Элемент Вордарога

Значит, обрести артефакт — это еще пол беды, обуздать тоже ее небольшая часть, а вот стать чем-то большим — это уже совершенно другое дело и вторая деталь головоломки. Большая сплоченность, большая сила и больший успех — это ли его цель? За годы тренировок фехтовальщик становится чем-то невероятным и настолько близким кленку, что вытворяет с ним поистине чудеса. Тоже касается и любого дела, если в нем изрядно поднатореть. Это больше, чем просто страсть, это существо и его стихия, и именно таким живым организмом Точка и артефакт должны быть. Не нужны годы тренировок, а только наверстывание упущенного и найденный в собственном сознании кленок.

Я напряг разум до предела и сразу отыскал Лейглавирн. Рубиновый мир начала пути — навершие кленка. Двуцветие небес и дорог — вид ангела и лейдрака в гарде меча. Представшая у меня на глазах сияющая адамантом горная гряда — длина проводящего души драконов реликтового острия. Даже самый длинный отрезок пути можно пройти, зная где его конец! А теперь я это знал. Горный пик, карающая длань, игла. Я дойду до конца. Отблеск, сияющий отблеск взращенного из Сердца Мира меча прочертил небосвод.

Острота чувств Лейглавирна по истине не знала границ, теперь я до боли понимал, значение слова Лепестки, но какая тут может быть чуткость? Длиннющий хребет горы, идущий в запредельную даль и всеми силами пытающийся нарезать меня на куски. Все пространство впереди, позади, да и вообще везде было нанизано на спину чувствующего каждый мой шаг громадного ежа. Почва, камни, растительность, да и воздух тоже — все здесь было остро, как адамант, потому что собственно им и являлось, и постоянно пыталось отрезать от меня кусок, другой, только кислород разве что не тянул из легких кровь, во всяком случае пока.

Лепестки чуткости — такое название выбрал себе кленок, после того, как я отыскал его и смог хоть на сколько-то обуздать присущую ему мощь. Чуткость? — "Да вы издеваетесь!" — изрядно так замахнувшись ногой по словно хрустальному замершему в адаманте цветку, вскричал я и, только в последний момент изменив траекторию удара, расплескал его мощь по воздуху, в котором тут же заискрился опасный для жизни порошок. После этого мне пришлось в прямом и переносном смысле взять себя в руки, поскольку такой опрометчивый поступок пусть даже в иллюзорном мире лишил бы меня ноги и права на благополучный исход. Я потоптался на месте, еще больше истончая подошву сапок, в двое истончившуюся за время ходьбы по лезвию, а затем послав все к чертям, двинулся дальше по желобу оврага посреди объемных острых цветов и невысоких блестящих скальных зубов.

В лучах толи солнца, толи моего сознания каждый шаг вызывал слева и справа от меня отражающую свет золотистую рябь. Сначала это были камни и цветы, потом гладкие стены и плавные выбитые в них лица, затем торчащие изо всех сторон длинные шипы и что-то вроде кактусов, покрытых немыслимым количеством блестящих иголок. Здесь мне пришлось выеживаться, как наивному подростку, принятому в лоно братвы, скручивать тело так, сяк, пригибаться под разными амплитудами и углами, корячиться и ползти, стирая колени и локти в кровь, уступать пространство иглам до самых бровей и идти так, дрожа и надеясь, что шип не вонзит в меня взгляд.

Дважды мне приходилось обходить непролазные заросли из дрожащих шипов, несколько раз проходить по извивающимся над пропастями скользким мостам, не единожды спотыкаться и тонуть в боле присущих повсюду остриев, трижды захлебываться в отчаянии и корить меч за последний предел. Но во все моменты, по среди любых трудностей и невзгод я всегда возвращался к ней. Как она сейчас там? Боится за меня, плачет? Обливается холодным потом и не может заснуть? Надеется? Гладит по волосам и поет, как тогда? Пытается разбудить? Ищет способ помочь еще? Отчаялась ли она или лелеет надежду? Она сильная, она выдержит, она подождет, поймет все и вновь меня обретет. Все будет в порядке, только ты не раскисай и каждым шагом приближай момент встречи сияющих от счастья глаз.

Иногда все казалось тщетным, иногда нет, но я всегда знал, что вновь увижу ее полет. Что бы нас не разделяло, я сдержу обещание и никогда не покину свою половинку.

Деревянные ноги, уставшая спина, боль в висках, вставшие на дыбы волосы, нет чувства времени, нет голода, нет забот, есть только ходьба и ее упрек, есть последний миллиметр подошвы и идущая из носа кровь, есть путь и тот, кто должен его пройти.

Останавливаюсь, пару минут отдыхаю и снова вперед, снова останавливаюсь, снова теряю кровь, отхаркиваюсь, удивляюсь, как от этого острого воздуха, еще не ослеп и не превратил легкие в решето. Устаю, падаю и снова встаю, ползу, с подошвой начинаю терять и кожу, все пытаюсь дотянуться до спящих крыльев и услышать хрустальный зов. Тщетно, тщетно, все тщетно и выходит у меня из-под контроля, привязанные к ногам шнурками, упавшие на бока сапоги, какое-то время служащие мне подошвой, рассыпаются в прах, дрожащие от переутомления ноги подгибаются и клонят к пропитанной алмазными лепестками острой земле, тяжелые руки безвольно обвисли и исцарапались до красноты, голову нестерпимо клонит в сон, кружит и тащит в сторону остроты. Тщетно, я не могу, это испытание неподсилу ни мне ни ему, ведь Лейглавирн тоже его часть и, понимая все, он знает, опасность может повредить и ему. Неразрывная связь Точки и Осколка была уже слишком крепка. И боязнь за весь белый свет сподвигла меня на еще один новый, отчаянный шаг, в котором я уже не ведал, куда иду.

Странно, но тело мое не пронзили сотни адамантовых остриев, а наоборот обогрели теплом и будто приласкали пушистым мехом. Я не знал, куда попал, но было очень приятно, мягко, тепло и пахло очень свежо, мне даже захотелось потереться об это все лицом, а только потом уснуть и, быть может, после продолжить путь.

— Куда же ты влез, Точечка? — пропел чей-то невероятно ласковый голосок у меня над ушком.

Ничего не понимаю, — я хотел было пробубнить и даже увидеть ту особь, сказавшую мне эти слова, но веки мои отперли за меня. Это была грудь, самая настоящая женская грудь, упругая и довольно большая, прикрытая навящевым декольте и заполонившая весь мой обзор, плавно вздымающаяся в такт легкому, как весенний ветерок, дыханию.

— Видно, ты сразу решил познакомиться со мной поближе, не слишком ли поспешно, учитывая обстановку, дела и все остальное? — голос ее вышибал слезу, слова путались, но контекст я все-же уловил, и в полном отупении и нешуточной панике резво отшатнулся от нее и, кажется, что-то еще промычал. Но ее ласковые руки оказались нешуточно сильными и позволили только развернуться на спину и опуститься головой пониже, кажется, к ней на колени.

— Да брось, крошечный ты мой лепесток, успокойся, я сама тебя подхватила, когда ты начал от усталости валиться с ног, и не надо таких глаз, будто женщин не видел никогда.

Странно, но вокруг нее местность была совершенно обычна, она сидела на поляне зеленой травы, прислонившись спиной к невысокому яблоневому дереву, и держала меня, как спеленатого младенца у себя на руках.

— Кто ты? — толи мысленно, толи вслух сумел спросить я, перед тем, как заиграла еле ощутимая мелодия, омывшая меня волной свежести, убравшая боль и унесшая в мимолетный сон.

Это было всего лишь несколько мгновений, тем не менее успевших исцелить меня целиком и даровавших сил. Как так вышло? — сейчас моя голова не могла дать ответ. Улучив ее расслабленный момент, я все же выпутался из деликатных ручек и встал, выкатив на нее глаза. Во взгляде лучистых бледно-серых очей святился агат. Ветер развивал жгучие черные волосы под волшебным углом. Ослепительно-белая кожа сияла и блестела, точно была покрыта мимолетной расой. Пленящие руки обвивали стройное тело, а длинные изящные ноги, казалось, в любой момент были готовы умчаться вскачь. Очень мягкая и хрупкая красота, облаченная в серо-синее платье, василькового цвета чулки и мягенькие туфельки для ходьбы. А главное, она была геллом, почету-то при взгляде на нее это бросалось в глаза, словно сама сущность девушки вырисовывала на ней этот парящий узор. Геллфесса поднялась и как-то недоверчиво посмотрела на меня:

— Последующий Амбарелле, так вот ты какой, — раздался ее задумчивый альт. — Меня зовут Фэнзин, рада знакомству, дружок. Не каждый достоин отыскать Милостивца исток.

Я сглотнул образовавшийся в горле просто драконский ком и сказал, после всего пережитого слегка задрожав:

— Я Ронет, взаимно, безусловно, взаимно, а ты?...

— Хранительница Жизни, Точка Гриндиса, Разбивающая Печати и просто друг. — Не бойся, я пришла помочь.

Слова Фэнзин оказались даже слишком успокаивающими, настолько, что мне удалось даже немного расслабиться и почувствовать комфорт.

— Я благодарен тебе и попросту не могу описать глубину своих чувств, без тебя, не знаю, не знаю, что бы случилось со мной, если б ты не пришла, испытание Точек оказалось столь сильно...

Дева яблоневого дерева словно колыхнулась и сделала шаг ко мне:

— Но я здесь, я помогла и теперь все будет хорошо, поверь, — эти серые глаза были чем-то похожи на глаза Айлинель, в них чувствовалась та же решимость, та же страсть и тот же запал. — Полагаю, ты уже достаточно долго пробыл здесь, чтобы все понять, и решить этот вопрос навсегда, воля артефакта и твоя должны быть сторонами одной медали, вращающейся в заботливых и чутких руках Гриндиса, друга нашего и отца.

— Я уверен, что это так! — твердо заявил я, глядя на ее плавный стан и текучие шаги.

Она достала висевший на шее холодный серый кулон, почему-то напомнивший океан, возможно, такой же полный и заполонивший все внимание на неопределенный момент.

— Это Эльрион, мое Сердце и мой удел, с помощью его я выполнила все задачи и привела мир в покой, тоже и ты должен сделать раз уж готов, — после последних ее слов Фэнзин, казалось, на что-то отвлеклась, по лицу ее пробежала мимолетная тень, руки вздрогнули, а глаза на миг запаниковали, но геллфесса была из крепкого теста и нельзя было дать ей укор.

— Я понял, миледи, не подведу, обещаю, я не мастер давать клятвы, но эту обязуюсь сдержать, нам Точкам на челе написано друг друга понять, — под конец я чуть не отшатнулся от девы, так близко она была и так отчаянно билось ее сердце в чуткой груди, но я все же сдержал порыв и остался таков.

Фэнзин заботливо положила обе руки мне на плечи и посмотрела пасмурными океанами огромных очей прямо в мои:

— А теперь слушай меня внимательно, — серьезность девы-гелла была на высоте Эвереста, — мое время почти на исходе, поэтому внемли мне и ступай вперед. Сейчас я помогу вновь пробудить твой затихший в мире Лейглавирна узор, но ты должен сам постараться и не дать ему уйти в вечный сон, удержать его любой ценой весь путь до кленка и ни на секунду не потерять контроль.

Спокойствие было всеобъемлющим, необъятным и даже, казалось, еще чем-то большим и невообразимо великим, парящим в небесах на крыльях гелла.

— Я готов! — вложив в эти крошечные слова всю душу, я позволил ей коснуться моей спины.

БУМ! — пробудившаяся в этот момент энергия могла поспорить только с взрывом звезды, а взмахи шести дарованных крыльев со смыслом всей моей жизни.

— Прощай, Точка, прощай, друг, эта сила есть в каждом из нас, и пробудить ее может только лишь сон. Прощай, и пусть Вордарог сгинет под взмахами — Лейглавирна!

Я не мог остановиться, не мог обернуться и кинуть последний взгляд, но я мог сказать деве Фэнзин: "Прощай" и в напутствии ветра лететь за видимый край. Скорее всего в этот момент она растаяла, как снежинка, как мед, как и тот, первый мой друг, но я надеялся, что дитя неба все же услышала мой последний клич и с спокойной душой, оставляя мир на новую Точку, отправилась на покой.

Ветер распластал иллюзорный мир под ногами, показал его длину, и провел черту. Набираемая высота отдалила пол, несущиеся со скорость реактивного снаряда крылья распахнулись еще шире и понесли меня вдоль адамантового острия. Все находящиеся снизу заостренные джунгли превратились в сплошное размытое пятно, в конце которого сиял Лейглавирн. Расстояние было колоссальным, и только надев скорость на спину, можно было его одолеть. Ужасающе малым был пройденный мной ранее отрезок пути, а выпрямившееся во весь рост лезвие являло собой зрелище космических масштабов. Повсюду холод и пустота, впереди расстояние и длина, что имеет значение, когда тебя ведет заря?

Легкость, все дальнейшее уже было предопределено, легкость, с неизбежностью восхода грядущая вместе со мной, легкость, в перьях феникса нет нужды, у меня уже есть свои, легкость, я ступаю по твоим пятам, легкость, в мимолетной дреме присущая нам. Легкость...

Впереди ночь, позади восход, не такой я ожидал исход. Сияющий след, рождающийся из крыльев, еще дальше рассвет. Близость сумерек на носу, а за ней преподобный тьме. Сияющий свет и глубина космоса, безудержная колесница и пустотный фронтир, северное сияние в льдистых краях и ночь без единых огней. Тьма, свет — какая разница, что предстало у нас в глазах в бреду, главное то, что я вот-вот приду к нему. Теперь расстояние измерялось лишь считанными мгновениями и только одним единственным казавшимся долголетним ударом сердца.

Последний обряд, последний круг по оси кленка, последнее зрелище вихрей энергии по среди острия, последний взмах и последний вздох. Могущий просунуться лишь в угольное ушко наконечник меча и парящий над ним Лейглавирн. Точная копия громадного монумента, находящегося внизу, и в то же время оригинал, гора и песчинка, но все же един, буква и том, но смысл один, огонь и вода, но вместе судьба. Велеть прикоснуться она мне могла, руками незримого поэта и воина гелла была преодолена эта черта.

Ладонью одной обагрить рукоять, второй обвести по лезвию вспять, и умчаться домой к любимой опять, и вместе дышать, в запределье миров и вихрь ветров, чтобы дать тебе море стихов и цветов.

Покров тьмы развеялся в тот же миг, когда я смог разлучить двух замерших в единении абсолютных мечей, во все стороны разлетелись серебристо-зеленые лучи, что сделав полукруг, все разом ударили в меня, а затем собравшись в один и вобрав в себя мою суть, понеслись к параду планет, извечному мифу перехода меж явью и сном.

Глава 24

Мир раскрылся вместе с моими глазами, рушащийся карточный домик собрался вновь, голова кругом, но быстро приходит в себя. Разметеленая к черту комната, краски, которым я рад, полный хаос в голове и неправдоподобно яркие цвета, сверкающий молнией на поясе Лейглавирн и моя умеряющая его мощь рука, обеспокоенные запыленные лица друзей, одно из них ближе всех и намного ясней. Почему ты плачешь, эльфийский свет? Жизнь стоит смерти, Креш Даштар, но я ведь остался при ней. Это больно, знаю, однако же не покинул тебя. Я очень аккуратно привстал, под спину вписался тюфяк. Конкретной слабости вроде нет, должно быть, и встать смогу. Сколько заботы, столько и вам:

— Ну, ну, спокойнее, я все еще здесь, — смог выдавить из себя слова я. Айлен покрепче примкнула ко мне и не хотела отпускать, среди всхлипов звучало слово: "Живой!".