Архивы Конгрегации

— Не уверен насчет откровенности; мы из разных орденов, и я для них такой же чужак, как и ты, но почему бы не попробовать? Есть какие-то вопросы, которые я должен задать обязательно?

— Мы обсудим это вечером, — сказал Курт. — А вот сейчас беседу поведу я.

И он настойчиво постучал кулаком в дверь.

Кряжистый привратник проводил их одну из зал епископского дворца, и спустя несколько минут ожидания к ним вышел тщедушный седовласый священник, назвавшийся капелланом покойного Готтарда фон Пелленхофа.

На прямой вопрос Курта, знает ли он, кто мог желать смерти епископа, капеллан ответил, что сие ему не ведомо, что в Регенсбург фон Пелленхоф прибыл с отрядом своих верных людей, служивших у него немало лет и никогда не замеченных ни в чем непотребном. Сам же епископ, по словам все того же капеллана, выходил чуть ли не святым, а убит был, не иначе, по дьявольскому наущению.

— Ничего подобного, — заверил его Курт. — Малефицией тут и не пахнет, это обычное убийство.

Капеллан истово закрестился при этих словах. На требование осмотреть тело покойного, а после собрать в этой зале тех, кто посещал в тот злополучный Сочельник Обермюнстерское аббатство вместе с епископом он попытался было возразить, но Курт сунул ему под нос свой сигнум и, цедя слова сквозь зубы, напомнил, что сюда его вызвали приказом сверху дабы расследовать насильственную смерть духовного лица, и если ему будут чинить препоны, то отчет об этом сегодня же отправится главе Конгрегации и дальше наверх, и вот тогда за последствия он, Курт Гессе, не ручается. Впечатленный капеллан не посмел больше возражать и повел господ инквизиторов в хозяйственную часть дворца, где, как он сказал, на леднике и хранилось тело убиенного епископа.

После осмотра Курт по очереди допросил тех пятерых, кто помимо самого фон Пелленхофа был в монастыре. Все мужчины — двое служек, секретарь и два охранника — заверили, что не имеют к убийству епископа ни малейшего касательства и не знают, кто мог бы совершить его и зачем. Они не видели и не слышали ничего подозрительного.

— Тогда объясните мне, — обратился Курт к охране, — как так вышло, что Его Преосвященство остался в церкви один? Кто-то из вас двоих должен был всегда находиться рядом с ним.

— Его Преосвященство сам пожелал побыть в уединении, — ответил за охрану секретарь, довольно молодой еще человек в сане священника. — Он разрешил охране посетить трапезную. Видите ли, сам Его Преосвященство соблюдал строжайший пост, но счел необходимым позволить Ульриху и Гансу, — секретарь кивнул на двоих крепких парней, — вкусить немного пищи. Он ничего не опасался в стенах женской обители и охрану взял только для status"а.

— Где были вы и они? — Курт посмотрел в сторону служек, судя по всему, изрядно напуганных совершившимися событиями.

— Мы... эээ... могу ли я сказать вам несколько слов наедине, майстерГессе? — взгляд секретаря забегал, и он понизил голос.

— Мне и моему помощнику, — уточнил Курт. — Он участвует в расследовании этого дела в той же мере, что и я.

— Хорошо, — помялся секретарь. — Но я смею просить вас, чтобы услышанное не вышло за рамки нашей беседы...

— Если оно будет иметь прямое касательство к расследованию, то все, что вы скажете, будет изложено в моем отчете. Это обязанность, предписанная правилами, коими я не собираюсь пренебрегать.

— По крайней мере я просил бы не доводить сказанное до ушей аббатисы Обермюнстера. Ей вряд ли понравится... — секретарь отошел на несколько шагов, увлекая за собой Курта и Бруно. — Видите ли... Перед поездкой в обитель мы получили от Его Преосвященства некие указания... деликатного свойства. Мы — я имею в виду себя и тех двоих — должны были... хм... незаметно обойти весь монастырь и сделать кое-какие заметки... По возможности перемолвиться парой слов с какой-нибудь бойкой монашкой... Знаете, всегда есть такие, кто не умеет держать язык за зубами...

— Понятно, — вздохнул Курт. — Вашей задачей был шпионаж.

— О нет! — приглушенно воскликнул секретарь. — Всего лишь небольшие наблюдения. Видите ли, Обермюнстерская обитель имеет status имперского монастыря, неподотчетного местному диоцезу. Насколько я слышал, прежний епископ пытался это изменить, но не преуспел.

— И фон Пелленхоф решил продолжить дело?

— Сие мне неизвестно. Я знаю лишь, что он интересовался делами и доходами Обермюнстера, но о своих планах Его Преосвященство умалчивал.

— Мог ли кто-то внутри монастыря каким-то образом узнать о его планах и так радикально решить проблему?

— Это мне также неизвестно. Его Преосвященство состоял в переписке с аббатисой, но переписка эта была короткой. Я видел эти письма, но не читал их, — поспешно добавил секретарь, предваряя очередной вопрос инквизитора. — Возможно, в них Его Преосвященство и обмолвился о чем-то, что могло напугать аббатису...

— Мне нужны эти письма, — произнес Курт тоном, не терпящим возражений. Раз уж секретарь — судя по всему, трусоватый малый — начал сотрудничать со следствием, нужно выжать из него maximum информации.

— Они могут быть в кабинете Его Преосвященства, — промямлил секретарь, понимая, что увязает все глубже. — Пойдемте, майстерГессе, отец Хоффмайер. Мы ничего там не трогали...

— Врут, — убежденно высказался Курт пару часов спустя, когда они с Бруно обшарили кабинет покойного епископа сверху донизу, но не нашли искомых писем. Да и вообще хоть сколько-нибудь значимых бумаг не нашли, ни одной, из коей можно было бы судить о намерениях фон Пелленхофа. — Врут, что не трогали. Наверняка они вычистили все, что показалось им хоть в малейшей степени опасным, но теперь этого не докажешь. Очень удобно свалить все на мертвеца — мол, он уничтожил бумаги.

— Так что, ты думаешь, это кто-то из них?

— Если они бросились скрывать улики и подчищать грешки... кто знает. Но возможно, что ничего относящегося к нашему делу в тех бумагах и не было, а Его Преосвященство просто любил рисовать похабные картинки на полях своих рукописей.

— Что теперь?

— Теперь ужинать и обдумывать все, что мы сегодня услышали и увидели. А завтра спозаранку снова в обитель, будем вызывать монашек на откровенность, — хмыкнул Курт.

Бруно покривился — каламбур вышел не слишком пристойным.

Глава 5

— И все же я по-прежнему склонен думать, что убийца — мужчина, — заключил Курт, валяясь на постели в их комнате в трактире. — Primo — убиенный мужчина довольно крупный и высокий, не думаю, что женщине было бы легко с таким справиться; secundo — судя по характеру раны, этот деревянный кол в него вогнали с недюжинной силой, каковой неоткуда взяться у женщины; tertio — ни у кого из свиты, кроме охранников, нет алиби, да и его тоже надо еще проверить, кто-то вполне мог незаметно вернуться в церковь и угостить patron"а колом в шею; quarto — если убийца один из свиты, и он действительно перемещался по территории монастыря, вполне мог подобрать где-то этот кол. Возразишь?

— По некоторым пунктам. Primo — мы с тобой еще не видели всех насельниц обители, возможно, что среди них встретятся весьма нехрупких форм женщины, которые могли бы справиться и с мужчиной; secundo — монастырское послушание обычно — тяжелый труд, и монахини зачастую выполняют и много мужской работы — вскапывают грядки, например, или носят воду. То есть, теоретически вполне могут обладать должной силой, чтобы пробить шею, тем более это гораздо менее защищенное место, нежели, скажем, грудь или живот.

— Любопытно... продолжишь?

— Продолжу. Про алиби я с тобой соглашусь, но вот найти подобное орудие убийства, по моему мнению, проще было бы тому, кто хорошо знаком с жизнью в этом монастыре, то есть кому-то из сестер. Или самой аббатисе. Но замечу, что несмотря на выдвинутые мною возражения, я не утверждаю безоговорочно, что убийца — женщина. Более того, мне претит эта мысль. Но твои логические построения, уж прости, пока кажутся мне довольно шаткими.

— Мне самому они таковыми кажутся, но это пока все, что мы имеем. Еще один аргумент, столь же шаткий, как и предыдущие — женщины, как правило, не оставляют столько крови. Такой способ убийства больше характерен для мужчины. Но ты согласен со мной в том, что убийство было намеренным?

— Пожалуй, да. Иначе трудно было бы объяснить, зачем кому-то отправляться на встречу с епископом, прихватив с собой деревянный кол.

— Кстати, ты заметил, что секретарь фон Пелленхофа пытался переключить наше внимание на аббатису? — Курт повернулся набок и посмотрел на напарника.

— И довольно неуклюже, должен сказать, — кивнул Бруно. — А может быть, тех писем, о которых он говорил, и не существовало вовсе? А сказал про них он затем, чтобы упомянуть мать Йоханну и отвести от себя подозрения.

— Да нет, — Курт пощелкал пальцами, — уверен, что письма все-таки существовали, но их вовремя уничтожили. А спросим-ка мы о них у самой матери Йоханны, надеюсь, она не имеет привычки сразу уничтожать деловую переписку.

Утром они отправились в обитель, и сестра-привратница беспрекословно пропустила их, очевидно, исполняя указание аббатисы. Саму аббатису они застали в ее келье, склонившуюся над какими-то бумагами.

— Некоторые сестры не пожелали больше оставаться в оскверненной обители, — со вздохом пояснила аббатиса, отвечая на невысказанный вопрос. — Я не считаю себя вправе останавливать их, хотя и предпочла бы, чтобы они остались. Это письма к настоятельницам тех обителей, куда отправляются покидающие нас сестры.

— Когда они планируют покинуть обитель? — поинтересовался Курт.

— Как только завершится ваше дознание, брат Игнациус. На этом настояла уже я — мне бы не хотелось, чтобы поползли слухи... Сестры согласились подождать.

— Кстати о письмах, мать Йоханна, — Курт уставился на аббатису одним из своих фирменных взглядов "даже-не-пытайся-мне-солгать-я-все-равно-докопаюсь-до-правды". — Вчера в резиденции епископа нам сообщили, что вы состояли в переписке с Готтардом фон Пелленхофом. К сожалению, ваши письма у епископа не сохранились, но, быть может, вы сохранили его письма?

— Я не назвала бы это перепиской, брат Игнациус; мы обменялись всего парой-тройкой писем. — Аббатиса подошла к деревянному шкафу и вынула из верхнего ящика несколько тонких, скатанных в трубку листов. — Вот они.

Пока Курт и Бруно просматривали бумаги, аббатиса хранила молчание.

— Мы можем забрать их? — спросил Курт, отрываясь от чтения.

— Вы нашли там что-то, имеющее отношение к случившемуся? — непритворно удивилась Йоханна.

— На первый взгляд, нет, но я бы предпочел еще раз изучить их, уже более подробно. А сейчас, с вашего разрешения, мы хотели бы встретиться с сестрами.

— Тогда пойдемте. Я сейчас отдам распоряжение; сестры предупреждены, они соберутся в зале капитула через несколько минут.

Как и обещал, Курт предоставил Бруно возможность блеснуть своим красноречием, убеждая монахинь тщательно вспомнить все детали того предрождественского дня и вечера, — не заметили ли они чего-то необычного, помимо присутствия в обители епископа и его людей, разумеется, не слышали ли каких разговоров и прочее. Не видели ли кого из епископской свиты бродящим по территории обители в одиночку или вдвоем. Как выяснилось, сестры действительно замечали то там, то сям снующих служек, явно что-то вынюхивающих, о чем тут же было доложено аббатисе, а охранники и правда провели часть вечера в трапезной, пришли и ушли вместе. По сбивчивым показаниям нескольких десятков женщин, Курту и Бруно удалось установить, что шпионы Его Преосвященства побывали почти везде, но никого из них не видели поблизости от церкви. Конечно, это не убедило Курта в их невиновности окончательно, но заставило серьезно призадуматься. Шепотом дав своему помощнику несколько указаний относительно дальнейших вопросов, Курт отозвал в сторону аббатису и сообщил, что хочет более подробно расспросить четверых — их он выделил сразу, как только увидел входящими в зал. Все названные четверо были крепкие, крупные, на вид здоровые женщины, ростом не уступавшие мужчине; о таких говорил вчера вечером его напарник, и сейчас Курт мысленно прикидывал, мог ли бы кто-то из отмеченных им четырех женщин обладать силой, коей хватило бы для отправки фон Пелленхофа на тот свет.

С некоторой заминкой Йоханна все же согласилась задержать указанных сестер для дополнительной беседы, но, как показало дальнейшее, особых результатов эта беседа не дала. Три из четырех монахинь имели свидетелей своего присутствия в местах, далеких от церкви, в то время, когда, по предположению Курта, был заколот епископ, а четвертая — женщина в летах, страдала, по ее словам, одышкой и сердцебиением, и после некоторых размышлений Курт все же решил, что она не та, кого они ищут.

Оставалось проверить саму аббатису и искать новые улики.

Аббатиса отнеслась к вопросам о том, где она сама находилась во время убийства, довольно спокойно. На замечание Бруно, что кое-кто из монахинь обратил внимание на ее нелюбезное отношение к визиту фон ПелленхофаЙоханна только усмехнулась.

— Так уж вышло, что я не слишком доверяю... доверяла Его Преосвященству. За его приятными речами мне виделось притворство; он был отнюдь не благодушным пастырем.

— А его люди описали нам своего patron"а едва ли не как кандидата в святые, — хмыкнул Курт.

— Возможно, эти люди не знают его хорошо... или, что вернее, не пожелали рассказывать вам правду.

— И какую же правду? — насторожился Курт.

Йоханна помолчала некоторое время, а потом, словно решившись, кивнула сама себе.

— В этой обители я провела тринадцать лет; семь из них в качестве аббатисы. Но до того, как перебраться сюда, в Обермюнстер, я еще почти десять лет жила в другом монастыре. И от одного из тамошних приходских священников я слышала о некоем другом священнике по имени Готтард фон Пелленхоф. Он не был тогда еще епископом, но, судя по людской молве, очень желал им стать. Мне не довелось познакомиться тогда с ним лично, что, вероятно, и к лучшему, ибо то, что я слышала о нем...

Йоханна вновь замолчала. Курт в нетерпении повел плечами.

— Насколько мне известно, — продолжила наконец аббатиса, — епископ Регенсбургский в молодости — уже после принятия сана — отнюдь не был образцом христианской добродетели. В бытность свою священником Готтард фон Пелленхоф многое себе позволял... Например, связи с женщинами. Точнее даже — с девочками. Очень юными девочками — одну такую я знала лично, так что не подумайте, будто я злословлю или желаю очернить невинного человека. Были и те, кто утверждал, что к мальчикам молодой священник питает не меньшую склонность.

Бруно поморщился, а Курт заинтересованно спросил:

— Это слухи или все-таки подтвержденные факты?

— Не думаю, что подобные утверждения не несут под собой почвы, — покачала головой аббатиса. — Позже, когда я уже перебралась сюда, в Обермюнстерскую обитель, до меня доходили сведения, что фон Пелленхоф... как бы это сказать... подчищает прошлые грешки. Это был насквозь гнилой человек, брат Игнациус, и я не испытывала к нему добрых чувств, но и право вершить над ним суд я бы на себя не взяла.