Спасатель. Книга вторая. Великий княжич

— Если мне доверял даже старый водоницкий маркграф, знающий меня, как облупленное яйцо, то барон тем более поверит — без лишнего хвастовства заверил пират. — Ведь ему так хочется услышать о победе латинян и о возможности вдоволь пограбить, что он примет эти известия за чистую монету. Это все равно, что сказать моим ребятам, — эй, смотрите, там везут султанский гарем. Они же тут же потеряют голову. Хм, прости, святой отец.

Контофре уже знал, что пират обычно предпочитал помалкивать, но если уж начинал говорить, то остановиться не мог, и поспешил прервать его речеизлияния:

— Хорошо, хорошо, на твой счет у нас сомнений нет. Но можно ли довериться в таком деле твоим людям?

— Примерно половине можно доверять наверняка, — без раздумий ответил Михаил. — Для управления судном этого достаточно, а драться нам действительно не придется. И не видать мне больше добычи, если в тот же день, когда я передам пергамент, латиняне не начнут собираться в поход.

— Раз ты согласен, — подал голос епископ, — подведи сюда доблестных эллинов, и я благословлю их на святое дело.

Брешия. Ломбардия.

Привыкший вставать рано, Тимофей Ратча вскочил с постели, едва за пологом шатра забрезжил утренний свет, и, выйдя на улицу, первым делом с надеждой посмотрел на небо. Но, увы, оно все еще оставалось ненастным. Хотя Италия и славилась своей солнечной погодой, но сейчас западный ветер нес с океана влажный воздух, собиравшийся в тучи, то и дело проливавшиеся на землю дождем.

Послюнявив палец, как обычно делают лучники, определяя ветер, Ратча поднял руку, и досадливо поморщился. Порывы слишком сильные. При таком шквалистом ветре шар не подымешь — канат тут же лопнет и аэростат унесется прочь. Император, правда, сделал целых два экземпляра монголвиера, по образцу, полученному от русских послов, только увеличенного размера. Когда погода стояла летная, один шар обычно прогревали, наполняя дымом, а второй дежурил в воздухе, проводя разведку и наводя страху на брешианцев. С большой жаровней, подпитывающей оболочку горячим воздухом, аэростат мог, в зависимости от погоды, держаться в небе до получаса, а то и больше. Когда же летательный аппарат доверили пилотировать самым маленьким и худеньким пажам, какие только нашлись в армии, то полетное время выросло до часа.

Но в такие ветреные дни как этот, полеты не проводились. Хотя воздушная эскадра и состояла аж из двух аппаратов, это вовсе не значило, что можно рисковать ценным имуществом. И ладно, если упадет только шар. Дырки залатают, или сошьют новый, невелика потеря. Но при падении может пострадать бесценный прибор. Один раз уже случилось страшное. От сильного порыва выпала плохо закрепленная обзорная труба, причем именно та, что помощнее, с двенадцатикратным увеличением. К счастью для пилота, он свалился вместе с трубой и скончался мгновенно, тем самым избегнув неминуемых пыток. В следующий раз император самолично привязал к корзине свою последнюю трубу, и вообще, приказал ограничить использование летчиками оптики и брать зрительную трубу только в каждый второй полет.

Но, с монголвиером, или без него, в плохую погоду, или в хорошую, осада мерно шла своим чередом. В июле, с подачи послов великого князя, Фридрих согласился выступить сразу, не дожидаясь подхода подкреплений. Императорское войско окружило мятежный город плотным кольцом и принялось методично строить осадные орудия — тараны, самоходные башни и камнеметы.

Поначалу брешианцы не особо встревожились. Город был хорошо укреплен, в нем имелись источники воды и достаточные запасы пищи, а оружейники Брешии славились на всю Италию. Кроме того, Фридрих неосмотрительно начал осаду в самые жаркие месяцы, и в его лагере непременно должен был начаться мор.

В первый месяц отважные горожане делали вылазки, как днем, так и ночью, стараясь перебить как можно больше осаждавших и сжечь их орудия. Но валы с частоколом, возведенные по настоянию Ратчи, надежно прикрывали лагерь императорской армии, и в сражениях брешианцы понесли серьезные потери, при весьма скромных успехах.

К тому же случилось так, что эпидемии раньше начались в самом городе, в то время, как имперцы были словно заговоренные и совершенно не страдали от болезней.

Непоправимый ущерб Брешии также нанес произведенный германцами обстрел зажигательными снарядами, нацеленный на городские амбары. Соглядатаи Фридриха, сидевшие в корзине под летающим шаром, указывали мастерам метательных машин, куда целиться, и те смогли, меняя настройки своих камнеметалок, забросить горшки с горящим составом прямо на зернохранилище. После таких несчастий горожане присмирели, и сидели тихо, не смея высунуть носу из-за стен.

Взобравшись на вал, Тимофей посмотрел на север, в сторону города, и привычно залюбовался открывшейся ему картиной. Его взору предстали предгорья Альп, высившиеся темно-синими исполинами и почти сливавшиеся с темными тучами, закрывшими все небо. У самого подножия альпийских склонов и располагалась Брешия, закрытая с четырех сторон почти правильным квадратом стен. Ратче, правда, были видны лишь южная стена и старая римская крепость, возведенная на высокой скале. Целиком город можно рассмотреть лишь с высоты птичьего полета, а такого здоровяка, как Тимофей, или скажем, Фридрих, аэростат оторвать от земли не мог.

Хотя увеличенные воздушные шары и были скроены по размерам, указанным вещим воеводой, но лишь самые тщедушные из рыцарей могли подняться на них в воздух. Наверно, первый раз за всю историю рыцарства рослые и плечистые мужи позавидовали худеньким недорослям-оруженосцам, получившим возможность воспарить ввысь. Если у них на это хватало духу, конечно, а смелости доставало далеко не всем.

К удивлению Ратчи, его коллега-посол отец Симеон тоже вдруг предложил себя на роль воздухоплавателя и, хотя весь побелел, но все же выдержал короткое путешествие по небу. Позже, в разговоре наедине, священник мотивировал свой поступок тем, что он, как духовный отец князя, должен не бояться сопровождать того в любых путешествиях — хоть по бурному морю, хоть по воздуху. Тимофей в ответ покивал с самым серьезным выражением лица, но про себя усомнился, что иерей долго останется на должности великокняжьего исповедника. В послании, пришедшем недавно из Никеи, говорилось об основании рязанского архиепископства, причем муромская кафедра в нем пока оставалась вакантной. О том, что первым претендентом на епископский посох является духовный отец великого князя, догадаться было несложно, а коли так, то сидеть отныне Симеону в Муроме. А как человек сугубо прагматичный, новгородец сомневался в целесообразности использования воздушного транспорта для перемещений протоиерея по своей епархии. Зато много выгод могла принести слава третьего, после Еноха и Илии, праведника, живым вознесшимся на небо, и первого из них, вернувшегося обратно.

Самого же Тимофея привлекала практическая польза от наблюдений осажденного города сверху, когда ни одно приготовление к вылазке не могло остаться незамеченным. Конечно, при условии непрерывности наблюдения и умении наблюдателя пользоваться условными сигналами.

Сегодня, правда, воздушного наблюдения не будет, но брешианцев уже давно отучили от попыток выйти за стены. Следующая из них вполне может закончиться тем, что осаждающие ворвутся внутрь на плечах отступающего противника. Укрепления города, еще пару месяцев назад находившиеся в образцовом состоянии, уже несли на себе заметные следы осады. Ров, тянущийся вдоль стены, в нескольких местах был засыпан. Главные ворота разбиты, а ближайшие к ним башни наполовину осыпались.

Новгородец поднял взор выше, стараясь углядеть, что там творится за городскими стенами, и грустно вздохнул. Эх, жаль еще не сотворены мощные аэростаты, способные поднять в воздух здорового мужчину. Оттуда вся Брешия была бы как на ладони. Да и вообще, интересно, как с высоты выглядит земля.

Тимофей замечтался, но его вернул на землю грубый бас, прооравший откуда-то снизу:

— Тимотео ди Ратца, вот вы где. Хорошо, что преподобный Симеон посоветовал искать вас на валу. Спускайтесь скорее, вас разыскивает сеньор Эццелино.

Бегом вернувшись в посольский шатер, который он делил с отцом Симеоном, Ратча быстро накинул нарядный кафтан, натянул красные сапоги, и вместе со своим коллегой верхами отправился к походной резиденции веронского властителя.

Проехав вальяжно сотню шагов, послы спешились, отдали мула и лошадь на попечение прислуги, и важно прошествовали в шатер. Альберт — постоянный толмач русичей уже ждал их. Отец Симеон и Ратча еще не настолько выучили итальянский, чтобы обходиться без переводчика. Священник большую часть времени проводил среди греческих лучников, не имевших полкового исповедника, и потому встретивших православного батюшку весьма гостеприимно. Правда, греческим языком отец Симеон владел очень слабо, да и то большей частью подзабыл, но тем выше была его популярность среди вифинских стрелков, ибо, не понимая толком исповеди, грехи он отпускал легко, не назначая строго покаяния. Правда, за два месяца городецкий священник уже наловчился бегло говорить по-гречески, но уважения к нему у никейцев только прибавилось. Отец Симеон хотя и не мог похвастаться особо глубокими познаниями, но зато не вел себя надменно даже с рядовыми воинами и готов был выслушивать их сколь угодно долго, жалея или подбадривая.

Тимофей же часто пропадал среди германских и французских рыцарей, не чураясь и сарацинов, старательно вызнавая иноземные воинские премудрости. Он интересовался всем — каким оружием ратники предпочитают биться конными, а каким пешими, из чего делают луки в разных странах и как далеко они бьют, сколько платят наемникам, и как расставляют войска на поле битвы. Нижненемецкий Ратча и так знал неплохо, а за время пребывания под стенами Брешии освоил и верхненемецкий, заодно выучив основы французского, ибо франки считались наиболее воинственной нацией Европы.

Эццелино да Романо, владетельный князь Вероны и верный сподвижник Фридриха, к важным делам, особенно порученным императором, подходил со всем старанием, и даже во время войны внимательно следил за возней французов вокруг Тернового венца, сообщая все новости посланникам великого князя. Приказав всем слугам, кроме переводчика, удалиться, Эццелино жестом предложил гостям вино и фрукты, и сразу, без околичностей, заговорил о деле:

— У меня вести касательно терн... э... драгоценного залога. Насколько удалось выяснить, венецианский купец Николо Кирино, у которого хранится сей, хм, предмет, дал согласие на выплату долга гарантийным письмом французского короля. Французские посланники, в свою очередь, исследовали ларец и изучали печати венецианского дожа и константинопольских сеньоров, подтверждающих подлинность святыни. В итоге, стороны пришли к согласию и готовы провернуть сделку. Но дело это небыстрое. Реликвия находится в Венеции, Людовик сидит в Париже, константинопольский император странствует по дальним странам, а в Константинополе правит его регент Ансо де Кайо. А посланцы Балдуина должны метаться туда-сюда по всей Европе, чтобы согласовать все условия. Да еще Балдуин выразил свое недовольство регентом, и намерен его заменить.

— Это потому что Ансо де Кайо продешевил с продажей? — хмыкнул Ратча. — Может воин он и прославленный, но торговаться франк совершенно не способен. А наместник должен уметь считать серебро.

— Верно, — охотно согласился Эццелино, — управлять городом означает тщательно подсчитывать прибыток, а такой ценный товар, как венец, можно сбыть вдесятеро дороже. Говорят, император Балдуин был вне себя от злости. Если регент срочно не придумает, как достать побольше денег, то его действительно заменят. Хотя, я его мотивы понимаю. Одно дело быстро столковаться с купцами ближайшего крупного торгового города, и совсем другое затевать сложную сделку, когда заинтересованные лица раскиданы по всей Европе. Для ее реализации может уйти целый год. — Да Романо задумчиво запустил пятерню в свою роскошную бороду, которой позавидовал бы любой боярин, и раздраженно буркнул. — Как же все-таки будет проще обмениваться вестями, когда мы научимся отправлять почтовых голубей. Как это замечательно — всего один день, и весть из Никеи окажется уже в Вероне.

— От Никеи до Вероны чуть ли не тысяча миль, — наставительно напомнил отец Симеон, — а вещий Гавша говорил, что первый год почтовых голубей дальше, чем на двести миль пускать нельзя.

— Да помню я, — недовольно скривился Эццелино. — Просто помечталось немного.

— Но если ваш император такой знаток ловчих птиц, как про него рассказывают, — вспомнил Ратча, — то он и голубей сможет быстро выдрессировать. И тогда, если крестоносное воинство пересечет границу Германии, греческий василевс будет знать об этом уже на следующий день.

Разговор перешел на тему быстрых способов коммуникаций, и русские послы с веронским князем попробовали посчитать, сколько молодых голубей понадобится для организации эстафеты от Греции до Италии. А со временем, глядишь, голубиная почта сможет доставлять весточки и по всей Европе. Но тут, конечно, потребуется внедрить современные методы защиты информации, чтобы записку с посланием не могли прочесть чужие люди. Гавша обещал в будущем разработать простые, но в то же время надежные способы шифрования текста, а пока предлагал использовать кодовые таблицы для основных событий. Например, "угрожает напасть" — 1, "объявил войну" — 2, "предлагает вести переговоры" — 3, "заключил мир" — 4. Страны также шифруются условными буквами. И тогда запись, скажем, "Г3" будет означать, что Генуя предлагает вести переговоры, а код "Г1В" расшифровывается, как "Генуя готова объявить войну Венеции". И, конечно, таблицы должны регулярно меняться. Или по утвержденному заранее графику, или же в начале письма просто будет проставляться номер страницы шифроблокнота, по которому следует раскодировать сообщение.

Люди во все времена любили все таинственное, а еще больше тайны любили правители, которым действительно было что скрывать, так что на эту тему да Романо мог бы рассуждать еще долго. Однако разговор был прерван слугами князя, доложившими, что его срочно хочет видеть паж, посланный Фридрихом:

— Император сзывает придворный совет, — сразу с порога шатра провозгласил парнишка, а затем повторил тоже самое на ломанном итальянском, на случай, если адресат плохо знает немецкий язык. — Немедленно! Да, и городецких сеньоров, как я слышал, тоже зовут.

Эццелино поднял брови, взглядом спрашивая, что случилось, и гонец охотно пояснил причину такой спешки:

— Из Брешии прибыл епископ Гуал. Верно, будет вести переговоры о сдаче города.

Пока Эццелино собирался, Тимофей, Альберт и отец Симеон взгромоздились на своих верховых животных и потрусили в сторону имперской ставки. Было очень кстати, что этикет вынуждает их передвигаться верхом даже на маленькие расстояния. Резиденции веронского сеньора и германского императора располагались на сухих пригорках, но между этими холмиками после дождей осталась огромная лужа, заполненная черной грязью. После преодоления грязного водного препятствия пешком парадное платье послов неминуемо пришло бы в негодность, а подобный урон чести совершенно недопустим.