Правила игры (полный текст книги)

Тем временем события вокруг меня разворачивались с нарастающими оборотами. Сначала я слышал только какие-то непонятные шорохи, шаги нескольких человек, звуки открывающихся и закрывающихся дверей. Потом надо мной склонился мужчина в белом халате и начал светить фонариком в глаза.

Средних лет, с ранней лысиной и проседью в волосах, доктор внушал своим видом спокойствие и уверенность. Определенно он пользовался немалым успехом у дам.

Я попытался что-то сказать, но издал какие-то невнятные хрипы.

— Молчите, молодой человек, — прервал мои потуги к действиям врач, — Вам нельзя напрягаться. То, что Вы в себя пришли уже хорошо. — Леночка, будьте так добры, поухаживайте за юношей, а я пока пойду его родных обрадую.

— Конечно, Виктор Сергеевич, — отозвался приятный девичий голосок, — сделаю всё в лучшем виде.

Стоп, о чьих это родных говорил доктор? У меня нет, и не может быть родных! Да и имена для Сармонтазара странные. Имена и язык наталкивают меня на мысли о России и близлежащих русскоязычных странах. Интересно, а из какой страны я был изначально? Не помню...

В поле моего зрения появилось очередное лицо. Милая девушка в белом халатике, склонившись надо мной, стала что-то настраивать в медицинских приборах, при этом мне открылся прекрасный вид на вырез её халатика.

— Ах ты, негодник, куда заглядываешься, — улыбнулась медсестричка, ничуть при этом не стесняясь. Видимо скромностью и пуританством малышка не страдает, решил я.

Леночка отлучилась ненадолго и вернулась с пышной подушкой в руках, которую подложила мне под голову. Теперь я сидел в полулежащем положении и мог осмотреться.

Я находился в просторной одноместной палате с кондиционером и телевизором. Стены палаты были отделаны светлыми пластиковыми панелями, а в правой стене стояло новое пластиковое окно.

"Если это Россия, то наверняка какая-то элитная клиника", подумал я.

Вход в палату был справа, а прямо передо мной, виляя своими аппетитными формами, суетилась медсестра Леночка, ищущая что-то в стеклянном шкафу с лекарствами. Периферическим зрением я мог видеть элементы каких-то медицинских приборов, стоявших у изголовья кровати. От приборов ко мне тянулось множество трубок и проводов. Тело упорно продолжало игнорировать команды моего мозга. Лишь правая рука иногда подавала признаки жизни, но тоже не слишком активно.

Наконец медсестричка приготовила какую-то инъекцию и подошла ко мне.

— Сейчас будет немного неприятно, — пояснила девушка, — но это лекарство поможет твоим мышцам быстрее восстановиться. Так что уж потерпи!

Что-либо сказать или сделать я пока не мог, поэтому согласно моргнул. Девушка вонзила иглу в специальную резинку на капельнице и по моему телу прокатилась волна жара. Почему-то особенно сильно обожгло средний палец правой руки. Зато теперь правая рука стала слушаться меня гораздо охотнее, да и остальное тело потихоньку обретало чувствительность и подвижность.

К тому времени, как Леночка убрала инструменты для инъекции, вернулся врач. Виктора Сергеевича сопровождали трое, по виду посетители. Крупный мужчина с косматой черной бородой сиял радостной улыбкой. На его плечи, как и у остальных посетителей, был накинут белый халат. Он обошел кровать и, встав справа от меня, взял мою относительно здоровую руку. Кем бы он ни был, но я попытался сжать его сухую теплую ладонь, отчего мужчина заулыбался еще шире, что казалось, было невозможно.

Я так много внимания уделил бородачу, что совсем забыл о двух других посетительницах, примостившихся на круглых стульчиках по левую руку от меня. И если о старшей женщине, блондинке средней комплекции, я особо ничего бы сказать не мог, то вторая была мне знакома. С немалым удивлением я узнал в девушке Ариэтти. Разница была заметна лишь в глазах — у девушки, в отличии от полуэльфийки, глаза имели стандартный круглый зрачок.

— Учтите, что он только вышел из комы и любые волнения, а так же лишнее напряжение крайне противопоказаны. — Обратился доктор к посетителям. — Разрешаю вам побыть с ним пятнадцать минут, а потом больному нужен отдых.

— Конечно, Виктор Сергеевич, — согласился с врачом мужчина, а женщины согласно закивали в ответ.

Я же неотрывно смотрел на девушку, так похожую на Ариэтти. Кто она? Как она тут оказалась? Почему она так похожа на мою подругу? Все эти вопросы роились в моей голове, отчего та с каждой минутой болела всё сильнее. Посетители сидели молча, не решаясь что-либо сказать. Видимо они долго ждали, когда я выйду из комы, и теперь не верили собственному счастью.

— Сынок, — не выдержала молчания старшая женщина, — мы все так рады, что ты очнулся!

Эта её, ничего не значащая, фраза, казалось, прорвала плотину. На меня хлынул нескончаемый поток слов, эмоций, слёз и неуместных попыток поухаживать за мной. Старшая женщина постоянно поправляла подушку, а мужчина приглаживал одеяло. Они так меня задергали, что уже через минуту я начал чувствовать нехватку свободного пространства. Я ощущал себя как тот несчастный ботаник — мамочкин сынок, которому мамаша, не в меру опекающая своё любимое чадо, норовит пригладить никому не заметную волосинку, выбившуюся из идеальной прически мальчика-дауна. Даже бородатый дядька, числившийся моим отцом, вел себя излишне эмоционально.

Лишь девушка, так сильно похожая на Ариэтти, выбивалась из этой идиллической картины "Радость встречи сына, вышедшего из комы", словно списанной из сериального мыла. Она сидела молча и смотрела на меня сочувствующе-любящим взглядом. Она умела общаться со мной одними только глазами. Не произнося ни единого слова, не делая ни единого жеста, она сказала мне что любит, скучает и ждет. А еще она понимает как мне сейчас неуютно и искренне сочувствует, но советует терпеть, ведь родители будут надоедать мне совсем не долго.

И я терпел! А что мне еще оставалось? Когда ты безмолвный парализованный овощ, то возможностей протеста не много.

Самым печальным было то, что я абсолютно не помнил всех этих людей. Попытки вспомнить хоть что-то из этой жизни натолкнулись на непреодолимую пустоту. Последнее, и единственное, что я помнил, был Сармонтазар и события, с ним связанные. Потоки бессмысленной информации о том, как сильно чужие люди меня любят, мешали сконцентрироваться и сосредоточиться на воспоминаниях.

Если бы я не был парализован, то при виде врача, вошедшего в палату, не смог бы сдержать облегченного вздоха. Видимо, всё-таки не смог, потому что бородатый родитель как-то странно на меня посмотрел и обернулся к доктору.

— Извините, но время посещения окончено, — прервал затянувшееся, по моему мнению, воссоединение семьи Виктор Сергеевич. — Приходите завтра, сейчас больному требуется пройти некоторые процедуры, а потом как следует выспаться. — Он вежливо выпроводил посетителей и приступил к своей работе.

Собственно, я поторопился с мнением, что родители со своей назойливой любовью так уж плохи. Процедуры доктора были гораздо более изысканной и изматывающей пыткой.

Виктор Сергеевич и его ассистентка Леночка взялись за меня основательно. Чего только они не вытворяли с моим безвольным телом. Меня щупали во всех возможных местах; кололи различными иголками; проверяли рефлексы, постукивая по суставам; ворочали в разные стороны; светили фонариком в глаза. С каждым разом, когда я думал, что пытка уже закончилась, мои экзекуторы придумывали всё новые и новые "методы осмотра". Не смотря на то, что тело было парализовано и не подчинялось мне, но рефлексы оставались активными, а главное я чувствовал боль, что не могло не огорчать. Раз я чувствую боль, то это не сон. Если даже это иллюзия, то она слишком хороша, чтоб из неё выйти самостоятельно.

Естественно, сосредоточиться и поразмыслить в подобных условиях никак не получалось. Более того, под конец я так измотался, что попросту заснул. Но не исключаю и того, что мне могли вколоть снотворное.

Я спал без сновидений, но во тьме постоянно чудилось шипение Силь, а правая рука немилосердно жгла.

Проснувшись, я обнаружил, что в палате пусто и хотел было обрадоваться, но не успел. В палату тут же вошла Леночка. Следят они за мной, что ли? Следом за субтильной медсестрой вошел чернокожий верзила с подносом еды.

"Какая-то интернациональная клиника", подумал я.

Медсестричка быстро и очень умело накормила меня какой-то питательной размазней и, не задерживаясь, выбежала из палаты. Всё время, пока меня кормили, негр с безучастным видом смотрел в окно, а теперь я остался с ним наедине.

— Здравствуйте, — повернулся от окна здоровяк, — меня зовут Эрик Форман, я ваш физиотерапевт. За время, что вы провели в коме, Ваши мышцы сильно атрофировались и теперь нам надо привести их в порядок. Сейчас я сделаю вам массаж.

"Массаж — это хорошо, я смогу подумать и попытаться вспомнить, что же произошло, и как я тут очутился" — опрометчиво решил я.

То, что делал со мной этот чернозадый коновал, массажем назвал бы только мазохист. Вы когда-нибудь попадали под гидравлический пресс? Уверяю, эффект тот же. Такими темпами он во мне что-нибудь сломает или раздавит. Похоже, здешние эскулапы проходили практику на военнопленных во время второй мировой и особым гуманизмом не отличались. Сомневаюсь, что это слово вообще было им ведомо.

Как только доктор Форман закончил свои манипуляции с моим телом и вышел за дверь, на пороге палаты возникла моя "мать". Она уселась на табуретку подле моего ложа и принялась рассказывать как всё теперь будет хорошо. При этом она постоянно дергала подушку. Вот уж неугомонная курица. Воспринимать эту женщину моей матерью я категорически не мог. Разум вопил о несоответствии с действительностью, к которой я привык.

Я попытался отстраниться от болтовни женщины и сосредоточиться на воспоминаниях. Получалось не очень. Если болтовня меня особо не напрягала, то постоянные подергивания подушки сбивали с мысли. Кроме того каждый миг последних воспоминаний вызывал усиление головной боли, но всё же некоторого прогресса я достиг.

День шел за днем, а я всё еще оставался в больнице, не способный вернуться в Сармонтазар. Может это только мне так казалось, но меня ни на минуту не оставляли наедине с самим собой и старательно мешали вспомнить последние минуты пребывания в Сармонтазаре.

К концу недели процедуры и массаж дали первый положительный результат: моё тело начало реагировать на сигналы мозга, и я самостоятельно смог добраться до уборной. А еще я начал говорить и смог, наконец, пообщаться с окружающими.

После общения с Виктором Сергеевичем стало понятно, что меня, судя по всему, ограбили, при этом сильно ударив по голове. Тот удар вызвал частичную амнезию, но я всё же умудрился добраться до злосчастного экзамена, где меня и приложило дверью. Второй удар оказался критическим, и я впал в кому на целый год. Амнезия и провалы в памяти в том состоянии, что я находился, были вполне естественны и основным лечением, помимо физиотерапии, для меня является общение. Именно поэтому меня ни на минуту не оставляют наедине с самим собой.

Помимо того я выяснил, что мои родители довольно богаты и смогли определить меня в дорогую израильскую клинику, где я и находился всё это время.

День шел за днем, а я постепенно восстанавливался от коматозного состояния. Меня регулярно навещали мать с отцом, но девушка, похожая на полуэльфийку, так и не появилась более ни разу. Когда же я попытался выяснить, кто она такая, мне ответили полным недоумением. Никто и никогда не видел той девушки.

По ночам мне снилось шипение Силь, сквозь которое я с трудом мог разобрать одно единственное слово — вернись. Периодически у меня возникало ощущение, что правая рука горит в огне. Боль была невыносимой, но почему-то я скрыл эту информацию от врачей. Сам не знаю почему, но мне казалось, что врачам нельзя знать об этом.

Так прошел месяц. Постепенно я начал обвыкаться с окружающей меня реальностью, но при этом не прекращал попыток вспомнить последние минуты в Сармонтазаре. С огромным трудом, маленькими шажками продираясь сквозь собственную головную боль и барьеры внешних раздражителей, я смог восстановить картину битвы с Эффри.

Мы выскочили из лабиринта и наткнулись на стакха. Когда Ариэтти упала в обморок, то я сильно разозлился. В кровь плеснул адреналин, и магия напитала моё хрупкое детское тело.

Выхватив молот, я ринулся на врага, но ярость совсем не застила мне глаза. Я прекрасно понимал, что моего мастерства владения оружием недостаточно для победы, но вместе с тем я заметил, что противник меня настолько недооценивает, что даже не соизволил поставить вокруг себя магические барьеры. Оно и понятно, ведь большинство щитов сковывают движения и не дают фехтовальщику в полной мере показать своё мастерство.

Сознание работало лучше любого компьютера. Я видел вероятности и просчитывал все действия соперника. Пробить эту идеальную защиту было невозможно. Единственным вариантом был магический удар, для которого требовалось больше пространства.

Фраза о трусости повелителя страха, брошенная в пылу боя, дала мне необходимые шансы — противник отступил на пару шагов. С моей руки слетел "Осиный рой", который должен был испепелить стакха, но у Эффри оказался туз в рукаве.

Я понял, что через миг проиграю неравную схватку и активировал "Ореховую скорлупу", пытаясь выиграть немного времени на оценку ситуации. В последний миг перед появлением каменной сферы повелитель страха успел поймать мой взгляд своими глазами. Потом я оказался в клинике.

Теперь я был уверен, что окружающая меня действительность лишь иллюзия, но не представлял, как из неё выбраться. Хотя, нет... я сам себе врал! Я прекрасно осознавал, что раз попал в этот пасторальный мир, похожий на реальность Земли, через коматозное состояние, то и вернуться в Сармонтазар смогу лишь впав в кому. Вот только признаваться себе в этом я совсем не желал.

Сознание боролось с самим собой и никак не могло определиться, какая же реальность настоящая. Вернуться в Сармонтазар, где я бог, но меня ждет битва с Эффри и, возможно, скоропостижная смерть? Или остаться в мире комфорта и уюта, прожив свою короткую человеческую жизнь в богатстве и роскоши?

Мыслями я вновь и вновь возвращался к той девушке, что посетила меня в первый день после комы. Кто она и почему никто её не помнит? Или она лишь плод моего больного воображения? Не находя ответов на свои вопросы я потребовал от врачей предоставить мне записи с камер наблюдения в день, когда я очнулся. Бесстрастная камера своим немигающим оком запечатлела каждую секунду того дня, но девушки не оказалось ни на одном кадре пленки.

Наверное, этот факт и стал основополагающим в моём решении вернуться в Сармонтазар. Смешно звучит, но за неимением пистолета я решил убить себя об стенку.

Единственное место, где я мог находиться без присутствия наблюдателей, был туалет. Зайдя в кабинку, я с размаху долбанулся лбом об кафельную стенку... и наступила темнота.

Глава 27. Правила игры.

На газоне перед поместьем Парадокса происходила настоящая баталия. Гном в одиночку воевал с наемниками-невидимками и доказывал, что титул одного из сильнейших архимагов Сармонтазара принадлежит ему по праву. За пять минут боя он смог отбить у наемников бессознательное тело Ариэтти. Теперь же под прикрытием множества магических барьеров он защищал свою ученицу и "Ореховую скорлупу", с Одиноном, запершимся в ней.