— Теперь они вернутся на четвёртый день на рассвете, с уловом, — объяснила Петра. — Всё это время на шестах будут гореть огни. В древности, ещё на Тастре, считалось, что если лампа гаснет, лодка уже не вернётся домой.
— Ну, не красиво, ли, Сенатор? — спросила Злата.
— Божественно. Могу себе представить церемонию встречи...
— И ошибётесь, — улыбнулась Петра. — Радоваться возвращению и богатому улову полагается в тишине. Потом, вечером, когда улов разобран, семьи готовят рыбакам пир. Вот тогда музыканты играют снова. А до этого времени — только рассветные трубы, чтобы ушедшие на лов знали, что в посёлке всё в порядке. Но это не музыка, просто сигнал, вблизи он звучит совсем не так мелодично.
— Спасибо за разъяснения.
— На самом деле, мне самой в этой традиции кое-что непонятно. Возвращаться утром, чтобы за день переработать улов, логично. Но для чего уходить именно в ночь, а не так же утром?
— Всё просто. Ветер. На закате он дует с берега, на восходе — с моря, такова физика воздушных потоков. Древние рыбаки сефи, наверняка, использовали паруса, как и наши предки, и шли по ветру. У нас, правда, ещё учитывали прилив и отлив, но здесь крупной луны нет, нет и приливов.
— Теперь понятно. У Тастры и Темиса, кстати, тоже нет больших спутников.
— Значит, вашим мореходам было проще.
— Какие дальнейшие указания, Сенатор? — Злата выжидательно посмотрела на меня.
— Летим в гостиницу. День был долгий, а завтра будет ещё дольше.
Уже в гостиничном люксе, нежась на огромной кровати, я поинтересовался у Осоки:
— Скажи-ка... Тебе сложно общаться со Златой из-за её диалекта?
— Немножко. В диалекте я, в принципе, разобралась, но здесь слова после предлогов не склоняют, а у меня они сами склоняются. Как с тобой привыкла.
— Ну, и говори, как удобно тебе, в чём проблема? Я же говорю, и меня понимают.
— Да-а, ты сенатор, а нас мастера учили, что такое может быть расценено как неуважение к хозяевам.
— Пока ты со мной, можешь наплевать на это правило.
— Ур-ра-а! Обожаю плевать на правила, особенно когда есть разрешение старших!
На следующее утро первое, что я услышал — сигнал вызова. Звонил губернатор с вопросом, какие объекты Сенатор желает осмотреть на планете. Я объяснил, что сенатору не нужны экскурсии, что я сама спокойно пройдусь по городу, пообедаю, а затем начну разбираться в нашей основной проблеме, зачем, собственно, и прилетела. Глава администрации вежливо кивнул и попрощался, мне показалось, что он испытал огромное облегчения. Кто её знает, эту сенаторшу, что она ещё может увидеть и за что сделать выволочку. В общем, утро я провёл просто чудесно: мы с Осокой позавтракали в ресторане гостиницы тем, что выбрали тут же, не планируя меню за неделю вперёд, а потом от души прошлись по столице в режиме "куда глаза глядят". Несколько раз мне пришлось настойчиво напоминать себе не превращать прогулку в свидание. Не хватало ещё, чтобы повторилась ситуация с Рийо Чучи. Мне до сих пор было немного неловко, что я, технически женщина, встречаюсь с этой замечательной девушкой и не могу хотя бы объяснить ей свою ситуацию. Осока-то вообще несовершеннолетняя! Пока ещё...
Предупреждать кого-то о том, что на концерт прибудет Сенатор Галактической Республики, я запретил категорически. Местные власти указание выполнили неукоснительно. Однако, и подстраховаться не преминули. Подходя к культурному учреждению, где должен был начаться концерт, Петра заметила, что полицейских вокруг много, как никогда.
— Поганец раззолоченный, — пробормотал я.
— Начальник полиции? — уточнила Осока.
— Да. Демонстрирует бурную деятельность, надеется, что оценю. А по-хорошему, его фараоны только излишне нервируют публику, толку от них мало.
Кто был на рок-концерте или хотя бы видел по телевизору, может себе представить, что это такое. Большой зал, никаких сидений, публика слушает стоя, все стремятся пробраться поближе к сцене, из-за чего плотность зрителей вблизи неё сильно возрастает. Нам, слабым девушкам, ни за что бы не пробиться, не будь с нами джедайки, пусть даже не очень опытной. Осока, слегка расставив руки, просто разводила толпу в стороны, пока мы не оказались у самой сценической рампы, рядом с осветительными приборами и боковой лестницей. Трудно сказать с уверенностью, но, по-моему, она и во время концерта продолжала отслеживать окружающих, чтобы слишком не напирали. Поэтому слушать нам посчастливилось во вполне комфортных условиях.
Музыка у сефи звучала не слишком жёстко и не "тяжело", в целом, мне их ритмы нравились всё больше, чудилось в них нечто такое, латиноамериканское, что ли. Название группы я запомнил и мог узнать, если услышу снова, но воспроизвести — нет. Дело в том, что у сефи в языке есть несколько редуцированных звуков, вроде английского "-ur" или исчезнувшего старославянского, обозначавшегося в древности буквой "ъ". Как записать их аурбешем или кириллицей, я понятия не имел, на афишах надпись шла местными рунами. Ребята использовали микрофоны и усилители, однако, электронных инструментов у них не было. Отсутствовали и гитары — пардон, кветарры — непременная принадлежность рок-групп остальных видов Большой Четвёрки — людей, забраков и твилеков. Большинство композиций являлись именно мелодиями, без слов, а условные вокалисты, коих было двое, парень и девушка, больше играли на своих инструментах, чем пели. Публика шумно выражала восторг и обожание, чем немного мешала слушать, но, в целом, удовольствие я получил.
— Падме, — потеребила меня за локоть Осока, когда публика начала расходиться. — Я отлучусь ненадолго?
— Далеко?
— Поднимусь к исполнителям, попрошу записи, может потом пригодиться для анализа.
— Думаешь, тебе так просто отдадут? Альбомами обычно торгуют за деньги.
— Джедаю — и не отдадут? — фыркнула она. Я погрозил пальцем:
— Юный падаван, а ты в курсе, что гордыня — путь к Тёмной Стороне Силы?
— Ой, да разве это гордыня? Так, завышенная самооценка.
— Ну, ладно. Ладно. Иди. Мы пока пройдёмся. Где будет следующий концерт, Петра?
— Клуб вот в той стороне. Неторопливым шагом минут двадцать стандартных.
— В таком случае, идём пешком. А ты догоняй.
Юная джедайка догнала нас меньше чем через пять минут. Гордо продемонстрировала кристалл памяти:
— Здесь только треки, не видео, зато все пять выпущенных альбомов и не вошедшее. И денег не попросили.
— Умница, джедай, — улыбнулся я.
Второй концерт привёл меня в замешательство. Рок-музыка второго музыкального течения ничем принципиально не отличалась от первого. Как и говорила Злата — одни и те же инструменты, манера исполнения, музыкальный размер... Я мог понять противоречия между поклонниками ритм-блюза и тяжёлого металла, диско и бардовской песни, но когда композиции настолько похожи, что их вполне можно исполнять одним и тем же составом, и не различишь, какая мелодия откуда пришла...
— М-да, задачка, — покачал я головой.
— Понимаете теперь? — страдальчески сдвинула брови Злата.
— Теперь да. Что ж, будем думать. Осока, у тебя никаких мыслей?
Тогрута сделала неопределённый жест рукой:
— Что-то очень-очень слабое и неуловимое. Пойду, возьму тоже их записи и послушаю ещё в гостинице.
Чтобы не мешать мне, Осока плотно закрыла дверь моей спальни, сама же осталась в смежной комнате, служившей гостиной. Там мы поставили музыкальный центр, одолженный Петрой, агрегат был размером с земные высококачественные "комбайны", с той разницей, что основной блок, расположенный между колонками, имел гораздо меньший размер, отчего форма агрегата напоминала перевёрнутую букву "П".
Утром, поднявшись с кровати, я нашёл Осоку в санузле, девушка умывалась.
— Доброе утро, — сказал я.
— Надеюсь, что доброе, — она выпрямилась, поворачиваясь, и я увидел под её глазами характерные "синяки", проступившие через красновато-смуглую кожу.
— Ты, что, всю ночь слушала?? — вскричал я.
— Ага, почти. И, знаешь, они, всё-таки, немножко отличаются, эти направления. Где-то на самом краешке слуха. Не могу объяснить лучше. Как любят говорить наши мастера, "твоё восприятие несовершенно, юный падаван".
— Да-да, Анакин тоже упоминал... — я осёкся. — Погоди-ка. В твоём случае это может быть верно не только в плане Силы. Твои монтралы, они ещё недоразвиты. А высокие частоты вы слышите с помощью них.
— Точно. Взрослая тогрута услышала бы больше, чем я. Ты считаешь, дело в звуках, которые человеку не слышны, а только сефи и моему народу?
— Почему нет? У вас приёмниками звука служат монтралы, у них иное строение ушей. По-хорошему, надо посмотреть данные по биологии видов, но я почти уверена, каков будет результат.
— А почему же тогда анализ записей ничего не показал? Местные его делали.
— Вспомни дословно, как сказала Злата. "Мы записывали и анализировали..." Ключевое слово "мы". Аппаратура, рассчитанная только на людей, может резать верхние частоты. Из банальной экономии. Чем выше частота дискретизации, тем больше получается объём файла.
— Сейчас у нас есть записи самих сефи. Давай посмотрим их.
— Давай. Где в городе может быть анализатор частот? У криминалистов? В университете?
— Будьте проще, Сенатор, — засмеялась Осока. — На студии звукозаписи.
Я позвонил Петре. Она объяснила, что у сефи звукозаписывающих студий в нашем понимании не существует. Музыкальные дорожки каждая группа пишет сама и ни при каких условиях не подвергает серьёзному редактированию, это не принято. Не получилось — переписывают со следующего исполнения. У них даже существует в языке оборот, буквально что-то вроде "жонглировать звуками", что в переводе обозначает "хитрить", "лукавить" и носит негативный оттенок. К счастью, у людей студия с необходимой аппаратурой нашлась, хотя пришлось основательно поискать. Предположение, что наша, человеческая звукотехника режет ультразвуки, подтвердилось, у большинства местных звукорежиссёров именно такое оборудование и стояло. Два часа спустя мы с Осокой сидели возле режиссёрского пульта, и один из лучших столичных "глухарей", кучерявый Сэм Завад выводил на огромный экран увеличенную частотную диаграмму одной из композиций. Сэм не спешил, он прокрутил мелодию полностью, затем взял случайным образом ещё одну. И ещё.
— Да, имеются постоянно возникающие высокочастотные гармоники, вот в этой области и вот в этой, — подтвердил он, помечая синими полосками диапазоны. — Теперь давайте другую.
Прошло ещё двадцать минут. Теперь на экране светились четыре помеченные области, синие и зелёные.
— Скажите, Сэм, а нельзя ли сделать сдвиг частот, чтобы эти пачки звуков дублировалась сюда и сюда? А в тех композициях — наоборот? — спросил я.
— Технически можно, но сефи услышат подделку, у них слух, как у эндорской совы... извини, Питти.
— Я на тебя ещё со школы не обижаюсь, — отозвалась Петра. — Ибо бесполезно.
— Вот-вот.
— А зачем сдвигать? — поинтересовалась Осока.
— Хочу сделать мелодию, где были бы бау-частоты обоих течений, — объяснил я. — Вдруг она примирит недругов?
— Бау-частоты, говорите? — сощурился Сэм. — А вдруг дело с точностью до наоборот, и частоты "не-бау"? Сефи с одними особенностями слуха неприятны те, с другими — эти. Примерно как у женщин-твилеков.
— Специально добавлять в мелодию звуки, неприятные для других, как-то нелогично, нет?
— Как вариант, правы вы оба, одновременно, — заметила Осока. — Для кого-то "бау" в синих зонах и "не-бау" в зелёных, для кого-то наоборот.
— Веское слово джедая, — усмехнулся Сэм. — Вполне себе версия.
— Не проведём эксперимент — не узнаем, — сказал я.
— Существующую мелодию брать нельзя в любом случае, — произнёс звукорежиссёр. — У противной стороны будет предубеждение. Есть вариант сочинить что-то новое. Позвать нашу джизз-банду... Вот эти гармоники, скорее всего, от флейт и струнных.
— И это проблема, — вставила Петра.
— Ничего подобного. Эйри и Гезал у нас кто? Флейтисты. Заманить их к тебе, напоить, по пьяни могут и согласиться. Особенно если ты их на "слабо?" подцепишь.
— Ох, не знаю. Эйри и Гезал — наши школьные приятели, сефи, — пояснила Петра для нас с Осокой. — Они потом стали играть в разных течениях, дружить не дружат, но общаются.
— Петра, надеюсь, ты понимаешь, что у нас есть реальный шанс покончить с музыкальными разборками среди сефи? — спросил я.
— Да. Поэтому я согласна, хоть уверенности, что сработает, у меня нет.
— Делаем. А что выйдет, посмотрим.
Первая фаза спецоперации прошла довольно неплохо. Петра организовала небольшую вечеринку среди старых друзей, Сэм завалился к ней в гости вместе с джазовым... пардон, джиззовым коллективом из шести человек. Пить с ними пришлось и мне, и приглашённой сюда же Злате. Присутствие нас двух повысило статус мероприятия почти до небес: сенатор Республики и целый заместитель министра правительства Корсина не каждый раз заглядывают на огонёк! Небольшая заминка случилась с мелодией. Захмелевшие джазисты пару раз начинали импровизацию, однако, у них не получалось. Сефи цокали языками и говорили "слишком похоже на эту", "напоминает такой-то альбом".
— Давайте что-то вообще не местное? — предложил я.
— Например? — лидер джизз-банды Теуд, тоже полукровка, с надеждой поглядел на меня.
— Ну, скажем, что-то вроде этого...
Ла-ла-ла-ла ла-ла-ла ла-ла
Ла-ла-ла-ла ла-ла-ла ла-ла...
Мысленно я попросил прощения у группы "Беллини" и очень надеялся, что голосом Падме передал мелодию знаменитой самбы не слишком фальшиво.
— Нормально! — вскричал Теуд. — Ну-ка, чуваки, лабаем! Хлоде, а ты не сиди, как невеста на смотринах! Зарисуй, ты же училась в музыкалке!
— Где зарисовать?
— Да хоть вот тут, места до фига.
Откуда ни возьмись, появился маркер, и девушка-сефи прямо на стене принялась наносить ряды значков местной нотной записи.
— Шикарно! — захлопала в ладоши Петра, когда музыканты дважды сыграли только что сочинённый куплет начисто, а Хлоде внесла в запись все исправления. — Добавить бы ещё наши мандолины. Или флейты.
— Было бы убойно, — согласился предупреждённый заранее Теуд. — А у нас тут целых два флейтиста кочумают.
— Так они музыкальные противники, — махнул рукой Сэм. — Вместе играть не захотят.
— Почему это не захотят? — возразила Петра. — Мальчики, давайте, а? Ради прикола?
— Н-но у нас разные флейты, — сказал Эйри.
— Это и интересно, как они будут звучать вместе!
— Да не уговаривай, им слабо?, — поморщился звукорежиссёр.
— Ничего не слабо?, — нахмурилась Петра. — Ребята, между прочим, остались друзьями, несмотря на все музыкальные разногласия.
— Ха. Дружат с тем условием, что о музыке не заговаривают!
— Гезал! Эйри! Докажите этому фанфарону! И сенатор тоже вас просит, да?
