| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Перегрузка, конечно, была непростым действом — специально для нее мы сделали несколько десятков водонепроницаемых контейнеров из фанеры на внешних стальных каркасах, на торговых кораблях установили оборудование для их сборки, заполнения и спуска на воду, а на подлодках установили подъемное оборудование и переоборудовали часть внутренностей в грузовые отсеки с широкими раздвигающимися дверцами на них. Подлодки, конечно, от этого переставали быть боевыми, хотя они таковыми и не были, так как мы задействовали для операции прежде всего устаревшие, которые и так не имели никаких шансов в бою.
Но уже в конце 1942 года мы построили первый подводный грузовой корабль водоизмещением в триста тонн — на основе чертежей немецкой торговой подлодки U-151 времен еще Первой Мировой, только та была длиной 65 метров, шириной 8,9 и высотой 9 метров полным водоизмещением 1880 тонн, рассчитанной на дальности плавания до 12 тысяч миль, мы же построили лодку скромнее — длиной всего тридцать метров, шириной три и высотой четыре метра почти прямоугольного сечения, зато как раз на два грузовых контейнера друг над другом. Впрочем, взяв за основу немецкую подлодку, мы в итоге получили совсем другой тип плавающего средства — просто конструктора по ходу работ исходя из технических требований вносили изменения и получилось черт-те что но работающее. Рубка управления спереди, моторный отсек сзади, а посередине — почти на всю длину лодки — грузовой отсек с гнездами для установки транспортных контейнеров и люками над ними, в которые контейнер с помощью выдвигающихся направляющих и лебедок можно было установить за минуту — общее время перегрузки при одновременной установке двух контейнеров занимало не более двадцати минут при волнении до трех баллов. Впрочем, жидкости — ром, виски, коньяк, экстракты соков — переливались по пластиковым шлангам в заранее установленные емкости, так же, только прокачкой воздухом, пересыпались какао-бобы, кофейные зерна, а контейнеры были нужны только для штучных товаров — сигар, тканей и тому подобного. Дальность плавания была небольшой — 200 километров в одну сторону с возвратом, зато даже под водой на шнорхеле — а по другому и не получилось бы, так как там стояли только дизели — один — она могла идти со скоростью аж 16 узлов — даже быстрее немецких охотников на субмарин — зауженный нос, где капитан, рулевой и штурман сидели как в тяжелом истребителе, друг за другом, и большое отношение длины к ширине давали отличную гидродинамику. Правда, погружаться она могла всего на двадцать метров — на такой глубине она могла пройти пять километров на воздухе из баллонов — пока не потеряют из виду и можно будет высунуть шнорхель, а вообще лодка шла на пяти метрах только чтобы избежать качки — остойчивость конструкций была не на высоте — и на большую глубину погружалась только чтобы уйти от корабельных орудий. Сам же корпус был из тонкого металла и только для улучшения обтекания — грузовой отсек мы сделали заполняемым водой чтобы упростить всю конструкцию, а передняя и задняя части соединялись системой стальных трубчатых ферм — резко конечно лучше не поворачивать чтобы все это не переломилось пополам, разве что последние версии имели поворачиваемые вертикальные кили, которые снижали поперечную нагрузку на ферменную конструкцию корпуса. Да, такие суда были очень уязвимы, так что даже несмотря на наличие двух противосторожевых торпед вертикального хода мы сопровождали караваны таких подлодок высотниками, которые либо уводили их от встречи с немецкими кораблями, либо топили немцев управляемыми бомбами, хотя обычно делали заодно и то и другое.
В итоге грузопоток через этот канал доставки уже весной 1943 года достиг 20 тысяч тонн в месяц — пять-шесть грузовых кораблей из Латинской Америки, более сотни рейсов наших грузовых подлодок в Балтику и полсотни рейсов надводных быстроходных кораблей и даже катеров — мы малость обнаглели, так как за предыдущие месяцы мы потопили управляемыми бомбами несколько десятков немецких кораблей и катеров, соответственно интенсивность их сторожевых действий существенно снизилась, да и много немецких кораблей было отвлечено на Канары и Азоры. Так что двадцать тысяч тонн в месяц был не предел, и нам надо было еще больше. Так, в 1940/41 годах в СССР было 34 миллиона школьников. А на килограмм шоколада требовалось 600 грамм какао-бобов. Соответственно, чтобы обеспечить школьникам хотя бы 50-граммовую шоколадку в неделю — половину стандартной плитки — нам потребуется тысяча тонн какао-бобов, четыре тысячи тонн в месяц. Поэтому мы закупали десять тысяч тонн какао-бобов в месяц — чтобы хватило и школьникам всего Союза, и раненным-больным, и летчикам-танкистам, и для продажи на рынке — торговая марка 'Минский шоколад' становилась союзным брендом и заодно рекламой. Благо что мировые цены просели до ста баксов за тонну, а если закупаться на местах, а не на биржах, то они были еще в два раза ниже, и мы получали эти объемы всего за полмиллиона баксов в месяц. Причем половину этой суммы мы набирали через благотворительные фонды по всему миру, а за вторую, да и все остальное, расплачивались рейхс— и оккупационными марками — и уже потом 'наши' шведы пристраивали их в Германии и других странах, меняя на нужные товары и продавая те в Америке. Бизьнес.
Который нам фактически ничего не стоил кроме затрат на его организацию и поддержание. Так, одна рейхсмарка стоила 2,5 бакса, и этих марок мы набрали в Восточной Пруссии несколько сотен миллионов, поэтому пустить небольшой процент от этой суммы на закупку экзотических товаров — сам бог велел. Да, много марок уходило на подкуп фашистских чиновников, и еще больше — на подкуп чиновников из местных администраций на оккупированных территориях, хотя там было проще — местные коллаборационисты ведь эти марки копили, а не пускали в оборот, поэтому мы могли им впихивать не настоящие рейхс-марки, а те, что мы начали печатать на оборудовании, захваченном в Кенигсберге. То же было и с оккупационными марками — у нас их и так было немало, и мы их еще подпечатывали. К тому же советское руководство разрешило частную торговлю на освобожденных территориях (в РИ — в ноябре 1943 года), поэтому мы там развернули торговлю продуктами и товарами, и заодно скупали вдруг ставшие фантиками рейхсмарки и оккупационные марки — если во время оккупации немцы установили курс десять рублей за одну оккупационную марку, то мы его перевернули в обратную сторону — и народ нес фантики даже по такому курсу, чтобы получить хоть что-то.
ГЛАВА 21.
Тем и расплачивались с коллаборационистами Франции, Италии, Карпат, Польши и Балкан, поэтому по южному маршруту шли коньяки и вина. Бочками. Основную часть удавалось пропихнуть через фронт, занятый немецкими союзниками — румынские, словацкие, хорватские, итальянские генералы — все любили деньги, а вино-коньяк — это все-таки нестратегический продукт, поэтому ничего страшного не будет если состав-другой тихонько прошлепает по наспех восстановленным рельсам туда-обратно, ну или какая-то баржа или даже плот проплывет куда-то вниз по течению, или колонна грузовиков с 'пустой тарой' 'заблудится' и 'случайно' заедет на территорию противника, где им придется срочно избавиться от груза чтобы 'уйти из-под обстрела' — вариантов было много.
Тем более немецкие союзники знали, что русские в дополнение к прянику имеют и кнут. Если все шло хорошо и грузы поступали к нам регулярно — в обратную сторону шел поток немецкой наличности. Если же грузам ставились какие-то препоны, то на участок фронта могли прибыть 'гастролеры', которые быстро устраивали той стороне 'веселую' жизнь. Так-то 'гастролеры' — отдельные подразделения спецопераций — больше работали по немецким войскам — прибудет на участок фронта такая часть численностью тысяча-полторы человек, в которой может быть и двести снайперских пар, а также шестнадцать штурмовиков, десять Аистов и два высотника — и начинают выбивать немца, неосторожно высунувшегося из-за бруствера или идущего по ложбинке, которая хотя и закрыта кустарником, но отлично просматривается с угла тридцать градусов по направлению к фронту, а потому досягаема из крупнокалиберных винтовок. Да, кустарник по идее должен полностью ее закрывать, но это если не учитывать наших ПНВ и ИК-приборов — вот и гибнет немчура в самых неожиданных для себя местах. Постепенно, конечно, они начинают соображать что есть такие участки, на которых их убивают гораздо чаще чем на других, но пока они это сообразят — пройдет три-пять дней, за которые фрица можно набить несколько десятков. Да и потом — штурмовые самолеты с глушителями выхлопа, да если ночь безлунная — у нас даже была соответствующая песенка, сочиненная на мотив песни Крокодила Гены из мультфильма моего времени — тут мы, правда, сам мультфильм успели выпустить, чтобы не испортить хорошую вещь, а песенку воздушного диверсанта переложил уже народ —
Прилетит вдруг ракета
На ночном самолете
И внезапно наступит пипец,
Сразу плохо всем станет
И конечно заставит
Тех кто жив ожидать свой конец
— вариантов было несколько, и далеко не все такие безобидные (хотя и здесь моя внутренняя цензура изменила ряд слов), но реальность отражала неплохо — воздушный террор по свеженьким фрицам был поставлен на поток, и количество частей 'гастролеров' выросло уже до двадцати двух, да и их размер понемногу рос.
Причем в последнее время эти гастролеры забрасывались в тыл, там устанавливали инфразвуковые излучатели, замаскированные под пеньки, и количество нервных расстройств в немецких частях вдруг резко шло в гору. К тому же мы транслировали через нейтралку по громкоговорителям песенку Крокодила Гены, так что у немцев складывался четкий шаблон — 'Крокодил Гена — это страшно'. Ну да — сам по себе добрый, но может въе... то есть ударить. Это они еще Кота Леопольда не слышали.
Вот немецкие союзники и старались вести себя смирно, а тех кто не понимал по хорошему, собственное начальство посылало 'на разведку' в согласованное время в определенный квадрат, по которому у наших снайперов и минометчиков уже были готовы данные для стрельбы — не понимающие слов не были нужны и собственному начальству, а нам и подавно.
А спиртовые напитки мы закупали именно бочками, так как оформление алкоголя в бутылки вполне могли взять на себя — ведь в Белоруссии и так было развито стекольное производство, хватало и художников, мастеров, которые могли придумать и создать красивые бутылки, а с полиграфией Восточной Пруссии мы могли печатать все эти красивые этикетки — на мелованной бумаге, с тиснением и золочением — 'бохато и кулюторно'. Ну а сделанные уже нами по советским образцам автоматы по выдувке и прессовке бутылок позволяли их штамповать в любых количествах, закупленной пробки хватит на миллионы бутылок, да и заворачивающиеся пластмассовые крышки становились также все более популярны среди населения. Так что мы выпускали уже порядка сотни разновидностей бутылок, которые порой были просто произведением искусства, так что в них можно было заливать, в принципе, что угодно. Не, мы лили туда и завозной алкоголь — ром, коньяк, вино, виски — которые были вполне неплохого качества — все-таки наши закупщики старались брать товар получше, а в некоторых районах Франции, Италии и Латинской Америки мы даже прикупили небольшие производства — по несколько десятков гектаров — с запасами продукции. Но и, скажем, белорусский торф был ничем не хуже шотландского, разве что пока мы, ставя на этикетке цифру 3 или 5, подразумевали количество месяцев выдержки, а не лет — ну откуда у нас возьмутся 'года' в сорок третьем-то ? Хотя, конечно, заложили и бочки — будем развивать марку, так как пока все-равно знатоков виски в Советском Союзе откровенно немного, а красивая бутылка вполне извинит те отличия во вкусе, что пока имелись. Ну и, конечно — водка — обычная, на орешках, на клюкве, на бруснике, на можжевельнике, на мяте, в бутылках квадратных и круглых, треугольных и плоских — уж на водке-то никогда не прогорим.
В итоге же прибыль всех этих предприятий была даже не триста процентов, а гораздо больше — при стоимости бутылки водки на колхозном рынке под 200 а то и 1000 рублей (при довоенных 11,5), наши водка и 'виски' уходили по тысяче-полторы, а разлитый нами по нашим бутылкам ром или коньяк — по две-три тысячи рублей за бутылку. То есть при курсе 5,3 рубля за доллар мы за одну бутылку выручали от 200 до 600 долларов. В США галлон — 3,8 литра — спирта стоил полбакса (и еще 12 баксов налогов), бутылка шотландского виски за 62 шиллинга (4,4 бакса) в Нью-йорке после перевозки, уплаты всех сборов и налогов шла за 14 баксов. Соответственно, без всех этих налогов, да оптовыми закупками, для нас алкоголь с учетом усложнившейся доставки выходил примерно по 5 баксов за поллитра. Еще столько же уходило на схемы конвертации — доллары ведь за рубли просто так не купишь — иностранцев к нам заезжало немного, поэтому мы скупали баксы и фунты в Европе — за рейхсмарки и оккупационные марки. И все-равно — от 190 до 590 баксов прибыли за бутылку — то есть тысячи процентов — это дофига, пусть и в рублях — в конечном счете именно они нам и были нужны — доллары нам нафиг не сдались, так как у нас все есть.
Много налички давало и продовольствие, что мы поставляли на рынки — не по всему Союзу, а только в города на 200-500 километров от нашей территории и вплоть до Урала, но и этого хватало чтобы сбить рыночные цены, и при том получить приличный приток наличности. Не забывали и про черный рынок — все-таки много людей не хотели светить свои капиталы в официальной торговле. Соответственно, с черного рынка мы имели и больше навар, а также информацию кто может покупать такие товары. А то, скажем, лимитные книжки, по которым можно было получать по госценам дефицитный товар вне очереди, на Кавказе — до его оккупации немецко-турецкими войсками — можно было приобрести за две-три бутылки пива. Да и работники типографий могли подпечатать 'дополнительных' карточек, работники торговли — не утилизировать часть карточек, полученных от населения. Подпольные типографии тоже работали на полную мощность, и их было немало — согласно постановлению СНК от 26 июня 1932 года 'Печатные предприятия (типографии, литографии, цинкографии, металлографии и т. п.), предприятия по производству и торговле печатными машинами, шрифтами, множительными аппаратами (ротаторами, стеклографами, шапирографами и т. п.) и принадлежностями к ним, а также мастерские по отливке стереотипов и изготовлению клише могут быть открыты на территории РСФСР государственными органами, кооперативными и другими общественными организациями' — да, с разрешения милиции, но за всеми не уследишь, а до войны более половины полиграфических услуг оказывалось именно артелями и кооперативами, поэтому часть оборудования утекало в тень — вот и появлялись лишние стахановские пропуска в столовые с усиленным питанием и прочие 'кормовые бумаги', как их тогда называли.
Вот таких дельцов мы и вычисляли с помощью новой системы. А заодно получали зацепки на руководящих работников — руководителей торговли, директоров предприятий, на которых были подсобные хозяйства, номенклатурных работников, которые незаконно прикрепляли своих домочадцев к пунктам питания для детей, больных и инвалидов. Хватало и районного начальства, которое брало у колхозов продукты хорошо если 'по договорным ценам', которые были хорошо если на уровне закупочных цен по обязательным госпоставкам — то есть в несколько раз ниже себестоимости, а следовательно ниже даже розничных госцен и уж тем более в несколько десятков раз ниже рынка, и особенно прокурорских работников, стоявших 'на кормлении' в местных торговых точках — проверки, проводимые ОБХСС, зачастую приводили к наказанию лишь продавцов низкого уровня, тогда как начальники как правило в лучшем случае (в лучшем — для них, то есть в худшем для остального общества) отделывались выговором за то что не уследили за своими подчиненными — мы пока эту схему не собирались ломать, так как и сами ею пользовались для работы своих структур. Но все тщательно записывали и документировали. Так, начальник Курганского облуправления наркомата юстиции по факту занимался снабжением областной элиты дефицитными товарами, а начальник адвокатуры НКЮ РСФСР во время ревизионных поездок вымогал деньги у провинциальных коллегий защитников. После знакомства с нами первый так и продолжил снабжать элиту дефицитными товарами, только теперь теми что поставляли мы, а второй перестал заниматься вымогательством и также начал работать на нас, но уже за премии от нас. Все-таки нам тоже нужны были и 'утеря' уголовных дел, и досрочное освобождение по нужным людям, и свободный проезд нашего автотранспорта и товарных вагонов — хватало услуг, без которых мы пока не могли обойтись и которые до того предоставлялись всякой преступности, пусть и менее организованной чем мы.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
