Восемь дней Мюллера

— Не знаю, — пожал плечами Мюллер. — А ты уверена, что хочешь знать ответ?

Лайма протянула руку за стаканом, тронула чашку с чаем, удивленно подняла брови, затем вздохнула.

— Твой мозг — не самое странное в мире, — сказал Мюллер. — Ты никогда не задумывалась над странностями истории нашей Родины?

— Нет, — покачала головой Лайма. — А что там странного?

— Империя существует много тысячелетий, — сказал Мюллер. — И большую часть этого времени ничего не происходило. Императоры сменяли один другого, набегали степняки и пираты, восставали провинции, но принципиально нового ничего не происходило. А лет тридцать назад оно начало происходить. Вечный мир со степняками — раз, пиратское гнездо прямо в Палеополисе — два, колонизация заморских владений — три, революция — четыре.

— Растаманок забыл, — вставила Лайма.

— Растаманок не забыл, — возразил Мюллер. — Они не принципиально новые, раньше похожих ересей было полно. И волшебство творили, и конец света пророчили...

— Думаешь, пророчество про Омена ложное? — спросила Лайма. — Все сходится...

Мюллер вздохнул и некоторое время молчал. Затем сказал:

— Ты права, сходится. И знаешь, что меня больше всего беспокоит? Две вещи. Во-первых, все то, что я перечислил, происходило через равные интервалы времени — через пять лет.

— А вот и нет! — возразила Лайма. — От плавания "Джунфлавера" до революции прошло лет десять или даже одиннадцать.

— А это вторая вещь, которая меня беспокоит, — сказал Мюллер. — Каждые пять лет в моей жизни случается какое-то потрясение, я молюсь Птаагу, и тогда в моей жизни происходит чудо и все это сопровождается каким-нибудь потрясением в империи. И всегда одно привязано к другому. Накануне последнего набега степняков я был в Роксфорде.

— Ух ты! — воскликнула Лайма. — Как тебе повезло! Погоди... Ты же совсем маленький тогда был...

— Пять лет, — кивнул Мюллер. — Тогда я помолился Птаагу в первый раз.

— Чтобы он спас тебя от набега? — спросила Лайма.

— Не совсем, — покачал головой Мюллер. — Все было сложнее, но получилось именно так, как ты говоришь. Он действительно спас меня, но иногда мне кажется, что набег степняков тоже устроил он. Чтобы прикрыть мое бегство из Роксфорда.

— Как прикрыть? — не поняла Лайма. — От чего?

— Не бери в голову, — махнул рукой Мюллер. — Долго объяснять, да и не нужно. Наверное, ты права, у меня бред, мания величия. Каждому хочется верить в свою исключительность и все такое прочее... Но ты была мертва! Твой мозг заспиртован в банке! Это чудо, его нельзя игнорировать! И раз оно совершилось по моей мольбе, значит, я избран Птаагом! Для чего?

Лайма ничего не ответила на этот вопрос, только вздохнула.

— Вот именно, — кивнул Мюллер. — Если я избран для чего-то другого, зачем Птааг наслал на Палеополис растаманскую ересь с пророчеством про Омена? Если верить твоим бывшим подругам, миру осталось стоять пять лет. Следующее чудо станет последним.

— А что потом? — тихо спросила Лайма.

— Ничего, — пожал плечами Мюллер. — Времени не будет, и ничего другого тоже не булет. Конец света.

Лайма протянула руку, тронула чашку с чаем, вздрогнула, некоторое время неподвижно сидела, затем спросила:

— А зачем нужна я? Только чтобы донести пророчество до тебя?

— Думаю, не только, — сказал Мюллер. — Тот самый длинный период в одиннадцать лет, знаешь, какое чудо было посреди него?

— Какое? — спросила Лайма.

— Шу, — ответил Мюллер. — Помнишь этого урода? Мы его однажды обкидали навозом, из-за забора, Руби сидела снаружи, корректировала прицел... Помнишь?

— Не уверена, — сказала Лайма. — Что-то такое припоминаю, но очень смутно... А это разве не сон был?

— А сейчас разве не сон? — ответил ей Мюллер.

Лайма протянула руку, коснулась чашки, вздрогнула.

— Если это сон, то пора проснуться, — сказала Лайма. — Я так устала...

— Не теперь, — мягко сказал Мюллер. — По пророчеству все случится через пять лет. Я тоже устал, но придется потерпеть.

— Дети, — сказала Лайма. — Анжи будет четырнадцать, Жану одиннадцать. Что с ними станет?

— Думаю, ничего, — сказал Мюллер. — Конец света, все прекратится, ни с кем ничего не станет. Но я могу ошибаться. Может, я сошел с ума и все чудеса, что я вижу — просто бред?

— И я тоже бред? — спросила Лайма.

— Нет, — сказал Мюллер и притянул Лайму к себе, она положила голову ему на плечо и вздохнула. — Ты моя единственная любовь, ты не бред.

— Да ну, так уж и единственная! — деланно возразила Лайма.

— Так и есть, — серьезно сказал Мюллер. — Я никого не любил, кроме тебя. Так уж вышло. Я никогда не собирался хранить верность, не ставил себе цель стать хорошим семьянином, оно само получилось. Не знаю почему.

— Птааг покровитель семьи среди прочего, — заметила Лайма.

— Да, точно, — кивнул Мюллер. — Может, Птааг потому покровитель семьи, что мне не хочется тебе изменять? А если бы я тебя не любил, Птааг оказался бы покровителем блядства?

— У тебя мания величия, — сказала Лайма. — И вообще, ты меня утомил. Давай лучше выпьем. Ой...

— Пойдем в спальню, — предложил Мюллер. — Натуральные наркотики — самые лучшие.

— Гм, — сказала Лайма. — А ты думаешь...

Мюллер не стал дожидаться, когда она сформулирует вопрос.

— Думаю, — кивнул Мюллер. — Не забывай, сегодня день чудес. Седьмой день чудес в моей жизни. Даст бог, не последний.

— И не предпоследний, — добавила Лайма.

— Даст бог, не предпоследний, — согласился Мюллер.

Но про себя подумал, что это очень сомнительно.

ДЕНЬ ВОСЬМОЙ. ПОСЛЕДНЕЕ ЧУДО

1

В каждом имперском городе есть городская управа. В каждом городе она называется по-своему: где-то ратуша, где-то дума, где-то так и называется — управа, а в стольном граде Палеополисе ее называют древним эзотерическим словом "мэрия". Возглавляет мэрию градоначальник, именуемый "мэр", но он управляет городом не непосредственно, а с помощью тридцати трех советников, из которых каждый отвечает за какую-то одну отрасль городского хозяйства. Лурид, например, отвечает, за отлов преступных элементов, Биголо — за раздачу квот на рыбную ловлю, а Баргельд — за лесное хозяйство в городских окрестностях. А за медицину отвечает некто Ион.

Раньше этот советник был главврачом в больнице Всех Святых в верхнем городе, в той самой, где всю жизнь проработал Мюллер Премудрый, самый знаменитый целитель всех времен и народов. Именно Ион первым заметил в Мюллере гения, выделил талантливого юношу из серой массы рядовых знахарей и создал условия для научной работы. Когда император вручал Мюллеру звезду Паллады, Мюллер произнес краткую речь, и упомянул в этой речи среди прочего, что без Иона никогда бы не стал тем, кем стал. После этого император обратил благосклонное внимание не только на Мюллера, но и на Иона, и придумал для него особую должность советника столичного мэра по медицине, и вроде даже неофициально сказал Иону, что если тот не облажается в масштабах столицы, то потом такая должность появится и в общеимперском правительстве.

Став важным чиновником, Ион стал повсюду надевать официальную мантию, не только в присутственные места, но и в обычной обстановке. Сам он объяснял это так: вдруг меня мэр срочно вызовет, а я не одет. Но многие полагали, что ему просто нравится быть солидным и важным. Телефон, например, у Иона огромный, в пол-ладони, отделанный золотой инкрустацией с орнаментом из самоцветов. А разве станет нормальный человек, не склонный к самолюбованию, повсюду таскать с собой подобное чудо?

О телефонах стоит рассказать подробнее. Эти артефакты вошли в моду совсем недавно, буквально пару лет назад. И это изобретение оказалось настолько удачным, что невозможно поверить, что совсем недавно их не было в природе как класс. Обращаться с телефоном просто: берешь артефакт в руку, мысленно концентрируешься, думаешь о нужном человеке, мысленно произносишь заклинание, и если у того человека есть такой же волшебный артефакт, тот второй телефон начинает как бы вибрировать, испускать особую эманацию, побуждающую хозяина взять его в руку, и тогда между разумами участников устанавливается волшебная связь, и можно обменяться мыслями на любом расстоянии. Субъективно этот мыслеобмен воспринимается как голос в голове, такой же, как у безумцев и святых. Собеседник слышит твои мысли, но не все, а только те, которые ты сознательно хочешь передать и мысленно произносишь про себя, чтобы тот услышал. А если какую-то мысль хочешь скрыть, то он ее и не услышит, и даже не догадается, что она была. Ходят, правда, слухи, что ловкий колдун может в телефонном разговоре вытягивать из разума собеседника в том числе и тайные помыслы, сами колдуны говорят, что это неправда, но кто их знает, может, врут.

Раньше в народе было распространено суеверие, что колдовство — дело плохое, боги его не одобряют, и если этим делом будет заниматься слишком много людей со слишком большим усердием, то произойдет какое-то большое несчастье, чуть ли не конец света. Особенно сильно распространилось это суеверие пятнадцать лет назад, когда столицу наводнили ведьмы-растаманки. Даже император перепугался, велел городской страже принять меры и в итоге состоялась ночь длинных ножей, говорят, в эту ночь вырезали больше тысячи ведьм, скорее всего, преувеличивают, но все же. Раньше люди были дикие, суеверные — ужас! Говорили, будто от ведьминского колдовства вот-вот настанет конец света, целую теорию построили, дескать, явится Омен Разрушитель, примется подтачивать ткань бытия, чем бы они ни была, и через сколько-то там лет придет конец всему. По одной версии, что интересно, конец всему ожидается в этом году, чуть ли не на будущей неделе. И ведь находятся люди, верящие в такой бред! Сколько уже бывало разных пророков, чего они только ни обещали! Народу давно пора привыкнуть к обману, приобрести иммунитет, как говорят ученые-медики. Да куда там...

Слава богам, имперский народ помаленьку цивилизуется, отбрасывает один за другим пережитки прошлого, избавляется от суеверий. Пятнадцать лет назад ведьмам вспарывали животы и сжигали живьем на кострах, а теперь ведьма — нормальная уважаемая профессия. Впрочем, женщин среди них немного, чаще эту профессию выбирают мужчины, а они никакие не ведьмы, а волшебники, а если говорить просторечно — колдуны. Но преследованиям они больше не подвергаются, в каждом городском конце у них своя гильдия, а в управе — особый советник по чародейству и волшебству. И вообще, мир стал добрее и терпимее. Если вспомнить, сколько разных меньшинств раньше преследовали: ведьм и колдунов, пидоров и гомосеков, абстрационистов и экспрессионистов... Дикие были люди, нецивилизованные и нетолерантные. Говорят, в других городах еще сохраняются пережитки прошлого, но это временно. Империя отстает от своей столицы всего лишь на несколько лет. Пройдет совсем немного времени, и по всей стране установится торжество прогресса, справедливости и терпимости. Если только к тому времени не произойдет конца света, ха-ха.

Господин Ион в конец света не верил, но допускал, что в народных опасениях есть рациональное зерно. Во-первых, магия не проверена временем, не изучена в достаточной степени, вдруг она таит жуткие сюрпризы? Помнится, один ученый поместил крыс в заколдованную клетку, а они как начали помирать одна за другой! Ион тогда разволновался, созвал комиссию, попросил Мюллера стать председателем. А в итоге получился пшик, Мюллер расспросил ученого, как тот ухаживал за крысами, и оказалось, что он кормил их каким-то негодным дерьмом, чуть ли не ядовитым, и не удивительно, что крысы дохли. Говорят, что когда Мюллер разобрался в этом деле, он сделал умное лицо и сказал:

— Пожалуй, в любом научном опыте нужно делать особую контрольную группу, которая будет во всем подобна основной группе, кроме сути опыта.

А потом подумал еще немного и добавил:

— Но в опыт по сифилису контрольную группу вводить не буду, а то рабов не напасешься.

Однако не будем отвлекаться на байки, вернемся к основному рассуждению. Помимо непроверенности магии временем, против нее есть еще одно соображение. С тех пор, как император снял запрет с магических практик, в столице сильно выросло количество сумасшедших. Не сказать, что они кишмя кишат, но разница заметна, каждый день встречаешь двух-трех. И это только те, чье безумие очевидно, а сколько скрытых случаев? Ион в прошлом месяце приказал десяти клеркам выйти на улицу, задавать прохожим вопросы и подсчитывать тех, в ответах которых есть признаки безумия. И оказалось, что сумасшедших в Палеополисе неожиданно много, едва ли не каждый сотый житель чокнулся. Никто, конечно, не говорит, что причина безумия кроется конкретно в колдовских практиках, это доказывать надо, но все равно как-то страшновато становится. Особенно когда попадется на глаза совсем конкретный отморозок... вон типа того например! Идет такой важный, серьезный, прохожие только успевают шарахаться. О чем он думал, когда красил штаны в такой цвет? И где такую краску нашел, она, должно быть, дорогая безумно... Можно подойти и спросить, безумцы — они не тупые, они чокнутые, это другое, на простые бытовые вопросы они обычно адекватно отвечают. Но лучше не подходить. А то померещится что-нибудь, как начнет руками размахивать, огрести — только так. Опасным он не выглядит, но все же... Может, лучше на другую сторону перейти? Нет, слишком много чести для придурка.

Сумасшедший приблизился, и Ион понял, что недооценил степень его безумия. Он мало того что покрасил штаны в небесно-голубой цвет, так еще прошил их суровыми нитками, какими моряки прошивают паруса, украсил соединения швов бронзовыми заклепками, а что с туфлями сотворил — вообще уму непостижимо! И где он только нашел такие пигменты, тут краски на десять золотых, не меньше... Странно, что издали не разглядел, сдает зрение, надо при случае спросить Мюллера, не придумал ли тот лекарство от близорукости. Или хотя бы механическое устройство наподобие костылей, но не для ходьбы, а для зрения. Если, например, взять две лупы для чтения и как-нибудь установить каждую перед глазом... Ион однажды попробовал, но видно стало только хуже. Но если установить их как-нибудь иначе, под другим углом, например, или взять какие-нибудь необычные лупы...

Ох! Все-таки стоило перейти на другую сторону. А еще лучше не ходить пешком, а потребовать лошадь, ничего, что идти всего полмили, сказал бы, что не хочу авторитет ронять, ни кто бы и слова поперек не сказал. А теперь объясняйся с этим козлом...

Безумец улыбнулся до ушей и сказал:

— Здравствуйте!

И вытянул перед собой руку, как бы собрался ухватить Иона за что-то невидимое. Намекает на гипертрофированность мужского достоинства собеседника? Если так, то очень затейливая мания, Мюллеру будет интересно...

— Здравствуйте, — отозвался Ион.

— Мой телефон не работает, — сообщил безумец.

— Бывает, — кивнул Ион.

Большинство знахарей-психиатров склоняются к тому, что когда ведешь с сумасшедшим бытовой разговор, и собеседник говорит странное, лучше не противоречить. Это не такое жесткое правило, как не гладить бешеную собаку, если его нарушишь и заспоришь с сумасшедшим, ничего страшного, скорее всего, не произойдет. Но есть небольшой риск, что случайно ткнешь его словом точно в манию, и тогда чинная беседа мгновенно перетекает в безобразную перебранку, а то и в драку. По жизни так редко бывает, но иногда все же случается.