Распахни своё сердце

— Да? — Лёнин голос был притворно бодрым, но Щербатый почувствовал в нём усталость.

— С наступающим, рядовой Костенко.

— Спасибо, товарищ сержант! Взаимно!

— Как у тебя там?

— Ночь обещает быть жаркой! Музыканты уже на месте, работа кипит.

— Ты справишься, я знаю.

— Спасибо, Толь, — в разговоре возникла короткая пауза. Помолчав, Леонид осторожно произнёс: — Мне Димка рассказал кое-что...

— Поздравь его от меня.

— И всё же?

— Что конкретно тебя интересует?

— Ты прекрасно знаешь. Мне никогда не нравилась эта сучка!

— Мы разошлись с Наташкой.

— Надолго?

— Навсегда.

— Толь, ты прости, ладно?

— Что такое?

— Когда он мне сказал об этой дряни и о ребёнке, я со злости, понимаешь... Я брякнул, не подумав...

— Я понял, — Финогенов крепче сжал в руке телефон и глубоко вздохнул. Теперь ещё один человек знает о его бесплодии.

— Это ещё не всё.

— Да?

— Он пришёл ко мне каким-то раздавленным и...

— Ясно.

— Злишься?

— Вы оба свободные люди. Почему я должен злиться?

— Ты ведь был с ним довольно долго.

— Забыл, сколько лет я с тобой?

— Это другое!

— Неужели?

— Твою мать, Щербатый, ты же знаешь, что я терпеть не могу всё это дерьмо, упакованное в слово "отношения", но за то время, что вы были вместе, ни один из вас не наведался ко мне потрахаться, и это наводит на определённые мысли, к тому же Димка не скрывал, что ему от тебя нужно гораздо больше. Не подумай, что я отказываюсь от своих взглядов и верю в грёбаную любовь между вами, но, чёрт возьми, сделай что-нибудь, потому что я не хочу терять друзей! Я не хочу в один момент оказаться меж двух огней! Слишком мало людей в моей жизни значат для меня что-то, чтобы я с лёгкостью отказывался от них, — Лёня нервничал и сбивался. — Он был так зол, когда узнал, что ребёнок не твой, и я понятия не имею, куда он сорвался.

— Он нормальный мужик, а не истеричка. Ты придаёшь слишком много значения всему этому.

— Возможно, ты прав, но он ушёл три часа назад и его телефон вне доступа.

— Праздник же! Человек решил отдохнуть, вот и всё, — Толик пожал плечами, будто собеседник мог видеть этот жест.

— Ладно, — Костенко громко вздохнул. — Ещё раз с наступающим. Родных поздравь.

— Заезжай к нам, когда вернёмся.

— Хорошо. Пока.

— До встречи, — убрав телефон в карман, Щербатый бросил ещё один взгляд на небо и пошёл к дому. Всё это было странным. С чего бы Лёне так нервничать? Да он самый ярый сторонник секса без обязательств, которого встречал в своей жизни Финогенов! Какого же чёрта он выдаёт такие речи?! А Сизов? Нормально же разошлись, без упрёков и скандалов.

Нет, врать самому себе он не хотел, поэтому признавал, что с Дмитрием ему было хорошо, но и обманываться не спешил — они оба мужчины.

Вернувшись в дом и зайдя в большую комнату, он застал картину абсолютной семейной идиллии: бабка с матерью делали последние приготовления, бегая в кухню и обратно, а Киса с Павлом накрывали на стол.

Семья. Самое дорогое, что может быть.

— Помощь нужна? — Финогенов широко улыбнулся.

— Грибочков и винца из подпола достань, — мимо него пробежала баба Глаша с глубоким блюдом в руках.

— Есть!

В этот вечер Толику не хватало Татьяны и Алеси, которые обычно отмечали праздник с его родными, но теперь у них, возможно, будет новая большая семья, о чём ему сообщила Антонова, когда звонила. Он не осуждал её, наоборот, искренне радовался, считая Романа отличным мужиком, способным позаботиться о девочках Кирилла. Конечно, он тоже не оставит их, как и обещал другу в очередной раз. Они часть его семьи.

Незаметно прошёл ещё час, и Антонина Ивановна собрала всех за столом, чтобы проводить уходящий год.

Наверное, каждый из нас в этот момент вспоминает всё, что произошло с ним в течение этого времени.

Киса, мельком взглянув на пиликнувший телефон, перевела виноватый взгляд на брата, но быстро отвернулась, не желая лишних вопросов. Естественно, Щербатый насторожился. Что успела натворить его маленькая глупышка? Или ему только показалось? В любом случае сейчас он не собирался ничего выяснять, чтобы не портить праздник ни себе, ни родным.

— Я с благодарностью провожаю уходящий год, потому что он подарил мне любовь, — Павел, улыбаясь, поднял бокал, наполненный домашним вином.

— И я, — Ира согласно кивнула.

— За молодых! — бодро вскрикнула баба Глаша, вероятно, забыв, что не на свадьбе гуляет.

— Горько! — подхватила её дочь.

— Началось, — хохотнул Толик, подмигивая смутившейся парочке. — Народ требует хлеба и зрелищ!

Крюков, поставив бокал на стол, осторожно обнял девушку и неловко клюнул её в щёку.

— Ничего молодёжь не умеет! — возмутилась старушка, встав. — Ты, милок, в детстве в сиську носом не натыкался? Целуй, как положено невесту целовать!

Блондин вздохнул, снял очки и, засунув их в нагрудный карман рубашки, притянул Кису ещё ближе, припав к пухлым губам.

— Другое дело! — довольная бабка Глаша опустилась на стул, потирая руки. — Так и правнуков понянчить успею.

— Кто о чём, — засмеялся Щербатый и тут же замолчал, заметив свет фар в окне. Машина остановилась возле их дома.

Выскочив из-за стола, Финогенов быстро вышел на террасу и, распахнув входную дверь, замер: по вычищенной им и Крюковым дорожке к крыльцу быстрым шагом приближался Сизов, засунув руки в карманы распахнутой куртки. Дик крутился возле его ног, виляя хвостом и пытаясь играючи уцепиться зубами за штанину.

— Мне вдруг до зубного скрежета захотелось пирожков твоей бабушки, — Дмитрий поднялся по ступенькам и встал напротив Толика, испытывающе глядя ему в глаза.

— Неожиданно, — Щербатый с трудом сохранял каменное лицо.

— Новогоднее чудо.

— Ну, заходи, чудо.

Глава 35

Локас вальяжно разлёгся на коленях Романа, млея от почёсываний за ушами. Эта рыжая тушка за порцию ласки и кусок колбасы готова была продать последний клочок шерсти.

— Предатель! — тихо засмеялась Алеся, глядя на своего кота, казалось, вознёсшегося к небесам.

— Ему не хватает тепла, — с умным видом заключил Егор, жуя мандарин.

Олег, вошедший в гостиную, только хмыкнул и поставил на стол блюдо с ароматной курицей. До полуночи оставался час, и помощь Татьяне в последних приготовлениях он взял на себя. Старшеклассник чувствовал, что этот праздник станет особенным для его семьи и для него самого.

— Ты останешься сегодня? — Смирнов-старший бросил короткий взгляд на сына.

— Нет, я с друзьями договорился.

— Будь осторожен, ладно?

— Пап, мне не пять лет.

— Знаю, но всё же.

— Хорошо, — Олег кивнул. Конечно, ни к каким друзьям он не собирался идти, а вот провести эту ночь с Женей было бы здорово. Она говорила, что праздновать будет в клубе с дядей, потому что отношения в её семье тёплыми и располагающими к совместным торжествам не назовёшь, а Лёня был единственным родственником, к которому она питала крепкие чувства.

Стоило хозяйке квартиры появиться на пороге, как блаженствующий Локас был бесцеремонно спихнут Романом с колен. Мужчина поднялся, с восхищением глядя на брюнетку, успевшую переодеться в тёмно-синее платье, подчёркивающее полную грудь и округлые бёдра.

— Думаю, можно садиться за стол, — она улыбнулась.

— Таня, вы шикарны! — присвистнул Олег, отодвигая для неё стул.

— Согласен, — выдавил Смирнов-старший, сглотнув.

— Спасибо.

— А где мои любимые тарталетки? — Егор, забавно сморщив нос, заглядывал во все тарелки и салатницы.

— Опять чесноком вонять будет, а мне ещё спать с ним в одной кровати, — простонала Алеся.

— Я зубы почищу, — буркнул мальчик.

— У нас есть для вас новость, — переглянувшись с Романом, осторожно начала Татьяна. Глупо было бы оттягивать этот разговор.

— Какая? — её дочь заметно оживилась, мгновенно позабыв об однокласснике, добравшемся до пахучих тарталеток.

— Ну...

— Позволь мне? — шатен кивнул и обвёл взглядом детей. Не тратя время на подготовку, он произнёс: — Мы с Таней теперь вместе, так что нам всем стоит привыкнуть к мысли, что мы одна большая семья.

— Красава, батя! — Олег ударил ладонью по столу, широко улыбаясь. — Давно пора!

Егор пробормотал что-то нечленораздельное, поглощённый едой, и только Алеся замерла, сжав в руке вилку, которая уже через пару секунд упала на пол. Слишком резко, слишком неожиданно. Люди порой не хотят видеть очевидных вещей, а подростки обладают ещё более избирательным вниманием, чем кто-либо другой.

Девочка посмотрела на фотографию отца, висящую на стене, а потом на замершую в ожидании приговора мать и прошипела:

— Ненавижу! А как же папа?

— Лесь, я...

— Лучше бы ты умерла, а не он! — стул с грохотом упал, и Алеся скрылась в своей комнате, хлопнув дверью.

В воцарившейся тишине было слышно лишь тиканье настенных часов и поздравления звёзд эстрады по телевизору.

— Чёрт! — Смирнов-старший вскочил и, обойдя стол, обнял за плечи женщину, по щекам которой катились слёзы. Дети жестоки. Они причиняют нам самую сильную боль.

— С меня хватит! — рявкнув, Олег встал и пошёл следом за девочкой, обронив на ходу: — Не вздумайте заходить!

Его колотило от злости. Всему есть предел, и этот предел наступил.

Распахнув дверь, он тут же захлопнул её за собой и устремился к Алесе, в истерике разбрасывающей вещи.

— Вали отсюда! — она швырнула в него футболку. — Ты всё знал!

— Как же ты меня достала, мелкая эгоистичная дура! — вытащив из брюк, надетых по случаю праздника, ремень, он сделал несколько шагов вперёд и, схватив девочку за руку, развернул спиной к себе, наклоняя. — Мать отдала тебе всё и даже больше, а ты, неблагодарная тварь, говоришь, что было бы лучше, если бы она умерла? — первый удар был слабым, но Алеся всё равно задёргалась, пытаясь вырваться. — Ты когда-нибудь задумывалась, каково было ей, когда погиб твой отец? — второй удар, ощутимый даже через плотные джинсы, заставил школьницу громко вскрикнуть. — Твоя мама самая замечательная, а ты... — без сожалений Олег снова ударил её пониже спины и оттолкнул от себя. — Как у тебя язык повернулся? Она живёт ради тебя, из кожи вон лезет, чтобы дать тебе всё самое лучшее!

— Урод! — девочка свернулась на полу калачиком, всхлипывая. Никогда прежде её не наказывали. Это было не столько больно, сколько обидно и унизительно.

— Может быть. Только ты не лучше, — парень со вздохом сел рядом с ней. — Я завидую тебе, Лесь. Таня так тебя любит... Моя мать никогда не нежничала, но, знаешь, я и со злости не пожелаю ей смерти. Нельзя говорить такое.

— Она предала папу!

— Ты хочешь, чтобы она страдала? Тебе приятны её мучения?

— Нет.

— Но ты не позволяешь ей даже попытаться стать счастливой! Ты отбираешь у неё последние крохи!

— Она должна любить папу!

— А кто сказал, что она разлюбила? — Смирнов осторожно коснулся рукой растрёпанных волос Алеси и улыбнулся. — Она очень любит его, но нужно как-то жить дальше. Ты поймёшь это когда-нибудь.

— Если любит, почему она теперь с дядей Ромой?

— Любовь бывает разной. Лесь, никто не отберёт у тебя память об отце, поверь, но никогда, слышишь, никогда не смей больше так разговаривать с мамой, иначе, клянусь, я снова возьмусь за ремень.

— Все старшие братья дерутся? — девочка шмыгнула носом и посмотрела на Олега.

— Нет, — он отвёл взгляд. Надо же, она сумела довести его, ведь никогда прежде он не поднимал руку на ребёнка. Но ситуация требовала: нужно было переключить гнев Алеси с Татьяны на себя, к тому же небольшая порка в целях воспитания ей не повредит. Слишком избаловала её мать, терпя все капризы.

Когда-то Алеся винила отца, сейчас она обвиняла Татьяну — мы всегда ищем того, кого можно обвинить в наших бедах. Мы хотим избавиться от боли и думаем, что это поможет.

Ей нравился Роман, но она надеялась, что с уходом из их жизни Кости они с матерью всегда будут вдвоём. Она была слишком эгоистичной, чтобы позволить Татьяне любить кого-то ещё, кроме неё. Она привыкла, что мать живёт и дышит ею.

— Ты должна извиниться, — Олег придал голосу строгости.

— Не хочу!

— Почему ты так жестока с ней? Я много раз видел, как ты заступалась за тех, кого обижают, но почему со своей собственной мамой ты ведёшь себя по-свински?

— У неё есть я и папа!

— Она никогда не откажется от тебя и не забудет твоего отца, но каждый имеет право на счастье!

— Нет!

— Прости, Лесь, — парень поднялся и отряхнул брюки, — но я не позволю тебе разрушить отношения наших родителей.

— Уходи! Ты мне не нужен! Мне никто из вас не нужен! — у девочки снова началась истерика.

— Ты ещё маленькая и глупая, — он оставил её в одиночестве, тихо прикрыв за собой дверь.

___

Татьяна закрыла глаза, пытаясь успокоиться в крепких объятьях. Почему вышло именно так? Ей хотелось быть честной с дочерью, но, видимо, порой честность всё портит.

— Таня, не оставляй меня, — Роман крепче прижал её к себе. Он чувствовал, что она мечется и пытается найти выход.

— Ром, я...

— Нет! Мы справимся со всем этим вместе, поняла? Не отступай сейчас.

— Тётя Таня, — Егор робко коснулся её руки, — Алеся боится, что вы оставите её, как и папа. Она очень скучает по нему, я знаю. Мы разговаривали с ней. Я вас люблю, и я рад, что мы будем одной семьёй.

— Горик, да ты мастер слова, — Олег появился в гостиной, криво ухмыляясь. — Хватит киснуть. Истерика капризного ребёнка не повод портить себе настроение. Перебесится.

— Я слышала крики, — Татьяна вскинула голову.

— Ерунда. Всё в порядке, Тань. Не переживайте, — старшеклассник смягчился, глядя на женщину. — Ей нужно время.

— Наверное, я поторопился, — Смирнов-старший глубоко вздохнул.

— Нет, пап. Наоборот, вы слишком тормозили.

— Не умничай.

— Я не знаю, что делать, — Антонова скомкала в пальцах салфетку. — Она не простит.

Кто бы знал, как тяжело было Татьяне. Конечно, она предполагала, что дочь так просто не примет её отношения с Романом, но и столь бурной негативной реакции не ожидала.

Меньше всего ей хотелось разрываться и выбирать. Да и о каком выборе может идти речь, если от своего ребёнка она не откажется ни за какие блага мира? Видимо, ей просто не суждено испытать обыкновенное женское счастье снова.

Егор уткнулся в тарелку, расстроенный, немного испуганный гнетущей атмосферой и взволнованный. Глядя на него, Олег думал о том, что его брат похож на маленького растрёпанного воробья, и это вызывало улыбку.

Алеся появилась во время боя курантов, до которых уже никому не было дела, как и до предшествующей им президентской речи, наспех написанной и торопливо прочитанной. Заплаканная, лохматая, кусающая губы, она подошла к Роману и протянула ему отцовскую гитару. Любые слова в этот момент были бы лишними.

Удивлённый, он принял драгоценную ношу, слегка кивнув девочке. Что он мог дать ей взамен? Она отдала самое ценное, что имела, открыв ему свою душу, и он не имел права не ответить тем же.