Зря спящий проснулся

Он привез его. И ухо пришлось резать. Это были 90-е годы. У юноши было не слишком-то много денег, чтобы заплатить за лечение любимого кота. Поэтому часть работы пришлось выполнять самому. Он держал живое, сильное, вырывающееся существо, пока врач скальпелем рассекал вздувшееся ухо. Кровь, вперемешку с водянистым гноем, струей брызнула из раны, обляпав серую кафельную стену. Кот истошно выл и трясся. На стене проступал то ли облик Мадонны, то ли удав, проглотивший слона.

Мышцы у юноши окаменели. Он думал лишь о том, как бы не упустить Дивуара, потому что ближайшим объектом, до которого могли дотянуться мощные когти на мощных лапах, являлось его собственное лицо. А он не хотел остаться без глаза.

Когда все закончилось, он отдал врачу деньги, а она дала ему пахнущую хлоркой склизкую тряпку.

"Вытирай", сказала она, кивнув на подсохшее пятно крови на стене.

Сцепив зубы, в тот момент снова мальчик, а никакой не юноша, начисто вытер это все. А потом целый месяц уже сам вводил анестезию, резал бритвой подживающую рану на ухе кота и менял катетер с дезинфекционным порошком.

Это были 90-е годы и тратить деньги на кота, знающего все секреты молодого юноши, никто не хотел.

Так прошло еще тринадцать лет. Дивуар спокойно и вольготно жил практически без одного уха, хотя прекрасно им слышал. Мальчик, юноша, парень, молодой мужчина — взрослел. Глупо рассказывать про все то, что с ним было и случалось на этом пути, потому что данная маленькая история не про него.

Потому что все началось с кота.

Котенка, купленного за символические пять рублей в месячном возрасте. Пискляво мяукающего и выкормленного из пипетки с молоком. Прыгающего на стиральные доски, кресла, спинки диванов, телевизор, шкафы. Выпрыгивающего из окон, рук, автомобилей, засад.

Обычного черно-белого дворового кота, своим появлением в жизни маленького мальчика открывшего путь целому вороху событий, случившихся через годы.

Ему было семнадцать лет, когда, в один из дней, он просто отказался принимать пищу. Иногда пил. Иногда без аппетита, по привычке, пытался через силу съесть свои любимые консервы, но после бесплодных попыток, возвращался спать, низко опустив голову, медленной неуверенной походкой, на любимый пуфик.

На третий день он весил от силы килограмма два. Он превратился в тонкую линейку, поставленную на ребро, еле вышагивающую на тонких лапах. И у тупого мужчины, вечно занятного своей работой и свалившимися делами, вдруг что-то щелкнуло внутри. Он понял, что никакого чуда не будет. Чудеса не случаются, когда кто-то умирает на твоих глазах. Чудеса не случаются с котами, которые прожили целых семнадцать лет. И теперь, если доски падают сверху, то они убивают.

Дивуар спал. Когда он вошел в комнату, то кот очнулся. С трудом открыл когда-то ясные зеленые, а теперь тусклые, потухшие и уставшие, глаза и мяукнул.

"Тебя нужно лечить", сказал мужчина, понимая, что врет сейчас абсолютно всем, но, что самое страшное, самому себе.

Вес совсем не чувствовался. Тот, кого он еще совсем вроде бы недавно боялся и уважал, опасаясь, что если он вцепится ему в лицо, то справиться с настоящим хищником будет совсем непросто, стал пушинкой. Кости, кожа, свалявшаяся шерсть, обсосанный хвост и безвольная, болтающаяся где-то снизу голова.

Он положил его в продуктовую сумку и повез в ветеринарную лечебницу. Дивуар пытался сопротивляться. По старой памяти. Он помнил, что не любит ездить в машине. Он помнил все секреты. Он знал все тайны. Но молчал, бездумно уставившись прямо перед собой, потряхиваясь на кочках.

Это было начало двадцать первого века. У мужчины были деньги. В лечебницах больше не требовалось самому вытирать кровь, самому связывать любимца и держать его в крепких объятиях.

В лечебницах теперь предлагали усыпить и кремировать. Только заплатите деньги и езжайте домой. Тип-топ.

"Мы даже не сможем взять у него кровь на анализы", сказали мужчине. "Он обезвожен и слишком стар".

Понимая, что глупо плакать в этом возрасте, молодой мужчина-парень-юноша-мальчик отвернулся, со всей силы закусив внутреннюю сторону щеки. Это не помогло. Он оперся на белый стол, на котором, тяжело дыша, лежала тень Дивуара. Кот с трудом вывернул шею назад и посмотрел на него.

Мужчина отвернулся.

Он был трусом.

Он даже не смог сказать "да".

У него даже не получилось завершить их последнюю встречу как следует.

Слезы лились по его лицу. Кровь заполняла рот. Быстрым шагом он вышел из хирургической палаты. Дрожащими руками достал деньги. Отсчитал ровно столько, сколько требовалось на убийство семнадцати лет его жизни. Добавил ровно столько, сколько требовалось для уничтожения семнадцати лет его жизни в огне.

"Еще нужно подписать бумаги", сказала молоденькая ассистентка, отводя взгляд от мокрого сморщенного лица мужчины.

Он подписал приговор.

Спросил:

"Это все?".

"Да".

Он побежал к выходу, и в спину ему, как брошенный со всей силы бейсбольный мяч, ударилась фраза:

"Не волнуйтесь, ему не будет больно!".

Он сидел в машине и плакал. Ехал и плакал. Шел домой, спрятав лицо за солнечными очками, и плакал. Купил бутылку виски, пил и плакал. Жутко болела голова. В ней не укладывалось то, что вся эта история так быстро закончилась. С его же позволения, его руками.

В пересчете на человеческие годы, кошки, в среднем, за свой год якобы проживают пять человеческих лет. То есть, Дивувару было восемьдесят пять, когда пришлось его усыпить на бессовестном и бесстрастном хирургическом столе.

Складывается ощущение, что это была худшая из возможных смертей. Он не погиб в бою, не заснул однажды на своем любимом пуфике, чтобы не проснуться по утру, не убежал из дому, чтобы встретить смерть. Нет, случившееся было банальным событием.

Месяц он не мог найти себе места. Не мог нормально работать, жить, быть, существовать. Он понимал, что это глупо. Что это разум очень маленького мальчика спонтанно вытеснил его собственный. Но ничего не мог с собой поделать.

От невыносимого чувства вины и тоски, он начал гулять по парку, что было для него в новинку. И однажды сел на скамейку. Там сидела она. Читала журнал. Кулинарный, глянцевый, со счастливыми белозубыми рожами. Статья о приготовлении суши. На дворе первый месяц осени.

"Как-то раз", неожиданно для самого же себя, сказал он, "один самый доверчивый в мире человек женился на бурятке, думая, что она лучше всех умеет готовить суши".

Она повернула к нему открытое красивое лицо и улыбнулась.

"Меня зовут Марина".

Эта история началась с кота.

С его начала и конца. В жизни не бывает случайных вещей. Все, что происходит случайно, в итоге выливается в более чем постоянные истории, среди которых выделяется одна, самая главная — люди встречают людей.

Иногда для того, чтобы что-то начать, нужно что-то закончить.

* * *

Максим лежал в темноте гостиного номера, поглаживая бугорок в основании большого пальца. Это был старый шрам. Дивуар, во время очередной весьма жесткой и прямолинейной игры, засадил туда толстый кривой коготь, почти до основания, и дернул на себя. Спящий вспомнил тот день. Вспомнил те годы.

Перевернулся на спину и накрыл лицо подушкой.

Штукатурка беспамятства осыпалась со стены оглушительно пыльным водопадом, обнажая все то, что было за ней законсервировано. Стоило ли жалеть о прошлом, которого не вернуть? Наверное, не стоило бы. Но что делать с тем прошлым, которое возвращается в памяти?

Человеческий мозг создан для многих вещей. Самая лучшая из них — это возможность забывать. Исключать неприятные факты. Перекраивать свою жизнь так, как тебе заблагорассудится. Прошлое идеальный объект самоуспокоения.

Проходят годы и вот уже не вас бросают, а вы бросили эту суку. Проходят годы и вот вас уже никто не бил детстве, на заднем школьном дворе. Проходят годы и вот вы уже лишились девственности в 15, а не в 20, как есть на самом деле. Проходят годы и вот уже не вы обоссались в третьем классе на уроке математики, а ваш сосед по парте. Проходят годы и усыпление кота становится необходимостью, а не предательством. Проходят годы, и даже самые злопамятные люди забывают самое плохое. Остается только хорошее. Но потом исчезает и оно.

Все истончается, гаснет, распадается на атомы.

И вы уже ничего не помните не потому, что у вас есть мозг. А потому, что мозга, как такового, уже не существует. Он сгнил. Вместо вас мир занимает вакуум. Энергия никогда не исчезает бесследно, физики правы, но почему тогда людям приходится постоянно записывать, чтобы помнить?

Задумайтесь.

Когда люди записывают что-то на бумажке, в блокноте или в своем мобильном телефоне, они всего лишь осуществляют жалкую попытку сделать бессмертными свои мысли, поступки, планы и разум. Они умрут, это факт. В следующую же секунду, кто знает, или спустя сорок лет. А вот то, что они записали, останется вечно.

"Я ХОЧУ ТЕБЯ"

Максим вцепился в подушку зубами. Зажмурился что есть силы.

* * *

Они лежали на кровати, вдвоем. Он гладил ее волосы, она дышала ему в шею. С близкого расстояния мало что видно, поэтому это идеальная дистанция для идеальных влюбленных. От нее приятно пахло. Не кровью, околоплодными водами и дерьмом, как в последний раз, о котором он тогда еще даже и помыслить не мог. Нет.

Молоком. Немного терпкими духами. Шампунем. Гелем для душа. Зубной пастой.

Она водила кончиком ногтя по его груди. Выписывала какие-то буквы и молчала, тихонько улыбаясь. Он пытался проследить, что же за слова она пишет прямо над сердцем, но каждый раз не хватало терпения и внимания. Он отвлекался на любую мелочь, которую генерировало ее тело. На выпавший из пряди волос, на две слипшихся реснички, на уголки губ, на тихий вздох.

"Ты понял?", спросила она.

Он отрицательно покачал головой.

Она коротко улыбнулась. Высвободилась из его объятий, встала, абсолютно голая, села за стол, взяла лист бумаги и что-то быстро написала. Свернула, вернулась обратно.

"На что ты готов пойти, чтобы прочитать это?", спросила она.

"Смотря, что там написано"

"Не важно"

"Тогда на всё"

"Хорошо", слишком серьезно сказала она. "Спой мне песню"

"Какую?"

"Любую"

"Ты же пожалеешь..."

Он откашлялся и начал петь. Какую-то песню Высоцкого. О войне. Красивую и протяжную. От работающих голосовых связок вибрировало основание подбородка. Поза, в которой они лежали, была не слишком удобной, у него уже начала затекать рука, но он даже не думал об этом говорить. Он пел в счет короткого письма. Записки. В которой могло вообще ничего не оказаться. Но он сказал, что готов ради этой бумажки на все. И даже спеть своим низким, немного дребезжащим голосом.

Она лежала и слушала. Сначала лукаво сощурив глаза, наслаждаясь крохотной победой. Затем грустно, вникая в смысл слов. И тогда он еще не понимал, что это не он пошел на все. Это она пошла ему на встречу.

Петь он не умел категорически.

А когда прозвучал последний куплет и в комнате стало непривычно тихо, она передала из своей нежной ладошки в его, большую и грубую, свернутый лист. Он развернул его, прочитал и рассмеялся. Быстро перевернулся, прижал его к стене и соорудил из записки простой оригами. Надутый полый куб или журавлика, он не мог вспомнить, что именно.

Это единственное, что не задержалось в памяти.

"Подарок", сказал он.

Она приняла его. И сказала:

"Я буду хранить. Нет, серьезно, я буду хранить его всю жизнь"

Журавлика или куб.

На одной стороне или крыле которого, можно было бы прочесть надпись, выполненную красивым подчерком. Ровным, девичьим, аккуратным. По буквам нельзя угадать, был ли голым человек, писавший это.

Но он знал это наверняка.

И знал, что эти строки правдивы:

"Я ХОЧУ ТЕБЯ"

Все началось с кота.

ДЕНЬ 127

Он запарковал машину в единственное свободное место на маленькой стоянке перед кафе, довольно сильно задев бампером бордюрный камень. Вышел, сильно хлопнув дверью. Огляделся.

На улице было спокойно и тихо. Все люди либо сидели в офисах, либо в теплых креслах прореженного автомобильного трафика, либо где-то еще, в морге, на заводе, в метро, не важно, все это не оправдывало того, насколько здесь было спокойно и тихо. Уж слишком и чересчур.

Он подумал:

Сколько людей ФСКО оцепило этот район сейчас? Что под полой черного пальто у прохожего в очках, безобидно разговаривающего по телефону? Тот даже не обратил на Андрея внимания, прошел мимо, увлеченно спрашивая о сроках поставки и скидках за опт. А этот подросток, зомбированный своим сенсорным телефоном и заткнувший наушниками две из семи дырок в теле. Кто он? Курьер ФСКО? Или какой-то особо зашифрованный боец?

Он решил:

К черту догадки.

Вошел в полутемное помещение кафе, даже не закрыв машину на сигнализацию. Это было просто ни к чему.

Как и в прошлый раз, тут приятно пахло и было не слишком многолюдно. Какие-то вырезанные из кальки силуэты за столиками.

К нему подошла девушка — симпатичный администратор, в черных обтягивающих классических штанах с оттопыренными карманами, делающими ее бедра еще более сексуальными. В молочной плотно облегающей блузке с рюшками, делающей ее грудь более вызывающей. С волнистыми волосами, собранными в пучок где-то на затылке и одной выбивающейся прядью, лежащей на персиковой щеке, как черная китайская вермишель.

— Добрый день! Зал для курящих или некурящих? — спросила она, открыто и соблазнительно улыбаясь отбеленными зубами.

— Для некурящих. — Андрей улыбнулся в ответ, по привычке, а не из-за желания понравиться. Когда-то он и сам искреннее верил, что весь этот обслуживающий персонал в ресторанах, магазинах и кафе, на самом деле испытывает к тебе симпатию. Что ты нравишься этой жопастной официантке, что эта продавщица действительно хотела бы снять с тебя классно сидящие джинсы и потрахаться в кабинке, но... Рабочее время, вы же понимаете.

Улыбка — часть работы.

Стриптизерши развратно виляют голыми задницами и сжимают голые мокрые сиськи перед клиентами, но не вступают с ними в половую связь. Тайские массажистки давят на приятные точки, ласкают своими бархатными руками, невозмутимо поднимают стояк, но не вступают в половую связь с клиентами. Официантки улыбаются, заигрывают, едва заметно касаются бедром или предплечьем, ставя поднос, но не вступают в половую связь с посетителями.

Все эти уловки нужны лишь для того, чтобы кошелек несчастного суслика, выдернутого из уютной норы пылесосом, как можно шире раздвинул свои кожаные складки, как самая последняя шлюха. Чтобы туда можно было запустить руку по локоть и выгрести все до дна, плюс чаевые.

Пять-десять процентов от улыбки и искусственного флирта. В чек не закладывается. Приятного аппетита.

Андрей прошел вслед за виляющей аккуратной задницей в зал и сел за тот же столик, что и занимал вместе со Спящим позавчера.

— Меню, — сказала администратор, подавая кожаную морщинистую книжечку. — Могу что-то порекомендовать?