— Ян, слушай, а ты когда-нибудь ездил так далеко на автобусах? — внезапно спросил Энгер.
Ян удивленно покосился на друга.
— Нет, а что?
Энгер ведь из Германии, из Дельбрюка, а его родители не настолько состоятельны, чтобы оплачивать для сына телепорты, поэтому он регулярно ездит на поезде домой и обратно, в лицей.
— Да так, просто.
— Как хочешь. Погоди, ты что, боишься?!
— Да ну тебя!
— Тогда что?
— Просто не по себе. Мне и в поезде не нравится, а я там всего двенадцать часов еду. А тут аж две недели. Почему-то мне кажется, что это не очень хорошая идея.
— Ну... Ночевать-то мы в любом случае будем в гостиницах. И еще запланировано восемь телепортов.
— Всё равно как-то мне... страшновато. Предчувствия плохие. Наверно, просто нервы. Еще после зачёта...
— Повтори "считалку", обычно помогает. Это перед поездкой нормально, что волнуешься.
Мрачный Энгер погрузился в "считалку", аутотренинговое упражнение для снятия напряжения. А Ян принялся разглядывать ворон. Они, городские, отличались необычайными наглостью, толщиной, да к тому же были грязные, как из печной трубы. Вороны громко ссорились из-за булки, которую им швырнула Гражина, готовы были даже растерзать друг друга в клочья. К счастью, булка вскоре кончилась, и запал ссоры иссяк. Автобус задержался на полчаса, но всё же приехал.
Путешествие началось.
* * *
" 2 февраля 2024 года. Вчера мы проехали Зелёну Гуру, пошатались час по городу. Старый рынок, конечно... Еще что-то... Интересный город, старый очень, там камни поверху — серые-серые от времени, даже местами с коричневым. Очень познавательно, только народу много. Ночевали в гостинице, как нам и обещали. Слава Свету, в автобусе спать не пришлось, как всё-таки опасался Энгер, он действительно трудно переносит всю эту технику. Лично я опасался, что ребята пойдут ночью развлекаться — мазать спящих зубной пастой или, хуже, понавешают всяких неприятных сюрпризов... Как всегда, во что-нибудь вляпаюсь и будет стыдно. Но все настолько вымотались, что сразу рухнули на постели и заснули. Сегодня с утра был первый телепорт. Потсдам. Дворец Фридриха Великого. Позолота, снег, статуи...Короче, как обычно. Необычно было только в месте силы. Такая будочка маленькая, неприметная, зато зайдешь — ууух! Прямо шибает! Не объяснить даже... Причем мне понравилось, я даже умудрился слегка подпитаться, а вот Энгеру стало плохо. Для него слишком сильный..." — Ян отвлекся, поглядел в окно. Снежинки бились в стекло, почти совсем стемнело. Автобус мерно колыхался, рядом спал Энгер, уже совершенно привыкший и переставший бояться. Негромко и невнятно, скорее по инерции бубнила экскурсовод, бубнила уже четвертый час, поэтому ее мало кто слушал. Уже в первый день выяснилось, что автобусные поездки не столь захватывающи, как представлялось раньше. А от красот за окном довольно быстро устаешь. Как и от обилия информации... Вот поглядите направо, а вот поглядите налево... Экскурсовод оказалась простячка и, кажется, находила свою группу странной и даже внушающей опасения. Это было видно по растерянной, смазанной ауре. Слишком уж тихая и малоэмоциональная группа подростков, больше, напоминающих скорее изрядно нелюдимых взрослых.
"Психами нас считает, аутистами", — догадался Ян. Впрочем, ребята не способствовали разубеждению простячки в ее черных подозрениях. Парочки — Дора и Ольг, Энн и Клайв, Мария с Михалеком — с самого утра предпочитают общаться эмпатически, человек пять медитируют на потолок, Ирма смотрит на гида, но совершенно пустыми глазами — повторяет упражнения концентрации. Остальные или глядят в окно, негромко переговариваясь и изредка щелкая фотоаппаратами, или слушают музыку, или, как Энгер, спят. Да к тому же еще Бартеку (ну кто бы сомневался!) надоела экскурсия и он решил "отключить" раздражитель — перепутал простячке все мысли и тем заставил замолчать. Она, бедняга, забыла, зачем вообще здесь стоит, и растерялась. Даже, кажется, собралась плакать. Тут проснулась пани Ковальская и всё поправила. Ну и вляпала Бартеку выговор с занесением в личное дело. Всё-таки причинение легкого вреда здоровью простеца.
Да уж... Гид Маришка надолго запомнит эту экскурсию. Если пани Ковальская позволит.
Ян возвратился к своим "путевым заметкам", но успел записать только: "... заряд. Он скорее теоретик, чем практик", а потом объявили, что всё, приехали. И выгнали в темноту и снег.
На этот вечер пожалели, никаких экскурсий больше не было. Сразу запустили в теплое светлое фойе гостиницы, быстро раздали ключи от номеров, распустили отдыхать и приводить себя в порядок. В номере царили ожидаемые уют и тепло, пахло лимонником и мелиссой. Ян тут же упал на кровать и искоса поглядывал, как Энгер осуществляет странные манипуляции. Для начала друг распахнул свою сумку и извлек из нее пачку бумаги (и когда только раздобыл?!). Затем сбегал в ванную комнату и принес оттуда тюбик зубной пасты, полотенце и пачку бумажных салфеток. Сгрузил всё это добро на стол. После зачем-то забрался на стул и кончиками пальцев коснулся потолка. Удовлетворенно крякнул, и тут уж Ян не выдержал:
— Что это ты вытворяешь?
Энгер легко спрыгнул, отряхнул пальцы и повалился на свою постель. Лениво сообщил:
— Опять ты прошляпил самое интересное. Сегодня ночью Бартек и прочие пойдут мазать всяких сонь и клуш вроде тебя пастой.
— Ты тоже пойдешь?
— Неа, я спать хочу. Да и... ты ж не пойдешь, я тебя знаю. А мы ведь друзья вроде как... Короче, я просто принял необходимые меры защиты, чего и тебе советую.
— Было бы очень кстати, — мрачно пробормотал Ян. Уж он-то точно хотел ночью спать, а не всякой дрянью заниматься. — А то в прошлый раз я запер дверь на защелку и на электронный замок и еще поставил стул, а они всё равно...
— Это меня с тобой не было! — обнадежил Энгер. — Замок, конечно, плевое дело. Щас поужинаем и будем готовиться.
Как выяснилось за ужином, готовились не только Энгер с Яном. За столиком Бартека шептались, вертели головами, явно выбирая будущих "жертв", снова шептались и хихикали.
После было общее собрание, на котором повторяли упражнение группового единения, медитировали и обсуждали план на завтрашний день. Завтра с утра какой-то зоопарк, затем телепорт и швейцарские Альпы. Маленькие деревянные домишки вдали от всякой цивилизации, не будет даже электричества. И никого посторонних кроме персонала. "И никаких памятников культуры и искусства. И слава Богу!" — с облегчением подумал Ян. Не то, чтобы он испытывал к ним такое уж отвращение... Нет, он любил даже... Но нельзя же по три музея в день? Нужно же уже остановиться и подумать? И уместить эту уймищу информации в голове!
Ну а потом Ян с Энгером готовились к ночной "акции". На бумаге Энгер размазал пасту, бумагой выстлал пол у входной двери, затем Энгер же, как более высокий, залез на стул и на люстре зацепил нитку, к нитке прикрепил опять же листок с пастой. Затем Ян под чутким руководством "бывалого" вымазал пастой ручку двери и, от себя, лакированную спинку кровати. Энгер, впрочем, заметил, что это лишнее — когда они вляпаются мор... рож... лицами в пасту с "люстрового" листа, саму удерут. Главное, чтобы дверь не выломали, а то скандал будет. Да и перед горничными стыдно.
Ян был уверен, что после таких приготовлений не заснет ни в жисть. Однако уткнулся носом в подушку и тут же вырубился. И накрепко так, без снов в кои-то веки...
Над ухом визжали. Отчаянно. Ян напугался и завопил в ответ — было темно и спросонья он не понял, где находится, почему-то подумал, что на "чертовом колесе". Но нет, никакого противного скрежета, никакой жары... В темноте метались белесые тени.
— Тихо ты! Не ори! И ты, Ян, заткнись! Заткнитесь оба! Чего разорались?! Всех ща на уши поставите! — Ян сообразил, что ругается Энгер, а сам Ян находится в своей постели в гостинице, и послушно заткнулся. Визг тоже сошел на нет. Во тьме сопели и топотали.
— Ну-с, поглядим наш улов! — весьма бодренько хихикнул Энгер и зажег свет.
— Ой-ёй! — только и сумел выдавить Ян.
Комната... впечатляла.
Масштабами разрушений, разумеется. Весь пол затоптан пастой, стул валяется кверху тормашками, подняв все четыре лапки в жесте капитуляции, стол, кажется, возжелал повторить его маневр, но слишком уж тяжел оказался... всего лишь опасно накренился. Люстра жалобно поскрипывала, болтаясь на полувыдранном из потолка крюке. Посреди безобразия — Бартек, Гражина и Ольг, растерянные и вымазанные в пасте что называется, по самую маковку. Все трое — красны как помидоры.
— Отличнейший улов! — оценил ситуацию Энгер. — Будем считать, один-ноль в нашу пользу. Расставьте по местам мебель и идите отмываться, пока сюда не сбежался весь отель.
Никто и не сбежался — спасла звукоизоляция. Гостиница действительно оказалась хороша.
— Ну всё, больше они к нам не полезут, — уверенно подвел итог Энгер, когда за горе-шутниками захлопнулась дверь.
— Ага. Наверно, — согласился Ян.
Впрочем, утром свою долю пасты на одежду и руки получили оба — проспали подъем, в суете повскакивали, суматошно забегали в поисках одежды и, конечно, вляпались.
— За всё нужно платить, — философски заметил Ян.
Перед завтраком он по телефону поцапался с Лехом, тот уговаривал возвращаться домой, потому что — "трех дней на отдохнуть вполне достаточно" и "на таких расстояниях ментальная связь барахлит". Короче, Лех нервничал. Нда... настроение сделалось...
Утренняя экскурсия в зоопарк Яну, впрочем, понравилась. Вековые сосны, запах хвои и снега, лоси сосредоточенно жевали пыльно-серое сено, скакали совершенно ручные белки, выпрашивали угощение. Одна такая уселась Яну на ладонь, воинственно распушила хвост. Неторопливо сжевав один орех, два других прихватила с собой и — шур! — была такова.
Еще показывали бурундуков, енотов и лис. Девочкам позволили потискать хомяков. Хомяки, непривычные к столь неделикатному обращению, попискивали со страху, девочки повизгивали от восторга. Лицейский медик пан Баррет недовольно хмурил брови и бурчал что-то про аллергии и туляремии. Пани Ковальская шептала в ответ что-то про "психологическую пользу" от общения с животными. Но медик держался стойко...
* * *
Портал переноса располагался в глубине парка, за зеленым, припорошенным снегом хвойным пологом. Ветки били по стеклу, сыпались льдинками, пани Ковальска морщилась, о чем-то перешептывалась с фельдшером. Энгер дышал на стекло и выводил по нему сердечки и стрелы, бросая странные взгляды на сидящую напротив Милу. Ян старался деликатно не замечать и вообще делал вид, что его здесь нет. Разглядывал маячащий в лобовой стекло портал. Большущие такие ворота, в которые без проблем не один, четыре экскурсионных автобуса пролезут. Портал уже ждёт, сияет голубизной межпространственного вортекса...
Пани Ковальская кивает, через треск помех (а рядом с порталами всегда помехи, тонкая электроника просто с ума сходит) динамик просит:
— Пожалуйста, пристегните ремни безопасности и расслабьтесь. Не делайте резких движений.
Момент "коллективного прыжка" — неприятный, но привычный. Желудок рефлекторно дрыгается, замирает. Накатывает головокружение.... И всё.
Был — парк, а стали... стало...
Ян изумленно выпрямился, срывая ремень безопасности. Это точно не горы. Серая, голая равнина до самого горизонта... И очень тихо... тише, чем было давно-давно в Ожишеве.... Тут словно под стеклянным колпаком или в воде... Ян и не сообразил сперва... переглянулся с округлившим глаза другом. Звука не было... Вообще.
Автобус по инерции проехал метров двадцать и остановился. В абсолютной тишине.
Мила открыла и закрыла рот — тоже без единого звука.
Ян приложил руки к ушам, думая, что оглох, с силой сжал — это ничего не изменило. Ян не слышал даже звука собственного сердца.
Пани Ковальская подскочила и замахала руками, но никто не поднялся с мест в этом диком, кошмарном обеззвученном пространстве. Словно примерзли.
Из окна Ян увидел — прямо из воздуха выступил и подошел к автобусу человек в пятнистой куртке, смуглый, с черными азиатскими глазами. Дверь автобуса распахнулась. Человек поднялся по ступенькам. Пани Ковальска в изнеможении опустилась на свое сидение — странный человек как будто одним взглядом выхватил из пани какой-то внутренний стержень.
В той же тишине, когда и своего дыхания не слышишь, неожиданно громко приказал:
— Всем оставаться на своих местах. Слушать мои команды. С этого момента вы являетесь заложниками группы "Али Исхани". Ваши жизни зависят только от меня. Любые резкие движения будут восприняты как агрессия. Любые действия без разрешения будут восприняты как агрессия. Любые ваши слова будут восприняты как агрессия. Любые ваши попытки воспользоваться любой магией будут замечены и восприняты как агрессия... Прибью. Обещаю.
Лех.
Гнес опять спалила кашу, и горелой овсянкой провонял весь дом. Было воскресенье, вставать рано особой нужды не было, поэтому Лех проснулся около двенадцати как раз от этой просочившейся в спальню вони — под конец даже приснилось, что здоровенный вышибала из "Цветка" жжёт пятки какого-то должника каленым железом, а тот орет, заливается, но денег не отдает. Приснится же!
Тем не менее, Лех проснулся в относительно хорошем настроении и первым делом привычно потянулся по нитке связи до младшего брата. Нитка истончилась до опасного, но пока еще держалась. Янось уже не спал, но был чем-то возбужден и, кажется, расстроен, поэтому Лех решил по-простецки позвонить — от греха подальше. Младший, если не в духе, способен буквально утопить в водопаде своего отчаяния. Разговора, впрочем, не вышло и по телефону. Лех намеревался вот как раз сегодня уговорить Яносю возвращаться уже домой, но тот и слышать ничего не хотел. Всё твердит, как заведенный: "Обязательная поездка, никак нельзя пропускать!". Тоже еще проблема. Он бы там только заикнулся, что плохо переносит автобусы или что голова болит, его б там первым телепортом со всем предосторожностями, как китайскую вазу. Психика пси-эма, блин, такая хрупкая...Короче, нравится ему, так бы и говорил. А на то, что это... опасно, в конце концов!... ему плевать. Мило предупредил напоследок, что сегодня у него еще один телепорт и связь может оборваться окончательно — и нате, вырубил телефон. Свиненок.
В отвратительном теперь уже расположении духа Лех поплелся на кухню завтракать, а там сизый дым и воздухоочиститель работает еле-еле, не справляется, а тётя Гнес с увлечением пялится в м-визор и вряд ли намерена что-либо предпринимать для спасения положения. Явления племянника народу за шумом она не заметила и вздрогнула, когда Лех раздраженно долбанул по тумблеру воздухоочистителя — тот взвыл упырем и, треща от натуги, быстренько всосал в себя сизую пелену.
— О. Проснулся? Есть хочешь? — тётка обернулась, являя залепленное какой-то косметической дрянью лицо. — Я тут кашу подожгла, так что из еды только бутерброды и хлопья. Устроит?
— Ага, — Лех как-то не особо страдал от боли утраты. На его взгляд подгоревшая тётина каша не сильно отличалась по вкусовым качествам от ее же неподгоревшей каши. Мерзость.
