Мы находились в небольшой комнате — я мог разглядеть деревянный стол, лампу, Джиллиана, внимательно смотрящего внутрь саквояжа, и волшебницу — Амару? — стоящую рядом. Остальных Рийшен оставил за дверью, да и эта парочка, вероятнее всего, заявилась без спроса.
Чтобы сформировать осмысленное предложение, потребовались невероятные усилия.
— Вы хоть знаете, что я делал у водохранилища? Вы активировали смертельное заклятие, которое Алин спрятал под водой, чтобы отравить воду и половин... половину страны, — я попытался проглотить вязкий ком в горле, пытаясь совладать с голосом, и ровно закончил: — И утопили карты, где я отмечал его локализацию.
Начинать надо с понятных обеим сторонам вещей.
Нет, можно и с насилия. Оно тоже понятно. От скользящего удара лопнула губа, но зубы остались целы, что приятно.
Одно и тоже. Как я устал.
— Светлые совершенно не знают, что такое правила поведения, — Рийшен безмятежно посмотрел на костяшки пальцев, и заключил: — Мозгов и памяти у них как у рыбы.
Эмпатическая связь между мной и Матиасом болезненно дрожала. Ему было больно и плохо, мне тоже, и мы удивительно вошли в синхрон. Я обращался к своей искре, вкачивая в связь столько силы, сколько мог, передавая все без остатка. Боевые маги сталкивались с заарнами, знают, как их обезвредить; но они не учитывают, что Матиас — светлый маг. Если он восстановится быстрее, чем это обычно делают заарны, то сумеет вырваться. Сумеет вырваться — сумеет напасть, сумеет напасть — сумеет убить, восстановит силы. На то, что он вытащит меня, я не рассчитывал — будет достаточно, если иномирец сбежит и позовет на помощь. А еще у него есть подчиняющий сознание кулон. Если Матиас придет в себя, он сможет составить приказ.
Как и всегда, кровь была неприятной на вкус, и я просто выплюнул ее на пол, и сообщил Джиллиану:
— А Олвиш за вас поручился. Вы его подставили.
— Олвишу давно пора выбрать, на чьей он стороне, — ответила вместо товарища Амара. Волшебница походила на тень с горящими глазами; не в том смысле, что она выглядела грозно, а в том, что Амара и Джиллиан, похоже, голодали и не особенно следили за собой — рана на лице Джиллиана казалась воспаленной. Насколько я знал, такое равнодушие было признаком серьезного магического истощения.
Я не видел участников злосчастного дорожного нападения с самого суда. Но, если вспомнить, они и на суде выглядели крайне бледно, и учитывая, какое задание им дали потом...
— Вас было шестеро. Где остальные ваши товарищи, Джиллиан? Они подъедут позднее?
— Как будто не по твоему приказу Нэттэйдж лишил нас любой помощи! — глаза Амары казались горящими, потому что блестели и слезились от воспаления. Я уже не был уверен, что это не болезнь — наказанные имели дело с искажением и заарнскими тварями.
— Свет. Нэттэйдж, — я похолодел, осознав, что означали ее слова. Остальные мертвы. Лишил помощи — боевой поддержки, защиты против искажения, необходимых вещей? Тогда, после суда, Нэттэйдж выразился вполне прямо. Он собирался убрать всех. — Я виноват. Я должен был проследить, как проходит наказание.
Но не проследил. Почему они не обратились за помощью к Олвишу, ко мне, к Шеннейру, кому угодно?
А была ли у них такая возможность?
— Ньенский выродок тебя обманул? — казалось, Амара хочет рассмеяться, но не может. — Не притворяйся, что не рад. Светлые всегда хотели нашей крови.
И я не мог сказать, что это ложь. Разум говорил, что ненавидеть темных неверно, но сердцем я прекрасно понимал сородичей.
— Мне жаль.
Джиллиан взрезал рукав моей куртки, нахмурился, словно заметив что-то странное, распорол швы дальше, открывая локоть и ряд шрамов. Я до сих пор считал, что они достаточно аккуратны.
Ш-е-н-н-е-й-р.
— Темный магистр подписывает свою собственность? — Амара приблизилась, жадно наблюдая за происходящим; но изумление сделало ее почти человечной.
— Да этот светлый наверняка сам нарвался, — гмыкнул Рийшен. Новость здорово приподняла ему настроение. — Светлые, они довольно... бестолковые.
Даже среди наших не ходило слухов, что Шеннейр клеймит сторонников, а мы все же светлые, мы должны верить, что враг ужасен. Откуда у приближенных Шеннейра такие фантазии?
Над ладонью Джиллиана заклубился рой искр, сложившийся в контур рыбы. Для человека, видевшего латунную рыбку Шеннейра всего лишь раз и мельком, Джиллиан запомнил ее даже слишком хорошо.
Темный маг подождал, пока рисунок окончательно сформируется у него на ладони и схватил меня за предплечье.
...Тяжелее всего оказалось не закричать. В этом не было никакого смысла; но молчать — это все, что я сейчас мог.
Печать словно прожгла руку до кости. Они оставят мой труп с клеймом в подарок. Весьма мило.
Сознание поплыло. Я плохо понимал, где нахожусь, что происходит — потом в лицо плеснули холодной водой и с силой ударили по щеке.
— Светленький, мы с тобой еще не закончили, — Рийшен кратко улыбнулся и отодвинулся. Амара практически нависала над его плечом, и мне вновь почудился окутывающий ее ореол жара.
— Как Шеннейр посмел возвысить светлого?! Поставить рядом с собой? После всего, что сотворили эти твари? После всех погибших наших?
Темным не нужны были ответы, не нужна была выгода. Их самоконтроля едва хватало, чтобы не забить меня до смерти. Без причин — или причинам было двенадцать лет, которые никому не помогли забыть. Я бы мог спросить "за что", но бессмысленно спрашивать то, на что не получишь ответ.
— Слабые должны умереть. Раз они умерли, то они оказались слабее. Разве достойны жизни темные, которые проигрывают светлым? — я слизнул с губ капли воды, досадуя, что их так мало. — Я оказался слабее, и потому я здесь. Разве это не логично?
Почему-то ей не показалось это логичным. Как же темные не любили, когда их правила использовали против них.
— Что-то в этом есть. А ты не настолько глуп для светлого, раз считаешь, что это справедливо, — Рийшен спокойно смотрел с высоты, и мне представилось, как он с таким же лицом мог ловить пауков и отрывать им лапки. Хотя отрывать лапки людям куда забавнее, чем паукам.
Кашель раздирал легкие. Чтобы говорить, приходилось дышать часто и неглубоко:
— Вам не приходило в голову, Рийшен... что вы ломаете планы своего магистра?
— У темного магистра не должно быть слабостей, — с холодным ожесточением ответил он. — Но благородство Шеннейра играет против него.
Благородство Шеннейра.
Благородство.
Шеннейр.
Я завороженно уставился на собеседника. Прошу, возьмите меня с собой, в вашу страну с благородным Шеннейром. Могу даже побыть за коварного светлого.
— Кто-то должен взять на себя ответственность и избавить его от обузы, — убежденно добавил боевой маг. — Он поймет, что поступал неправильно.
За всю свою жизнь Шеннейр ни разу не признал, что был неправ. Они настолько в него верят?
Ах да, он же согласился, что меня следовало пытать лучше. Как я мог забыть.
— Я все-таки вытащил его из камеры, — тихо напомнил я.
— Спасти кровного врага. Как это по-светлому! — страдальческий стон вышел у Рийшена вполне искренне. — Моему магистру следовало воспользоваться чужой глупостью, а не...
Для прочистки мозгов Рийшену стоило сделать всего одну вещь. Прийти к Шеннейру и указать, что темному магистру следует делать, а что нет.
— Вы в самом деле считаете, что темный магистр Шеннейр помогает мне из симпатии? — недоверчиво уточнил я. — Шеннейр? Вы откуда взялись? Вы темные вообще?! Ему это нравится! Ему нравится, что я, его враг, вынужден его спасти! Вынужден ему подчиняться и каждый миг помнить, что этот человек убил правителя моей гильдии, моих сородичей, мою семью! Это развлечение, это просто развлечение...
— Вот теперь ты говоришь здравые вещи, рыбка, — хрипло откликнулась Амара. — Эй, Рийшен, не похоже, чтобы Шеннейр особенно его ценил. Мог бы оставить на страже хотя бы Эршенгаля. Даже Эршенгаль волнуется об этом светлом больше...
— Эршен выполняет волю магистра. Не думай, что ему приятно возиться со светлым, — брезгливо отрезал Рийшен.
Они теперь и Эршена от меня спасают. Ну дошли. Я склонил голову к плечу и с любопытством предположил:
— Или вы злитесь, что выбрали не вас, Рийшен? Что Шеннейр больше не расположен к людям, которые настолько его подвели? О, это действительно так. Но внимания темного магистра необходимо быть... как же это звучит... достойным? Понимаете, это значит приносить пользу, а не вставлять палки в колеса.
Лицо его исказилось. Интересно, избивать связанных — это для темных в принципе нормально или только в случае светлых?
Я ничуть не сомневался, что Рийшен предан Шеннейру и никогда не посмеет выступить против. Даже высказать свое недовольство открыто. Злость, обиду и желание отомстить он мог сорвать только на чужой игровой фишке. Хотя мы все лишь фишки для темного магистра, и Шеннейру плевать на всех одинаково; не знаю, насколько это понимал Рийшен, но он понимал достаточно, чтобы чувствовать свою беспомощность.
— Светлые слишком глупы, чтобы вовремя замолчать.
Да, все так.
— Расположение Шеннейра — небольшая милость! — Амара зашлась лающим смехом. — Шеннейр известно жесток. И на что ты надеялся, его освобождая, рыбка? Ры-ы-ыбка...
А вы лапушки.
— С каких пор сильная рука стала пороком? — огрызнулся Рийшен. — Но что ждать от алиновских сторонников? Вы стали мягкотелыми. Отвратительно.
— Алин не был кровавым чудовищем!
Я следил за темными с восторгом. Да, пожалуйста, поссорьтесь и убейте друг друга. Разве я зря сказал столько слов, разве зря применял эмпатию, вызывая ваш гнев?
Джиллиан протиснулся между спорщиками и залепил мне рот липкой лентой.
Никогда бы не подумал, что лишение голоса настолько прибавляет мозгов. Камерная война за истинную темность угасла сама собой; узнать итог дискуссии "темный магистр Шеннейр: монстр или великодушный человек высоких нравственных качеств" мне так и не довелось. Темные разом отвернулись друг от друга и так же разом посмотрели на меня.
— Это мы и проверим. Если магистру все равно — тем лучше, — после коротких раздумий решил Рийшен. — О развлечении он долго помнить не будет и не станет слишком переживать о нашей небольшой посылке...
Как же уныло быть темным магистром. Шеннейр просто хотел жить весело.
Джиллиан протянул руку, стискивая моё плечо, достал тонкий скальпель. Когда он провел первую линию, рядом с рисунком, я понял, какова была цель. Мое тело с меткой Шеннейр может и не найти — может, меня вообще планируют сжечь. Нет, ткнуть темного магистра в его ошибку следовало более наглядно. Метку ему пришлют с куском моей кожи.
Лезвие неглубоко вгрызалось в тело. Как же хорошо, что у меня заклеен рот. Хотя гордость уже не имеет ни малейшего смысла, ни в чем нет ни малейшего смысла... Я не люблю страдания. Это слабость, конечно. Ничего не могу с этим поделать.
В последний момент я все же зажмурился. Когда Джиллиан завершил последний разрез и рванул полоску кожи, открывая мясо. Казалось, что через туман я видел, как он разворачивает окровавленный лоскут и разглядывает рисунок. Но я не мог этого видеть.
"Ты имеешь право на злость", — говорили мне тени.
Я не чувствую ничего.
"Ты имеешь право чувствовать боль".
Нет.
Очнулся я в темноте.
Наверное, это меня бросили в подвал — наверху слышались шорохи и звук шагов. Сесть и прислониться к стене удалось с трудом: веревки впивались в тело, пальцев я не чувствовал вообще, и лучше бы не чувствовал все остальное. Левое плечо дергало от боли — так, что порой это становилось центром мира. Судя по ощущениям, на освежеванный участок все же наложили повязку, пусть не слишком аккуратно. Но я не умер от потери крови и от болевого шока, и не загнусь от сепсиса. Меня убьют, и скорее рано, чем поздно.
Вокруг, царапая эмпатическое поле, горела ограничивающая печать. Я ее не видел, но ощущал вполне отчетливо. В клетке, в ошейнике, словно дикий зверь. Я бы хотел умереть; это было единственной по-настоящему хорошей вещью, что я мог бы сделать для всех, и самой верной, если я собирался запустить маховик возмездия. Нет, Свет и Тьма ни при чем — нельзя же все подряд валить на вещи, которых не существует. Гибель еще одного светлого магистра продлит войну между светлыми и темными на ближайшую вечность. И это последнее, чего я желал. Смешно.
Ужасно хотелось пить. На помощь извне надеяться не стоит. Большое искушение вообразить, что меня обязательно спасут — но все равно придется выкручиваться самому.
...вот бы глоток воды...
Бессмысленно рассчитывать на помощь. Как и всегда.
Люк в потолке открылся. Светлый магистр не имеет права бояться, но мне все равно стало страшно.
Джиллиан и Рийшен шли вместе, и парочкой они ходили точно не от большой дружбы и доверия. Полукровка сразу двинулся ко мне, нагло поправ ограничивающую печать; Рийшен боком прислонился к лестнице, помешивая что-то ложкой в стакане. Я сразу представил, что там чай с сахаром, потому что последнее, что мог притащить в темницу боевой темный маг, это чай с сахаром, да все равно, если бы там была вода...
Джиллиан наклонился ко мне, пощелкав пальцами перед лицом, и, не дождавшись реакции, сдавил раненую руку.
Что ж. Он умел привлекать внимание.
Ложечка звякала, ударяясь о край стакана. Удовлетворившись тем, что теперь я сконцентрировался на нем, Джиллиан содрал липкую ленту и поднес к моим губам фляжку. Ошеломительная радость оказалась сильнее недоверия, и свою ошибку я понял только ощутив на языке знакомый вязкий привкус.
Джиллиан не отступился, пока не влил в меня несколько глотков. Слабо разведенный наркотик как обычно был мерзок и только усиливал жажду. Он был разработан для загорцев — так говорили — он путал сознание и при большой концентрации лишал воли. Пока концентрация небольшая. Наверное, потому что я светлый ученик, а светлому ученику достаточно. Почему мне привычно все это.
Звяк-звяк. Звяк-звяк.
Ненавижу.
Джиллиан вновь схватил за плечо — на этот раз не тронув повязку — и разрезал веревки на руках. Я инстинктивно вжался в стену, уже плохо соображая, что происходит, и затравленно уставился на темных. Рийшен приблизился, полностью удовлетворенный моей реакцией, и улыбнулся, протягивая карандаш:
— Отметь места, где находится заклинание.
Я дергано кивнул, растирая пальцы, решив, что синеватый оттенок им придает освещение, и неловко взял карандаш. Я — несчастный измученный пленник, который полностью сломлен.
Я — несчастный измученный пленник? Не знаю. Я могу быть им.
— Вот и правильно, — мягко поддержал темный. — Не стоит усложнять.
Рийшен спокоен. Он уверен в своей группе, в этой земле и своих намерениях. Что я могу противопоставить? Рийшен идет по лезвию, и малейшая помеха его погубит. И он об этом помнит. Каждое мгновение.
— Не люблю, когда моя работа пропадает зря, — дрожащие линии неверно ложились на бумагу. Не уверен, что маги расслышали тихий шепот, но ни говорить громче, ни добиться четкости линий мне так и не удалось. Я чертил так, как помнил, и не собирался лгать.
