполне применима, ей держать только себя. Все строение представляло собой одноэтажное строение, длинной метров двадцать и шириной в десять. На одном конце его возвышалась почти пятиметровая квадратная в плане башня, в которой мы собрали бак для воды. Бак пришлось собирать на месте, большую четырех-пятикубовую емкость нам просто нечем было поднять на такую высоту. Крышу башни замаскировали, чтобы с озера ее не было видно. Теперь там еще и часовой бродил, самая высокая точка Москвы все-таки.

Почти всю зиму мы потратили на водопроводные дела. Разметили будущие строения для животных, амбаров, промышленности и ремесла. На генеральном плане появились места прокладки будущего водопровода. От озера на данный момент прорытую траншею с уложенной в нее трубой отделяла кирпичная кладка. Засыпать пока не стали — не ясно как себя поведет труба, пусть пока так будет. Народ жаловался, что мол грязи развели, но сильно не возмущались, понимали преимущества круглогодичного водоснабжения.

Чем ближе была весна, тем больше опять начинал суетиться Кукша. Ждал свою ненаглядную. Пришлось его засадить за новую работу, чтобы время занять да мысли дурные в голову не лезли. Он теперь у нас формировал требования к полигону, личному составу вооруженных подразделений, распределял роли и обязанности. Пока только для гарнизонной службы, в бою, в обороне. Возможности походов за зипунами мы пока не рассматривали, и походный порядок не трогали. Но вот описать тактику действия подразделения стрелков с пневматическими винтовками в лесу, на берегу озера, в обороне крепости — это нам сам Перун велел. Конечно, Устав давал ответы на некоторые вопросы, но его писали впопыхах, поэтому очень уж тонким он получился. Кукша понятное дело работал не сам — все ему помогали, я знаниями из будущего, дед — описаниями битв из настоящего, Обеслав — передавал то, чего наслушался у мурманов.

В итоге наш Устав обрел звания, должности структуру подразделений, набор учебных разделов, и описание тактических приемов. Подразделение у нас теперь из трех человек, главный стрелок и два рядовых стрелка. Главный поражает защищенные цели, остальные его прикрывают и отстреливают более легкие цели. Из трех троек, названных отделением, формируется взвод на десять человек, один командир добавляется. Командир взвода в бою — это резерв, он ведет огонь только тогда, когда деваться уже некуда. Остальное время он занят управление взводом, у него на вооружении появилась ракетница, та самая, с Нового года. Это для подачи сигналов другим подразделениям в бою и не только. Потенциально, три взвода формируют роту, с командиром и помощником командира рота состоит из тридцати двух человек. У помощник командира роты на вооружении тоже ракетница, командир в идеале, помимо ракетницы, еще и биноклем должен быть обеспечен.

Помимо линейных подразделений стрелков, описаны были также средства усиления. Расчет из трех человек для огнемета, пулемета, санитарное подразделение, снайперская пара. Огнемет у нас уже был, а вот пулемета пока нет, ну это пока. Также ко всему этому делу полагалось расчет из трех человек, обслуживающих вооружение и пополняющих запас сжатого воздуха, военные механики.

Соответственно, нужно вооружить наше воинство новым оружием, усиленными винтовками для старших стрелков, винтовками с большим боезапасом для остальных, сделать бинокль или подзорную трубу, пулемет, ну и чуть переделать ракетницы — Новогодние слишком громоздкие. Для этого назначил новую научную группу — по вооружению. Мы с дедом и Обеславом, как самые умные и опытные, делали инструменты для проведения исследований и методики для производства. Кукша с Юркой проводили испытания. Оказалось, что наши винтовки можно чуть обрезать, и будет вполне себе нормальное линейное оружие, особенно под облегченные пули. Просто ствол при используемом давлении в какой-то момент времени начинал своими нарезами сопротивляться набору скорости боеприпаса. Для старшего стрелка пришлось повысить давление, удлинить ствол, и он теперь у нас владел только тяжелыми пулями. Пулемет же представлял собой изделие, которое можно использовать только со станка, слишком тяжелые баллоны были. К пулемету полагалось пять магазинов по сто патронов в каждом. Магазины были как у ППШ времен ВОВ, круглый диск с пружиной, причем с ключом завода.

С использованием исследованных нами сталей, винтовки стали легче, магазины-баллоны — тоже, даже у старшего стрелка. Пулемет же работал от большущего баллона, отдельного от магазина. Три человека расчета таскали пять таких баллонов, один нес дополнительно пулемет, двадцать килограмм, другие станок и боеприпасы соответственно. Станок был в виде трехлапой подставки с вертлюгом, ставишь пулемет, снизу — баллон, магазин, ведешь огонь. Мы еще и крепление магазина изменили на всех "стрелялках", теперь он не вкручивался, а вставлялся в специальные пазы, потом досылка подпружиненным рычагом прижимала его плотно к трубкам подачи воздуха. Это изменение сделали из-за того, что тогда, при отстреле данов, много магазинов было поломано из-за перекручивания их в спешке.

Описанное было теорией — пацаны исследовали ее на практике. Юрке пока оружие не положено — он на испытаниях только записи вел, а Кукша оторвался. Пришел ко мне, и сказал, что неплохо было бы еще и огнемет поиметь в каждой роте. Посчитали с ним — не вариант, переносной огнемет слишком близко бьет, а тот, что бьет далеко — неподъемный. Предложил ему гранаты. Тот не понял, объяснил идею. Берем баллон со сжатым воздухом, делаем клапан для него сбоку, терочный, из кремешков и стальной полоски, запал, к баллону — небольшую емкость с горючей жидкостью, систему разбрызгивания, и замедлитель в виде пружинки от часов. Выдергиваешь запал, он поджигает паклю в скипидаре, и освобождает пружинку. Та раскручивается, и через пять-десять секунд освобождает клапан. Воздух через распрыскиватель раскидывает горящую смесь вокруг себя, вращается, лежа на земле — воздух-то сбоку выходит. Устройство получалось сложное, но при этом многоразовое. Если поле боя осталось за тобой, можно собрать баллончик-гранаты, заправить воздухом, горючкой, паклей, вставить запал, и снова в бой.

Теперь наш полигон напоминал поле боя во Вьетнаме после напалма — все было в пятнах от сгоревшей земли, Кукша и Обеслав метали гранаты. Остановились на форме "бутылочки", с длинной ручкой, да весе в половину кило всей заправленной конструкции. Иначе и кидать далеко сложно, и носить тоже не очень удобно. Тем более, что на стрелка у нас и так много навешано, а тут еще и три гранаты. Но и эффект был занимательный! Мы расставляли бревна в виде стоящих в строю гоповарваров, и кидали в центр, рядом, за строй гранату. Потом по пятнам горящей жидкости определяли поражение. Скажем так, если бы я стоял, и в меня такая хрень полетела, да еще и начала бы плеваться огнем, я бы отступил. Хоть радиус всего метр-два, в зависимости от того, как упадет граната, но в этом радиусе начинался сущий ад на три-четыре секунды.

Так мы развлекались до июня, заодно успели построить барак, по другому сложно назвать, для животины. Барак представлял собой конструкцию из дерева, сдвоенные стены и полуметровый проход между ними, с узенькими окошками под самой крышей, с потолком, тепло удерживать, и двумя воротами с разных сторон — маленькие ворота для людей, и большие для животных и трактора. Длинной барак был сорок метров, шириной — девять. Барак был наполнен механикой и разными, облегчающими жизнь новшествами. Пол был приподнят над землей, для уменьшения теплопотерь, покрыт досками. Протянуты шланги и краны для мытья и поилок, организованны стоки, баки для сбора навоза, передвижные стенки вдоль стойл — двигаешь на половину, животину уплотняешь, убираешь, моешь, потом с другой стороны так же. Протянуты деревянные рельсы под потолком, и к ним подвешены передвигающиеся на колесиках податчки еды в кормушки, причем у них еще и в торце здания "депо", шесть разных можно было повесить, и использовать поочередно. Из-за них пришлось сделать новый обвес для трактора — погрузчик, который на пару метров мог поднять килограмм двести. Больше нельзя, переворачивается, хотя и сделали ему базу шире.

В том же торце размещалась наша автоматическая печка на гидроприводе. С тканью заморачиваться не стали — наштамповали из тонкого железа лоточков с зацепами, сцепили их между собой, да и поставили. Испытания показали, что кубометр дров спокойно перемещался под действием "поршне-водяного двигателя" при помощи передающей шестерни. А кубометра дров могло хватить и на месяц, если не сильные морозы. Так что на всю зиму приходилось от трех до десяти закладок, а кубометр дров мы спокойно возили на тележке за трактором.

Очень такой высокотехнологичный сарайчик для скота получился, он стоял напротив водокачки. Мы хотели сделать таких в идеале штук пятнадцать, но места разметили под все тридцать — вдруг населения прирастет? Я надеялся, что Торир переедет, может, еще пленные какие появятся. Плюс конструкция получилась достаточно удачная, и такие же сараи-бараки мы хотели использовать для хранения сена, пиломатериалов, строительных материалов, и прочих дел, вроде как группа складов получается. Она занимала на плане треть от места во второй крепости, вторую треть должны занять производственные мощности. Отличие у бараков для ремесел практически одно — стены будем отделывать железом там, где есть вероятность пожара, делать место на только под печку, но и под паровую машину, тоже с податчиком дров, но чуть на другом принципе, за счет отбора мощности от вала самой машины. Ну и большие окна, с большими же стеклами.

Перевели всю животину в новый барак. Переезд был шумный, чуть куры не разбежались. Разбили барак на секции — гуси, куры, кролики, поросята, овцы, кролики, коровы. Параллельно пришлось додумывать, как доить коров да овец, как стричь, как сделать, чтобы куры не разбежались и кролики не выпрыгнули. Так мы еще и сетку-рабицу изобрели — гениальная все-таки вещь! Ничего не надо, знай себе проволоку гни правильно, да друг в дружку вставляй. Ей накрыли птичники, сделали клетки для кроликов с дырками для подачи еды и воды, да и заборчик-отгородку для уборки пришлось переделать, но она стала легче — тоже рабица на нее пошла. Запах теперь стал в нашей "жилой" крепости чище, животине стало просторнее, нашим — легче. Основной продукцией, которую пока давала животина, был навоз. Коровы еще не сильно взрослые, чтобы их спаривать, овцы — так же, разве что кролики радовали нас мясом, да утки с курами яйцами. Мы же не унывали — у нас и так стол приличный. Тем более, что навоз у нас пока собирался в специальном баке, я пытался сделать из него селитру. Вроде именно так раньше делали, мне мой друг и коллега из прошлой жизни рассказывал, Димка. Причем мне селитра нужна не для пороха, я все равно серу не знаю где взять, а для азотной кислоты. Она же вроде азотная соль, попробуем подействовать на нее концентрированной серной, и посмотрим, что получится. А азотная кислота нужна для зеркал.

Зеркала нужны были не для девочек наших, а для бинокля. Я вспоминал, долго вспоминал как делают зеркала в будущем. Вроде как специальный состав там, который просто на стекло наносят. И казалось мне, уж не знаю почему, что это именно серебро. Тем более, что мы уже попробовали все, что было доступно для создания этой смеси для зеркал, ничего не подходило. А вот серебро, которое было у меня после наших торговых операций на Ладоге, мы попробовать так и не смогли — не брала его серная кислота, нужна посильнее. А посильнее вроде азотная. Соляную мы сделали и попробовали, соль поваренную серной обработали. При соблюдении условий и концентрации получали новую кислоту. Ей дед начал тоже обрабатывать все, что под руку попадется, но серебро не смог. Вот и хотелось получить селитру, обработать ее концентрированной кислотой, и получить азотную. А ей уже серебро обработать, и попробовать нанести его на стекло. Стекло для этого только надо гладкое — но тут не проблема, мы его теперь в олово лили, да закаливали потом в горелке скипидарной, а после опытов деда по очистке поташа, стекло получалось практически прозрачным, без зеленоватого оттенка.

Кукша опять ходил смурной — весна уже почти прошла, а Сигни все нет. Успокаивали его, говорили, по осени обязательно будет, нагрузили еще работой — Устав для морских сил. Там у него опыта поменьше, пусть голову поломает. А чтобы окончательно заглушить тоску — начали они с дедом, Юркой и Толиком делать второй барак, а потом и третий. Они делали каркас здания, переходили на следующий, мы с Обеславом за это время делали трубы, механику, батареи отопления, рельсы и ставили все это внутрь. Получалось, если вот так трудиться, да еще и с трактором, за две недели поднимался барак, правда, в черновом варианте, то есть все стоит, но стекол нет, пола нет, бревна торчат, потолка нет. Это мы оставляли сознательно на холодную погоду, все равно делать будет особо нечего.

Летом проводили испытания наших водопроводных систем. Убрали стенку кирпичную что отделяла водопроводные трубы от озера, нагоняли воду постепенно в бак, с каждым разом все больше и больше, вроде все правильно сделали, бак не перекашивало, вод текла из кранов, правда, техническая. Больше намучались с домиком погружным для водозабора, да шлангом подачи. Как трубу потом ставить будем — я вообще не представляю.

Водопровод был у зверей — дома не было. Дурдом. Пока не случился бунт, протянули трубу от водокачки прямо в той же траншее, что труба от озера лежала, другую рыть не посчитали нужным. В доме на кухнях сделали фильтры из кучи тряпок и угля, расширительные бачки, живительная влага полилась в дома. Девушки счастливы, мы тоже, скотина довольно мычит, ночью, иногда, если прислушаться, можно слышать, как на грани восприятия раздается звук "пых" — это чугунный шар запускает пополнение воды паровой машиной. Работала система, не зря столько времени на нее потратили.

У нас опять начались кризисы. Если с дровами и деревом худо-бедно справлялись, вырубали лес чуть не по окрестностям, обросли аккуратными четырехугольниками будущих полей, то с железом и стеклом была беда, как и с кирпичами. Опять пришлось работать на добыче руды, делать кирпичи, выкашивать на золу чуть не гектары травы. Да еще и песок мы пока брали на пляже, но и скоро нужно будет делать где-то карьер — не хватает нам для задуманных строек и стекла. Мы даже банки делать стеклянные перестали, оловом лудили железо да закатывали рыбу, мясо, овощи и ягоды в консервные банки размером чуть не пять литров каждая. Обмазывали такие дегтем вместо солидола, и ставили в запасы. Но меньше расход стекла — больше железа. Да еще и водопровод этот жрал сталь как не в себя, да еще и печки с машинами для подачи. Ужас. Радовало только одно — эти кризисы были от избытка сил и неподъемных задумок. Мы вообще охренели до полной бессознательности, тут так как мы наверно и императоры не живут!

Но такая работа выматывала. Спасало только то, что мы постоянно меняли деятельность. Ремесло, учеба, научная работа, выходной, и опять. Смена деятельности благотворно влияла на коллектив, люди хоть и уставали, но это была приятная усталость, после такой спать хорошо. А всему виной Кукша. Мы его грузили работой, чтобы мрачные мысли о возлюбленной в голову не приходили, сами же работали с ним наравне, вот и получалось у нас пахать от зари и до зари.

Мой мелкий быстро рос, доставляя радость мне и окружающим. На годик мы ему устроили именины, торт со свечкой сделали, хоровод водили. Ему нравилось, активный здоровый ребенок. Игрушки делали ему по выходным, это вроде как не работа. Кубики, пирамидки, лошадка на колесиках, Веселина с Верой рисовали всякие картинки и крупно их подписывали. Тот их рвал в процессе игры, стали их делать под печать на типографии, хотя бы контуры. Говорил сынишка много, часто, но только на своем, только ему понятном языке. Сколько не мучили его "Скажи мама, скажи папа" — ни в какую. Ходил к середине лета хорошо, я бы сказал бегал. Зато если что-то ему надоедало, не нравилось, или чувствовал опасность — падал на пол и быстро полз задом, вызывая умиление окружающих. Сказали, что лицом похож на меня, я загрустил, я-то далеко не красавец. Успокоили, сказали, что все может изменится, и будут девки от него в штабели падать, не то что от папы. Изверги, успокоили. К концу августа собрались мы на общей кухне, в актовом зале, обсудить дела поужинать, да и укладывать спать. Долго с дедом спорили, нужен ли нам более сильный трактор. Мой мелкий слушал-слушал, да и выдал:

— Моторр-р-р-р! — и забавно стукнул кулачком по столу.

Все повернулись, у Зоряны слезы умиления на глазах выступили, остальные тоже все улыбаются. Мелкий оценил реакцию, и повторил:

— Моторр-р-р-р! -и опять хрясь по столу.

— Умница ты моя! — бросилась к нему супруга.

— Да, молодец, — выдал дед, поглаживая бороду, — настоящий инженер вырастет.

Все посмотрели на деда. Часть недоуменно, часть удивленно.

— А что? Вояк-то пруд пруди, а инженер сейчас — по пальцам посчитать можно. Вот. И пользы больше.

Я с благодарностью посмотрел на деда. Надо же, какие оказывается мысли у него в голове бродят. Пару-тройку лет назад он бы и слово это не вспомнил, а тут комплименты отпускает. Все радостно начали тискать Вовку. Все, кроме Кукши. Мурманы за лето так и не приехали...

Грузить его работой было уже некуда, и так спит считай по шесть часов, как и все мы. Остались только способы убеждения:

— Кукша, да успокойся ты! Приедет твоя Сигни, ни куда не денется. Ты только тоску нагоняешь на всю Москву.

— А вдруг случилось чего? А вдруг их побили? А вдруг...

— И что? — я грубо прервал его, — ты сейчас можешь что-нибудь сделать с этим?

— Да! Искать ее пойду!

— Где ты ее искать будешь, сталкер, блин! Мы же даже не знаем, где они обитают. Там пару тысяч километров отмахать придется, прежде чем найдем их дом. Припасы на это посчитал? Дрова для паровика?

— Я под парусом...

— Ага, яхтсмен-любитель, Федор Конюхов, блин! Каким парусом?! Ты его три раза поднимал только, да за штурвал не садился ни разу. Пойдешь искать — еще троих тебе в помощь надо. Кого возьмешь, Добруша? Веселину? Мать? Или Вовку. Лучше всего Вовку — он воду любит. Только грудью его кормить не забывай.

Пасынок нахмурился.

— Сам подумай, они могут быть в походе, на Ладоге, дома, на западе, на севере, да где угодно! Весь свет обойдешь?

— А хоть бы и так! — пацан, хотя какой он там пацан, мужик уже, с вызовом посмотрел на меня.

— А иди. Вот завтра прям скажи на завтраке, мол, прощевайте родственники, пойду искать ненаглядную. Вы тут и без меня справитесь, а меня и не ждите — шарик наш, Земля которая, он шесть с половиной тысяч километров радиусом, до конца жизни ты как раз обойдешь, тысячную долю. Или мне Зоряну позвать, чтобы прямо сейчас пожитки собирала? Раз тебе на нас плевать...

— Мне не плевать...

— А если не плевать, то веди себя как мужик! Сказала — вернется, значит вернется! Или ты ей не веришь? А ответственность свою помнишь? Или забыл уже как за главного тут остался, да стрелой своей в меня целился? Тогда-то небось и не думал о походах заграничных?! А сейчас что, все довольны, можно и бросать все. Сами выплывут. И приедет потом Сигни, а мы ей: "Извини, дорогая, голубь твой улятел, тебя искать. Все бросил, и улятел". Она прикинет, нужен ей такой вот... бросатель, да и уплывет восвояси. А то вдруг ты потом и ее с детьми бросишь, искать что другое пойдешь?

— Не брошу, — Кукша насупился, но шестеренки вроде в голове заработали.

— Вот и ведя себя так, чтобы никто об этом даже не подумал. Ты еще молод, но поверь мне, много раз попадешь ты в ту ситуацию, когда придется выбирать между долгом, перед семьей, женой, друзьями, и сиюминутными желаниями. Если ты так и хочешь всю жизнь быть просто Кукша — делай как знаешь. Но если ты хочешь быть Кукша Первушевичем Игнатьевым, главным по военному ремеслу в России и Москве, то и ответственность на тебя ляжет соответствующая, и решения ты будешь принимать часто такие, которые в разрез с желаниями твоими пойдут. Решай — кто ты? Кем хочешь стать?

Пасынок задумался, посмотрел в окно. Промолвил только:

-Понял я. Не буду так больше. Ждать буду.

Я приобнял его:

— Терпи казак, атаманом станешь, — и вышел потихоньку, пусть сам подумает.

Кукша подумал хорошо, два дня на это ему дал. Теперь вместо горести и печали у него в глазах была сталь. Лицо его выражало решимость, и силу. И лишь в самой глубине оставался тот самый голубоглазый пацан, которого я встретил в те бесконечно далекие времена в лесу возле убитого лося. Ну пусть так пока будет, оттает со временем. Я ему только сказал, что если до весны не будет мурманов, и будет все спокойно, мы прокатимся в апреле до Ладоги, узнаем как там дела, да людей поспрашиваем. Кукша искренне поблагодарил, и пошел дальше забивать мысли работой.

Осенью продолжилась стройка, начался сбор запасов на зиму. Готовились, как на три года, на всякий случай. Да и просто была возможность — чего бы и не заняться формированием долгосрочных запасов. Нам еще животину кормить, очень коровы мелко перетертые кости рыбные полюбили, да и чтобы на Ладогу смотаться придется много припаса оставить — если вдруг чего случится, пусть род мой не будет обделен.

В свободное время обсуждали планируемой на декабрь событие — свадьбу Лады и Юры. Пленные наши уже почти как члены семьи, только без оружия, на восьмом уровне вольности, тоже активно участвовали в планировании мероприятия. Девушки обсуждали наряд, Зоряна меня допрашивала насчет таковых в мое время. Я периодически подшучивал над ними. Зашел разок в актовый зал — там все рисунки с платьями обсуждают, в том числе и по мотивам моих рассказов:

— О! Готовитесь в ЗАГс? Кольца, кортеж, фотографа нашли? — я сказал, и замер.

Потом убежал стремглав к деду в лабораторию. Я вспомнил, откуда я про зеркала и серебро знал! По телевизору передачу смотрел, там как раз про промышленное использование благородных металлов было. Я тогда еще прокрутил в голове мысль о серебре на зеркале, прикинул, сколько его оттуда достать можно, вот и осталось в подсознании. Но не это главное! Серебро — фотография! Кажется, я нашел подарок для молодых! Осталось начать и кончить — сделать.

Теперь в качестве научной нагрузки я занимался линзами. Для фотоаппарата, о котором никому не говорил, и для подзорной трубы — бинокль решил пока не делать. Теоретически я знаю, как собрать нужную мне систему, а практически? Как шлифовать те линзы? Как расположить? Какой коэффициент преломления у нашего стекла? Работы непочатый край. Но мысль интересная, работа спорилась. Дед получил чуть менее полукилограмма селитры из выгребных ям, и вся она ушла на кислоту и опыты с фотографией и зеркалами.

Причем второе достаточно быстро получилось, а вот со вторым пришлось помучаться. Я перепробовал все, что было у деда в лаборатории в качестве светочувствительного слоя, смешивая это с солью серебра. Что-то не реагировало совсем, что-то давало слишком крупную зернистость и расплывалось, что-то реагировало, но не задерживалось на материале. У меня завелся стеклянный аквариум, в который я запихивал кучу наполовину задвинутых в бумагу бумажек-тестеров, с нанесенной потенциальной фотоэмульсией. Я даже подробно вспомнил процесс, которым папа мой делал фотки еще при Союзе, ну там пленка, проявка, фотоувеличитель, негатив, фиксаж, нагрев и сушка готовых фотографий. У меня не столько занимала времени работа с оптическими приборами, сколько эти эксперименты — большущие, не очень однородные линзы я получил, да еще кучку размером поменьше, собирать из них фотоаппарат и подзорную трубу дело техники.

Процесс завершился чуть ли не за два дня до свадьбы. Наконец-то на стеклянной пластинке я получил первое избражение-негатив, да перенес его на другую пластинку-позитив. В ход пошел осадок от смеси соляного кислоты и соли азотной кислоты серебра, желатин, о котором я случайно упомянул как-то, а девчонки его наплавили из хрящиков для желе, да какой-то странный порошок из дедовой коллекции в качестве закрепителя. Он его получал при плавке железа, газ вредный тот, из которого кислота получалась, пропускал через соль. С желатином забавно получилось — просто искал какую-нибудь клейкую прозрачную жидкость, а то рыбный клей и смола не подходили, мутные слишком и механическая стойкость плохая. Учитывая размеры моего объектива, а он был чуть не пятнадцать сантиметров в диаметре, да размеры фотоаппарата, почти полметра, получилась мега-тренога, вроде как у фотографов девятнадцатого века. Сделал десяток комплектов пластин негатив-позитив, пробовал на бумаге — что-то не очень, расплывается изображение, надо бумагу поплотнее. Но теперь я готов к свадьбе, пусть и со стеклянными фотопластинками.

После получения приемлимого результата, как раз в начале декабря, я почти пять дней выстаивал снимок на солнце, почернеет или нет. Собрал совещание государственных мужей — меня и Буревоя.

— Ну что, давай прикинем, что у нас тут творится, а то с этими опытами даже при работе мысли о чем угодно, только не о Москве.

— А чего прикидывать? Сделали много — почитай десять амбаров, один с внутренней отделкой, там животина уже живет, остальные пока только корпуса, — дед новые слова использовал с удовольствием, — правда, для отделки мы все заготовили, месяц-два — и будет у нас еще девять полноценных построек. Надо только еще пар улучшений сделать — загон для стрижки там, и место для дойки, почище чтобы, заранее. На следующий год можем телят наших уже "женить", молоко пойдет. Корма и продуктов заготовили с большим запасом, лодку вашу тройную для поездки весенней приготовили, да опробовали. Винтовками по Уставу новыми всех снабдили, сам знаешь, да гранат тех наделали, зажигательных. Вроде все хорошо. Кукша подзорной трубе не нарадуется, все на озеро смотрит...

— То он не трубе рад, то он Сигни свою высматривает, хоть и держится. Молодец.

— Ну или так, все одно — пять трубок и все в деле. Водопровод работает, да прыскалка с мылом тоже, — это он про пульверизатор для мытья животных, насадка с жидким мылом, "Керхер" девятого века, — только вот зачем так сложно — не знаю. Построенные амбары-бараки твои мы забили всем, кроме трех, пустые стоят, мы их даже не топим. Пожалуй, все.

— Все, да не все, — я улыбнулся, и полез за пазуху, — узнаешь гражданина?

Дед рассматривал себя в свежеприготовленное зеркало. Даже не удивился, гад, тут мое старое тут еще в ходу.

— А вот этого гражданина узнаешь? — я достал упакованный в бумагу снимок.

На нем была стена нашей крепости с воротами, снимал прямо из мастерских. Виднелся край жилых домов, на стене скучал Обеслав, правда, лица не видно. А вот на переднем плане стоял трактор, на котором в задумчивости о чем-то своем, подперев рукой голову, сидел дед. То он руду привез, тележки видно не было, а пацаны ее разгружали. И лицо деда тут узнавалось, как и задумчивое выражение на нем.

— ... ... ... ... ... ! — я столько идиом не слышал от деда с момента нашей встречи, — это я?!!!

— Ну а кто еще, — я усмехнулся, удивил-таки Буревоя, — не далее как неделю назад, вы, батенька, в таком вот виде находились прямо перед лабораторией.

— Точно как нарисовал, — дед поглаживал стекло, — да еще и с деталями какими, и быстро как...

— Да теперь каждый так сможет — это фотография! Щелкнул кнопкой, и готово. Разве что проявить надо, ну, обработать.

— ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ...! — идиом от деда посыпалось еще больше, — Можно теперь и типографию закрывать! Все сюда перенесем, вместо тех стучащих машинок картинки такие вот сделаем!

— Погоди закрывать-то, кислота новая вся ушла, да серебра половина. Не сильно ты размахнулся-то, закрыватель? — я подначивал деда, а у самого было радостно на душе.

— Это что теперь, и потомки это все увидят? — голос деда приобрел некую значительность, — через поколения?

— Ага, поэтому снимок этот, так это называется, сохрани в темном месте, как и негатив, потом про то расскажу. А вот на свадьбу мы вот что сделаем....

Свадьба получилась классная. Выкупали невесту всем мужским коллективом из дома Леды, потом торжественная роспись, и у нас появилась первая запись в книге актов, не связанная с получением свободы и волшебным появлением новых жителей из ниоткуда. После росписи я всех построил, включая Вовку, который пытался выдернуть из прически Лады какую-то заколку, сделал снимки, два штуки, даже сам успел встать. Потом пошли на Перуново поле, возложить венки из еловых веток. Пока шли, Лада все сокрушалась, что платье такое нарядное, а одеть его только один раз можно, и больше никто не увидит никогда. Дед хитро улыбнулся, произнес:

— Как знать, как знать... — после чего получил недоумевающие выражение лиц, и тычок в спину от Агны, — Да я не то имел ввиду. Сергей... — тут и я его ткнул, нечего сюрприз портить.

Возложили венки, я толкнул речь о том, что первый раз по такому радостному поводу мы собираемся тут, а то все больше поминки да пьянки после битвы. Лада с Юрой по-разному реагировали, Юра был чуть потерян, Лада — довольная, как слон. Еще бы, первая московская невеста. Там тоже сфотографировались, я пока берег секрет.

Потом перерыв небольшой, на стол собрать да подготовиться к празднику, я им там конкурсов всяких накидал, пусть развлекутся. Сам же пошел с дедом проявлять снимки, да вставлять их в рамку. Получилось четыре снимка, два со мной, два — без меня, в двух разных местах. Все это мы в рамки оформили, большие фотографии получились, да фотоальбом оформили, второй комплект сделали. Сидели с дедом в девятом веке при тусклом свете красных фонарей, ловили через дырку в крыше солнце зеркалом, да проявляли. Паноптикум!

Начался праздник. Мы дарили подарки молодым, каждый от себя. Вера с Веселиной сделали им табличку красивую металлическую, с гравировкой о событии, девушки наши наделали белья постельного да другого всякого ткацкого барахла, Кукша с парнями — посуды, дед — мебели, да колыбельку новую, с намеком. Я подарки дарил два раза — от себя, и от главы государства. От себя подарил молодым зеркало большое, в резной рамке. Ну как большое, сорок на сорок сантиметров. За это супруга меня чуть не съела — ни у кого нет, а у них пожалуйста. Перешел к подаркам от государства. Надо приучать людей, что лояльные граждане получают разные бонусы.

— Вы пришли к нам больше года назад, наверно, ненавидели нас за то что в сарае вас держали, — Юрка было дернулся, но я его осадил, дослушай, мол, сначала, — но трудом своим, старанием, учебой прилежной и верностью нам, государству нашему и роду нашему, заслужили вы право, все вы, включая молодых, именоваться вольным гражданами без очереди.

Выдох облегчения и удовольствия пронесся над столом, этого давно ждали, и право у меня такое было, за особы заслуги.

— Так пусть же день этот останется в веках, как день ваше свадьбы и обретения вами и вашими товарищами свободы, — я начал доставать подарки.

Сцену их осмотра сразу захотелось тоже сфотографировать. Все за столом замерли, не веря своим глазам. Только что на первом снеге стояли все перед непонятным ящиком, а тут, как живые, на стекле. Чудеса да и только. С трепетом и благоговением шел по рядам альбом, фотографии в рамках. Даже народ говорить стал шепотом. Наконец, все это дошло до адресатов:

— Ну вот, Лада, а ты боялась, что больше никто тебя такую красивую не увидит.

С визгом новоявленная супруга Юрки бросилась через весь стол и повисла у меня на шее. Расцеловала всего да чуть не придушила в объятиях.

— Но-но! Это не мне спасибо, это государству нашему спасибо, каким вы и мы его делаем. Можешь флаг потом полабызать, или Конституцию в постель взять с собой вечером, — взрыв хохота за столом, народ развеселился.

— Что-то как-то не так налили, горько что-то! Горько! Го-о-орько-о!? — невеста с женихом стояли в непонятках, остальные тоже недоумевали, пробуя напитки на вкус, — Эх-х-х, молодежь! Ну поцелуем сладким сделайте так, чтобы не было горько!...

Это был первый раз, когда меня супруга пилила за количество выпитого. А я был не столько пьяный, сколько довольны. Ребят освободил, да память о себе оставил, на стекле. Я там сбоку, запыхавшийся на всех фотографиях, но есть! Мы еще и с Буревоем, тот тоже накидался, салют потом устраивали, чуть все село не спалили...

Новоявленных вольных граждан привели к присяге-клятве. Ее я скопировал с советской, добавил про Перуна и предков, да про верность Отечеству, России. Присягу давали на Перуновом поле, Перуну и Озерному Хозяину. Получилось торжественно, но для этого мероприятие пришлось перенести на день — после свадьбы мы с Буревоем напоминали китайских пчеловодов.

До Нового года хотели закончить бараки, но закончили раньше. Наши новоявленные вольные граждане из пахали так, что дым коромыслом стоял. Особенно когда мы обновили всем паспорта, вклеили фотографии. Дед мела много в бумагу кидать стал, получились вполне приличные снимки, можно и от стекла отказаться. Так что неделю до Нового года прошла исключительно в учениях — новым вольным устраивали курс молодого бойца. Надо сказать, ставка на простые в использовании "стрелялки" себя оправдала, ребята быстро освоили новое оружие. И если с тактикой, строем, работой штыком, мечом и копьем еще было много вопросов, то перестрелять пару десятков человек им уже было под силу. Или поджечь гранатой. Зеркала пришлось делать всем, как и менять стекла в домах. Просто когда увидели, какое знатное стекло получилось для животины, решили что она пока обойдется, и сначала поставили себе, а ей — наше зеленоватое. Правда, только в два барака, в остальные пошло нормальное.

Вскрыли рыбные, мясные и овощные консервы, что хранились в металлических банках. Часть скормили животине, а то вдруг испортилось или гадости в себя какой взяли из олова, часть съели сами, когда убедились, что все животные целы. По снегу таскали нарытую еще летом глину, руду, нарубленный лес. С последним было проще всего — мы ложбинку на восточной стороне села полили водой, получился ледяней желоб, вроде спуска для бобслея, по ней почти до самого села и спускались бревна. Руда шла пока в запасы, летом выплавку делать будем, глина шла на цемент и про запас. По весне надо искать песчаный карьер, да таскать тонны песка, вот тогда и пойдет у нас кирпич нормальный, а пока так, просто лежит чуть не кучами.

Молодожены заняли отдельный дом, остальные ребята расселились по нашим. Во-первых, еще малы, подростки, во-вторых, вместе веселее и теплее. Готовить-то как они себе будут? Стирать? Шить? Пусть пока при нас поживут, к нам Розу определили, она еще и за Вовкой ухаживать помогала, к остальным распределили других ребят. Толик с мужиками жил, с Буревоем и Кукшей.

Пасынок мой пока держался, но смотреть на него было больно. Снаружи сталь холодная, а внутри клокочет пламя. То ли обиды, что не приехала, то ли страданий на счет того, что могло случиться. Скорее бы уже эта весна, проясним ситуацию. Даже я стал беспокоиться о Торире. Нынче плавать по морям да озерам сродни русской рулетке, опасность подстерегает со всех сторон. Разве что наличие у него Кнута и наших доспехов добавляли некоторого оптимизма. Да и сам он мужик не промах — пробьется.

Новый, 862 год встречали в доме. За окном мела пурга, какой я давно не видывал. Повеселились, играли в "Крокодила", ели, пили и пели. Салют даже запускать не стали — так сильно мело на улице. Хорошо, что животина "сама" отапливается, как и водокачка. Через несколько дней только распогодилось, и Новый год принес нам новые сюрпризы...

6. Деревня Москва на Ладожском озере. Январь-февраль 862.

В ночь с четвертого на пятое января метель улеглась. На завтраке разбирались с планами на будущий год, да собирались убирать снег всем селом — его очень много намело, еле двери открыли. Вдруг в процессе разговора напряглась Смеяна:

— А ну тихо вы, — девочка подняла палец вверх, мы заткнулись, — Машка пришла!

Смеяна побежала одеваться, с улицы доносился вой — лосиха, похоже, возле ворот. Пока собрались, пока Смеяна на лыжи встала, лосиха ушла, обиделась наверно, что не пускаем. Ворота открыли, Смеяна рванула на лыжах в лес по следам в глубоком снеге. Винтовку она взяла, опасаться вроде тут нечего, пусть подружку свою поищет. Может, и впрямь лосихе помощь нужна. Сена там, или морковки — под таким снегом сложно найти себе еду. Моя очередь была стоять в дозоре, я занял позицию на водонапорной башне и осматривал окрестности.

На озере было спокойно, толстая корка льда у берега, протянулась метров на двадцать в глубину озера. Заводь промерзла наверно насквозь, можно коньки делать, опять подумал я. В стороне болота была спокойно, лес покрытый снегом, который весело блестел на солнце. На Перуновом поле, которое было видно отсюда, идолы скрылись в снегу почти полностью, только шапка Перуна слегка чернела. Деревья задержали снег во время метели, вот и засыпало. Я перевел взгляд на поля, те тоже спокойно белели. Просто какая-то белая идиллия. Вон еще и лосиха со стрелой в заднице бежит...

Что!?

Я опять перевел подзорную трубу на лосиху. Машка бежала, прихрамывая, за ней с криком неслась Смеяна. У лосихи в заднице торчала стрела, мотылялась на бегу. Лосиха выла скорее от обиды, чем от боли, а Машка орала не своим голосом:

— Люди! Люди какие-то идут!

Я заорал что есть мочи:

— Народ! Граждане! Тревога! Тревога!

Все побросали фанерные лопаты, которыми чистили снег, и бросились в дом. Зоряна увезла коляску со спящим Володькой — мы ему своим Новым Годом весь режим поломали, он теперь долго не засыпал вечером, но дрых как сурок весь день. Народ выбегал в боевом облачении, в зимнем комплекте маскировки.

— Буревой! Кукша! Юрка! Дождитесь Машку и Смеяну, и закрывайте ворота! Остальные — на стены, я сейчас спущусь, — забыли сделать переход от водонапорной башни к стенам, придется лазить вверх-вниз.

Через минут тридцать Машка влетела в ворота, остолбенела, разглядывая наши новые постройки, повела головой, в поисках "своего" сарая. Его не было, да и вообще он раньше находился в первой крепости. Лосиха быстро сориентировалась, услыхала носом знакомый запах навоза, и рванула в приоткрытый барак с животными. Туда как будто граната попала — вся наша живность заорала, как резанная. В ответ им заорала Машка. Орали не долго, договорились, наверное. Лосиха выглядывала из барака, теперь оттуда неслось только недовольное кудахтанье кур.

— Смеяна! Машке стрелу достань, да рану обработай! Потом ноги в руки, броню на себя, винтовку на плечо — и ко мне, рассказывать будешь.

Девочка понеслась в барак с Машкой, чуть не на ходу снимая лыжи. Я уже залез на стену, поверх ворот, и пытался понять, кто это такой наглый в нашем лесу, что в нашу лосиху стрелы мечет.

— Я сейчас! Они с юга идут! — на ходу кричала Смеяна, пока не скрылась за воротами в первую крепость.

— Что там? Чего тревогу поднял? — Буревой с парнями поднялся на мой помост.

— Смеяна из леса с Машкой прибежали, у Машки стрела в заднице, — коротко отрапортовал я, пытаясь в подзорную трубу разглядеть тех людей, о которых говорила девочка.

— И что им тут только надо, — пробурчал Юрка, — вроде же далеко тут от заселенных мест.

— Если военные — то чего они зимой пошли, летом по озеру проще? Если торговцы — то же самое, — рассуждал Кукша, — а коли просто народ идет то зачем?

— Вот и мне интересно — зачем? — у меня появилась мысль о том, что Лис послал искать нас, наверно, сообразил где мы можем жить.

— Во-о-о-н там, смотри, — дед осматривал лес в свою подзорную трубу, — по краю поля. Из-за деревьев только плохо видно.

Я уставился на то место, которое показал Буревой. Да, действительно, за деревьями было какое-то движение. Причем движение это начиналось в лесу, змеей двигалось вдоль поля, и не прекращалось! Это сколько там народу!?

— Сейчас видно будет, в просвете, — дед подкручивал трубу.

Колонна, а это была колонна людей, показалась в просвете, там, где деревья были пониже. Я разглядывал непрошенных гостей. Впереди шли три вояки, вроде как в голове колонны. За ними двигались сани, пешие люди, какая-то живность. Колонна растянулась вдоль всего поля, и продолжала выходить из леса.

— Если трое в голове, то еще есть в конце вояки, — констатировал Кукша.

— Фух-х-х, ну вы и забрались, — до нас наконец-то добежала Смеяна, запыхалась, пока поднималась, — я Машку догнала, ей трудно было по глубокому снегу идти. Она ко мне повернулась — тут шум! Она подпрыгнула, и побежала в деревню! А воин вышел с луком, и давай ее выцеливать. Ну я винтовку сняла, и в него!...

— Ты его пристрелила, что ли?! — у меня глаза на лоб полезли.

— Не, по дереву попала, его снегом с веток завалило, да прицел сбило. А Машка уже за деревьями была, он бы уже не попал. Ну я за ней и рванула! — девчонка размахивала руками, показывая как стреляла, как бежала, — вот тут вы нас и увидели.

— Молодец, выношу тебе благодарность за смелые и активные действия в боевой обстановке. С занесением в личное дело! — я погладил Смеяну по шлему.

— А как ее, благодарность ту, в личное дело внести? Там же только про здоровье... — дед озаботился нашими бюрократическими изысканиями, не отрываясь от подзорной трубы.

— То медицинская карта, а личное дело надо на каждого завести. Приказы там собирать, благодарности, порицания туда же, до кучи. Фото опять же, чтобы было хоть с чем потом сравнить изображение из паспорта, а то я об этом не подумал, — я тоже разглядывал колонну.

— Ну значит сделаем, — Кукша настроил наконец-то и свою трубу, — я что думаю об этих, пришлых. Это не вояки, и не торговцы. Живность с собой бы те не повели. Значит, куда-то село направляется, переезжает как папа с братьями в свое время.

— Зимой? Летом-то им чего не ехалось? Быстрее, проще, по воде-то? — я рассматривал колонну, — Или весной, перед посадкой? Осенью, после урожая?

— Я знаю, — помрачнел дед, — понял. Мор. Поветрие...

— Мор?

— Заболели, вот и переезжают, чтобы не вымереть, — дед продолжал смотреть, — ты посмотри на них. Собирали все, что унести смогли, баб да детей мало, стариков почти нет — они первые мрут, когда поветрие приходит. Мимо нашей деревни такие проходили иногда, мимо обычно. К ним никто не шел, да и сами они не заходили, только кричали, что мор идет. Заразу значит эту твою, микробы которая, чтобы не занести, как я теперь понимаю.

— И долго так вот ходить они будут? Они ж от усталости вымрут быстрее... — я смотрел на колонну, она подошла уже поближе, было видно даже изможденные лица тех, кто был в голове процессии.

— А пока болеть не перестанут. Тогда место для деревни ищут, и садятся. Эти давно идут, кур уже не видно, хотя клетки для них вон на санях лежат, да и сами поизносились, по одежке видно. Плюс кони еле тянут, голодные. Да и коней что-то мало...

Колонна вышла на поляну, что осталась перед крепостью после вырубки деревьев. Немного притормозила, увидев укрепления, да наши головы на стене, а потом с угрюмой решительностью начал огибать стену. Мы молча наблюдали за проходящими мимо людьми. Худые, безжизненные лица, многие еле передвигают ноги, как кони, так и люди. Одеты во всякое тряпье, наверно, нацепили все что было, чтобы согреваться. Колона напоминала толпу зомби, уныло бредущую в направлении пищи, безмолвно и угрюмо. Не смотря на твердую корку снега, народ упрямо двигался в том направлении, в котором их вели вояки в голове колонны. Они выглядели свежее и бодрее, периодически покрикивали на остальных. Вооружение стандартное для этого времени, топор, щит, копье. У одного только меч на боку висит. Если бы не эти товарищи в кольчугах, картина бы была точь-в-точь как в фильмах про ВОВ, когда колонны беженцев показывали.

Колонна наконец-то закончилась, в конце тоже оказалось трое вояк. Люди огибали крепость, мы растянулись вдоль всей стены, наблюдая за пришлыми. Наконец, они обогнули нашу заводь, направились к берегу озера... И стали располагаться! Прямо на другом берегу заводи!

— На обед становятся? — я недоуменно разглядывал, как военный размахивал мечом, руководил подходящими зомби-людьми. Те безропотно подчинялись, и расползались по лесу между заводью и озером.

— Не, привал бы под вечер делали, это что-то другое, -дед продолжал рассматривать прибывших, — вон навесы ставят, валежник собирать начали. Да они тут жить собрались! — дед малость офигел от такой наглости, как и мы все, и посмотрел на меня, — Что делать будем, Сергей?

— Так, что-то не нравится мне такое вот появление, свалились как снег на голову. А если еще и заразу какую привезли — то вообще капут! Надо их дальше спровадить, ну или выяснить, надолго ли они тут. Давай девушек, Веселину особенно, на стены, напротив заводи, а мы пойдем на переговоры. Дипломатические.

-Только вооружиться надо, — Кукша похлопал себя по бедру, — про винтовки они не в курсе, не боятся значит. Надо мечи да копья взять.

— И то верно, пошли, что ли.

Народ пришлый между тем обустраивался напротив нашей крепости, от нее их отделяла заводь и ручей, который в нее впадал. Поместились аккурат до мостика, который для трактора сделали. Сбросив налипший снег, открылись ворота выходящие к заводи, мы обогнули вытащенные на берег лодки, и направились к вновь прибывшим.

Нашу делегацию из четырех человек заметили в лагере, и трое военных во главе с меченосцем выдвинулись в нашу сторону. Встреча произошла на мостике через ручей. Практически, встреча на Эльбе, надо будет так ручей назвать.

— Здравствуйте, люди добрый. Куда путь держите, от чего идете? — я постарался максимально приветливо начать разговор.

— Не ваше дело! — разговор сразу не задался, военный с мечом нас практически послал.

— Так, что значит не наше дело? Это наша земля! — не нравится мне такие переговоры, надо бы его на место поставить.

— Была ваша — стала наша, — вояка взялся за рукоять меча, и с вызовом посмотрел на меня.

Кукша тоже положил руку на эфес, дед напрягся. Я понял руку — с крепости Веселина по заранее оговоренному плану выстрелила в основание моста за стоящими военными. Те отреагировали нервно — схватились за оружие и стали затравленно озираться.

— Земля эта наша, у нас по этому поводу договор с Новгородом есть, — попробуем перевести договор в дипломатическое русло, — вы здесь чужие. Поэтому или мы с вами договоримся, или ищите себе другое место.

Вояка с мечом расправил плечи, с пафосом произнес:

— Нам теперь Новгород не указ, Гостомысла нет, мы теперь сами по себе.

— Вот те раз! А куда он делся?! — я уже вроде как привык к тому, кто руководит нашими соседями, а тут такие новости. Революция у них, что ли?

— Умер Гостомысл, как мор... — начал было говорить молодой воин по правую руку от их главного, но тот его оборвал.

— Мы теперь здесь сели, наша то земля. Не нравится — вояка усмехнулся, — прогони.

— И прогоним! Мы... — Юрка тоже вступил в разговор, но его оборвал я.

— Так, не знаю, что вы там себе думаете, но свою землю мы защитим. У вас есть неделя, семь дней, подумать, да в порядок себя привести. Вас поход вымотал, а мы не звери. Потом или по Законам нашим живите, или проваливайте. Но если нарушите наши Законы — будете наказаны. Я все сказал.

— У вас свои законы — у нас свои. А наказать, — опять недобро усмехнулся военный, — наказывайте, если сможете.

Делегация повернулась, и направилась в лагерь, где суетились пришлые, военный оставил часового у мостика со "своей" стороны заводи. Мы тоже развернулись, и пошли назад.

— Неделя — не много ли? Как бы не набедокурили... — дед осмысливал разговор, — А то если по лесам шастать начнут, да грабить и разорять нас — не справимся. Даже если переловим — охранять кто будет?

— Да и сам понимаю, что много, — я вздохнул, помогая закрепить засов на воротах, — но сам посмотри — у них там народ реально поляжет, если не отдохнут. А так может присмотрятся, да и дальше переговоры продолжим. Пока границы в лесу мы не определили — законы все равно только в нашей крепости действуют. Ну, разве что про лосей, да про грабежи и насилие — тут я готов их везде куда дотянусь, карать, по всей строгости Уголовного кодекса.

— Как теперь быть? — Кукша тоже "переваривал" непривычную ситуацию.

— Пока будем наблюдать, а там посмотрим. Посты усилить, теперь два человека днем, два ночью.

— Надо по Уставу каждые шесть часов менять, по два человека, восемь на день, раз в два-три дня дежурить каждый будет, — прикинул Кукша.

— Нормально, дозорным главное сигнал подать, а не атаку отбить, если эти, — я махнул в сторону, — вдруг на стену полезут. Зачем-нибудь...

— Надо что-то громкое, сигнал давать, — дед опять дал дельную мысль.

— Колокол выльем, Кукша! Определи, кто у нас в первую смену будет, подбирай так, чтобы один взрослый и один мелкий был. Пусть книги записные возьмут, да ко мне, на инструктаж. Надо бы узнать побольше об этих пришлых...

Три дня нам дали примерную картину нашего положения. У нас под стенами поселился то ли притон, то ли бомжатник, то ли лагерь беженцев. Хотя, скорее все-таки второе. Пришлые мужики, понукаемые вояками, начали разбредаться по окрестностям, и тащить себе в лагерь все, что не приколочено. На второй день мы опознали в досках, из которых они мастерили свои хибары, нашу промывочную машину с болота, и все сараи, которые мы там организовали. Вышли опять на переговоры — и опять были посланы. Мол, если твое имущество, что ж ты его не охраняешь? А раз не охраняешь — значит, не твое вовсе, а первого, кто его нашел. Я еще раз пригрозил, что воровство у нас карается, на что был послан вторично. На утро нашли разобранным мост через ручей. Проинструктировал дежурных, что если кто вдруг сунется к лодкам — стрелять на поражение. Ночью проснулись от дикого крика — таки нашелся смелый, полез на лодки. Дежурил Кукша, он его и приголубил из винтовки. Грабители подошли в составе группы из пяти человек, одному из них он и прострелил в ногу еще на подходе к нашим плавсредствам. Остальные рисковать не стали, ушли, захватив с собой раненного.

А дальше началось еще хуже. Пришлые выламывали и вырубали парой топоров лес на месте стоянки, загадили все, что можно и нельзя, разукомплектовали сено, которое мы для лосей оставили на поляне в лесу. Теперь к людям на стене добавился еще и парный патруль днем, который на лыжах пытался сдержать устремления пришлых разграбить окрестности. Несколько раз были стычки — в патруль ходили пацаны и мужики, включая меня. В стычках никого не убили, так, отпугивали выстрелами. Все они проходили по одному и тому же сценарию. Мы шли, например, на разработки соли, там была наша пара сараев, заставали там с десяток человек, которые уже вытаскивали из строения лотки для выпаривания, разбирали на лесоматериалы сарайчики. Четыре-пять выстрелов в землю в быстром темпе приводили нападавших в чувство, ими обычно командовал один военный, он и уводил людей. Мы пытались забрать то, что не украли пришлые, и тащили в крепость. Помимо прочего, кто-то пытался проникнуть в крепость, об этом узнали по окровавленным тряпкам, оставшимся на колючей проволоке. Мы закукливались, сосредоточившись на обороне крепости.

Так прошло шесть дней. Я собрал совещание:

— Граждане! Пришло время подвести итоги. Что у нас по численности пришедших? Половозрастной состав? Кто руководит? — задача подсчета входила в обязанности наблюдателей на стене.

— По тому, что мы видели, там сорок-пятьдесят семей. Всего народу двести-двести пятьдесят человек. Точнее не подсчитаем. В основном — мужики, взрослые дети, старше десяти на вид, баб меньше, стариков, маленьких детей, совсем мало, или они в землянках своих сидят и не высовываются, — Зоряна сводила итоги всех наблюдений, поэтому сейчас докладывала, — военных шесть человек. С семьями трое, двое помоложе, у самого главного по нашим наблюдениям семьи нет тоже. Лошадей у них штук десять, коров пяток, овец два десятка.

— По ущербу, который они нанесли?

— Ничего, что было снаружи крепости, у нас читай не осталось, — констатировал дед, — даже соль выгребли из кормушки лосинной, и сено. Да еще и на поля наши засматриваются. Свои хотят вдоль Перунова поля делать.

Я выгнул бровь.

— Размечали пару раз, выжигать будут, — дед поделился наблюдениями, — мы так тоже раньше размечали.

— Понятно. С кем-нибудь поговорить удалось?

— Нет, никто кроме воинов с нами не разговаривает. Если кто пытается заговорить — дружинники сразу пресекают, а сами больше лаются, — Юрка вступил в разговор.

— Кстати, они мужиков своих не вооружают? Только шесть с оружием ходят?

— Да, у мужиков только колья да топоры, но и тех только три. Там из воинов самый опасный с луком — ловко он с ним управляется, — Кукша прояснил ситуацию с мобилизационным резервом пришлых.

— Народ, как думаете, уйдут они? — я постучал костяшками пальцев по столу.

— Нет, не уйдут. Иначе бы силы не стали тратить на землянки, навесами бы обошлись, — дед ответил за всех.

— А почему они крепость нашу не испугались? — Юрка впервые за больше чем год не чувствовал себя в безопасности.

— Думают, скорее всего, что мы или варяжская стоянка, или для торговли место, — прояснил дед вопрос, который мучил и меня, — сам посуди. Полей тут немного, для крепости такого размера, значит, торговля тут есть, иначе, как они думают, нам не прокормиться. А торговля — или вроде Ладоги крепость, или варяжская стоянка, или мурманская. Они такие делают иногда, для зимовки. Пришлые же видят, что нас немного, тоже посчитать успели, по головам, еще в первую встречу, думают, мы тут зимовье охраняем. Опять же лодки наши они видели, значит, мы по весне уйдем. Они так считают.

— Примем это за основную версию. Значит, они просто тупо ждут, когда мы сами уйдем...

— А загадили все — чтобы побыстрее, значит, от запаха мы убежали, — подала писклявый голосок Смеяна.

Все грустно посмеялись, это несколько разрядило обстановку.

— Значит так, завтра пять пойдем на переговоры. Этому главному, как его там зовут, скажем, что отныне считаем их во власти наших Законов. И будем пресекать их поползновения согласно Административному и Уголовному кодексу. Мы тут с дедом поработали малость, теперь у нас есть пули, которые сильнее чем деревянные, но хуже чем чугунные. Магазины по десять патронов, винтовки под них мы переделали старые, десяток штук получилось.

— Зачем? — искренне удивился Кукша.

— А затем, что убивать их вроде как не хочется, но вот пули те больно бьются, любую охоту отбивают рамсить.

— Чего? — все обратили ко мне непонимающие взоры.

— Спорить, говорю, после тех пуль не хочется. Это болезненные боеприпасы, но не убойные, травматические такие называют. Они еще и тупоконечные, кувыркаются сильно, поэтому стрелять только с двадцати-тридцати метров и ближе, иначе и не попадешь, и эффекта нужного не окажешь. Кстати, про эффект, на Перуново поле они ходили?

— Один раз. Потом десятой дорогой обходят, не суются. Снег чуть сошел, идолов они рассмотрели, — дед по мое просьбе ходил на поле, проверял, — по краю в основном, в лесу бродят.

— Вот так, значит, не суются, — я повторил слова за дедом, — я подведу итог. Раз они считают, что мы тут на зимовье, и с идолами нас не связывают, то думают, до нас их сделали, а старые идолы — и сила старая, мощная, лучше такое не трогать. Верно? Верно. Значит, ждут они нашего отъезда или прихода подмоги. Ну, тех кто нас тут на зимовье оставил, потому и остерегаются. К лету поймут, что мы тут одни, а значит начнут более активно наседать на крепость, поджечь могут, или на штурм пойти. Соберут воины мужиков своих с дрекольем и топорами, и насядут с разных сторон. Тут нам и амба придет, то есть конец — от атаки с четырех сторон, да еще если пожар начнется, мы не отобьемся. Значит, до лета нам кровь из носу надо их или выгнать, или под себя подмять.

— Жалко их, детей особенно, — Зоряна подала голос, — дальше пойдут и сгинут все...

Все замолчали, прокручивая эту мысль в голове. Их действительно было жалко. Хоть и напоминал их лагерь бомжатник, но не по своей воле же они сюда пришли, а мор привел, как дед вычислил. И бомжатник — это по моим понятиям, да наши тоже уже привыкли в тепле и порядке жить, а по местным меркам обычный лагерь переселенцев. Наверно, так еще тысячу лет народ расселяться будет, я и мои люди просто предъявляем к ним слишком высокие требования.

— А если под себя подомнем, то кем они будут? — задал резонный вопрос Юра, — вольными или зависимыми?

— Такую толпу зависимых мы не прокормим да и охранять не сможем, — сразу предупредил дед.

— А вот это и впрямь проблема. По нашим законам других людей в государстве, кроме гостей, не бывает. Надо думать...

— Те, кто под нас пойдут, пусть в крепости живут, — высказал мысль Кукша, — не зависимые и не вольные. Мы их на работы определим, а кормить будем за выполнение работ тех.

— А остальные? Те, кто не пойдет?

— Пусть валят на все четыре стороны, — отрезал Кукша, — нечего наш лес портить!

— А и то верно, — дед почесал бороду, — нам соседи тут, особенно такие, не очень нужны.

— То есть, нас появится группа, или как там, категория крепостных, — забавно, я о такой трактовке этого слова никогда не думал, — то есть те, кто к крепости относится. И шагнем мы, в соответствии с заветами Карла Маркса, из рабовладельческого строя, не обижайся, Юрка, прямо в феодализм. Пятилетку за три года, от рабовладельческого строя до феодализма — за два месяца, жесть! Ленин бы в Мавзолее перевернулся...

Народ пялился на меня, не понимая о чем я веду речь. А я все думал о том, что в данный момент для пришлых важнее — сохранение свободы личной, или хлеб насущный. Если первое — то можно ждать и последней отчаянной атаки на крепость, если второе — то как строить отношения между населением крепости и новоявленными крепостными. Дворянство вводить? И как делить дворян? Я — понятное дело, монарх. Дед и остальные Игнатьевы — великие князья, то есть родственники монарха. Бывшие рыбаки — герцоги. Или "не-великие князья"? Какой-то бред, получается. Надо думать, причем всем. Тут с налету не решишь, решение должно быть выверенным, чтобы потом не менять правила игры в процессе, а то и до первой антифеодальной революции недалеко... Кому понравится, если обещают одно, а потом переиначивают на свой лад? Тут народ простой, бежать на Дон, с которого выдачи не будет через несколько сотен лет, не станут, сразу петуха красного пустят. И пойдут прахом все наши усилия, вместе с нами. Надо выиграть время...

— Ладно, народ. Предлагаю выделить время и разработать изменения в Конституцию, которая внесет крепостных в Законы. Разработать законы, порядок установить, который потом долго менять не придется. На это нам — неделя, но пометку сделать, что законы о крепостных если и изменятся, то только лет через пять, тоже надо, вдруг еще что-то выяснится, о чем мы сейчас не подумали. Это первое. Второе, нужна гуманитарная миссия, то есть подкормить их надо, чтобы народ, которые не военные, видели, что у нас есть что им предложить. У нас как с едой?

— Запасы чуть не на три года, да на двадцать человек. Ты сказал, что с запасом делать надо, на всякий случай. Значит, шестьдесят человек на год, до лета — сто двадцать прокормим, если с нами считать.

— Это по нашим нормам, — я урезонил деда, — миссия-то гуманитарная а не из разряда "отдам последние штаны". Поэтому на пришлых норма половинная, но зерно и картошку посчитать так, чтобы мы могли со следующего урожая всех прокормить.

— Поля надо еще делать, даже если от крапивы да конопли откажемся, и высевов для животины, — дед достал бумагу и начал считать, — еще три раза от того, что есть. Если же живность тоже кормить, а она у нас плодится, то надо вчетверо, а то и впятеро от существующего.

— Кстати, мы ж в этом году делянку делали, где поплотнее сажали? Как там урожай? — я давно обратил внимание, что очень уж тут редко сажают, не похоже на те поля из будущего, которые я видел, вот и направил группу научную попробовать посадить рожь, овес, ячмень поплотнее, раза в два.

Дед порылся в записях, Толик, что входил в эту научную группу, побежал за своими. На стене крепости у нас сейчас были Обеслав и Агна. Через полчаса разобрались, сажать плотнее можно, урожай от этого больше, сорняки забиваются полезными растениями.

— Вот значит и посчитай с расчетом на плотную посадку, видишь, как хорошо получилось?

— А кто раскидывать будет? У меня-то рука уже набита под старую посадку... — дед вздохнул, за столько лет действительно не переделать набитую руку.

— Машина будет, насадка для трактора, кто ж еще? — Кукша даже удивился, — Сделать новую, да и сажать ей, придумать ее только надо.

— Дело говоришь, сядем, придумаем с Буревоем, — дед после моих слов малость воспрял, а то уже я смотрю себя в душе обвинил в невозможности посадки по новому, ответственный у нас дед — значит прикармливать будем их половиной порции от наших привычных, причем горячего варева. Животину пока не трогайте, консервами обойдемся, кухню только полевую, ну, перевозную, сделать надо. Расскажу как, там вроде просто. Теперь по тем, кого конкретно кормить будем...

— Детей сначала надо, мелких и тех, что постарше. И матерей, если кормящие есть. Потом -остальных баб, и потом, если останется — мужиков, — моя супруга заделалась феминисткой.

Ее мысль сначала была не совсем понята. Как так, делить, да еще и баб вперед? Даже нашим бабам такое пока в диковинку. Никто не спорил, но по лицам читалось полное непонимание. Зоряна развернула мысль:

— Вы подумайте, придет мужик, который лес рубит, домой. А там жена накормленная, дети сыты, да еще и завтра тоже обещают покормить. Как мужик на нас посмотрит? Да и бабы-то не дуры, за детей они любого порвут, а ночью-то глядишь, и начнут на мужиков давить, чтобы значит в крепость переселиться.

Ну ни фига себе! Да у меня тут целый стратег под боком, да еще и с расчетом на человеческую психологию! Я прямо по новому посмотрел на супругу, я ее начинаю любить еще больше чем раньше, хотя больше вроде и некуда.

— Принимаем план Зоряны, кухню — на... сто человек или больше делать придется? Если под пятьдесят семей, да в каждой по мужику, да еще юноши взрослые, да по пол-литра варева в лицо, получается сто литров минимум, десять ведер. Да, еще чай надо, ну, отвар из травок, чтобы они сил набрались, да посуду. Что-то я там не особо котелков да мисок видел, чаще из одной едят, если на улице. С этим определились. А по остальному — патруль теперь будет тройной, со стен одного человека в смену убрать, колючая проволока, я думаю, их остановит. Да, и лодки наши надо ночью затащить в крепость.

— Тройная не пройдет, — предупредил Юра, — да и рыбацкая может не пролезть.

— Рыбацкая пролезет, под нее ворота делали во второй крепости, — дед махнул рукой, мол, пустое, — а тройную разобрать надо на три, да по одной втащить.

— Ага, и прожектора снять, пригодятся, хоть на скипидаре запустим. И еще, — я задумался, — если у них есть лучник, надо его убрать.

Народ посмотрел на меня понимающим взглядом, опасный тип, надо бы прикопать.

— Не в том смысле, что насовсем, а убрать как опасность. Лук ему сломать надо. Веселина, из новой винтовки, усиленной сможешь?

Пятнадцатилетний снайпер что-то прикинула в уме, и утвердительно кивнула:

— Он с утра его правит, надо только подойти поближе. Там еще у троих есть, но те плохие, не опасные. Засаду надо сделать на рассвете, он обычно один у костра сидит.

— Хорошо, с Кукшей проработайте вопрос. Теперь по расселению будущих, — я ухмыльнулся, — крепостных. Бараки надо подготовить, те, что ближе к воротам, разделить их на секции внутренними стенками. Одна секция — одна семья, нары двухэтажные, кровати такие, одна над другой, тоже нарисую, Из расчета трое нар на секцию, метра два в длину каждые. Это у нас на пятьдесят семей придется три-четыре барака, если секции по обеим сторонам да по пять метров на семью... Никто же не думает, что пускать пришлых в первую крепость — это хорошая идея?

Все согласно закивали. Мы углубились в расчеты. Получалось, надо стеной внутри крепости отделить шесть бараков ближе к воротам, в остальные перенести припасы. Три-четыре барака будут жилые, один санитарно-гигиенический, еще один столовая и пищеблок в одном флаконе. Стройматериалы, накопленные нами, уйдут на новую стену, как и запас колючей проволоки, да на нары и перегородки. Еще и девчонки наши встряли на обшив потенциальных граждан. Смотря на те тряпки, в которых они ходили, захотелось сразу их все с них снять и сжечь, хотя бы в целях гигиены, не говоря уже про эстетическое чувство. Прикинули трудозатраты, если каждому сделать по нательном у белью, два комплекта, штаны да подобие гимнастерки, ватные штаны да фуфайку, да еще и обувку какую-никакую — загнемся. Даже если все сядем только этим заниматься , загнемся. Ткани и кудели хватит, но трудозатраты... Надо швейную машинку, причем чем быстрее, тем лучше, и не одну.

Вот за что я люблю свой коллектив, так это за то, что все схватывают на лету. Деду вкратце описал устройство ручной швейной машинки, тот сделал три десятка замечаний, сказал, что с Обеславом справятся, за неделю. Тем более, что нам не надо тонкими нитками работать, надо наоборот, крепкими и толстыми. Поэтому и размеры машинки той раза в два больше чем я привык, да и режим работы другой, непрерывный. Главное только ткань подставлять под держатель непрерывно, а паровик все сошьет. Потом разрезать много придется, правда, но это меньшая из зол. Все совещание с распределением задач затянулось далеко за полночь, уже даже Обеслав и Агна смениться успели. Утром мы начали реализацию нового плана борьбы с пришлыми.

До обеда мы работали, не покладая рук, таскали бревна из наших запасов, делали из них дорогу для кораблей внутри крепости. В полдень вышли на переговоры. Жизнь в бомжатнике кипела, кто-то жег костер, кто-то таскал еловые ветки, палки, валежник, кто-то рыл землянку, причем такое ощущение, что руками. Мы подошли к середине ручья, мост наши бомжи разобрали под свои нужды. Опять выперся этот вояка с мечом со всеми своими подручными. Мы были вчетвером, я, дед, Кукша, Юра.

— Я вам давал время уйти — давал. Теперь вы на моей земле и под моими Законами. Не обессудь, с завтрашнего дня буду карать по всей строгости.

— Это кого ты карать собрался!? — разъяренный военный вытащил резким движением меч, и получил пулю в лед в полуметра от себя, мы стояли дальше.

Подручные его напряглись, лучник вынул лук, наложил стрелу, и начал было натягивать. Бее-е-емс!!! Веселина не упустила шанс, она занимала позицию под брезентом на лодках, до нее было метров пятьдесят. Лук у вояки переломился в самом центре. Тот ошарашено оглядывал окрестности, чуть не плача уставился на поломанную стрелялку.

— Я предупреждал. Оружием своим ты у себя дома комаров гасить будешь, а тут железкой своей заточенной махать не смей, — я вытащил свой меч, спокойно, с достоинством.

Блеснул булатный рисунок. Воины даже чуть попятились, все, кроме главного. Тот уставился на мое вооружение, и по ходу начал что-то подозревать. Наши доспехи были под маскировочными накладками, и выглядели как одежда, он сразу просто не сообразил, а тут начал угадывать по нашим фигурам наличие брони.

— Мы не уйдем, — наконец поднял гордо он голову, — своих людей карай, а это мои люди, и мы не уйдем. И делать мои люди будут то, что я сказал.

— Я предупредил. Попадетесь на вырубке леса варварской, или там на вреде экологии, на административных правонарушениях, уголовных — пеняйте на себя, — я забрасывал вояку непонятными словами специально, пусть понервничает, — про нарушения законодательства в области вероисповедания и религии говорить на буду, сами догадались. Возле идолов появитесь — лучше сразу в озеро ныряйте.

После последней фразы народ переглянулся, мы стали им еще более непонятны.

— И имейте ввиду... За нарушения Закона, первое, что мы сделаем — конфискуем орудие этого нарушения. Лес рубить будете — бумагу соответствующую получить надо, да на восстановление леса ресурсы выделить. Бумагу вам я или глава города может выдать. Наши постройки вы уже растащили — то вам сразу в минус пойдет, как и сено, что мы для лосей заготовили. Лося тут в окрестностях убьете — сразу в озеро, быстрее чем вреда идолу, и лучше сами. Наши Законы строгие...

— Что ж мне теперь, чтобы по нужде сходить, тоже к тебе за разрешением бежать? — воин истекал желчью.

— Ну собственно да. Глава города, что у нас там за исправление естественных надобностей мимо канализации в районе проживания?

— Три дня внеурочных работ, рецидив — до десяти, — дед процитировал Административный кодекс, — за многократное, больше пяти раз, — минус два уровня вольности.

— Ну, как-то так... Вот свод законов, — я бросил мешок на землю, — читай, просвещайся.

Мы развернулись, и направились в крепость. Быстро залезли на стену, и начали смотреть, что там будет происходить. Кукша с Юркой и Обеславом отправились в патруль, у Обеслава была травматическая винтовка. К нам присоединилась Веселина, просочилась незаметно в приоткрытые ворота крепости.

В бомжатнике было совещание. Ну, или что-то в этом роде. Главный вояка шпынял подчиненных, больше всех досталось лучнику, тот впал в прострацию, и не выходил из нее после потери оружия. Пинками разогнав собравшихся мужиков, он с еще одним воякой залез в землянку. Ее, кстати, делали ему другие мужики, сам он только ходил да покрикивал. До вечера в лагере "беженцев" ничего не происходило.

Ночью для беженцев начался кошмар. Под вой парового гудка на стене начали загораться скипидарные прожектора, отсекая световой завесой происходящее под стенами крепости. Дед варварски перепилил трактором балки, соединяющие тримаран, вторым трактором мы затаскивали суда внутрь. По толстому слежавшемуся снегу операция прошла на ура. Мачту тримарана пришлось, правда, тоже срубить, в ворота не пролезала. Обидно, а что делать?

Утром наслаждались зрелищем толпы народа, недоуменно почесывающего репу. На месте лодок не осталось даже бревен, только следы от трактора. Крепость окончательно закуклилась. Патруля, вышедшего на лыжах через другие ворота, они не заметили. В обед ворота приоткрылись, и оттуда показалась странная для здешних мест и этого времени телега, ее толкали трактором изнутри крепости. Полевая кухня, сделанная на скорую руку, дымила и разносила по окрестностям одуряющий запах картошки с рыбными консервами, похлебка такая получилась.

Тележку руками докатили до ручья, и через рупор-громкоговоритель Агна начала голосить:

— Дети, бабы, беременные — за похлебкой! Дети, бабы, беременные — за похлебкой!..

Началась небольшая суета, народ удивлялся, смотрел, но к кухне не подходил. Наконец, от палаток выдвинулась изможденная женщина, в тряпье, поверх которого был натянут видавший виды овчинный тулуп, за который цеплялись двое мелких, в таком же тряпье. Она с опаской подошла, и протянула деревянную то ли миску, то ли корытце. Агна посмотрела на это, натянула покрепче повязку на рот, от микробов спасались, достала штампованную миску-ложку, успели наделать, налила порцию, протянула женщине:

— Держи. Сейчас детям налью...

Женщина взяла миску, глаза ее были удивленные, железо тут так не использовали. Начала аккуратно пробовать, потом еще, еще, чуть не вылизала миску, дети тоже наяривали так, что за ушами трещало. Ополоснуть миску, в нее отвар из травы. Робкий вопросительный взгляд — Агна вздохнула:

— Хлеба нет... Грязные миски и ложки вот в этот ящик. Следующие!

Народ медленно подтягивался. Подошли мужики, я их отвадил:

— Пока женщины и дети. Старики есть? Их тоже кормить будем, — крайний мужик отправился к своей норе-землянке.

Из землянки они вышли вдвоем, вторым был высокий старик, почти копия Буревоя. Подошли к кухне. Постепенно народ приходил в себя, все активнее тянулись руки за мисками, некоторых даже пришлось чуть отодвинуть копьем Добрушу.

— Так! Народ! Все встать в колонну! По одному подходите, говорю, а то сейчас уедем!

Народ устроил некоторое подобие очереди, дело пошло быстрее. Еда, питье, грязная посуда в ящик, следующий, еда, питье... За два часа управились. Народ с тоской посмотрел на уезжающую кухню, особенно мужики. Вояка, что остался в лагере, в процесс не вмешивался, выглядел скорее потерянным. Его-то семья тоже поела у полевой кухни, что ему делать? Это мы удачно на его дежурство попали...

К вечеру вернулась партия пришлых мужиков, которых отправили рубить лес. Вернулась ни с чем. Только сучья да валежник. Главный военный тоже подтянулся, мы видели через подзорную трубу. Он в другом месте был, не там где лесорубы. Возник скандал, главный военный орал и матерился, отвесил пару оплеух лесорубам, вояке-дежурному, просто попавшему под горячую руку мужику. Как оказалось, наш патруль, Кукша, Буревой, Юра обнаружили незаконную вырубку, и пресекли ее. Пресекли старым способом, выстрелами в землю. Вояка с лесорубами был один, народ с дрекольем на штыки лезть не стал. Вот и не получилось у них с дровами и бревнами, потому и возмущался главный военный.

На следующий день опять картина повторилась. По сигналу самодельного колокола (дребезг, скорее, а не звон), открылись ворота, выехала кухня. Народ стоял уже в очереди, мужики благоразумно не лезли. Меня в этот раз с кухней не было, я наблюдал со стены. Агна рулила процессом:

— Народ! Подходите, слово есть у меня, по Закону нашему. Вы здесь весь лес загадили, вонь стоит. Место отхожее себе выберете, в него ходите, а то мы больше не приедем.

— Какое место? Где делать? А куда лодки делись? — голоса из очереди стали задавать вопросы.

— Место мы тряпками отметили, — ну было дело, флажки патруль поставил в низинке одной, — там же лопату оставили. Яму сделайте, в нее дела свои делайте!

Это была попытка заставить людей подчиняться своей воле. Вот так, кнутом и пряником. Пяток мужиков обсудили тихо новости, и двинулись в том направлении, куда махнула Агна. Главного военного опять нет, лесорубы ушли в лес, по данным нашей визуальной разведки, ищут новые места для вырубки. Наивные! Мы тут все дорожки-буреломы знаем, там их уже дед с предписанием ждет. Патруль в этот раз затемно вышел, наблюдали за направлением движения лесорубов. Дед им бумагу даст, да деревья отметит, которые рубить можно. Пяток выделит — пусть радуются, мы старый и больной лес тут давно на дрова свели.

Вечером опять остросюжетный фильм "Беженцы и главный военный". Мужик ругался сильно, особенно когда тех пятерых с лопатой увидел. Лопату осмотрел, сталь там хорошая, а то тупится лопата сильно, взгрустнул, раздал указаний и тумаков, инструмент забрал. Лесорубы пришли с малым прибытком, опять ор стоял на весь лагерь. Странный тип, вообще говоря, чего он такой нервный? Даже не представился...

Еще два дня в прежнем режиме, а потом все поменялось. Кухня выехала, к ней выстроились только мужики, главный военный наблюдал за всем издалека, он в лагере остался. Причем его вояки стояли в первых рядах! Вот же упырь! Он на наших харчах себе военную и экономическую мощь решил поднять! Мы так не договаривались! По сигнальной ракете, выдвижение кухни прекратилось, и дед затянул ее обратно. Нехрен быть таким хитровыделанным!

В лагере беженцев вечером был мини-бунт. Его вояки подавили, раздав на орехи всем возмущающимся древками копий. Утром в лагере остались пять вояк, один пошел сопровождать лесорубов. Кухня выдвинулась — опять колонна мужиков, да еще и агрессивных! Наполовину вышедшая из крепости кухня скрылась в проеме ворот, последние закрылись. Опять мини-бунт, опять подавление. Вообще этот вояка уважением таки пользуется, иначе бы не смог со своими подручными держать толпу, которая в двадцать пять раз больше чем его вооруженные силы. Лесорубы вернулись без веток и палок, без топоров и дреколья, с которым выходили, тащили два тела. Одно того самого вояки, который с ними пошел, второе — лесоруба. Тела были живы, иначе бы так не матерились. Их тупо избили травматическими пулями. Как рассказал дед, в этот раз встреча прошла в далеко не дружеской и теплой обстановке. Только лесорубы вышли к делянке, где дед отметил пяток больных деревьев, вояка выхватил меч, и бросился в атаку! Причем умный — щитом прикрылся. Он-то не знал, что на теплой подстилке занял позицию Кукша, который ему и пустил три травматических пули по ногам. Эффект получился хороший — как бежал, так и рухнул в снег, завывая от боли. Лесоруб с топором бросился ему в подмогу, но бы сражен такими же пулями почти в упор, и тоже в ноги, только от Юрки. Остальные замерли в нерешительности. Дед заявил, что нападение на гражданина России карается по закону, и он конфискует орудия нападения. То есть вооружение вояки и топор. И если остальные не хотят их участь разделить — пусть бросают свои палки заточенные, забирают эти два тела, избавленные от явно мешающего им железа, и валят домой. Завтра о своей судьбе решение узнают. После пяти выстрелов под ноги, в целях обеспечения безопасности крепости были изъяты и остальные топоры. А то народ тут не понимает доброго слова, как я посмотрю. Топоры кстати — полный отстой...

На следующий день на нашу кухню устроили засаду, которая провалилась. Часовой еще под утро заметил нездоровое шевеление в лагере, да десяток бугорков, которые появились в снегу возле ворот. Я им в полдень так и сказал в рупор, что мол, замерзнете, мужики, домой идите, сегодня халявы не будет. Те подождали полчаса, и вылезли из сугробов и пошли обратно в лагерь. Вот же идиоты, нет бы прийти, спросить, мол, люди добрые, чего вы хотите? Нет! Каждый думает что он самый умный! Мини-бунты не прекращались, то тут, то там народ собирался мелкими кучками, распалял сам себя, получал от вояк, которые носились между этими кучками, как угорелые, выжидал, и опять бунтовал. Не завидую я теперь этим военным, спать им теперь наверно тоже очень весело. Так весело, что они сгрудились в кучку, в двух землянках, а один вояка теперь постоянно сидел возле костра, охранял. Тоже "гений", его-то глаза привыкнут к огню, а значит он ничего вокруг не разглядит.

Несколько дней такой осады с нашей и их стороны. Продолжились попытки забраться в крепость среди ночи, но они или заканчивались на колючей проволоке, или пресекались выстрелами часового. Один раз пришлось, правда, тревогу объявить, дежурная группа мужиков в составе меня, Кукши, Юрки и Буревоя выскочила на стены, но часовой, Добруш, уже отогнал "лазутчиков" выстрелами да светом прожектора. Те попадали в глубокие сугробы и ушли своим ходом. Бунты в лагере продолжались. Все шло практически по нашему плану.

— Наблюдения показали, что на данный момент все держится на авторитете и силе главного воина, с мечом, имя нам не известно до сих пор, — заключил Кукша, — не будет его — можно будет что-то делать.

— По беспределу, без закона мы его убирать не будем, — я отхлебнул отвар, мы проводили очередное совещание.

— А как тогда? Их поползновений не достаточно? — Буревой недоумевал.

— Неа, не достаточно. Ты сможешь четко сказать, кто к нам на стены лез? Может, еще одни "залетные", гарантию дашь, что это беженцы? Доказательств-то нет. Если бы кто к нам забрался, тогда бы был другой разговор. Кстати, Зоряна, как там ситуация с Законами о крепостных?

— Мы основную часть подготовили, надо теперь всем вместе посмотреть, — супруга достала кипу бумаги.

— Сейчас начнем, отвар только допью. А для изъятия дрожжей из этого дерьма, — народ посмотрел непонимающе, — ну, главного военного из лагеря, надо ждать повод. Нужен железный повод по нашим Законам для его изоляции от всех остальных.

— А зачем дрожжи в дерьмо кидать? — Обеслав решил уточнить непонятный момент.

— А ты брось, только подальше от крепости, вот и увидишь. Тесто видел как всходит с дрожжами? Ну вот представь себе как дерьмо взойдет.

— Н-да, действительно подальше надо делать это, — дед живо себе представил картину.

Повода ждать долго не пришлось. Я конечно думал, что он будет в военной сфере лежать, даже хотел в паре мест проволоку подрезать, чтобы лазутчик в крепость мог забраться. Но беженцы и сами справились, даже проволоку портить не пришлось. После некоторого затишья, лазутчики перестали появляться, а Кукша со товарищи из патруля привел некое существо, закутанное в невообразимые тряпки и засаленный рванный овчинный тулуп. Сам пасынок стоял красный, как рак, и потерянный. Его товарищи по патрулю, Юрка и Обеслав, тоже находились в затруднении.

— Вот, привел, — пасынок подтолкнул существо к нам с дедом, — мы это... В патруле... А тут она... Говорит, я могу... хочу... в общем эта, ну, ...

Странно, вроде такой уверенный в себе парень, а мычит. Остальные тоже мычат, связно сказать ничего не могут. Мычат, и смотрят на Веселину, что с нами стояла. Отправил девочку, патрульные чуть пришли в себя, выдавили наконец нечто членораздельное:

— Блуд предлагает..., — и дальше покраснели.

Я прямо охренел от такой подачи. Дед тоже малость попутал. Какой блуд в лесу? Существо начало всхлипывать и что-то бормотать. Судя по голосу, существо было женского пола.

— Мы в патруле были, — собрался наконец пасынок, — а тут она. Одна. К нам подошла, потом ко мне обратилась. Говорит, блуд будет, за еду... если захочу... и топоры чтобы вернули

— А вы чего?

— А мы что... — Юрка замялся, — Сюда привели. Вот.

— Блин, вот только проституции нам тут не хватало! — я в сердцах зло посмотрел на ту сторону крепости, за которой был бомжатник, который в моих глазах превращался в притон, — это ж кто такой умный там выискался, а?

— А чего еще делать? — дед как-то спокойнее отреагировал, — жрать захочешь — не так раскорячишься...

— Да если б сама, — я посмотрел на всхлипывающее существо, — а то ведь кто-то надоумил. Так, выясним кто, эту бабам, пусть халаты медицинские наденут, педикулез посмотрят, да болезни срамные. В баню ее, одежку в выварку, да прокипятить. Повязок не снимать, перчатки одеть, да поменьше вообще касаться и дышать одним воздухом. Задача ясна?

Буревой кивнул.

— А вы трое, на лекцию, о вреде беспорядочных половых связей. Молодцы, что сюда привели, а лекция то вам на будущее. Половое воспитание, так сказать.

Лекция затянулась надолго — я в красках описывал то, о чем знал, слава Перуну, только понаслышке. Но про триппер и сифилис в красках, только что без рисунков рассказал. Я не знаю, есть ли тут такие заболевания, но на будущее пригодится. Пацаны ходили смущенные, долго не смотрели друг другу в глаза после лекции, да и на других тоже глаз не поднимали, переваривали. Надо еще девчонкам прочитать, но то пусть Зоряна, у меня духу не хватит. Материла я ей дам, пусть растолкует. Закончили с лекцией, пошли в предбанник. Микробов с моей подачи все боятся, поэтому нарядились, как санитары в инфекционной больнице. Я и дед собирались проводить дознание, совмещенное с медосмотром.

Существо обрело человеческий вид, оказалось худущей блондинкой, с огромными глазами, просто невообразимо огромными, или это так из-за худобы сильной показалось. И коса чуть не до пола, девчонки наши заплели. Худая как спичка, глазищи и гигантская копна волос — пигалица, одним словом. Пигалица дрожала. От тела валит пар, ее в наше нательное из первой партии, что шили на швейной машинке, нарядили. А чего там той машинки? Шестеренки, валы, натяжители да иголка очень хитрая, и шпулька. Дед почти без меня справился со сборкой. Правда, шов неровный, нитки чуть не миллиметр толщиной, но крепко сшивает. Так вот, пигалица сидит, пялится на нас, на глазах слезы наворачиваются. Наворачиваются, и большущими тяжелыми каплями стучат изредка по столу. Кап! Кап! Еще бы! Ей никто ничего не говорит, все в масках, да в очках, коньюктивита разного опасаются, раздели донага, пропарили, да устроили медосмотр прямо в бане. Хорошо хоть девушки все делали, а то бы пигалицу инфаркт хватил. А тут еще и мужики пришли, бумажки непонятные читают, да на нее посматривают. Ужас!

— Так, имя, родового имени нет, отец есть, мать умерла, братья мелкие, два штуки, полных лет пятнадцать, синяки на руках, под глазом!? — я присмотрелся, точно, фингал, — вшей нет, заболеваний срамных нет. Чего!? Невинна!? Как так!?

— Так и есть, — хором отрапортовали Леда и Агна.

— Ну ничего себе! — пигалица опять заплакала, тяжелые капли, падающие на пол напоминают трель.

— Недокормлена, замучена, жалко, — я посмотрел на девушек — это кто вас так писать заключение учил?

— Но ведь жалко! — опять хором отвечают мои барышни.

— Ладно, невинная ты моя, расскажи, как да такой жизни дошла? Что вас, пока еще не гражданка, довело до занятия проституцией?

Слезы полились ручьем. Откуда только жидкость берется в таком худющем тельце? Сквозь всхлипы ничего не слышно, пигалица трясется, как наш первый паровой трактор.

— Дайте ей согреться чего-нибудь, внутрь и снаружи, а то мы так до скончания века сидеть будем, — девушки метнулись на кухню, Буревой принес фуфайку из комплекта для потенциальных крепостных.

Накормили супом, вмиг пигалица умяла, напоили отваром, да влили насильно двадцать граммов настойки спиртовой. Пигалицу разморило, но она хоть успокоилась, слезы прекратились, осоловела от еды и алкоголя. На девчушку напало отупение.

— Повторяю вопрос, почему пошла на блуд?

— Не сама пошла. Святослав послал. Я не хотела, а он сказал надо внутри посмотреть, что да как тут у вас, — пигалица тихим потухшим голосом ответила, — да топоры вернуть сказал. Я не хотела, отец тоже, Домослав тоже, он мой суженный. Святослав силой заставил, сказал, что если не пойду, отца выгонит с братьями. Сказал, пойти к тем, кто по снегу ходит, да отдаться . За топо-о-о-о-ор...

Пигалица завыла. Операцию по вливанию настойки повторили, и начали расспрашивать поподробнее. Картина открылась следующая. Святослав — это главный у них, тот, который с мечом ходит. Он всем заправляет, и руководит. Еще с тех времен, как они в деревне жили, после отца его. В деревню пришел мор, отец Святослава умер. Тот увел людей, а деревню поджег. Шли они по снегу где-то чуть больше месяца, после большой метели силы людей оставили, решили встать. Да на беду тут мы оказались. Святослав наказал всем разговоров не вести, только через него. Нападать в открытую опасался — непонятного много с нашей крепостью. Попытки урвать, что плохо лежит, да лес рубить как попало привели только к потерям инструмента, да травмам у лесорубов. Он соглядатаев посылал — все на колючей проволоке останавливались. Решил действовать хитростью. Пришел к пигалице в землянку, потребовал дочку для общего дела. Отец пигалицы ни в какую, тот ему зарядил по лбу, да навешал пытавшемуся вступиться за девичью честь суженному нашей пигалицы. Ее силком уволок, и всю ночь мозги компостировал, на момент важности мероприятия для всех "беженцев". По утру пигалица попыталась бежать — получила в глаз, да обещание выгнать отца с братьями из землянки на мороз, вместе с семьей ее жениха. Фингал Святослав ей припудрил остатками муки, и отправил в направлении нашего патруля. Та пошла, пострадать так сказать за общество. Вот собственно и вся история.

Пигалица начал посапывать, пригрелась и окосела от выпивки и еды.

— Протопите дом свободный, тот, где рыбаки наши раньше обитали, да закройте ее там. Спать положите. Намаялась бедная...

— Я ж говорю — жалко, — Агна поднялась с лавки, Кукша помог отнести несостоявшуюся шпионку-проститутку в дом.

Мы с Буревоем засели думать как быть в сложившейся ситуации.

— Буревой, что делать будем?

— Негоже так с девками поступать...

— Ага, негоже. А с другой стороны, чего ему, Святославу этому делать? У него ситуация патовая — дед кивнул, мы с ним в шахматы играли периодически, — уйти не может, остаться — мы не даем жить нормально. В принципе, нормальный ход, правильный. Циничный, но правильный. И еще, обратил внимание, он сам все делал? Не хотел мужиков своих марать в этом...

— Ага. Теперь только с него спрос, — дед почесал бороду, — только вот как спрашивать будем? В УК за это статьи нет...

— Надо найти! — я с силой хлопнул по столу, — но такую, чтобы мужика не на веки вечные упрятывать. Может, споемся еще...

— Я за Кодексом! — дед убежал, на ходу сдирая с себя медицинский халат.

До полуночи просидели за Законами. За проституцию и сутенерство статьи нет, это факт. Я же не думал, что такое у нас в Москве начнется! Хотя зря, Москва место такое, что угодно случиться может.

— Я кажется понял. Давай ему вот это впарим, как раз повод будет его изъять, — я ткнул в статью "Торговля людьми".

— Ну дык он же ее не продал!? — дед не знаком с поговоркой "закон что дышло", сидит, удивляется.

— Ну тут как посмотреть... Вот смотри, он ее силой заставил, есть у нас тут пункт про принуждение? Есть. Цели продажи — извлечение прибыли, то есть топоры те самые. Есть такое? Есть. Угроза применения силы — это когда он отца ее на мороз выгнать грозился. По всем признакам, торганул душой невинной за три топора.

— Так он ее шпионить послал, вроде, значит, и 58 тоже? — дед проникался юридическими тонкостями.

— Шпионаж — это когда от другого государства. А они вроде как у нас живут, хоть мы и не звали. Внутренний шпионаж — это нонсенс! — я поправил прическу, — Вообще, светит ему на общих основаниях трояк. И то потому, что попытка не удалась. А так бы на шесть строгача влетел.

— Ну трояк — много, он же не для себя старался, это раз. Опять же, воинов своих не привлек, а мог бы, это два. Вот насилие учинил — тут хуже, но и то, смертным боем не бил никого, по словам пигалицы той.

— Буревой, ты я смотрю адвокатом заделался — дед выгнул бровь — ну, защитником обвиняемого. Ты все верно говоришь, все правильно. Трояк много, года ему хватит, да еще и с возможностью УДО через половину срока, ну, досрочного освобождения, если будет сотрудничать со следствием и вести себя хорошо, на контакт с администрацией пойдет. А если сознается, да чистосердечное напишет — так и полгода срока хватит.

— Дык как он напишет, если по нашему не бельмеса? — дед изумился.

— А вот ты, как адвокат, ему в том поможешь. Охранять его все равно особо некому, чем быстрее встанет на путь исправления, тем лучше для нас... И для него.

— Ладно, тут мы все порешили...

— Следственные действия провели, — подсказал я деду.

— Ага, вот их. Теперь его взять надо...

— И место заключения подготовить... С утра зови Кукшу, решать будем. Пигалицу ту отпускать пока не будем, посидит под программой защиты свидетелей.

— А что, у нас и такое есть? — дед опять изумился.

— Ща будет. Готовь указ, я подпишу...

План изъятия преступника подготовили сообща. Дед отправился делать камеру, в подвале водокачки, единственного каменного здания в Москве, решетки там надо поставить. Кукша опять в патруль, я — делать спецсредства. "Слезогонку", из гранат наших зажигательных, там только заправка поменяется на чесночную настойку. Шумовая будет также из гранаты, только со встроенным свистком, без жидкости. Факелы с быстрым зажиганием и зеркалом, вместо фонарика. В лучших традициях "кровавой гебни", задержание назначили на предрассветные часы.

Хрусь, хрусь, хрусь... Под мягкими тряпками, которыми обернули подошвы, почти неслышно скрипел снег. На задержание отправилась опергруппа в составе меня, деда, Кукши, Юрки, Обеслава и Толика. Из засады нас прикрывала Веселина и Добруш, на случай неожиданностей. Мы тихо передвигались по лагерю беженцев. Полшестого утра не то время, в которое тут оживленное движение. Главное — не наступить на чью-нибудь землянку или навес под снегом, старались придерживаться протоптанных тропинок. Запахи тут конечно стояли те еще... Из черного проема, входа в землянку, показались глаза, тускло блестевшие в свете луны. Я в маскхалате прижал палец ко рту. Глаза пропали. Опять тишина. Переждали, вдруг кто закричит, и продолжили движение.

К часовому, прикемарившему возле костра подошли со спины. От легкого ветерка скрипели деревья, он нас не услышал. Кукша выдвинулся вперед — порядок работы мы четко оговорили. Холодная сталь ножа коснулась шеи часового. Тот встрепенулся, но пасынок уже зажал ему рот кляпом:

— Дернешься — здесь поляжешь. Спокойно, — часовой угомонился, Обеслав быстро накинул на руки и ноги подготовленные веревки, стянул их и запихнул в рот кляп.

Мужик чуть подергался и затих, бегающими глазками наблюдая за нами. Мы построились возле входа в землянку Святослава, Буревой взялся за конструкцию, изображавшую дверь, мы достали гранаты и факела, вырвали чеку, две шумовых и две слезогонки. Обеслав дернул за кремниевый запал факелов, лучи света, созданные отполированной металлической полусферой, уперлись в дверь. Я рассчитывал, что после чесночной настойки им и этот свет ярче летнего полуденного солнца покажется. Ну, понеслась...

Буревой дернул дверь, в открывшийся проем полетели шумовые гранаты, чтобы все проснулись, потом, парой секунд позднее — с чесноком. Душераздирающий сдвоенный свист разорвал ночную тишину. Послышалось шипение слезогонки.

— Работает МУР! Всем лежать! Никому не двигаться! — эх-х-х, давно мечтал это крикнуть.

Возгласы удивления, потом крики боли, потом стоны и вопли, затухающий свист шумовой гранаты — все смешалось воедино. Что будет делать воин, если его вот так разбудить? Полезет наружу, ясен пень. Вот и полезли наружи заплаканные мужики, размахивая кто чем. Первым вылез дядька с копьем, за ним — Святослав, потом и остальные полезли. Бабы были, и даже дети. Пошел конвейер...

Воинов били по голове, не сильно, чтобы упали, отбирали оружие, вязали на манер часового. Святослав, силен мужик, даже попытался открыть глаза, и начла шерудить мечом перед собой! Получил пару травматических пуль в живот, согнулся, получил еще и по голове, и затих. Хоть бы не убить дядьку-то...

Минут пять-десять заняла вся экзекуция. Народ в лагере смотрел из своих землянок, не решаясь противостоять нам. Вояки связаны, трое еще рыпаются, остальные оглушены. Бабы и дети из землянки ходят, и натыкаются на деревья — хорошо чеснок отработал.

— Всем спокойно! У нас — Ордер! Святослав, ты арестован по подозрению в торговле людьми! — кому я это кричу, мужик обвис уже безвольно на руках у Кукши и Юрки, — Это, те кто бродит, глаза промойте, ничего там страшного нет! Воинов развязывать только на рассвете! Все, уходим!

Беженцы в полном оцепенении наблюдали как группа в маскхалатах под руки тащит Святослава к крепости. Потом снялась наша снайперская засада. Слава Перуну, все прошло без сучка и задоринки...

Святослава разукомплектовали, принесли в баню, связанным. От воды тот пришел в себя, и извивался ужом, таращил глаза, наполненные бешенством. Еле связали его, на манер кокона гусеницы получилось, провели гигиенические мероприятия, пропарили его, обливали водой. На голове только шишка, жить будет, глаза после чеснока краснючие-е-е. Вынесли после помывки, понесли в КПЗ, в подвал водокачки. Там уже и нары сделали, и белья комплект заготовили, да и светильников поставили — окон в подвале нет. Прислонили дядьку к решетке изнутри камеры, разрезали веревки. Обеслав схватил по носу, не сильно, но кровь пошла. Потыкали Святослава тупым концом копья, загнали в угол. Тот за древко цепляется, как зверь дикий, честное слово. Орет, воет, карами грозит, решетку ломает. Ну пусть помучается, решетка у нас знатная получилась.

Утро у беженцев было необычное. Вояки без предводителя бродили по лагерю, их никто не слушал. Еще бы, командира продолбали, какие из них воины теперь? Бунты мелкие начали укрупняться, никто их остановить не мог. Оставили усиленные посты на стене, пошли с дедом вести дознание да кормить подозреваемого. Подследственный на контакт не шел — ломился сквозь решетку, орал благим и неблагим матом, разбил парашу, ведро деревянное. Мы ушли — пусть остынет. Тем временем в лагере беженцев началось движение. Вояки попрятались, или разоблачились, мужики остальные ходили с видом революционных матросов в 1917 в Петрограде. Основное происходило вокруг деда, копии Буревоя, он раздавал какие-то указания. Народ, несмотря на революционные настроения, их выполнял. Дед-беженец отправил людей на работы, а сам с пятеркой мужиков вышел к ручью, и встал возле бывшего мостика. Ну вот, теперь хоть есть с кем разговаривать.

Вышли втроем, я, Буревой и Толик. Встали напротив, стали ждать. Мужики-беженцы тихо совещаются, вырабатывают политику партии. Вдруг на нас выбежал закутанный подросток, и начал тарабанить мне по щиту своими хилыми ручонками!

— Куда папку моего дели! Где папка! — хныкал бедолага.

— Какой папка? — я недоуменно посмотрел на своих.

— Святослава, папку моего забрали вы, отпустите его! — и опять бить по стальной пластине.

— Так, ты это, успокойся, папка твой... — я начал было отодвигать подростка, но тут подошли представители беженцев.

— Мир вашему дому. Я Ладимир, старший тут... теперь. У вас люди наши, пошто держите?

— Дочурка моя к вам пошла, два дня уже прошло, что с ней, — вперед вышел мужик с фингалом, наверно, отец нашей пигалицы.

— Невесту мою верните!... — о, а вот и жених нарисовался, его быстро угомонили сами беженцы.

— Так, спокойно, все целы и невредимы. Я Сергей, главный тут в крепости, и в землях прилегающих. Святослав Законы наши нарушил, я ему о том говорил. Девушку к нам послал, под угрозой применения силы. За то будет над ним суд, по нашим Законам! — я про закон выделял словами, — Сейчас пока следствие идет, дочка твоя, мужик, у нас будет, свидетелем на суде пойдет, за нее не бойся. А по Святославу — дознание будет. Степень, мера, глубина падения и морального разложения.

Вообще, мне эти беженцы чем-то даже понравились. Не про хлеб насущный первым делом начали, а про людей своих беспокоятся. Молодцы.

— Дознание? На правеж повели? — ахнул Ладимир, и все горестно вздохнули.

— Э-э-э? — я замялся.

— Правеж, это когда кнутом, да на дыбе, да железом каленным — подсказал Буревой, — такой правеж обычно.

Я представил себе пыточную, как в фильмах показывают. И себя в фартуке кожаном, в крови, с железякой раскаленной. Бр-р-р, нафик, нафик! Потряс головой, сбросил наваждение.

— Нет. Не правеж. Дознание. Спросим что да как, почему, сопоставим свидетельские показания, проведем эксперимент следственный, отпечатки там, записи видеокамер, — я грузил народ непонятными словами, выигрывая себе время прийти в чувство, — Так вот. Бояться нечего, все будут живы и здоровы, но посидеть придется, не без того. У нас с этим строго.

— Ага, строго, — Толик подтвердил, — строго, но справедливо. И пыток нет.

Народ зашумел, обсуждая новости. На нас пялился весь лагерь, но никто не подходил, к делегации не присоединялся, это плюс Ладимиру, правильно народ науськал.

— Пыток нет, говоришь? — Ладимир почесал бороду, ну точно копия нашего деда!

— Нет. Сейчас малость оклемается вояка ваш, допросим под запись, потом суд будет.

— Пустите к папке-е-е! — подросток забарабанил опять по щиту.

— Это сын его? Свиданка только после начала следствия, когда он себя вести будет нормально, а то буянит постоянно. Тебя как зовут?

— Держислаа-а-ав! Пустите к папке-е-е! — подросток не унимался, его мужики оттянули, стоит, всхлипывает.

— Ваши Законы нам не ведомы, — начал Ладимир, — и если и нарушили их, то по незнанию. Святослав сюда нас привел, многие опасности отвел от людей, отпустите под слово мое.

— Незнание закона не освобождает от ответственности! — я многозначительно поднял палец вверх, — Да и знали вы их, Законы наши, я вам свод целый дал.

— Этот, что ли? — Ладимир вынул из-за пазуху Конституцию, вот сюрприз, — написано-то не по словенски, как прочесть-то?

Да он еще и грамотный! Ну что ж, споемся, значит.

— Учиться надо лучше, а коль не можете прочесть — так спросить. Что, сложно было подойти, поинтересоваться, что тут написано?

— Святослав запретил, — Ладимир почесал бороду, — чтобы спросить значит...

— Ну и сам дурак, — вставил Толик.

— Помолчал бы уж, на взрослых-то обзываться, — Буревой отвесил ему подзатыльник, — или может тебя к нему в камеру, да сам все скажешь ему в лицо?

— Извините, не хотел, — Толик понял, что увлекся.

— Так. Суд будет после того, как сможем допросить подозреваемого. Тогда и дочку твою отпустим. С этим порешили? Вижу, что всем все ясно. Свидания с папой, — я кивнул в сторону плачущего Держислава, — после того, как сможем начать следствие. Суд, ввиду пикантности рассматриваемого дела, будет закрытый, только свидетели, адвокат, прокурор, судья.

— Негоже без нашего участия людей наших... — Ладимир идею суда принял, начал торговаться!

— По вашему участию вопрос. Вы как кто участвовать будете? Вы вообще кто сейчас такие?

Вопрос поставил народ в тупик. Начались перешептывания. Что ответить при такой постановке вопроса, раб божий, обшитый кожей?

— Да! А с нами что будет? — народ перешел к более насущному вопросу.

— А с вами, я Святославу говорил, или идите дальше, или под наши Законы. Беспорядка не потерпим.

— Дальше не пойдем, сгинем, скорее всего, — Ладимир продолжил торг, — и законы ваши неясны...

— Тогда формируем рабочую группу, ну, от вас кто-нибудь... один, и от нас. Разъясним Законы, дальше думайте сами.

— А кормить будут? — опять крик из толпы.

— Кормить — пока нет, как решение примете — тогда подумаем, — я жестом показал, что пора закругляться.

— Я пойду. Я старший, мне и думать. От вас кто будет? — Ладимир выдвинулся вперед.

— Я буду, растолкую, по-свойски. Чай, все словене, — Буревой забросил винтовку за плечо, на высказывание про словен люди одобрительно зашумели.

— Тогда Буревой, ищите место вне крепости, там все Ладимиру расскажешь. У вас совсем с едой туго?

— Дней семь протянем точно. Дальше на кору перейдем, — Ладимир был откровенен, скрывать, по сути, нашим беженцам было уже нечего.

— Тогда вот и срок вам, неделя на все про все. Да и Святослав может сотрудничать начнет...

Неделя была та еще. Буревой с Ладимиром сначала сидели у стены, потом завязали главбеженцу глаза, да в бане их разместили. По обычаю, пропарили Ладимира, чтобы болезней избежать, да принарядили. Теперь по утру его приводили с завязанными глазами в баню, в предбаннике велось обсуждение Законов, включая новые о крепостных. Девушку ему показали, тот рассказал беженцам что с ней все в порядке, народ в лагере успокоился. Сложнее было со Святославом. Он никак не шел на контакт. Громил камеру, нары, орал и выл, тряс клетку, бросался едой. Откуда только силы берутся! Я каждое утро приходил, капал ему на мозги. Спокойным, ровным голосом рассказывал о его судьбе, и где он прокололся:

— Ты сам в том виноват. Я предупреждал — ты не верил. Теперь вот под Уголовный кодекс угодил. Суд над тобой будет. Срок дадут, будешь сидеть. Люди твои без тебя все решат. Ты на рожон полез. Могли бы договориться. Теперь Ладимир главный, он переговоры ведет. А тебе пока только камера эта светит, да и то, если на контакт пойдешь.

Пленник опять орал, ругался, метался по камере. Мы начали прессовать его вдвоем с Власом, он вместо писаря был. Одни и те же вопросы, день за днем, в одном и том же порядке:

— С какой целью умыкнул девушку у родителей? По какому праву? Зачем применял силу? Знал ли о том, что на блуд девицу толкаешь? Как намеревался осуществлять угрозы? Кто еще участвовав в привлечении к блуду несовершеннолетней? С какой целью... — и так пять дней.

На шестой день пленный вымотался, сидел только в углу и под монотонный голос Власа, зачитывающего вопросы, зыркал злобно на нас. К концу шестого дня, когда уже уходить собирались, голос из темноты клетки спросил:

— Что с сыном моим? Что с людьми моими? — все, сломали мужика, пошел процесс.

— С сыном твоим все в порядке, люди тоже целы и невредимы. Не будешь буянить — сына приведу.

Больше пленный ничего не сказал.

На утро попросил Ладимира взять с собой Держислава, тому тоже глаза завязали, отмыли в бане, устроили свиданку. Пацан при виде папки, грязного, да еще и сопровождаемого не самым приятным ароматом, бросился к клетке:

— Папка! Папка!

— Сыночек! Кровиночка моя! Последняя надежа, — Святослав пытался грязной рукой погладить через решетку сынишку, который стоял на коленях перед решеткой. Я вышел на улицу.

Настроение было препоганнейшее. Сильного, волевого мужика, ломали через колено, да еще и при помощи его собственного сына. Руки тряслись, захотелось курить, чего со мной уже давно не было. Так и стоял возле водокачки, пока Влас не вывел заплаканного парнишку. Отвели его вместе в предбанник, сдали Ладимиру. Я опять вышел на улицу, на мороз. Какой я все-таки тут сволочью стал!

Сзади неслышно подошел Влас:

— Дядь Сереж, ты так не переживай. Он одет, обут, в тепле, Ладимир еды всем выторговал у Буревоя, еще три дня взял на изучение. Мелкого, он, правда, почти как я возрастом, покормили, отмыли. Ничего страшного...

— Да тяжко, Влас, тяжко. Гнидой последней себя чувствую...

— А девке той каково было бы, если бы не мы, а кто другой тут был? — в голосе Власа почувствовалась сталь, как тогда, когда он данов оглушенных дорезал, — Порченная — это навсегда, не исправить уже. Этот отсидит, если поймет все, выпустим, с сыном жить будет. А девке, если бы у него получилось, только в прорубь. Правильно мы все сделали, по-другому никак. Теперь и у этих просвет будет, которые в бомжатнике. А Святослав — пусть отдохнет, да подумает. Не кручинься...

Я посмотрел на младшего пасынка с уважением. Блин, пацану тринадцать лет, мне под сорок, я ему это говорить должен, а не он мне! Все правильно, тут по-другому никак, не поймут. А поломаем мужика — так если мужик цельный, так срастется, не беда. Унижений никаких тут нет, только Закон. Закон, будь он не ладен, да упрямство его. От того, что сейчас происходит, убытков никому не будет, да и крови меж нами нет, помиримся, не страшно. Я облегченно вздохнул, потрепал Власа по волосам:

— Спасибо тебе, спасибо...

— Да не за что... Пойду я.

Ладимир выторговал себе три дня, под это дело кухня начала выезжать снова. Теперь в основном была рыба — картошку на семена оставили. Народ кормили весь, несмотря на пол и возраст. Вояки только стеснялись, у нас с ними были конфликты, но вроде все устаканилось.

После посещения сына Святослав начал перестал буянить, ушел весь в себя. В таком полукоматозном состоянии его помыли в бане, связанным, убрали в камере, заменили нары и ведро, переодели. Сидел пленный весь в чистом, молча, уставившись в стену. Добились от него односложных ответов на наши вопросы. Да, сделал, да, сам, никого не брал, да ударил, да хотел топоры, нет, не выгнал бы, да, виновен. Под такое мы еще раз свидание устроили — ответы пошли точнее. Потом Ладимир поговорить с ним пошел, часа два они беседовали. А потом мужик сломался.

Я зашел, повесил светильник, начал было задавать уточняющие вопросы. Святослав односложно отвечал, потом чуть больше говорить начал, потом еще, еще, и разрыдался. Здоровый, крепкий мужик плакал навзрыд, сквозь слезы бормоча монотонно о своей жизни. Говорил много, долго, светильник менять пришлось, да Власа отпустить, нечего ему тут делать, насмотрится еще, как людей жизнь ломает.

Закончили мы вдвоем, в три часа ночи. Я сидел на полу, напротив камеры, Святослав в камере, тоже на полу, в дальнем конце. Настроение мое было ни к черту. Опять захотелось курить. Рассказ Святослава был мрачным и жутким.

Он был сыном главы городка-поселка. Своя дружина, свои лодки, отец на месте управлял, Святослав в походы ходил, торговал. Началось все в позапрошлом году, осенью. Пошла болезнь по поселкам. Зима ее чуть остановила, но как потеплело, началась эпидемия. По симптомам — обычный грипп, но народ сгорал в горячке, мало тут жаропонижающих. Болезнь пришла с юга, пошла по торговым городкам, потом по селам, и более мелким деревням. Народ прыснул от торговых путей, которые, вместе с торговцами, что по ним ходили, и были переносчиками заразы. В разные стороны от Волхова, рек и речушек потянулись в безлюдные месте караваны беженцев. Нельзя сказать, что такое было в первый раз, но это поколение предыдущих эпидемий не застало. Свое дело сделали и несколько неурожайных лет, ослабевший от бескормицы народ умирал как мухи.

До их села зараза дошла по осени. Зараза была в виде такой же колонны беженцев, какой они пришли к нам. Отец Святослава их на порог не пустил, те прокричали про мор, и пошли дальше сами, или гибнуть от болезни, или на новое место становиться, где заразы нет. Но то ли кто-то таки от этих беженцев подцепил заразу, то ли на торговле вирус подхватили, но начались массовые заболевания. Отец Святослава крутился, как белка в колесе, и сам подхватил болезнь. Крепкий старик сгорал на глазах. Святослав похоронил жену, детей, семьи братьев в полном составе, остался только отец и Держислав. В городке был мор. Первыми гибли малые дети, старики, женщины...

Отец дал Святославу последний приказ, как единственному наследнику. Уходить на север. Там, где морозы сильнее, где мор не берет, идти до тех пор, пока не будет знак какой, чтобы встать там, и обосноваться. Деревню перед выходом сжечь. Мужик собрал всю свою волю в кулак, собрал всех выживших, их было сильно меньше половины поселка, с ними обложили дома и постройки сеном и дровами, и подожгли. Вслед уходящей колоне неслись крики сгорающих, но уже обреченных людей, которых болезнь не успела доконать, они оставались в домах, в горячке...

Колонна ушла на север в декабре, по устоявшемуся снегу. На Ладоге был шторм — ждать было нельзя, уходить на лодках опасно. Их тоже сожгли, как символ привнесенной заразы, отец Святослава так сказал, подозревал, наверно, как болезни распространяются. Шли долго, месяц. Колонна разделилась на две — в первой шли люди без признаков болезни, во второй — те, у кого были симптомы. Таких было десятка три, все они полегли по дороге. Тела с санями и лошадьми, у кого были, сжигали. Через неделю умерли все, кто заразился еще в деревне. Морозы не дали развиться болезни, остальных Святослав довел без потерь. Еще трое умерли во время грандиозной метели, ушли в лес и не вернулись, за дровами ходили. Их тела нашли через несколько дней, когда пурга прекратилась. Двинулись в путь, и наткнулись на хромую лосиху. Люди вымотаны, собирались впопыхах, а тут здоровый хромой лось. Такие обычно не живут, а эта знай себе ходит, как ни в чем не бывало, и людей не сильно-то боится. Святослав узрел в том знак. И повел людей по ее следам. Лучник их хотел было лосиху ту на мясо взять, да требы оставить богам, за знак. Но непонятный звук и упавший с дерева снег не дали ему нормально прицелиться. Потом был девичий крик, лосиха убежали, а по ее следам Святослав вывел народ свой к нашей крепости. Дальше я сам все знал...

Сидели, молчали вдвоем. Я примерял на себя, смог бы я так повести людей, после смерти Зоряны и детей? Смог бы так поджечь дома, с больными людьми, чтобы зараза дальше не шла? Даже думать о том не хочу. Святослав моих глазах поднялся очень сильно, своей железной волей вывел людей, да и потерял в походе мало. Потому и слушались его беспрекословно. Железный Мужик, настоящий, с большой буквы. А я его судить буду...

— Ты чего говорить сразу не стал, — я прервал наше молчание, — глядишь, и договорились бы о чем.

— Мои люди, я отвечаю, за жизнь их на себя ношу взял. Пока шли, стычки были, лихие люди, такие же как мы, от мора спасавшиеся, ото всех отбился. Не было нам нигде пристанища да подмоги. Крепость ваша, думал, зимняя, по весне уйдете, лодка опять же. А оно вишь как обернулось... — тихо в ответ ответил пленник.

— А потом уже вроде как и говорить было стремно, вроде как сдался, — за него продолжил я.

— Угу...

— Ты хоть понял, почему мы тебя взяли?

— За девку ту, у самого душа не на месте была. А что делать? Топоры ты забрал, в крепость не попасть. Разведала бы чего, может, говорить легче бы было. Я хотел человека твоего взять, или двух, из тех кто по лесу ходили, но вы по трое начали, не вытянули бы мы...

— Н-да, задал ты мне задачку. Сам что делать думаешь?

— А теперь воля твоя... — пленник шумно вздохнул, — за сына боюсь. Если мои осерчают, изгоем станет...

— Не станет, то я тебе обещаю. Мое слово крепкое, ты сам убедился. По Закону нельзя у нас так, чтобы изгоем.

— Закон ваш суровый...

— А что делать? Мы ж не в бирюльки играем, сам понимаешь. Ты-то тоже небось не очень хотел от могил родных да в неизвестность, однако же слово отца для тебя — Закон, и ему ты следовал. Так?

— Так...

— А у нас Закон хоть и людьми писан, но такой же крепкий. И все под ним ходят.

— И ты? — пленник усмехнулся, в свете догорающего светильника лица я не видел, но сарказм явственно ощущался.

— Ага. Я тут беспорядок после себя оставил как-то, так три дня ночами работать пришлось, по Закону.

— Ишь ты, — теперь в усмешке была толика уважения, — и все так же, исполняют?

— Ну а если даже я в этом зазорного ничего не вижу, другим-то чего стесняться?

— А если невместно? Честь если заденет? Как у князя какого...

— А если князю невместно, пусть идет на все четыре стороны. Я те Законы писал, мне первому и исполнять их. А по Закону жить — бесчестья нет. Каким бы тот закон ни был.

— Славно говоришь, — пленник отчетливо зевнул, — и меня значит по Закону своему судить будешь?

— Ну а как иначе? Я к тебе ни злобы, ни ненависти не испытываю, но сделать правильно надо, сам понимаешь. Один раз поперек Закона сделаю — все посыплется, не мне тебе рассказывать.

— И то верно, — судя по звукам, пленный поднялся на ноги, — ты только это, давай уже тогда все по Закону. И про сына ты обещал...

— Я помню, — я тоже встал, а то уже задница подмерзла, — Совет хочешь? Завтра к тебе Ладимир придет, проговори с ним про чистосердечное признание. Покаешься, извинишься, и тебе облегчение выйдет, по Закону так.

Я подошел к клетке:

— Больше буянить не будешь?

— Пока ты по Закону, хоть и по своему, ведешь, нет, — пленник приблизился, я разглядел его лицо, а нем была печаль, — зовут то тебя как?

— Сергей меня звать, — я задумался, эх-х-х , была не была, протянул руку сквозь прутья, — будем знакомы.

Жест Святославу был, судя по всему, знаком, он пожал мне руку, но аж возле локтя. Я в ответ сделал то же.

— Завтра с утра готовься, Ладимир, адвокат твой придет.

— Кто?! — пленный вытаращил глаза.

— Слово за тебя в суде говорить будет, адвокат, защитник твой.

— А, ну тогда ладно...

Настало время суда. До этого Ладимир, назначенный адвокатом, поговорил со Святославом, тот таки подписал чистосердечное признание, поговорил с пигалицей, с ее родственниками, женихом. За судью был Буревой, он тут у нас самый умудренный житейским опытом, я за прокурора. Пленник больше не бунтовал, исправно выполнял правила внутреннего распорядка. Ну там парашу отдать, поесть по-человечески, да не орать как резаный. Устроили ему встречу с сыном, теперь все было спокойнее. И вообще, и у меня на душе. Мы пару вечеров до суда общались еще с пленным, вроде нормальный мужик, просто попал в такие обстоятельства. что и врагу не пожелаешь. Но достойно вышел из них, прокололся только на последнем этапе, запараноил сильно, дурковать начал. Вот теперь посидит да успокоится.

Суд назначили закрытым, Святослава пропарили в бане, нарядили в чистое, со свидетелями также пришлось сделать. Пигалица та у нас по хозяйству уже помогала, малость отошла от всех событий. Собрались все, вели их с завязанными глазами, у нас в актовом зале. Подсудимого усадили без клетки, только руки связали. Тот не протестовал, надо так надо. И вообще выглядел несколько умиротворенным — сбросил мужик ответственность с себя, непосильна уже та ноша была ему. Начался процесс.

Процесс был захватывающим! И непредсказуемым! Отец девушки вообще выступил чуть не в поддержку Святослава, мол, для всех старался. Пигалица тоже без особых претензий, раз уж так дело повернулось, что у нее только синяк под глазом, и без ущерба девичьей чести, о чем свидетельствовали Агна и Леда. Жених от этого отошел, успокоился, а то все молнии глазами метал. А Ладимир меня просто по стенке размазал. Это гад начитался с помощью Буревоя наших Законов, и предъявил, что мол, люди добрые, а что ж вы обвинения-то не выдвинули, а пришли как тати ночные, и давай вязать подсудимого!? Нет бы по Закону, с бумагой, как положено, зачем втихаря пришли? Буревой похихикивал, я только разве руками. С учетом чистосердечного признания, показаний свидетелей, размера ущерба нанесенного, неправомерных действий МУРа, в лице меня и того же Буревоя, вышло Святославу шесть месяцев общего режима с правом УДО. На том и порешили.

В архив легло решение суда, материалы дела, да появилась новая полка в нашем сейфе. Там была одна папка, в ней на первой странице три фото. Фас, анфас, три четверти. На всех суровый дядька, на фоне линейки, с табличкой в руках. На табличке надпись:

"Дело ?1. 14 февраля 862 года. Россия. г. Москва. ЗК Большой Святослав Мечеславович. Ст. 142 ч. 1 УК России от 861 года".

Дядька на фото улыбался.

7.Москва. Февраль-Декабрь 862 года

После суда все вздохнули с облегчением. Вроде как разрешилась ситуация, можно двигаться дальше. Тюрьму общего режима сделали в том доме, где раньше квартировали зависимые, там решетки на окнах, и двери запасные заколочены. Святослава привели к клятве о том, что никуда он бежать не будет, клятву давали на Перуновом поле. Святослав Перуна уважал, как и все вояки-торговцы в это время. После документально зафиксированной клятвы, закрепленной кровью, мужику руки развязали, и вроде как он стал расконвоированный. Сам пошел в дом, и стал там сидеть. Свидания ему разрешили, раз в день, по часу. На них он с сыном общался. Покрутила жизнь мужика, пусть чуть отойдет. А если все в порядке будет, то весной по УДО "откинется".

С остальным было сложнее. Ладимир донес требования наших Законов до остальных, и наши договоренности о том, что мы даем им время до апреля, без кормежки, правда, пусть решают, как жить дальше. Кто не пойдет в крепость, озеро свободно, плывите куда хотите. По этому поводу собрали митинг, я повторил то, что должен был разъяснить Ладимир:

— По нашим Законам, вы можете остаться в крепости, будете крепостными. Если не пойдете к нам — скатертью дорожка. Если пойдете, то условия такие. Испытательный срок — месяц. На этот срок в на полном обеспечении, но это взаймы. Потом — ждет вас десять уровней вольности, после десятого вы вольными гражданами станете, с право голоса. Но! Пока вы здесь были, ущерб принесли лесу нашему, постройкам, да и нам.

— Вам-то какой?

— Кто сарай разобрал возле ямы большой, где выварки для соли лежали? Кто возле болота постройки разобрал? Кто на лодки лез, из-за чего нам пришлось их портить, да в крепость затаскивать? Кто лес рубил? Кто тут загадил все по пояс? Молчите? Во-о-от!

— То не мы, то Святослав! — молодой задорный голос из толпы, видно, что зла на своего предводителя не держат, так, отмазаться пытаются.

— А сами бы конечно доски не взяли, и вообще, ходили бы вдоль стеночки на цыпочках, — народ чуть посмеялся немудреной шутке, — ладно. Слушайте! После испытательного срока будете работать где скажут, при выполнении плана — будем платить. Десять рублей в день!

Вздох удивления.

— Не тех, которые серебряные, а другие, наши...

Вздох разочарования.

— Значит из тех десяти рублей, за жилье, мы его обеспечим, два рубля в месяц на семью. За дрова, за столовую, ну, еду, за одежду, что дадим, за мебель...

Я долго перечислял пряники, народ малость воспрял.

— ... А теперь о грустном. Всего ущерба вы нанесли, если по семьям раскидать, то на сто да еще два десятка рублей каждая должна, на выплату долга у вас остается максимум рубль в месяц.

Над толпой раздался стон. Причем хоровой. Десять лет! Десять лет долги платить! Я, конечно, сволочь та еще. Поди проверь, правильно ли я ущерб посчитал? Но сейчас я проверял совершенно другое...

— А больше зарабатывать можно? — Буревой взял кричащего на карандаш, такие люди нам нужны.

— Еще условия есть? Как можно долг скостить? — такие тоже.

— А чего так много?!! — этого тоже на карандаш, в список нам совершенно не нужных.

— Люди! Слушайте! Заработать вариант есть больше! И скостить долг — тоже. Долг учебой скостить можно, заработать больше — то вам решать, у нас работы на всех хватит! Еще и уходить не захотите...

Народ зашумел, начались обсуждения.

— Кто решение примет, пусть к Ладимиру идут, через него все будет.

— По дрова как теперь? — этот, по ходу, не пойдет.

— По дровам в прежнем режиме, мы говорим что рубить — только то и можно. Валежник без ограничений.

— Да сколько там его осталось... — голос стал печальным.

— Куда идти? — женский голос.

Вышла та женщина, с детьми, которая первая к кухне вышла в свое время.

— В смысле, куда идти? — я не понял, что она имеет ввиду.

— В крепость эту вашу.

— Ты уже решила?

— Да мне все едино, детей жалко, — тетка стояла с какими-то узлами, грустная.

— Тогда за нами, — я махнул рукой.

Весь лагерь печально провожал троицу, одетую в непонятно что тетку и ее двух малолетних детей. Они уходили за нами под редким снежком...

По дороге дед подошел ко мне:

— Думаешь, пойдут за еду работать-то?

— Пойдут. Раз есть Москва — значит должны быть и гастарбайтеры, без них никуда. Ну те, кто за еду работать согласен.

— Слово какое мудреное... Ну да ладно.

В крепости женщину провели по разработанной процедуре. Санитарный блок, свою одежду на проварку, детей и ее в баню, пропариться да отскрести от себя лепс, потом на фотографию и оформление паспорта. Одетых во все чистое женщину и детей, пять и семь лет, девочка и мальчик, отвели на заполнение документов. Оформили личное дело, медицинскую карту, выяснили, что это не ее дети, а сестры ее младшей. Из двух семей после мора только трое их осталось. А я-то думал как так, тетке за сорок, а дети такие маленькие. Ее дети умерли, младшие, а старшего понесла доля в походы, да так и не знает она о нем ничего. Сколько нам еще таких историй слушать, выдержали бы нервы...

Тетку разместили в новом, отделанном досками бараке-общежитии. Комната четыре на пять, отопление на барак центральное, туалет на барак один, в конце коридора. Мебелью мы ее обеспечили, бельем, одежкой на первое время, всякими мелочами в жизни необходимыми. После заселения сообщили ей, что ее одежку отдадим, когда выстирается все, в санитарном блоке, как и прочие вещи — боялись мы заразы. Повели в столовую, там накормили как следует, да и отправили обживаться. Тетка пока в шоке легком, она так и дома не жила, чтобы столько места, с такой мебелью, да на всем готовом. Пусть отойдет, потом ее определим куда-нибудь. У нас пока на ткачество вакансии женские, да на обслуживание населения — столовая, санитарный блок, уборка помещений. Зарплата везде одинаковая, пока, но есть варианты.

На следующий день румяная, довольная, она вышла прямо с детьми получать работу. Подумали-подумали, да и определили ее в детский сад — пусть за детьми, своими и чужими смотрит, их много скоро будет. Один прямо сейчас есть — Держислав.

После суда и приговора Святославу, пацан прижился у нас. А куда его девать? Сирота, считай. Так и поселили в комнате с Толиком, Кукшей, и Буревоем. Кроме Святослава и пигалицы, это был третий беженец в первой крепости. Его тоже отмыли, накормили, поставили на довольствие, да выдали документы. Раз в день он на час уходил к отцу, тот радовался. Сидели, говорили, да ели вместе, свидание в обед мы им делали. Да и я со Святославом сдружился, через решетку в дверном проеме, правда, частенько мы с ним разговаривали. Мужик не в обиде, он после всего пережитого много спал, отдыхал, пока есть возможность, душой и телом. На прогулки его выводили, внутри первой крепости. Мы бы и на работы его определили, да охранять особо некому, и следить тоже, пока пусть так посидит, в покое. Не тюрьма у него, а санаторий получился, общего режима.

Два дня после тетки никого не было. Мы запустили "трояна" — отправили обратно пигалицу. Та уже чуть освоилась, отъелась, прижилась в удобном доме — а мы ее обратно в лагерь. С утра стояла телега с людьми, конем, и коровой, тощие все, да пигалица во главе. Это она семью свою привела. Коня и корову определили в общий барак для животных, пришлось второй обустроить, для копытных, отделить кроликов и птицу от крупной скотины. Людей прогнали по стандартной процедуре. Санитарная обработка, документы, опрос, заселение. Народ заселившийся откровенно радовался новым условиям, хорошо мы все придумали. На следующий день стоял жених пигалицы с семьей. Тонкий ручеек людей начал перетекать из бомжатника в бараки-общежития.

Животных у беженцев забирали, определяли на кормежку в общие бараки для животных. Семье, которая довела животину, полагалось сверху пять рублей за коня, три рубля за "аренду" коровы, , за овцу — рубль. Пока все расчеты на бумажке, да и зарплаты не начисляли, пока пусть так поработают, да и животные пусть откормятся нормально. Мы же с дедом реализовывали мою детскую мечту — делали печатный станок для денег. Пришлось рецепт бумаги сделать особый, красноватая она получилась, трехслойная, с водяными знаками, выдавленными в среднем слое. Купюры шли по одному, два, три, пять, десять и пятьдесят рублей. Железную мелочь, копейки, делали из железа мягкого. Помучались с насечками на гранях, но тоже получилось. Монетки после штампа, который нам Веселина рисовала на воске, а мы потом протравливали, не забывая снять слепок, для будущего использования, ставили стопкой, крепко сжимали, и проходились резцом вдоль стопки, проворачивая его на пару градусов каждый раз. Вроде неплохо получилось. Делали с запасом, да еще и банк сделали, чтобы счет можно было сберегательный открыть, под запись. Серебро у местных пришлось выкупать, для фотографий. Выкупали за дополнительную еду и новую наличность, и им польза и нам.

Мы начали формировать рабочие команды. Задача была одна — расчистить места для полей. Вообще говоря, приток рабочей силы поставил нас в дурацкое положение. Есть толпа народу, хочет работать, мы их за это кормим. А что они в нашем хозяйстве могут? Копать, не копать, рубить, не рубить. Все. И что с ними делать прикажете? Пока придумали только лесоповал да расчистку. Разделили всех на отряды, в каждом по начальнику, Ладимир старший над всеми, он почти последним переехал, дождался, когда люди его на новом месте все будут, только потом сам. Семьи у него нет, погибли все во время мора. Так вот, самая большая проблема оказалось с назначением начальства. Мы ведь не просто так это делали. Во-первых, подготовили рабочий инструмент — пилы, топоры, домкраты для пней, веревки. Все это со штампом с инвентарным номером, с привязкой к отряду. По утру — выдача инструмента под роспись-крестик, роспись-крестик в инструктаже по технике безопасности, вечером — прием на заточку, проверка состояния. Так вот, начальник получает больше зарплату, но с условиями. Условия просты — утеря военно-морским способом инструмента, его порча ложится в пропорции четыре, четыре, два. Четыре — на испортившего, четыре — на начальника, два — на Ладимира. Плюс увечья, и, не дай Перун, смерть работающего, тоже ложится на начальника отряда, да еще и по Уголовному Кодексу, внесли такую поправку. И кому охота за чужую дурь расплачиваться? Вот и получилось, что еле нашли народ на начальственные должности.

К середине марта переехал весь лагерь, кроме того парня, что дровами на митинге интересовался. Молодой, бойкий, так и остался жить в своей землянке. Я поспрашивал людей, кто такой, почему не идет. Оказалось, горшечник, приблудный, три года только на прежнем месте жил. Лет двадцать ему, пришел на лодке малой в свое время, да и остался у их гончара в подмастерьях. Его так и звали — Горшок. Вообще же со специалистами среди беженцев было туго, сплошь крестьяне. Оно и понятно — чем больше во время мора взаимодействуешь с людьми, тем больше шанс заболеть. Кузнецы, травники, знахари, торговцы — полегли чуть не в первую очередь, особенно те, у кого иммунитет слабый был. Те же, кто сидел на своих запасах, да носа из избы не высовывал, выживали чаще. Горшка же по словам моих крепостных спасло то, что жил он себе на уме, и делал в своем сарае на продажу посуду да поделки, а его мастер, горшечник, сам их продавал. И жил Горшок на рабочем месте, там же в сарае. Это был единственный ремесленник, доживший до похода на север.

Выяснив подноготную, пошел поспрашивать последнего беженца о его планах. Ну не хочет человек на моих условиях в крепость, что я теперь сделаю? Нашел его на пляжике, тот сидел на бревнышке и подставлял едва теплому мартовскому солнцу лицо, щурился и улыбался.

— Здорова, Горшок. Так тебя называть можно?

— Да называй, только в печку не суй, — усмехнулся парень, и посмотрел на меня.

— Ты тут у нас один остался, в лагере вашем, не в крепости, — я присел рядом с ним, — почему не скажешь?

— А чего говорить, — он опять поднял лицо к солнцу. прищурил глаза, — у тебя сытно, как люди бают, да тепло. А воли нет, сам говорил. А мне воля — это все, я как потеплеет, плот себе сделаю, да пойду дальше, места пустые искать.

— Хозяин — барин, неволить не буду. Даже помогу может чем, ну там инструментом, или едой в дорогу, — я тоже подставил лицо солнышко, а приятно, черт побери.

— На том спасибо, будет возможность — отплачу.

— А я тебе такую возможность дам, — я улыбнулся, — поможешь нам, По-мелочи? Советом?

— А советом — чего нет? Секретов вроде я никаких не знаю...

— Да мне секреты не нужны, так, пара мыслей дельных нужна. У нас с глиной проблема. Мы кирпичи из нее делать-то научились, посуду тоже, режимы подобрали, огонь нужный, время, но как-то не та они себя ведут. Мы по-разному пробовали, но не получается таких, как я хотел. Ощущение такое, что воду в себя берут. А сильнее греем — лопаются. У нас треть считай в отходы уходит. Может, глянешь? Глаз-то у тебя наметанный...

— Я не понял, что ты там говорил, половину где-то. Но гляну, чего не глянуть. Мы добрым людям завсегда поможем, — Горшок встал с дерева, — пошли, что ли?

— Прямо сейчас? — я тоже поднялся, — Ну если время у тебя есть, то пойдем. Глаза, правда, я тебе завяжу, не обессудь.

— Да я знаю, сказывали люди, как вы свои секреты бережете, — гончар ехидно улыбнулся.

— Да мы не секреты бережем, мы провоцировать, ну, делать так, чтобы мысли дурные в голову не лезли не хотим. Народу-то много, я их всех не знаю, как себя поведут, если странное увидят — тоже непонятно.

— А у тебя много странного? — мы шли к крепости, Горшок шел за мной.

— Да хватает, — я завязал ему глаза, — пойдем, вот тут аккуратно...

Привел Горшка в нашу "Палату мер и весов". Тут у нас образцы наших экспериментов, с описанием свойств да технологии получения. Развязал Горшку глаза. Тот зажмурился после повязки от яркого света в окна. Начал ему экскурсию делать.

— Вот смотри, мы эту глину возле болота брали, два часа ее при температуре... ну средним образом прогревали. А вот эту — в два раза больше, при том же огне. По твердости эта лучше получается, первая, но размокает больше, а вторая — хрупкая, но воду не пропускает... Ты слушаешь? — я вынул голову из книги с технологиями.

Горшок стоял, пальцем задумчиво водил по стеклу. Потом перешел на полки с книгами, к полкам с образцами, камнями:

— Вот из этого поделки хорошие получаются, а вот этот если с этим вместе жарить, может медь выйти, а вот этот...

— Ты ж вроде гончар? По камни-то откуда знаешь?

— А мне отец рассказывал. Он знатный мастер по камню, у него учился, да нас в семье много было, почитай десять человек, я средний. Как подрос — пошел на сторону ума набраться, да свое дело хотел. На Ладоге не взяли в ученики-то, пришлось дальше идти, вот у гончара и очутился. Думал, поработаю еще и с глиной, да и дальше пойду, может, устроюсь.

— Вот тот камень, из которого медь получается, я вот тут нашел, но он там один был, — я достал карту, развернул на столе, — а второй — здесь был, таких много там.

— Это что за рисунок? — Горшок ткнул пальцем в значки на карте, которыми мы обозначали различные найденные камни, — а это что? А это?

— Да вон видишь номер, ну, тоже рисунок возле камня нарисован? — я показал на полку с образцами, — а вот в книге написано, каким значком обозначаем. Смотришь на карту, видишь значок, смотри в книге какой номер на образце. Ну или наоборот, ищи в образце, потом в книгу, потом на карте ищи. Все просто.

— И впрямь. Забавно! — Горшок погрузился в карту и книгу.

Так, сдается мне, эксперта по глине мы потеряли. Вон как увлекся, не оттащишь.

— А с глиной что?

— Ты какой песок брал? Глину? Сколько? Воды сколько перед лепкой? — не отрываясь от карты, Горшок засыпал меня вопросами, — А это вот, голубая линия, ручей, значит?

— Ну да, ручей, — я рылся в технологических картах, и диктовал ему пропорции.

— Смотреть надо, не пойму я по-твоему.

— Ну давай искать тогда в образцах, — я полез в подвал, доставать еще образцы, на этот раз песка и глины.

До вечера Горшок щупал песок, глину, потом еще образец воды попросил! Налил ему из чайника — мы такую в глину только, кипяченную использовали. Потом из того же чайника пили отвар, а Горшок диктовал мне пропорции. Пригодились очки с цветами, которыми мы температуру определяли. Горшок смотрел, крутил, ухмылялся, показывал мне цвет, я переписывал температуру. Закончили уже в темноте.

— Спасибо тебе! Помог, иди в столовую, я сейчас бумагу выпишу, тебя там хоть покормят. Хотя нет, сам отведу, — я протянул повязку.

По дороге Горшок спросил:

— А можно я завтра еще приду? Забавно тут у тебя все, посмотреть охота.

— Ты же вроде на волю собирался, в пампасы? — я ухмыльнулся.

— А может и туда кривая выведет, — Горшок тоже улыбнулся, — в пампасы эти твои. Камни у тебя хорошо лежат, удобно. Смотреть хорошо...

— Да смотри, в принципе, я скажу — завтра проведут тебя. Бумагу только выпишу, пропуск значит. К нашим с ним подойди, там все написано будет...

Так наладили контакт с Горшком. Тот жил в землянке, но к нам ходил каждый день, неделю. Потом пришел, с вопросами:

— У тебя камней нет под некоторые значки, значки есть — а камней нет.

— А их мы значит использовали, было у нас и такое. Только записи и остались.

— А может я сгоняю, да принесу? Только скажи что — а то не дело это, когда значок есть — а камня нет.

— Перфекционист, значит. Неделя у тебя есть, до отъезда твоего. Ты птица вольная, делай что хочешь, можешь и камни таскать. Камни.. птица вольная... — что-то на грани сознания мелькнуло, я посмотрел на Горшка.

Мужик как мужик, молодой только. Борода, глаза веселые, крепкий такой. Ему бы гитару — будет похож на... О! Точно!

— Слушай, птица вольная, про камни-то. Я так понимаю, ты к нам не пошел, потому что работа тебя не устраивает, и свободы мало? Так?

— Ну да, я ж говорил. Мне бы в поле или в лес, или вон с камнями возиться да и с глиной тоже неплохо. Были у меня мысли... — Горшок начал было говорить, но я его прервал.

— А если я тебе предложу другие условия? Не в плане лучше чем у других, не правильно это, да и не по Закону. А если на постоянной основе ходить, да камни те собирать? Геологом быть хочешь? — вот что за мысль мелькнула у меня, понял, наконец-то кого он мне напоминает! Геолога! Ну там гитара, палатка, костер...

— Вот прям ходить, да собирать?

— Ну, не только собирать, описывать еще, да свойства разные изучать. Потом на карту наносить, на рисунок тот большой.

— Так прям в лес и отпустишь? — Горшок улыбнулся, — Одного?

— Дружище, да я и других-то не держу особо. Просто задачи у них другие, да безопаснее толпой-то. А тебе такая жизнь, я смотрю, не по нутру, свободы хочешь. Ну так договоримся — я тебе инструмент, палатку, карту, припасы. Ты в поле — а потом мне доложить, что да где нашел. И тебе свобода, и мне польза. Оклад, плату месячную, положим, квартиру дам, в столовую ходить будешь, когда не в "поле", ну, не на выходе. Походил, мне отчет, тебе выходные, по количеству дней работы в лесу, делай чего хочешь. Потом опять в "поле" — красота! Ты как?

— Забавно! То есть я тебе камни собираю. да рассказываю про них. И делаю что хочу. А ты меня за то кормить будешь, — Горшок улыбнулся, — тебе с того какая выгода? Тоже камни любишь?

— Не, мне они для дела нужны. На повязку, пойдем покажу.

Привел его в дедову химическую лабораторию. Буревоя не было, он выпаривал на селитру очередную партию навоза. Мы это в лесу делали, чтобы от запаха не окочуриться. Показал горшку лабораторную посуду, кислоты да печки малые, объяснил зачем. Перешли на камни, рассказывал, как мы их обрабатываем по всякому, да чего полезное получаем.

— ... И ты мне камень принесешь, укажешь, что их там много. А мы из них бац! — и свинец получим! Или олово там, или краску какую. Вот и выгода моя.

— Забавно. Я подумаю, — Горшок нацепил повязку на голову, мол, веди меня в землянку.

Горшок выждал почти до последнего дня, да и согласился. Оклад у него такой же, как у других, только с командировочными, доплатами за полевые выходы. Но на первый выход он пойдет еще не скоро — пусть пока грамоту освоит, счет, карту, да и коллекцию наших минералов опишет, расскажет про них то, чего я не знаю. Сделали под это дело систему пропусков между крепостями, пока пропуск в неогороженную часть второй крепости и первую крепость был только у Ладимира, Держислава, Горшка. Остальные пока пусть привыкают. Польза от горшка проявилась почти сразу, он в одном из камней опознал известняк, мы его обожгли, и получили известь. А я ее аж с Ладоги тащил! Известь у нас теперь вместо цемента, да и на побелку. Реактивов деду, опять же, прибавилось. Мы Горшку за это премию обещали, после окончания испытательного срока

В крепостные после испытательного срока всех приняли за один раз, детей по родителям тоже в крепостные записали. Никакого негативного оттенка это слово тут не несло, просто означало, что они имеют право жить в крепости. Церемонию обставили с максимальной торжественностью, на Перуновом поле. Крепостные верили в традиционный для здешних мест пантеон, включая Перуна, однако в основном требы клали Ладе — покровительнице пахоты и сева, сельскохозяйственная богиня такая. Ее идол поставили третьим, в ряд. Теперь нас посредине Перун, а по обе стороны от него — Озерный Хозяин да Лада. Наша Лада ходила, задрав нос. Еще бы! Она в Москве первая невеста, да еще и имя ее соответствует богине, которая помимо прочего являлась покровительницей брака и любви. Мы подтрунивали над ней, по-свойски, девушка не обижалась. Новоявленные крепостные давали стандартную клятву-присягу, на верность России, подписывали документы, мы им справляли паспорта.

По поводу вступления в крепостные устроили праздник, совмещенный с Днем Рождения моего сына. Такое вот 22 апреля, вождь мирового пролетариата, если я не обнулил мою ветку времени своим появлением, из Мавзолея бы сбежал — народ на его день рождение празднует оформление в крепостные! Паноптикум! Вовка был общительный малый, новые люди его не пугали, да и появилась еще пара карапузов его возраста, которых умудрились сохранить родители, все веселее. Два года сынишке — болтает вовсю, хоть и не все понятно, и бегает, как угорелый, Зоряна за ним не поспевает.

Первого мая выдали получку за остаток апреля новыми деньгами. Народ удивлялся, но деньги самодельные брал. Объявили, что с нового месяца — новые условия проживания. Оплата за ЖКХ (дрова, аренда жилья, уборка, санитарный блок с баней и стиральными машинами, и прочее), за столовую, вычеты за порченный инструмент, невыполненный план, штрафы всякие — все это я уже описывал ранее. Народ пошумел немного, перешли к пряникам. Заработать больше можно. Первое — это участие в восстановлении леса с Буревоем, уход за его саженцами и их посадка. За это полагалось двадцать копеек за четырехчасовую смену. Перевыполнить план — это штраф, у нас крепость не резиновая, они бревен натаскают, те сгниют, и чего делать? Освоение грамоты и счета — доплата. В зависимости от уровня, до двух рублей в месяц на работающего. Если ребенок от семи до шестнадцать лет — его в школу, младше — детский сад. Под это дело у нас столовая, утром покормят всех — лавки и столы на попа, и вот вам детский сад, совмещенный со школой. Успехи в школе— прибыток родителям. В зависимости от оценок, по двадцать копеек за каждый бал выше тройки. Мужики поглаживали новые тряпичные ремни, строго смотрели на подростков, примерялись, значит, осуществлять при их нерадивости педагогическое воздействие. Дети приуныли, кончилась халява. Правда, у них еще есть время подышать вольной жизнью, до первого сентября, тогда учеба основная начнется.

За детсад и школу полагалась плата, в виде налога. Да и на военную защиту тоже, на медицину, Смеяна и Роза у нас за фельдшеров, на них и огород аптекарский. На административные функции, бумагу, канцелярию, фото — тоже небольшая плата. При нехватке наличности — формировался долг, который добавлялся к основному, тому, который я им еще в лагере насчитал. Плюс отпуск, плюс — выходные, плюс — возможность выхода на пенсию, теоретическая, мы это еще не просчитывали. У нас из пенсионеров потенциальных — Ладимир да Буревой, оба еще крепкие мужики, таких попытаешься выгнать на пенсию — обидятся. Отдельным заработком были рацпредложения, если что полезное человек знает, да донести до нас сможет

Получался у нас такой себе социализм — все работают согласно выданным заданиям, получают зарплату, результаты труда мы разделяем согласно нашим представлениям о потребностях, и наличию денежных знаков у потребителей. Вместо коммунизма же впереди маячит выход в вольное сословие, переход в гражданство. Мы пока такую систему опробуем, а там может поменяем что, я пока слабо представляю последствия такой жизни общества и эффективность такой работы.

Первый месяц крепостные притирались к новой социальной структуре. Появились скандалы, штрафы, награждения непричастных и наказания невиновных. Первым залетел лесоруб, на утреннем медосмотре наши фельдшеры, Смеяна с Розой, обнаружили у него сбитые мозоли на руках, и не допустили к работе, еще и бригадира-начальника оштрафовали. У нас как у водителей в мое время, после завтрака — к врачу, тот допуск дает. Лесоруб давай орать, начальник в унисон ему. Девчонки, особенно Смеяна, за словом в карман не полезли, тоже поорали, да Конституцию достали. Там русским по белому написано, что главный у нас — это человек. А значит, пренебрежение его здоровьем его является нарушением Закона. А за это срок, вон, один уже за такое воет целыми днями:

— А на вышке мая-я-я-я-ячит очумелый чекист! — это Святослав выводил, я его научил песням блатным, ради смеха. Тот слов половину не понимал, но пел часто, заскучал дядька.

Под таким соусом мужики проблему не рассматривали, притихли, день работы мы им не засчитали, вечерами они теперь территорию убирать три дня будут, как руки в порядок придут. Дисциплина чуть поднялась, а в фельдшерском пункте санитарного блока появилась Конституция в рамке, для напоминания, значит, что не блажь это, а требования главного Закона. А вообще народ работал от души. Инструмент исправный, людей валом, снабжение — на уровне, семья накормлена-одета-обута, чего не работать? Запасы наши при этом стремительно таяли, скоро надо будет за рыбой плыть, а то не то что голод появится, но дефицит продуктов точно.

На учет денег, ресурсов, расчеты с крепостными посадили Леду. Она у нас барышня строгая, у нее не забалуешь. Да и счет хорошо освоила. Частенько поначалу мужики с ней ругались, потом начали уважать, за твердый характер, стойкость, и ум живой. Те расчеты, которые она проводила, тут недоступны практически все крепостным, как тут не уважать. Входили в ее конторку, что сделали в санитарном блоке, теперь только сняв шапку, и бочком-бочком-бочком...

Я стоял на водонапорной башне вечером, и наблюдал за жизнью нашего городка. Чувство присутствия в тюрьме, ну или в колонии, многократно усиливалось. Бараки в ряд, колючка вдоль забора, колонна лесорубов с заунывными песнями, но бодренько при этом, направляется с работ в бараки. В одинаковой одежде, фуфайках, с инструментами на плечами. Да еще и заключенный наш выводит на половину крепости что-то про то, что "На серебристой Колыме мы не скучаем по тюрьме...". Жуть, зачем только научил. Надо их другим песням учить, а то настроение ни к черту от такого...

— Маруся! От счастья слезы льет! — вечерние занятия с мужиками принесли свои плоды, на утро дело пошло веселее, — Как гусли, душа ее поет!...

Любование колонной, следующей на лесоповал, прервал крик дозорного:

— Лодка! Маленькая! Странная! — Обеслав бы без повода кричать не стал, рассудил я, и пошел посмотреть на лодку ту.

В лодке был один человек, управлял ей на манер байдарки. Человек внимательно осматривал каждую кочку, пригорок, прислушивался к звукам, застывал, и двигался дальше. Действительно, странно. Взял Кукшу, вооружились, пошли посмотреть, что происходит. Лодка меж тем сунулась к нашему передвижному защитному сооружению у входа в заводь, и мужик начал бодренько пробираться через кусты. Вот те раз! Это что еще за сталкер тут завелся? Пошли к воротам, вышли за пределы крепости.

Мужик стоял и смотрел на стены и колючку, нас пока не увидел, мы тихо старались.

— Уважаемый! Чего надо-то?

Мужик обернулся, увидел меня, заулыбался:

— Ну вот, нашел! — произнес он довольно... и рухнул на землю.

Подбежали, перевернули его лицом к свету. Мужик легкий, как пушинка, худой, оборванный. На свету разглядели — Лис...

— ... Когда мор пошел, — Лис уплетал за обе щеки бульон, — у нас на Ладоге спокойно было. Первый год пускать всех перестали, так и спаслись. На второй год вроде лучше стало, торговля малость пошла, ну и мор с ней. Волк слег, половина его дружины — тоже. Да и я в горячке метался. Брат помер, много еще людей полегло, меня миновало. Встал только по весне, считай. Семья брата уже ушла к родичам, кто выжил. А в детинце новый хозяин — Рюрик из Полоцка пришел, как реки вскрылись. Пришли, да и подмяли под себя все.

Лис откинулся, не в силах больше продолжать насыщение, и продолжил:

— Я было к нему сунулся, в помощники, но у него свои уже есть. На Ладоге потом пытался устроиться, да из дома меня поперли, изба-то к детинцу относилась, как на ноги встал, попросили освободить. Новая метла по новому метет...

— И что ж ты, не накопил добра за эти годы? — я налил ему отвара, вроде целебного он у нас, для укрепления здоровья.

— Да какое там добро! — Лис горестно махнул рукой, — Все в Ладогу вкладывал, лодки, стены, торг, сам жил под братом. А его не стало, и я вроде как не нужен уже. Дружина его, кто остался, к Рюрику пошли, я их не виню, он воин справный. В Новгороде замятня....

— А там чего? — я помнил, что Святослав говорил, что Гостомысла больше нет, но подробней не расспросил, не до того было.

— А Гостомысла не стало, и наследника у него нет. Кто главный теперь — неясно. Вот и спорят там, да за оружие бывает хватаются. Рюрик-то не просто так пришел, я народ поспрашивал. Он на Ладоге сел, себе людей собирает, чтобы тоже к Новгороду пойти, в замятне поучаствовать. Может, повезет, да сам и сядет там. А я собрал припасы, да и рванул тебя искать. Больше-то некуда особо, я пока на Ладоге был многим на хвост наступил...

— А искал как? — Обеслав, который тоже знал шапочно Лиса, подлил тому отвара погорячее. — Ну мы когда границу определяли с тобой, чтобы друг другу дорогу не переходить, уж сильно ты в речку ту, Свирь вцепился, — на измученном, худющем лице Лиса появилась знакомая хитрая улыбка, — вот я и подумал, с чего вдруг? Знать, на севере ты живешь, раз так карту рисовал да землю за речкой этой отстаивал. Вот и пошел на лодке, тебя искать.

— И долго ты шел, мил человек? — Буревой тоже участвовал в разговоре.

— Да месяц почитай как вышел, — Лис облокотился на стену предбанника, мы в бане сидели, — не подумал только, что народу тут мало после мора, хотел за серебро еду брать, было чутка, да никого нет, кто продал бы. Вот чуть и не околел. Хорошо, дойти успел. Примешь меня, Сергей, а?

— Да не вопрос! Ты мужик с головой, а такие нам нужны. Сейчас отдыхай, а по утру документы справим, паспорт, медкарту, чтобы как у людей.

— Не понял я ничего, но то воля твоя, делай как знаешь, — Лиса начало клониться в сон.

— А Торир был у вас? Давно ли? — Кукша растормошил почти заснувшего мужика.

— Давно, позапрошлой осенью. Дочка у него слегла, так и пошел домой с ней... — Лис вырубился.

Я приобнял пасынка за плечи:

— Погоди горевать Кукша, ничего не ясно. Может, перекантуется Торир, переболеет Сигни, да с придет еще.

Парень сидел мрачный, процедил сквозь зубы только:

— Буду ждать...

Появление Лиса не наделало переполоху. Он по утру вышел из дома, где мы его положили, скелет кожей обтянутый, в одном нательном, отпустил пару комплиментов Леде, проходящей мимо, получил на орехи от Смеяны, за то что раздетый шляется, и был загнан в дом, лупая удивленными глазами. Мелкая его чуть не затолкала туда, да еще так смело, что он и не подумал сопротивляться. Я уже ему разъяснил что по медицине и здоровью она тут главная, да помощница ее, Роза, даже я ей подчиняюсь. Лис только повздыхал, что мол и на Ладоге так надо было, может, и мор бы стороной прошел. Вышел уже одетый, я его повел на экскурсию. Показал первую крепость, во вторую потом пойдем, мастерские наши, дома, он их рассмотреть не успел. В оживающих глазах Лиса начали крутиться денежные знаки. Такого богатства, да в таком количестве, да так утилитарно используемого, он еще не видел. Ходил и охал.

— Я на лесоповале! Сотни пил затупил! И под шепот кандальный по ночам...

— Это что еще! — Лис прислушался к вою нашего заключенного.

— А это Святослав, он у нас сидит. Завтра по УДО отпускать будем.

— Че-е-его? Где он сидит? Куда пускать?

— Залетел по сто сорок второй, прокурор трояк влепить хотел, да адвокат вытащил. Теперь чалится, на нарах, первая ходка у него случилась, — я дурковал на том жаргоне, которое считал "феней".

— В темной сидит? Да поет!?

— Ну почему в темной? Вполне себе светлой! Небо в клеточку, одежка в полосочку, — я повел его в "турму".

— Кругом тайга-а-а-а, а бурые медве-е-е-еди, осатанели, стало быть весна-а-а-а-аааа! — надрывался Святослав, когда мы вошли, — Начальник! Вышел срок! Завтра отпускать меня будешь!

Эта пикировка да жаргон зародилась сама собой, в процессе нашего общения. Ради юмора прикалывались, тем более что Святослав сидит в абсолютно санаторных условиях.

— Вот, видишь, чалится, — я ткнул в Святослава, протянул ему руку, мы поздоровались, — Здорова, арестант!

— И тебе не хворать, начальник!

— О! Так ты же сын Мечислава Большого! Святослав! — Лис внимательно осмотрел пленника, — Ты к нам на торг на Ладогу ходил, с пушниной.

— Лис!? А ты как тут? — Святослав скорчил хитрую рожу, — небось, тоже прокурор дело шьет?

— Не, я сам... — Лис хлопал глазами.

Мы посмеялись, пояснили Лису над чем, тот шутку понял, нормальный мужик. Посидели на троих пообщались, Святослав с нами через решетку беседу вел. Прояснили международное положение, собрали данные от всех, кто был хоть немного в курсе. Оставил Святослава "чалиться" дальше, до утра. Уходили мы под вой про то, как он "... вольняшкой вернусь на материк". Вот же память у мужика, даже слова незнакомые не мешают запоминать чуть не налету тексты! И ведь только пару раз спел, когда настойки втихаря по паре рюмок пропустили с заключенным, по поводу день рождения Вовки и перехода его людей в крепостные.

— Как там арестант? Все надрывается? — дед на тракторе подъехал к нам.

— Ага. А ты чего? Куда машину ведешь?

— Да хочу лодку рыбацкую чуть переставить, подлатать ее надо. Вот и еду.

— А большой чего не взял?

— Не готов еще, Обеслав доделывает, с Юркой и Кукшей. Там только собрать...

Лис стоит в шоке, рассматривает наш "паропанковый" трактор. Я только улыбнулся про себя — о сколько ему еще открытий чудный предстоит!

Учитывая количество пашни, которое мы запланировали на этот год, и количество водителей тракторов, пришлось делать более сильные машины. Соединили два паровых двигателя, почти тридцать лошадей получилось. Раму укреплять пришлось, перепроектировать много, да запас дров оставить тот же, что и на старом тракторе. Иначе сильно перегруженной машина получалась. Но для пополнения сделали более удобный механизм, через вал отбора мощности. Подъехал, зацепился специальным крюком за короб с дровами, и едешь дальше. Короба с дровами по полю расставим, да и можно спокойно работать. Крепостным пока трактор сильно не показывали, нечего их раньше времени пугать. А вот взгляды заинтересованные по поводу того, как огромную по местным меркам пашню поднимать, я на себе ловил, как и вопросы скользкие.

— Лис, пойдем... Лис! — гость с Ладоги стоял, уронив челюсть на землю.

-Ты чего? Челюсть подбери-то, а то земли наглотаешься, — я усмехнулся.

— А как он сам-то... идет... железный!... — у человека культурный шок.

— Да ты не спеши удивляться, еще не то увидишь.

В подтверждение моих слов прибежал Добруш, сказал, что паспорт готов для Лиса, надо только фото сделать. Фото привело мужика в полную прострацию, он нас даже в колдунстве заподозрил, но не в злом, а так, среднем. Мы поржали, мол, привыкай, новоявленный гражданин России, тебе еще винтовку осваивать, как вольному стрелку.

На следующий день у нас был процесс освобождения из места лишения свободы Святослава. Наши все радовались, поднадоел он песнями своими. Оформили бумаги, вернули одежду, и повели на встречу со бывшими его людьми. Оружие его и доспехи пошли в счет уплаты долга за нанесенный ущерб. Святослав таким образом у нас получался человек вольный. Захочет, в крепостные запишется, захочет — дальше с сыном пойдет. Не хотелось мужика неволить, хороший он человек, пусть сам решает.

Встреча с людьми у Святослава вышла бурная. Народ откровенно радовался, да с уважением в ноги кланялся. Мол, довел до нового места, как и обещал, и даже больше — вон как жизнь наладилась. Ладимир толкнул речь. Из нее выходило, что храбрый и мужественный Святослав спас всех, но только вот слегка оступился, за что и постигла его кара суровая. Но старался-то он за общество все, и теперь они ему благодарны, выходит, практически за всех он отсидел, грудью своей народ свой прикрыл. Я от такого аж присел. По речи Ладимира получается, что посадил я по статье уголовной политического заключенного, борца за народное счастье и вообще, хорошего человека. Процесс-то закрытый был, особо никто подробностей не знает. И я тут таким злюкой вышел, который хорошего человека, но малость запутавшегося, практически, под монастырь подвел. Вон народ как смотреть на меня начал, недобро. Святослав, к чести, речь ответную по другому построил. Сказал что сам перегнул палку, и правильно сделали, что его посадили, было время подумать над своим поведением, да осознать вину. Вину он свою видел в том, что вместо переговоров окрысился на нас сразу, да нормальных людей не разглядел, через пелену черную, которой взор его затянут был. Народ на меня посмотрел уже умиротворенно, спокойно, простили. Бывший ЗК добавил, что Закон суров, но это Закон, и лучше по нему жить, чем без него, и призвал чтить Уголовный кодекс. Дисциплина после его речи, кстати, поднялась, люди как-то ответственней стали, что ли.

А дальнейшие события были забавные. Я предложил Святославу судьбу свою решать самому, как быть и как жить дальше. Тот кивнул, и спросил насчет ЗАГСа. Я думал он за паспортом, в граждане оформляться. Оказалось — заявление подать. У меня челюсть с хрустом рухнула на землю. Лис еще, гад такой, вернул мне мою подколку:

— Ты бы это, челюсть бы подобрал, что ли, — и лыбится, гад.

Я подобрал, осмотрел родственников. Все лыбятся, одна Агна красная, как свекла. Понятно. Тюремный роман, значит у них. А я все думаю, чего только она ему еду носит, да одежду стирает с бельем. Она же ему про ЗАГС и рассказала, в тайне от меня. Остальные, видать, или сообразили, или догадывались, один я как белка в колесе крутился, ничего не подозревал. И супруга тоже хороша, ничего не сказала. Погрозил шутейно Зоряне кулаком, та с усмешкой пожала плечами. Мол, жизнь-то идет, чего ты хотел? Повел Святослава оформлять паспорт. По нашим Законам если вольный или вольная замуж возьмет кого из другого сословия, тот гражданином становится. Я надеюсь, такой проблемы тут не будет, и все будут счастливы. Выбор Святослава я понимал, Агна у нас бойкая, с мягким характером, жалостливая, ему сейчас только такая и нужна после всего пережитого.

Свадьба была через пару недель, да на улице. Не помещались мы уже в актовом зале. Со стороны Святослава были вояки его, с семьями, сын, да Ладимир. Ну и мы всем родом, и Лисом в нагрузку. Пока платье сшили, пока подарков наделали, как раз две недели прошло. Фамилию мужа Агна брать наотрез отказалась, пришлось писать двойную. Теперь у нас она и дети ее Игнатьевы-Большие, как и Держислав со Святославом. Он решил так показать серьезность намерений. Святослав тоже удивлялся всему у нас, но Агна ему рассказывала и показывала, да подробно все, поэтому фотоальбом в подарок на свадьбу его не сильно удивил, видел уже он фотки у нас, да и паспорте его была.

После свадьбы начался сев. Провели отдельный, очень серьезный инструктаж на момент "не орать, богов не звать, в лес не бежать, ничего не бояться, под колеса не лезть". И вывели на пахоту трактора. Народ прозрел окончательно, шепотки про колдовство пошли. Заставлял их в качестве работы кормить трактор дровами — вроде полегчало. Ведь если зверь, хоть и железный, с руки у тебя ест да пьет, воду они тоже лили, значит, не такой страшный это зверь. Навроде коня, только из железа. Тот тоже копытом может двинуть, ну а этот — колесами. На тракторах работали Буревой и Обеслав, я занимался новым для себя делом. Медициной.

Разговоры о моровом поветрии запали в душу сильно, не хотелось бы таких событий у нас. Гигиена поддерживалась драконовскими методами, нормы питания и одежды, системы отопления не давали ослабить организм. Но если грипп вот такой придет, как на Ладогу, тогда что делать? А делать я хотел микроскоп. А как по другому исследовать действие различных веществ на бактерии и микробы? Сидел да линзы шлифовал, да параллельно читал лекцию нашим фельдшерам. Из наиболее осуществимых проектов фармацевтики, не считая трав, я видел йод, он вроде в водорослях есть, да в капусте морской, в мое время так говорили. А вот на будущее — нужны антибиотики. Для них — плесень. А еще — мыши, или другие мелкие зверушки, для опытов. Об этом и рассказывал девчонкам. Те записывали, серьезно к делу относились, да еще и рассказов наслушались о прошедшей эпидемии. Хорошим это стимулом оказалось, крепко за дело взялись.

Микроскоп получился. Не с первого раза, но разглядеть в него в капле воды мелких животных передвигающихся было можно, правда, без особых подробностей. Теперь дело только за качеством материалов — линз, винтов, да зеркал. Первый микроскоп поставили в фельдшерском пункте, да показывали всем приходящим на медосмотр. Удивленные люди наблюдали за тем, как Смеяна берет каплю озерной воды, капает на предметное стеклышко, смотрели на кишащую жизнь в ней под микроскопом, и начинали чесать репу. По Москве прокатился бум чистоты. Ощущение было, что вылизали даже стены в бараках. Под требования чистоты народ требовал воды — пришлось в бараки проводить водопровод да ставить фильтры. Слава Перуну, сырую воду хоть теперь не пьют, да гадят строго в отведенных местах.

А вот с плесенью дело не шло. Девчонки какую только не выращивали в бульоне, Буревой как не пытался извлечь лекарство, пенициллин вроде его называли, но ничего пока не получалось. Вытяжки и растворы не оказывали эффекта на микробов в воде, а те что оказывали — убивали полевых мышей, которых мы для опытов наловили. Мои чуть бунт не подняли, мол, бесполезно все, но я отправлял их слушать рассказы крепостных, к Лису, про Ладогу ополовиненную слушать, и народ молча принимался за дело. Никому не хотелось хоронить близких, или сжигать их на костре. Я помочь тоже ничем не мог — знал только анекдот исторический, как плесень ту мужик из Британии в США на собственном пальто привез, весь зеленый приехал.

Лето пролетело быстро. Рыбацкий баркас, под управлением сначала Обеслава и Юрки, потом Юрки и Толика чуть не через день ходил на ловлю, надо сделать большие запасы, да и на текущее потребление много уходило. Наши-то погреба и амбары пустели на глазах, много на семена ушло да и питается куча людей. Под конец августа пришлось весь подножный корм в окрестностях собрать. Голода не было, но ожидаемый дефицит случился, правда, не долго и не такой сильный. Рыба нас сильно выручала.

Животина росла, плодилась и размножалась, даже коровы. Коней на пашню мы не использовали, а вот в патруль они хорошо пошли, удобно с ними. Владельцы лошадей против ничего не имели, им компенсация положена, да кормежка у коня бесплатная. Кролики плодились, овцы, птица — мы даже начали потихоньку мясо запасать. Яйца шли на яичный порошок, его закатывали в банки, на будущее. Но в основном на цыплят да гусят — хотелось больше живности.

Наконец-то выстроилась наша система управления хозяйством. Теперь я был государь России, люди так прозвали, у меня был глава правительства, Святослав. Его на должность поставили потому, что у него авторитет немалый среди крепостных, да и умел дядька управляться с большими кучами народа, я так не мог. Теперь я ему задачу ставил, он — Ладимиру ее растолковывал. Ладимир занимался крепостными, вроде как министр труда. Лис числился министром торговли и иностранных дел. Пока ни того, ни другого нет, но и министр наш не сильно соображает в нашем хозяйстве. Буревой — министр строительства, запасов и глава муниципалитета, у него Леда в подчинении, вроде помощницы и министра финансов в одном лице. Кукша — министр обороны, а ему в помощь Святослав, по совместительству. Бывшему ЗК, кстати, военную нагрузку чуть не насильно впихнули, после пережитого что-то сломалось в дядьке, тянуло на спокойную работу, без смертей. Его вояк, кстати, тоже. Агна — по ткацкой части, моя супруга прочно заняла должность главы юридической службы и отдела образования. На ней Законы, детсад, школа, учебные материалы и прочее. Обеслав у нас самый главный механик в государстве, стало быть министр промышленности. Остальные дети, правда, Игнатьевых-детей почти не осталось, самому младшему десять лет, на подмоге, они грамотные, а у нас с этим туго. Вроде пока все работало.

В середине лета у нас образовалась еще одна пара — Лис повел Леду в ЗАГС. С первого комплимента, на второй день его появления у нас, между ними началась сначала пикировка, потом — нечто большее, а потом он и за бланком заявления пришел. По его словам, после зимы в горячке, решил он прочно с семьей осесть. А то, говорит, помер бы — и поминай как звали, что был человек, что не было. Мы бланк выдали, Леду нарядили, она тоже уже намаялась одна-одинешенька, да и сыграли свадьбу. Все радовались, только Кукшу чуть подпортил настроение своей печальной мордой.

Он все переживал за свою любимую, не мог успокоиться. И впрямь засада — не известно ничего о судьбе Торира и Сигни, где они, живы ли, не принесли ли мор к себе домой. Страшно это — неизвестность. Я после свадьбы оставил в стороне свои принципы, взял пару бутылок настойки, и напоил Кукшу до полного изумления. Парень сначала держался, держался, потом вывалил на меня все, что на душе накипело. Позвал в помощь тяжелую артиллерию — Святослава и Лиса. Мужики тоже поднакачались, Кукша рыдать начал, но пьяный "базар" начал приходить в конструктивное русло. Лис и Святослав были местными и достаточно умудренные житейским опытом, они рассказали пасынку десятки, если не сотни историй о тех, кто возвращался тогда, когда уже никто не ждал. Возвращались, сбежав с галер на юге, из рабства в Скандинавии, возвращались вплавь, пешком, на конях, лодках, плотах, санях, в одиночку и в толпе таких же "возвращенцев", с кучей награбленного и с дыркой в суме, полуживые и сытые, через месяц и через пять лет, но возвращались домой. Кукша вырубился, мы тоже недолго задержались за столом после этого. Супруга меня даже не пилила — все понимала, и за сына тоже переживала. Два дня Кукша отходил от попойки, на третий уже был как огурчик — зеленый и в пупырышках. Отработал на общественных работах три дня, за пьянство, Закон никто не отменял, и вернулся в строй. Рассказы мужиков ему помогли — в глазах помимо стали плескалась надежда, надежда на встречу со своей возлюбленной. Город вернулся к обычной жизни. Обычной для нас, и удивительной и странной для остальных...

Лис и Святослав освоили винтовки, да тренировались со всеми нами. Реакция была, как у Торира. Радость, задумчивость, печаль — теперь силушку богатырскую особо не покажешь, мигом пулями набьют, навроде подушки для иголок. Пулемет, кстати, до ума довели, два штуки у нас теперь. А так дела с прогрессом были полный швах...

Почему раньше чуть не три раза в месяц у нас появлялись новинки? Из-за дефицита рабочих рук да нехватки сил на все. А если в такой ситуации вместо пяти-десяти "человеческих" сил пригнать почти сто пятьдесят человек здоровых мужиков да крепких юношей? Избыток рабочих рук сыграл дурную шутку. Зачем придумывать что-то новое, если можно команду рабочую послать, а те все сделают? Но рабочая команда — это силы на управление ей, администрирование, так сказать, содержание, решение бытовых вопросов. Вот и получается, что вместо того, чтобы двигать науку, занимались мы в основном вопросами управления и решения конфликтов. Раньше чтобы бревна доставить с лесоповала пришлось целую системы погрузки-разрузки, перевалки на плотах делать, а теперь мужики половину блоков да приспособ выкинули, руками прекрасно справляются. Раньше мы искали нужные стали, делали механизмы, приспособления, а теперь в основном только простейшие инструменты — пилы, топоры, домкраты, лопаты. А как иначе? Доверить сложную технику, например, трактор, кроме нас, Игнатьевых, некому. Не дорос еще народ до такого. А вот десятку человек выдать топоры да лопаты — и вот тебе пожалуйста результат. Таким вот образом мы просели в технологиях, регресс у нас наступил...

Но самое интересное, у нас образовался избыток рабочих рук! Особенно по женской части. Ткацкие станки с приводом от парового двигателя прекрасно переваривали многократно возросший объем сосновой кудели. Куда девать и чем занять крепостных барышень — мы не знали. Ну не посылать же их глину копать да лес валить! Пока лето, они на сборах ягод, корешков, грибов и прочих даров леса, а осень придет? Буревой с Обеславом закончили насадку для сбора урожая на большой трактор, зерно соберем. Овощи они соберут, консервы сделают, а дальше?

Да и мужики у нас как бы "лишние". Лесоповалы все уже пустые стоят, что засеяно, что на следующий год приготовлено. Мы пять плотов сделали для лесосплава, да ход поменяли рыбацкому судну на более низкие обороты. Оно тянуло эти плоты-баржи — эффективность труда возросла, и мужики остались не у дел. Послали на глину — делают кирпичи да руду моют, известняк жгут. А по зиме чем им заниматься? Дома сидеть? Тоже не дело...

Совещание собрал по этому поводу Буревой. За нашим столом народу прибавилось, Лис и Святослав теперь живо участвовали в решении насущных вопросов. Ладимир же больше занимался крепостными, на принятие глобальных решений влияния оказывал мало, и потому к совещаниям мы его привлекали редко..

— Мужики наши хорошо отработали, леса у нас теперь куча в крепости, да и на лесоповалах чуть не в два раза больше осталось. Рыбой Юра занимается, урожай еще не поспел, сейчас глиной занимаются да известью, но скоро останутся без работы, — констатировал дед, — нам просто хранить негде будет то, что они нанесут.

— Без работы их оставлять нельзя, кормить станем просто так — на шею сядут, и ножки свесят, — я на бумаге рисовал схемы и пытался наиболее рационально распределить ресурсы.

— Верно, не дело это, — чуть не хором ответили новенькие, Лис со Станиславом.

— Значит, надо начинать строиться в камне, — Буревой полез за планом застройки, — да ремесленные бараки ставить.

Лис со Станиславом с интересом разглядывали план застройки, задавали много вопросов, причем толковых. Разъяснили мысль — первая крепость жилая, вторая — пока производственная и для хранения. Стены — еще слой бревен, между ними утрамбованная земля со щебнем, обильно сдобренная глиной, поверх нее — кирпичи, причем внутренняя стенка тоже становится каменная, как и та, что разделяет крепости. Ворота меняем на другие, причем добавляется решетка. Бараки стандартные, кроме металлоплавильных — они у нас будут железные, как ангары в мое время. Мы просто с дедом прикинули, разбирать и собирать на новом месте доменную печь — удовольствие то еще. Особенно если ее из камня строить, как та, что у нас сейчас. А вот нечто подобное быстровозводимой конструкции из моего времени позволит ускорить этот процесс. Да еще и фундамент из глинянно-известковых блоков с укреплением арматурой. Надо переехать — верхнюю часть печки разобрал, блоки раскрутил, вынул, и перенес на новом месте, трактором. Нагрузка-то на печь практически статическая, вибраций нет, блоки разрушаться вроде не должны. Народ идею поддержал, вроде все верно посчитали, а я себе пометку сделал — надо изобретать вибростенд.

Вопрос оставался только с канализацией. Она у нас предполагалась местная, с уборкой "продукта" из ямы, что возле барака трактором. Святослав спросил, почему не стали делать так, как с водопроводом. Дед на пальцах рассказал, что запахи, которые источает "продукт" таковы, что мы тут просто жить не сможем. Значит, надо выносить отстойники и сушилки дальше, а сколько это работы? Кирпичей? Труб? Вот и обходились пока так, да и впредь, наверно, будем, пока не придумаем нормальное решение, или народу у нас еще больше не станет. Короба-то мы заложили для канализации, потом только трубы кинуть да соединить. Я добавил про микробов, и угрозу здоровью — все вопросы сразу отпали.

Совещание приняло решение — строим для начала каменную стену вокруг крепости. Во-первых, там работ по камню чуть не меньше чем по дереву и земле. Во-вторых, с работой этой мужики справятся. А это немаловажный фактор. Сейчас наши крепостные выполняют работу с постановками задачи а-ля "бери больше, кидай дальше". Причем проблема даже для этого приходится привлекать человека, знакомого с нашей системой счета и мерами измерения. Поручили мы мужикам сделать лотки для кирпичей, формочки из досок — сделали быстро, только вот размеры у кирпичей получились плюс-минус десять сантиметров. На вопрос почему, народ пожал плечами — а какая разница? Чуть больше, чуть меньше — все едино. И так со всем. Больше — так отбей, меньше — два положи, не входит — стамесочкой поправь, неплотно стоит — щепку подложи. И как им доверить что-то серьезнее сарая?

На первое время с работой для мужиков определились. Слово взял Лис. Сначала рассказал, как они Ладогу строили, он в этом непосредственное участие принимал. А потом он задал вопрос. А торговать да с другими людьми взаимодействовать мы вообще собираемся? А где они лодки ставить будут? А где пристань торговая? А наши суда тоже так и будем трактором на берег вытаскивать постоянно? А заводь наша вообще поместит хоть сколько серьезные суда по глубине? А если народу прирастет, лет через десять-пятнадцать? А строить мы суда будем? Торговля-то тут по водным путям, а значит нужны корабли и лодки. Строить их, собирая каждый раз стапели временные? А не охренеем ли мы от такой работы? А если шторм на озере — куда кораблям спрятаться? Бухта-то неудобная, заводь наша, и маленькая...

Все с уважением посмотрели на Лиса. Мужик дело говорил, надо не только о текущем моменте думать, но и на перспективу. А значит — строить пирсы, расширять заводь, продумать как разгружать суда, как их к пристани ставить, как от штормов спасаться, как вообще работу организовать круглогодичную? Совещание продолжилось с новой силой. Пока у нас два решения проблемы — временные сооружения из дерева, вроде как на Ладоге, или более капитальные, из камня. И заводь расширить, да с тем учетом, что лес таскать плотами мы продолжаем. Народ спорил, Юка в процесс включился, Обеслав, Кукша, обозначивший проблемы безопасности. Если открытая гавань будет, не будет стен крепостных — то надо как-то ее защищать от врагов. А как? Форт выносной делать? Или еще что? Спорили про ресурсы, про то, хватит ли сил, что да как надо делать. Я же несколько от разговоров, сидел, считал, прикидывал.

— Я вот что тут подумал, — я начал рисовать на чистом листе, — надо нам еще третью крепость обозначить, потом еще пять вот так, потом еще три тут.

Народ смотрел на рисунок. Заводь на нем окружена кольцом стен, получилось по три на каждую сторону, это около километра по каждой грани.

-Потом вынимаем грунт вот из этого пространства, вдоль крепостей делаем пирсы причальные, вот тут — сухие доки, в крепостях на противоположной стороне.

— Что сухое? — Лис не понял.

— Ну сделаем ворота специальные, в них лодка заходит, их закрываем, да и воду откачиваем. Лодка постепенно опускается, мы подкладываем под нее подпорки, да обслуживаем. А если построить надо — на подпорках строим, а потом воду запускаем, чтобы не тягать туда-сюда.

— Как хитро придумано! — Лис был в экстазе, душа человека, построившего своей волей Ладогу в ее современном виде, радовалась масштабам и красотой будущего города, торговая же часть души ликовала от получаемых возможностей.

— Значит, по нашей стороне будет стоянка для больших лодок. Для малых — в глубине гавани, по восточной стороне. По противоположной стороне также сделаем, но вот эта крепость, которая в глубине, будет у нас судовой верфью, с доками теми сухими, оставшиеся два — пусть будут тоже торговые, с пристанями.

— А если военные лодки у нас будут? — Кукша, министр обороны, все думал о безопасности.

— Во! Точно! Забыл! На противоположной стороне будет у нас одна крепость, ближе к озеру которая, военная, с причалами для боевых лодок. Или обе для них сделать? Посмотрим, короче. Может, под рыбозавод да лес отдадим. Теперь дальше. Вдоль всех крепостей, по береговой линии будет дорога, перед стеной. Метров... — я прикинул, вспомнил видимые мною в будущем города портовые, по телевизору в основном, пробки в них вдоль набережной, — Пусть будет метров двадцать. Из камня тоже делать надо. Вот такая вот получается у нас застройка. В гавани буйки разместим, ну, плавающие такие штуки, чтобы путь отметить для судов разных. Мелкие — ближе к центру пусть ходят, крупные — вдоль берега. И выходить вот так, по кругу. Можем, кстати, одну крепость напротив сделать погрузочную, на нашей стороне разгрузка, на той — погрузка. Под погрузкой они все равно наверно меньше стоят.

— Да как бы не больше, товар найти надо, доставить, погрузить... — Лис разглядывал схему.

— Н-да, тогда надо все-таки тут ее оставлять, — я черкал на листе карандашом, — встал к пристани, разгрузился, погрузился, умчался.

— А сколько тех пристаней будет? Какой ширины? Сколько кораблей за раз в длину поместится? — посыпались вопросы.

Собрали на скорую руку данные по кораблям от Лиса и Святослава, сформировали список. Расписали длины, осадки, ширину, какие паруса бывают. Я прикидывал на самый большой из здесь используемых кораблей, с запасом. Получилось, что глубина нашей гавани должна быть под восемь метров, для одного судна место для стоянки с запасом — площадка шестьдесят на двадцать метров. Делать пирсы от берега, да ставить их вдоль? Или один здоровый пирс, а в нем кармашки для кораблей? Сели считать в каком случае больше кораблей вместим на километровой гавани. И так и так получалось около пятидесяти больших кораблей, и небольшое пространство оставалось.

— Да тут столько и не плавает, — заявил Лис, — в лучший год десятка четыре одновременно были. И как они веслами будут тут махать? И как потом по пирсу этому твоему товар перевозить? Да и меньше лодки-то в основном...

— Железная дорога небольшая будет, потом про нее расскажу, на паровом ходе, краны подъемные, на нем же, да типа вагончиков или платформ, — я набрасывал кривоватые рисунки, — два пути по пирсу, пришел, заплатил, тебя разгрузили, собрал товар на складе — загрузили. Кран тоже передвижной, с упорами делать надо. Если лодки меньше — по три запихнем вдоль одного пирса. А веслами нефиг махать — буксир на то есть, паровой опять же, у нас тут огрызок есть в углу гавани, там они стоять будут. Да и стоять непрерывно не будут — только под разгрузку и погрузку. А так пусть на рейде стоят, вот тут.

Схема порта покрывалась значками, линиями. Прочитал лекцию про железную дорогу, буксиры малые, но с ходом сильным, краны, как я себе это все представлял.

— Земля под крепостью выше чем озеро, — Юрка задумчиво водил пальцами по схеме.

— Шторма могут быть, защита нужна, — Святослав откинулся на стуле.

— Если пирсы те сделаем, то впотьмах или при тумане народ биться будет, — Лис закрашивал небольшой прямоугольник карандашом.

— Склады где будут надо подумать, — Буревой дорисовывал стены крепостей.

— А сколько работы-то предстоит? — подал голос Обеслав, — что нужно делать-то?

Все притихли, посмотрели на меня.

— А теперь, как верно заметил Обеслав, перейдем к грустному. Нам нужна гавань в восемь метров глубиной и квадратный километр площадью. Ладно, пусть будет четыре-пять метров глубиной.

Лис и Станислав скисли, плохо у них с нашими единицами.

— Четыре миллиона кубометров земли, — ахнул Буревой.

— Чего??? — новенькие уставились на него.

— Он говорит, что надо вынуть тысячу тысяч вот таких вот кубиков из земли, — я встал из-за стола, и из подручных материалов обозначил кубометр, — и так четыре раза. Плюс по длине у нас получается пирсы и дорога, три километра периметр, да пирсов длиной сто двадцать метров...

Я углубился в расчеты. Лис и Станислав, если бы были крещенными, наверно за крестики бы схватились от такого количества незнакомых слов, да креститься начали. Ну или на костер потащили, это если католики. Сплошное колдунство. А мои ничего, привыкли уже.

— Получается, камней или кирпичей на дорогу и пирсы, если они восемь метров, да еще и фундамент, плюс два считай, округленно, то надо где-то взять и уложить пятьсот тысяч кубометров камней. Вот таких куч камней надо пятьсот тысяч, пять сотен раз по тысяче штук.

— ...ть! — Буревой.

— ....ц! — Кукша, и получил по губам, нечего материться.

— .... .... .... !!! — Станислав высказал свое мнение.

— ...! ...! — Лис был не так многословен.

— И это мы еще не посчитали металл, — я наслаждался выражением лиц моих друзей и родственников.

— Не доживем, — Юрка подытожил наши расчеты.

— Да еще и крепость наша, — Обеслав на краешке листа начал черкать, — и постройки, и ремесло, и дома...

Я посмотрел на народ за столом. Все приуныли, фантазии и "хотелки" уперлись в наличные ресурсы, то, что замечательно выглядело на клочке бумаги превращалось в недостижимую мечту. Мужики загрустили.

— Так! Чего носы повесили! Дальше думать надо! А ну давай считать! Землекоп за день достанет кубометр, сколько он так работать сможет в году?

— Лето, да по половине осени и весны, — Лис подал голос, — мы так строили.

— Значит, землекоп за год сделает сто пятьдесят кубов, наших восемьдесят-сто мужиков взрослых — двенадцать тысяч. По земле получается сто лет. Не дело? Не дело... Буревой, насадку на мощный трактор надо, чтобы землю копала, да пути подъездные и тележки. Нам на то месяца три придется потратить, чтобы на два трактора сделать. Каждую если на четверть куба сделать, да чтобы за пять минут вынимала и в тележку бросала, сколько в день получится?

— За восемь часов, да с перерывом, четыре-пять в работе, — дед бойко считал прямо на схеме, — не-е-е, четверть никак.

Буревой откинулся:

— Трактор перевернется. Восьмушку надо. Если восьмушку, то под десять кубов можно. За день, один трактор. Но тогда же весь год можно рыть, он-то железный! За год под три тысячи получается. Десяток тракторов...

— Экскаватор это уже получится, — я подсказал деду новое слово.

— Ага, ими. Так вот, получится тридцать тысяч за год. Тридцать лет — и готово.

— Срок снизили втрое. Сделаем с подпорками, без колес, да с противовесами, на рельсах — сможем и по половине куба за раз вынимать. Значит — пятнадцать лет...

Народ зашевелился. Пятнадцать лет — срок нормальный, застать окончание строительства вполне реально.

— По камням — отбойный молоток, рельсы до мест, где их брать будем, да такой же экскаватор. Десяток сделаем — семь лет потратим, и готово. Удвоим силу у тракторов — за десять все про все управимся.

— А крепость? — Лис вынырнул из мрачный мыслей.

— А крепость тогда тоже переделаем. Крылья вот эти, которые по бокам гавани будут, их под склады и ремесло отдадим. А в тех пяти, которые к полю Перуновому вплотную подойдут — будем дома ставить, каменные, и администрацию.

— А наши теперешние как? — Святослав уже обжился в доме Агны, и переживал за родной очаг.

— А наши пусть стоят, пока. Пять крепостей, одна полностью под ремесло, одна — под животину, — я широко размахнулся, не порваться бы, — одна под склады...

— Много под склады.

— Да и хрен с ним — три под заселение! Домов там будет под триста штук, под две тысячи человек! Ну, если по четыре ребенка будет в семье.

— Обычно больше, — подал голос Буревой.

— Значит — еще больше народу будет! Ну или домов поменьше сделаем, нам еще всякие управы делать, да прочие строения полезные. Площадь нужна. Красная! И Кремль, с часами! — я ходил по комнате, размахивал руками, народ тоже распалялся.

— Где поля делать будем? Можно руду прямо на болоте выплавлять... Под воинов место надо... Стены внутренние можно не делать... Шторма могут случиться...

— От штормов — я резким движением начертил у входа в будущую гавань две вложенные друг в друга буквы "V", — волнорезы, они же для входа в гавань будут. Казармы для военных — там где и договорились! Внутренние стены — нафик, и так тесно! Руду пока тут плавить будем, поля — на юг тянуть будем. Водопровод — по-другому сделаем, канализация вот так пойдет! Электростанция..., ладно, это потом. Потом — поле Перуново обстроим, вот такими же квадратами, самая большая площадь будет наша!...

Я распалялся, народ сначала кивал, потом поддакивал, потом покрикивать начал "Да. Да! Да!!"

— Театр сделаем, большой, с конями наверху! Музей организуем! Заводы поставим! Фабрики!! Башню телевизионную!!! Так, это тоже потом... Быть Москве каменной!!! Ура!!!

— Ура-а-а!!! — подхватили мои, вскочили с мест.

— Уу-у-у-урргггаааа!!! — добавили крика Лис и Святослав, последний схватился за то место, где меч был, вроде как выхватить, да вверх его поднять, опомнился, поднял кулак.

— Ура-а-а-а! — разнеслось на всю деревню.

— Чего орете, спят все уже, Вовку разбудите, вас аж на улице слышно — в дверях стояла моя супруга, закутавшись в одеяло.

— Золотце мое, мы не специально! Просто... просто...

— Город строим, — отрезал дед, — каменный.

— Завтра построите, каменотесы громкоголосые, — пожурила нас жена, и вышла.

Мы заржали. Настроение было потрясающее — давно такого не было. Большое дело задумали! Виданное ли дело, города строить, да еще и такие!

На улице, когда все расходились, дед подошел ко мне:

— Такое дело... Город, да из камня... Вытянем ли? Жилы не надорвем? Людей хватит?

— Я, Буревой, тебя когда в первый раз увидел, ты через дырку в штанах задницу чесал, а не бороду на лице холенном, как сейчас, — дед улыбнулся, вспоминая начало нашего знакомства, — нас тогда пятнадцать было. Теперь нас больше двухсот, за семь лет в тринадцать раз больше народу стало. Из трех ваших избушек крепость встала. Из горстки картошки — поля километровые. Из молотка каменного — трактор образовался. Помнишь это все? А теперь экстраполируй...

— Ругаешься, — шутейно всплеснул руками дед.

— Не, просто график сделай. Я тебя научу, — я в потемках на стене пальцем рисовал график, — вот сколько нас было, вот сколько стало, вот семь лет. Еще семь прибавь — тысячи людей встанут, порты и заводы.

— Эх-х-х, дожить бы, — дед мечтательно закатил глаза.

— Доживешь, какие твои годы! Или ты уже на пенсию собрался? А? Будешь в парке сидеть, да правнуков нянчить, да в цирк их водить! Я тебе запрещаю ранее от нас в Ирий твой собираться, понял! — я в шутку погрозил дед пальцем.

— Да понял, понял, тока не бей! — дед со смехом выставил руки перед собой.

— То-то же! Смотри у меня! — я тоже засмеялся.

Так, со смехом, мы и направились по домам. Нам еще предстоит крепостным рассказать о нашей задумке. Да надо так все представить, чтобы они не разбежались все, от объема работ. А то узнают — и деру по лесам, лови их потом.

Презентацию для крепостных перенесли на две недели. Ровно столько потребовалось Веселине и Вере, чтобы сделать красивый макет будущего города — люди должны наглядно видеть, что они делают. Так что в макете плавали лодочки, стояли аккуратные домики, другие строения, заводы и даже военная крепость. Конечно, все будет не совсем так, надо еще спроектировать. Но пусть видят, зачем они жилы рвут. Один домик сделали разборной, вроде как для куклы Барби в мое время. Раскрываешь его — а там комнаты, мебель, занавесочки на окнах, и зеленая травинка, обозначающая фикус. Лепота!

Испытали будущую презентацию на Ладимире. Тот впал в экстаз, прострацию, панику, печаль, грусть, радость, опять экстаз. Именно в таком порядке. Рассказали крепостному деду обо всем, показали домик, как лодочки подходить будут, как их буксиры забирать и ставить будут, как по дорогам трактора ездить начнут, или машинки, чем черт не шутит? Ладимир по мере рассказа охреневал, но под конец и я опять распалился, и он тоже разорался, идеи двигал. Опять нас разогнала супруга, Вовку мы таки разбудили.

Аналогично прошла и презентация для крепостных. Начал я, продолжил Ладимир, потом опять я, другие подключились, потом опять я, разорался, как обычно, народ, стоящий по началу напряженно, воспрял, потом крики пошли, потом все сильнее. Орала уже вся крепость, даже моя супругу. Вовка мелкий орал "У-ла!" и махал ручонками у нее на руках. А потом мы сняли тряпицы с макета, и народ начал по одному подходить смотреть. Макет вызывал восхищение. Люди прикасались кончиками пальцев к будущим домам, порту, брали лодки в ладошки, удивляясь тонкой работе. В Москве, пока еще не белокаменной, царило всеобщее воодушевление. Вот что значит цель дать людям! Макет поставили на входе в санитарный блок, они там часто бывают, пусть видя. И табличку сделали сверху, полукругом — "Москва-870". Вот вам и срок, и план. А особо ретивые начали дома себе выбирать, в каком жить! Теперь вечером в бараке кипели нешуточные страсти. Люди спорили, какой из домов удобнее, искали аргументы, отстаивали свою точку зрения, чуть до драк не доходило. Слава Перуну, никто не пострадал да не обиделся, коллектив стал дружнее, объединенный общей целью.

Мы же засели за проект, даже скорее, за архитектурный план. Умещали дома, ремесленные и хозяйственные постройки, портовые сооружения, прикидывали необходимое оборудование и материалы. Наука опять сдвинулась с места — много нам еще надо, чтобы реализовать проект Москвы. Я радовался, Буревой тоже, Ладимир частенько теперь заходил, спрашивал и давал советы.

К концу лета определили порядок работ. Для начала нам надо расширять гавань, а для этого — строить стену на входе в нее, чтобы вода не мешала. Потом углублять фарватеры, нужна машина для рытья дна, потом, в грандиозном котловане строить фундаменты будущих пристаней, пирсов, стен по периметру — основ для дорог. Для этого надо сделать пути подъездные, к каменоломням, для тех — отбойные молотки. Для этого — рубить дрова на паровые двигатели. Дел куча, но направление есть, желание есть, цель есть — что еще нужно для работы? Пузо набитое, чем срам прикрыть, да крыша над головой? А это все и так есть. Дело спорилось...

Первого сентября отметили традиционный День знаний. С поднятием флага, торжественной речью, описанием процесса учебы для новоявленных школьников. Народ относился с пониманием, учиться хотели. Виной всему был тот же макет. Люди-то не дураки, прикинуть могут, сколько труда в такое вложить придется. Вот и спрашивали. Соорудили с дедом кубометр земли, кубометр кирпичей, дров. Лис помог сделать надпись на словенском, его тут знали немного. Надпись гласила о количестве работ, относительно стоящих кубометров. Люди ошарашено смотрели, кто мог читать, рассказывали друг другу. Пошли делегации, на момент того, а не звиздишь ли ты, мил человек, что при нашей жизни все закончим? Устроили показательные соревнования между землекопом и экспериментальным трактором-экскаватором, на время. Рыли одинаковые ямы. Потом землекопов стало два, затем три. На десятке они так сровнялись с производительностью экскаватора на восьмую часть кубометра. А потом лекция, на тему строения и обслуживания экскаватора, его возможностей и поглощаемых им дров и металла. На лекции народ ни хрена не понял, хотя я старался сделать ее максимально доступной. Лекции продолжились, стали еще проще. Потом крепостные начали пробовать работать на экскаваторе. Разбирать, собирать, кормить дровами, смазывать, даже ездить и копать.

Призадумались — знаний людям не хватало, а жить в модном каменной доме очень хотелось. Пошли делегации с требованиями не только учить детей, но и их самих. Организовали вечернюю школу, теперь взрослые по часу-два в день учились читать, писать, считать. Чуть научились все — тут и пришел День Знаний. Рассказал на "линейке" о целях наших и задачах, трудностях и радостях, народ серьезно слушал, кивал головой. Образование в нашей Москве уже начинало цениться. Дети вели себя как и всегда — говорили, шутили, вертелись, за что получали от родителей подзатыльники, и тоже задумывались над моими словами. Я же откровенно радовался такому отношению к учебе.

Почему в мое время такого не было? Ответ прост — цели нет. Явной, достижимой, которую руками пощупать можно. Ну научат тебя читать, писать, физика там, химия. Потом вуз или техникум, вроде как ты с профессией. А зачем все это, если и так кругом всего полно? Магазины завалены, денег много и без образования заработать можно, все уже придумали, сделали, да на полку поставили. А представьте, что пришлось половину, а то и больше, семьи потерять, из-за болезни? Чуть не пару месяцев по морозу за санями плестись, в голоде? Смотреть, как умирают близкие и знакомые люди? Жить в землянке на том же морозе, перебиваясь с древесной коры на воду, да кутаться во все, что под руку попадется, чтобы не околеть? Веточки по всему лесу собирать, чтобы воды из снега сделать? И тут людям, пережившим такое, дают цель. Мечту. И путь к этой цели и мечте — только через знания. Нет ничего тут в магазинах, да и самих их нет. Не придумали еще ничего и не сделали. Все самим делать придется, если хочешь к мечте той хотя бы на шаг приблизится. Вот и проникся народ. Да и наши рассказы о том, как тут все это поднималось да начиналось, тоже в копилку пошли. Если кто не верит в проекты наши — пусть по сторонам посмотрит, да того же Добруша спросит, как мы жили без знаний. Мы — живое свидетельство эффекта от науки, крепость — материальное воплощение. Смотри да спрашивай.

Собрали урожай, добрый получился, продемонстрировали всем по кучкам, как я в свое время, ежедневную порцию еды на год — народ одобрительно зашумел, там чуть не полведра получалось. Сталь и железо, что делали по лету, ушло на консервные банки, вместе с оловом. Стекло на это дело использовать не стали — сено нам еще пригодится. Разве что уже готовые банки в дело пошли. Рыбный баркас шнырял туда-сюда, вываливая в переработку рыбу, которая шла на клей, муку костную для живности, консервы. Болото обнесли — клюква у нас тут очень в ходу, да грибов собрали по всем окрестностям. По провизии мы готовы.

Началась заготовка дров и стройматериалов на весну. Именно тогда, весной, начнется стройка. Точнее — рытье котлована. Видя стремление народа поучаствовать в строительстве в том числе собственного дома, мы решили изменить оплату труда. Оператор трактора получал теперь в больше простого рабочего, при выполнении нормы, как и механик. Системы мотивации были разработаны для каждого. Старались, правда, при этом сохранять некий паритет. Основной упор был на качество выполнения работ и план. Это я настоял — насмотрелся в свое время. Кто должен больше получать — дворник или землекоп? И второго работа-то посложнее, да напряженнее. А у первого — знай себе маши по утру веником. А если у дворника двор как конфетка, человек душу вкладывает, соринки нет, палисадники цветут? А землекоп "под мухой" через день, да роет так, что проще его в той яме прикопать, чем дождаться окончания работ? Как тут оценить труд? Результат-то только у землекопа будет считаемый, а работу дворника никто и не заметит, пока все в порядке? Вот уйдет он, зарастут палисадники сорняками, кучи мусора ветер начнет носить по двору — тогда и вспомнят, и поймут, и подумают, а не мало ли платили-то за работу его? Мы старались этого избежать. Для каждой работы был определен результат, считаемый или не считаемый. И вот по результату тому мы и ставили оклад.

Результат привязан к плану — его нарушать нельзя, даже за перевыполнение — штраф. Почему так? А как иначе? Допустим, есть план на лесоруба, десять бревен. А он двадцать сделал, увлекся. Вроде как и работал человек больше, надо бы оценить. Как бы не так! Топор износился больше — износился. Одежка рабочая, рассчитанная на определенный срок в тряпки превратилась раньше времени — тоже убыток, складов для хранения тех бревен нет, значит, сгниют на земле. Трактор двойную порцию бревен вытянет из леса за раз? Нет. Вторую ходку делать — а ресурс трактора на нее рассчитан? У тракториста свой план, обслуживание, дрова. Десяток раз перегрузил его — и строй заново. И после таких вот подсчетов и получается, что не подвиг это трудовой, а диверсия и саботаж. Можешь больше работать — подойди, скажи. Тебе участок деятельности другой дадут, по силам и возможностям, чтобы максимально труд твой использовать, да не вводить в расход лишний все общество. А на новом участке — и оклад побольше, и работа может поинтереснее. Но план нарушать — нельзя! План — закон, выполнение — долг, перевыполнение — перерасход ресурсов и штраф. Такой вот социализм получается. Планы, к слову сказать, мы периодически перерабатывали, но только по согласованию со всеми, к кому деятельность та могла иметь отношение. Не знаю, долго ли продержится такая система, но пока она себя оправдывала. Крепостным разъясняли ее работу, те находили такое достаточно справедливым, и не возмущались тому, что воспитательница в детском саду получает столько же, сколько и лесоруб. Дети-то здоровы, довольны, накормлены, да присмотрены — какие тут могут быть вопросы?

Осень вступила в свои права, начались дожди. Периодически были окна сухой, нормальной погоды, но потом опять небо затягивала тучами, жизнь в бараках замирала. Зато кипела в учебном корпусе. Там мы учили взрослых, тренировали на тракторе-экскаваторе, Колеса ему сняли, макет ковша сделали учебный, из фанеры, отрабатывали приемы работы. Народу нравилось, развлечений тут не много. Читать они пока не умели, на азбуке застряли, писать даже не брались, счет — только при помощи три-девять, два-семь, семь-сорок и сорок-сороков, старый, словенский еще счет. Образовательная программа двигалась туго из-за возраста участников. У нас вообще все были разделены в школе (под которую барак еще один отдали) на три класса — от пяти до восьми, от восьми до двенадцати, от двенадцати до шестнадцати. В вечерней же школе класса два — до тридцати и после. И если первый хотя бы в Азбуке ориентировался, более старшее поколение с трудом продвигалось по учебной программе. Мозги уже сформированы, забиты нужными вещами да житейским опытом, сложно дается восприятие нового. Святослав, кстати, в той же группе, и тоже туго получается. Если бы не Агна, ходил бы в отстающих. Но молодец мужик — пошел в класс со всеми, не стал себе индивидуального подхода требовать.

Вот в такой обстановке, под мелким противным холодным дождем и застал нас крик часового на стене. За безопасность, кстати, мы почти не переживали, лодки обходили наш городок стороной, людей после мора стало меньше, мы тут наверно самое большое село аж до Ладоги. Но часового по привычке выставляли, как и осуществляли обход территории на трех конях, Кукша с Юркой и Святославом. Две других лошади были кобылами и стояли беременные, пополнение у нас скоро будет. Мы с дедом оставили класс на Обеслава Всебудовича, как его с уважением называли крепостные за его знания, и побежали к крепости. Перегородку, разделяющую вторую крепость уже сняли, пустили на дрова да строительство новых бараков, без стекол и автоматики отопления. На склады пойдут.

— Кого нелегкая принесла под конец октября, — дед ворчал по дороге.

— Добруш! — я крикнул часового на вышке, — чего там?

— Лодка! Хм... средняя! — вот дела, у нас те, что на одного-пять человек малые звались, такие как у данов были — большие, а тут средняя. Интересно, интересно...

Лодка под дождем вела себя вяло, на ней было по четыре весла всего, действительно средняя — ни туда, ни сюда. Лодка двигалась к берегу, вставала, опять чуть шла вперед. Я смотрел на нее в позорную трубу, сквозь капли было видно плохо. Вдруг на лодке началось шевеление, что-то затряслось. Вроде, тряпка какая-то. Чего машут?

— А ну давай снимем защиту с заводи, да посмотрим, что это за гости. Винтовки только взять надо, да мужиков позвать, — народ побежал вооружаться да тянуть нашу плавающую лесопосадку к берегу. Лодка вошла в заводь, с нее спрыгнул мужик.

Торир.

Полезли еще люди. Кнут, Атли, Брунгильда, Ивар, Отар, сын его, их жены. Мы бросились встречать мурманов. Лис и Святослав держались в стороне — Лис хоть знал тут многих, а Святослав не видел никого из них ни разу, не пересекались они. Над бортом показалась светловолосая голова с огромными глазами.

— Сигни!... — крик Кукши огласил окрестности, парень бросил винтовку, щит, побежал по холодной воде, и почти запрыгнул на судно.

— Ну здравствуй, Торир. Чего так долго? — я обнимал седоволосого мурмана.

— А-а-а, не спрашивай, — тот только махнул рукой.

Мы повернулись к лодке — там была трогательная сцена встречи. Кукша стоял в воде, и нежно, как будто боясь, что Сигни сейчас растворится словно мираж, помогал ей спуститься с лодки, понес на руках к нам. Остальные спускались сами, на берег. Кукша не замечая нас понес девушку в крепость. Ну наконец-то, свершилось! Слава Перуну, добрались! А черноволосый где?

— А Ярослав где?

— Нет больше Ярослава, ушел к Хель, — Торир махнул рукой в сторону озера, за моей спиной послышалось всхлипывание.

Я обернулся, Веселина уже тоже прибежала встречать, стояла в метре от меня, глаза от услышанного были полны слез. Я бросился обнимать девчушку, та зарыдала.

— Как получилось? Перехватили вас? Напали? — я гладил Веселину, та залила мне уже всю грудь, и не унималась.

— Нет. Мор. В тот раз через Ладогу пошли. Сигни слегла. Домой пришли — ей худо стало. Потом и мне. Остальные разбежались, чтобы не заболеть. Давен выходить хотел нас, слег. Ярослав только на ногах был. Меня на ноги поставил. Сигни. Давен ушел к Хель. Поставил Ярослав нас на ноги — сам слег. Три дня — и тоже ушел, — Торир снял шлем, рубленными фразами рассказывал про события двух предшествующих лет.

У меня комок в горле, у него тоже, по лицу вижу. Веселина рыдает, я сейчас тоже расплачусь. Народ стоит с опущенными головами, не зная что делать.

— Он в повязке ходил, как у вас были. Да тоже мор его достал. Только и успел нас выходить. Уже больной был. В Хель ушел, арбалет сжимал ваш.

— То я ему подарила, чтобы защититься смог, — снова приступ рыданий у меня на груди, — а его... он...

— Мы его по морю пустили. Да все одно. В Хель дорога. Не в бою ушел, — Торир продолжил тихим голосом.

— Не-е-е, Торир, не в Хель, — я гладил Веселину, с ожесточением посмотрел на Торира, — Не в Хель. В Вальгалу. До последнего бился за товарищей своих, даже с той силой, что глазом видеть не мог! До последнего в строю был! И умер за товарищей своих, а нет на свете больше чести!

Последнее выкрикнул сорвавшимся голосом. Торир развел руками:

— Да. Так. До последнего бился, да себя не сберег. В Валгалле он. Свободный. Я ему свободу еще в походе дал... Чтобы... Веселина...

Мурман отвернулся, я уставился в небо, Веселина всхлипывала у меня на груди.

Новости огрели как оглоблей. Не такую встречу я планировал, ой не такую... Молча все направились в дом. Я поднял Веселину, и понес на руках. Даже приезд Сигни не улучшил общего мрачного настроения. Разместили всех мурманов, крепостные смотрели через открытые ворота крепости на нас, перешептывались. Мы зашли в дом.

Церемонию прощания с Ярославом устроили через три дня. За это время Вера сделала металлическую табличку, мы ей все помогали правильно изобразить Ярослава. Кудрявый парень стоял на фоне лодки и заводи, улыбался, ветер трепал его волосы. Хорошая табличка получилась, правильная. И надпись на ней правильная. Написали мы, что погиб смертью храбрых, до конца выполняя долг перед товарищами, спасая их от болезни, но сам не уберегся. И пусть навеки память о человеке этом золотом останется у предков наших. Который себя не пожалел, и до последнего, пока кровь в жилах на застыла, вытаскивал с того света своих друзей и соратников. Жизнь свою отдал за товарищей своих. Веселина заперлась у себя, кроме Сигни никто к ней не ходил, даже Кукша. Тот был смурной, не знал куда себя приткнуть. Сигни же привезла цветов сушенных из дома, Ярослав Веселине собирал, давно еще. Я боялся, что Веселина на Сигни взъестся, из-за нее ведь тот погиб, по сути, из-за нее и Торира. Но нет, застал их вдвоем у Веселины, сидели на кровати и рыдали, обнявшись. Хороший парень был, добрый и улыбчивый, умный и светлый.

На Перуново поле пошли под первым снегом. Мелкая, противная крупа мела. Пошли мы, мурманы, крепостные за этим наблюдали из крепости, они не знали Ярослава. С дедом прикрутили табличку у основания идола. У подножья языческого символа появилась еще одна надпись, да еще и с шестиконечной иудейской звездой, он же вроде хазарин был. Долгих речей не было, больше стояли да молчали.

— Все запомните, — я тихо промолвил, — и детям своим передайте, и внукам. Про парня хорошего, который в бою с болезнью страшной жизнью своей пожертвовал, но товарищей своих ей не отдал. Сам живота не пожалел — других из-за кромки достал...

— Память о том вечная будут, — эхом добавил Буревой.

Веселина разрыдалась опять.

— Если видишь нас, Ярослав Рубенович, где бы ты ни был, низкий тебе поклон, — я снял шапку и поклонился табличке железной, — да вечная память от нас. И прости, если что не так...

Веселина вырвалась из рук матери и побежала по полю. Я хотел было кинуться за ней, но дед остановил:

— Пусти ее, Серега, пусти. Пусть поплачет, легче станет. Любовь у нее первая, да такая несчастная...

Сигни и Кукша взялись за руки. Торир мял в руках шлем, Брунгильда уже не казалась такой железной, Кнут крутил рукой протез. Снег чуть перестал идти, в проеме между облаками выглянуло солнышко.

— Слышит он нас, да видит, — шепнула Зоряна, — хороший парень был...

— Я думал, у них с Веселиной не сильно заладилось, — по дороге домой все молчали, я только в крепости смог продавить комок в горле и спросить деда.

— Дык любовь, у обоих, а Веселина-то дитя еще, вот и пугалась его, — Зоряна ответила вместо деда, — он ухаживал за ней, красиво... Влюбилась девочка, да только поняла это только в последний раз... той осенью... Вот и подарила арбалет, и сказала ему, что ждать будет. Он расцвел весь...

У супруги глаза на мокром месте, у всех тоже самое.

— Ушел он, зная что любит она его, — Агна прижалась к Святославу.

— Верно, — я махнул рукой.

Мы устроились за столом, помянули хазарина Славика...

Вечером, долго сидеть не стали, часовой окрикнул меня, мол, в ворота кто-то стучит, тихонько. Открыл — там Горшок, с Веселиной на руках.

— Вот... Ваша, вроде? — Горшок был потерян, — Я домой шел, с болота, гляжу — лежит на земле, спит. Прямо так, без ничего. Одета вроде по-нашему, я забрал... Там только бросить все пришлось, палатку да котелок с инструментами...

— Не страшно, Горшок, не страшно.

— Разбудить боюсь, — пожаловался Горшок, — куда несть-то?

— А давай за мной... — отвел парня к дому Леды и Лиса, тот уложил девочку прямо в одежде на кровать, мать накрыла ее одеялом.

Мы вышли из дома.

— Чего так, заболеть можно, околеть, — Горшок был смущен, что для него было, судя по всему, в новинку, — Я ведь это... ну... плохого не хотел... Если что не так...

— Пойдем, Горшок, расскажу я тебе о славном парне, Ярослав его звали. Веселину нашу очень любил, и она его, как выяснилось... Не стало только парня того...

По дороге к актовому залу, где стол мы еще и не разбирали с поминок, рассказывал Горшку про Славика. Выпили, закусили, поговорили. Утром нашел его на Перуновом поле, у идола Перуна. Геолог наш задумчиво рассматривал новую табличку. Потом ушел в лес — палатку забирать да инструмент. В этом году работа его закончена.

За время подготовки к церемонии расспросил Торира о событиях почти прошедших лет. Сидели в актовом зале, с дедом, Кнутом и Атли. По словам мурмана, после того как они нас покинули, у Сигни будто крылья за спиной выросли, все хотела приехать пораньше обратно к Кукше. Ну и понятное дело, бегала по Ладоге, куда они зашли на пару дней перед отплытием в Скандинавию, искала побрякушки к свадьбе. Там и слегла. По приезду домой с больной девушкой на руках Торир заперся с Ярославом, ухаживали за Сигни. Потом и вождь слег. Видя такое, народ от пожилого викинга разбежался — он даже не протестовал, понимал, чем грозит мор. Остались в их селении только самые преданные люди — Кнут, Атли, Ивар, Давен, все, кто с ним пришел. Когда Ярослав поставил на ноги Сигни и его, слег сам. Остальное было известно. У девушки начался "Пинг-понг" — только встала, засуетилась, опять слегла. Торир использовал повязки да кипяченную воду, это ему Ярослав так сказал. Народ, который приходил с Ториром в прошлый раз, пришел к вождю, и после недолгого совещания забрал лодку, и направился на запад, на грабежи. А что делать? Жить-то как-то надо, Торир их отпустил спокойно, не до того было. До середины прошлого лета мурман поддерживал жизнь в постоянно заболевающей дочке. По осени та отошла от болезней, наверно, иммунитет выработался. Собрались все, кто остался возле Торира, сели считать небогатые пожитки, оставшиеся после болезней, и решать, что делать дальше. Год, проведенный без походов, проел в ресурсах дыру, собирать новых людей было уже поздно, а весной никто может и не пойти с Ториром. Вождь рассказал о моем предложении — после недели раздумий люди согласились. Продали по соседям остатки ресурсов, поменяв на еду, рубили по морозу деревья для новой лодки. Маленький коллектив строил ее до этого лета, после чего направился в нашу сторону, даже не заходя на Ладогу. Вот собственно вся история...

— Вот мы и пришли. Примешь? — Торир закончил рассказ, и посмотрел на меня.

— Глупость спрашиваешь, Торир, конечно приму. Вы нам как родные уже стали, — я потягивал отвар, — После церемонии оформим вас в граждан свободных, паспорта сделаем, да определим на участок работы. Людей у нас мало, особенно таких как вы. Надежных и преданных.

— Мы серебра привезли и олова, что достать смогли. Там мало. Не обессудь, — вождь виновато развел руками.

— За олово — спасибо тебе, а то нам на банки консервные не хватает. Свинцом хотели, да он ядовитый, мыши мрут лабораторные, — я прикидывал новый расклад сил, выдавая на автомате кучу непонятных слов мурманам.

Те сидели и не удивлялись, привыкли уже.

— И за серебро тоже, нам на фотолабораторию не хватает, — я вынырнул из своих мыслей, слабо улыбнулся, — потом все покажу, отдыхайте пока.

Разместили мурманов в наших домах, пришлось всем чуть уплотниться, десятка домов не хватало на наши семьи. Рыбаков отселили к Юрке с Ладой, Буревой с Кукшей к нам переехали. Потом его с Сигни поселим, да будем думать, что делать дальше, надо расширяться, в плане жилплощади. Да и структуру руководства надо поменять, с учетом новых людей. Крепостными я их делать не хотел, слишком ценные кадры перебрались к нам, да еще и по моему приглашению.

До конца осени устаканилась новая администрация. У меня в помощниках остался Святослав, с помощником Ладимиром, Буревой остался на должности министра промышленности. Кнут пошел к Лису, они вдвоем заведовали виртуальным портом, морской и торговой деятельностью, внешними сношениями, тоже виртуальными. Кнут причем вроде как по подвижной части, по лодкам, Лис — по стационарной, портам и торговым сооружениям на суше. Кукша стал начальником штаба, Торир — главным военным, как более опытный. Ивар теперь у нас начальник учебного центра по военной науке, как инвалид. Атли же возглавил первое крупное воинское формирование — роту. В нее вошли все свободные граждане, включая женщин. Мурманские барышни были крепкие, топором и копьем владели неплохо, их тоже записали в отряд.

Получилось, что на каждого нашего пришлось по новенькому, или в помощниках, или в начальстве. Специально так делали, для взаимного обмена знаниями и навыками. У вояк особенно хорошо получалось — Торир ставил задачу, учебную или дозорную, Кукша, зная нашу технику и вооружение, Устав, разрабатывал план ее реализации, согласовывал с вождем. Отдельно встал вопрос о наших крепостных. Мурманам было не совсем понятно, кто эти люди и как к ним относится. Терпеливо разъясняли, рассказывали, даже на учебу их в вечернюю школу отправили. Вроде притерлись, подружились даже в некотором роде. Подружились — и начали приставать с вопросами. Основным был один — чего народ гоняет без оружия? Мол, если они не рабы, живут в крепости, чего они ее не учатся защищать? Вопрос был сложный, комплексный. Вооружать винтовками сотню человек не хотелось — мало ли что кому там в голову придет, я их меньше года знаю. Но и мурманы правы — если толпа гоповарваров очередных придет, чего наши крепостные делать будут? Наблюдать за нашим уничтожением? Не дело...

Так появилось ополчение. Его учил Ивар, мужиками командовал Атли. Бабами, которых тоже обучали, руководила Брунгильда, всем своим видом являющая непререкаемый авторитет и силу. Вооружали людей щитами, копьями, топорами, доспехи пока только у командиров. Мечей делать не стали — им еще научиться биться надо, броней ополчение оснащать решили по мере ее наработки. На оружие пускали сталь неплохую, но не булат — сильно долго его делать. В процессе учебы девушки-крепостные выделились в подразделение стрелков-арбалетчиков, строй им держать все таки сложно было, а вот глаз наоборот — наметан. Учитывая что почти все они занимались раньше вышивкой да ткачеством, моторика рук хорошо развита и зоркие они, пока что. Вот Брунгильда и выдвинула мысль вооружить их чем полегче, щиты поменьше сделать, да во второй линии использовать. Винтовки давать не стали — развернули опять производство арбалетов по нашей технологии. На трех человек в строю у нас приходилось две арбалетчицы, есть некоторый перекос у нас в половом составе.

По началу в учебу военную не вмешивался, но со временем пришлось. Тут ведь как, выдали копье, щит, и крутись как хочешь. В смысле, постигай умения, а учитель тебя палкой направит по рукам. Потом в строй тебя поставят, в поход возьмут. Пару походов пройдет, если цел останешься, поймешь, как биться да строй держать. Потому слаженные дружины и ценились, все на практическом опыт постигалось, особенно строй. Видя такое дело, внесли изменения в Устав, да и напрягли Ивара изменить обучение. Тот сперва ругался, потом оценил. Теперь по второй крепости у нас ходил строй, да еще и с песней, строевая подготовка занимала чуть не половину занятий. Кто-то скажет глупость, особенно песни, однако же будет в корне не прав. Строевая подготовка позволят выработать "чувство локтя", на подсознательном уровне взаимодействовать с рядом стоящим товарищем. А песни — дыхалку развивают, особенно когда идешь с нагрузкой. Вот и разносилось теперь над деревней:

Мы не дрогнем в бою

За столицу свою,

Нам родная Москва дорога.

Нерушимой стеной,

Обороной стальной

Разгромим, уничтожим врага.

Песне вторили женские голоса, с суровым басом с жутким акцентом Брунгильды:

Не зря в судьбе алеет знамя.

Не зря на нас надеется страна.

Священные слова 'Москва за нами!'

Запомним мы на долгие года!

Других песен я не вспомнил, или они содержали много анахронизмов. В девятом веке петь про "Броня крепка, и танки наши быстры" я посчитал моветоном. Вот на трактор броню повесим, гусеницы приделаем, тогда можно. Но народ "моими" песнями заинтересовался, стал впитывать еще "творчества". Пришлось напрягать память, выуживать из нее стихи и додумывать то, что выудить не удалось. По деревне пошли переделки всяких советских песен. Ну не про "Джага-джага" же им рассказывать! Забавно было засыпать под приглушенное пение о "Так-так-так!" — говорит пулеметчик, Так-так-так!" — говорит пулемет" доносящиеся из актового зала. Так вот мы и пулемет поименовали, он теперь "Максимом" стал. В песне заменил слова, там немного, осколки германской гранаты теперь стали "От стрелы что в нас даны пускали", пожалуй и все.

Другие песни ходили по крепостным, менее воинственные. Про шумел камыш, про мороз, который не морозит, про соловья, что всю ночь галдел как не в себя. А по утру на работу народ шел, распевая про себя:

Нам нет преград ни в море ни на суше,

Нам не страшны, ни льды, ни облака.

Пламя души своей, знамя страны своей

Мы пронесем через миры и века.

Очень новые песни помогали, народ светился энтузиазмом. А еще они же довели нас до первых предпринимателей. Мужик подошел ко мне, скромный такой, руку заскорузлые, снял шапку и попросил ножик. Даже деньги приготовил, достал веером стопку бумажек. Шапку заставил одеть — зима уже, поинтересовался, зачем ему колюще-режущее. Тот оказался "дудкоделом". Делал разные дудки, свистульки, какие-то флейты. Такого рода вещи пользовались небольшим спросом, скучно и на выпасе, и в перерывах между работами. Из бересты резал, показал пару экземпляров — отлично получается! Но ножик он уже свой сточить успел, а новый взять негде, у нас кузницы общественной нет, и товаром металлическим пока не торгуем. Сел с мужиком, поговорили хорошо, внесли изменения в законодательстве. Оформили ему кредит товарный — наделали кучу всяких ножиков, ножичков, сверл, наждачной бумаги и прочего, чего он попросил, и много того, о чем он даже не знал. В одном из последних пустых бараков отгородили ему место у окошка, светильник поставили, оформили аренду помещения.

В свободное от общих работ время и в воскресенье мужик делал теперь разные музыкальные инструменты, продавал нам и крепостным. Плюс госзаказ на дудки для военных — большой толпой управлять без сигналов сложно, плюс мой заказ, на гитару, пару аккордов-то я знал, как любой нормальный мужик моего времени. Налог был вмененный — то есть плата за аренду его же и включала. Мы тот налог на дрова расписывали, на уборку помещения, тоже нашлась одна барышня желающая подзаработать, да на амортизацию — нам-то когда-то строить бараки заново придется. Леда, главный наш учетчик и бухгалтер, от концепции амортизации малость охренела, но потом вникла, осознала, начала более серьезно к учету подходить. Подбросил ей идею двойного учета, когда-то программу в бухгалтерию писал, пришлось освоить, барышня впала в экстаз, начала развивать самостоятельно это направление. Я ей потом еще про управленческий учет расскажу — вообще прозреет.

Последний барак у нас остался потому, что предпоследний сожгли. Ну не то что прям совсем, так, каморка с печкой выгорела. Уголек ли попал, или еще что случилось, но теперь он стоял с дыркой в стене, и не отапливался. Наши же крепостные теперь еще и гражданской обороной занимались — а то тот бардак, который образовался, пока тушили барак чуть к жертвам человеческим не привел. Учения по тушению пожаров проводили, по действиям в условиях мора, к ним особенно серьезно относились, по оказанию первой помощи. Наводнения и землетрясения трогать не стали. Вроде тут не трясет, и на заливает. Теперь у нас появились в бараках щиты пожарные, с топорами, баграми да ведрами и песком, да аптечки в каждом доме, с отварами, перчатками, масками, йодом, который таки получилось добыть из водорослей под конец осени. Аптечка была эпидемиальная, то есть хранилась до объявления мора. В прочих случаях надо было идти в санитарный блок.

Там — свои изменения. Веселина чуть отошла от своей потери, и присоединилась к моим микробиологам, сосредоточенно искала новые плесени, способы их выварки и прочее. Как она сказала, чтобы никто другой такого как она не пережил. А на стене в фельдшерской появился в рамке портрет. На нем стоял улыбающийся Ярослав, а за им — люди разные, мужчины, женщины, дети. Это Вера по мотивам таблички да наших рассказов сделала, чтобы Веселине приятно было. Парень с портрета смотрел на всех входящих, народ заинтересовался. История жизни хорошего человека, его самоотверженной гибели, дополнилась слухами, и расползлась по Москве. Я даже видел кучки людей, что несли еловые ветви, подражая Веселине, к идолу и табличке на Перуновом поле. Не знаю, живут ли сейчас все эти Гиппократы да Авицены (аптека так называлась моя ближайшая в будущем, вроде, имя какого-то врача), но у нас теперь появился свой символ медицинской работы. Парень, который себя не пожалел, но других от болезни спас. Такие вот дела. Портрету при входе народ чуть кланялся, Ярослав смотрел на людей с улыбкой...

Так вот и подошли к Новому году. Елку вырубать не стали — выкопали с большим куском земли, поставили в яму посреди второй крепости. Нарядили ее, много времени потратили, да и стекла с тканью порядочно ушло, даже мужика-музыканта пришлось к делу привлечь, на основе госзаказа. Крепостные косились на Елку, мы готовили сюрприз, и ничего не рассказывали. Наши готовили подарки, и Новогоднее представление. Я принимал отчет у Горшка:

— Ты на карту все перенес?

— Да, значки поставил, свои, правда, да Веселина помогла, — Горшок чуть запнулся, — вот тут нашел...

Парень долго рассказывал что и где обнаружил в своей "экспедиции", глину, песок, минералы, ручьи и речушки. Со стройматериалами вроде определись, качество глины и песка он указал. Минералы бить на части, что-то в коллекцию, что-то деду на опыты.

— ... Тут земля плохая, болото бывшее, мха много. Земля дымит, никуда не годна, в котелке грел ее, дым идет, да жар, и больше ничего. Вот тут камень интересный...

Земля. Под Москвой. На болоте. Дымит. Нахлынули воспоминания из будущего, репортажи всякие по телевизору:

— А ну-ка давай сюда землю ту, посмотрим на нее.

Горшок удивился, но ничего не сказал, достал тубус фанерный с образцом земли. Мы ему сделали такие вот тубусы, цилиндрические, и попросили буром в разных местах брать образцы. Он специальным сверлом небольшим выбирал образец, и в тубус тот складывал.

— Если я не ошибаюсь — я выбрал кусочек земли посуше, бросил на него уголек из печки.

— ... ... ! Горит! — Горшок был удивлен не меньше меня.

— Торф это, топливо такое, на болоте оно водится. Горит, вроде как хорошо...

— Его вместо дров можно использовать!? Землю!?

— Ага, можно и так. Только исследовать надо. Давай сюда весь образец, с дедом попробуем, посмотрим, что получится.

— Так я в пяти местах брал, везде одно и тоже.

— Вот все и давай, образец только оставь в коллекцию.

Тридцатого числа закончили эксперименты. Буревой задумчиво мял в руках остатки торфа, я сидел над картой:

— Вот так болото то идет, Горшок сказал, там километров десять квадратных будет. Он на половину метра в пяти местах бурил, везде торф. Сколько его — непонятно, может, еще больше.

— Если сушенный, то горит хорошо, жарко, — дед продолжал мять кусок в руках, — на дрова почти вдвое меньше его по массе получается.

Для определения теплоты сгорания топлива мы использовали небольшую металлическую печку, ее прогревали, на ней стоял чан с замерзшей водой. Мы бросали новое топливо, пока только дерево разных пород, и смотрели, сколько льда останется. Дрова мы в окрестностях все попробовали, теперь вот это тоже испытали.

— Но горит по-другому, надо дальше думать. И далеко он...

— Ага, но только он плотнее, в четыре раза, а значит, по объему если брать, то литр торфа в четыре раза более плотный энергетически, ну, по получаемому теплу. И жечь его проще, можно комочками мелкими формовать, наверно.

— Спирта из него не выходит, и дегтя, — дед все также задумчиво мял комочек, рассыпал на бумаге, собирал опять в руку, и мял дальше.

— Зато его много. Смотри, если даже его столько, сколько Горшок нашел, да только на половину метра, то получается... — я быстро посчитал, — На кубометр торфа не надо вырубать четыре больших сосны...

Дед сделал стойку. Вырубки леса под поля, на дрова, были ему ножом по сердцу, а сажать новые деревья он физически не успевал, несмотря на большое количество помощников. Саженцы-то долго растут.

— И значит если мы половину метра снимем на той площади, то получим по теплоте... сорок миллионов сосен, — я закончил расчеты.

— Ну ни хрена ж себе! — дед присел, очумело лупая глазами.

— Если у нас около двухсот-четерехсот деревьев на гектар, а каждое принять за кубометр, по максимуму возьмем, то получим... — я строчил на бумажке, — сто тысяч гектар леса, или тысячу квадратных километров леса. А если слой там больше, например, метр или два, то считай...

— До Новгорода вырубка будет, — подытожил дед, — но нам лес все равно нужен, спирт, стройка, ткань, железо.

— Надо пробовать, особенно по железу-то, но и без этого. Сколько у нас дров город потребляет? Отопление? Паровики? Надо у Леды узнать...

Леда дала цифру. Потребление леса шло на три неравных категории — железо, пятая часть, спирт-ткань, десятая часть, дрова — все остальное.

— Значит, можно не рубить почти четыре пятых леса, — заключил Буревой.

— А с железом — надо подумать, может тоже как уголь древесный его делать, греть с крышкой, да остаток собирать. Надо брать, — я подвел итог нашим посиделкам.

— Дороги туда сколько?

— Два дня пути. Мы так далеко не забирались. Но это по лесу. Если путь проложить, то легче будет.

— Да на тракторе, — дед рассматривал карту, — пяток ручьев, три речки мелких, овраги... Справимся! Тем более, что рядом он железо нашел, в болоте.

Дед ткнул в значок, нанесенный Горшком. Торфяник, по крайней мере та его часть, которую отметил Горшок, граничила с болотом, в начале которого мы брали железную руду. Граница та проходила через скальный выход, вода из болота перетекала на торфяные поля. Вот на стыке Горшок и нашел болотную руду.

— А если мы там и топливо имеем, и железо, надо комбинат ставить, железный, ну, завод большой для выплавки. Если с торфом все получится,

— И как мы его охранять да защищать будем?

— А там есть вообще люди? Горшок не видел?

Мы достали карту, которую я срисовал с форзаца записной книжки, которая с городами была.

— Значит, это треть пути на другое озеро, Святослава спросить надо, он в тех местах крутился...

План в целом созрел. После Нового года отправим людей, дадим им нивелиры, пусть дорогу наметят. Плюс поэкспериментируют с торфом как сырьем для металлургии. Плюс глубину слоя определят. Потом будем окончательное решение принимать. А пока у нас Новый Год.

Вывели вечером тридцать первого числа полевую кухню, столы на улице накрыли, зажгли факелы по периметру. Я держал речь:

— Все вы знаете про Мороза, дед такой в лесу живет, холод напускает. Так вот, в Москве он не бедокурит, а наоборот, подарки раздает, тем кто его не боится. А бояться его нечего, тот дед нам как родной. Встречайте!

— О-хо-хо! — из-за елки Новогодней вышел Буревой и Смеяна в нарядах соответствующих, — Долго мы к вам с внучкой шли, да подарки несли. Внучка моя, Снегурочка, все поторапливала, чтобы к Новому году успеть!

— А что, Новый год сейчас разве? — народ напрягся от вида деда, но держался, послышались крики.

— Новый год у нас сейчас, я лес снегом укутал, речки все заморозил, самое время праздновать. А то дальше теплее будет, и я к вам не дойду, по грязи-то.

— А ты дед, на тракторе попробуй! — народ узнал Буревоя, понеслись шуточки.

— Трактор мне еще никто не подарил, — загрустил дед, — пока так, на своих двоих.

— А подарки когда будут? — детский голос из толпы.

— А тогда ты деду моему песенку, или стишок прочтешь, тогда и подарки будут, — это уже Смеяна.

— Я только про пулемет знаю! — из толпы показался бойкий мелкий.

— И про это пойдет! А мы вам новую споем, да вместе разучим. Дети! Вставайте в хоровод...

Хорошо прошел Новый год, весело. В полночь я подвел итоги уходящего года:

— Мы с вами только в этом году жить вместе начали, но уже много всего сделали. Были у нас и радости, — Лис приобнял Леду, Кукша свою Сигни — и печали.

Веселина погрустнела, народ тоже чуть помрачнел, забыли уже про прошлогоднюю зиму.

— Но жизнь продолжается! И мы с вами многое еще должны сделать, чтобы жизнь наша стала еще краше, лучше, и дети наши росли хорошо, — Вовка мой сновал между ног у мамки, тоже хотел к Елке, как другие дети, — все были здоровы и счастливы в Новом году!

Бо-о-ом! Бо-о-ом! Кукша по моей просьбе по отметкам наручных часов бил в котел железным молотком.

— Осталось всего ничего до Нового года! И... — двенадцатый удар, — Вот он наступил! С Новым годом! С новым счастьем!

Из-за моей спины в небо понеслись огненные стрелы. Обеслав с Добрушем пускали салют. Народ зачарованно смотрел, как в небе догорают куски горящей материи. Красиво получилось.

— А теперь — подарки!

Дарили мы опять сказки. Народ радовался нехитрым книжкам, да благодарил, что для них тоже сказку устроили, зимнюю. То ли еще будет...

8. Москва. Год 863

Праздники прошли весело. Катались с горки, сделанной тут же, в крепости, играли в снежки, развлекались как могли, погода позволяла. А на второе января случилось массовое побоище. Я занимался семьей, услышал крики со стороны заводи. Схватил винтовку, выбежал на улицу — кругом тишина. Все спокойно ходят, разве что Святослав с Ториром стоят в воротах и руками что-то друг другу показываю. Подошел:

— Что за шум, а драки нет?

— Как нет! Вон, смотри!

На льду заводи шел конкретный мощный бой. Битва происходила между двумя большими группами мужиков, без оружия, но махач был яростный.

— А чего вы их не разнимаете? Перебьют ведь друг дружку!

— А зачем? И с чего перебьют-то? — искренне удивился Торир, — Они ж на кулачках развлекаются...

— Мы так воинов в поход искали, — Святослав показал рукой на молодого парня, который отбивался от троих наседающих на него, — вон из того славный воин бы вышел.

— А по какому поводу дерутся-то?

— А без повода. Скучно.

Я присмотрелся к махачу. И действительно, народ бился хоть и яростно, но с соблюдением неких правил. Лежачих не били, ногами не дрались, да еще и помогали друг дружке, если совсем плохо человеку. Вон двоих сцепившихся, и упавших на лед, выводят. Все по честному, кулачный вроде как бой.

— Надо им капы сделать, да перчатки. Да шлемы специальные, чтобы не побились, — я наблюдал за дракой, — и ринг оформить.

— Зачем? — хором выдали Торир и Святослав.

— Капа — в рот такая штука, чтобы зубы не повыбивали, перчатки — чтобы пальцы не поразбивали да глаза не повыкалывали, шлем — при падении голову беречь. На еще правила надо, а то ведь поломаются мужики. Ринг — чтобы на льду не скользить.

На меня посмотрели с пониманием. Зубы тут берегли, как и глаза с пальцами. Привлек Торира и Станислава, вместе попробовали новое спортивное снаряжение. Вроде нормально, пусть только Торир в себя придет, крепко его приложил Святослав, вон, на мешке мурман лежит, отдыхает. Ринг сделали из канатов, капы — из дерева, перчатки сшили, гульфик, от всякого рода случайностей, да шлемы толстые. Получился боксерский ринг. Но масштабный — концепцию индивидуального спорта мало кто понял, ринг у нас большой, там толпа на толпу мужики друг дружку месят, выигрываю те, кто на ногах остался. Добавили пару правил, для безопасности, назначили Станислава судьей, дали ему свисток, да и уселись на наспех сделанных трибунах, наблюдать. Тоже развлечение, особенно когда безопасное. Мужики довольны — адреналин накопившийся сбросили, мы тоже, у нас команды болельщиков образовались. А вообще надо баб где-то взять, а то у нас треть мужиков груши околачивают, а должны бы жен.

Поле праздников народ в работу впрягся с новой силой. К концу января отправили партию к торфяному болоту, во главе с Добрушем. Выдали ему нивелир, без оптики правда, просто хорошо отглаженная трубка с отверстиями на конце и гирьками для установки в правильное положение. Рейки еще сделали полосатые, смотришь в трубочку на рейку, и определяешь, расстояние. Для определения углов транспортиры на нем, можно угол отмечать. Первый километр с ними шел, мерить учил, дальше сами пошли, на лыжах. Взяли с собой оборудование лабораторное, для экспериментов, лопаты, топоры, продовольствие. Вел всех Горшок, его мы весь месяц натаскивали на грамоту и счет в индивидуальном порядке. Теперь он читать по слогам мог, да считать немного. Остальное Добрушу поручили, в походе пусть его учит. Горшок к учебы относился нормально, увидел уже пробелы в своих знаниях. И то хорошо.

До отправки партии занимались только новым строительством. У нас теперь вся вторая крепость в бараках типовых. Без автоматики отопления, правда, и стекол, под склады и другие надобности. Стекла Буревой делал, но мы их потом вставим, когда отопление будет, а то холодно в помещениях. Отоплением занимался я с вольными мужиками, плавили металл, делали железо для крыш, печки, трубы. Хотелось чтобы все мои вольные жители по уровню развития приблизились к нам, чтобы было кому технологии поддерживать да развивать.

Мурманы внесли новую лепту в производство, дали несколько дельных советов. Известняк, например, добавить при плавке. Доброе железо получилось. Кнут с Лисом в целом закончили дорабатывать порт, решили мы оставить дамбу вдоль озера. Нам-то весь створ не нужен, только проходы для кораблей. Причем один был независимый, для боевых, если понадобится. Ополчение тренировалось, мы тоже не отставали. Веселина начала отходить от трагедии своей, и назначили на февраль свадьбу Кукши и Сигни. Они не хотели жениться, чувствовали оба некоторую вину перед Веселиной из-за Ярослава. Племянница уже когда сама поинтересовалась, когда, мол, под венец, тогда и назначили. Молодцы ребята, хоть и молодые. Назначили на 23 февраля, я идею подал. Теперь день свадьбы нашего почти главного военного, объединение кровное воинственных мурманов с не менее воинственными словенами будем праздновать как День защитника отечества. Мол, были мы разные, но Отечество одно, и защищать его плечом к плечу будем, если что. Потому и праздник, а свадьба — как скрепление того решения, что Отечество одно на всех сделать. Кривая отмазка, конечно, но иметь праздник в привычный день хотелось. Восьмое марта мы тоже выделяли, но пока не сильно, будет повод — и его официально назначу.

Планируемый День Защитника отечества заиграл новыми красками буква через три дня после ухода партии на торяфники. Кукша на коне с Ториром традиционно объезжали местность, выявляли следы и просто картографированием занимались. По их следам к нам и пришли гости.

Я стоял на водонапорной башне, народ суетился на стройке бараков. Я это место любил, видно все, и поруководить можно в рупор. Стоял с Обеславом, тот по периметру прогуливался, опасность высматривал. Из леса, что шел вдоль полей, показалась небольшая группа всадников. Направил на них трубу подзорную, думал, Торир и Кукша. Но они же вроде дома. Странно. Всадники увидели крепость, малость посовещались и направились потихоньку к нам.

— Обеслав! Тревогу играй, гости у нас!

— Всех подымать? — племянник тоже направил трубу на то место, куда я показывал.

— Да давай пока только наших, остальные пусть готовятся. Я пойду поспрашиваю, чего им тут надо.

Перешел на стену, мы мостик организовали от водокачки, ворота крепости были закрыты, все, кроме партии геологов-торфяников были внутри.

Всадников было шесть человек. Один был чуть богаче наряжен, остальные в обычном для этого времени и места облачении. Меч на поясе, топор за поясом, копье, щит на спине, на конях — сумки с провизией. Я заволновался. А ну как передовой отряд более крупных сил?

— Чего надо, люди добрые? — я в рупор спросил подъезжающих.

В крепости народ затих, всадники остановились, не решаясь двигаться дальше.

— Полюдье! — крикнул тот, который был одет побогаче.

— Чего? С хрена ли гости понаехали? Какое полюдье?

— На Ладожской земле кто живет — по белке с дыма, Рюрику! — надрывался мужик.

Так, стало быть налоговая инспекция пожаловала.

— Мы на упрощенке! Без НДС работаем! В особой экономической зоне! — вот вечно мне, когда нервничаю, дурь всякая лезет в голову.

— Чего? — чуть не хором проорали всадники.

— Чего надрываешься? — ко мне подошли Торир, Кукша и Лис, в полном облачении.

— Налоговая пожаловала, инспектор и отряд физподдержки "Коричневые штаны".

— Чего? — это Торир с Лисом, Кукша ржет, — И почему коричневые?

— Ну, красная рубаха, чтобы крови в бою видно не было. Коричневые штаны — соответственно...

Со стены раздался ржач, мужикам шутка понравилась. Всадникам — нет.

— Не будет белки с дыма — Рюрик селище ваше разорит! — надрывался "богатый".

— Чего он хочет-то? — я обратился к более опытным товарищам.

— Да шкурку беличью, или по цене что-то такое же с дома, — Лис рассматривал всадников в трубу.

— Значит, четыре шкурки, — заключил Кукша.

— А чего так мало? — изумился Лис.

— Ну, три барка, да еще дом наш многоквартирный, вот и выходит четыре шкурки..

Опять ржач со стены.

— Кто главный! Выходи, да дань неси! — опять надрывался "богатый".

— Так, и что дальше будет? Лис, ты же сам в полюдье ходил, небось, чего ждать?

— Так далеко мы не забирались. Если дань не дадим — могут людей привести еще, да напасть. Или по лету лодками придут. Хотя это вроде не Ладожская земля. Чего они так далеко забрались?

— Значит, надо их отвадить, — заключил я, налоги платить мне совершенно не улыбалось.

— Да отвадить-то можно, только убивать их не надо. Тогда точно еще придут. Они же не только с нас взять хотят, набрали уже, небось, с других селищ. Рюрик за своих людей может и осерчать, войско пригонит.

— Так значит переговоры?

— Значит переговоры, — кивнул Лис.

— Мужик! Погоди, я сейчас выйду — это уже в рупор, всадникам.

Переговоры решили провести с соблюдением местного торгового и делового этикета. Тут как, захотел ты, например, два вагона меди. Село нашел, где ту медь делают. Собираешь братву, идешь и навешиваешь тому селу по самые помидоры. И медь себе забираешь. Или тебе навешивают, и ты с половиной братвы обратно идешь, думу думать. Это, так сказать, базовая позиция на переговорах. А потом те, из села к тебе идут, и тоже навешивают. Позиция противоположной стороны. В зависимости от результатов таких вот "переговоров" кто-то на дань попасть может, или скидку получить, и ценник так определяют. Глядишь, лет через десять таких вот походов неплохая торговля получается. Это мне местные рассказали.

Всадники стали подмерзать. Мороз, хоть и небольшой, но все таки холодно. Раздался глухой звук, с крепости посыпался застрявший на ней снежок. Ворота открылись. Из ворот, со знаменами вышли три колонны. Первая начал строиться в линию щитов, это наше ополчение. Вторая устроилась за ними, и по зычному крику Брунгильды выставила на плечи копейщиков арбалеты со штыками. Третья колонна разделилась на две части — одна по правому флангу встала, стрелки с винтовками, на левом фланге занял позицию Гуннар Максимов, с пулеметом. Мы фамилии когда викингам искали, давали все в соответствии с их пристрастиями, местами расселения, или родовыми прозвищами. Кнут стал Кораблевым, Торир — Мудрым, Ивар — Скандинавским. Атли фамилию подобрать не могли. Но смотря как ласково и нежно Гуннар заботится о пулемете, дали фамилию Максимовы, для Атли, Гуннара, Брунгильды. Тогда же и песню вспомнил.

Строй занял позицию, по свистку копья устремились в направлении всадников, арбалетчицы взвели тетиву, стрелки заняли позицию для стрельбы с колена. Пулеметчик пару раз крутанул тяжеленную машину, и навел ствол на прибывших. Мы с Ториром, Лисом и Кукшей на конях вышли из ворот и встали рядом со строем. Все это — показуха, наше ополчение не готово к бою, но смотрится внушительно. А теперь главное с коня не свалиться — у меня навык езды нулевой. Мы вышли перед строем, встали между ним и всадниками.

Те посовещались маленько, "богатый" слез с коня, снял шапку, обозначил маленький поклон:

— Поздорову вам, люди добрые! Князь Ладожский Рюрик шлет вам пожелания здоровья и приветствует на своей земле, — вот так бы сразу, Диалог переходил в конструктивное русло.

— И тебе не хворать, инспектор! Только с чего вдруг земля тут Ладожская? Далеко до Ладоги-то. У меня договор есть...

— То со мной договор, силы в нем теперь нет, — прошептал мне на ухо Лис.

— Учту, — прошептал я в ответ, и громко обратился к всаднику, — Звать-то тебя как?

— Я Златобор, мытник Рюрика, это люди мои, — богатый представился, — вы кто такие будете?

— Вон того, с краю, я знаю, он раньше в дружине Ладожской был, — опять прошептал Лис.

— Нормальный мужик? — я ему тоже шепотом.

— Да нормальный, собраться мне помогал.

— Так, сейчас угостим гостей дорогих, да поспрашивай его, что там вообще творится, — я шепотом отдал указание министру иностранных дел, и повернулся к Златобору — Сами мы русские, страна наша тут, Россия зовется, это столица ее — Москва. Я Сергей, главный, это мои люди. Если с добрым словом к нам пришли, мы завсегда гостям рады. Так что предлагаю не мерзнуть, да железяками друг в друга не тыкать, а выпить... меду вместе, да... покалякать, про дела наши скорбные.

Во! Опять дурь полезла!

— Вы это, располагайтесь тут, дров принесем, палатку, если надо, покормим. В крепость хода вам пока нет, сам понимаешь.

— Да ясно, чего уж тут, не дети, — Златобор дал знак своим людям, те слезли с коней.

Я поднял руку — по сигналу с крепости взлетела ракета, ополчение стройными рядами направилось обратно. Остался десяток, из бывших вояк и наиболее подготовленных мужиков, в оцеплении будут, потом их сменят. Да стрелки с винтовками наши втроем остались, и Веселина оптикой на стене отблескивает. По команде она выстрелила в точку около Златобора. Тот отскочил от фонтанчика снега, захотел было меч выхватить, люди его напряглись.

— То чтобы мыслей у тебя дурных не было, предупреждение. Наш стрелок комару хозяйство на лету отстрелит, да его в живых оставит, даже на таком расстоянии.

Как подтверждение моих слов, по плану, выстрел Веселины ударил метрах в двадцати за всадниками. Прибывшие посмотрели уважительно, с таких позиций можно начинать переговоры.

К нам присоединились Атли и Кнут, немало удививший железной рукой прибывших, мы вывезли полевую кухню, развели костер, накормили мужиков, ну и налили, не без того. Те отогрелись, языки развязались. В основном говорил со мной Златобор, остальные или с земляками разговаривали, половина скандинавы оказались, или с Лисом, те кто ладожский был.

Я думал бепредельщики налоговые заявились, оказалось — нет. Мытник дань собирал вдоль Свири, речке на юге, дани было мало. Разбежался народ от путей торговых, когда мор шел. В одном из сел остановились, дань взяли, да пошли на встречу местным жителям. Их стая волков терроризировала, переходила через замерзшую речку, и убивала скот, да и людей бывало. Вот мытник и собрал летучий отряд, пустился по следу, защитить местных жителей. Ведь дань-то не просто так собирает — защиту гарантирует, и от волков в том числе. Пять дней лесом налегке, натолкнулись на следы патруля, и по ним дошли до нас. Стая через поля наши ушла, на восток. По полям тем определили, что люди тут живут, да и решили наехать, может, прокатит. Не прокатило — значит, можно и поговорить.

С налогами в это году плохо. После мора налогооблагаемая база упала, население разбежалось, малый и средний бизнес в загоне, олигархи уводят активы в оффшоры, собираемость низкая. Это я так жалобы его на свой язык перевел. А так ребята вроде неплохие, вон, с волками населению помогают, да и в целом не рыпаются, поползновений нет в сторону конфликта. Пообщались, про урожай, про погоду, про путь их с Ладоги, спросили про дальнейшие планы. Стаю они уже потеряли, считай, отвлеклись на более интересное, на нас. Так что теперь пойдут в то село, откуда выезжали, да и до дому — Рюрик очень ждет налоги собранные, я так по мелким оговоркам понял. Спросили как там вообще в мире, в Новгороде чего. Отделались общими фразами — высокая политика явно не конек наших гостей. Замятня в Новгороде продолжается, на юге хазары шалят, викинги да варяги на Балтике крупный поход готовят, все по старому.

Придарили им палатку четырехместную, от снега, одеял в нее, печку маленькую дали, типа буржуйки, у нас такие были для быстрого обогрева помещений, пока не протопилось, еды оставили, да и часового выставили на стене. Чтобы не провоцировать людей. А так часовой стоит — значит, все на страже, граница под замком, и лезть туда нечего. Такое тут понимают, и уважают. Не охламоны значит какие-то, а серьезные люди. Всадники тоже оставили одного у костра, да и спать завалились. Больше в принципе они сделать ничего не могли — у мытаря прав нет на обсуждение границ да договоров, да и земля тут не их. За себе они не боятся, чувствуют силу за собой, а мы им вроде как не угрожаем, накормили вон да налили по чарке. Территория тут спорная, к Ладоге вроде как не относится, но и к кому-то другому тоже, все вообще думали что тут пусто. Мы выдвинулись в крепость.

— Ну что знакомый твой рассказал там, Лис, — это уже по результатам переговоров мы совещание собрали.

— Дела интере-е-есные, — Лис откинулся на стуле, — Рюрик на место Волка пришел, то вы в курсе. Дружину под себя подмял, старую, своих привел, торговлю наладил. Но хочет в Новгороде сесть. А там свои люди, другого хотят. Теперь вот Рюрик в полюдье людей отправил, меха взять хочет да серебро, в Новгороде людей умаслить. Получится — сядет там. Против него купцы, те, что зерном торгуют, которых мы вели тогда толпой. За него — полоцкие да другие еще. Вот и требует мыта больше сейчас, чтобы сесть, а потом вроде как облегчение будет. По лету в Новгороде сбор будет, кликать будут на княжение кого с дружиной, вот он и готовится. Мытарь этот молодой, из новеньких, Рюрик большую дружину собирает, людей много под себя тянет, чтобы в грязь лицом не ударить в Новгороде. У него варяги в основном, теперь еще и словен куча, так тот знакомый говорил.

Я задумался, попросил всех дать мне чуть времени. Сидел, рисовал на бумаге, вспоминал:

— Буревой, помнишь, я говорил, что в прошлом году сесть должен Рюрик был, позвать его должны? Так вот, мы то дело испортили, — я усмехнулся и откинулся на стуле, — если бы мы тех данов не выбили, торговцы зерном в ущерб бы вошли, и силы не имели. Тогда бы он еще в прошлом году сел в Новгород.

— "Земля наша велика, но порядка в ней нет", так ты вроде говорил его звали? — дед тоже помнил мои рассказы.

— Ага. Так вот. Силы бы торговцы не имели, его бы полоцкие на княжение бы протащили, так бы и пошло все по-старому. А мы данов прищучили, новгородские на зерне поднялись, и против него своего кандидата выдвигают. Рюрик мыто на предвыборную компанию собирает, я тебе рассказывал как у нас было. Ну там подкупить кого, или прирезать, дружиной большой пригрозить...

— Баловство те ваши выборы, — пробурчал дед, я ему много чего рассказывал в свое время.

— Баловство, не баловство, а так и есть. Лис, как думаешь, получится у него? — я посмотрел на Торира, Лиса, Святослава.

Мужики сидели удивленные. Да что там удивленные — они натурально о...ли! Первым пришел в себя Лис:

— Так. Что это сейчас было?

— Они-то не в курсе, — дед толкнул меня локтем.

— Точно. Зарапортовался я. Или может расскажем?

— Да смотри сам, вроде, все свои, родичи, считай, — дед пожал плечами.

Я повернулся к мужикам, которые онемевшие сидели на другой стороне стола:

— Завтра на место одно пойдем, я вам все расскажу. Этих, — я махнул в сторону мини-лагеря мытника, — проводим, и все расскажу. Завтра.

Народ расходился подозрительный. Тут секреты не очень любят.

На утро проведали мытника, его отряд уже собирался. Мы им палатку подарили, печку, в дорогу еды дали, да наказали приходить с миром в следующий раз, без таких вот наездов. А там может и срастется чего-нибудь интересное. Ребята были благодарны, нормальные мужики. Уехали, а я повел на конях троицу новеньких на свое "плато". Мужики были хмурые да подозрительные. Не нравилось им мое поведение.

На плато, где остался только асфальт да кусок домика полуразрушенного от трансформаторной будки, усадил их на деревья поваленные еще в момент переноса, да и рассказал все. Как появился, когда родился, где до этого жил, вернее, когда. Народ от рассказа охренел, но не так сильно как я ожидал — списали все традиционно на волю богов. Обратно шли задумчивые, проворачивали в голове мои рассказы. Лис только переживал сильно:

— Вот ведь как! И что, про нас с братом неведомо никому через столько лет? — Лис размахивал руками, — Живет человек, дело делает, а потомки его и не помнят...

— Ага, ничего на было, насколько я помню. Времена эти, — я обвел рукой зимний лес, — у нас только в былинах есть, да сказках. Про Рюрика знаем, а до него, про Гостомысла того же — ничего, по крайней мере я не слышал. С Рюрика пошла земля наша в том виде, в котором я ее знал, вот и помнят.

— Вот почему Россия, да Москва, — Торир задумался, — а если не встанет Рюрик на княжение, что будет?

— А мне то неведомо, — я пожал плечами, и чуть не упал с коня, — Черт! Может, другой кто сядет, да и по другому все пойдет.

— Выходит мы времени ход повернули, — подал голос Святослав.

— Выходит, так. Только вот не знаю, к лучшему это или к худшему.

— Рюрик сядет, — уверенно произнес Лис после недолгих раздумий, — я другого, которого на его места пророчат, знаю. Тот больше по торговле, а от князя защита нужна, сила воинская. Если Рюрик дружину соберет, а он соберет, судя по словам мытника, то позовут его.

— Только силы той, что в тот раз, — Святослав кивнул в мою сторону, — уже у него не будет. Значит, по другому все пойдет.

— Да и год потерял, в замятне, — добавил Торир.

— Не, если сядет, то сядет крепко, — начал спорить Лис...

Так, в рассуждениях о неопределенности судьбы, мы и провели дорогу к Москве. Мужики под это дело отошли, стали смотреть уже не подозрительно, а скорее с интересом. Теперь нас тайна общая связывает, которую, я надеюсь, и мужикам так сказал, он и с собой унесут в Вальгаллу или в Ирий, кто куда. Ну если только не будет особого распоряжения.

До свадьбы Кукши рассказывал мужикам про будущее, то, что они понять могли. Народ ходил задумчивый, однозначно поддержали работу Буревоя по формированию летописи. Пусть потомки знают свои корни. Перед свадьбой пришел ко мне Лис с Кукшей, что было удивительно

— Серега, дело есть, разговор серьезный, — Лис повел нас в актовый зал, — я думаю, рыть гавань рано.

— Чего так? Вроде договорились же, мы проект почти нарисовали...

— Надо со стены начинать, — встрял Кукша.

— Верно, — поддержал его Лис, — мы гавань ту хотели, пока мытник не пришел. Твои рассказы, про замятни всякие, про усобицы... Сам подумай, Рюрик если не соберет серебра да мехов достаточно, если не позовут его, он дальше пытаться будет, он парень упрямый, я это еще на Ладоге понял. А тут мытник ему про крепость нашу расскажет. Что он сделает?

— Дружину ту на нас пустит, тут не сильно далеко, — я понял ход мыслей Лиса, — только вот почему стены? Заводь защищать надо? Они же на лодках пойдут?

— Ага, но мы-то с заводи отобьемся, корабли потопим... — Лис начал раскрывать мысль.

— Огнеметами да пулеметами... — добавил Кукша,

— ...А вот если с берега атакуют, то крепость нашу возьмут точно. Стены-то низкие, да деревянные. С воды скорее всего они не пойдут, тут места мало, а вот высадиться подальше, да пешком — почему нет? Или того хуже — зимой придут, на конях, сотни три приведет...

— А мы их всех тут и положим, — я рубанул по столу, — ибо нефик! Наша земля!

— Ага, только вот потом что будет? Рюрика не будет, что дальше — неведомо, ни тебе, ни мне. А так мы впереди всегда будем, знать будем, хоть чуть-чуть. Рюрик ляжет — с кем договариваться будем?

Лис говорил здравые вещи, надо обмозговать, бывший же "серый кардинал" Ладоги добавил:

— Да и то, торговля нам тут не особо нужна, на Ладоге что надо возьмем. а вот места-то не хватает. Люди еще если будут — опять в бараки селить, да обещалками кормить? По первой неплохо, крепостные ваши рады, я смотрю, а потом? Свой дом кто захочет — чего делать будешь? Неволить?

— То есть, ты предлагаешь строить город, а потом гавань, Когда город будет?

— Да, — отрубил Лис, Кукша тоже кивал, — сначала стену, потом — город, потом — гавань.

Я прикинул в уме наш проект, порядок работ, объем, ухмыльнулся:

— Строиться будем вглубь, получается?

— Как вглубь? — хором удивились Лис и Кукша.

— А вот так. Мы же если стену построим, потом — город, пирсы и набережную-то заранее делать придется, а потом землю вынимать. Так? Так. И значит, разумно будет построить заранее, в земле, пирсы те, набережную, дамбу, а потом вынимать грунт.

Лис и Кукша заулыбались — действительно, вглубь получается.

— А это, кстати, может и проще будет. Надо с Буревоем посовещаться, он уже говорил, что страшно будет жить возле огромного котлована, ну, ямы.

— Мы уже с ним говорили, он к тебе отправил, — заулыбался Лис.

— А про людей ты говорил, еще будут, мысли есть на этот счет? — этот момент меня заинтересовал.

— Да мысли-то есть, — Лис почесал бороду, у деда набрался, — да вот только сработает ли? Да и с Рюриком не будет ли проблем?..

— Он на Ладоге людей набрать хочет, — выдал Кукша за Лиса, — там много оcталось без семей да опоры после мора, вот их к нам и поселить.

— Н-да, мысль, конечно, интересная, только вот вербовать на Новгородской земле... Боком не выйдет?

— Прознать надо, что там да как, да по селам пройтись, к корелам тем же. Может, прирастем населением.

— Только вот делать мы это будем явно не в этом году, — заключил я, — ресурсов не хватит, уровень достойный обеспечить. Лучше меньше, да лучше...

— ... Да продумать надо, как их принимать, и на каких условиях, — добавил Кукша.

— И место подготовить, ты прав, и еду, и железо, — Лис начал в уме прикидывать.

— Баб нам надо, — я задумался о перекосе в половом составе нашей Москвы, — а то мужики друг дружку бьют — это от избытка силы мужицкой. Бабы нужны — тогда та сила в дело пойдет. В потомство.

Мужики заулыбались:

— Тоже верно. Бабы лишними не будут, — слащаво промолвил Лис.

-Ты только Леде не говори, пристрелит, — предупредил его я.

— Знаю, шучу. А про баб подумаю. Есть мысли...

Свадьба Кукши прошла хорошо. Не так весело, как остальные, больше официоза, все-таки роднимся с Ториром, международное дело, хоть и живут все в одном месте. Мы выставили угощение крепостным, рассказали о политических последствиях брака между Игнатьевым и Мудрой, такая у Сигни фамилия. Объявили этот день Днем Защитника отечества, рассказали почему так. Мужикам крепостным подарили по новому ножику булатном — пусть порадуются. Выходной, опять же сделали, праздник все-таки.

Кукша молодец. Вел себя правильно, по-мужски. Принял подарки от всех, мы старались, да и взял ответное слово:

— Мы с Сигни решили, что сына нашего Ярославом назовем. И чтобы помнил он, как на свет появился, да детям своим передал. Да память чтобы о нем крепкая была — не будь его, не видать нам свадьбы этой, — Кукша обнял уже теперь супругу.

— А если девочка будет — Ярославой звать будем, — добавила Сигни.

Народ воспринял это очень хорошо, одобрительно зашумел. Правильные они люди, Сигни и Кукша Игнатьевы-Мудрые. Оба фамилию взяли двойную, чему Торир был бесконечно рад, сына считай доброго получил на старости лет.

После свадьбы засели с Добрушем, который еле успел на праздник, с корабля на бал попал:

— Мы путь вот этот прошли, обратно вот так, кривенько двигались. По дороге метки специальные ставили, от них считать проще, — Добруш водил по карте указкой, — они хитрый, одним концом на север смотрят, другим на юг...

— Молодец! Вот как есть — молодец! — без меня парень до геодезических меток додумался, а мне минус — не сказал ему.

— То пустое, одно дело делаем. Так вот, метки те на карте я отметил, с высотой от крепости. что-то выше, что-то — ниже. Там, где холмиков больше было, мы их чаще ставили. Край болота мы отметили, тут вот еще озерца небольшие, ручейки, что Горшок не увидел, вот тут места, где лоси соль лижут, вот тут — известняк, много. Мы обратно шли криво специально, больше места изучить, потому и задержались. Вот расстояния какие получаются, в таблице. Дырки не сверлили — земля промерзла, только на болоте делали с торфом тем.

— Ну, как торф, получилось? — я подался вперед, очень интересно мне.

Ну... — протянул с улыбкой Добруш, издевается, гад, — вот смотри.

На стол упали мерные чугунные образцы, мы такие делали, для испытаний, это уже тут сделали.

— Испытать надо, но вроде добрый чугун. Руду там же брали, в соседнем болоте, ее больше, чем на нашем месте, треть только в глину уходит. Одно плохо, — Добруш покрутил в руках заготовку, — чтобы уголь торфяной сделать в шесть раз торф тот уходит, на одну часть угля — шесть частей из земли достать надо.

— Н-да, муторно. А по глубине как?

Добруш ухмыльнулся:

— А по глубине — хорошо. Мы дырок по всему болоту нарыли, оно больше, чем Горшок указал, раза в три. Дырок под сотню навертели, буром складным...

— Да не тяни, говори уже сразу, — Добруш продолжал меня подкалывать.

— Меньше чем три метра нигде нет. Местами — до конца так и не дошли. Уклон у поля того к болоту рудному, чем ближе к нему — тем глубже, получается.

Я прикинул на бумажке. Оторопело посмотрел на Добруша — пацан улыбается, сам уже посчитал, небось.

— ...ть! Так, это слово не запоминай, и не вздумай повторять.

— Да понял-понял, — Добруш был рад, большое дело сделали.

— Я вот что подумал тут, — я разглядывал аккуратные записи Добруша, — мы теперь решили стены делать сначала, крепость, потом гавань рыть. Надо бы промеры сделать, высоты определить, где что стоять будет, что под землей у нас... Возьмешься?

— Как скажете. Только вот что надо...

Добруш описал по сути нормальный прибор для измерения расстояний, углов, уже с оптикой. Парень рос на глазах. Я добавил к его рисунку пару штрихов, чтобы авторитет не терять, совместно решили бур побольше сделать, метров на десять, да тракторную оснастку к нему, что бы не самим крутить. Перешли на план будущего города, точнее — на ту часть, где стена описана. Добруш обещал подумать, что еще сделать надо из приборов, взял план и пошел изучать.

Объем работ по стене был большой. Периметр — три с половиной километра, высота, считая подземную часть — метров двенадцать, ширина два метра, чтобы бегать можно было туда-сюда. Итого сто тысяч кубов камня. Деревянное основание делать не будем, максимум кирпич будет поверх камней для облицовки. Итого двадцать пять тысяч кубов кирпича. Ужас. Чтобы это все привезти, с учетом того, что более куба на трактор не влезет, надо чуть не полмиллиона ходок сделать. Размах наш впечатлял. И это мы еще известняк не посчитали, торф для его обработки, кстати, попробовать надо, глину, железо. Проект рисковал быть первым в мире долгостроем, по крайней мере, с моей точки зрения. И не известно, что там еще под землей Добруш найдет. А то песок пойдет — надо будет землю везти, или сваи вбивать. Но надо еще планы свои согласовать с мужиками.

До конца зимы как раз и согласовывали. Споры были жаркие, мысли у ребят — дельные. Отказались от сплошных стен — теперь между внешней и внутренней будет полутораметровый проход, и набор перемычек, чтобы соединены были. Между стенами получались коридоры длинной десять метров, и шириной полтора. Количество камня сразу уменьшилось вдвое. Для прохода наверху будем использовать бревна, вроде настила получится, и крышу сделаем. Все — в колючей проволоке, мужики мое изобретение оценили, особенно Святослав. Он, оказывается, был одним из тех, кто год назад пытался за стену проникнуть, и не смог. Шрамы на руках до сих пор остались. Глубину фундамента стены уменьшили на метр, Лис сказал что и так хватит, он в свое время имел небольшой опыт строительства из камня. Эти два решения уменьшили количество камня еще на десять процентов. Ворот в крепости осталось трое — на каждую сторону по одним. Ранее думали ставить в каждом трехсотметровом "кубике", но мужики сказали, что и так хватит — у нас основной поток товара пойдет через озеро, и нечего лишние дырки в стене делать.

Самый долгий спор был насчет технологии строительства. Кто-то предлагал делать из больших блоков, по полкуба, кто-то — из более мелких, погоняя их друг к дружке. Я вообще предлагал заливать смесью щебня, извести и глины с песком, да делать арматуру. Яму роешь, досками отделываешь, заливаешь, ждешь пока застынет и перемещаешь доски выше, опять заливаешь. Надо только, чтобы арматура насквозь проходила через всю стену. А это проблема — такую длинную можем и не сделать. Да и устойчивость всей конструкции под вопросом будет. И металла много уйдет...

Споры грозили затянуться надолго. Я принял волевое решение:

— Мужики! Мы так еще год спорить будем. Предлагаю следующее. Практика, как вы все понимаете, критерий истины, — мужики закивали, — надо нам все три способа попробовать. Предлагаю разделиться. Буревой с Ториром и Лисом строят из малых камней, Святослав, Кукша и Обеслав — большими, я — с опалубкой, заливать буду.

— Чего строить-то будем?

— Каждая команда будет строить кусок стены десять метров, двойной, как и планировали. Аккуратно записываем все расходы, затраты, время, и потом уже принимаем решение. По технике — каждой команде по большому и два малых трактора, людей с десяток, из крепостных. Стенки те будем строить в следующих местах, — я достал карту местности, — вот тут, тут и тут. В двух километрах от будущей стены.

— Зачем? Давайте лучше крепость обносить начинать, — это Лис.

— Не, крепость строить будем так, как лучше получится, какая технология выиграет — так и будем делать.

— Куда остальных людей девать будем? Почему по десять человек? — Святослав рисовал карандашом на черновике, освоил канцелярию.

— Остальные будут делать дорогу к торфянику. Вот так она пойдет, вдоль болота, пока в него не упрется.

На копии карты местности я нарисовал карандашом линию. Почти прямая получилась, вдоль болота, метров в пятидесяти-ста от края, сорок километров почти дорога выйдет.

— Кто дорогу строить будет? — по поводу торфа никто не спорил, все уже были в курсе его преимуществ.

— Добруш, он такой путь сам наметил, — я кивнул на парня, он тоже сидел за столом, но в спорах не участвовал, — дорогу делать будем под зимник. То есть надо такую, чтобы можно было зимой большие грузы на больших же санях тягать трактором. Зацепили друг за друга — и вперед. Что думаешь?

Добруш полез в записи, начал сверять с картой. Долго водил по ней карандашом, что-то шептал про себя, шевеля губами.

— А летом как? Не будем летом возить? Да и дорога та твоя пойдет далеко от крепости, получается, — Лис тоже вникал в карту, — тут вот расстояние большое...

— Я вот что хочу сказать, — Добруш закончил думать, — так дорогу конечно можно сделать, но можем сделать и по-другому.

Парень начал разрисовывать карту:

— Пустим ее от крепости будущей, вдоль, стены. Ближе на пять километров, но болото то большое, лучше там потом свернем. Прямая дорога будет, да и местность там получше. По летним перевозкам — надо дорыть канал на болоте, там где мы брали руду, да и плотами вот сюда спускать. Мы по кромке шли, там скал больших нет, просто будет. Летом — на плотах, зимой — по дороге.

— Дельно малец говорит, — Буревой включился в разговор.

— По болоту? На плотах? — Святослав не понимал, о чем речь.

Разъяснили про канал вдоль края болота, который мы рыть начали, когда руду вынимали. Мысль Добруша была хорошая — получается у нас перекресток возле крепости из двух дорог, к болоту рудному и к торфяному.

— Надо причал сделать, чтобы с плотов удобнее доставать все, — дед начал делать пометки в блокноте, — два. Один на дальнем болоте, другой — на рудном. Глину — на кирпичи, если годная будет. Но берег укрепить придется, чтобы не сползло. Да плоты специальные надо, узкие, да придумать, как вынимать из болота землю.

— Землю можно вот такой штукой, — я быстро начал накидывать на листе некое подобие болоторойной машины, — на плот ставим ленту, вроде той, что дрова подает у нас в бараках, конвейер она называется. Вглубь нам же не надо сильно? На метр ее заглубить, под углом вот таким. Да в перегородках, их побольше сделать надо, дырки, воду пропускать. Идем, шестами правим, глина на плот сыпется. А тут вот, перпендикулярно, ставим еще такую же штуку, чтобы глину ту на берег сбрасывать. Идем, вал делаем, потом можно собирать, если она с рудой, мыть, или сразу на кирпичи.

— Не засосет? Болото топкое... Да и придумать как-то надо, — Обеслав разглядывал рисунок новой игрушки, — Как прижимать к земле болотной конвейер тот твой? Хотя, если не глубоко, да шестами, да еще и веревки можно, по деревьям, через них тянуть, если не пойдет... Я думаю, сделаем.

— Значит, план такой. Как земля растает — начинаем расширять дорогу к рудному болоту, мы начинаем делать этот плот хитрый, земснаряд его назовем. Потом, когда лед окончательно сойдет, оборудуем причал, пристань, укрепим берег, да и пустим его. На плот тот нужно человека...

— Кнута поставим, — корабел проснулся, — а то он уже дремать начал.

— Я? На болото?

— Ага. Ты у нас самый главный мореход, озероход, рекоход. Будешь еще и болотоход!

Ржач за столом, Кнут тоже улыбается.

— Надо, так надо. Машины там будут?

— Да, две штуки, я тебе мелких дам, Растимира, Предвоя, Власа. Справятся. Влас на плоту будет, ему уже четырнадцать, а мелкие на берегу, обслуживать станут. Да мужиков, дрова рубить.

— Тогда ладно. Обеслава бы... — Кнут сдружился с племянником.

— Не, Обеслав нам пока тут нужен. Остальных на рубку дров. Срок нам — до первого мая на подготовку. Инструменты, лопаты, топоры, насадки на трактора, и прочее — все надо сделать. Кто не знает, когда первое мая — рекомендую уточнить, — я выразительно посмотрел на "новеньких", — Первого мая начинаем строить тестовые стены. Материалы надо посчитать...

Опять закипели споры. Где брать, что брать, как везти. Но спорили уже каждый под свою команду. Я был один, мне спорить ни с кем не надо. Я сидел и улыбался.

— А ты чего такой довольный? — Лис обратил внимание на меня.

— А хорошо...

— Чего ж тут хорошего? Вон работы сколько... — Святослав рукой указал на карту, — Успеть бы.

— А то хорошо, друзья мои, что на месте не стоим.

— Расширяемся, что ли? — подал голос Буревой.

— Нет. Не о том я. Я переживал сильно этот год, — признался я мужикам, — о том, что совсем мы не занимаемся ничем новым. Сыто, тепло, одежка есть, дома — все вроде как успокоились, да дрова добывают, больше ничего. Руды чуть, кирпичей чуть, досок там, леса — и все. А мы только ходим, да покрикиваем и мужикам говорим что делать. Текучка. Жизнь слишком легкая получилась — вот и расслабились. А расслабляться нельзя — сомнут. Так еще пять лет бы провели, да и отупели бы окончательно. А теперь мы дело неподъемное задумали, большое, громоздкое. Опять машины нужны, опять механизмы, опять думать надо да делать. Только масштаб другой, ну, больше нас стало...

— Боишься, значит, что как в том болоте? — сказал Торир,— Остановишься — и потонешь?

— Ага. А теперь двигаться будем.

— И впрямь, — дед почесал бороду, — я сам замечать стал, что встали мы. Проблемы свои порешили, да встали. Даже скучно...

— И тупеть начинаешь, на мужиков-то покрикивая... — Обеслав внес свою ленту.

— Хм, князья некоторые и старшины только тем и занимаются, и ничего, не кучно им, — Лис улыбнулся, — охоты всякие, бабы, пиры. Сами так не хотите?

— И много те князья после себя оставили? — дед посмотрел на бывшего "начальника Ладоги", — о многих люди помнят? Да так, чтобы хорошо? Да так, чтобы потомки знали, да своим детям передавали?

— Да и что за жизнь это такая, еду на навоз переводить? — подключился Обеслав, — Изо дня в день одно и тоже, потом помер, прах по ветру, другой также продолжает. Смысл-то какой?

Мужики за столом "зависли". Обеслав поставил вопрос о смысле жизни. И как на него ответить? Даже в мое время никто не мог до конца понять, зачем мы живем. Тут же мужики суровые, практичные, о таком даже не задумывались.

— Детей оставить. Волю богов познать. Прожить достойно, — народ начал формулировать свои мысли по этому поводу.

— Жизнь — это инструмент самопознания Вселенной, — выдал я, когда все высказались, — нам не зря разум дан, в отличии от животных. Мир наш, волей ли богов сделан, или как у нас говорили, из облака огромного, почти живой организм. Вот и мается он, как дитя в люльке, пытается понять, зачем он на свет народился. А потом и мы появились, как часть мира этого, как руки его, уши, глаза, что бы понять, зачем мы на свете, и почему свет этот появился...

Во как загнул! Сам не ожидал — мужики вон смотрят с уважением, прониклись.

— Это ты хорошо сказал, — Буревой почесывал бороду, — Вселенная эта твоя...

— А дети? — спросил Кукша.

— А дети — это продолжение рода нашего, они после нас смысл искать будут. Чем больше мы им знаний о мире передадим — тем легче им будет. А они — внукам, там и дойдем умом человеческим до сути мира нашего.

— А боги, стало быть, тоже с нашей помощью разбираются, зачем они на свете да почему свет тот есть, — задумчиво проговорил Торир.

— И они тоже. Мы же не зря внуками Перуновыми себя называем.

Народ расправил плечи — мысль им понравилась.

— И надо соответствовать, значит. Что там у нас с глиной?...

Первого марта собрали совещание с участием всех крепостных. Решение донесли о стене, объяснили его причину. Народ поддержал — многие после прихода всадников по зиме переживали насчет того, не примучат ли их сборами новыми. Распределили команды, изменили чуть учебную программу для взрослых — и понеслась работа.

В нашем соцсоревновании появился азарт. Болельщики нашлись, из женского населения и детского. Мужики прониклись — предлагали свои решения насущных проблем. Моя команда была в легкой депрессии — не понимали как я собираюсь строить. Я терпеливо рассказывал, добавлял ясности, но народ сомневался. Совместно сделали трактора необходимые, да запчасти. Потом начали каждой команде готовить инструмент, опять же совместно. Мужикам нужны были повозки, корыта, ручной инструмент — добывать хотели руками, трактора на перевозках использовать. Мы же с моими мужиками занялись более интеллектуальными вещами. По моим прикидкам, нам надо следующее: отбойные молотки с компрессорами, с питанием от трактора, экскаваторы, для глины, песка, и щебня с известняком, да бетономешалку. Ее делать хотел как мини-заводик. По набору конвейеров должны подаваться компоненты смеси, смешиваться, выливаться в опалубку. Для опалубки деревянной наделали разных замков, чтобы легче было снимать и одевать, выносную кузню с паровым молотом, от трактора. Арматуру побольше будем делать путем соединения трубок металлических, и сваркой кузнечной. Да сетку ковать, связывать между собой. На каждый метр вставим длинные трубы железные, вроде как несущие они будут, между ними сетку натянем, потом зальем. На малых объемах мы такое уже пробовали, ту же водокачку так частично делали. А вот на больших — еще нет. Расчеты показывали что рабочая идея, а как на самом деле будет — посмотрим.

Ребятам сделали плот с болоторойной машиной, они ее уже собирали на болоте. В марте и апреле мужики делали дорогу до рудного болота, точнее — расширяли и укрепляли существующую. Это у них вроде тренировки, перед длинной дорогой к торфяникам. Добруш за главного — считать умеет да приборами пользоваться. Народ не роптал, каждое действие сопровождалось максимально подробными разъяснениями. Я настоял, так проще. Учебу пришлось для дорожных рабочих делать посменную. Три дня в поле — два дня на учебе, небольшими группами, да день самостоятельно подготовки. Сказки, подаренные на Новый год, тут помогли — читать народ начал. Потом группы меняются. К первому мая подошли во всеоружии.

Старт соревнованию дали демонстрацией. Вынесли флаг, я объявил это день Днем Весны и Труда, попели песни разные, угостились прямо на улице, это был последний день отдыха перед долгой и трудной работой. На второе мая, рано утром, почти до зари, построились рабочие команды перед воротами. Опять небольшая речь о будущих трудностях, и что все мы делаем одно и тоже дело. Болельщики-женщины нас провожали, было приятно. Мы выдвинулись к участкам работы, распределенным по жребию. Мне достался за Перуновым полем, самый трудный. Там дороги нет, и до мест с материалами ходить неудобно. Старт по ракете — крики "Ура!" и мы пошли...

Может, зрелищ тут мало, может, скучно просто так работать, но азарт охватил всех. Мужики вечерами хвастались друг другу:

— Мы уже яму сделали!

— А мы диском хитрым камень здоровы попилили! — это они про некое подобие шлифмашинки с приводом от трактора, пришлось Кукше с Обеславом делать целый цех по выделке дисков по нашей старинной технологии склейки песка на тканевую основу.

— Глины гору натаскали!

— Воды нанесли!

— Извести нажгли!

Мои стояли понурые — мы собирали установку для смеси бетона, да монтировали тележки для перевозки. Ни рыть, ни строить не начинали. Тележки делали восьмиколесные, на широких колесах, но низкие, чтобы не тратить усилия на подъем тяжестей. Команда "Больших камней", Святослав, Кукша и Обеслав, перли с упорством, достойным лучшего применения, грандиозный камень, который отпилили диском и трактором от глыбы. Перли вроде как даже с умом, подкладывая бревна. Бревна разрушались — шли в топки тракторов. Да и трактор им пришлось переделать, сделать более низкую передачу. У Буревоя, в команде "Малых камней", началось сооружение стены, в яме грандиозной, иначе не развернуться. Мы собрали машину, и начали потихоньку возить материал.

Тележки вмещали в себя по полкубометра каждая. На малый трактор вешали по четыре таких, на большой — шесть, сами тележки еще тянуть пришлось, вот и получалось что при удвоенной мощности только полуторный выигрыш по массе. За ходку тележки привозили какой-то один материал, его экскаватор накидывал, а он у нас один, ходок в день делали пять штук, с перерывом на обслуживание тракторов. Тележки оснастили откидывающимся бортом боковым, и высыпали сырье в большие кучи, ограниченные деревянным забором, высотой по колено. Гордостью моей был отбойный молоток. Большая пружина, компрессор, жало на стреле, неподвижное. Мужики подъезжали к камням, один бил молотком, другие подкидывали ему камни, чтобы щебень помельче получался.

Начались мелкие жульничества. Кукша своих мужиков подговорил, они чуть не до заката работать стали, вместо восьми часов. Я скооперировался с Буревоем, отправили к ним фельдшеров. Итого — день штрафа, нечего народ изматывать. Буревой меня соперником не считал, у них потихоньку росла стена, у меня — горы материала. Команда "Малые камни", мои кстати были "Монолит", действовала по принципу "лучше меньше да лучше". Собирали камни, разбивали глыбы, путем вбивания деревянных колышков в щели и поливания их водой, потом грузили на трактор большой, и везли. Малые трактора возили песок, глину, известняк, потихоньку собирали стены в яме. Но тоже, гад, поддался азарту — он взятку моему отбойному молотку, точнее, его оператору предлагал! Мол, метнись, пока перерыв в погрузках, мы метрах в двухста друг от друга работали, да набей мне камней. На Буревоя наехали вместе с Кукшей — сам готовил инструмент, сам все делал, нечего теперь другие ресурсы захватывать. Наезд — это громко сказано, мы каждый вечер на совещании обсуждали ход работ у каждого, да принимали решения вместе.

У Кукши росла стена в яме, вышли наружу — начались проблемы. Как засунуть большой камень наверх? Лепили сходни, блоки, Обеслав чуть не кран подъемны соорудил, только вот он завалился, из бревен был. Подсказал ему о противовесе — дело пошло веселее, затянули. Затянули каменный блок — тот упал и раскололся. Мужики расстроенные — я рад, никто не покалечился. Буревой тихой сапой уже метр стены вывел, у меня — готовы сетки да арматура. Да материала половина уже лежит, это за две недели. Много потратил времени на притирку коллектива, распределение обязанностей. А то если каждый раз менять человеку фронт работ — как он опыта наберется? У меня четко — водители, три, экскаваторщик, отбойник, арматурщик, по помощнику для экскаваторщика и отбойника, механик для закладки топлива и воды, обслуживания техники, и бетонщик. Он пока установку осваивал, да режимы подбирал. И я мечусь между ними, помогаю на тех участках, где необходимо приложить мозги или грубую силу.

Двадцатого числа мы приступили к рытью котлована. Остальные уже половину работы сделали. Волевым решением, причем совместным, все Игнатьевы ушли на посевную — мужики продолжили работать сами, без нашей помощи. Разве что по утрам инструктаж с докладом, да при полном непонимании бегут к полю, плачут, жалуются. Засеяли поля, девушки посадили овощи, пришли к тестовым стенам. Соревнование можно считать завершенным, я выиграл у всех остальных один день.

Моя стена уже была готова, разве что облицовку сделать надо кирпичную, но по условиям эксперимента она не входит в соревнование, у всех же облицовывать надо. Моя команда ходит гоголем, посматривая свысока на остальных. Вторым пришел к финалу Буревой, третьим — Кукша. Он второго июня только закончил. Поздравили участников соревнований, устроили праздничный ужин. Обещали подумать над тем, как кого отметить. Вроде конкуренцию разводить не хочется, конфликты плодить, но и люди старались, не дело это без подарка оставлять. Совещание по этому поводу собрали в воскресенье, хоть и выходной, но на посиделки с разговорами его использовать можно было.

— Ну что, граждане, приступим. Стены стоят, работа окончена, пора итоги подводить.

— Да, интересно получилось, — Буревой разбирался в своих записях.

— Ага, и мужики рады. Твои, — это мне Кукша сказал, — мои грустные, вроде как обошли их.

— Одно дело делаем, — махнул Лис, — теперь так как Сергей делать будем. Если десять этих ваших метров мы за месяц сделали, значит все мужики бы три десятка сделали, за год крепость по одной стене бы обнесли. На всю стену — лет десять получается.

— Нет. Меньше.

Все посмотрели на меня.

— Сейчас объясню. Ошибки какие вы видите в том, что делали?

— Камни сильно здоровые брали, — Обеслав начал перечислять, — подъемник не сразу предусмотрели, делать на ходу пришлось.

— Тележки как у тебя надо делать, у нас на ходку меньше получалось песка да глины, — Буревой вступил в разбор полетов, — да и яму рыть сильно большую пришлось, не развернуться иначе.

— Верно все, но не о том говорите, — я достал записи, — организация, порядок у вас не такой был. Другим манером можно больше сделать. У меня каждый на своем месте, они неделю учились, неделю навыки оттачивали, неделю привыкали, а неделю только стену делали. Но каждый в той стене только свое делал! Мои мужики, которые камень били, половину времени отдыхали, пока бетон, смесь та лилась. Те, что смесь лили, да железо делали, отдыхали, пока материала не было. Каждый только свое делал! А у вас? Кукша, у тебя народ, как муравьи, камень толпой откололи, камень толпой погрузили, камень толпой поволокли, с тракторами вместе. У Буревоя вообще каждый чуть не сам себе смесь готовил, на которую камни клал, сам лепил, сам камни из куч выбирал, да также толпой их собирали. А потом все по дрова бегают. Бред какой-то...

— Выходит, зря все делали, неправильно это было, — приуныли дед и Кукша, остальные мужики тоже нахмурились.

— А вот хрен вам! Я-то тоже косяков, ну, ошибок наделал!

Народ воспрял, значит, и я не безгрешен, вроде как вместе с ними в один ряд встал. Соревнование даже между нами небольшую конкуренцию создало.

— Я не подумал, как на верх раствор поднимать, это раз. Мужики с ведрами чуть не померли, заливая его с лестницы. Я не подумал, как я буду дальше облицовку делать, чтобы держалась, надо чтобы сетка или прутики, к ней приваренные наружу торчали, это два. Да еще много чего не подумал. Вот тележки те же, что мешало их сделать съемными? Приехал, снял, поехал дальше. Но даже так, мои мужики работали с разделением труда, каждый свое дело делал, и если бы сейчас я продолжил — еще такую стену бы за неделю сделал, ну или за две. Опыт-то не пропьешь!

— Значит, пять лет уйдет, — констатировал Лис, — а наши сносить надо, да заливать другие.

— Не, не пять. И сносить рано. Мы сейчас их трактором тягать будем, посмотрим, насколько крепко стоят. Прямо за верхушку канат зацепим, и малым ходом опробуем. Это для начала. А потом вот что сделаем. Возьмем вашу подъемную машину, — Кукша и Обеслав заулыбались, — переделаем ее, вот так.

На бумажке был нарисован кран, который по рельсам ездит. Только с расчетом на бревна, вместо рельс. Куча деревянных колес, две А-образных конструкции вдоль рельс, одна здоровая перекладина между ними, на ней — сама стрела крана. Помесь такая кранов, которые я видел в мое время.

— Потом возьмем твоих, Буревой, кто кладку делал, — команда "Малые камни" тоже заулыбалась, — да пустим их облицовку у стен делать. Тележки поменяем, мешалку мою вот так переделаем.

Мешалка для бетона была у меня сделана на скорую руку, теперь же было время подумать, да посмотреть ее в деле. Она стала выше, вместо подачи с трех сторон в одну бочку теперь конвейеры подачи стояли в линию, и приводились в движение одним мотором, количество компонентов регулировалось количеством заборных планок на конвейере. Приемное отверстие было сужающимся, и сливало все в более высокую бочку, в которой был "металлический краб" с цепью, помешивающий смесь.

— Теперь представьте. Все наши мужики поделятся, как у меня. Одни возят, другие камень бьют, третьи арматуру делают да устанавливают, четвертые на смесь компоненты подают, пятые возят ее в тележках съемных, шестые на кране ее в ямы да опалубку заливают, в которых седьмые доски ставят...

— ...Непрерывно! — Лис просветлел, — Это ж как быстро-то получится!

— И от каждого нашего полезное взяли, — Торир разглядывал рисунки, — выходит, не зря трудились.

— Ага. Не зря. Еще по топливу люди специальные, воду провести от насоса, шлангами нашими, рельсы укладывать из бревен, металлические элементы нужны, для крепежа, проволоки много...

— И что там по сроку будет? — Обеслав открыл блокнот.

— А вот со сроком надо думать. Первое, надо добиться того, чтобы люди правильно распределены были. Чтобы не получалось, что одни работают, а другие баклуши бьют. Все должны максимально время свое использовать. А то получится, что мужики с металлом быстро работать будут, а землекопы — медленно. Тогда сделали сеток — сидят, бездельничают. Вот и надо нам сесть, да прикинуть, сколько времени на что уходит, — я открыл журнал работ.

Остальные смотрели смущенно, только что ножкой не водили под столом.

— Вы что, не считали, что ли!?

— Да не до того было, работали... — Лис развел руками.

— Так, ну с этим то ясно, — я ткнул в Лиса карандашом, — его Леда съест, когда он ей учетные карточки сдавать будет, или от постели отлучит...

Все заржали, чувство сделанной работы, да ее полезности поняло настроение, испорченное проигрышем.

— А с вами я отдельно поговорю! Учет должен быть! Да контроль... Придется опять нам все заново начинать, считать уже будем правильно

— А со стенами что делать будем? Стоят чуть не посреди леса, кому они нужны? — подал голос Торир.

— Нам нужны, — народ вытянулся, я улыбнулся, — вы же не думаете, что Москва у нас такая маленькая будет, они потом основой станут для новых стен. А пока — часовыми башнями. Они высокие, только их квадратными сделать надо, с дверью, да лестницей, площадкой там для наблюдения, крышей. По часовому поставим — со всех сторон наблюдение.

Народ посмотрел на карту, с отметками тех стен. Выдох то ли восхищения, то ли удивления, то ли просто нереальности задуманного пронесся над столом.

— Да Новгород-то поменьше может будет, — задумчиво протянул Лис.

— А нам Новгород не указ! Кстати, Новгород — это Новый город. А старый где?

— А его нет, — улыбнулся Лис, — раньше просто Город был. Потом терем княжеский перенесли на другую сторону реки, вокруг него дома дружинников, стал он Новым городом. А потом все так называть стали.

— Тоже нормально. Кстати, про дома дружинников, точнее — крепостных. Я тут подумал, мы мужиков наградим. Те, кто первыми пришел, "Монолитовцы" пусть первыми себе дома и выбирают. Но только когда для всех готовы будут.

— И вроде наградили, но и других не обидели, — Торир хлопнул по коленке, — здорово придумано. Только когда то еще будет...

— Считать надо, — выдал Лис, и склонился над картой.

Прогресс, однако! Новенькие прониклись-таки нашими методами! Теперь дело быстрее пойдет. Мы налили себе отвара, и засели за расчеты. Пока по моим записям, а дальше видно будет...

Подарок мужикам понравился. Причем всем, справедливым посчитали такое. Дальше перетасовали команды, теперь у нас стройбригада на тридцать человек. Еще надо им тракторов, штук пять, а лучше — семь, у нас трактора используются как передвижные двигатели, и можно начинать. Месяц нам сделать новые машины и инструменты, а на старых пусть пока тренируются, закруглят будущие часовые башни.

Месяц не получилось, получилось полтора. Все из-за крана, очень уж капризный механизм вышел. Гигантские рельсы из цельных бревен, огромные колеса, и их много, перевозки процесс и установки — вообще ад. Чуть не так поставишь, перекосит его, и поминай как звали — два раза уже заваливали эту конструкцию. А все из-за того, что рельсов нормальных нет, металла за плавку мало, вот и не получается их лить.

Появились люди от Рудного болота — там своя беда. Долго очень получается вынимать грунт, прижать как следует не выходит к главной субстанции, смеси глины и земли с рудой. Веревками пока протянешь на новое место — еще ничего, хоть плот и перекашивает. А чуть ослабишь — все, молотит воду темную впустую, да дрова пережигает. А еще его ворочать сильно приходится, узкий конвейер. В разные стороны направляешь его — снимаешь слой, дальше двигаешься. Они только километр прошли, почитай за три месяца. Ужас. Посоветовал Власу приделать винт, но в трубе, там вода грязная, накрутит чего-нибудь, и сломается все. Влас сказал, что не вопрос — но где металл взять? Всю руду уже перегнали с прошлого раза. Отвлеклись все на рудодобычу.

Потом дорожники наши, они же по совместительству — поставщики дров и леса. Идут, рубят, пилят, да вдоль дороги складывают. А мы забираем, надо кстати учесть в расчетах, что плечо доставки увеличиваться будет для топлива. Дорожники тоже плачут — они ямы закапывают, овраги да ручьи, а их размывает, вода пробивается. Пришли барышни — надо больше иголок, а то на одежду для работы не хватает, а мы с дороги только дрова берем. И туда надо людей...

Опять кризис, опять чего-то не хватает, опять искать обходные пути и маневры. Но на этот раз кризис у нас правильный, рабочий, если бы не замахнулись на дело большое — так и не было бы никакого кризиса. А так, надо смириться с тем, что такие вот кризисы будут постоянно. И надо просто работать больше, да знаний мужикам передавать, чтобы тоже помогали думать.

Лучиком света в кризисном царстве стал Буревой. Пришел с манатками подмышкой, и сказал, что уходит в барак жить. Я удивился, чего вдруг? У нас места в домах не ахти, конечно, но в тесноте да не в обиде. Оказалось, Буревой тоже себе барышню нашел! Ту самую первую нашу крепостную! Ее Береза звали, на последний слог ударение, ей лет хорошо за сорок. Вот и спелась с дедом. А дед чего? Он здоровый, бодрый и в своем уме. Чего еще надо-то? Вот он и намылился к невесте. Хотел, гад, мимо ЗАГСа проскочить, да не проставляться за свадьбу! Мы не дали — тетку с детьми переселили, свадьбу скромную на этот раз сыграли, теплый семейный праздник получился, правда, семья здоровая у нас теперь очень.

Только к августу наши "стеностроители" вошли в режим. Притирались, мы даже чуть пропорции рабочих команд поменяли. Трактора новые пошли в дело, малые. Большими неудобно по лесу рулить, по тропинкам, которые идут к карьерам да скалам, а дороги туда строить — людей нет. Опять кризис! Но справились, приноровились.

Днем теперь весь наш городок напоминает хорошо отлаженный механизм. Все куда-то идут, что-то делаю, тащат, везут, и так непрерывно. Разделение труда помогло — освоение "своего" дела шло быстро. Стену строили первой ту, которая вдоль Перунова поля шла. И стена подымалась невероятными темпами по местным меркам! За неделю, как я и предсказывал, выходило чуть не десять метров готовой стены. Испытания монолитной технологии, кстати, завершились удачно, как и мелко-каменной. А вот крупные камни удалось трактором сдвинуть, не гоже такое. Но никто никому не пенял, не тыкал в это носом — я чуть не каждому объяснил, что все делали дело полезное. Мои мужики быстро все поняли, когда кран первую емкость с бетоном поднял и вылил в опалубку. Они посмотрели на свои руки, вытянувшиеся от перетаскивания смеси по лестнице ведрами, и признали полезность работы всех команд. Остальные также, не глупые люди, все видят да понимают.

Стену вытягивали в сторону Рудного болота, потом — в другую. Пришлось делать путь для ручья, что впадал в заводь. Его, ручей тот, упаковали в кирпичный короб, толстенный, будет резервный источник водоснабжения на случай осады. А Кукша вышел с предложением вдоль всей стены ров вырыть. Мол, защита лучше будет. Дело полезное, но не своевременное, перерисовали проект, да и оставили на будущее. Если город разрастется — будет внутри него канал метров пять шириной да два глубиной, парки там сделаем, еще что. Века через три. Пока надо стену доделать.

Мужики без нашей помощи стали справляться сами к сентябрю, только Лиса со Святославом поставили ими руководить, да день военной подготовки определили. Сами же остались вроде как не у дел. Основной костяк, Игнатьевы, оказались не нужны! Кукша, я, Буревой — дела для нас нет, Обеслав с мелкими хоть запчасти делает да технику помогает обслуживать, а мы вот без дела сидим. Нашли себе занятие — сели думать:

— Буревой! Смотри, у нас, если мы вот тут на торфе завод поставим, да тут пристань, на болоте рудном, как мы защищать-то это все будем? Завод, там люди, до него километров сорок, это часов восемь по ровной дороге быстрым шагом. Перебьют-то металлургов и торфокопателей. Да и жить там где? Как дело организовывать будем?

Дед задумался, начал прикидывать:

— Надо бы туда кого из наших, с винтовками. Отобьются, а там и мы подойдем.

— А как о нападении узнаем?

— Ракета, нет? — Кукша тоже задумался.

— Да можем и не увидеть, ракету-то, далеко, особенно, если днем и погода не очень будет. Да и то, увидим, а добираться как? Весь день в полной выкладке, с оружием, мы пока дойдем, уже не боеспособны будем. Вот вам и задачка — узнать о нападении, да тем, кто на торфе сидит, продержаться до подхода подмоги. Предлагаю их вместе решать, задачи те. Да опять проект подправить. Надо его отзеркалисть.

— Как? Чего? — не поняли мои мужики.

— Зеркально отразить. Вот это "крыло" города, Южное назовем его, оно у нас для торговли предполагалось, а вот это, Северное, для военных да для судов. Надо поменять их местами, да дорогу новую сделать, вдоль той, что сейчас строим, — я посмотрел на мужиков, — железную.

— Это с рельсами, что ты рассказывал?

— Ага, рельсы и шпалы. Тогда и быстро доехать сможем, и вывозить легче будет, и будет она в порт идти торговый, что мне кажется правильным.

— Вроде как металл если продавать начнем, то сразу с нее и сгружать, — дед почесал бороду.

— А быстро доехать сможем? Сколько скорость будет? Сколько груза возьмет? — Кукша закидал меня вопросами.

— А во это — это отдельный разговор. Надо все считать, да размеры прикидывать. Знаю только, что чем шире сделаем, тем лучше, груза сможем больше возить. Теоретически. Это раз. Второе. По зиме хотели торф таскать, да металл. А наши трактора потянут по льду и снегу тащить много груза? Сам видел, как дождь пройдет — они только грязью кидаются, да ямы под колесами роют. Надо гусеничный трактор делать, вот такую штуку.

На чертеже были нарисованы гусеницы в сборе, их отдельные элементы, траки, пальцы, процесс сборки описан. Я в прошлой жизни не сталкивался с гусеницами, делал по общему принципу.

— Вот такую штуку поставим, она зацепами будет вгрызаться в лед, да и потянет груз-то.

— А давления хватит? Ты же говорил, что если масса у трактора большая, а колеса — маленькие, то утонет он, а если наоборот — то не сдвинет с места ничего, колеса попусту крутиться будут, — пасынок помнил мои уроки, это хорошо.

— А вот для этого трактора я предлагаю чуть схему поменять. Во-первых, он на дальние расстояния будет ходить, ему топлива много на себе таскать придется. Во-вторых, надо его еще сильнее сделать, чтобы больше таскал груза, это два. В-третьих, можно гусеницы двух размеров сделать, потоньше и пошире, и под разные условия разные использовать.

— Предлагаешь два больших трактора вместе соединить? — дед чесал бороду, прикидывал в уме.

— Ага, малые соединили, большой стал, а этот — огромный вроде как будет. Да, и обозначения надо, а то в документах мне надоело писать "большой, малый", давайте так теперь называть, — я достал разлинованный листочек, — Трактор самый малый будет у нас ТП-1-15К4. Это значит трактор паровой, первой модели, пятнадцать лошадиных сил, колесный, четыре колеса.

— А большой значит будет ТП-1-30К4? Правильно? А экскаватор как? А отбойный молоток? — Кукша первый суть ухватил.

— Ну, экскаватор — ТП-1-15К4(Э), Отбойный молоток — соответственно ОМ в скобочках. Так-то легче писать будет?

— А гусеничный значит с буквой "Г" будут, — дед начал набрасывать на листочке, он хоть и дошел позже, но понял глубже, — тележка твоя, будет Т-1-05К8, полукубувая, на восемь колес, первая, двигатель паровой — ПД-1-15... хотя нет, у него же сила есть, и давление в котле, значит — ПД-1-15-20, а далее...

Задал задачку мужикам. Они теперь все именовали да аббревиатуры выдумывали. Помогли они, кстати, удобнее писать и читать стало, нет разночтений. Марки стали обозначили, да винтовки наши, с пулеметами, да арбалеты для ополчения. И дело себе нашли — собирали трактор ТП-1-60Г, там много нового и интересного получается. Как гусеницы крепить, как их натягивать, колесики всякие маленькие, пружины большие, как управление переделать, как трансмиссию... Да и сами гусеницы на какую ширину? Какая сталь? Много разного нам еще сделать предстоит, от идеи до реализации.

Железной дорогой Кукша занялся, меня допрашивал, да пытался понять, как тестовый участок сделать. Пока только в теории — практику по этому вопросу отложили до лучших времен. На участке том надо отработать будущие решения, чтобы не пришлось потом переделывать много. За основу паровоза взяли ПП-1-60, паровую платформу первую, на шестьдесят коней. Это трактор, с рамой, но без колес и трансмиссии.

В сентябре собрали урожай, больше, чем в прошлом году. Отвлекли Кнута от создания канала в болоте, весь месяц ловили рыбу, делали консервы. Олово у нас кончилось, делали некий паллиатив из железных банок, покрытым внутри стеклом, да и просто стеклянные банки. Кончилось стекло. Точнее — поташ для него. Повесил на деда еще и изыскание способа получения поташа или его замены. Дед, что самое интересное, получил! Правда, миллиграмм, и каким-то странным образом, выпаривая через раствор соли свежий навоз, и пропуская через него продукты горения дерева. Получилась какая-то сода, или что-то на нее похожее. Долго, муторно, и главное — совершенно непонятно, что это вообще такое? Стекло, микроскопическая бусинка, получилось прозрачное, хорошее, но где мы столько навоза, да еще и свежего возьмем? Да и соль у нас подходит к концу — надо опять идти выпаривать, причем на новое место. На первом найденном выход из соленой земли полезного продукта был такой микроскопический, что не стоил затрат. Кризисы, кризисы... Вот в моем будущем — сплошь кризисы перепроизводства, а тут — сплошная нехватка ресурсов.

Плюнул на все, собрал себе женскую команду, и отправился на добычу соли. Надо было подумать, а лучше всего к размышлениям располагает монотонный физический труд. Рыл соленую землю, косил траву на поташ, выпаривали соль, думал. Нам нужен качественный скачек. Мы практически исчерпали все доступные способы получения ресурсов. Да, торф даст больше энергии, с соответственно — слегка отпустит проблема с дрова. Да, если все получится, то железа мы тоже много получим, на том же торфе. Однако в данный момент это все, все направления, в которых у нас будет прогресс. Стекло, поташ, соль, цветные металлы — все у нас в дефиците. Надо искать другие способы добычи, другие минералы, в большом количестве, другие технологии. Значит, надо плотно химией заняться — а у нас это в основном на деде, и то в качестве научной нагрузки. И я ему не сильно много подсказать могу, ибо знаю ее только в объеме, менее школьного курса, не очень нравилась в свое время она мне. Ну там соли, основания, кислоты, щелочи, элементы, молекулы, атомы. А нужно еще и геологию себе представлять, промышленные технологии, и создать систему химических знаний. Вот! Наверно, самое правильное будет. Деду надо передать все знания, включая таблицу Менделеева, что смогу вспомнить, да и попробовать расписать все, что у нас тут используется по формулам да элементам. Я вот точно знаю про серную кислоту, да соль, формулы и состав. Ну вода еще, и спирт, куда же без него. Древесный уголь — это у нас углерод, известняк — это вроде кальций, но надо уточнять. Селитра — соль какая-то азотной кислоты, или азотистой? Вопросов больше, чем ответов. Закончит дед с трактором на шестьдесят сил — буду напрягать его. Переключился в мыслях на другие вопросы нашего существования. Кидаешь землю в ящик, думаешь, несешь ящик — думаешь, дровишек в печь подбрасываешь — тоже мыслишь. Так и пролетел месяц.

У нас тем временем закончился сезон рыбной ловли, Кнут, с грустным лицом пришел ко мне, и тоненьким таким голосом поинтересовался:

— Что, опять на болото? — а сам смотрит, как щенок побитый.

— Да вроде там и без тебя справляются, но если поможешь — будет здорово.

— Эх-х-х, придется идти, — Кнут повесил нос.

— А ты чего хотел-то? Вроде же понимаешь, что дело нужное. Чего не так?

— Да... я тут... вообщем... — Кнут достал стопку бумаги, — Вот. Нарисовал.

Я начал разбирать его рисунки. Чертежами это пока назвать сложно, а вот эскизами — самое то. Там были мечты корабела. Лодки, лодочки, корабли, кораблищи, паруса, канаты, мачты... Кнут рисовал мечту. Свою, давно, судя по количеству бумаги, лелеянную.

— Строить все это хочешь? — я рассматривал толстенькую лодку, она судя по всему из последних его работ.

— Да хотелось бы. Но тут на болоте тоже надо... — Кнут тяжело вздохнул, — простора хочется, чтобы волны, чтобы ветер, брызги...

— Понимаю, правда понимаю. Я бы сам такой, чтобы пройтись на лодке, а то текучка наша задолбала. Ты по применению лодок тех думал?

— Да, вот та, которая у тебя сейчас, это для рыбы. Вы хитро с сеткой придумали, да только она неустойчивая, да берет мало, и управлять сложно. Можно было бы лучше сделать. Вот если...

Целый день мне корабел рассказывал о своих идеях. Я слушал, и интересно, и Кнута надо поддержать. А то и впрямь только стройкой все занимаемся, надоело.

— Вот что, мы действительно направление по судам и лодкам запустили. Надо бы и верфь сделать заново, и лодки строить, пробовать, разные нужны. Но и болото бросать нельзя, полезное это дело. Мы из ваших отвалов и руду выгребаем, если попадается, и глину на кирпичи.

— С болотом проблема только одна — прижимать плот сложно! — Кнут ударил кулаком по ладони, — половина работы — впустую, только воду туда-сюда тягаем.

— С винтом в трубе пробовали?

— Да забивается он, винт тот, все равно! Приходится вынимать плот да чистить. Тоже время, тоже силы.

Я начал постукивать карандашом. Оставим мужика на болоте — скиснет, запал пройдет. Убрать его оттуда — чем он заниматься будет? Люди-то распределены все, а в одну голову верфь не построишь, да и лодку сложно. Надо ему процесс ускорить, чтобы конец его виднее был. А скоро зима. Блин, что делать? Чем еще двигали у нас корабли? Колесами гребными? Не пойдет, винт лучше, хотя колеса не будут на себя ил затягивать. А если...

— Слушай, а давай колесо гребное приделаем, — я начал набрасывать рисунок, — вот такую штуку в конце плота сделаем. Они воду будут отбрасывать с кормы плота, да и прижимать ленту вашу. Отбрасывать, как весла. Одно колесо...

— А управлять как? У нас штука та, которая погружная, она же узкая. Больше сделаешь — неподъемный плот будут.

— Два колеса на корме, по очереди, да еще и два двигателя... Блин, может не выдержать, перекосит. Надо полегче, да чтобы направлять можно было... — опять сел рисовать, трубы защитные, кожухи.

Громоздко получилось, и опять не то. Начал играться винтами — Кнут тоже поучаствовал. Нарисовал два винта, как их поворачивать? Разную силу давать надо, двигатель выдержит ли? Да и трансмиссия. Крутил на бумаге винтами в трубах, туда, сюда, вправо, влево.. Вот корпус плота, вот в конце два винта, в трубе, вода идет, винт ее толкает... Рисунок что-то напомнил из будущего, видит я нечто похожее. Дорисовал корпус в виде гробика в профиль, вот, теперь еще более похоже. Похоже на МТЛБ. На военной кафедре рисунок такой был, намертво вбитый преподавателями, под соусом подготовки машин к форсированию водных преград. Лючки закрыть да проверить, чтобы в корпус вода не сочилась, потом — крышки надо открыть... Крышки водомета! Листок бумаги начал покрываться линиями.

— Колеса — прочь, делаем так. Вот сюда, под воду, клетку ставим, она от мусора защищать будет. А лучше — три, на поворотном диске да снимаемые. Повернул, вот тут отверстие, снял, мусор и ил убрал, и опять нацепил, а через другую работа идет. Работа — через насос, насос погружной, он воду забирает, да и выдает ее с другого конца лодки. Там — кран, точнее, трубы две, которые к трубе насоса присоединены, а в месте стыка — поворотная планка. Как повернешь, так и пойдет лодка, в направлении, противоположном движению напора воды...

— А пойдет она? Ведь с водой связи нет, как она за нее... цепляться будет? — Кнут от моего "креатива" малость окосел.

— Пойдет, не боись! Так, только трубы тут четыре, два под углом, две — прямо, перегородки-краны по другому... — я углубился в рисование, — Вот! Ребятам дашь рисунок, тут основное есть — пусть в цехах сделают, да попробуете.

— Не пойдет, — Кнут смотрел на мои эскизы, — лодка без воды не пойдет. Веслами надо, или парусами, винтом твоим — но брать воду, и насосом ее... Не пойдет.

Я улыбнулся:

— Пойдет, Кнут, пойдет. Хочешь — сделайте на совсем малой лодке, да попробуйте, на одной трубе от насоса, без изменения направления. Пойдет, как есть пойдет.

Корабел ушел задумчивый. Логика этого времени подсказывала, что для движения надо за что-то цепляться. За воду, за землю, за снег и лед. А если брать и кидать — за что тут цепляться? Это я знаю, что при желании, можно и на воздух опереться, крылом, например, а они-то такого не видели, вот и спорят. Ну ничего, чем доказывать и убеждать — лучше дать попробовать, а потом удовлетворенно ловить офигевшие взгляды. У меня даже настроение поднялось, когда я представил себе выражение лица Кнута, если идея отработает.

К тому моменту, как болото да и заводь начали покрываться первым льдом, Кнут попробовал новую лодку с водометом. Обычная, двухвесельная, на скорую руку сляпанная прямо на берегу болота. Туда самый малый наш паровик, небольшой запас дров, насос и сетку для мусора за борт. Насос пришлось центробежный делать, да шестеренки делать для увеличения оборотов. Паровик на лодке был пятисильный, у нас такой для всяких мелких приводов — стиралка там, посудомойка, бытовой мотор.

Я прибыл на испытания, Кнут и Влас в лодке, топят котел. Прижали сцеплением паровик к насосу, тот сначала почихал, выдал три порции отдельных воды, потом ка-а-ак попер! Тугая струя ударила с кормы лодки, лодка натянула веревку, встала криво посреди чистой воды, она не отцентрована по массе. Насос сбоку висит, клетка под ним, паровик в носу, с запасом дров. Вот в стоит, рвется наружу. Колышек, за который она держалась, вбитый на топком берегу, не выдержал, выскочил, и мои корабелы умчали в болото. Сбили сетку, та осталась лежать на кочке, насос грубый достаточно, чтобы не засорялся, забирает уже не воду, а жижу какую-то, но и на этой жиже лодка скачет по кочкам! Влас аварийно спустил пар, отсоединил сцепление. Опираясь слегами, попытались вернуться назад. Отъехали они метров на тридцать, еле вернулись вместе с лодкой. Рожи удивленные, вытянутые, мужики из крепостных на берегу богов поминают. Вылезли на берег, все в грязи болотной, начали репу чесать.

— Пошла таки... — удивлению Кнута не было предела.

— Да как пошла-то, зараза, думал, в болоте останемся, — Влас отряхивался от грязи, — как бы не лучше чем на винте.

— Ну вот и посчитайте, пока зима, как и почему оно двигалось, и как лучше — на винте или так, — я был доволен, Кнут парень вдумчивый, пока не поймет да не испробует новую приблуду, не бросит новое дело, а значит до следующего года ему есть чем заняться, да как раз по специальности корабельной.

Зиму встречали все со смешанным чувством. Особенно наши строители. Неделю они сидели дома, погода не позволяла работать, да пришли ко мне с петицией. Мол, и зимой тоже строить будем. Мы-то не планировали работы, думали, на дрова их да на дорогу направить. Однако дорожники, вооруженные единственно верным учением Игнатьевых, да соответствующей техникой, от помощи открещивались — они уже привыкли работать, им помощники не нужны, только процесс испортят. На дрова и лес пошли "болотники", они много дров рубили в процессе, паровые машины "заправлять". Строители продолжили работы, когда встала погода, дорожники тоже. У них половина пути готова, и снег в принципе не помеха. Добруш сказал, что пока они по снегу просеку сделают, да закидают ручьи, да ямы и овраги засыплют. А по весне — еще грунта навезут, уплотнят. На том и порешили, разве что сказал им ручьи с дуру не забрасывать, а трубы каменные или кирпичные в них собирать, чтобы водой не размыло. Добруш сомневался в необходимости таких конструкций, думал, просто лучше уплотнять надо. Договорились сделать и так и так — пусть тоже шишки набьет, думать потом лучше будет.

Чем ближе к Новому Году, тем больше наблюдалось суеты у наших крепостных. Опять делегация, опять петиция. Надо им ткани да ниток с иголками, нарядную одежду делать будут они. А то праздник, а из нарядного только чистая рабочая. Прикинули, раздали по набору тканей разных из запасов, отметив как долг, туда же пошли нитки да иголки. К Новому году в процессе шитья нарядов выделилось две барышни, которые и себя обшили, и детей своих, и еще соседям помогали. Очень у них хорошо получалось. Предложил им заняться бизнесом — ателье сделать на тех же условиях, что наш производитель музыкальных инструментов работал, будем развивать частную инициативу. Тот мужик, кстати, сидел уже третий месяц с госзаказом, барабаны да трубы делал. Он ни разу не делал такого раньше, заказ идет как НИОКР. Гитару он мне уже подготовил, я натягивал проволоку разных размеров, и мучил близких адскими звуками, ею издаваемыми. Пытался найти звучание, похожее на то, что слышал в мое время. Получалось плохо, медведь мне судя по всему не только на ухо наступил, но и по рукам хорошо так потоптался. Не выходили струны. Докопался до музыканта, дай, говорю, мне ноту "Ми". Он глаза пучит, руками машет, к богам посылает. Рассказал ему про ноты, про семь штук. На этом мои знания музыки заканчиваются. Тот руками махать перестал, задумался. Ну ничего, пусть голову тоже напряжет, может, придумает чего.

Перед самым Новым Годом собрал наших управленцев на совещание.

— Так, завтра на празднике людей поздравлю, речь уже подготовил. Пока хочу тут все проговорить, производственное совещание у нас. Начнем со стены. Как результаты?

— Сделали много, осталось саже... метров триста, — Лис говорил про стену, пытаясь уже применять новые меры длины, — но там будет сложно, скала. Сейчас пытаемся отбойный молоток в траншею засунуть. Дальше тоже скалы могут быть. Облицовка кирпичом стоит, пока кирпичи не готовы, глину бить по морозу сложно, да прогревать на смесь. Камень — нормально, даже легче, возить на полозьях проще. Как и песок. Если скалу пройдем — до конца зимы закончим основу восточной стены, останется облицовка и потолок, по которому ходить будем, ну и двери, ворота...

— Я понял, остальные элементы. По дороге у нас что?

— Дорога почти готова, точнее — просека для нее. Сейчас мы щебнем с песком да землей засыпаем овраги да ямы, — Добруш говорил с бумажки, аккуратный малый, — по весне еще засыплем, где провалится. Надо теперь думать, что да как строить на болоте торфяном.

— Там завод будет, металлургический. Так что как закончите дорогу, садимся да думаем, что делать дальше. Где завод будет — к нему еще дорогу надо будет от места с известняком, к болоту с рудой. Болотную нашу бригаду думаю перепрофилировать в металлургов.

— Нам бы это, придумать чего надо... — Добруш помялся, — Народ мерзнет в палатках, продувает их да и переносить с места на место не удобно. Вот бы что-то такое, вроде избы, да на колесах или на санях.

— Буревой, запиши — будем сборно-щитовые домики делать, под тракторный прицеп. С печками да кроватями. Что-то мы не подумали об этом, молодец Добруш. Всем делать будем, кто на улице работает. Кнут, у тебя что?

— Болото прошли только на четверть, с новой приспособой попробуем, легче должно быть. И как оно все-таки двигается? Не пойму я...

— Потом расскажу, думайте заодно, как руду добывать будем, там, на месте. Думаю, такой же плот, или что-то вроде. Святослав, как там люди вообще, настроение, довольны ли?

— Настроение... — мужик задумался, — серое, вот. Каждый день одно и тоже, привыкли уже, понимают, что нужное дело делают, но все равно хочется еще чего. Посидеть там, поговорить, даже для этого места в бараках нет. А столовая да для мытья барак — там не посидишь...

— Буревой! Запиши, надо один барак освободить, оформить правильно, с лампами там, разделить на две части, обеспечить отоплением, да и клубом назначить. Клуб — то место такое, где как раз вот можно будет собраться, как наш актовый зал.

— А зачем на две половины?

— В одной сцену поставим, помост такой, представления всякие делать будем. Детские. Там же репетиции оркестра будут, тоже детского.

— Клуб — это вроде как кабак получится? — Лис быстро суть ухватил.

— Ну, если пива кто наварит, тогда да, — я улыбнулся, — а пока отваром обойдемся. Мужика-музыканта начальником клуба, главным там, назначим, каморку его перенесем, его работа не сильно пыльная. Да помощницу ему дайте, на уборку да прочее. По трактору ТП-1-60 чего?

— Через месяц закончим. С гусеницами провозились, — Обеслав достал записи, — долго, да и так проблемы есть. Мы туда два двигателя поставили, хорошо получилось. Каждый на свою гусеницу работает, сильнее-слабее, управлять легко. Но водитель нужен очень опытный да ловкий — приборов много, не все успевают за ними смотреть.

— Делайте на один вал, один двигатель, длинный. А потом сцеплением будем притормаживать каждую тягу... Я потом тебе покажу, так может проще получиться. А к водителям еще вернемся. По железной дороге что у нас, как делать будем?

— Сложно там, — Кукша тоже достал блокнот, растем, однако, — сильно широкую сделать нельзя, мы ось не сделаем, Обеслав сказал. Метр шириной, или полтора, максимум. Если же не делать ось — может не выдержать груз. Дилемма. Пока только понятно, как по прямой ездить, там ничего сложного...

— А ты предусмотрел, что груз паровоз очень большой повезет, как тормозить будешь? Скорость сбрасывать? — я вспоминал то, что еще не рассказал Кукше, — ты прав, надо плотнее заняться, причем всем вместе. Считать там тоже много, всем работы хватит.

— А давайте я возьмусь, — Обеслав поднял руку, как на уроке, — Кукша больше занят во военной части, ему такое сложно будут. А я вроде уже как научился...

— Кукша, ты как? Согласен? Ну и то хорошо. Обеслав, закончите с трактором, садитесь за эскиз опытного участка железной дороги. Кукша — ты чисто на военную часть пойдешь, думай, как оборону всего организовывать. Да вообще подумайте с Ториром, как нам войну вести, вооружение, технику...

— Так в Уставе вроде все есть?

— Ну, там под двадцать человек, да без учета ополчения, да стены, да завода металлургического, и прочего. Посты надо продумать, сторожевые башни на пути и непосредственно там, на месте. Хватит вам работы... По производству все? Все... Теперь слушайте меня. Мы сейчас достигли своего предела...

— Как? — всеобщий возглас удивления.

— Да не в плане расширения, а в плане людей и ресурсов. Из ресурсов доступных у нас лес да железо с глиной, да камни с известняком. Ну и то, что вырасти может. Остальное все на грани. Олово надо для банок, медь нужна, свинец, поташ, сырье для красок остальное сами перечислите — всего не хватает.

— Торговля? — Лис подкинул идею.

— Торговля — это хорошо. А найдется столько на Ладоге? И кто торговлей заниматься будет? Людей надо выделить, а у нас все расписаны. Обучить, лодки построить, — Кнут встрепенулся, я продолжил — дальше Ладоги ходить — сколько торговля та займет? А надо бы так, чтобы под рукой было всегда то, что нам нужно. Искать надо...

— Рудознатцев надо бы, да тех, кто с металлом работал и прочим, людей мастеровых, — Лис делал пометки, — ты это ввиду имел, когда про людей нехватку говорил?

— Ну, и это тоже, только не совсем. Как работают сейчас наши крепостные?

— Хорошо работают, добро. Быстро у них все выходит, — Святослав своими людьми был доволен, — Работы просто много.

— Ага, хорошо. Вот только, сейчас сложный момент будет, подумайте. У них хорошо выходит то, что мы им показали да рассказали.

Мужики после моих слов чуть подумали, не поняли, обратились ко мне.

— Ну вот смотрите, надо нам сделать трактор. Водителей тракторов у нас чуть не двадцать человек, так? Так. А трактор делать некому, только Обеслав. Надо сделать нам металлургический завод. А кроме меня, Буревоя, да Обеслава, кто его делать будет? Вот и получается, что, — я ухмыльнулся, — пользователей у нас много, а разработчиков — с гулькин хрен. А дальше будет хуже! Мы сейчас перешли от простых изделий к целым системам, а как их создавать, если каждому указывать приходится что да как строить и делать?

— Вроде как на веслах в походе сидеть есть кому, а воевать — только часть идет, — Торир перевел мои слова на понятный язык, все закивали.

— И еще хуже. Если еще людей приведем, как мы их использовать будем? Так же, как этих? Сами обучим, а они потом только одно и смогут делать? Да по всем вопросам к нам?

— Ты же сам говорил, что разделение труда! — Святослав посмотрел на меня, — Что так быстрее будет.

— То так, если дело знакомое. А нам бы надо заиметь у себя людей, которые сами дело то смогут делать, по заданию, без нашей помощи.

— Учить их надо, — Буревой почесал бороду, — да крепко. А новых — под них уже отправлять, пусть сначала освоят простое, потом их тоже учить, на сложное.

— А не утекут знания те? Освоят, и на Ладогу пойдут, — предположил Кукша.

— Не, — усмехнулся Святослав, — наши уже никуда не уйдут. Хорошо им тут.

Святослав осмотрел нас всех, и начал развивать мысль:

— Вы по-другому живете, не так как мы раньше. Раньше каждый себе сам на уме был. Свое поле, своя охота, свои дрова. Разве что дом построить, или там колодец вырыть — тогда по родичам да соседям. Склоки постоянные, у кого лучше, у кого хуже. Тут за два года почитай только две драки, да и те поначалу. Не из-за чего ругаться, нечего делить. Вы думаете, это не замечает никто? Да вы баб поспрашивайте! Уж те-то раньше только и разговоры вели, "а у меня, а у нас", — Святослав противным голосом передразнивал баб, — а теперь? Вон, одежку нарядную делать, и то чуть не вместе все пошли. Раньше такого не было. Тут урок сделал, норму сдал, и все. Кормят, поят, крыша над головой, тепло, дети присмотрены, да обучены. Сказки-то родителям дети в основном читают, а те только на лавках лежат, да слушают. Хорошо тут людям, хорошо...

— Это пока, — предостерег я Святослава, — потом и зависть пойдет, и склоки. В дома свои пойдут жить, там у кого дом краше, у кого дети лучше, у кого посуда симпатичнее, у кого одежка краше...

— То так, — охотно поддержал Святослав, — но иначе теперь все будет. Почему сейчас народ доволен? Потому что справедливо все. Любимчиков нет, запасов по норам нет, все работают одинаково. А кто лучше — там и плата лучше, кто хуже — тот штраф платит. Но с голой задницей не останешься! И дети сыты будут! Справедливо это людям кажется, вот и довольны. Раньше бы про зал этот твой, ну, клуб вроде, мои бы и не помыслили! На улице бы собирались, да друг перед другом хвастались. А теперь они место то хотят, чтобы по делу говорить! Я в барак зашел — там в одну эту, квартиру, народ набился, сидят, обсуждают что-то. Прислушался, думал, каверзу какую, нет! Они про дорогу говорят, как сделать лучше, да грустят, что, мол, дорога та закончится скоро, а что им дальше делать — неведомо! Вот как получилось!

Тут уже и я задумался. Совсем про людей забыл, про крепостных, хорошо, что Святослав помнит обо всем да заботится о них по старой памяти.

— Дорожников успокой. У нас таких дорог десятки километров будет, без работы не останутся, — Буревой достал наши планы, — лучше будем делать. Строители — те также, после стены будем город строить, там работы еще куча. Металлурги, с болота которые придут, пусть освоятся пока, пока в дело войдут, пока с торфом дело пойдет — не заскучают. Лис, по людям ремесленным — не нужны они тут...

Немая сцена, все на деда посмотрели.

— Не нужны, — повторил Буревой, — сам вспомни, у вас, небось, как и в нашем селище было? Кузнец сам себе руду роет, сам железо варит, сам кует, сам уголь делает. Так? Киваешь... А у нас? Что он у нас делать будет? Чугун льем, много, железо варим, тоже много, куем штампами да под паром. Он как делать будет? По-старому продолжит, или к нам пойдет, где ничего не знает. А зачем он нам такой нужен? На стройку его — так а зачем тогда кузнец? Людей с земли взять — лучше будет, да проще. На Ладоге кузнец — человек уважаемый, а у нас — ненужный. Со стеклом также, с углем, да со всем! Даже каменных дел матера тут не особо нужны, не умеют камни лить, как мы стены. Вот и выходит, что нужны нам те, кого научить проще будет, да под себя подмять. Не как холопов да рабов, а как людей работных, да крепостных...

— Как мы пришли, — подал голос Юрка, — сейчас понятно, что да как делалось. А тогда неясно было. Боялись мы, признаю. Потом интересно стало, потом, когда знаний набрались, помогать стали, и еще интересней стало. Если бы По-старинке работали бы, рыбу бы ловили, как я сперва хотел, то ушли бы отсюда, как есть ушли. Нечего тут делать таким.

— И помоложе брать, у них ум гибче, быстрее освоятся, — добавил я, — Лис, понял задачу? Думай, как нам таких получить да где взять.

— А чего тут думать-то? — Лис ухмыльнулся, — Сироты нужны. Таких мало, да устроены они, большей частью, кто по родичам, кто в подмастерьях. Но после мора были ребята неприкаянные, сейчас уже не знаю. По селищам найти можно, тех, кто помоложе да без крыши над головой, кто с чужой руки живет.

— Кнут! Верфь временную строить будем, по весне, по лету за людьми пойдете, — я думал над словами моих товарищей, — Буревой! Про барак отдельный для них подумай, как для рыбаков был, Кукша охрану подумай, да еще учителя нужны да воспитатели...

— Моих баб возьмите, — подсказал Торир, — они крепкие, даже с парнями справятся. Себя в обиду не дадут. Учить, правда, не смогут, сами буквы плохо понимают. Но порядок наведут...

Я себе представил группу подростков, вроде наших рыбаков, и над ними Брунгильду. Бр-р-р, забавно получится. Посмотрел — народ тоже улыбается, особенно Кнут.

— Все о Брунгильде подумали? Ага, по глазам вижу. У дураков мысли сходятся, — я посмотрел на записи, — значит, так и порешим. Лис маршрут продумает, Торир, на тебе формирование отряда для их поиска и перемещения. Кнут! На тебе транспорт. Предварительно, выход на июль назначим, месяца два вам хватит? Отлично! Подведу итог. По людям, определились, сирот ищем да наших в учебе переориентируем. Чтобы новых крепостных найти, да к нашим под начало определить можно было. По ресурсам, Буревой, вот тебе записи мои, почитай на досуге, пока праздники. Будем думать потом, вместе.

Новый Год прошел весело. Мы задумали некоторые новшества, вроде представления детского под Елкой для взрослых. Однако, планы пришлось корректировать. Ни свет ни заря в ворота "постучалась" Машка с толпой лосей. Пришли лоси, в количестве чуть не десяток, с таким видом, как будто их обидели смертельно. Ну да, сена в лесу не положили, соли не насыпали, как тут не возмущаться? Накормили втихаря лосей, да и отвели в лес. Всех, кроме Машки да Васьки. Их принарядили, и использовали в представлении, они наиболее спокойные у нас, привыкли к людям.

Дед Мороз в этот раз приехал практически на санях. Ворота открылись, там два лося, санки, Буревой и Веселина в костюме, девочка окончательно отошла, решили ее привлечь. Дед объяснил, что подарков в этот раз много, вот и пришлось на лосях добираться. У народа — буря восторга, праздник удался на славу. Подарками выступили книжки, на этот раз сборники Законов для взрослых, Азбуки для самых маленьких, Сказки и короткие истории про разные страны, животных, птиц для подростков.

Развлечения были стандартные. Традиционный групповой махач, скромно называемый боксом. В каппах, шлемах, перчатках получилось безопасно и забавно. У детей — зоопарк, лоси паслись под крепостью, а "наши", Машка с мужем и детьми, даже позволяли себя гладить и кормить. Ну и снежки, горка, крепости снежную строили, весь набор зимних развлечений. Устроил забег на лыжах, на приз, попытался изобразить коньки. С ними надо еще пробовать, как госзаказ оформили нашему мастеру по музыкальным инструментам и в ателье. Девушки делали сам ботинок, мужик — лезвие. Что-то получилось, но оценить я не мог, не умел даже в будущем коньками пользоваться. Так вот закончились Новогодние праздники и продолжилась работа.

9.Москва. Год 864.

Зимой у нас и начались изменения, согласно результатам предновогоднего совещания. Буревой ушел с головой в мои записи, ходил задумчивый, и даже не садился за опыты. Ему много чего надо было осмыслить, продумать, принять. Это на самом деле не так просто, как кажется. Всю жизнь живешь и знаешь, что вода — это вода. Проще быть не может, она может быть грязная, соленая, чистая, замерзшая, но это вода. А тут тебе на голову вываливают, что вода — это два разных элемента, вещества по сути, которые соединены вместе. Причем одно из них — прямо в воздухе есть. Который тоже не просто воздух, элементарный элемент, а смесь каких-то газов. Ужас. И так со всем. Дерево теперь не дерево, просто разное, а набор жутких компонентов, про которые так у меня и написано — "набор жутких компонентов", подробнее я не знал. Уголь — углерод, причем уголь этот, углерод то есть, есть чуть не везде. А человек — так вообще не пойми чего, включая светящийся фосфор! И веществ таких — около трехсот, я не помнил конкретнее, и хуже того — все они в свою очередь всего лишь различное сочетание трех самых малых частиц — протонов, электронов, нейтронов! Весь мир, такой разнообразный, красивый, непознаваемый превращался в набор из трех частиц. Это полностью переворачивало концепцию представлений об окружающем мире для деда. Буревой долгими вечерами допытывался у меня новых знаний, задавал уточняющие вопросы, пытался опровергнуть мои теории, пытался выдвигать свои. Пытался перестроить свой мозг.

Трактор большой мы закончили, получился он огромный. С большим коробом для топлива, с большим баком для воды, высокий, широкий, на гусеницах. Его автономность позволяла ему дойти своим ходом до торфяного болота, причем с грузом. Там его "заправляли" заново, и он мог идти обратно. Первым грузом, который он начал таскать, стали сборно-щитовые домики, из досок и листового железа, с двойными стенками и утеплителем из кудели сосновой и стружки. Домик был на десять человек, без кухни, зато с печкой-буржуйкой. За раз очень тихим ходом трактор увозил три домика, шесть тонн по нашим прикидкам.

Испытания проводили на новой дороге-просеке, домики были на салазках, с возможностью поставить их на восемь широких колес. Мощь, выдаваемая трактором, гулкое его урчание, произвели впечатление на всех. Святослав, после того как трактор чуть не с корнем вырвал небольшую сосну, так и заявил:

— Бычара! Не, у него хм..., не торчит ничего — значит вол. Такими на юге пашут.

— Не, — я посмотрел на трактор, — вот же крюк торчит, значит, бык. Бычок...

Так вот у нас и появились названия для тракторов. Малый стал "Осликом", средний — "Жеребцом", большой — "Бычком". "Одушевление" таким вот образом тракторов, случайно причем, привело к интересному эффекту. За ними стали больше ухаживать и вообще, относиться как к домашним животным. Даже имена давали некоторым. Началось наращивание количества наших тракторов. По плану надо двадцать "Осликов", десять "Жеребцов", пять "Бычков". Благо детали двигателей практически одинаковые. А вот вал разный, да трансмиссия с рамой, но процесс шел быстро. Дополнительных модернизаций не вносили — на это была своя задумка. С первого марта она начнется.

А в конце января к нам пришли гости.

— Государь! Государь! — ко мне спешил мужик, из тех, что строили стену, — Сергей!

— А? — я наконец понял, что это ко мне обращаются, не привык еще, — Чего стряслось?

— Там этот, инсфектор пришел, тебя хочет, — мужик с трудом выговорил новое слово.

— Кто?! Инспектор? Златобор?

— Ну да, сказал, Сергею скажите, мол, налоговый инспектор пришел,— мужик помял в руках шапку, — мы его к воротам почти подпустили, ничего страшного?

— А много их там?

— Да нет, пять человек всего. С вежеством пришли, еще в лесу с коней слезли, да пешим ходом двигались сторожко.

— Спасибо, ладно, скажи — сейчас буду, — я пошел собирать свое "правительство".

Пришли мы впятером, я, Лис, Торир, Святослав да Кукша. Буревой сидел в лаборатории, читал да проникался моими записями, отвлекать не стали. У ворот застали забавную картину. Раскрыв рот, пять мужиков в кольчугах под тулупами, мечами, копьями, держали под уздцы коней, и, раскрыв максимально широко рты, пялились на стену. Мы прыснули со смеха. В принципе, понять ребят можно. Живешь ты такой в девятом веке, направляешься к деревянной крепости, а застаешь каменную стенку. Причем такое ощущение, что стоит она тупо посреди поля. От кого та стена? Зачем в этом месте? Кого защищает? Может, вообще культовое сооружение? Но зачем такое большое? Тут народ практичный, про запас делать не станет, да и не сможет. Только текущие потребности сил обычно хватает закрывать, а остальное — только если нужда заставит. А тут просто стена посреди поля. Бред какой-то...

— Здорово, Златобор! Какими судьбами? Опять нас на мыто примучивать пришел? — я протянул руку молодому парню.

— Не, в гости, без мыта, — тот чуть склонил голову, но без раболепия, так, отметился просто, покраснел малость, замялся, и пожал таки руку, — вот, пришли узнать, как у вас дела...

И опять покраснел... Хм, задумал что? Или на разведку пришел? Надо бы понять, пока не поздно. Разложились на прежнем месте, только вот палатку им не пришлось раскладывать. Из ворот с гулом вышел "Жеребец" с новым домиком щитовым, поставил его метрах в двухста от крепости, да еще и с запасом дров. Все, теперь отряд налоговой полиции можно брать голыми руками, окончательно народ охренел. Ну так того и добивались! Затопили буржуйку, принесли еды, засели в домике, да и начали разговоры разговаривать:

— Как там мыто? Много ли собрал? Что Рюрик на Ладоге? — я переживал за потенциального правителя Руси, а то с моим появлением ему и места в истории может не достаться.

— Мыто в это раз мало, в том году больше взяли, да людей поубавилось, кто-то ушел, кто-то под других лег с землями, у меня, правда, как в том лете получилось, — инспектор охотно шел на контакт, — Рюрик в Новгород сходил, с дружиной, но пока на Ладоге сидит. Там, в Новгороде, замятня так и идет, да резать друг дружку начали. Рюрик войско собирает, по теплу опять пойдет.

Златобор трепался, как будто на экзамене, все выдал. От чего удостоился неодобрительных взглядов меня, своих мужиков, Лиса, да и Торира с Кукшей. Покраснел, пошли оправдания:

— Да то всем известно, он же сам клич объявил, мол, кто поучаствовать хочет, пусть у него собираются. Я вот и думал, может и вы того, поучаствовать...

— Не, мы пока не будем. Нас и тут неплохо кормят. Сам как, как семья, как жизнь?

Златобор расцвел, теперь можно и поговорить, и секретных сведений не слить:

— Семья хорошо! Отец расторговался хорошо в этом году, — ну да, до весны еще этот год получается у них, — хорошо торговля шла. С мурманами торговал, с хазарами, да и тут, на Ладоге мены хорошие были. Он у меня купец, мены мытником пристроил, чтобы освоился я, да потом тоже к делу приставит. Торговому. Женился я, душа моя — красавица! Соседская, давно нас родители засватали, еще по детству.

— Ну раз такое дело, надо бы и отметить, — я достал настойку ягодную, да рюмки деревянные, — За здоровье молодых! У нас тоже вот Кукша женился, да и другие тоже. Святослав, ты лучше знаешь, надо бы нашему инспектору подарок сделать, на свадьбу. Да жене его новой. Нам для друзей ничего не жалко!

Я выразительно, насколько смог, поглядел на Златобора с его людьми. Парень довольный, лыбу тянет, мужики степенно закивал, мол, да, хорошо когда друзья. Проговорили еще часика два, пока Златобор, покраснев как девица, не выдал нам цель своего прихода. Меч он хочет. Булатный. Как у нас были. Рассмотрел в тот раз, да и загорелся. Серебра принес, десять гривен, тех, что на свадьбу собирал.

Мы с мужиками переглянулись, надо переговорить. Вышли по нужде со Святославом, да и в процессе обсудили по-быстрому

— Как думаешь, продать стоит? — начал прямо за порогом Святослав.

— Не, продавать не стоит. Подарим! С доспехами да копьем и топором, наш комплект.

— Винтовку тоже? — Святослав недоверчиво смотрел на меня.

— Не, винтовка ему не нужна. Как и арбалет. С коня он как стрелять-то будет? Тем более, мы же не оружие дарим, а подарок, символ нашей дружбы. Такое продавать нельзя, только в подарок. Пусть рефлекс вырабатывают...

— Чего?

— Ну, рефлекс. Это такая штука, хм... вообщем, вот когда тебе соринка в глаз попадает, ты моргаешь. Так? Так. Вот рефлекс — это действие, которое ты без его осознания совершаешь. Ну там моргнуть, или руку одернуть от кипятка, или вот как мы сейчас вышли, нужду справить. То что само делается, а ты о том даже не думаешь.

— Понятно вроде. А тут какой этот рефлекс будет?

— Условный. Который получается, когда живешь долго. Вот, например, ты за меч хватаешься периодически, а его у тебя на поясе нет. Вот такой рефлекс у тебя.

Святослав инстинктивно потянул руку к тому месту, где висел меч, но одернул, даже испугался чуть:

— Ишь ты, как оно! И впрямь получается... А я даже не думал!

— Во-во, инстинкт сработал, это тоже, что и рефлекс. Так вот, пусть рефлекс вырабатывают, что если с нами дружить, то будем куча всякого полезного, причем такого, что за деньги не купишь. Вот. И мужикам надо его подарить чего, да и бабам их, если у них есть. Они ж не виноваты, что женились не в этом году? — я улыбнулся, Святослав тоже.

— А дарить что будем?

— Вот я тут у тебя спросить хотел, в чем потребность может быть у них? Чему порадуются больше всего? Да, еще бате его надо что-то присмотреть, чтобы значит уважить.

— Тут думать надо...

Засиделись за полночь. Попросили мужиков остаться на день, пока мы им подарки приготовим. На утро отправили к ним Агну, та обмеряла Златобора, да выбрали ему доспехи из запасных. Юркины как раз по размеру подошли. Мужикам, тут не стали оригинальны, сделали деревянных ящиков для перевозки бутылок, по два штуки, да и распотрошили наши запасы с настойкой. По четыре бутылки вышло на брата, чуть не треть запасов алкоголя. А бабам — ткани сосновой, благо, ее много было, ниток таких же, да иголок и прочих швейных принадлежностей. Жене Златобора — набор из женской настойки, она не такая крепкая, да тоже ткани, только льняной, ее у нас тоже накопилось про запас, и такие же швейные наборы. Их делали много, бабы на швейном производстве у нас пока в основном руками работают. Швейная машинка стоит на случай быстрого обшива населения, да и доработать ее надо.

Весь день мужики пришлые пялились на нашу стройку. А как тут не пялиться? Толпа народу в фуфайках заливает стену, трактора туда-сюда бегают, отбойный молоток прикопанный в траншее с жутким грохотом бьет скалу. Дабы не приняли нас за колдунов и не получили инфаркт, Кукша отвел их на экскурсию, на Перуново поле. Там зачитал таблички, показал идолов. Мужики малость отошли от шока, идолы знакомые, боги общие, значит, без их воли тут не обошлось. А кто знает волю их-то? Вот и успокоились ребята. Вечером вручили торжественно подарки.

Златобор в шоке, такого точно не ждал, бегал в доспехах и орал, что, мол, не расплатится. Мы успокоили — это подарок, на свадьбу. Женам рюкзак с тканями да иголками, воякам его — подарочный набор с выпивкой. Те в еще большем шоке. Не от бухла — от стекла! Взяли и просто так придарили ценнейший ресурс, да еще и такой качественный. Было от чего впасть в задумчивость. Златобор пробовал совать деньги, мы гордо отказались, за такое, за подарки, мы денег не возьмем. Златобор приуныл, отдарка не смог дать. Лис разрулил ситуацию:

— Ты как на Ладогу придешь, к бате подойти с теми деньгами, да вот с этой штукой, — Лис достал короб с подарком для отца Златобора, — ему передашь, на словах скажешь, что государь России благодарит за то, что сына нормального воспитал, да умного, и передает подарок ему, соответствующий.

В подарок отцу Златобора мы оформили канцелярский набор. Ну там чернила, записные книжки, скрепки всякие. Короб получился в виде чемоданчика небольшого, там все и поместилось. Подарок делали с мыслью о том, что раз мужик дела торговые ведет, значит пишет много, документацию ведет. А учитывая масштаб его деятельности, да подходы его, Злаботором нам рассказанные, мужик должен быть не глупым, и презент оценит. Показали на бумажке как пользоваться всем, Златобор сам проникся. Ему в довесок тоже вручили записную книжку небольшую да карандашей десяток. Нам не жалко, а ему приятно.

— А также бате передашь, — не унимался Лис, — что пусть на твои деньги, если отдариться хочет, присылает нам олова. Очень поможет нам.

Я посмотрел на министра торговли — молодец Лис! Все правильно придумал. Олова не хватает на консервные банки, запас один остался небольшой, мы в него стекло льем. А если нам на десять гривен олова пришлют — тут-то мы и развернемся! Здорово придумал. Правда, серебро нам тоже надо, на фотографии. А то уже к концу подходит. И Лис не подвел!

— Ну а если такая вот штука для записей еще понадобится, бумага она зовется, пусть не стесняется, серебра захватит, да может еще чего нагрузим.

— А чего еще? — сквозь мытника пробились гены купца, Златобор заинтересовался.

— Смолы можем дать, доброй, у вас такой нет, железа, разного, но не оружия. Оружие только друзьям в подарок, — и Лис похлопал мытника по доспехам.

Расстались с мужиками на рассвете, как добрые друзья. Проводили на конях патрульных до заметной речушки, обняли на прощание, и отправили восвояси. На обратном пути международную обстановку обсуждали.

Если собрать все сказанное мытником да людьми его, то выходит следующее. Рюрик собрал бригаду, практически агитационную — обвешанную оружием, доспехами, мечами да топорами, и отправился на "выборы" в Новгород. Там свои разборки, желающих посидеть на троне княжеском хватает и без Ладожских "сидельцев". Основных группировки две, бьются они уже серьезно, со смертями да поджогами. Остальные мелкие группки по интересам пытаются угадать победителя и примкнуть к нему. Рюрику сказали, что, мол, вы конечно ребята бравые, но вас тут не стояло, да и отправили в пешее эротическое путешествие. Ну, в смысле, на Ладогу обратно. Мол мы тут разберемся — вам потом о результатах "выборов" отдельно доложим, под кого теперь ложиться. Рюрик не будь дурак, в драку не полез, а принял Соломоново решение. Пусть эти двое сейчас друг дружку попинают, а он придет через год, и нагнет всех ослабевших под себя. В таком деле спешка лишнее. Вот и отправился спокойно к себе на Ладогу, дальше собирать да обучать дружину, да готовиться к летнему походу. Авось, там уже и биться не с кем будет. Красавчик дядька, уважаю.

Нам от тех новостей ни тепло, ни жарко. Жарко, или даже горячо станет, когда он окончательно сядет в Новгороде. Вот тогда надо суетиться. Пару лет он в дела входить будет, а потом — держись. Дружина-то здоровая уже, надо бы ее куда послать, типа в поход. Добычу возьмут — хорошо, вернуться вполовину от отправленных — еще лучше. Сейчас по рассказам у него сборная солянка из кучи ратей, объединенная одной целью, посадить его на трон. Объединили их не на убеждении, а на обещании доли немалой да преференций различных. А Новгород-то не резиновый, чтобы кормить всех. Вот и сольет он союзников ситуативных, как мы все думаем. А куда сольет — вот тут могут быть варианты. Может на юг, там хазар нагнуть можно или дальше, византийцев каких-нибудь. А может и на север кого отправить, к нам. Вот этот момент надо четко понимать, и готовиться к нему. А пока продолжим крепить промышленность и оборону.

Провели парад на День защитника отечества. Народу понравилось, ходили строем с песнями, маршами, даже показали пару боев показательных на мечах, да перемещения стрелков с поражением мишеней. Тоже развлечение.

Первого марта состоялся перелом в нашей жизни. Дед наконец-то проникся новыми знаниями по химии, и засел в лаборатории. На текущий момент его задача — попытаться найти индикаторы для разных веществ. Из инструментов у него — все его реактивы, горелка, холодильник трубчатый, по трубкам вода ледяная течет, склянки-банки, нос да глаза. Надо деду сейчас узнать, где какое вещество у нас бывает, как их разделить и обнаружить в растворах, смесях, взвесях и прочем.

Второй перелом наступил у наших крепостных. Программа обучения поменялась. Раньше было письмо да счет, а теперь добавилась новая наука — "Техника и экономика". Вот такой вот предмет. Два месяца я делал учебную программу, опрашивал народ исподволь, слушал, о чем они между собой в клубе говорят. В клубе у нас теперь тесно вечерами, особенно когда Держислав с детьми сценки всякие ставит. У него фантазия — на пятерых хватит, интересно придумывает даже для меня. Ателье наше половину времени на него работает, костюмы шьет, да реквизит делает. По сути сейчас Держислав в клубе главный, мужик-музыкант фактически самоустранился, не его это. А парень меня послушал, да и пошел творить. Какие-то зайчики с волками у него добывают не то морковку, не то Золотое Руно. Какие-то боги бьются, да пируют. Какие-то битвы делает, игрушечные. Молодец. Повесил на него еще и оркестр. Теперь у нас пяток мелких дули в трубы да дудочки и били в барабаны да литавры. Главная цель — выучить Гимн России тот, из будущего, по моим скупым подсказкам. Получалось плохо, у меня со слухом проблема, а другие никто не слышал его. Слова придумывать не стал — взял тот гимн, который помнил, на музыку Александрова. А что, слова там нейтральные, явных противоречий нет, разве что моря южные упоминаются. Но то какие наши годы! А вот про "братских народов союз вековой" — так прям вообще в точку, у нас тут как минимум четыре разных народа — мурманы, мы, словене да рыбаки. Вот на таких представлениях да в буфете после них и слушал я разговоры, направлял их в нужное мне русло, да вечерами думал много. Причем вторым гимном, уже народным, была "Песня защитников Москвы", там где "В атаку стальными рядами...". Как дальше пойдет, какая из песен приживется, я не знаю, пусть будет две, про запас.

Новая программа обучения строилась на принципах наглядности, самостоятельности, практичности, и построения причинно-следственных связей. Я их сформулировал, оценивая результаты учебы детей и взрослых. Если мелким можно авторитетом да ремнем отцовский вбить знания, то взрослым теоретические знания казались бесполезными. Задал как-то стандартную задачку, у Васи было три яблока, одно он съел, второе потерял. Сколько яблок осталось у Васи? Мне один мужик выдал качественный ответ. Мол, дурак тот Вася, надо за яблоками следить. И ведь не поспоришь! Курс экономики, подсчета ресурсов в нашем случае, и техники объединился в набор вполне себе практических задач, с которыми народ сталкивается каждый день.

Задал первую — наши трактора потребляют вот столько леса, когда опустеют окрестности? Народ задачу не понял, отправил их считать деревья. Побегали по лесу, пришли с результатом. Научил их расчетам площади. Посчитали — прослезились. Облысеют леса вокруг очень скоро. Усложнил задачу — мы сажаем лес. Сколько леса можно брать, учитывая что растет он лет пятнадцать до момента его использования. Засели надолго, выдали результат, вроде как десятую часть можно брать. Усложнил еще — а сколько на доставку того леса уйдет тех же дров, если площадь сбора будет в десять раз больше, чтобы потребности наши закрыть. Народ в шоке, посчитали, в воскресенье рванул сажать дедовы саженцы. Дальше — больше. Расчеты по механике, расчеты по расходу ресурсов, расчеты по расстояниям и перевозимым грузам. Народ смотрел ошалело на окружающий мир — таким его они еще не видели.

К концу апреля вся работа в деревне встала. Не делали ничего из-за того, что народ теперь мозгом начал понимать то, что он делает, сколько на это тратит, к чему это может привести. Подключил Кушку, своих родичей, задачки пошли еще сложнее. Добавилась военная составляющая, типа расчета возможного ущерба от нападения, количества ресурсов на случай осады, и прочего. У крепостных началась ломка сознания. Все, что раньше казалась блажью, вроде торфоразработок, обрастало цифрами, расчетами, тоненькие ниточки связей между всем, происходящим в деревне начинали ложиться на взбудораженные умы крепостных.

Задачи им давались плохо, не хватало знаний. Начали устраивать лабораторные работы, вроде тех, что сами проводили. Эксперименты давали новые данные, часть задачек двигалась вперед, до новых затруднений. Опять эксперименты. Потом — расчеты затрат на эксперименты, опять шок, опять новые данные.

Из задач на простые подсчеты перешли к сравнительным. Что лучше? Чего больше? Как быстрее? Народ окончательно закипел, сломался, и... начал задавать вопросы! Вопросы сыпались, как из рога изобилия. Что, почему, как, сколько — неслось со всех сторон. Улыбался, отправлял в библиотеку с документацией. Ее пришлось перенести в клуб, да еще и сделать по несколько копий, благо типография на стальных лентах уже была, и заново набирать шрифты не пришлось. Наступала эра любопытства.

Бытовые работы, такие как посадка урожая, шли незаметно, как и другая повседневная деятельность. Народ сидел над задачками, новыми глазами смотрел на все вокруг. От массовых решений перешел на групповые — теперь каждой группе давал кусок задачи, потом — совместное решение, потом — выводы, результаты, новые задачи. В задачах было все. Не там поставил запятую, каков перерасход по глине? Не та марка стали указана в задании на работы — сколько придется переделывать? Все это двигало грамотность. Ошибся в направлении дороги на пару градусов, на сколько дольше придется делать, указал не тот азимут, куда она вообще выведет, этим двигали геометрию. Арифметика и так шла на ура, физику двигали механикой. Расчеты по трению, расчеты по массе и силе, расчеты по рычагам, расчеты по энергии — все шло в ход, сдвигая мозги наших людей с привычной им колеи. Наконец, под самую осень, у нас случился прорыв.

Задача практическая, простая, трудозатраты на постоянное закапывание отбойного молотка, для разрушения скалы, с последующей утрамбовкой земли на месте ямы от отбойного молотка. Скала тянулась почти под всей предполагаемой северной стеной, и сильно мешала строительству. Группа мужиков пришла ко мне с предложением. Вот так, решали задачу, а пришли с предложением. Предложили сделать трубу с молотком на конце. Мол, по трубе пусть идет воздух сжатый, о том я им рассказывал, а трактор тогда и закапывать не надо, на земле пусть стоит. Напряг их подумать над тем, как менять высоту молотка — труба-то фиксированной длинны, а скала "пляшет по уровню. Пришли через два дня с проектом гибкой трубы, шлангом. Мол, если сделать, тогда мужика с тем шлангом да молотком поменьше в яму, пусть ковыряется. Мужикам — премию за рацпредложение, и задачу — делать тот шланг. Народ воспрял!

Долго думал почему, потом из разговоров понял. Крепостные работают так, как мы им сказали. Ни вправо, ни влево не откланяются. Задачки раскрыли суть процесса, ресурсоемкость, затраты труда и материалов. Масштаб расходов поражал, посреди циферок с кучей нулей, которые им кстати еще и освоить пришлось, каждый ощущал себя даже не винтиком, так, пылью под ногами, муравьем в муравейнике. А вал цифр и задач увеличивается, становится более качественным, на оценку, а не конкретный результат, добавляется много описательной части. Когда болото собственной никчемности посреди этого потока данных начало окончательно засасывать — нашлись люди, вот эти самые мужики, которые не стали с этим мириться. Взяли, да и предложили поменять процесс. Сами! Без моей подсказки! Вот вроде как бродил ты посреди целого мира, и не мог повлиять на него, а тут собрал силу воли в кулак, и давай его под себя переделывать. Вот и тут так же. Люди спину-то расправили, сгорбленную под градом данных и расчетов, можно, значит, и самим повлиять на мир этот! Можно выйти из состояния муравья того, да и переклеивать под себя действительность, не полагаясь на обстоятельства и волю начальников и богов!

Аккурат к Дню Знаний закончили шланг, правда, с нашей помощью. Но идея-то их! На базе существующих для воды делали. Гибким его назвать можно весьма условно, править приходится после и перед использованием. Но мужики свой шланг отстояли, причем чуть не драться ко мне пришли, когда я им на качество указал сего продукта. Драться-то драться, но с расчетами! Выдали мне технико-экономическое обоснование, да рядом затраты на раскопку ямы для тракторного отбойного молотка. Вот, мол, сравни сам. Я сравнил — мужикам премия, Обеславу — работа по созданию новых отбойных молотков.

Это Первое сентября встречали в совершенно другой атмосфере. Ну, во-первых, наш сводный оркестр таки изобразил подобие гимна. Во-вторых, люди, пришедшие на него, на этот раз прониклись торжественностью момента. Еще бы! Своими знаниями, своим трудом, создаваемым под воздействием этих знаний, они меняли окружающий мир под себя. Строчка из гимна, по поводу "предками данная мудрость народная" легла на удобренную почву, народ смотрел гордо, да детям своим назидательно рассказывал про пользу от знаний и образования. Отдельно стояла группа беременных и с мальцами на руках, тоже проникались, тетешкаясь с младенцами и поглаживая животы с будущими школьниками. У нас в этом году бум — народ откормился, стрессы прошли, и пошла рожать Москва. У нас в семье, в широком ее смысле, тоже скоро пополнение, Агна с пузом ходит. Под Новый Год аккурат ей срок выйдет рожать.

Муж ее, правда, вместе с Лисом и Кнутом ушли на лодке по озеру плавать, сирот собирать и прочих. Кнут мудрить не стал, нам товара много возить на лодке не надо, взяли они старую свою, на которой приплыли, чуть модернизировал ее, парус поменял на высокий и косой, дров нагрузили и вышли по лету еще. Торговли большой не планировали, так, на обмен только погрузили малость. Ну вдруг чего понадобится в пути? Нагрузили стали в полосках, по нашим меркам — дерьмовой достаточно, а по местным — так лучше можно и не найти. Ждем их в конце сентября обратно, с прибавкой населения. Кнут сам отказался строить временную верфь и лодку. Он в некотором роде перфекционист, не любит времянки делать. Да и лодки для него — почти живые люди. А значит и пускать их на дрова, как мы тримаран пустили по итогу — кощунство, сродни убийству. Он мне, кстати, по этому поводу высказывал.

После Дня знаний прорывы в нашей жизни продолжились. Пришел первый караван из тележек с торфом. Всю весну и лето Добруш восстанавливал дорогу, смыло таки во время весеннего половодья те места, где были овраги и ручейки. Потом — отрабатывали добычу торфа, думали как выгоднее его резать, сушить, где завод ставить, как руду забирать. Болото прошли на плоте, получился канал. По этому каналу попервой, пока дорога не была готова, и возили им туда стройматериалы. Потом — больше. Нагрузили "Бычка" тележками трехосными, а тот возьми и провались на дороге, да вместе с тележками. Не выдерживает грунт, пришлось щебнем заняться, усиливать покрытие. Добруш ко мне пришел:

— Ты, дядя Сережа, говорил про системы по зиме, сложные. Я думал, ты про машины хитрые говоришь. А тут вон дорога простая — а тоже сколько всяких мелочей учесть надо.

— Ага, дорога она такая, сложное это сооружение, нельзя к нему легко относиться. Ты ж вроде умный парень, чего сразу не посчитал про давление на землю?

— Да думал и так пойдет, — Добруш расстроенным выглядел, — землю-то плотно трамбовали.

— Ну а мужики твои что говорят?

— А мужики говорят — надо опыт ставить. Дорогу делать малую, да на ней все и испытать.

— Хм, вот знаешь в чем проблема? Это ж ты должен был им такое предложить, да и мне тоже. Я тебе не в упрек, но впредь думай лучше, перед тем, как делать надо. Теперь бери своих мужиков, да и стройте опытный участок, таскайте по нему грузы, смотрите как пойдет. А потом уже — дорогу переделывайте.

— Так и сделаем. Думал, сразу выйдет, а оно вон как повернулось...

— Запомни, Добруш! Любое, абсолютно любое, дело требует вдумчивых размышлений. Как лучше сделать? С чего начать? Как себя в процессе поведет механизм или постройка? Поверь мне, лучше месяц потратить, да побольше всего предусмотреть. Все не предусмотрим, всякое в жизни бывает, но продумать получше ты должен всегда. Сперва — думаем, потом — еще раз думаем, а потом — ставим опыт. И после опыта думаем, и еще опыт ставим. И когда опыты ваши покажут, что решение верное, тогда строим.

— А что ж мы город наш постоянно строить по-разному хотим? Не додумали, видать? — подначивает пацан, но ему можно, родственник да и дело говорит.

— А ты заметил, как мы меняем стройку? У нас проект из частей состоит, разных. Мы их каждую отдельно сделать можем. В таком случае порядок не так уж и важен, можно проиграться. Но у тебя ж и проекта не было!

— Так заняты все были!

— И то верно. Тут наша вина — бросили тебя, как кутенка в воду, авось выплывешь. Я себе да и Буревою штраф за то выпишу, а твоя вина только в том, что дело взялся делать без проекта. Понял?

— Понял, — Добруш улыбнулся, — деда пожалей, изверг!

— У него отработка на производстве будет, ему понравится! — я тоже улыбнулся.

Вот таким Макаром и делалась наша дорога. После опытного участка, который пролег в лесу, сначала хотели они просто щебнем дорогу забросать да утрамбовать. Пришел я, вылил десяток бочек воды на щебень, тот расползся по краям. Добавили песка — подложка получилась, утрамбовали все, опять испытали водой — все покрытие слезло. Долго мудрили, толщина покрытия достигла сантиметров пятидесяти, оно стало многослойным, сами уже испытывали водой, даже до угла наклона додумались, чтобы вода стекала. Получалось, что надо грунт снять, засыпать песком, глиной, смесью щебня и песка, утрамбовывать хорошенько, а потом — пропитывать глиной и известью разведенной, вроде бетона, потом опять толстый слой щебня, и опять с пропиткой, но в других пропорциях. Тогда трактор здоровый, "Бычок", спокойно груз запланированный тянет. Озадачил еще и испытаниями тех каменных коробов, которыми они ручьи пропускали под дорогой. Короб поломался, чуть не загубили трактор. Народ опять загрустил.

Вызвал Добруша, сказал, что теперь, после понимания процесса, будет он новую дорогу строить, поверх старой. А пока пусть подумает над задачей. Ведь не стоит же задача построить самую лучшую дорогу? Задача — организовать поток сырья с разработок. А раз проваливаются в основном только тележки на колесах, то что надо делать? Пацан сам допер — надо их на гусеницы ставить, у тех давление на грунт меньше. Вот такой гусеничный паровоз и пришел в Москву по осени.

Торф трактором малым да плугом боковым разрывали в мелкие комки, он на солнце сушился, пока дождя нет, потом его собирали ленточным погрузчиком. Дождь — вся работа насмарку. Опять надо разрывать его в комья да сушить. Пробовали сушить торф самим торфом, в печках — эффективность такого труда оставляет желать лучшего. С этим возились бывшие копатели болотного канала, включая Власа. У них наиболее энергоемкое производство будет, металлургическое, вот пусть и обеспечат себя ресурсами, да и нас заодно. Мужики бьются над решением, теперь не я им, а жизнь сама задачки подбрасывает, я нарочно не вмешиваюсь — знания, самостоятельно приобретенные, лучше в голове сидят. Разве что подсказываю иногда.

Торфа привезли тонн сорок. Это, если на дерево рубленное перевести, будет по энергетике почти сто кубометров. Много, но не так чтобы сильно. Нужен поток, непрерывный. Наш путь в сорок километров тракторный поезд одолел со скоростью пешехода, чуть больше чем за день. Рано утром вышел, поздно вечером пришел. Сорок тонн — это чистый результат, без затрат на транспортировку. А топили трактор дровами — топки под торф не предназначены. Начались мучения с переделкой котлов и топок.

Торф разный, комочки разные, что-то проваливается под колосники, что-то горит. Партию торфа первую почти всю спустили на эксперименты. Экспериментировали с производством топлива. Торф, по сути, это сырье, хотя и так его сжигать можно. А вот топливо — это такое сырье, которое использовать легко. Вот и мастерили с Обеславом два барабана с выемками, вроде как для того, чтобы орешки печь со сгущенкой. Они вращаются, торф, предварительно смоченный формуют в шарики трехсантиметровые, потом их быстро прокаливают газами раскаленными, которые от сжигания того же торфа образуется, да и сбрасывают в ящики. И вот казалось бы задача простая. А смазка? А оптимальный размер шарика? А как шарик правильно обжечь? А как сбрасывать после этого да не повредить? Причем я сознательно от процесса отстранился, только идею считай подкинул.

Колосники теперь у нас по сути сетки толстенные, только так сгорание почти полное обеспечить удалось, да подачу воздуха. А вот с топливом — просто сказка получилась. Вместо грандиозных коробов да рычагов для подачи водителем дров — шнековый податчик с отбором мощности от двигателя, там пришлось отдельную передачу делать, правда. Но места в два раза меньше, энергии — в два раза больше, удобства — так вообще неоценимо! Засыпай в короб шарики торфяные, врубай передачу, пошла работа. Мы еще и пускач сделали — горелку скипидарную, с давлением. Теперь можно как белому человеку садиться, заводить, путем кручения ручки, к которой приделан кремний, поджигать фитилек, потом нагнетаешь ручкой специальной давление в баллоне со скипидаром, тот через конструкцию, напоминающую паяльную лампу подает огонь в топку, потом включаешь подачу торфа, сначала руками, потом на автоматику переводишь, куришь какое-то время, и алга!

Но самое главное — это делалось без меня! Я только задачу ставил, Обеслав с мужиками изобретал, потом утыкался в непознанное, шел ко мне за советом. И самое страшное — я все меньше тех советов был готов дать! Ресурс знаний по механике, химии, физике я почти исчерпал. Не, конечно могу еще грандиозных мыслей подкинуть, но это потом. Особенно по элекричеству, не время пока еще. Пусть для начала то что есть освоят, потом и другое постигать начнем.

Приехали наши "вербовщики". Дождливым днем в воздухе появилась ракета, пора открывать нашу защиту заводи. Мужики попрыгали с лодки, пообнимались мы, и пошли в баню. После помывки доклад. Кроме наших мужиков на лодке была группа новых жителей, которые пока там и остались, под брезентом, да связанные. Об этом мне Лис поведал по дороге к дому. Я не то чтобы удивился, мы сами рыбаков в таком вот виде возили, но все же интересно было, почему.

— Мы в сторону Ладоги пошли, — начал свой рассказ Лис, — по селищам пошли, присматривались, на Свирь заходили. Там, на Ладоге, столпотворение. Рюрик дружину здоровую собрал, затеряться было легко. Мы на глаза старались никому знакомым решили не попадаться, так, по торгу прогулялись. Прошлись по рядам ремесленным, по торговым, да по окрестным деревням. Сирот после мора разобрали по родичам, да может кто и сгинул уже. Мы только троих попрошаек нашли. Они на торге промышляли, да подворовывали по мелочи. Им за то руку отрубить могли, дружинники их взяли. Мы за мзду малую их и выкупили, бардак там сейчас, при мне такого не было.

В словах Лиса чувствовалась тоска. Тоска не по Ладоге, а по тому, что не оценили его в свое время люди Рюрика.

— По поселкам прошлись еще по озеру до Невы, да и дальше, к корелам. У корелов никого не взяли, после данов слух далеко прошел, все на стороже сидят да по лесам в случае чего разбегаются. Вернулись на Ладогу, думать стали. Думали долго. По Волхову прошлись, никого не нашли. А вот приятель твой, Самуил, помнишь такого? Вот, тот самый хазарин. Тот помог. Он, оказывается, насмотрелся на твои соревнования, ну те, на лодках, да и организовал свои такие же! Ставки брал, на веслах команду готовит, с командой той ездит да на спор состязается.

Я засмеялся. Вот как жизнь иногда поворачивается! Был спекулянт-барыга, а стал первым владельцем профессиональной спортивной команды в этой части географии. Тем временем Лис продолжил:

— Мы его чуть прижали, мол, помнишь людей, что добро тебе сделали? Тот отпираться не стал, помог, за долю малую. Вообщем, это... ты баб просил — получай. Привез я тебе их. На всех хватит.

Леда инстинктивно нащупала сковородку, моя Зоряна тоже глазами искала ухват. Лис поменялся в лице, быстро начал исправляться:

— То не нам! Мужикам нашим! Их-то много без баб осталось, где их тут по лесам брать? Вот и привез я значит, чтобы не оставались бобылями. Два десятка привез. Все — девицы.

Лис таки заработал по "кумполу", под высказывание Леды про то, что мол, наверно сам проверил. Посмеялись, не сильно Лис пострадал, зато для общей пользы. Девушки успокоились, мы пошли смотреть девиц. По дороге Лис продолжил рассказ:

— У хазарина того приятель есть, а у того — еще один. Они товар живой, пленниц в основном возят на юг. Там на такое спрос есть. Ловят их по селищам, или после грабежа кто жив да здоров остается берут. Мы задержались-то потому, что ждали пока их привезут. Дальше на Волхове, под Новгородом их обменять удалось, сталь на серебро, серебро на пленниц, да еще и осталось чуть. Такие вот дела...

Мужики после бани сменили часового, который охранял пленников, и начали их по одному вытаскивать с лодки. Мелкие самые — это те, сироты да попрошайки, кого сами нашли, а вот стайка девиц, возрастом от двенадцати до шестнадцати, судя по виду, это и есть товар от хазарина. Девчушки разные есть, даже рыжая одна, чернявых парочка, остальные русые, различных оттенков. Стоят, несчастные все такие, над судьбинушкой воют.

— Слушая, я больше баб не повезу, — Лис мне показывал пленниц, продолжал рассказ, — воют, что твои волки, да причитают. Откуда только силы берутся! Всю дорогу "у-у-у-у" да "у-у-у-у", как будто мы их на съедение везем!

— Ну дык а чего ты им рот не завязал?

— Ну так это... жалко, мелкие еще. Хорошо хоть Толика с собой взяли, тот им всю дорогу рассказывал, что сам такой был, а теперь вот славный воин, вольный гражданин. Те послушают-послушают, успокоятся, он уйдет — опять воют! Не, не повезу больше! — Лис шутливо махнул рукой, — Хоть режьте, хоть долю в бабах обещайте... Ай!

Опять получил по "кумполу", не усмотрел супругу со спины. Поржали, Лис жену обнял, зацеловал, пошел с ней в сторону дома. Пленницы на это посмотрели, опять завыли. Пацаны же, те, которые мелкие, наоборот, даже с вызовом некоторым смотрят. Ладно, разберемся.

— Так, мы там барак один подготовили, особый. Первая половина его — для девочек, этих там поселим, — пленницы опять воют, — пацанов в другую половину. Будет у нас институт благородных девиц, ну и суворовское училище. Строгого режима.

Наши ржут, Святослав, пострадавший от "режима" нашего, правда, общего, тоже. Пленницы выть, пацаны что-то пафосное орать, мол, выходи на честный бой. Честного не получилось, увели болезных под руки, им лет по восемь-десять всем, худущие, грязные. А девиц показали Брунгильде, те ее увидели — вой чуть не до небес поднялся. У нас смех, у них — слезы в три ручья. Может мы и сволочи, но правда смешно, тем более что мы-то знаем, что ничего плохого им не будет. А эти пусть пока поплачут, может, хоть ночью выть не будут.

Расчет не оправдался. С пацанами просто. Собрать в охапку, в баню, побрить налысо, от вшей и прочей живности, медосмотр, биография, отпечаток пальца в графе "С моих слов записано верно", фотографирование, паспорта, выдача фамилии, оформление личных дел, документы на руки выдали — и все сопротивление прекратилось. Фотки пацаны рассматривают, удивлению нет конца и края. Вот в таком виде, с раскрытыми ртами, отвели их на новое место жительства, интернат у нас тут теперь.

Девки — это просто ужас. Кусаются, царапаются, воют! Их вроде ласково просят, помойтесь, барышни, а то амбре глаза режет, а они ни в какую, честь значит девичью берегут. Пришла Брунгильда, по девице в руку взяла — процесс пошел. Брить не стали, а то точно на себя руки наложат. Процесс пошел — помывка, фото, документы, одежка. Опрос — сущее наказание, сквозь слезы ничего не слышно, вой стоит и хлюпанье. По одной — стоят в печали, как больше одной собираются — воют. Выдали на руки паспорта, там фото. На фото все зареванные, но себя узнали. Опять вой, еще пуще прежнего — "Я не красиваа-а-а-аая!!!". Подвели к зеркалу, сказали, что если в порядок себя не приведут — так и останутся в паспорте зареванными. Подействовало! Но устроили свару возле зеркала! Они все и разных селищ, по две-три из каждого, воют — вместе, у зеркала — чуть не драка. Опять Брунгильда, опять разнимать. Теперь у нас есть две зависимые жительницы с паспортами, где на фото они с фонарями под глазом. Крику было — ужас. Сказали, если себя хорошо вести будут — заменим. Эти две чуть успокоились. Остальные — пока нет. Привели весь кагал в столовую, накормили под пристальным взором Брунгильды, те наелись горячего, и по нарам — вырубились. Много нервничали и переживали.

Эти жуткие истории рассказывали наши девчонки, которые их обустраивали. Ржач стоял такой, что стены актового зала тряслись. Еще и в лицах, Брунгильда рожи страшные корчит, которыми их пугала, Смеяна смехом заливается, рассказывая как пыталась о травмах-переломах узнать, Зоряна про зеркало. А Держислав сидит и пишет, похрюкивая в углу! Поинтересовался, чего пишет. Ржач поднялся еще больше — он пьесу пишет, смешную. По мотивам вот этих вот событий.

— И главное, есть кому играть, — заливается Лис, — вон, целый барак.

— Ага! Господа! Сдается мне, это будет комедия! — я сквозь слезы смеха вспомнил фразу из старого фильма, все опять покатились со смеху.

Три дня развивались у нас по одному и тому же сценарию. Побудка от воя в соседней крепости, отправка Брунгильды к подопечным, потом вой в обед, потом — под вечер. Мне даже мужики жаловались, которые с вахты со строительства дороги приехали. Мол, никакой жизни от тех баб нету, воют, как волки, ни заснуть, ни подумать. А что делать-то? Они вместе только выть могут, половина русских слов не понимает. Четвертый день начался нестандартно. Опять проснулся от воя, услышал хлопанье дверей в соседней квартире, заспанный голос Юрки:

— Лада! Да оставь ты их! Привыкнут!

— Задолбали они меня! — Лада с фуфайкой на плечах, прохладно уже, и с каким-то свертком под мышкой скрылась в тумане в направлении второй крепости.

Оделся, пошел посмотреть зачем. Лада на пятом месяце, нервная, мало ли что. Пока подходил к институту, на интернат кто-то вывеску уже с моих слов прибил — "Институт благородных девиц". Вой прекратился, только командный голос Лады раздавался. Прокрался мимо дежурного, Добруш их ночью всех охранял, заглянул в приоткрытую дверь.

— ...Вы, дуры, счастья своего не понимаете! Вас из грязи вынули, отмыли, накормили, да жилье с одежкой выдали, — вдоль барака прогуливалась, чеканя шаг, Лада, с пузом наперевес, — сейчас побудете тут, привыкните. Потом вас на работы будут водить, потом — на учебу, там и вольности следующий уровень получите.

— А это?... — рыжая ткнула пальцев в живот Лады.

— А что — это? — Лада не понимала о чем ее спрашивают.

— Ну... тот, черный, говорил что нас на полдень повезут, там продадут в наложницы. Пальцем во всякие места лазил! Срамные... — со всех сторон занимался вой.

— Молчать! — Лада тряхнула животом, все замолкли и уставились на нее, — Какой тут срам, если от мужа это законного! У меня даже штамп в паспорте есть, вот, глядите.

Все уставились в документ. Непонятно ничего, но какой-то знак увидели.

— Я такой же была... дурой! Нас у данов отбили, да в зависимые определили. Потом, как обвыклись, свободы чуток дали, потом — больше. Теперь вот я гражданка свободная, с мужем! Мне тут свадьбу сыграли, вот, глядите.

Сверток у Лады оказался фотоальбомом со свадьбы. Фоток там мало, но и того хватило. Девки вцепились в него, там наш коллектив, Лада в платье красивом, муж ее в камуфляже, красота. Потом пара фоток ужа столом, потом — у идолов.

— Значит, четь девичью никто забирать не станет? — тихим голосом поинтересовалась рыжая.

— Да ты чего! — Лада замахала руками, на манер мельницы, — У государя с этим строго, до восемнадцати лет — ни-ни! Мы с Юркой чуть не два года ждали, пока заявление подали. А кто возьмет насилием, того под суд — и в тюрьму! Уголовный кодекс потому что, и Закон! Вот! Так что выть прекращайте, а то я рожу тут от вас раньше срока. И давайте делайте, что говорят.

— А что за знак повесили над дверями? — это про табличку над входом, — Никак, ведунство какое-то, чтобы не сбежали! Или чтобы в жертву нас богам страшным...

Опять занимался вой...

— Так! Молчать! Дуры вы, как есть дуры! Там же написано, русским языком, "Институт благородных девиц"! Девиц! Поняли, дуры воющие! Пока вы тут, девицами останетесь. Положено так, а то у вас родителей нет. Куратора вам дадут.

— А что за "инсхринтут" такой? — это мелкая, чернявая.

— Это место такое, — отмахнулась Лада, — где девиц благородными делают. Понятно? А теперь по делу. Еще раз услышу как воете — вон у меня где будете! На отработках мне весь вечер проводить будете! Житья от вас нет никому! Или вы думаете вам одежку да продукты с неба падают? Мужики да бабы работают, рук не покладая! А вы, нахлебники, им спать мешаете! Пользы ноль, а вой как от стаи волчьей! А тут это дело не любят, волков в смысле, спросите потом. Выть можно только у Держислава, у него место специальное есть для этого, клуб называется. Там все кто хочет — воют!

— Дак как же так, у матери, отца родного забрали, украли, изверги... — начала причитать светловолосая.

— Мы, что-ли украли-то? — Лада уставила руки в боки.

— Не, другие... — светловолосая притихла.

— Да на вас серебро потратили, чтобы жизнь вам лучше сделать! Лодку специально посылали, чтобы на юг вас не отправили, да ждали, пока вас привезут!

— Что, прямо нас ждали? — усомнилась рыжая.

— Ну, не только вас, а всех, кого те изверги продать решили бы. Закон того требует, — Лада пошла фантазировать, — чтобы людьми не торговали. У нас вон Святослав чалился за это! Ему срок ломился, да адвокат отмазал, прокурор только руками развел. На нарах за торговлю людьми парился, тоже выл жалостливо...

Вот язык мой — враг мой. Я прикалывался на Святославом — а теперь этот жаргон чуть не официальное описание "отсидки" Святослава, а он-то теперь премьер-министр! Ой, позор...

— ... Святослав тот к нам девицу отправил, чтобы значит блуд устроить, да выведать всякое. За то и сел. А девица та замужем теперь, в ЗАГС ее отвели по лету.

— А что за ЗАГС? — девки успокоились.

— ЗАГС— то место такое, где штамп в паспорте ставят, о том что замужем ты по Закону. Запись о гражданском состоянии, во!

— А что за состояние то?...

— Когда вы счет да письмо освоите, — терпеливо начала описывать свой нелегкий путь Лада, — тогда вам облегчение выйдет...

Я оставил Ладу общаться с новыми зависимыми. У девушки получилось — больше не выли. Да и смотреть по сторонам стали заинтересованно. Примечать, что да как. Тракторов пугались, поначалу, потом мы их в клуб отвели, с людьми пообщаться, да сценку про Красную Шапочку посмотреть в исполнении мелких. Там девки пообщались с народом, я даже несколько взглядов заинтересованных уловил со стороны молодых мужиков да парней на новых воспитанниц. Те старались держаться стайкой, не отходя далеко от Брунгильды и Лады, вдвоем они теперь им "жизнь сладкую" устраивают. Брунгильда — по части дисциплины, Лада — по части внушений. Нормально получилось.

С пацанами несколько проще. Вояки у нас есть — бывшим попрошайкам это знакомо, да и относятся мелкие к воинам уважительно. Надпись про "Суворовское училище" над их дверью повесили, я рассказал кто такой Суворов.

— Воин знатный, и вы такими стать можете. Но он еще и молодое поколение воспитывал, много мудрости от него осталось. Пуля — дура, штык молодец. Каждый воин знай свой маневр. Водка без пива... Так, это не то. Если вы вести себя хорошо будете, дисциплину, порядок соблюдать, будет вам и послабление, и воинами стать сможете.

— А если я не хочу? — это самый активный мелкий, хотя и не самый старший.

— А если не захочешь — можешь профессию другую, дело значит, освоить, да им заниматься. У нас дел много, на ваш век хватит.

— А если я, к примеру, вот той железякой понукать хочу, которая у вас тут огнем дышит? — не успокаивался мелкий.

— Хочешь быть трактористом — будь, только учиться сначала надо, сложная та железяка.

— А если...

— Так, вот вам дядька, Толик, вы его знаете. Да старший у вас Торир будет, воин знатный, викинг, — мелкие понятливо закивали, — вот ему эти вопрос и задавайте, строго по Закону. Желательно, в письменном виде, и в двух экземплярах. Понятно? Ну так вот, пока у вас период кормежки да привыкания, потом — учеба пойдет, в класс с другими детьми сядете. Потом — на ремесло, потом — вольными станете. Как стать вольным — то в Законе написано, вот чтобы первое послабление вышло, надо уметь его прочесть, Закон тот. Я все сказал.

В школе в первый день занятий случилась драка между "суворовцами" и нашими ребятишками. Драку разняли, пошили им шлемы и другую защиту, капы сделали, правила объяснили, да разбили на две команды. "Суворовцы" в чистую проиграли мордобой, все также ласково называемый боксом. Переделили команды, перемешали. Дело пошло, подружились даже.

Вот в таких "развлечениях" провели мы время до Нового года. Держислав, после моего совета, собрал себе женский институтский хор. Мол, глотки луженные, так выть целыми днями не каждый сможет, чего добру пропадать? Теперь у нас есть ансамбль песни без плясок, ориентированный на грустные печальные слезодавительные тексты. Ну там "У ЗАГСа стояла карета, там пышная свадьба была...", "Подмосковные вечера", "То не ветер ветку клонит", "Ой то не вечер то не вечер" — я много слезного разного вспомнил. Вся Москва наблюдала за тем, как на работу на кухню и на ткацкое дело, простейшее, идет под предводительством Держислава и Лады хор, завывая трагически:

Чужая свадьба, чужая свадьба,

Случайный взгляд, распахнутая дверь.

Чужая свадьба, чужая свадьба,

Ну вот и все. Ты замужем теперь.

Наблюдая за этим трагичным воем, Лис, едва сдерживая смех, отвесил мне комплимент:

— Я смотрю, Серега, хорошо у тебя ресурсы использовать получается. Даже такие, как глотки луженные.

— А что делать, — у меня у самого слезы выступили от смеха, — и это тоже — ресурс...

Суворовцы больше налегали на спорт, талантов других пока не проявилось, а вот лупцевали друг дружку мелкие неплохо. Без травм, по правилам, в защите — нечего синяками отсвечивать. Кстати, те девицы, которые с бланшами на паспорт попали, преодолев страх, подошли ко мне, такому грозному, и попросили слезно поменять фото. Мы пошли на встречу, чай не звери.

Тридцатого декабря традиционно провели совещание, правда, в нетрадиционном месте. На башенке, что стояла в углу между восточной и северной стеной. Наши мужики вывели стену почти до озера, вот с высоты птичьего полета, правда, скорее полета хорошо подготовленной курицы, и проводили рабочее совещание, с видом на местность. Вид, кстати, открывался замечательный. Две дороги, от рудного болота и от торфяного, сходились в перекресток как раз под башней. Стена буквой "Г", заводь льдом покрылась, там дети на самодельных коньках катаются, да мужики наши суетятся по деревянной крепости, в ворота их видно. По дороге от торфяного болота ползет "Бычок", везет торфяные шарики и закрытые брезентом платформы с людьми. Установку по формованию торфа перенесли прямо туда, чтобы не возить лишнего топлива на сушку шариков. На платформах ехали строители, дорожники и металлурги, кто не доехал на своем транспорте. Теперь у нас на тракторах есть кабины из брезента, от ветра защищают, да тепло держат, которое дает отвод от печки, еще одно новшество, тоже мужики сами предложили. Я только стекло добавил лобовое, небольшое, чтобы тепло не уходило.

— Приступим, с божьей помощью, а то вон идолы смотрят, — я махнул рукой в сторону Перунова поля, — с кого начнем? Буревой, давай с тебя. Как там успехи в химии?

— Не очень, если честно, — дед поежился слегка, — плохо идет. Особенно с газами. Мы часть научились определять, что по запаху, что по горению, что по охлаждению сгораемого, как водород этот твой. А часть и не знаем как понять, что это такое. Я ребят в школе взял, из тех что посмышленней, в помощь. Они сейчас там нюхают да греют все. По жидкостям — по запаху, цвету да плотности, по твердому всякому — тоже вопросов много. Мы золу сейчас от торфа берем, из нее поташ другой выходит, делить пытаемся его на всякое разное, да с тем, что от сена получается, сравниваем. Я даже микроскоп под это дело себе соорудил.

Дед похвастался самостоятельной работой, молодец.

— Ты растения всякие не пробовал, как определители? А то у них всякое может быть, разное, сложные вещества, которые мы в лаборатории и не сделаем. Как вон селитра та.

— О! По селитре, мы тут попробовали... Вообще... Короче, хороший выход селитры идет, когда запах этого, мочи одним словом пропадает, тогда можно вываривать. А если запах тот задерживать — выход больше получается.

— Запах, говоришь? Мочи, говоришь? Аммиак, наверно, вот так он пишется, — я написал формулу, конкретных цифр не помню, только что азот и водород в нем есть, — его много куда в мое время пихали, даже трубопроводы огромные, на тысячи километров строили. Буревой, попробуй его как-нибудь получить. Жидкость с запахом тем противным, полезной может оказаться.

— Попробую, — дед сверялся со своими уже записями, творческой переработкой моих, — значит, то что воду родит и азот этот твой?

— Воду родит? Хм, ну да, получается так, — я ухмыльнулся, в голову такое толкование наименования "водород" раньше не приходило, — надо бы тебе еще центрифугу сделать, на ней вроде делить можно жидкости, а может и смеси, быстро вращающаяся пробирка вот такая, после праздников сделаем, ну или сам попробуй.

— Попробую, отчего нет. Мне бы еще печку посильнее, чтобы жара больше было, а то я тут воду сильно-сильно нагрел, по углям ее пустил, так вспыхнуло! — дед руками обвел шар, который вспыхнул, — может, что полезное тоже...

— Да у нас сейчас все полезное, лишь бы понять, что это. Сделаем, как металл пойдет — сразу приступим. А то у нас опять дефицит. Что там с заводом, Влас?

— Стены завода сделали, деревянные. Домну собираем. А потом пробовать надо, загрузки, режимы. Здоровая она сильно, мы таких не делали. Если правильно все подсчитаем да сделаем — за раз килограмм по двести-триста выливать будем, если руды и торфа хватит. По торфу сейчас Олесь, он расскажет.

— А чего там рассказывать? Катышки те получаем, греем, идет неплохо. Мы теперь не разрываем, пока зима, болото-то, а кусками его берем, воду выдавливаем, спрессовываем да потом храним. Вроде не разваливается и не расплывается. Только вот для прокалки печь еще не готова, надо достроить. Построим — будем делать, — пожал плечами сын Агны.

— По руде? Я так понимаю, это Растимиру и Предвою досталось? Они где?

— Они дома, отмываются. Сказали, что с новым двигателем, да насосом, да на торфе, хорошо идет. Вот только там мужики штуку такую придумали, как на тракторе, только для руды, — за кузенов ответил Влас, — вот. С плота руду сюда вываливать, а тут уже и мыть, только металл нужен, да паровик побольше, руда тяжелая.

На рисунке детском была попытка изобразить шнековый податчик в сетчатой трубе. Вода через него пойдет, промоет руду. Глину да землю промытую в лоток, в нем — ленточный конвейер выгребает это на стройку, таких конвейера два, под углом, чтобы в разные месте выгребать руду и глину.

— Добро, в план производства, — Обеслав сделал запись, он у нас теперь план этот ведет, — теперь по путям транспортным. Добруш?

— Мы дорогу новую начали, рядом со старой. Сваи нужны на ручьях, оврагах, по этой дороге любой груз проедет, да не разобьется она, пробовали на опытном участке. Вот только делать ее — год, наверно, если не больше. Мужики мои говорят, что надо технику хитрую, специальную.

— Ну так пусть изобретают! Мы-то только за!

— Да они и изобретают, — заулыбался племянник, — рисунков мне стопку кинули, мол, разбирайся на праздниках. И еще, нам бы надо что-то придумать быстрое, для перемещения людей, — Добруш обвел народ взглядом, — сложно мужикам вдали от семей по три-четыре дня проводить. Если бы утром туда, а вечером обратно — лучше бы работали, там еще беременные у некоторых. Переживают.

— А вот по этому поводу Обеслава заслушаем, — я сделал пометку, — что там у нас с машинами и механизмами?

— По тракторам начну. Мы их на торф все перевели...

— Вот и славно, — подал голос Буревой.

— Славно, да, и работают теперь славно. Остальные механизмы, стационарные, тоже будем после праздников переделывать, готова оснастка, металл нужен. По тракторам вроде все. По машинам для лодок...

-Погоди, ты ими тоже занимаешься?

— А что делать? — развел руками Обеслав, — Кнут сказал, надо все-таки новую лодку делать. побольше, на этой неудобно будет. Новая универсальная станет, и для рыбы, и для разъездов...

— Там немного поменять, для транспорта сойдет, — вступил Кнут, — шире будет, глубже посадка, палуба, оснастка в зависимости от использования — под рыбу есть да под перевозки. Две мачты будет, чтобы людей не пугать, да два двигателя, мне их Обеслав как раз делать начал.

— А сами лодки когда и где делать будете?

— Не хотел я, — вздохнул Кнут, — хотел дождаться верфи нормальной, но придется По-старинке делать. Наша лодка для большего количества народу не подойдет...

— Что за народ? — я не совсем понимал, кого он там возить собрался.

— Это я попросил, — Лис вступил в разговор, — мы в тот раз не правильно поехали, уже на обратном пути поняли. Надо не девок искать, вон сколько от них вою...

Народ заулыбался, даже сейчас девицы выли, правда, на репетиции хора.

— Так вот, надо вдов с детьми собирать, таких много, и живут из последних сил. Таких вот семей, без отцов да родичей, нам по селищам штук тридцать попадалось. Но места нет, их-то не выкупать, а по их воле брать будем. Негоже таких связывать, да силком тащить. Но хоть выть не будут. Вот под это дело и надо лодку.

— Мысль правильная, дельная. Каюты там надо сделать, ну, места для пассажиров, кухню малую, сортир нормальный, гальюн зовут, это предусмотрели? — народ только сокрушенно пожал плечами, до такого не додумались мои морские, хотя нет, озерные, волки, — Мы же людей повезем, причем добровольно, надо им сразу показать наше отношение. По верфи — сделаем проще, после стены начнем ее делать. По стене у нас как, Святослав?

— Если все нормально пойдет, то к концу зимы сделаем полностью, но мы тут прикинули с Ториром и Кукшей, — Станислав показал мне свои записи, — надо вот так загнуть, чтобы часть стены была вдоль берега. Тогда полкилометра будет вход в гавань, да тут две башенки, берег чуть изменить, срыть, чтобы неудобно высаживаться было. Получится защита неплохая, потом насыпь сделаем, от штормов, и можно рыть гавань. А потом только верфь.

Я задумался, действительно, как без воды верфь строить? Хотя...

— Меняем опять план. Стену закругляете, как ты показал, потом делаем вот что. Вот тут у нас по плану будет верфь, в глубине. Пока зима, сделайте временную перегородку для заводи. Делайте прямо посредине, да такую, чтобы еще и десять метров шириной. Потом ройте канал, тоже по центру. Канал загибайте к будущей верфи, по стенкам ее — лейте первый кусок набережной...

Народ смотрел за моими каракулями. От озера был нарисован канал, который загибался вдоль будущей набережной, и втыкался в будущую верфь, что притаилась во внутреннем углу будущей крепости, на северо-востоке от центра будущей гавани.

— Тут вот два пирса, на них, Обеслав, обрати внимание, кран стоять будет. Вот тут — фундамент, основание, на нем тоже кран. Стены деревянные пока, потом поменяем, А вот это отверстие в фундаменте и будет наш сухой док.

На рисунке канал входил в каменный короб, с перегородкой. Народ начал себе перерисовывать мои эскизы.

— Перегородку как сделать, чтобы ее поднять можно было? И на озере и в этом доке? — первым критиком выступил Кнут, он больше себе представлял, насколько сильна и разрушительна вода.

— Обеслав, мысли есть? Нет... Плохо, очень плохо. Делаем ее заливаемой, с погружным насосом, — на рисунке добавилась вторая стенка, — подберите груз в основании, надо закрыть, затопили, надо открыть — откачали воду, она всплыла, из пазов вот этих нижних выходить начинает, вода док заполняет. Потом, когда окончательно выйдет, ее надо просто завалить и убрать. Это пока мы чего повеселее не придумали.

— Ишь ты! Сама, считай выйдет! — решение было достаточно элегантным, чтобы удивить моих спутников.

— Да, только для начала нам надо будет сделать буксир, небольшой паровой катерок, с мешками по бортам, но сильный. Он будет лодку тянуть из канала да и заводить туда. Причем будет толкать, поэтому сразу в корабле, Кнут, борта посильнее делай. Да канаты предусмотри, и места для них. Потом подумаем по остальному, отдельно, там еще много предстоит сделать.

Кнут впал в задумчивость, таких лодок он не строил. Борта главное чтобы воду не пропускали, а усилия на них никакого нет, только весла.

-Ты Кнут сильно то не переживай, тоже вместе прикинем. Там и технологию сборки еще надо отработать, чтобы легче было собирать, и материалы подобрать, и двигатели может переделать придется. Так что там у нас дальше, Обеслав, а то мы отвлеклись?

— По железной дороге — нужны рельсы. Без них, без понимания какие они, размера, прочности, длины ничего не ясно. Надо определиться.

— Форму ты знаешь, надо объем посчитать, да на одну плавку рельс четыре штуки на отливку закладывать. Отсюда — длина. По качеству — после первого металла поймем, меня больше сама концепция, ну, подход твой интересует. Да и подвижный состав — вагоны, паровозы...

— Я нарисовал несколько вариантов, они, в основном, удобством да затратами различаются. Но все зависит от нагрузки на ось и длины тележки, — Обеслав открыл страницу с рисунками.

Час изучали наши теории в части подвижного транспорта. Да список оборудования для его производства. Там листа три, одни рельсогибы чего стоят. А как иначе поворот сделать? Тем более там интересно получается, по схеме Обеслава, чем шире колеса, тем меньше минимальный радиус поворота. Но больше масса колеса и вагона. Надо искать наиболее удачный вариант. Второе, разворот паровоза. Делать тяни-толкай не хочется, там на трансмиссии умрем, а значит надо паровозы разворачивать. Куча еще работы...

-По военной части, что там у нас, мужики?

— Подготовка ополчения идет своим ходом, наша — хромает, времени нет, — говорил Торир, Кукша пока слушал, — если стену доделаем — нас отсюда не выковырять.

— По защите завода и пути к нему, надо бы нам четыре башенки сделать, вдоль дороги, да часовых там поставить. Им ракеты сигнальные, и такую же башню на заводе. Друг за другом если пускать будут — как раз и увидим. Смена на троих будет, башня, соответственно, тоже, — Кукша, как начальник штаба, строил планы, — потом надо продумать, как мы будем туда добираться. Паровоз этот ваш еще не скоро будет, нужно что-то быстрое, легкое, человек на десять...

— И с пулеметом, — добавил я, — транспортер тебе нужен. Из трактора сделаем, требования только выстави, скорость, запас хода, вместимость, что за оружие будет, сколько человек, кто управлять будет, время на подготовку к движению. Ведь транспортер этот под парами не всегда стоять будет? Значит, надо и на заводе так все сделать, чтобы они продержались до подхода подкрепления. Надо по зиме прогуляться, посмотреть, что там у нас вообще твориться, да оценить, сколько там нападающих может прийти.

— Понял, сделаем, — Кукша внес пометки в записи.

— Если все закончили, я доложусь по остальному. Год этот прошел у нас очень результативно. И я не стройку имею ввиду, и не заводы. Это тоже важно, но не главное. Главное, как у нас в Конституции записано, если кто забыл — это люди. Так вот по людям. За год мужики наши стали более самостоятельными, да и образованными. Подход наш оправдался, практически все улучшения, которые вы наблюдаете в технике — это их заслуга...

Вот тут народ действительно удивился. Особенно Торир и Кукша — они как-то меньше вникали в жизнь города.

— Да-да, именно их. Молоток отбойный видели новый? Их работа. А через два дня мужик пришел, с чертежом уплотнителя для грунта, из того же самого отбойника. А потом — вообще как насадки это стало. И всего-то за неделю.

— Такими темпами и мы им скоро не нужны будем, — мрачно подметил Святослав.

— Не, мы нужны еще долго будем. Сейчас условно я могу разбить всех наших рабочих на три категории. Головастые, глазастые и рукастые. Соотношение между ними, в процентах, шестьдесят, тридцать и десять. Рукастые — это те, которые инструментом полученным наиболее плодотворно работают, по указанной технологии. Глазастые они видят много, подмечают, где можно сэкономить или выиграть, но на это время уходит у них, поэтому и выработка чуть меньше. А головастые это те, которые с подачи глазастых новое что-то измыслить могут. Вот так вот. У женщин это менее заметно, там работы однотипная больше, а у мужиков — прямо сильно выделяется. И вот приходим мы к странному выводу — План наш надо делать гибче.

— Как, ведь План — закон? — ахнул народ.

— Ага, только рассчитан он на самого слабого, получается. Мы тут с Ледой смотрели, считали. У рукастых выработка без дополнительной нагрузки на оборудование может на пятую часть больше быть, у глазастых — по плану, а вот у головастых — иногда меньше. Они вдумчивее работают, что ли, много продумать пытаются. Вот и предлагаю я установить возможность премий за перевыполнение плана. Причем план тот снизить на десятую часть.

— Получится, что руками, если руки из нужного места растут, чуть не на треть зарабатывать больше можно будет. Глазами — столько же, плюс премия за рацпредложение, а вот если головой, то как?

— А для них сделаем премию, но такую, которая от всего эффекта зависит от внедрения. Но так, чтобы при добросовестной работе все могли получать также добросовестно. То есть, от качества работ. Рацпредложения-то сыплются у нас как из рога изобилия, мелкие, но много. А вот более-менее продуманные решения, как новый отбойный молоток, те реже. Но и эффект-то какой! Вот и будем премировать, согласно наиболее сильным сторонам отдельных людей.

— Это получается, если изобрел, например, новый трактор, посильнее, то и получил премию как за все трактора? Ну, если их новыми сделать? — Лис прикидывал деньги.

— Что-то вроде. Только ведь разработки-то долго живут, вот и будем премировать исходя из года использования нового устройства. Например, сейчас мне один товарищ, он на лесе в основном работает, по плотницкой части, толкает идею про забивалку для гвоздей по типу отбойного молотка. Поставил гвоздь, и бей с малой силой по нему, но часто. Я ему предложил гвозди приделать впереди, чтобы их не держать, да бить так, чтобы сразу забивать. Ничего не напоминает?

— Винтовку! Да он винтовку изобрел! — Кукша даже подпрыгнул

— Это что же получается, взял ту машинку, да стол или шкаф за пять минут и сколотил — Буревой почесал репу.

— Вот бы такую еще чтобы дырки для кораблей вертела, — задумчиво произнес Кнут.

— А можно! Там не сложно, вот так получится, — Обеслав открыл новый лист.

Я засмеялся. Народ посмотрел на меня:

— Вот вам рукастый, глазастый и головастый!

Засмеялись теперь все. Все, кроме Власа:

— Надо бы мужика того под замок, чтобы не утек секрет...

— А вот и госбезопасность подтянулась! — я хлопнул парня по плечу, — Правильно мыслишь, надо сделать так, чтобы секреты не ушли. Но при этом знаниями внутри меняться можно чтобы было, а то если каждый на своей задумке сидеть будет, так и в мракобесие скатиться не долго. Я думаю, надо тебя Влас на это дело поставить. С Зоряной продумайте, как, чего, документы, чем привлечь, как сделать, чтобы не ушли да не растрепали.

— Подумаю. Завод на кого оставить? — просто сказал младший пасынок.

— А вот с завода и начни. Там к людям присмотрись, с Лисом побеседуй, с Ладимиром, но только так, чтобы не раскрывать намерений. Понял?

— Научим, дело нужное, — Лис с ухмылкой посмотрел на пасынка.

— Это хорошо. Теперь дальше. У нас нехватка людей...

— Опять!? — хором высказались мужики.

— Ага. Только вот нехватка та странная. На основные направления хватает, а вот на мелочевку всякую, иголки там для шитья, наперстки всякие, канцтовары, мелочь вообще, отвлекаться нам постоянно приходится. Даже вон туалетную бумагу не знаю когда делать сяду!

Народ понятливо закивал, проблема была известна. И вот странное дело, раньше лопухом пользовались, а теперь и бумага серая не устраивает!

— Я предлагаю на такое посадить школьников. Буревой, ты с ними по химии контакт наладил, надо остальных привлечь для создания мелочевки. Можно даже парового привода не делать, чай, руками карандаши-то накатают?

— Это можно, — дед прикинул в уме, — только как мы их привлекать будем? На оклад?

— Не, на окладе мужики у нас работают. А этих как предпринимателей будем оформлять. Артелями. Направления придумать, инструмент им в аренду от государства, помещение в бараке, госзаказ, сырье со склада. Цены им поставим, с возможностью чуть больше-меньше их делать, да и лавку откроем, где продавать все это будем. Прибыль, что останется, пусть на доли делят, между людьми в артели. Ушел из артели — доля потерялась. Тарифную сетку, заработок, в долях, надо продумать...

— Да мысль понятна, сяду, сделаем, — дед спрятал блокнот, — игрушки бы еще, а то народу прибавляется, а дети чуть не молотками играют.

— Это, о прибавлении, — Обеслав отвлекся от записей и покраснел, — я тут, дядя Сережа, думаю... вообщем, свадьба будет у меня... И у Толика... И у Отара... Спросить хотели мы тебя, разрешишь ли...

— И кто у нас счастливые невесты? — только и смог я выдавить из себя.

— Да Вера, да Роза с Сати, — Обеслав помялся, — мы тут это... давно уже... вот так вот.

— Племянничек, да я только за! Что ж ты о таком разрешения просишь! Радость-то какая! — я обнял парня, мужики тоже одобрительно зашумели, — Только вот с жильем, в бараки то вроде как вас не хочется...

— Так, мужики! — дед повысил голос, — Думаю, придется нам тряхнуть стариной. Народ брать со стройки не будем, но надо еще домов поставить. По стеклу у нас запасец небольшой есть, да если что еще наделаем. Надо нам дома поднять для нового поколения.

— Это правильно, — Торир поддержал сразу, за ним и остальные.

— Значит, после праздников и начнем, — подытожил я.

— Тут только вот еще какое дело, — замялся уже дед, — Веселинка наша. Ну, я думаю, тоже скоро под венец...

— Хм... — девочка после смерти Ярослава занималась большей частью картографированием, да патрулем, мы ее не трогали, сильно зацепила потеря первой любви, — и есть кандидат?

— Да тут такое дело... — дед почесал бороду, — Одним словом, Горшок наш. Я так понял, они где то в лесу спелись, да так и пошло. Он вроде парень неплохой, да и она к нему хорошо.

— А чего не подошла? И я чего не в курсе?

— Да с Ярославом-то, как-то нехорошо получится. Вроде как память предала... — дед развел руками, — А ты с ним в друзьях был...

— Так, Буревой, ну ты-то взрослый человек, понимаешь, что жизнь продолжается. И вечно думать о Славике тоже не получится. Он ушел — но мы-то остались! Он для того и старался, чтобы мы жили, и Веселина особенно. Поэтому пусть по подворотням не прячутся, я свое благословение, как глава рода, даю. Свадьбу только... Вообщем, на Восьмое марта назначайте. Праздник будет. Праздник жизни.

— И то ладно, — дед заулыбался, — а то бабы шепчутся...

— Ну что, граждане, вроде все. Пойдемте, завтра день длинный будет, — я начал сворачиваться, и спутники мои со мной.

Этот Новый Год действительно был немного другой. Во-первых, в клубе было аж несколько представлений. Традиционное детсадовское представление, потом школьное выступление, да новая комедия Держислава, первая. Зато в нескольких актах.

Опять установили елку, нарядили ее всякими игрушками. Под вечер началось представление. В клуб набились чуть не все, еле влезли. Детский сад давал сегодня "Колобка", школьники — "Снегурочку". Вышел наш хор воспитанниц. Лица красные, кокошники синие, сарафаны — зеленые. Платочки в руках. Половина воспринимала хор как суровое испытание в плену, но глядя на Ладу и Брунгильду, затихали, и печально несли творческую нагрузку. Пели все, даже те кто языка не знал, петь на чужом языке было проще, чем говорить на нем. Спели для разогрева "В тот день когда ты мне приснился", жалостливо получилось, но красиво. Я аж захлопал. Народ посмотрел на меня — тоже повторил. Про "Всегда быть рядом не могут люди" пошла еще лучше. "Потолок ледяной, дверь скрипучая" — так вообще классно вышло! Народ неистовствовал, требовал еще! Закончили про "Три белых коня" — два раза на бис спели. Ушли девчонки гордые, куда только стеснительность делась, да присоединились к нам в зале. Брунгильда их, как цыплят из-за сцены вывела, да посадила толпой на лавку.

И тут началось. Вышли мелкие — несли плакат "Приключения иноземных пленниц в России", пронесли, народ чуть потерялся, такого еще не было. Потом на сцене — школьники, изображают покупку толпы пленниц, два пацана в бумажных доспехах меняются серебром, ударяют по рукам... И тут из одного конца сцены в другой несется толпа обвязанных одной веревкой девчонок. В кокошниках и с истошным визгом. Образ после выступления хора более чем узнаваемый, народ покатился со смеху. Воспитанницы опять покраснели.

Потом другие сцены. В бане, все та же толпа, обвязанная веревкой, воет. Веселина, уговорили-таки, изображает Брунгильду. Причем наряжена она не как жена Атли, а вычурно, как в мультиках жен варваров рисовали. Грудь чуть не седьмого размера, шлем с рогами, один обломан наполовину, косички рыжие из под шлема. Народ катается по полу, Брунгильда с деланным возмущением смотрит на меня, понимает, откуда ноги растут. Воспитанницы хрюкают на лавках, не в силах сдерживать смех. Еще бы, такую грозную воспитательницу — и в таком виде.

Третья сцена — драка возле зеркала, с воем и прочими атрибутами. Пара "пленниц" на сцене обзавелась фингалами нарисованными, народ опять ржет. Итог сцены — увод под "закадровый" голос все также связанных толпой пленниц в "пещеру темную" — дверь барака с надписью "Институт дурных девиц". Воспитанницы ничего не понимают, читать не могут, а народ плачет от смеха. Большие часы на сцены показывают ход луны и солнца — из двери барака на сцене доносится вой по утрам и вечерам, на вой выходит Веселина в наряде Брунгильды. Заходит, вой смолкает, только выходит — опять начинается. Надпись на бараке меняется на "Институт дурных (зачеркнуто) воющих девиц". Зрители ползают по деревянному полу, смеха нет, вместо него — стон. Сил у народа больше нет. Воспитанницы выглядят недоуменно — смеются, но понимают, что про них.

На третий "сценический" день выходит народ на сцену "народ". Народ начинает толкать идеи, под непрекращающийся вой. Кто-то достает пачку кляпов, кто-то предлагает бросить им "чесночную" гранату, кто-то — бежать отсюда, куда глаза глядят. Надпись над дверью меняется на "Институт дурных (зачеркнуто) воющих (зачеркнуто) девиц (зачеркнуто) завывалок, всех доставших". Опять ход солнца и луны, утро, вой, и с криком "Да вашу ж мать!" в барак двигается Лада! Только Лада — это Смеяна, у нее все как у сценической "Брунгильды", только еще и пузо! "Лада" выводит воспитанниц, у тех — разводы на щеках нарисованы, да по ведру в руках, для слез. Лада с видом прапорщика Дыгало из "Девятой роты" ходит вдоль девиц и толкает речь:

— Вы все — Дуры!...

Зрители срывают сцену, аплодисменты не смолкают минут двадцать, Смеяна ждет. Речь ее срывает еще одни аплодисменты, появляется Брунгильда, все уходят. Из-за сцены появляется уже колонна в кокошниках, во главе — "Лада", в конце — "Брунгильда", с гигантским бумажным топором. У Лады в руках знамя, на нем — надпись, дублирующая ту, что на двери. Первый проход как попало, под "Моя милая мам я тебя не ругаю, что меня ты так быстро под закон отдала". Это из фольклора тюремного, что для Святослава пел я. Обратный проход — надпись на знамени меняется на "Институт девиц", без уточнения. Песня — на "Во поле березка стояла". Третий проход — знамя красное, посредине серп и молот, обрамленные кокошником, и уже "Институт благородных девиц". Колонна останавливается, и исполняет песню:

-Говорят, что с каждым годом

Этот мир стареет.

-Солнце прячется за тучи

И слабее греет;

Говорят, что всё когда-то

Было лучше, чем теперь...

-Говорят, а ты не слушай,

-Говорят, а ты не слушай,

Говорят, а ты не верь!

Разноцветный, огромный, весёлый,

Неподвластный ни дням, ни годам

Этот мир ослепительно молод,—

Столько лет ему, сколько и нам!..

Занавес. Все, Новый год можно отменять — праздновать некому. Все валяются на лавках и по полу, ржут как кони, причем воспитанницы — тоже. Им переводить начали надписи, зрелище стало более полным. Держислав с видом именинника выходит на сцену, тут уже даже я не выдерживаю:

— Качай его, ребята! — все хватают режиссера и сценариста, качают, чуть не убили об потолок, вынесли на улицу.

Там стоит наряженный Буревой и Новожея, под самый конец они из клуба вышли Деда Мороза изображать со Снегурочкой. Народ орет, радостно всем, даже часовой на вышке, бедолага Добруш, и тот поддался всеобщему веселью. Четыре фото только сделать смогли, да и то непонятно, получатся ли — при свете скипидарных светильников может не проявиться. Праздник продолжился моей речью, и закончился традиционным салютом. Воспитанницы тоже радостные, даже Дед Мороза не испугались. Подарки традиционные, книжки да сказки с историями. Такой вот получился праздник, хороший...

10.Москва. Год 865

После Нового года начали строительство новой линии домов для командного состава. У крепостных наших и так работы завались — строили сами. Линий планировалась напротив уже существующей, также на десять "квартир". Материал был, трактор запасной взяли, и пошли греть землю да бить сваи. Толпой, да еще и с помощью техники получалось достаточно быстро. Если будем по выходным работать, то как раз успеем к весне. Однако планам нашим сбыться было не суждено.

В первое воскресенье после праздников я начал на нашей стройплощадке замечать заметное оживление. Вышел, узнал в чем дело. Крепостные наши узнали прознали про стройку, и начали потихоньку включаться в процесс! Рабочие дни не стали трогать свои, решили на выходных помочь. Я позвал Ладимира, устроил ему допрос. Зная, какими примерно методами в мое время организовывали "энтузиазм трудящихся", боялся что и тут крепостные, а точнее самые активные из них, во главе с Ладимиром решили так вот "прогнуться" перед начальством. Ошибся. Ладимир моим догадкам посмеялся:

— Ты, государь, людей-то своих не ценишь. Да не доверяешь, а зря. Мужики наши как узнали, что вы тут чуть не друг у друга на голове спите, как в бараке, а то и хуже, думу всю неделю думали. Чего их-то на стройку не привлекаете? Непонятно это, да и обидно...

— Да мы отвлекать не хотели, — я только развел руками, — да и вроде как они не от меня же деньги получают, а от всего нашего государства. За кой хрен я их привлекать буду? Опять же, я тут распинаюсь, чтобы из людей жилы не рвали, а потом мне их звать на стройку? Да еще и дома для себя? Нехорошо как-то получается...

— Ничего ты не понимаешь! — Ладимир рассмеялся, — Народ-то не дурнее вас, видит все и чувствует. И про жилы не рвать, и про деньги твои, что государство им платит, и про все остальное. И вот именно по этому сейчас пришли — из уважения! Ты с мытниками да старостами раньше дело не имел? Во-о-от, а они натерпелись. Думаешь, они разницы не видят? Думаешь, не видят как ты себя и государство свое разделяешь? Да о них заботишься? Если бы согнал насильно на стройку, тоже бы слова не сказали, но уважение бы потерял. А так вы для всех дела делаете, да о себе в последнюю очередь думаете, получается, да своими силами работаете. Такого раньше не было. Вот и решили мужики подсобить, из уважения. Да тоже с умом! Они сами пришли, а технику не взяли! Понимают, где свое, а где государственное! Чтобы ресурс, значит, не портить...

— Блин, мужики, — я чуть от такого не прослезился,— спасибо вам! С меня — поляна после стройки!

— Из своих запасов? Или из государственных? — хитро улыбнулся Ладимир.

— Э-э-э-э, а у меня своих... Вот же задал задачку! — я впал в задумчивость.

Действительно, устроил государство, будь добр соответствовать его Законам, да свою шерсть с государственной не путать. Мы-то по умолчанию брали что хотели со складов, но для других-то денежное обращение ввели! И что будет с нашим государством, если его руководящий состав гребет под себя, не взирая ни на что? Задачка...

С помощью мужиков справились быстро, до конца января успели. Работали по выходным, я устранился, да засел с Ледой и Зоряной делать тарифную сетку для руководящего и командного состава. О мыслях своих рассказал своим коллегам, после недолгих пререканий все согласились, что надо бы и нам в нами же придуманную систему мотивации вливаться. Самое веселое, что основные споры разразились не вокруг собственного достатка, а вокруг материалов для исследований и экспериментов! Мол, как теперь их брать, если надо покупать практически со склада? За свой счет покупать, или все таки как госрасходы оформлять?

Дальше — больше. Дома, в которых мы живем, они чьи — наши или государственные? Лес чей? И как считать? Оформлять право собственности на людей? А барак тогда чей? На всех поделить? А сколько стоит тот барак? И трактор? И руда? Переписав все используемые ресурсы, поняли, что утонем в количестве информации. Волевым решением принял закон — пока все государственное. А тогда мы должны платить за аренду у того государства. Да посчитать затраты и их стоимость. Леда схватилась за голову, она главный бухгалтер у нас и учетчик, ей работы много привалило. А потом — новая проблема.

Вот посчитали мы ресурсы, трудозатраты, определили стоимость дома, амортизацию его, расписали график ремонтов и прочего. Получили некую таблицу с уменьшающейся ценой, при том что цены на ресурсы вязли тупо с потолка. Ну, зафиксировали стоимость леса, по трудозатратам на его спил и перевалку. Пересчитали зарплату крепостных, исходя их новых цифр — задумались. А если технический прогресс идет дальше, и лесоруб, который раньше получал, например, пятьдесят копеек в день за спиленные три кубометра леса станет пилить шесть? Ему рубль платить? Денег-то мы еще напечатаем, но прогресс-то идет неравномерно! Лесоруб удвоит производство, у остальных ничего не изменится, выйдет перекос. Сокращать "рабочие места"? Потребление-то у нас не сильно изменится. Бред какой-то. Отдать все на откуп "невидимой руки рынка" — так мы тогда получим сто пятьдесят лесорубов, и через год работы копеечную цену на лес, типа баланс спроса и предложения. А опыт? Нахрена нам куча опытных лесорубов, и ни одного металлурга? Потом переучивать да опыта заново набираться? Не хочется, вроде.

Мучились долго, спорили — еще дольше. По итогу я вывалил на моих товарищей дикую смесь формул и расчетов. Новшеств было много. Во-первых, мы теперь оцениваем стоимость ресурсов с учетом их количества относительно количества населения, вроде как запаса. Схватился за голову Горшок, он у нас тоже как будущий муж Веселины участвует в совещаниях. Второй коэффициент вводился из степени восполнения запасов. То есть, если лес у нас ресурс восполнимый, то у него он один, а невосполнимые ресурсы, такие как руда железная — коэффициент другой. Схватился за голову Буревой, он главный химик-технолог у нас, ему их считать. Дальше — больше. Стоимость технологии. Разработал, например, лесоруб новую технологию. Ну там с криком "ки-я!" и ударом ноги сосны валить. Сели, просчитали потенциальную выгоду, да и оформили ему выплаты за использование технологий, исходя из прироста производительности и фактического применения ее на производстве. И включили эту выплату в стоимость леса! Таким образом, мужик с топором, технологии ноль, остальные показатели фиксированы, рубит лес. Цена того леса складывается исходя из трудозатрат мужика, фиксированы они теперь у нас практически, да коэффициенты разные применяются, амортизации топора, которая таким же манером просчитана, налога на запасы, исходя из доступных запасов леса, налог на возобновляемость, исходя из количества времени, необходимого для выращивания этого леса. А вот если трактором пилить, помимо амортизации трактора добавится еще и налог на технологии! Из них выплаты будут идти тем, кто этот трактор создал, исходя из расчета работы в течении года. Потом — налог снизится, но не уйдет, это будет фонд выплат единовременных по рацпредложениям да на науку, и запас сформируется денежный. Такая вот система получилась.

Исходя из этого попробовали пересчитать наши финансы. Всю жизнь думал, что все эти "считатели денег" дурью маются, и только в девятом веке понял, насколько важное это дело! Пересчитали, опять проблема. Как оценить труд военных? Они-то существуют авансом, до тех пор, пока не будет нападения. Как считать? Ввели оценку вероятности угрозы, ее масштаба, последствий. Добавили "денежный эквивалент" человека — сколько у нас будут потери, если военные не отработают, и мужика или бабу убьют? Собрали в кучу все расчеты, потом подумали, и вообще все свели к труду. Ведь чтобы лес достать, или там нефть добыть, серебро (в девятом веке) или доллары (в двадцать первом) не в землю зарывать надо, а надо эти финансы раздать лесорубам да нефтяникам. А значит, все можно свести к стоимости труда. И следовательно — количеству людей и произведенному ими капиталу! Причем капиталу — тоже в трудозатратах! И следовательно, деньги у нас стали эквивалентом исключительно труда! Вот какая штука получилась. Донес все Кукше и Ториру — те схватились за голову. Как считать ту угрозу? Как определить вероятность ее наступления?

А потом наступил момент, который чуть не вогнал нас всех в тоску. А как посчитать в трудозатратах работу руководящего состава? По эффективности работы подчиненных? Можно и так. А как оценить деструктивные факторы? И что делать, если своим действием или бездействием руководитель нанес ущерб. Например, по пьяной лавочке зарядил иноземному послу в рыло, бах — война! Ущерб, затраты, люди гибнут, капитал, в натуральных показателях, уменьшается. Кто виновен и как его наказывать? Может, заслужил посол тот? Да и отстранять руководителя от работ во время войны — не самое лучшее решение. Зоряна только и успевала записывать идеи и давать им оценку с точки зрения нашего Закона. Леда вторила ей, только с точки зрения финансов. Итог — налог на руководителя. На труд наших мужиков теперь был введен налог на общегосударственные нужды. Причем, введен хитро. Каждый последующий начальник в цепочке управления получал меньше, чем непосредственный руководитель, чем дальше от "земли" работал — тем меньше его доля в том налоге, пусть масштабами берет. За голову схватились Святослав, Агна и Ладимир, им больше всего рассчитывать надо, у них наиболее длинные цепочки управления.

А потом задал вопрос Торир. А что с внешней нашей торговлей? Внутри-то цены определили, а как их соотнести с ценами на Ладоге? Вот сделали мы сталь, наши расходы на нее понятны, в труде считаем, налогах разных. А на Ладоге ее по чем продать? Какой эквивалент обмена? Лис схватился за голову — его участок работы.

Вот так и присели мы перед новосельем, все за голову схватились, глаза стеклянные, в голове — шум. Товарищи мои думают о своих участках работы, я же переношу наши рассуждения на будущее, в котором я жил. Ясно стало две вещи — почему развалился Госплан СССР, и откуда взялся капитализм. Госплан рухнул от объемов расчетов, сам я его почти не застал, только читал да родителей слушал, и более старших товарищей. Подсчет ресурсов со всеми коэффициентами у нас, в девятом веке, превратился в адову работу. Я Буревоя в легкой степени шизофрении силком достал из-за стола, когда он считал коэффициент воспроизводства воздуха! Представляю себе, что в двадцатом веке творилось с аналогичным подходом... А капитализм — это от лени. Конечно, плюсы в свободе предпринимательства есть, несомненно. Но задать направление работы и нести ответственность за результаты при капитализме для любого чиновника — просто песня! Ничего не вышло — невидимая рука рынка так распорядилась. Ответственность — а за что? Рука-то невидимая, вот с нее и спрашивайте. Как-то так выходило по моим мыслям...

После заката, взял бумагу и издал один из первых указов. Указ о финансах. Зоряне и Леде задача на год — разработать и оформить концепцию государственных финансов, на базе наших мыслей и рассуждений, определить те области, в которых нам надо вмешиваться в работу, где — не надо, в каких областях поддержать инициативу, как те области искать, механизм поддержки и прочее. Пока же мы вводили изменения в оплате труда для крепостных, согласно распределения на рукастых, глазастых и головастых, как еще в конце года решили. Да себе начисляли зарплату, и прекращали вольницу в плане использования ресурсов по личному усмотрению. Зарплату, правда, начислили огромную. За все годы тут, считай, да плюс выплаты за рацпредложения и технологии. У нас на руках, ну, по записям в "банке", было два бюджета годовых государства. Про запас. На ту зарплату я и отоварился на государственных складах, и проставился мужикам. Затраты нес не один, все скинулись.

Мужики рады, посидели неплохо в воскресенье, я им в ножки поклонился за помощь. Молодцы у меня граждане, пусть и крепостные. На хитрый взгляд Ладимира ткнул его в ведомость начисления зарплаты, со всеми расчетами. Тот одобрительно кивнул, красиво, мол, выкрутился, и присоединился к новоселью. Там же и объявили указы об изменении оплаты труда, плановых показателях, да и про детский труд. Труд у нас теперь детский будет после учебы и тренировок, два направления есть. Стажировки — это пусть на госслужбе да на производстве поработают, посчитать помогут, да и вникнут в процессы, стажировки не оплачиваются. Второе направление — нечто вроде кружков ремесленных на самоокупаемости. Пусть мелочевкой занимаются, а то подарок собрать какой, или мелочевку сделать — бежим да чуть не всю ночь делаем мы с дедом, племянниками и пасынками.

Крепостные решения одобрили. Теперь вроде как их дети становятся ближе к руководству, да и подзаработать могут. По тарифной сетке новой — вообще предложение на ура прошло, народ проникся оплатой за идеи и их реализацию. Теперь будем потихоньку, по мере разработки норм и правил внедрять финансовую стратегию нашу. Решили делать последовательно, мелкими шажочками, да зорко глядеть, чтобы не навредить. Единственный минус — у нас на это куча времени уходить будет. Затраты на учет и расчеты по трудовой деятельности попервой будут сопоставимы с самой этой деятельностью, но я надеялся что это со временем оправдается, и станет полегче.

Жизнь постепенно входила в обычное русло. Народ работал, мы тоже не отставали. Пошли свадьбы. Поженились наши ребята, Веселину с Горшком я благословил, но попросил задержаться до марта. Ребята просьбу выполнили, ждем теперь.

Привычная жизнь нарушилась в середине февраля. Сначала вернулся Кушка из дозора, конь в мыле, пасынок — тоже.

— Люди. Много. Идут сюда, — запыхавшись доложил Кукша.

— Военные?

— Разные. Думал — беженцы, вроде Святослава. Но там воинов больше, много конных, налегке идут, считай. Разве что саней несколько.

— Ну что, начальник штаба, командуй сбор, да пошли людей к дорожникам и на торф...

— Торир тем уже занимается, не маленькие, чай.

— И то хорошо, пойдем наряжаться.

Пошли вдоль стены деревянной крепости. Нас застали почти со спущенными штанами — крепость каменная стоит буквой "Г", защищает нас с востока и севера, не пойми от кого. А идут к нам — с юга! Да и то крепость — одно название. Ворот нет, полы на стенах далеко не везде, разве что башенки по углам готовы. Вон как раз на юго-восточную Гуннар с расчетом тянет пулемет с запасом пуль. Торир уже в броне, командует стрелками. Воспитанницы тихонько воют, их перевели в первую крепость, да там оставили пока. Брунгильда ведет колонну арбалетчиц. Из барака с вооружением быстро, но без суеты выбегают мужики и строятся, их ведут к воротам Атли и Отар. Хорошо мы народ натренировали...

Когда я вышел в своей броне да с винтовкой, все были уже готовы к отражению атаки. Я с Кукшей и Ториром выдвинулись к проему между деревянной и каменной крепостью, там у нас самый опасный участок. В проемах для ворот в каменной крепости стояли трактора и щитовые домики, тоже преграда, молодцы вояки. Буревой "мчал" со скоростью пешехода на "Бычке", на его корпусе Обеслав с пацанами из Суворовского училища приделывали на ходу второй пулемет! Танк, фактически, получился!

— Ополчением думаю надо проем закрыть, между деревянной крепостью и стеной каменной. Арбалетчиц во вторую линию, как тренировались, стрелков по башням, да вот сюда поставить надо, там где настил у стен есть, Буревоя в резерв, — я с Ториром и Кукшей планировал оборону, по наезженной дороге в сторону торфяника поскакал всадник — предупредить, за ним — два трактора на полном пару, с тележками. Это вооружение и броня для дорожников и металлургов. Не позаботились, зараза, заранее — теперь приходится выкручиваться. Там стрелков всего ничего — Влас, Добруш, Олесь и Растимир да пара мурманов.

Странно, на страха не было. Я как-то спокойно воспринял, без паники, сведения о "гостях", остальные тоже деловито отдавали приказы, передвигались, проверяли вооружение, даже шутили. Наверно, к сорока годам, мне летом стукнуло, становится не так страшно. А может это уверенность в себе и в своих людях. Но в любом случае, отступать и сдаваться без боя я не планировал.

— Сколько их там? — Кукша думал о чем-то своем, мой вопрос вывел его из "зависания".

— По следам всадников тридцать-сорок, я издалека их видел только, сразу сюда рванул. Сани еще там есть, но немного. Запасных коней...

— Заводными их называют... — Торир крутил план местности.

— Во, тех вот. Их мало, почти не видно.

— Как думаешь, нападение? — я вставил в винтовку магазин, приладил штык, повернулся к Ториру.

— Для нападения — мало, добычу вывезти не смогут. Почему зимой идут? Почему только конные? Нападения летом ждать вернее, с озера. А тут... — мурман развел руками, — Посмотрим.

— Ага, жизнь покажет... — я поправил ремешок винтовки, проверил ракетницу.

— Идут! — крик часового с водонапорной башни прервал наши рассуждения.

— Первая рота — за мной! Вторая — по левую руку! Третья — ...! — голоса Атли и Отара привели в движение строй ополчения.

— Бабы! Взвести! Наложить! За мной! — грохотал голос Брунгильды.

— Ну, и нам пора, — сказал я, наблюдая как разбегаются стрелки по позициям.

От проема между крепостью и стеной раздалось грозное:

Мы не дрогнем в бою,

За Отчизну свою...

Гимна прижилось оба — один общегосударственный, торжественный, тот самый, что мелкие репетировали, на музыку Александрова. Второй — московский, вот эта самая песня, он вроде народного получился.

Мы успели. К моменту когда затихли линии копейщиков и арбалетчиков, когда Гуннар сделал пристрелочную очередь по снегу, деревья вдалеке зашевелились. Снег с веток осыпал выходящих из леса всадников. Они выходили и строились на краю леса. За ними показались сани, четыре штуки, те заняли позицию чуть поодаль от линии всадников. Всадники были в кольчугах, неплохо вооружены и одеты. Кони чуть приплясывали под ними.

Над заснеженным поле зависло молчание. Ну что же, пусть попробуют теперь взять Москву! Я сжал покрепче цевье винтовки...

* * *

Интерлюдия

* * *

— Как думаешь. что за люди, — два воина, возглавляющих дружину, вполголоса переговаривались.

— А кто его знает! Мытник говорил, что разные там. И мурманы есть, и словене, и еще всякие непонятные... — высокий ладный воин посмотрел на дружину, отдал команду, — Поживее там, а то до ночи ждать вас придется!

Команда нашла адресата в виде саней, следующих в колонне, но чуть отдельно от остальных. От саней к голове колонны выдвинулся всадник:

— Хельг! А может, я с ними сначала поговорю, батя просил... — подъехавший молодой парень, в добротной одежке и невиданной до селе в этих местах броне умоляюще посмотрел на командовавшего воина.

— Златобор! Ты мытник, вот своим делом и занимайся! — воин сжал плетку в руках, — А с этими мы сами поговорим...

Воин зловеще улыбнулся, его товарищ, шедший рядом, тоже ухмыльнулся.

— У них железа много, и людей, — не отставал Златобор, — положить воинов своих не боишься?

— Тут земля Новгородская! — отрезал Хельг, — Хотят тут жить — мыто пусть платят. Рюрик так сказал.

— Кажись, пришли, — воин по правую руку от Хельга подался чуть вперед.

Едва заметная тропинка переходила в широкую дорогу вдоль аккуратного заснеженного поля. Всадники чуть вытянули колонну — топтать зазря поле для хлеба никому не хотелось, знали все его ценность и понимали труд хлебороба. Колонна прошла вдоль поля в лес.

— А вот еще... — чуть растеряно произнес воин, когда после короткого участка леса появилось еще одно поле, — И там тоже, наверно...

Сквозь следующую полоску леса на пути движения колонны тоже виднелось заснеженное свободное пространство. Да и в сторону озера было видно нечто подобное.

— Хм... — задумался помощник, — Хельг! Может, и впрямь поговорить сначала?

Хельг задумчиво оглядывал поля. Только вдоль их движения их было больше десятка. А сколько до озера? А кто их обрабатывает? Это ж сколько народу надо на такое!

— Златобор! Кони у них есть? — мытник оживился после окрика командира.

— Коней мало, я только троих почитай и видел, — мытник опять заскулил, — может, я пойду, поговорю?

— Позади держись, — задумчиво произнес Хельг, — с санями своими. Вперед не лезь. Сам сделаю. Вольга!

Ушедший вперед дружинник Хельга вернулся к нему.

— Что думаешь? Что лес говорит? — Вольга славился своих слухом, мог чуть не за горизонтом услышать крики отдельных птиц да зверей.

— Молчит лес. Как будто нет тут никого. Такое возле селищ больших чаще, где звери людей боятся. Только вот коней также не слышно, сенокосов не видно, сена, странно... На такие поля много их тут быть должно — а навоза нет! Тут никто не ездит, получается, только два раза следы видели от копыт. А вот полосы, как от саней широких были. И без копыт? Как так? Да и обувки следов не видно...

— Посмотрим, — помрачнел Хельг, — но узнать, что за люди, да под себя их подмять надо. Не дело это, что на Новгородской земле чужие сидят.

— Ага, попробуй, подомни, — Златобор даже чуть развеселился, — ноги бы унести, и то хлеб.

— Пшел вон! — Хельг беззлобно замахнулся на мытника, тот отступил к саням.

Наконец, после еще одной полосы леса, дружина увидела... Увидела что-то странное. На большой очищенном от леса пространстве стояла крепость деревянная, вокруг нее стояла каменная, но недостроенная. В промежутке между деревянным и каменным сооружениями стоял слитный строй копейщиков. До них было шагов триста, строй выглядел монолитно.

— Может, зря ты тогда мытнику не поверил? — к Хельгу, остановившему всю дружину, подъехал Вольга, — и впрямь стена каменная.

— Брешет тот мытник! Людей тут сильно больше, чем он сказал. Не может так быстро крепость! — Хельг ударил плеткой по сапогу, — По правою руку становитесь...

Хельг подал коня вперед, и вышел, просыпав снег с веток на идущих позади него воинов. Всадники неторопливо становились в линию, готовили копья. Сани с мытником встали поодаль, как и было сказано. Златобор слез с коня, и с интересом наблюдал за развитием событий. Ухмылка на его лице бесила Хельга. Мытник явился прошлой зимой со сбора дани с окрестных поселений в крепком, продуманном доспехе, да еще и с подарками. Сначала внимания не обратили, но потом, когда по зиме Рюрик отправил своего родственника, Хельга, или Олега, как его называли на разный манер, по княжьему делу на север, и мытника дал в проводники, тот повел себя странно. Все пытался сбагрить дружину Олега да работных людей побыстрее, да еще и сани взял с собой! Прижали мытника, тот выдал, что встретил на севере от владений Новгородских людей, которые ему тот доспех и подарили. И меч. Меч был булатный, цены не малой, за такой серебра можно по весу взять, а то и золота. В санях мытник вез товар на обмен.

Мытника Олег от себя не отпустил, оставил часть дружины на Свири, да и двинулся с половиной ее на север. Златобор юлил, дорогу показывать не хотел. Угроза расправы на него, правда, подействовала, мытник рассказал все. Говорил он странные вещи. Что первый раз попал на людей тех случайно, попытался взять с них мыто, но ничего не получилось — из деревянной невысокой крепости вышла толпа воинов, под сто человек, а то и больше, и потуги мытника отступили перед такой силой. Правда, бить его не стали, а вот поговорить позвали. Первый раз считай познакомились, второй раз он серебра повез, меч булатный купить хотел. За год, по его словам, встала крепость каменная, вокруг деревянной. Недостроенная, правда, но все же. На эти слова внимания особо не обратили. Еще бы, рассказ про крепость перемежался с байками про каких-то чуть не огнедышащих чудовищ, на которых мужики работают, как на конях, невидимых стрелах, наличии доспехов у каждого, о железе, что в стену ту закладывают, да и прочих чудесах.

Олег отбросил это, несмотря на свой достаточно молодой возраст, а военачальнику было едва четверть века, большую часть своей сознательной жизни тот провел или в походах, или в подготовке к ним. Про байки и страшилки, рассказываемые воинами, знал не понаслышке. Обычно такими вот россказнями или оправдывали провал в бою, или просто развлекались, не так поняв увиденное, или перетолмачив на свой лад услышанное. Поэтому и крепость могла статься кирпичным домом, и звери те диковинные оказаться конями большими, и стрелы те не такими уж и незаметными и убойными. Да еще и мытник был из купеческой семьи, мог приврать, чтобы оставить за собой найденный торговый путь и других от него отвадить. Правда, доспех был, и меч был, и стеклянные бутылки с пойлом, что распили люди мытника в кругу дружинников Олега, тоже были...

И крепость была, немалая, надо сказать, и людей в ней было много, и действительно все одеты неплохо, да еще и одинаково. Остальные рассказы мытника таким образом тоже могли оказаться правдой. Вот он и ухмыляется, мол, не поверили мне, а зря. Я предупреждал...

— Что дальше? — Вольга тихо спросил Хельга.

— Жизнь покажет, — Хельг потянулся к мечу.

Резкий скрежет, и меч вынут. Остальные всадники взялись покрепче за копья. Олег поднял меч:

-Ар-г-г-г-ха!!! — разнеслось над полем перед крепостью.

-Ура-а-а-а-ааа! — вторили им из проема между бревенчатой и каменной стенами.

Конь Олега сделал первый шаг. Остальные тоже тихим ходом направили боевых коней в сторону стены. У крепости раздались команды. Всадники чуть ускорились...

На поле налетел ветер, унеся снег, вылетающий из под копыт разгоняющихся лошадей...

КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ