— Только я своих детей не увижу.
— Увидишь.
— Но ты тогда говорил...
— Говорил, — киваю. — Тогда. Сейчас — ситуация другая. Тогда я показал, насколько ты была не готова жертвовать собой ради Маши. Сейчас же речь идет о выплате твоего личного долга. Поэтому такого условия не будет. Ты успеешь покачать на коленках не только внуков, но и правнуков, и праправнуков, и еще пару поколений.
— Марк, ты соблазняешь, как Дьявол.
Пожимаю плечами, поднимаюсь на ноги.
Кошка бегает от меня к миске и обратно.
Насыпаю ей корм, выпрямляюсь.
— Я не соблазняю. Я говорю правду. Спроси у Андрея, болел ли он за этот год хотя бы простудой. Проверь медицинскую карту Маши. С ее здоровьем она может идти в космонавты. Когда повзрослеет, конечно. Спроси Андрея, сколько стоит его стрижка или костюм. Поинтересуйся, сколько стоит семестр в школе.
— И меня ты тоже будешь шантажировать жизнью моего ребенка, как Андрея?
— Нет. Если не будешь строить козни за моей спиной и выполнять приказы.
— Какие приказы?
— Любые.
— Снять штаны и голой побегать, например? — спрашивает язвительно.
Вздыхаю.
— Алена. Давай без детского сада? Во-первых, я никогда не отдаю идиотских приказов, призванных лишь доставить моральные или физические страдания. Во-вторых, если я и отдам такой приказ... Да, ты будешь обязана его исполнить. Поскольку мне будут нужны подобные действия. Например, отвлечь врага, который несет угрозу кому-нибудь из нас. Поверь, если я это прикажу, значит, это лучший вариант.
Смущенно теребит уже давно пустую чашку.
— А стать таким... как ты... это как?
— Хочешь стать Дочерью Ночи? — усмехаюсь. — Это просто. Ляжешь спать человеком — проснешься одной из нас. Я говорил об этом. Но это и сложно. Ты проснешься через сто лет.
— Через сто лет?!
Киваю.
— Да. В две тысячи сто десятом году. Плюс-минус полгода. Первые пятьдесят лет ты будешь слабой и беззащитной, неспособной справиться с добычей. Тебя будут терзать приступы голода. Ты будешь ненавидеть меня за то, что я не даю тебе утолить этот голод, заставляю делать непонятные упражнения и медитации... Еще через пятьдесят лет ты едва сможешь подняться в воздух. Мы взрослеем к тремстам годам.
— Долго. Что еще?
Хмыкаю.
— Подумай, что еще. Сто лет, Алена. Сто лет. Ты никогда не увидишь, как растут твои дети. Твои внуки будут дряхлыми стариками, которым ты не сможешь сказать "Привет, я ваша бабушка"...
— Не увижу, как они растут... — говорит сквозь слезы в сторону.
— Не увидишь, — кладу ей руку на плечо. -Поэтому я и сказал, что сложно. Но я обещаю, что позабочусь о них. Они ни в чем не будут нуждаться. Никогда. Они проживут достойную жизнь. Ты будешь ими гордиться.
— Марк! Какой смысл в этом, если я этого не увижу?!
— Какой смысл в достойной жизни? — переспрашиваю, добавляя в голос удивления. — Лучше наоборот?
— Не передергивай!
— Я не передергиваю. Подумай. У них будет все.
— Кроме меня...
Размазывает слезы по лицу.
— Кроме тебя, — подтверждаю. — Считаешь это слишком большой платой за благополучную, долгую и здоровую жизнь?
— Проще в слуги пойти...
— Не проще. Тогда тебе придется столкнуться с их смертью.
— Как... смертью?
— Ты будешь жить гораздо дольше обычного человека. Они — нет. Я, конечно, продлю их жизнь, избавлю от инфарктов-инсультов... Но их потолок — восемьдесят-девяносто лет.
— Это... Это жестоко, Марк.
— Это жизнь, Алена. Жизнь рядом со мной.
— Неужели нет выхода?
— Есть, — пожимаю плечами. — Записать и их в слуги. Или, как вариант, ничего не делать. Живите себе. Будем встречаться пару раз в месяц, потом реже. Лет через десять я уеду, и мы потеряемся навсегда. Будешь рассказывать внукам, как тебе встретился вампир. А они будут улыбаться и делать вид, что верят.
— И что мне делать?
— Не знаю. Тебе решать.
— Я подумаю.
Киваю.
— Думай.
* * *
Андрей просыпается, когда Алена уже уезжает.
Поднимаюсь наверх, заглядываю в комнату.
Прыгает на одной ноге, засовывая вторую в штанину. Видит меня и с грохотом падает на пол.
Приторный запах страха.
— Жду тебя в кухне, — бросаю и прикрываю за собой дверь.
Разогрею обед.
Появляется минут через пять. Волосы взъерошены, глаза заспаны.
Ставлю тарелку, наливаю чай.
— Поешь. Потом скажу тебе кое-что.
Меняется в лице.
Подхожу, дотрагиваюсь до руки, вливаю каплю силы.
Успокаивается.
От дверей смотрю на него еще раз.
Безучастно вталкивает в себя ложкой содержимое тарелки.
Закрываю дверь.
Делаю пару шагов и оказываюсь рядом с комнатой ожидания.
Скоро зайдет солнце.
...Стоим на одной из горных вершин где-то в Азии.
— Ч-чего тут так холодно? — спрашивает Том, ежась.
Накидываю ему на плечи полушубок.
— Потому что высоко.
— Зима посреди лета.
— Ага.
— А зимой тут лето?
— Нет, — разочаровываю, — зимой тут еще холоднее.
Прыгает, потирая руки.
От его взгляда становится неуютно, как будто это я сюда холод нагонял...
* * *
Прихожу в себя через десять минут после окончания заката.
В глазах все плывет.
— Фигово выглядишь, — вместо приветствия говорит Апрель, когда я в буквальном смысле вываливаюсь ему под ноги.
Не отвечаю.
— Охота?
Качаю головой. Говорить нет сил.
— Ты похож на бледную смерть. Не заболел ли ты случаем?
Хмыкнуть удается.
— Ладно, поверю на слово.
Помогает встать.
— Спасибо, — удается выговорить.
Фыркает.
— Не за что, Старший.
Андрей безмолвно глядит куда-то перед собой. На столе — пустая тарелка.
Касаюсь плеча, опять добавляя немного силы, обхожу стол и сажусь напротив.
Слуга вздыхает, взгляд оживает.
Апрель тянет табуретку, но я качаю головой:
— Полтора метра над полом. Тренируйся.
Смотрит на меня щенячьим взглядом, чешет в затылке. Отставляет табуретку, поднимается в воздух.
— Тебя тоже так гоняли? — спрашивает ворчливо.
— Нет, не так. Но не жалей себя — мой Наставник был куда суровее.
Висит посреди комнаты, как космонавт. Из-за компенсированной гравитации волосы пушатся гривой.
— Андрей, — говорю слуге. — Ты понимаешь свою ситуацию?
Опускает голову, сглатывает.
— Да, хозяин... Мне спускаться... в подвал?
Качаю головой.
— Нет. Я не буду тебя наказывать. Я просто хочу, чтобы ты понял кое-что.
Не шевелится.
Ждет.
— Андрей. В этот раз тебя спасла Лена. Следующего раза не будет.
Ощущаю, как воздух стал почти стеклянным от напряжения.
— Я понял, хозяин... Я больше не буду...
Осторожно прикасаюсь силой, вкладывая ободрение.
— Это хорошо.
Вздрагивает, но потом расслабляется.
Апрель теряет концентрацию и падает на пол.
Кошка едва успевает увернуться, чтобы не быть придавленной. Испуганно уносится, пробуксовывая когтями.
* * *
Телефонный звонок.
— Как Андрей? — спрашивает вместо приветствия Алена.
— Нормально, что ему сделается, — отвечаю. — Поужинал, сейчас телевизор смотрит.
— Вот и хорошо. Марк... Я, конечно, понимаю... Но все же. Пожалуйста, не обижай его.
— Обещать не буду. Все зависит от него.
Это не тот ответ, который она ожидала.
Молчит.
— Спасибо, что беспокоишься за моего слугу, — говорю. — Но я не причиню ему вреда.
— Спасибо, Марк.
Нажимаю "отбой" после Алены.
* * *
Маша приезжает тридцатого марта.
За прошедшие месяцы заметно подросла.
В дом входят раскрасневшиеся, довольные. Маша вежливо здоровается.
На лице моего слуги — счастье.
— Как дорога? — интересуюсь.
— Скучно было. Показали пару мультиков, а больше ничего.
Снимают верхнюю одежду, обувают тапочки.
Поправляю сбившуюся прядку, заправляю ее в заколку.
Краем глаза замечаю, как нервно дергается Андрей. В глазах двойственное выражение — страх и желание защитить, уберечь. Убрать дочь от меня подальше.
— Хочешь мороженого? — предлагаю Маше.
Кивает.
Одним мороженым дело не ограничивается.
Апрель кормит ребенка полноценным ужином.
— Подумаешь, гамбургер в самолете. Ты еще растешь, этого мало.
Маша послушно съедает спагетти с подливой и салат.
— Спасибо, — благодарит моего птенца.
— На здоровье, — отзывается.
Мороженое — в вазочке, политое абрикосовым сиропом.
Ест аккуратно, набирая в ложку понемногу.
* * *
— Тебе нужно гнездо, — говорит Апрель, когда Андрей уводит уставшую Машу наверх в ее комнату.
— Зачем?
— Ты ведь планируешь обратить свою человечицу. Алена которая.
— Не планирую. Если она захочет — буду рад. Если нет...
— Если нет, — перебивает Апрель, — то ей придется принять метку слуги, чтобы быть рядом с нами. А у нее трое детей. Шеш, у тебя становится слишком много людей, ты не думаешь?
— Предлагаешь половину обратить, половину оставить? — хмыкаю.
— Это решать тебе. Лично я обратил бы Алену, Машу и, наверное, того парнишку, который у тебя на диване в Москве дрых.
— Саша?
— Да, он самый.
— Я не планировал вообще заводить птенцов.
— Шеш. А ты спрашивал у своего Старшего, сколько его птенцов выжило?
...На небе — россыпь звезд.
Наблюдаю, как мой Наставник летит по небу темной тенью, попеременно заслоняя яркие точки.
— У тебя есть еще птенцы? — спрашиваю, когда он приземляется и отряхивается.
— Нет.
— Почему?
— Мне тебя хватает, — ухмыляется.
— А были?
— Были.
— А где они сейчас?
— Шеш, ты задаешь слишком много вопросов.
Замолкаю. С Наставником спорить — себе дороже.
— Позже узнаешь, — смягчается, видя мое расстроенное лицо...
— Он не сказал, — отвечаю Апрелю.
— Аугусто хотел большое гнездо, — говорит через полминуты.
Ощущаю, как где-то в позвоночнике противно колет подозрение.
— Апрель... Только не говори, что он обратил еще кого-то.
Молчит, закусывает губы.
— Апрель!!!
— Шеш... Да, несколько...
— Где они сейчас?!
— В схроне...
— Чего?!!
Подскакиваю, сбиваю стол.
Падает с оглушительным грохотом.
— В схроне? Они еще спят?!
Кивает.
— Сколько их там?! Когда они должны пробудиться?!
— Шеш, успокойся, пожалуйста, — вскакивает на ноги, выставляет перед собой руки.
— Сколько?!
— Не знаю...
— Почему не знаешь?! Когда он их обратил?!
— Шеш!
Беру себя в руки, поднимаю упавший стол.
Одна из ножек шатается.
— Когда они должны восстать?
— Скоро...
— Как скоро? Апрель, не зли меня.
— В течение этого года должен пробудиться первый из обращенных.
Ударяю по столу рукой.
Жалобно хрустит и разваливается на части.
—
* * *
! — говорю куда-то в пространство. — Младший, какого... ты молчал?!
— Я не знал, как ты отреагируешь, — виновато глядит на обломки стола. — Я...
— Какие еще сюрпризы приготовил мне этот идиот Аугусто?!
Мнется, пожимает плечами.
— Не знаю.
Делаю глубокий вдох. Ощущаю, как это простое человеческое действие успокаивает мои натянутые нервы.
— Где его схрон?
— В Гималаях.
— Найдешь?
— Найду, — серьезно говорит. — И... Старший. Я прошу у тебя прощения. Признаю свою вину.
— Прощаю, — вздыхаю. — Только... Не надо больше мне таких сюрпризов. Собирайся. Отбываем.
* * *
Поднимаюсь на второй этаж.
Слугу нахожу в комнате дочери.
— Марк Витальевич, а что там грохнулось? — интересуется девочка.
— Стол сломал, — признаюсь.
Андрей не говорит ничего, лишь смотрит на меня немигающим взглядом, прижимая к себе дочь.
— Мы с Апрелем отбываем, — говорю слуге. — Постараемся явиться через пару недель. Так что хозяйничай тут сам. Кошку не забывай кормить.
Кивает.
— Хорошо...
— И еще. Если ты хочешь взять Алену в жены — я не против.
Ответа не дожидаюсь. Прикрываю дверь, оставив ошеломленного Андрея в обнимку с Машей.
* * *
До Гималаев добираемся за три с половиной часа, но еще долго кружим над горами.
Найти схрон оказывается не таким простым делом. Несколько раз приземляемся, но Апрель, исследовав какие-то лишь ему известные участки поверхности, качает головой, и мы снова поднимаемся в воздух.
— Вот. Это оно, — говорит Апрель, когда мы в очередной раз оказываемся на земле.
— Уверен?
— Да. Конечно, за сто лет это место изменилось, но это оно.
Оглядываю горный склон, покрытый льдом вперемешку с грязью.
Птенец откидывает в сторону пару ледяных глыб, выковыривает гранитный валун.
— Вход засыпало, — поясняет. — Тут раньше вход в пещеру был. И лед на пару сотен метров ниже заканчивался.
— Глобальное потепление, — соглашаюсь. — Так всегда. То теплеет, то холодает. Но надо откопать вход и посмотреть, насколько сильно его завалило.
Кивает.
— Но сперва найдем убежище, — говорю. — Кстати, мне очень любопытно, как сюда умудрился добраться Аугусто. Причем дотащить спящих.
— Пешком, — отвечает Апрель. — Где пешком, где прыжком.
— Пингвин долбанный, — делаю вывод.
* * *
Вход в схрон откапывается с трудом. За много лет земля слежалась, смерзлась. В одну из ночей улетаю в глубь Китая. У каких-то рабочих ворую пару кирок, пару ломов и лопату.
Работа идет быстрее. Я долблю землю, а Апрель оттаскивает в сторону камни и куски мерзлой земли.
— Если бы Аугусто был жив, то он, несомненно, уже бы здесь объявился.
— Может, он заблудился?
Хмыкает, оценивая шутку.
— Или передумал.
— Если он передумал, — говорю, в очередной раз ударяя киркой, — то ему лучше сразу рассвет встретить. Не пожалею.
— Зачем ты его вообще обращал?
— Человеком он был адекватнее.
— Не повезло.
— Не повезло, — соглашаюсь.
* * *
Вход мы откапываем за десять суток. Одну из ночей нам приходится потратить на охоту, а еще в одну я летал за инструментами.
Но вход — это не все. Это лишь начало длинного лабиринта внутри горы. Где-то есть схрон — пещера, лишенная доступа света.
— А оно нам на головы не упадет? — спрашивает птенец, с опаской глядя на остатки завала.
— Может, и упадет, — отвечаю, пролезая сквозь проделанное отверстие.
— Ага, и замурует лет на тысячу.
— Может, и замурует. Ты аккуратнее, аккуратнее.
Поворачиваюсь, смотрю выжидающе.
Смотрит на меня, ослабляет гравитацию и опасливо пробирается ко мне.
— Веди, Сусанин, — говорю. — Я тут не был.
По длинным разветвляющимся коридорам блуждаем еще два дня. Где-то на полпути приходится раскапывать еще один завал.
— Не мог получше место для схрона выбрать, — бурчу, оттаскивая очередной камень. — Бульдозером я еще не работал.
— А как бы он выбрал? — спрашивает Апрель, ковыряя лопатой щебень.
