— Или Гвардеец? — воспользовавшись паузой, вставил я. Просто потому, что мне давно пора было бы проявить хоть какую-то свою сообразительность.
— Гвардеец, конечно же, не в счет, — отмел мое предположение Барон. — Гвардеец сам Сценарии Пьесы не пишет. Он вполне доволен тем, что в каждой сцене официальных королевских приемов стоит за спиной у Короля и изображает свою полную боевую готовность. Таким образом, где Король, там и Гвардеец. И придумывать за себя ничего не надо, эта роль для Гвардейца написана раз и навсегда.
— Вот это да! — только и мог воскликнуть я.
— Вот так! — назидательно произнес Барон. — И это еще не все! Во время так называемой "прямой военной угрозы" со стороны Варваров, Король имеет полное право ввести режим чрезвычайного положения, и, по сути, диктовать свои условия всем остальным персонажам в самой прямой форме. К примеру, может отправить каких-нибудь своих придворных, особенно из числа неудобных, на войну. Бывали случаи, что они с этой войны не возвращались. Или может объявить кого-нибудь из персонажей пособником врага, предателем или коллаборационистом.
— Да каким же пособником, ведь этого врага на самом деле нет!
— На самом деле врага нет, а в Пьесе — есть! А что главенствует — реальная жизнь или Пьеса?
Это он меня спрашивает! Но я уже совершенно не знал, что ему ответить, и только удивленно хлопал глазами. Барон, видя, что ответа от меня дождаться ему не суждено, и сам не стал отвечать на свой же собственный вопрос. Вместо этого он продолжил:
— Бывает так, что в Пьесе нашей изредка может появиться какой-нибудь вражеский шпион, который выведывает какие-нибудь наши стратегические секреты, или даже устраивает покушение на Короля! Шпиона этого, конечно же, рассекречивают, и срывают все его коварные планы, к всеобщей радости, к росту популярности Короля и лично участвующих в этом деле персонажей. Обезвреживать шпионов — это как раз для Гвардейца роль. Поймает он, бывало, очередного шпиона, а Король его за это прилюдно награждает. Нацепит на грудь Гвардейцу какой-нибудь блестящий значок, а тот так и сияет — лучше всякого значка! Видел, сколько их у него на мундире?
И Барон как-то печально покачал головой, вздохнул, и заключил свое повествование:
— Одно слово — Пьеса!
Я снова ощутил тесноту мыслей в своей голове. Опять в мой разум выгрузили целый ворох информации, о которой я до этой минуты не имел ни малейшего представления! И снова, как во всякий подобный момент, я испытал перед ней полную свою растерянность. Я чувствовал, что не могу осмыслить ее самостоятельно. Тем более, что текущий момент совсем не располагал к этому.
— Так как же Герцог помирился с Князем? — задаю я Барону наиболее актуальный для меня вопрос.
— Да не мирились они. Просто в виду той самой "прямой военной угрозы" для Королевства, в преддверии военных действий, Король, силой своей власти, запретил этим двум персонажам устраивать поединок. Я об этом тебе и говорю — перед лицом внешней угрозы все внутренние распри, как правило, заканчиваются. И, нередко, после окончания оной, не возобновляются вновь.
— Так это как раз то, что и нужно! — просиял я. — Уверен, что Граф поддержит эту идею!
На это Барон только скорбно покачал головой. Я не понимал, что его так заботит. Он пояснил:
— Ты тоже хочешь прибегнуть к помощи Варваров? Подумай о последствиях! Ведь это коренным образом изменит весь Сценарий, все течение Пьесы! И дальнейший ход сюжета уже никто не будет в силах предсказать!
Но для меня сейчас этот аргумент показался слабым, ибо мои личные интересы мне представлялись гораздо более важными, чем какие-то неопределенные последствия для Пьесы.
— Вот так и происходит, — поучительно сказал Барон. — Из-за сиюминутных личных целей иные готовы весь мир вверх тормашками перевернуть!
Я понимал, что это относится ко мне, но уже обрел силы защищаться:
— А тебя не волнует, что может произойти с моим сценическим персонажем в любом другом случае?
Барон промолчал. Замолчал и я. Вот так мы и сидели, молча, не глядя друг на друга. Пока Барон, наконец, не заговорил:
— Ладно, уж! Поступай, как знаешь. И я, так уж и быть, помогу тебе, как и обещал... Да и Пьесу, пожалуй, будет не лишним встряхнуть очередной разок, придать динамичности сюжету. Кто знает, может быть, из этого выйдет что-нибудь дельное?
Как я был благодарен Барону! Снова, в который уже раз, он меня выручил!
Вскочив со стула, на котором сидел все это время, я не удержался от того, чтобы заключить сидящего напротив меня Барона в свои объятия, и даже поцеловать его мудрую лысину.
— Спасибо! Большое тебе спасибо! — поблагодарил я его, и тут же бросился к двери. Для того, чтобы устремиться к Графу, и выложить ему созревшую идею. Правда, в самых дверях комнаты я немного замешкался. Для того лишь, чтобы задать Барону один только вопрос.
— А что с Князем-то случилось? — спросил я напоследок.
— С Князем? — отозвался Барон. — А так... В общем, убили его на той самой войне...
Уже в коридоре, на полном ходу, до меня дошел весь смысл этого сообщения Барона. Князя убили на войне! Вместо поединка, в котором он, судя по всему, взял бы верх над Герцогом. И, кто знает, случайность ли это?
Может быть, и случайность, но мне почему-то в это не верилось. И в мыслях своих я готов был пойти еще дальше, и заподозрить Герцога в самых, что ни на есть крупномасштабных махинациях. Зловещая фигура!
Однако, рассуждал я дальше, у меня куда меньше поводов для беспокойства, чем я только что себе вообразил. Во-первых, если уж кого-то из нас с Графом и можно сравнить с фигурой злополучного Князя, то это, скорее всего, будет именно Граф. Во-вторых, мне думалось, что Графа никак нельзя сопоставить с Герцогом по опыту и таланту к интригам. В-третьих, если бы Граф действительно вел какую-нибудь сложную игру против меня, ему незачем было бы привлекать меня в роли ее активного участника. Куда безопаснее было бы уготовить мне роль беспечной жертвы. И, наконец, у меня за спиной есть поддержка Барона, которая, я уверен, позволит мне выпутаться из сложившейся ситуации, как бы она ни разворачивалась.
Такие соображения придали мне бодрости, и в таком вот приподнятом состоянии духа я уже через весьма непродолжительное время стучал в дверь комнаты Графа.
Граф охотно меня принял в своих апартаментах. Едва войдя в помещение, я с любопытством обратил внимание на интерьер комнаты, чему ее хозяин поначалу никак не препятствовал, а скорее, даже поощрял. Было видно, что убранство комнаты являет собой один из предметов гордости Графа. И небезосновательно!
Начать хотя бы с того, что стены комнаты были сплошь занавешены пушистыми коврами. И не простыми, а какими-то высокохудожественными коврами — с разноцветными узорами, с затейливым орнаментом по краям. Пол комнаты устилал невиданный по степени пушистости ковер, по которому и ходить-то было как-то неловко. Кстати говоря, прежде, чем запустить меня к себе в комнату, Граф настоятельно предложил мне разуться. И теперь я понял, почему.
И еще какие-то многочисленные более мелкие детали интерьера — яркие, пестрые, и почти наверняка такие же пушистые — обнаруживали себя в самых разных углах комнаты, но рассмотреть их у меня уже не было никакой возможности. Потому что Граф, с самого утра изнывающий нетерпением, предложил мне перейти прямо к делу.
И я перешел к делу. Я обрисовал ему общую концепцию привлечения Варваров в помощь нашим с ним сценическим персонажам.
Граф выслушал мои предложения с большим интересом, и даже с восхищением. Предложенная мною идея явно была для него новой. Из чего я с некоторым удовлетворением сделал вывод, что не один я в этом мире так пренебрежительно отношусь к изучению уже написанных и сыгранных на Сцене Сценариев Пьесы.
Граф признал мою идею гениальной. Я скромно протестовал против подобной оценки моих творческих и интеллектуальных способностей. Не смотря на это, у Графа, как я думаю, все равно сложилось мнение, что я человек непростой. Я не стал этому препятствовать. Что поделать, на данном этапе своей жизни и сценической карьеры я остро нуждался в авторитете, даже в таком незаслуженном!
Тут же мы с Графом схематично набросали основные черты нашего общего плана спасения репутации наших сценических персонажей, оставив всякие мелкие детали на совести индивидуального творческого поиска. На том наша деловая встреча завершилась.
Первым делом я вернулся в комнату Барона, и изложил ему суть наших с Графом договоренностей. Барон покряхтел еще немного, в том смысле, что это ни к чему хорошему не приведет, но от своих обязательств отказываться не стал. Обещал мне, что продублирует мой вариант Сценария очередного Акта Пьесы, насколько это возможно.
Вернувшись в свою комнату, я сразу же уселся за работу. Маркиза отнеслась к моему творческому энтузиазму понимающе. Постаралась ни в чем мне не мешать, и даже осторожно поинтересовалась, не может ли она быть в чем-нибудь мне полезной.
Первым моим желанием было отказаться от подобного рода помощи. Но потом я сообразил, что иметь еще один экземпляр моего варианта Сценария не повредит. Маркиза, как и все остальные обитатели этого мира, обладает законным правом предоставить свой вариант Сценария, и это право обязательно надо использовать! Шансы "утверждения" Сценария очередного Акта Пьесы именно в таком, задуманном мною варианте, от этого только увеличатся.
— Потом мне потребуется твоя помощь, — сообщил я Маркизе. — То, что я сейчас напишу в черновике, нужно будет переписать в двух экземплярах.
Маркиза была только рада оказаться мне в чем-то полезной. Правда, тут же спросила:
— А о чем ты пишешь?
Я честно изложил основную идею моего варианта Сценария. И тут же по реакции Маркизы понял, что ей этот замысел совсем даже не симпатичен.
— Снова война? — спросила она с явственным унынием в голосе.
— А я тебя предупреждал! — ответил я ей с нарочитой бодростью. Это не добавило ей положительных эмоций.
— Это ты из вредности, что ли? — чуть ли не всерьез спросила меня она.
— Ты пойми, — продолжил я свои объяснения, как можно более проникновенным тоном. — Так уж сложились обстоятельства! Надо разрешить создавшуюся ситуацию, а без Варваров этого никак нельзя сделать! Если не ввести Варваров в Сценарий очередного Акта Пьесы, для меня это может кончиться трагически! Разве ты не понимаешь, что по-другому я поступить просто не могу?
Маркиза в ответ согласно кивнула своей головой, но лицо ее при этом все равно оставалось печальным. Наверняка ей мечталось совсем иное развитее сюжета Пьесы. Что-нибудь романтическое!
Чтобы немного ее успокоить и приободрить, я отвлекся от своей работы, и сел с ней рядом, бережно обнял ее за плечи, и уткнулся своим лицом в ее ароматные, густые и мягкие волосы.
— Потерпи немного! — прошептал я ей на ухо. — Ты думаешь, мне нравится писать такой Сценарий? Совсем нет! Мне тоже совсем не по душе такое развитие событий, вместо этого я бы с удовольствием написал что-нибудь светлое, что-нибудь возвышенное...
Она подняла свою голову, и с надеждой посмотрела мне в глаза.
— Правда? — спросила она меня, и я, со всей возможной убедительностью, утвердительно кивнул головой ей в ответ. И увидел на ее губах улыбку, и тут же она сама прильнула к моей груди, прижалась ко мне крепко, и тихо, но страстно заговорила:
— Да, я бы хотела именно такого! Чего-нибудь светлого и возвышенного! Я всегда мечтала о том, что мой Рыцарь будет сильным, добрым, нежным и ласковым, и что он сможет придумать для нас двоих чудесную историю нашей большой и чистой любви!
Примерно это я и предполагал! Я давно уже подозревал, что эта добрая, нежная, прекрасная девушка отчаянно хочет жить в мире, полном любви и добра. И разрушать эти ее мечты мне совсем не хотелось. По крайней мере, именно сейчас.
Я погладил светлые волосы моей романтичной Маркизы, и ответил ей:
— Поверь, я тоже хотел бы именно этого... Когда-нибудь я обязательно сделаю именно так, как захочешь ты... Когда-нибудь я напишу чудесный Сценарий, и посвящу его только тебе! Но сейчас... Сейчас мне нужно, просто необходимо написать ЭТОТ Сценарий!
А как еще я ей мог ответить? Мир добра и любви — он, конечно, желателен, и, возможно, мне бы в нем тоже понравилось бы. Но, во-первых, я еще и сам не знаю, способен ли я создать такой мир, даже для нас двоих с Маркизой. Во-вторых, мечты мечтами, но сейчас-то речь идет о вещах сугубо практических! Окружающий меня мир имеет свои законы, и законы эти в настоящий момент неумолимо диктуют мне строго определенную линию поведения. Да и, в конце концов, чтобы иметь возможность что-то творить, что-то созидать, что-то делать по своему собственному представлению — для начала нужно выжить, закрепиться, утвердиться в уже существующем мире. А там, глядишь....
Маркиза всем своим видом показала мне, что все это она понимает. Она согласна со всеми моими резонами. И самоотверженно готова помогать мне в осуществлении моих идей, в реализации моих планов, каковы бы они ни были.
Во вторник, часа через полтора после обеда, мы с Графом встретились вновь.
— Ну, как? — спросил он меня заговорщицки. — Все по плану?
Я утвердительно кивнул своей головой в ответ.
— В таком случае, позвольте мне прочесть Ваш вариант Сценария будущего Акта Пьесы! — практически потребовал от меня Граф.
Этим своим заявлением он меня изрядно удивил.
— Как это? — выказал я свое недоумение. — Что это значит — прочитать мой вариант Сценария? Зачем?
Граф немного помялся с ответом, но потом пояснил:
— Это, так сказать, для того, чтобы я был уверен в том, что мы с Вами работали на одну и ту же идею.
— А как же может быть иначе? — задал я ему еще один свой недоуменный вопрос. — Ведь мы же именно об этом и договаривались!
Граф снова отвел глаза в сторону.
— Всякое ведь бывает, — ответил он уклончиво. — Случается, что договариваются, вроде бы, действовать сообща, а преследуют только свои интересы...
Вот, оказывается, в чем было дело! Граф мне попросту не доверял! Опасался, что мой вариант Сценария не вполне соответствует духу наших с ним договоренностей. Впрочем, он и сам не стал скрывать этого:
— Поймите, Рыцарь, так поступают все! Нормальная практика человеческих взаимоотношений, элементарные правила делового оборота! В нашем диком мире никому нельзя верить на слово! Да что я Вам рассказываю, Вы же и сами все это прекрасно знаете! А если нет, то тем хуже для Вас!
Может быть, Граф и прав. Но, честно говоря, мне от этого не стало менее обидно. Обидно за то, что Граф мне не верит, не верит данному мною слову! При таком его отношении ко мне, определенно, и мне нет никакого смысла доверять ему. По моему мнению, человек, опасающийся гадостей от других, только доказывает тем самым, что он сам вполне способен на подлость.
— Извольте! — заявил я Графу сухо. — Я предоставлю Вам возможность ознакомиться с моим вариантом Сценария Акта Пьесы. И, смею надеяться, Вы окажете мне такую же любезность!
