| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Вот такие кучки народу по всему берегу. Впереди — золото надраенное, позади — сермяга драная. А у нас-то... Достали мы с Резаном ребят. Своей строевой и физкультурной. Теперь — "пожинаем плоды".
На правом фланге — бледно-бордовый Лазарь ушами мерцает. Стяг торчит. В один цвет с ушами. Оттуда непрерывное шипение идёт: Резан пытается "перед смертью надышаться". И других... "надышать". Ребятки встали по росту. "Пятки вместе, носки врозь". Строй выровнен и сомкнут. Щиты подняты, шеломы надвинуты. Во второй шеренге нестроевые. А таких как-то... мало у нас. В отличие от большинства других хоругвей. После "замены" с участием ярославских, довооружения всех гожих в Ростове... ох, и цены там были... Но — одел всех. И мы с Суханом — на левом.
Лазарь саблю выдернул, вскинул, салютуя кучке плывущего мимо княжьего корзна. И фальцетом:
— Равняйсь! Смирно! Копья-я... На руку!
"Хоругвь к бою готова!"... Ну, хоть выглядит на таковую похожей.
* * *
Факеншит! Опять нарываюсь... А ведь есть же опыт! Из доблестной СА.
Прибывает как-то инспекция. Из самой Москвы. С проверкой боеготовности нашей славной танковой дивизии. Сплошные папахи. Ну и само собой устраивает смотр.
Построили всех в парке (не в том, где народ гуляет, а в том, где танки живут). Смотрят на готовность господ офицеров. У тех тревожные мешки в ногах. (У танкистов именно тревожные мешки — с тревожным чемоданом в танк как-то хреново забираться. Не влезает чемодан-то. Хоть сзади к бревну самовытаскивателя его привязывай.) Сами офицеры, понятно, в форме для строя — в сапогах и портупеях. Возле каждого мешка вывалено его содержимое — носки, завёрнутые в пакетик с надписью "носки", мыло в бумажке с надписью "мыло" и так далее по списку. Что там, в пакетике с надписью "полотенце" — действительно полотенце или портянки грязные — не важно. Важен — порядок.
Бредёт это папашное стадо вдоль строя и упирается в начальника разведки. Тот стоит мало того, что без тревожного мешка и в "пьяных" брюках — так и из вещей у него только планшет под мышкой. Но зато — какой планшет! Такая папка размером метр на метр!
Нас дальше и смотреть не стали. Зато все остальные полки получили таких пизд... мда... за отсутствие этих самых планшетов!
Князь здесь — самый главный военный начальник, логика у него не сильно отличается от тех папахнутых. И все остальные рати должны будут получить достойных пизд... мда... за отсутствие правильного построения и висящие хоругви.
А потом — в ответку — и Лазарь от пострадавших нахлебается: чтоб не высовывался.
* * *
Проплыли. И флаг им в руки. А мы... Ага, уже визг стоит. Я думал — Резан воинам морды ровнять начнёт, а он им ухи крутит. За нечищенное, за неподшитое, за... за всё "хорошее". Во, и ко мне подступил. Оглядел тяжко — прицепиться не к чему.
— Сабля — точена?
Блин! Сквозь ножны углядел!
— Виноват. Исправляюсь.
У соседей — кто куда, а у нас — вжик-вжик. И я, чисто как недавно Будда мне самому, новикам нашим проповедую: как стачивать "в бритву" режущие кромки... всего имеющегося. По личному опыту из оружейной смоленского князя.
Ностальгия, блин. Как мы там с Еленой Ростиславовной...
Ближе к обеду прибегает княжий отрок:
— Тама! Эта! Боярич! Срочно! Ну! Княжий военный совет! Быстро!
Лазарь сперва подскочил как ошпаренный. Потом на месте покрутился и ко мне:
— Иване, а давай вместе пойдём?
И краснеет ушами. Да понятно всё — ты уже один раз по княжьему зову сбегал.
Делать мне там, конечно, нечего, но... Пойдём "мордой торговать" — может чего и сыщется. Из полезного.
Перебрались на остров. У князя Андрея здоровенный полотняный навес поставлен. Начальство — туда. А начальников — сотни полторы. Хоругвенных бояр с сотню, да прочих — ещё пол-столько.
Суздальская стража за сотню шагов всех тормозит. Сопровождающих... — "ждите отстоя пены". В смысле: "вам сообщат". Ну и фиг с вами.
Лазарь под навес пошёл, а я народ разглядываю.
Муромские тут рядом вдоль берега стоят. Я, честно, чисто для прикола от безделья спросил:
— Эй, братья-славяне. Илью Иваныча не видали?
— Которого?
— Который из села Карачарова.
— Так их тута семеро. У них половина мальцов — ильи, другая половина — иваны. А девки все до одной — марьи. Гы-гы-гы...
Тут поднимается от костра такой... мужичина. Косая сажень в плечах. И во всех других направлениях. И говорит мне. Человеческим голосом:
— Ну.
У меня... вся прикольность сразу пропала. А тут подходят ещё двое. В бородах густых как братья-близнецы. У них косой сажени только в росте нет. И спрашивают:
— Искал цо?
А сзади дёргают чего-то. Оборачиваюсь — малёк стоит. Лет 13-14.
— Тебе Илью Муромца надо? Вот он я, Илья Иваныч с Карачарова. Хочешь спросить чего — спрашивай. А ежели за бездельем обеспокоил — ставь ведро зелена вина.
Хорошо устроились ребята. Сами понимаете: ни один пришлый без вопроса об Илье Муромце мимо муромских не пройдёт. А уж штраф за беспокойство в русских артелях издавна заведён.
— Тю! Таким добрым молодцам — и три ведра поставить не в натяг! Но дело у меня серьёзное. Для скорого боя с супостатами — просто необходимое. Напойте-ка мне, разлюбезные Ильи Муромцы, посвист Соловья-разбойника.
Призадумались добры молодцы. Загрустили они, опечалились. Вопросили они в размышлении:
— А на цо?
— Ну вы, ребята... вовсе не догоняете. Вспоминайте:
"Засвистал-то Соловей да по-соловьему,
Закричал злодей-разбойник по-звериному -
Так все травушки-муравы уплеталися,
Да и лазоревы цветочки осыпалися,
Темны лесушки к земле все приклонилися.
Его добрый конь да богатырский
А он на корни да спотыкается -
А и как старый-то казак да Илья Муромец
Берет плеточку шелковую в белу руку.
А он бил коня да по крутым ребрам.
Говорил-то он Илья таковы слова:
— Ах ты, волчья сыть да и травяной мешок!
Али ты идти не хошь, али нести не можь?
Что ты на корни, собака, спотыкаешься?
Не слыхал ли посвиста соловьего,
Не слыхал ли покрика звериного,
Не видал ли ты ударов богатырскиих?".
— У булгар-то кони, поди, послабее Ильиного Бурушки. Хоть бы вполовину тот свист Соловья-разбойника повторить — у них кони не спотыкаться будут — на сыру-землю попадают. Ну что, богатыри святорусские, насвистите мелодию?
Озаботились богатыри, закручинились. Взговорили они таковы слова:
— Всяких дурней видывали, всяку дурость слышали. А дурней тебя — ещё не было. Вчерась один всё допытывался: чего Илья с тремя дочерьми Соловья, Одихматьего сына исделывал? Но чтоб разбойничий посвист насвистеть, покрик евоный накричать... Да ещё для святого дела, для боя смертного с басурманами...
Муромцы, как оказалось, близко знакомы с медведями. В смысле: "хозяин леса" — каждому по ушам сплясал. Каждый из них выдал собственную оригинальную аранжировку. Разброс... от "Вы жертвою пали" до "Танец с саблями".
Тут малой притащил ведро бражки. За мой счёт, естественно. И мы заговорили за жизнь. За тяжёлую жизнь потомков односельчан великого русского богатыря.
— Он, бл..., пращур, мать его... Прости господи, что худое слово сказал — добрая у него матушка была. Да вот же вырастила на свою голову... и на наши все. Он-то — в Киев ушёл, а мы-то — тута! Какая морда прохожая не заявится — всяк норовит переведаться. Заколебали, Ваня! То насмешки шутят, то глупости спрашивают, то драться лезут. Всякому, вишь ты, лестно хвастаться: Я, де самого Илью Муромца из Карачарова уделал. Ваня, блин! Ни пройти, ни проехать! Как, ить ять, на речке той, на Смородине.
Мужики приняли ещё по одной, всплакнули над своей тяжкой долей и запели. На разные голоса, в разных тональностях, не попадая в ритм, такт и размер, но демонстрируя хорошую память — слова помнили все:
"А у той ли то у Грязи-то у Черноей,
Да у славноей у речки у Смородины,
А и у той ли у березы у покляпыя.
У того креста у Леванидова
Соловей сидит Разбойник Одихмантьев сын.
То как свищет Соловей да по-соловьему,
Как кричит злодей-разбойник по-звериному -
То все травушки-муравы уплетаются.
А лазоревы цветочки осыпаются.
Темны лесушки к земле все приклоняются,
А что есть людей — то все мертвы лежат".
Последняя строчка вернула певцов к моей идее боевого применения оружия массового поражения из арсенала противника их пращура. Идея была воспринята благосклонно. А вот дальше возникли разногласия: половина толковала о том, что надо стариков в селе порасспросить. Другие предлагали сразу пойти в Мордву, набить там морды и вызнать у тамошних петушиных племён про их свист.
Готовность переправиться через реку и приступить к активному сбору этнографического материала, танцев, песен и прибауток — постепенно нарастала в коллективе. По мере усиления ощущения недопития.
Тональность высказываний всё более отдавала былинностью: "Развернись рука, раззудись плечо". И, конечно: "Как махнём слегка — будет улочка. Отмахнёмся мы — переулочек".
Приближающийся апофеоз градостроительства вызывал опасения. Пришлось раскошелиться ещё на два ведра. Карачаровцы и примкнувшие к ним ильи из других муромских селений, занялись увлекательнейшим делом потребления халявы, а я слинял по-английски.
Настроение было хорошее, а тут ещё знакомая физиономия замаячила.
Встретить здесь, за тысячу вёрст от дома, знакомого по Пердуновке... Как к родному! Полный восторг и расслабление!
— Боже мой! Кого я вижу! Маноха! Вот уж не ждал, не гадал! Радость-то какая! Здрав будь палач княжеский!
Маноха аж растерялся. Всё-таки, бурная радость при встрече с личным палачом Бешеного Китайца — явление не типическое. Несколько недоуменно разглядывая меня, он теребил свою густую чёрную бороду лопатой.
— Чего, не признал? Так это ж я — боярич Иван, сын славного сотника храбрых смоленских стрелков Акима Рябины! Да вы ж у нас в Рябиновке на постой останавливались! Там ещё князь Андрей с мачехой своей спорился. Когда ты её арфиста утопил. Потом я ножички кидал, а князь меч свой показывал. Там ещё мы с тобой насчёт грамотки говорили.
К концу монолога мой энтузиазм несколько спал. Можно сказать — умер. Поскольку я, хоть и с запаздыванием, но сообразил, что воспоминание о той грамотке Манохе могут быть весьма неприятны.
Тема, вроде бы, была закрыта. Но... "только мёртвый — не проболтается".
Он узнал меня, вспомнил. Теперь, пропуская бороду сквозь пальцы, соображал: чего со мной следует... сделать. Но начал не с той давней истории, а с особенностей текущего момента:
— И много вас здесь таких?
— К-каких? Рябиновских? Слуга мой да я.
— Смоленских. Сам князь подослал или кто из ближников?
Факеншит! Идиот! Я, конечно.
Я про себя думаю: "ах, какой я уникальный! Ах, какой я единственный, неповторимый, ни на кого не похожий!". А посторонние видят "ещё один из...". Из наброди, из бояр, из смоленских... Член множества. И распространяют своё отношение к данному множеству — и на члена. В смысле — на меня.
"Все мужики — козлы!" — типичный пример объединения членов в множество.
Смоленские с суздальскими не в ладах. Десятилетия княжеских усобиц. "Горячая война" лет шесть как закончилась, но осталась взаимная подозрительность, ожидание гадостей с той стороны, готовность сделать такое же — со своей. Сдерживание, давление, работа с оппозицией... И, прежде всего — шпионаж.
И для защиты, и для нападения нужна информация. А уж оставить без присмотра такое грандиозное мероприятие как Бряхимовский поход... Где ещё оценить реальную боеспособность и мобилизационные возможности? Смоленские соглядатые просто обязаны здесь быть.
Для Манохи я очень подходящий кандидат на эту роль. Типа, смоленские думают: сопляк, боярич — не боярин. Попадётся — взятки-гладки: молодь неразумная. Сынок Акима Рябины, который, типа, в опале. Мне позволительно даже намекнуть:
— Ребята! Я сам обиженный! Мы, молодая Пердуновская оппозиция, все как один, дружными рядами, спим и видим...
И войти к суздальским в доверие.
А что полез прямо к Манохе... Так княжеский палач — очень для сопредельной разведки интересный объект разработки. А что так вот прямо — так наглый недоросль. Да ещё и выпивши.
Вот если взять этого петушка, кукарекнувшего не подумавши, в застенок да расспросить... В войске и другие лазутчики быть должны...
Осознав собственную ошибку, я несколько задёргался. И попытался исправить совершённую глупость ещё большей: совершением благодеяния в форме предсказания.
Я ж прогрессор! Мне ж их будущее — далёкое прошлое! Да я всю их судьбу по учебнику истории знаю! Сща как предскажу!
— Никто не подсылал! Я сам пришёл! Кстати, ты ж к князь Андрею вхож? Ты бы предупредил государя, чтобы он сына своего, Изяслава Андреевича, в бой не пускал.
— С чего это?
— Ну... Сердце вещует. Вроде бы, будет княжич ранен. Мнится мне — стрелой или копьём.
— Ваши в спину ударят или из наших воров кто осмелится?
Мать моя женщина! Да что ж я сегодня одну глупость за другой леплю?!
Ведь понятно же: человек, который может такие вещи предвидеть — в деле. Член ОПГ, близкий к руководству. Или — член ДРГ. Вражеский агент, обладающий частичной информацией о готовящейся диверсии в форме покушения на убийство члена правящего дома. А вовсе не чудак-отличник по истории очень средних веков в высшей мере средней школе.
Взять да припечь. Огоньком по пяткам. Глядишь, что и интересное выплывет.
— Нет, что ты! Там же басурманы будут! В бою княжича ранят. Блазнится мне...
Тут из-под полога, где происходил воинский совет, густо повалил народ. Я старательно честными глазами "ел" Маноху, когда меня вдруг крутануло, и ко мне на шею кинулся восторженный Лазарь.
— Ваня! Спасибо тебе! Я всё как ты сказывал — князь Андрею выложил! Они там все... хаять меня. Дурень, де, молоко, де, не обсохло, едва из-под мамкиного подола, де, а уже войско вести...! А князь говорит: умно сказано, зерно есть, голова светлая. Только, говорит, мозгов добавить надобно.
Лазарь в восторге закружил меня на месте.
— Ваня! Князь! Сам! "Голова светлая"! Это ж ни кто-нибудь! Это ж сам Боголюбский! Пойдём, Ваня, нашим сказать надо, порадовать!
И он потянул меня к перевозу. Я извиняюще развёл руками и осторожненько, на каждом шагу ожидая Манохиного оклика:
— Стоять! Имать!
потопал за возбуждённым Лазарем.
В нашем лагере рассказ о военном совете был повторён раз двадцать. Каждый раз обрастая всё новыми подробностями. Подходили слушатели из других хоругвей, и Лазарь снова и снова пересказывал "в лицах".
Как многочисленное собрание "вятших" провело молебен перед чудотворной иконой:
— Она такая... чудотворная! Я даже расплакался!
Как начали спрашивать мнения, по обычаю начиная с младших:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
