| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
По понятным причинам, наши органы на такое "пойтить не могли". Особенно учитывая тот факт, что преступники, на самом деле, так и не были, до сих пор, пойманы!
Так что, на сегодняшней встрече я должен был изображать роль честного мальчика, из "Бюро находок". Типа, "шел, шел и нашел"! Ничего героического. Впрочем, мне было по фиг... К тому же, если быть справедливым, то менты контролировали "наше" ограбление, и взяли бы балашихинских отморозков, в любом случае.
И вот теперь, вместо того, чтобы радостно забрать драгоценную "цацку" и побыстрее уматывать в свою солнечную Италию, поближе к родным и понятным "мафиозо", странный итальянец захотел увидиться с милиционерами, нашедшими его медальон, и потому был обречен на встречу со мной.
И с "моей" песней!
Да, да... В 9 утра мы начали, и к полуночи с "витиного мычания" была написана музыка, разложена по партиям и сведена с соло, как ПЕСНЯ.
Клаймич и Завадский, работники звукозаписывающей студии МВД и срочно привезенные, со своей аппаратурой, музыканты Академического Ансамбля песни и пляски внутренних войск МВД СССР старались изо всех сил. В московском Главке для меня даже нашли сотрудницу, знающую итальянский язык и, якобы, способную сносно спеть со мною в дуэте.
Весь рабочий процесс проходил под личным контролем министра. За пятнадцать часов нашей "творческой штурмовщины" Щелоков четырежды приходил в студию проверить, как идут дела и нет ли в чем-либо нужды!
Наконец, в начале первого ночи работа была завершена. Щелоков и Чурбанов последние полчаса просидели в студии безвылазно, поэтому специально их звать на ПРОСЛУШИВАНИЕ не пришлось...
...Когда на прозвучавшей записи смолкли последние аккорды, я чуть не плакал с досады. У нас из отличной итальянской песенки получилось ПОЛНОЕ GOVНО! Музыка напоминала оригинал только очень условно, солистка — тридцатилетняя дебелая тетка, с писклявым голосом и едва не лопающейся форменной юбкой на необъятной жопе, "звучала" отвратно. К своему исполнению у меня претензий было мало, но общего драйва в скороспелом дуэте было — ...отрицательная величина.
( примерно так: http://ololo.fm/search/Юлия+Баркова+И+Алексей+Шахов/Феличита+-+Хит+Всех+Времён. )
Я сидел, почти вплотную, к слабосильным акустическим колонкам, поэтому все остальные "слушатели" оказались у меня, за спиной.
Я ДАЖЕ БОЯЛСЯ ПОВЕРНУТЬСЯ... чтобы посмотреть Щелокову в глаза...
И тем неожиданнее для меня прозвучал его довольный голос:
— Ну, а что?! Мне нравится... Очень живенько и мелодично!..
"Мдя... Улыбку на морду, недоумок, и поворачивайся героем!".
* * *
Когда Чурбанов докладывал министру о проведенном опознании, я сидел в кабинете Щелокова и уже ожидал своего "выхода на авансцену":
— А "фашист" гусь еще тот, дай ему волю, он бы убил их прямо при нас!
— Что, буянил?! — с интересом спросил Щелоков.
— Нет... — смешался Чурбанов, — но... э... такой взгляд у него был... Одним словом — фашист!...
— ...поэтому синьор Кальви выражает не только свою безмерную сердечную и самую искреннюю признательность за возвращение бесценной, его сердцу, реликвии... — размахивал руками атташе, переводя спокойную и безэмоциональную речь "фашиста", — но и искренне восхищается талантом этого молодого человека.
Банкир дотронулся кончиками пальцев до моего предплечья:
— Я передам твою песню своим влиятельным знакомым с телевидения и, уверен, что она очень скоро станет истинно итальянской... — редкая скупая улыбка мимолетно промелькнула на лице итальянца.
— Песня прекрасна! Ее сочтут за честь исполнять наши самые популярные певцы, — активно закивал атташе по культуре синьор Сальвини.
— Я надеюсь, что Викто'р свою песню исполнит сам и постараюсь сделать для этого все возможное, — ледяным тоном заявил банкир. Атташе только и осталось, что снова закивать и перевести эти слова моему милицейскому начальству.
Вообще, по манере взаимоотношений, складывалось ощущение, что Роберто Кальви, минимум, министр иностранных дел Италии, так перед ним заискивал Сальвини.
Кальви дождался окончания перевода, затем поднял левую руку и расстегнул золотой браслет "Ролекса", который я заприметил еще в начале встречи, наметанным взглядом "из прошлого".
"С бриллиантами... едренть!".
— Синьор Кальви говорит, что сложно сделать подарок человеку у которого есть все, чего нет у самого синьора Кальви: молодость, большой талант и даже красота, к которой, он уверен, будут так неравнодушны прекрасные синьориты! Поэтому он просит принять от него эти часы, как напоминание о той минуте, когда Провидение расщедрилось на эту встречу...
Казалось, глаза господина Сальвини были готовы вылезти из орбит от изумления, он даже стал заикаться, через слово.
"Ох.....ть! Вот это по-царски... Для скупых итальянцев жест невообразимый! Просто невероятно...".
— Я тоже искренне рад познакомиться с синьором Кальви... и так же искренне надеюсь, что хорошие воспоминания о моей стране загладят, в его памяти, ту крайне прискорбную встречу с недостойными людьми, которые проведут теперь очень много времени в тюрьме, чтобы понять, как они были неправы, когда решили перейти дорогу синьору Кальви...
Прослушав перевод, а отвечал я по-русски, чтобы Щелоков и Чурбанов все понимали, банкир, прищурившись, внимательно на меня посмотрел и... слегка улыбнулся. Улыбкой голодного крокодила... второй раз... за два часа.
Я согнул левую руку и тоже принялся расстёгивать браслет своего немецкого хронографа...
"Ну...что можем!..".
...Мы снова, вчервером, сидим в "Праге". Стол заставлен едой и напитками, но с заказом мы сегодня перестарались, плохо ест даже Леха. Все перенервничали и устали...
Я только что закончил рассказывать об общении с итальянцами и сейчас устало разглядывал знаменитый "Зеркальный зал".
Самих зеркал, кстати, было не особо много. Воображение больше поражала несоветская роскошь зала: великолепная лепнина потолка, мраморные колонны, огромные хрустальные люстры, вездесущая позолота, картины на стенах и зеркала, от потолка до пола, в массивных золотых рамах.
Публика была подстать интерьеру. Мужчины исключительно в костюмах и галстуках, а женщины в вечерних платьях. Все было чинно и достойно. Негромкая классическая музыка создавала надлежащую атмосферу и не мешала разговорам. Бесплотными тенями между столиков скользили официанты. Отовсюду слышалась иностранная речь, но наших соотечественников было, все же, больше.
"Угу... Токари и слесари после трудовой смены. Особенно вон тот, толстомордый... Поглаживающий пухлой "мозолистой" рукой голую спину своей спутницы. Кстати, о "голой спине"... Пора бы уже и личной жизни время уделить. А то все в трудах, государь, аки пчела! Мдя...".
Клаймич и Завадский внимательно разглядывали "отобранный" у меня "Ролекс", а Леха с интересом поглядывал на лиц противоположного пола.
Следует отметить, что костюм "made in Shpilman" придавал облику Алексея некую несвойственную ему, в обычной жизни, аристократичность. Поэтому его заинтересованные взгляды, иногда, встречали ответную благосклонность, сопровождаемую хлопаньем крашенных ресниц.
"Кстати, о крашенных ресницах... Все же, пора уделить время личной жизни! Однозначно...".
— Но на руке такое лучше не носить! Целее рука будет... — улыбнувшись, вернул мне мои новые часы Клаймич.
— Понимаю... — я вынырнул из раздумий в реальность, — но не это главная проблема... Группа, аппаратура, студия, музыканты, подтанцовка и неизвестно сколько еще всего всплывет, по ходу дела. Щелоков же однозначно сказал, сейчас он может сделать только "при МВД". Будет большой успех с зарубежниками и только тогда можно будет говорить о "государственном оркестре"... как у Бивиса.
— Витя... Вы не правы. В корне! Николай Анисимович сказал, что поможет абсолютно во всем, в юридическом статусе, помещении, финансировании, фондах и людях... А главное, в собственной поддержке! Конечно, "как у Бивиса" это — верх мечтаний. Но не все же сразу! И, если на то пошло, оркестр Бивиса ни в чем не уступает оркестру Поля Мориа. Это по оценке самих же западников. А помощь и поддержка Щелокова открывают нам теперь любые двери и почти все возможности! — Клаймич так разволновался от моей "неразумности", что для пущей убедительности даже пристукнул ладонью по столу.
Завадский поправил непривычный галстук и задумчиво протянул:
— Будет очень много работы. Не справимся — потеряем любое расположение.
Клаймич энергично кивнул.
"Хорошо, что моя черная джинса здесь сходит за костюм, а то и не пустили бы в ресторан. Надо нормальный пошить у Шпильмана... или, как он говорит, "построить"... А там еще и концертные... И на подтанцовку что-то футуристично-модное... Мдя...".
— Отбор на "Песню года" от нас не зависит, на День милиции надо просто репетировать, на комсомольскую конференцию — надо передать запись Щелокову, а на снятие Блокады — Романову. Вернемся в Ленинград, я ему позвоню. Главные проблемы — инструменты, музыканты, группа и переезд в Москву, — подытожил я перечень наших "бед и забот".
— Многое придется начинать делать самим, — многозначительно произнес Григорий Давыдович, — в министерствах оно как... пока утвердят план, пока выделят фонды... Я думаю, что реально это возможно только в следующем финансовом году.
За столом повисло унылое молчание.
— "Феличиту" надо перезаписать, — добавил я "дегтя", — полная ху... херня получилась...
Леха и Николай удивленно воззрились на меня, а Клаймич усмехнулся:
— Я так и понял по вашему лицу!
Я усмехнулся в ответ и, ничего не объясняя остальным "подельникам", отправился в туалет.
Что ж... Туалет был не хуже ресторана. Ха-ха!
Но "вторая жизнь" у меня как-то, явно, хлопотнее первой получается. Даже в туалете...
— Молодой человек...
Поднимаю глаза от намыленных рук и вижу отражающегося в зеркале, полного невысокого мужчину "старше среднего", с большим носом, седой шевелюрой и в хорошем сером костюме в тонкую полоску. На шее у него вместо галстука повязан шейный платок и весь вид намекает на некую богемность.
— Мне очень понравились ваши часы. Я хотел бы их у вас приобрести, и готов дать хорошие деньги, — мужчина дружелюбно улыбнулся.
— Сколько? — немногословно, но любознательно буркнул я.
— Я их не видел вблизи, но если это то, о чем я думаю, то... то мы ДОГОВОРИМСЯ, — очень убедительно закончил он.
— Я сожалею, но они не продаются... это подарок...
— Очень жаль... — мужчина заметно огорчился, — но если вы передумаете или у вас будут другие интересные... "подарки", то я был бы рад, если по вопросу их реализации вы обратились бы ко мне. Я — ювелир, достаточно известный... вы можете навести справки... меня зовут Иннокентий Вениаминович...
Он полез во внутренний карман пиджака и достал белую картонку визитки:
— Керхер... Иннокентий Вениаминович, к вашим услугам!
"До "керхера" этому миру далеко... пока, моем вручную..." — невесело скаламбурил я про себя и взял визитку.
Дверь резко распахнулась и в туалет влетел Леха.
Встревоженный Керхер прижался к стене.
— Все в порядке, Леш! — поспешил сказать я.
Леха посмотрел тяжелым взглядом на напуганного ювелира и угрожающе уточнил:
— Точно?!...
* * *
— Редакция... — хриплый прокуренный мужской голос.
— Здравствуйте, Кондрашову можно?
— Сейчас посмотрю...
...
— Алло, — "да, этот голосок поприятнее... аж, до мурашек!".
— Здравствуй, Вер...
— А... э... добрый день...
"Да, что б тебя! Дура неуравновешенная! Опять тараканы диван в башку обратно затащили?!"
— Занята? — мой голос, против воли, становится раздражительным.
— Н... нет...
— Отпроситься сможешь?
— Да! Когда?
— Я могу быть у редакции через 15 минут, а уж как у тебя получится...
— Хорошо. Через 15 минут.
"Или нормально все с головой? Ладно. Сейчас узнаем...".
Сегодня у нас был объявлен "день отдыха". Клаймич взялся показать ребятам Москву и Эдик, со своей "Волгой", остался с ними.
Я малоубедительно сообщил, что хочу погулять по городу пешком и в одиночестве. Конспирация получилась так себе, Клаймич — понял, Леха — догадался, а Николай — удивился. Удивился и попытался меня сначала отговорить, потом присоединиться, а затем сдался, тоже что-то заподозрив, после Лехиного: "да, оставь его, пусть погуляет".
...Такси ждет, я тоже... Прислонился к багажнику машины и наблюдаю за проходной "Комсомолки".
"Не додумал... Надо было не с "руссичкой" воевать, а у Шпильмана барахлом затариться. А то опять одет в то же, в чем она меня на юге видела... Или фигня все это... Опс... а вот и мы...".
Я даже не думал, что буду так рад её увидеть! В Москве тепло, "бабье лето", наверное, градусов 17. На Вере темная блузка с вырезом и юбка в широкую горизонтальную, черно-белую полоску, белые туфли и белая сумочка на длинном ремне, через которую перекинут светлый плащ. Стройная фигурка, "конский хвост" черных волос. Она растерянно крутит головой и не сразу находит меня взглядом. Нас разделяют метров сорок и я успеваю заметить на ее лице сначала нарастающую беспомощность, которая затем смывается улыбкой "обнаружения", а после маскируется деланным спокойствием.
"Да... Зря ты ее бил, падла. У меня это к тебе теперь ЛИЧНОЕ...".
Несмотря на такие мысли, я встречаю девушку с вежливым спокойствием, открываю дверцу "Волги" и помогаю сесть в такси...
...Не-е... Так то у меня был план. Сначала я собирался показать Вере "нашу" шикарную квартиру, в процессе, обнаружить в гостиной накрытый стол (прикупился в ресторане "России"), а затем показать в спальне, купленный для нее, букет шикарных бордовых роз. Ну, а потом... само собой... плавно перейти к освоению спальни...
Все эти старперские заходы, из моей прошлой жизни, рухнули сразу, еще в холле. А "освоение" спальни я начал даже не дав возможности нам обоим раздеться... Эх, молодость!.. Мне все было по фиг и все возможно... Я прижал ее к стене и минут десять, практически, держал на руках, а эрекция оставалась "железобетонной"...
Девушка только успела снять остатки одежды, а я уже снова был готов к продолжению...
Если, поначалу, Вера, и попыталась было, принять какое-то активное участие в процессе, то тут же смирилась с моим напором и просто очередным вскриком давала понять, что я на самом верном и правильном пути!..
...Всему наступает конец... наконец, угомонился и я... Мы лежали на скомканных простынях, мокрые и задохнувшиеся.
Я понимал, что нужно что-то сказать... ОНИ же любят после этого поговорить! Но пока подбирал тему, Вера начала первой. Она перевернулась на живот, приподнялась на локтях и нависла надо мной. Ее тяжелая безукоризненнно-красивая грудь легла на мою, а зеленые глазищи гипнотизировали в сумраке зашторенных окон:
— ТЫ ПОЧЕМУ НЕ ЗВОНИЛ ВСЕ ЭТИ ДНИ?!
* * *
14.09.78, четверг (6 месяцев и 24 дня моего пребывания в СССР)
Обычно уже к двум часам дня я еле сдерживал рвущееся на волю раздражение. А если уроков было шесть, то ближе к 14:45, на меня накатывала уже волна холодного бешенства.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
