-Ничего не выйдет...ничего не выйдет...
-Флори, хватит ныть.
-Я...
-Хватит. Тебя никто не бросит, не волнуйся.
-Я...я не хочу...я не могу...куда...куда мы пойдем? Куда? — на глазах Флорианы выступили слезы. — Без протекции рода нас всех переловят и...
-Да я сам их... — скрипнул зубами Аньелло. — У нас нет выбора, понимаешь ты, нет? Старик прибыл, значит скоро начнется Игра. У нас равные шансы умереть — что там, что при попытке побега. Но я не хочу подыхать, не попытавшись! А ты? Хочешь помереть там, стоя на коленях и моля о пощаде? Или хотя бы раз возьмешь себя в руки и заберешь у них свою жизнь?
-Но...как же отец...
-Ему не помочь, — обрубил Карло. — Никаких шансов. Все что мы можем — выжить. Оставить Крона без добычи. Прервать круг.
-Прервать...круг... — тихо прошептал Кирик, смотря в пол. — Прервать...круг...
Перед глазами все поплыло — слезы отчаяния мешали видеть. На что они вообще могут надеяться?
Комната окончательно потеряла свои очертания и размазалась, окрасилась черным цветом. А потом на смену ей стали приходить уже иные картины...
Хлещущие по лицу мокрые ветви, сырая рыхлая земля, залепляющая глаза. Лай собак, треск ломаемых деревьев и жуткий вой спущенных со своих незримых цепей чудовищных фамильяров...
Холодный металлический пол и два копья, что его к этому полу прижимают.
Скрипучий голос высушенной мумии в инвалидном кресле...
-Так-так-так...а вот и наш блудный сын...
Крики боли из соседней коморки. Такие, каких он никогда еще не слышал.
-Твои дети пытались убежать. Ты ведь знаешь, как я это расцениваю?
-Нет! Нет!
-Это брак. Порченое поколение. Они даже недостойны Игры. Лишь одно твое отродье оказалось верным роду Нардьер. Лишь одно из них будет жить через неделю, когда мы закончим приготовления.
Холодная земля. Пустынное шоссе. Огромный грузовик, что проехал мимо...уже пятая машина, что так делает...
Тяжелые двери старенькой церкви. Постучать в них получилось у него лишь раз...
С большим трудом вырвавшись из цепких лап накатившего кошмара, Кирик, протерев глаза, медленно стал подниматься на ноги.
Все было кончено, несомненно. И для него, и для остальных, которые находились сейчас неизвестно где. Возможно, они уже были мертвы, возможно, они ждали его помощи. Но что он мог, что он мог сделать в одиночку?
Кирик никогда себя не переоценивал. Стрелял он плохо, дрался он еще хуже. Если бы не способности к целительству и то отчаянное желание спрятаться подальше, среди тех, кто действительно может дать отпор тем ужасам, от которых ему когда-то пригодилось бежать, оставаться бы ему в Ассамблее. Возможно, это и было бы лучшим для него вариантом...по крайней мере, он не сидел бы сейчас в этой крохотной каюте, заткнув все дверные щели найденными тряпками и не ожидал в ужасе, пока газ до него доберется. С большим ужасом он вспоминал только тот ад, который начался, когда он выстрелил, пытаясь взять контроль над толпой. Все эти люди...
Они погибли из-за него? Или все-таки виной тому был Пустышка с его безумным желанием убивать всех на своем пути? Конечно, принять второй вариант было куда как легче, но ведь это он выстрелил, он поднял панику. Он, а не кто-то еще.
Конечно, тут можно было бы сказать старое доброе "я исполнял приказ" — и ведь приказ был, и с ним не поспоришь. Но и это почему-то не помогало, ничуть. Вся та кровь, все те крики ужаса и боли, весь тот огонь...
Поневоле тут начнешь вспоминать старые ужасы — из уже, казалось бы, давно забытого и похороненного. То пустынное шоссе, тот лес, та церковка. Увешанная гобеленами гостиная, мрачные подвалы и, конечно, Комната Смирения...
Променять один ад на другой. Как глупо. Ничего из того, что он пытался здесь найти, не нашлось и в помине. Кто теперь рядом с ним? Старый, озлобленный на все живое по неизвестным ему причинам палач, эта двухметровая громила, встречающая кровь и боль словно радостный ребенок, замкнутый, живущий в своем мире бывший рыцарь Ассамблеи, и конечно, тот внушающий ужас бывший военный. Это не считая предавшего их алхимика, само собой. Они наверняка его ни во что не ставят, прямо как...
Прямо как дома.
В противовес этим безрадостным мыслям в голову врывались и другие, в большинстве своем говорящие Кирику, что все наоборот, что он уже многого добился, а после того случая в лесу определенно заслужил уважение этих людей — черт возьми, он их вытянул с того света, что ему еще надо?
Чтобы это не приняли как само собой разумеющееся, например — родилась очередная дрянная мыслишка. Чтобы...да, он, конечно, получил все свои благодарности, как же без этого...
Но он все равно не мог отделаться от самой противной и самой надоедливой из всех мыслей, что копошились в его несчастной черепушке, словно черви в гнилом яблоке — он все равно тут чужой. Как и везде. Они наверняка знают — уж тот палач-то точно — откуда он пришел. Какое еще отношение может быть к Нардьеру, отпрыску тех чудищ, что...
Пусть он так и старался сделать вид, что совершенно не понимает магов и их общество, того палача он наверняка не обманул...
Интересно, есть ли шанс исправить и это? Он уже доказал свою полезность раз, смог бы он сделать это так, чтобы даже знающие, откуда он родом, перестали думать о нем как об одном из тех...тех тварей, которые...
Со стороны, конечно, все казалось очень легким. Всего-то дел — выбраться сейчас из этой безопасной — пусть и временно — каюты, найти и спасти остальных. Всего-то, ага.
Ну или сидеть тут, наслаждаясь последними минутами жизни, ожидая, когда же до него доберется тот газ или что-нибудь еще более страшное. Или просто вышибить себе мозги, чтобы покончить со всеми страхами разом. Вариантов до черта и все такие прекрасные...
Прошло еще пять, может десять минут тягостных раздумий и попыток справиться со страхом, который вновь заставил его сесть на пол и отложить в сторону ствол. Причиной для этого стало, впрочем, не то, что страх, наконец, был им одолен, о нет — просто в коридоре начался какой-то шум. И он все нарастал и нарастал. Бормоча короткую молитву — если бы это хоть раз помогало снять страх, если бы — Кирик осторожно направился к дверям. Потом, подумав, оторвал кусок от белой простыни, сбегал в ванную комнату и быстро намочил, после чего замотал лицо как мог крепко. И наконец, вновь вернулся к дверям. Открыл, готовясь тут же захлопнуть, почувствовав газ, пущенный Коссом в вентиляцию...
Но запах исчез без следа, как и сам газ. Мало того, теперь в коридоре отчетливо ощущался дующий откуда-то ветер — ветер, который попросту не мог ворваться откуда-то снаружи. Сухой, жаркий, словно кто-то только что где-то включил некий огромный мощный фен и начал им выдувать всю ту дрянь, которой стараниями алхимика затянуло весь корабль.
Что же это...
Осторожно выйдя в коридор, Кирик увидел, как несколько пассажиров, осмелевших достаточно, чтобы выбраться из своих кают — немного, человек пять, из тех, до которых газ не успел дотянуться — идут к тяжелой железной двери в конце коридора, откуда и слышен этот все нарастающий гул.
Что-то подсказывало Кирику, что его источника он знать вовсе не хочет. Ну вот совсем. Многие знания рождают многие скорби и все такое...
Один из пассажиров, добравшись до двери, осторожно приоткрыл ее.
И в коридор ворвалось что-то, для чего у Кирика не было ни единого подходящего слова.
Оно было словно ветер — нет, оно и было ветром — ветром чудовищной силы, что раскидал людей в разные стороны — кто-то влетел лицом в железную стенку, кто-то упал, неестественно выгибаясь и, похоже, ломая себе шею, кто-то взвыл и бросился бежать, но был поднят в воздух и взорвался спустя секунду тучей кровавых брызг...
В ужасе выронив пистолет, Кирик захлопнул дверь, привалившись к ней спиной.
Что, что, что...Господи, что это...
Судя по нарастающему гулу, ветер приближался. Кирик закрыл глаза, уже приготовившись полететь сейчас в другой конец каюты вместе с вырванной с мясом дверью, а потом быть разорванным на куски, как те несчастные, но то, что скрывалось за этим невероятной силы воздушным потоком, похоже, прошло мимо него — кажется, в номера это не заглядывало.
Шум постепенно утихал — кажется, оно устремилось куда-то вниз, и, судя по грохоту, сорвало напрочь несколько тяжелых люков и дверей.
Кирик чувствовал, что последние крохи оставшейся у него в запасе смелости — и те уже начинают таять. Но, вместе с тем, он должен это сделать. И теперь не столько потому, что он верит, что еще может кого-то спасти, о нет. Просто сидеть здесь и ждать, пока вернется это — нет, он предпочтет словить пулю...
Косс был в бешенстве. Привыкнуть — и быть уверенным — что у него есть десять планов на каждую возможную ситуацию — и попасть в такую, когда ни один из них уже не может помочь — что может быть позорнее и хуже? Не осталось места ни для каких элегантных движений — нет, теперь на этом распроклятом корабле могла жить лишь бойня. И она стремительно набирала обороты.
Высадившаяся на носу корабля группа по полной программе воспользовалась элементом неожиданности, а также тем, что о хоть какой-то связи теперь и думать было нечего — на всех частотах можно было услышать лишь то, что хотели гости из Могилы — сейчас бравурные марши сменились классической музыкой, но Коссу от этого было совсем не легче. Утешало одно — если этот немецкий гаденыш тут, то он об этом всем очень пожалеет. Возможно, Косс даже возьмет его имя, когда с ним закончит — раз нынешнее, которое ранее носил один хитрый маг, которому удавалось его переиграть раз шесть до того, как он все-таки попался, удачи ему не принесло...
Но для начала, черт возьми, стоило бы разобраться с этим бардаком!
Гомункулы отступали, стремительно теряя контроль над кораблем — новые гости оказались действительно крепким орешком. Эти одинаковые на лица солдаты (у многих они были закрыты железными масками) словно сошли со страниц какой-то книги — то ли исторической, то ли сказочной — их черная форма была настолько пышно украшена, что Коссу становилось дурно от одной мысли, сколько еще кукол можно было бы собрать на те деньги, которые ушли на все эти потускневшие финтифлюшки. Вооружены куклы были крайне разнообразно: поначалу с ухмылкой глядевший на весь этот оставшийся с двух мировых войн хлам Косс был вынужден поменять свое мнение, когда пара фаустпатронов чуть было не закончили его размышления весьма грустным образом, а тремя минутами позже гомункул, стоявший рядом с ним, стал жертвой какой-то адской смеси сигнального пистолета и миниатюрного гранатомета. Хорошо хоть, эти мерзавцы не додумались привезти сюда уже свой ядовитый газ...
Их ряды редели с каждой минутой. Потеряв троих в ожесточенной перестрелке, развернувшейся в бывшем кинотеатре, Косс озверел окончательно. Конечно, противника тоже иногда удавалось прижать, но такая слаженность действий, такое презрение к смерти и боли...его жалкому "усилению" было до них далеко. Пользуясь коротким перерывом — он оказался в узком коридорчике, в который с двух сторон сбегались уцелевшие гомункулы — отступление шло полным ходом — он судорожно принялся рыться в том снаряжении, что у него осталось с собой. Драгоценная отравленная игла была потрачена на эту регенерирующую пакость, засыпанный в большой палец яд никак помочь тут не мог, его любимый меч-пояс был все еще при нем, равно как и спрятанная в волосах удавка, но подобраться так близко к противнику при таком-то обстреле нечего было и мечтать...
Руки лихорадочно шлепали по многочисленным карманам и потайным отделениям, вытрясая наружу все, что осталось. Баночка с вязкой красноватой смолой, серый смятый тюбик, темное масло с едким и противным запахом...найдя, наконец, то, что искал, Косс позволил себе улыбнуться.
-Дай-ка сюда, — получив от ближайшего гомункула внушительных размеров нож, он резанул себя по левому боку, почти сразу же отбросив железку в сторону.
-Что вы...
-Все должно быть естественно, — ухмыльнулся алхимик, чувствуя, как закрепленная под одеждой тонкая упаковка с кровью лопается и заключенная в ней жидкость начинает растекаться по его телу. — Отступайте к корме. Я остаюсь.
-Но...
-Сейчас я буду мертвым и страшным. Унесите меня в соседний зал и бросьте там, — продолжал Косс, откручивая колпачок на небольшом флакончике. — Потом действуйте как я сказал. Скоро вернусь.
Содержимое флакончика было похоже на просроченное желе — но только видом, вкус был еще гаже. Выхлебав склянку до дна — ощущение было такое, словно он глотал какую-то амебу — Косс швырнул ее в стену, после чего сам сполз на пол, закрыв глаза.
-Делайте, что я сказал. Как только отключусь.
Стрельба всегда действует на нервы. Особенно когда ее так много и когда она так близко. Что может быть хуже? Наверное, только невозможность с ней ничего сделать, причиной чему служат связанные руки с ногами...
Эта мрачная мысль была не единственной, что посещала Асколя, лихорадочно прорабатывавшего и отбрасывающего в сторону один план за другим. Что точно было лучше в трезвых мозгах — они быстрее соображали.
Три хмурых гомункула, нарезавших круги по мостику, казались совершенно непробиваемыми — уже шестая попытка завести хоть какой-то разговор не дала ровным счетом ничего, кроме все усиливающегося раздраженного ворчания. Однако он и не думал сдаваться.
-Слушай, в конце-то концов, — прохрипел палач. — Нам все равно подыхать сейчас, можешь хоть одну вещь-то сделать?
-Никаких последних желаний, — зло произнесло уродливое существо. — Замолчите.
-Это будет очень просто, — скривился Кат. — Речь идет...
-Нет.
-Я все равно договорю. Видите вон его? — экзекутор кивнул в сторону спящего беспробудным сном Ренье. — Сделайте милость, прострелите ему ноги. А потом и голову.
Игра была рискованная. Более чем. И он прекрасно это понимал.
Но то, что начато, нужно было заканчивать...
-Что? — впервые ему удалось вызвать у гомункула какое-то подобие удивления.
-Что слышал, — усмехнулся палач. — Достал он меня, спасу нет. И метил на мое место, насколько я слышал. Все равно все сдохнем, дайте хоть увидеть, как он это сделает первым. Вам-то ничего стоить не будет, правда ж? Пару пуль и только.
-Вы отвратительны, — проскрипело существо.
-Ты даже не представляешь, насколько. Ну что, доставишь мне такую радость?
-Следующим будете вы.
-Без проблем. В аду с ним договорим, а вы уж нас туда отправьте...
Гомункул уже поднимал оружие, когда его остановил товарищ.
-Нам ясно сказали...
-Если он хочет убить своих коллег, почему нам не помочь? Наши цели здесь сходятся.
-Не вижу противоречий с основными приказами, — добавил третий. — Проблем будет меньше.
-Именно, — первое существо приложило ствол к правой ноге Стекольщика.
-В колено, если можно, — вновь подал голос Асколь. — Чтобы побольнее.
Тварь, однако, уже нажала на курок.
Опустить ствол или направить его Ренье в лицо гомункул уже не успел — что там, он не успел, по всей видимости, даже понять, что вообще случилось. Пуля, которая должна была пробить цели ногу и заставить проснуться с диким криком, выполнила лишь часть своей задачи. Цель проснулась, открыв глаза во всю ширь, вскрикнула от боли...а мгновением спустя за ее спиной вспыхнул белый огонь, и Асколь повалился на палубу лицом вниз, надеясь, что он не перестарался, что его сейчас не изрубит в куски вместе с этими несчастными дураками.
