Больше всего на свете хотелось кивнуть, но Вивьен приложил все усилия, чтобы оставить голову неподвижной.
— Палач, — тяжело вздохнув, заговорил де Борд. Ренар выступил вперед.
— Ваше Высокопреосвященство, хватит! — сказал он.
В допросной повисло молчание. Де Борд медленно повернулся к Ренару и посмотрел на него испытующим взглядом.
— Сын мой, ты забываешься. Страдания бывшего друга…
— Вы его просто убьете, — холодно перебил Ренар. — И ничего не узнаете. Разве нам это нужно? Посмотрите на него.
Де Борд посмотрел. Он видел перед собой измученного, почти умирающего арестанта, который вот-вот не выдержит пытки. Пришлось признать: Ренар был прав. Нужно было прекратить.
Не говоря ни слова, он отстегнул кожаный ремень, удерживающий грудь Вивьена, и кивнул тому палачу, что до этого удерживал голову арестанта. Тот потянул за мокрую тряпицу и извлек из горла Вивьена длинный кусок ткани, покрытый кровавыми пятнами.
Теперь тошноту сдержать было невозможно. Вивьен резко повернулся набок и, насколько позволяли все еще связанные руки, попытался свеситься со скамьи, давая содержимому желудка с мучительным кашлем вырваться наружу. Носом обильно хлынула кровь, горло обожгло огнем. Вивьен все еще не мог нормально дышать, и продолжал лихорадочно, свистяще выхватывать из мира жалкие клочки воздуха, которые позволяли ему жить.
Сил на то, чтобы заставить свое тело приподняться и лечь обратно, у него не осталось. Он так и продолжал свешиваться со скамьи, наблюдая, как на пол льется кровь из искалеченного горла и носа.
Один из палачей наклонился и разрезал веревки, стягивавшие руки. Однако Вивьен не сумел сразу их поднять — от бессилия они повисли плетьми. Все, на что его хватало — это дыхание, все еще затрудненное, жгучее, со стальным привкусом крови и горечью желчи.
Через несколько мгновений второй палач освободил ноги Вивьена, и те также рухнули вниз, принеся новую волну боли напряженным мышцам. Вивьен слабо застонал, почувствовав волну судорог по всему телу.
Палачи взяли его под руки и силой подняли со скамьи, но при попытке встать на пол Вивьен начал оседать, ощутив резкое головокружение. Кровь только сильнее хлынула носом.
Фигуры де Борда и Ренара расплывались у него перед глазами. В горле все еще стояло неприятное давление, и на миг глаза Вивьена округлились от ужаса: он понял, что все еще не может нормально дышать, и это едва не повергло его в панику. Через мгновение разум взял верх над чувствами, и Вивьен осознал, что горло его распухло от агрессивного воздействия, и теперь некоторое время ему придется делать только неглубокие вдохи в ожидании, когда опухоль спадет.
Путь до камеры прошел для Вивьена, словно в тумане. Он буквально висел на крепких руках палачей, не в силах переставлять ноги. Когда его грубо опустили на настил из соломы, он попытался оттолкнуться руками и подняться, но не смог. Последним, что он видел перед тем, как впасть в забытье, это как один из палачей швыряет вдогонку его грязную рубаху на пол камеры.
* * *
Ренар стоял во дворе епископской резиденции, глядя в пасмурное осеннее небо. Он пытался прислушаться к себе и понять, что чувствует, однако чувства будто покинули его. Остались лишь мысли, и все они были о Вивьене.
«Зачем?» — думал Ренар. — «Разве не ты говорил, что разум защищен от ереси, если есть вера? Ты уже был еретиком, когда говорил это? Или ты думал, что твоя ересь — и есть та самая вера, которая тебя защищает? Боже, Вив, зачем? Неужели это Ансель навязал тебе это? Куда я смотрел? Почему я не понял? Господи, почему я не понял?! Будь проклят Ансель, если это из-за него! Впрочем, из-за кого же еще это могло быть? Или был еще кто-то? Вивьен, похоже, всегда питал к еретикам определенную слабость, взять хотя бы Элизу…»
Тихие шаги отвлекли Ренара от раздумий. Он повернулся и устало вздохнул, увидев рядом с собой архиепископа де Борда.
— Хотите укорить меня в том, что я прервал допрос? — безразлично спросил Ренар, снова отворачиваясь и поднимая глаза к небу. Обратиться к архиепископу «Ваше Высокопреосвященство» он посчитал лишним.
Де Борд остановился рядом с ним и тоже поднял взгляд.
— Нет. Ты поступил здраво. Это похвально. А еще ты отлично держался. Я полагал, что этот допрос будет для тебя тяжелым испытанием.
— Он и был, — не стал скрывать Ренар.
— С прискорбием вынужден отметить, что это только начало.
Ренар нахмурился.
«Вы правда скорбите? Что-то не верится», — подумал он, но говорить этого вслух не стал.
— Я знаю, — сказал он вместо того.
— Ты это выдержишь?
— А у меня есть выбор? — Ренар грустно усмехнулся. — Ваше Высокопреосвященство, в этой новой проверке нет нужды. Я хочу добиться правды не меньше вашего и понять, что заставило моего друга обратиться в ересь. И когда.
«Уж не тогда ли, когда он влюбился в Элизу?» — спросил Ренар сам себя, но прикусил язык. Он хорошо относился к Элизе и не желал ей зла, да и из уважения к чувствам Вивьена не стал упоминать о ней при де Борде. К тому же Элиза ненавидела катарскую ересь едва ли не больше, чем вся инквизиция вместе взятая. Она была ни при чем.
— Ваш приказ, — вдруг вспомнил Ренар, поворачиваясь к архиепископу. — Вы приказали не раздевать его. Почему? Это тоже была проверка?
Де Борд поморщился.
— Что я, по-твоему, должен был проверять таким образом?
— В одежде еретик будет чувствовать себя чуть увереннее, чем без нее, это ведь очевидно. Вы решили продлить допрос таким образом и посмотреть, как я буду реагировать?
Некоторое время де Борд молчал. Затем вздохнул и покачал головой.
— Нет, дело не в этом. — Его лицо преисполнилось отвращения. — Несколько лет назад в Амбрене на одном из моих допросов был мужчина, которого обвинили в колдовстве. Его звали Филипп, и его допрашивали по всем правилам. И во время допроса… — де Борд снова поморщился: воспоминания казались ему весьма неприятными. — Во время допроса он продемонстрировал свое извращенное плотское желание. Словно сам сатана внушил ему ощущение удовольствия от происходящего…
Он не стал рассказывать дальше. Ренар остался бесстрастным к этому рассказу, однако понял, что после того случая де Борд, похоже, отдавал приказы не раздевать мужчин на допросах.
— Мерзость, — сказал архиепископ, буквально сплюнув это слово. Ренар промолчал, понимая, что может только гадать, отчего это произвело на видавшего виды инквизитора такое неизгладимое впечатление.
Некоторое время они провели в молчании. Затем Ренар прочистил горло и кивнул.
— Что же дальше? Бросим к Вивьену в камеру агента, изображающего катара? — хмыкнул он.
Де Борд махнул рукой.
— Наш обвиняемый непрост, он хорошо знаком с такого рода действиями, поэтому это будет бессмысленно. Возможно, увещевания кого-то близкого будут более эффективны.
«Элиза…» — вновь подумал Ренар, но промолчал. Учитывая нелюбовь де Борда к ведьмам, такой вариант лучше не предлагать.
— У Вивьена нет близких, кроме меня, а мои увещевания тщетны.
— Епископ Лоран иного мнения, — туманно ответил он.
— И кого же он хочет позвать для увещевания?
— Ты обо всем узнаешь, когда придет время, — уклонился архиепископ, и Ренар решил не наседать с вопросами, чтобы самому не попасть под подозрение. Вместо этого он сказал:
— Вивьена должен осмотреть врач. Три часа пытки водой… Когда ткань извлекли, она вся была в крови, он мог умереть. — Взгляд его, несмотря на мутную пелену, стал грозным и пронзительным. — Или в его случае и это будет исключено?
Де Борд спокойно выдержал его взгляд.
— Врачей Руана я к этому делу привлекать не хочу, — сказал он.
— То есть, врача не будет?
— Будет, — покачал головой де Борд. — Я отправил своих людей за врачом из Кана еще до начала допроса.
Ренар изумленно приподнял брови, постаравшись не выдать напряжения. Элиза жила в Кане, и она знакома с медициной.
Впрочем, вряд ли де Борд приведет сюда именно ее.
— Уже есть нужный человек на примете?
— Мои люди этим занимаются, — уклончиво ответил де Борд.
Ренар не стал расспрашивать дальше, вместо того он вздохнул и набрался смелости для следующего вопроса.
— Ваше Высокопреосвященство, я должен спросить, какой исход вы видите у этого дела? Я так понимаю, если выяснится, что Вивьен действительно еретик, его казнят?
Де Борд нахмурился.
— Это не исключено.
— А если он не сознается? Вы ведь понимаете, почему он молчит?
— Хочет доказать невиновность, это понятно. Но пока что он показывает лишь свою выдержку. Когда его воля даст трещину, он скажет нам правду.
— Или умрет, не выдержав пытки.
На это де Борд ничего отвечать не стал. Он молча развернулся и оставил Ренара наедине с его мыслями.
* * *
Вивьен пришел в себя, почувствовав холод. Он лежал в том же положении, в котором лишился чувств — на настиле, без рубашки.
Осторожно попробовав приподняться, он ощутил во всем теле ломоту, явившуюся последствием перенесенного напряжения. Первая же попытка проглотить слюну вызвала волну боли в поврежденном горле. Вивьен оттолкнулся от настила и заставил себя сесть, придержав горло рукой, невольно тихо застонав и поморщившись. Расцарапанные о скамью руки немного саднило, а в желудке ощущалась характерная пустота, однако Вивьен успокоил себя мыслью, что после пыток могло быть и хуже.
Теперь, когда мучительное удушье не ввергало его в панику, он понимал, что воля его не сломлена, и первый бой в допросной комнате остался за ним, хотя положение его все еще было незавидным. Он не знал, сколько ему предстоит выдержать допросов, но уповал на то, что в какой-то момент уверенность де Борда — и в особенности Лорана — в его виновности пошатнется. Надежду на то, чтобы обратиться напрямую к понтифику, он не питал: был уверен, что де Борд попросту не позволит этому прошению достичь адресата.
Неизвестность угнетала, но Вивьен продолжал храбриться.
Он заставил себя потянуться вперед, схватить грязную рубаху и надеть ее. Вынуждая работать ноющие мускулы, он успел отметить, что при пробуждении сумел издать стон, а значит, голос не покинул его. Это было хорошо. Заметил он и то, что после первой пытки кандалы на него надевать больше не стали. Пожалуй, это тоже был хороший знак.
* * *
Вопреки ожиданиям Вивьена, на следующий день де Борд не явился к нему. И потом — тоже. По-видимому, арестанту решили дать время на обдумывание своего признания, однако на деле они лишь давали ему время восстановиться после первой пытки.
Тюремный паек был мучительным испытанием для травмированного горла, но Вивьен заставлял себя медленно, старательно и осторожно разминать и размачивать во рту черствый хлеб. Вода поначалу вызывала у него приступ ужаса, однако жажда была сильнее.
На третий день в коридоре вновь послышались шаги. Вивьен напрягся и приготовился к следующей схватке. Скорее всего, сегодня допрос состоится и вряд ли он будет менее жестоким, чем в прошлый раз. Вивьен понимал, что пытке водой его в этот раз не подвергнут — в прошлый раз она не дала результатов, поэтому теперь де Борд подыщет что-то еще. Что это будет сегодня?
Стражник открыл дверь в камеру и впустил внутрь двоих палачей. Архиепископа при них не было. Они грубо схватили Вивьена под руки и потащили в организованную допросную комнату. Вивьен попробовал дернуться всего раз, но быстро оставил попытки и решил приберечь силы на будущее: в конце концов, он понимал, что его все равно приведут на допрос, а сопротивление лишь убедит инквизицию — он все еще привыкал больше не относить себя к ней — в его виновности.
Ренар и де Борд ожидали арестанта в допросной, расположившись у дальней стены. Вивьен приметил, что за время его отсутствия в стену успели вмонтировать ручные и ножные кандалы, которые, по-видимому, предназначались для него.
— Вивьен, — обратился к нему де Борд, переводя внимание на себя. — Я не желал этого, ты знаешь, но вот ты снова здесь. То, чему мы тебя подвергнем, если ты откажешься отвечать на вопросы, тебе хорошо известно, ты сам присутствовал при подобных допросах множество раз. Ты знаешь, как это проходит, и меньше всего мне хочется, чтобы ты познавал это на себе.
Вивьен молчал.
«Каленое железо», — понял он, вновь взглянув на стену, и невольно поежился, вспомнив, как Ренар в допросной прижигал ему рану на боку. На этот раз это не будет одно прижигание — их будет множество.
Содрогнувшись, Вивьен понадеялся, что у него хватит сил это выдержать.
— Откуда в твоей комнате на постоялом дворе появилась книга, содержащая катарские тексты? — спросил де Борд. — Кто дал ее тебе, Вивьен? Почему ты решил прятать ее, а не отдал епископу Лорану, если ты утверждаешь, что не повинен в ереси?
«Я утверждал только то, что не знаю, откуда взялась книга», — хмыкнул про себя Вивьен. — «Переиначивает мои слова. Пытается запутать».
— Молчишь? — со скорбью в голосе спросил де Борд. Вопрос был совершенно излишним, учитывая, что арестант действительно не произносил ни слова. Вивьен уловил лишь то, что скорбь архиепископа казалась неподдельной.
Ренар позади де Борда стоял мрачнее тучи и изредка переводил взгляд на стальные прутья, лежавшие недалеко от жаровни.
— Заковать, — тяжело вздохнул де Борд.
Прежде, чем исполнить это указание, тюремщики стащили с Вивьена рубаху, однако раздевать донага вновь не стали, как и при первом допросе. Похоже, де Борд распорядился об этом заранее.
«Черт возьми, почему? Что у него на уме? Всех еретиков обычно допрашивают нагими. Отчего со мной — по-другому? Что это может значить?»
Задать свои вопросы Вивьен не мог.
Пока палачи тащили его к стене, Ренар начал разжигать жаровню.
«Не собираются тянуть, хотят сразу приступить к делу, чтобы заставить меня кричать, а потом — отвечать. Пока Ренар будет разжигать жаровню, де Борд станет расспрашивать. Если ответов не будет, они приступят…»
Вивьен сжал зубы, чтобы не дать себе издать даже протестующего стона. Палачи тем временем защелкнули ножные и ручные кандалы. Один остался стоять подле арестанта, а второй направился к жаровне, чтобы сменить Ренара. Вивьен отметил, что к нему применили тот же метод, что и к другим арестантам: с его точки обзора открывался вид на то, как разогревалась жаровня, и на то, как на ней скоро будут раскаляться прутья.
