Зверь лютый Книга 33. Интриганки

Рыксу требовалось срочно изолировать и отправить из Саксонии подальше. Малыша, с наступлением тепла, привезти в Брауншвейг. Для представления обществу и мужу. Как бы Лев не рычал в переписке, но тащить младенца в нынешнюю погоду по здешним дорогам Ростислава отказалась.

Гунцелин фон Хаген оказался эффективен. В течении года графство выплатило герцогине всё, что могло бы задолжать герцогу за четыре года. И ещё вдвое. Число ленников сократилось, многие благородные рыцари лишились не только имущества, но и голов. Все противозаконные акции пресекались безжалостно. Вскоре ни разбойников, ни бродяг, ни нищих в графстве не осталось. Всем нашлось полезное дело. Ну, или виселица. Подобно тому, как хронист описывает наступления мира, безопасности и покоя в землях ободритов в результате действий Гунцелина.

Накопленные Ростиславой ресурсы позволили ей завершить ещё одну интригу, начатую ею совершенно случайно на том же Ольденбургском турнире и сопровождавшуюся громадной природной катастрофой.

Ольденбург, май, третий день турнира.

Сегодня был нормальный бугурт: сшибки оруженосцев. С деревянными копьями и мечами, без железных доспехов на теле и толпы пешцев под копытами коней. Молодые ребята от 12-13 до 21-24 лет. Первая цифра — по земскому праву, вторая — по ленному. Переход из детства в юность, переход из юности во взрослость. Нет ни таких разорительных выкупов, ни захвата в плен. Но, конечно, кони, упряжь и верхняя одежда — меняют владельцев.

"Онижедети" — одни не стесняясь радуются, другие — скрипят зубами, третьи — рыдают. Кто — от обиды, кто — от боли. От подзатыльников своих господ-рыцарей, от презрения родственников. Всё как у больших, только эмоции ярче — юноши.

Герцогиня, отсидев "обязательную программу", отправляется в свои покои, когда к ней подходит вовсе не юноша. Весь... побитый. Хромает, рука на перевязи. По лицу — гирлянда синяков. В обрамлении длинных, блондинистых, завитых на концах по нынешней моде, локонов. На этом фоне красочно смотрятся большие грустные опухшие подбитые карие глаза.

— Ваше Высочество. Прошу простить меня. Я не мог прежде выразить свою благодарность. За ваше участие в моей судьбе. Как мне передали, когда в первый день турнира мой давний враг со своими присными напал на меня, и я, сбитый уже на землю и придавленный конём, молился лишь о детях своих, не ожидая возможности увидеть их вновь, ваше вмешательство, ваш совет герцогу, спас мне жизнь. Сиротская доля миновала моих детей. Они всегда будут молиться за вас. Я — ваш вечный должник.

Ростислава в растерянности разглядывала это, весьма разноцветное, впервые ею видимое лицо. Потом взгляд скользнул ниже. На сюрко вышит красный лев. В золотом поле, весь красный.

Тю! Так это ж голландец! Как его... в радугу...

— Граф Флорис. Вы преувеличиваете. Ваше спасение, как и всё в этом мире, в руках божьих. Но я рада, что господь выбрал меня в качестве орудия для благого дела. У вас нынче пятеро? Было бы весьма грустно, если бы они осиротели.

Герцогиня ещё раз внимательно осмотрела собеседника. Освещение... отвратительное.

— Мне не нравится ваш левый глаз. Кажется, идёт нагноение. Вот что, Флорис, пойдёмте-ка в мои покои. У меня хорошие лекари. А вы нуждаетесь в качественном лечении.

Рада, выспавшаяся за день, выгнала прислугу графа, а самого загнала в корыто мыться. Потом, ругаясь на двух языках, с парой помощников принялась колдовать над многострадальным многоцветным графским телом. Тут в комнату заскочила уже переодевшаяся в домашнее платье Ростислава:

— Как дела?

Флорис, разложенный обнажённым на столе, дёрнулся от голоса герцогини. И был остановлен рыком лекарки:

— LЭge! Nicht bewegen! (Лежать! Не шевелиться!)

Из не столь многих слов местного медицинского лексикона, выученных Радой, вот эти получаются лучше всего.

Пришлось бедному графу изображать из себя тушку на разделочном столе у мясника. Не то гуся, который "прижарен", не то каплуна, который "заправлен". Под любопытствующим взглядом своей спасительницы. Герцогиня болтала с лекарями на своём непонятном языке. Те показывали его травмы и обсуждали методы лечения.

— Мадам. Я... не думаю, что зрелище пострадавшего в турнирной свалке... представляет для вас интерес.

— Отнюдь, граф. Вы первый турнирный боец, которого я наблюдаю в таком виде. До сих пор я работала с несчастными случаями или с раненными в реальных боях.

— Вы?! Вы работали?!

— Мне довелось провести некоторое время в помощницах у боярыни Рады. Принимать роды. И у другой лекарицы. Которая называет себя Марана. По нашему — богиня смерти. Там были и переломы, и ранения, и многое другое. А у вас, граф, довольно приличное тело. Видели бы вы, до какого состояния доводят себя некоторые мужчины! Пресс нормальный. Здесь болит? А здесь? Могло быть хуже. И вообще: очень хорошо, что вы попали ко мне. То, как были обработаны ваши раны... Но не волнуйтесь: у нас есть лекарства, которых нет в здешней стране. Очень... помогающие.

Наконец, совершенно смущённого и измученного графа, смазанного и перевязанного, с наложенными чистыми повязками и лубками, одели в халат, поскольку его одежда, вычищенная и постиранная, сохла, и провели к герцогине.

Узнав о стирке одежды граф едва не упал в обморок. В Европе верхнюю одежду не стирают принципиально. Только если попал под дождь. Как будет выглядеть его "красный лев на золотом фоне" после этих русских процедур...

Короче: всё пропало.

Оставалось только смириться, надеяться и получать удовольствие.

Жизнь довольно часто ставила графа в такую позицию в последние годы. Поэтому он сразу расслабился и приступил.

Уютно устроившись в спальне герцогини на мягком сидении за небольшим столиком, Флорис приходил в себя, прихлёбывая горячее вино с корицей и наслаждаясь дружеской беседой с Ростиславой. Она интересовалась всем: самочувствием, женой, детьми, замком, графством, детскими воспоминаниями и нынешними проблемами.

Полтора часа доброй задушевной беседы привели графа в состояние глубокого умиления. Эта невысокая молодая женщина восхищала его своей серьёзностью и одновременным весельем, доброжелательностью. Спокойствием и подвижностью, грациозностью. Здесь было тепло и вкусно, спокойно и уверенно. Он как-то задумался, загляделся. На здоровенную кровать под балдахином с вышитыми саксонскими львами. Герцогиня перехватила его взгляд. Удивлённо вздёрнула бровь. Отчего Флорис мгновенно покраснел. Она очень мило покраснела в ответ.

— Граф. Уже поздно. Вам собрали немного лекарств. Вот это по ложечке перед сном, вот это — смазывать раны. Повязки менять каждый день... Вам пора идти.

— Э-э-э... Да-да. Конечно. Я... я впервые в жизни благодарен графу Филиппу. За то, что его удар привёл меня... к вам. Подарил такой вечер. Я покидаю вас в надежде. В надежде, что мы снова встретимся. И я не буду столь... ограничен моими болячками. А вы... недостатком времени.

— Да, Флорис. Я тоже надеюсь. На встречу с тобой.

Прошло полтора года. В последний день первой декады ноября 1170 г. на втором этаже небольшого мотт-и-бейли в миле от маленькой рыбацкой деревушки под названием Антверпен сидел человек. И смотрел в огонь очага. Не видя его, не слыша голосов своих спутников.

Устал. Устал до изнеможения. Устал бороться с судьбой. Всё впустую. Все его силы, труды, заботы, надежды... Всё — прахом.

— Господи! За что?! За что ты посылаешь мне одно несчастие за другим?!

Ссора между отцом и дядей в детстве. Войны между ними. Убийство его отцом его дяди. Чужими руками, из засады. Тайное. Но я-то знаю! Ранняя смерть отца. После которой вот это всё, вся эта... Западная Фрисландия свалилась на его почти детские плечи. Попытка поднять, укрепить своё владение, эти нищие, вечно мокрые земли. И — война. Проигранная ещё до начала — слишком сильная коалиция собрались против него. Потеря лучшей части земель, Зеландии, вынужденный отказ от планов, от надежды на процветание края. А теперь... Теперь — катастрофа.

* * *

Наводнение "Всех Святых" 1-2 ноября 1170 г. Затоплена большая часть Голландии. Поднявшаяся вода прошла со стороны Северного моря во Флевонское озеро, после чего оно стало солёным.

В 44 г. Помпоний: "Северная ветвь Рейна расширяется во Флевонское озеро, в котором находится одноимённый остров, а затем, как обычная река течёт к морю".

"Северная ветвь" — Эйссел, рукав-эстуарий Рейна.

В древности Флевонское озеро было меньше, а протока, соединяющаяся с морем — намного уже, чем последующая форма залива. Состояло из комплекса озёр, болот и проток. Постепенно эти водоёмы соединялись друг с другом, образуя единое водное пространство. Северная часть соединялась с морем через протоку между Влиланд и Терсхеллинг.

С раннего Средневековья береговая линия размывается. Протока, соединяющая озеро с морем, постепенно расширяется.

В 1287 г. другая катастрофа (наводнение "Святой Люсии") разрушит песчаный барьер в районе острова Тексел и окончательно превратит озеро в морской залив Зёйдерзе. Ручей Марсдип, впадающий в Северное море, превратится в морской рукав. Тексел и Виринген станут островами.

Стихийное бедствие уничтожит Ротту (прото-Роттердам) и создаст условия для превращения деревушки Амстердам в центр морской торговли.

Так будет до XX в., когда Зёйдерзе вновь отгородят от моря и частично осушат. Остатки залива станут пресным озером Эйсселмер.

* * *

Уничтожен Крейлерский лес и множество торфяников. Крейлерский лес — охотничьи угодья, организованные дедом, тёзкой, Флорисом II полвека назад, в 1119 г. Теперь там плещутся морские волны. Северный и южный края, Тексел и Энкхёйзен, где бывал маленький Флорис в детстве, где остались охотничьи домики, стали островами.

А он, Флорис Третий, сидит в мотте на насыпном холме. И грустит о том, что предки строили крепко.

Плиний Старший:

"...эти люди насыпают холмы выше уровня прилива, а на холмах строят домики. Похожие на корабли когда прилив поднимается, и на жертв крушения, когда наступает отлив".

"Грустит" — потому, что если бы холм подмыло и эти стены упали бы ему на голову... он бы умер. Это было бы лучше.

Недавний свирепый ураган погнал нагонную волну. "Прилив" оказался чудовищным: волна дошла аж до Утрехта. Теперь вода ушла, но по берегам рек, в низинах, на опушках остались трупы. Коней, коров, овец. И — людей. Множество его людей, его голландцев — погибли и лежат непогребёнными. Стали кормом для диких зверей и птиц.

Но самое страшное не это. Самое страшное — вода. Пресное озеро стало солёным.

Рыба погибнет, птицы улетят, скот будет болеть. Заливные земли засолятся, на них не будет доброго урожая. Леса засохнут. Голландия от "hol" — лес. Леса погибнут от солёной воды. Голландии больше не будет. А виноват — он. Он — правитель, граф. Эта земля, эти люди вручены ему богом. А он... не смог. Полтора века правления Герульфингов, создавших из ничего, из местечка Бладелла — целое графство, Западную Фрисландию, Голландию. Предки строили, создавали, иногда ценой собственных жизней. А он... не смог.

Чувство стыда, никчёмности, бессмысленности, безнадёжности... уже не сжигало, а просто... саднило. По всей измученной душе.

Глава 670

Внимание привлекла вдруг усилившаяся суета приближённых. Какие-то шепотки, передвижения. Как они глупы, как эта бессмысленная возня вокруг — мелка и отвратительна. По сравнению с трупами вдоль рек.

— Ваше Светлость. К вам гости.

Какие гости?! В этом мокром холодном аду? Очередные попрошайки разных сословий? Пытающиеся своими жалостливыми рассказами выпросить кусок по-жирнее? Воспользоваться общим беспорядком и урвать себе дольку? Падальщики. Вороньё. Почему-то те, кто умирает от голода, не требует аудиенции у графа.

Лестница, ведущая на второй этаж башни-мотта со двора, заскрипела, в дверь вошли несколько человек в мокрых от дождя плащах. Ураган кончился, ветер ослаб. А дождь продолжается. Всё слабее, но непрерывно.

Из толпы вдруг вывернулся вперёд невысокий юноша. Откинул мокрый капюшон. Радостная белозубая улыбка была тем зрелищем, которое менее всего ожидал увидеть измученный граф. Оказавшийся "у разбитого корыта наоборот": вода не утекает через трещины, а втекает.

Пауза затянулась. Улыбка несколько утратила свою яркость.

— Флорис, ты не узнал меня? Ты не рад?

— В-ваше... герцогиня... вы... здесь... но как?!

— Просто. По воде, по земле и вот — по лестнице.

Флорис потрясённо смотрел на эту женщину. Волшебное видение, вдруг возникшее из благословенных времён. Когда у него была всего-то сломана рука и пара рёбер. А не вся жизнь.

Тем временем герцогиня прошлась по комнате, окинула взглядом неубранный стол и постели вдоль стен, заглянула в кубок, ткнула пальцем в потолок, после чего двое её людей поднялись на третий этаж, и, после некоторой возни, вытащили оттуда вчера приведённую для графа, но так и неиспользованную девку, вытолкнули её наружу.

— Граф, я и не знала, что вы любите толстых женщин.

— Я... нет... Это не то, что вы подумали! Я даже не прикоснулся к ней!

— Не волнуйтесь так. Я слишком уважаю вашу супругу Аду, чтоб расстраивать её... подобными новостями.

— Но я...

— Неважно. Господа. Оставьте нас.

Очевидная, непререкаемая уверенность в том что её пожелание будет исполнено, прозвучавшая в голосе герцогини Саксонской, подействовала. Не только её люди, но и голландцы убрались из башни на двор под дождь.

Граф продолжал неотрывно следить за герцогиней, а та ещё раз прошлось по залу, потрогала скамью — не понравилось. Уселась, прочно, по-мужски, возле стола на обрубок бревна, скинула не глядя плащ, оставшись в этой варварской русской мужской одежде, которая, как ни странно, ей к лицу. Улыбнулась и, сразу став снова серьёзной, спросила:

— Что ты собираешься делать?

Ошалевший от неожиданного появления герцогини, измученный своими угрызениями, просто толком не спавший последнюю неделю, с момента начала наводнения, граф встряхивал головой, жалобно смотря своими большими "коровьими глазами":

— Я... я не знаю... молиться... надеяться на милость господню.

Герцогиня поморщилась, но неожиданно с жаром поддержала:

— Это правильно! Молиться, надеяться... это хорошее занятие. В нынешней ситуации.

Поводив пальцем по коленке, вдруг хлопнула ладошкой и энергично продолжила:

— За эту неделю у тебя погибло треть людей. Ещё треть умрёт до весны. От голода, холода, болезней. Половина оставшихся — разбежится. И Вельфы, и Аскании уже прикидывают как привлечь к себе голландцев и заселить ими славянские земли. От Любека до Мейсона.

* * *

В РИ появление голландцев в Бранденбурге фиксируется по построенным ими дамбам и дорогам. Хронисты упоминают переселенцев из Голландии в эти годы и в других местах.

В графстве нынче около 100 тыс. жителей. 30 тыс. погибших — не самое большое число. В 1212 г. — 60 тыс., 1219 г. — "наводнение Святого Марселия", 36 тыс., 1287 г. — "наводнение Святой Люции", 50 тыс.