Забыл. Это слово крутилось в голове щекочущимся, раздражающим волчком все дни с его отъезда. Забыл. Такое короткое, емкое и обидное слово. Не столько по отношению к ней, сколько к Кириллу, который даже после того злополучного звонка Мишу ждал. И спрашивал, когда тот придет. Катя отвечала, что скоро, а у самой в голове ненавязчиво крутилось слово "забыл".
И она сама себя ругала за такие мысли. За глупости. И корила себя за то, что так несправедливо сорвалась на Мишу.
Безусловно, потом она позвонила и извинилась, заверив, что все в порядке, а ее в запале сказанные слова — последствия плохого настроения. Подольский ничего не сказал на такое заявление, скорее, просто-напросто пропустил ее извинение мимо ушей и сделал вид, что ничего не было. Катя никогда глупой не была, поэтому довольно быстро перехватила эстафету, прекрасно притворяясь радостной и счастливой.
Но только если она притворялась, пусть и с трудом, но все же, то Кирилл не умел этого. И не скрывал своей обиды и разочарования. И что делать с этим — Катя не имела ни малейшего понятия.
— Кирюш, не расстраивайся ты так, — Катя присела перед мальчиком на корточки, обхватила за плечи и заставила посмотреть себе в глаза. Племянник шмыгнул носом, трогательно посмотрел на нее исподлобья, пряча взгляд, но внимательно прислушивался к ее словам — она точно знала. — Миша обязательно приедет, просто попозже. Он в командировке, в другом городе и не может сейчас приходить.
— А когда он приедет?
— Скоро, родной, скоро.
— Правда? — с надеждой спросил Киря. Ей оставалось только кивнуть. Теперь, если потребуется, она Подольского за шкирку, но приведет. Катя его предупреждала и всячески ограждала, а вот это все — не ее вина. И ее ребенок страдать из-за Миши не будет. Точка.
— Конечно. А сейчас прекрати хлюпать. Поехали лучше домой.
— Хорошо, домой, — смирившись, кивнул Кирилл и одел курточку. Встал рядом с ней, терпеливо ожидая, пока Катя застегнет все пуговицы и завяжет шарф. — Я сок хочу.
— Купим. Что вы сегодня делали?
— Английский учили, — без особого энтузиазма начал рассказывать ребенок, вяло ковыряя носком ботинка квадрат линолеума.
— И как?
— Хорошо.
Поняв, что сейчас говорить с Кириллом бесполезно, девушка сдалась. Иногда ее ребенок мог быть чертовски упрямым и замкнутым. И обиженным, так что выдавить из него хоть слово в такие моменты было равносильно поиску иголки в стоге сена. Практически невозможно, только нервы друг другу мотать.
Приказав себе не расстраиваться, Катя взяла Кирилла за руку, и они бодрым шагом потопали к остановке.
* * *
Подольский еще раз посмотрел на знакомый дом и взглядом нашел нужные окна. В одном из них горел свет, а через легкую полупрозрачную газовую ткань, если присматриваться, конечно, можно было увидеть силуэт маленького ребенка, которым с какой-то палкой — Миша, правда, знал, что это светящийся меч джедая, — прыгал около телевизора. Мужчина позволил себе улыбнуться уголком губ.
Оказывается, он соскучился. И было что-то еще, что не позволяло сосредоточиться в Калининграде. И это "что-то" мыслями возвращало его в Питер, разъедая и прожигая изнутри. Что-то пошло не так. Не так, как должно было быть.
Физически Подольский все это время сидел в Калининграде, а мыслями здесь — в этом доме. А ведь помнится, он жил здесь когда-то. Сколько лет прошло? Двадцать или около того, наверное. Несколько лет квартира напротив Катиной была его домом. Но вот Миша ее не помнил. Возможно, Катя там тогда и не жила. Но то, что они могли оказаться рядом, так тесно друг к другу, приятно грело и будоражило.
Он помрачнел, вспомнив недавний разговор с девушкой. Обиду, которая сквозила в каждом звуке ее голоса. Он сначала не понял, что вообще сделал не так, где ошибся и почему Катя так расстроилась. Но в ней была такая убежденность, уверенность, заставившая Подольского лихорадочно вспоминать свои проступки за последние часы. Да вроде ничего.
И все равно эта мысль — что он чем-то обидел, сделал ей больно — не давала покоя, лишая и сна, и спокойствия, и возможности логически мыслить. Как переклинило.
Ни о какой работе и речи идти не могло. Поэтому он сорвался и вот сейчас уже был около знакомого дома, и глядел в знакомые окна, ощущая странную приподнятость и умиротворение. Как будто был там, где и должен был быть.
Миша стряхнул пепел с истлевшей до фильтра сигареты, выкинул окурок и зашел в подъезд. Три этажа; мельком посмотрел на квартиру Анны и постучал в соседнюю дверь.
Раздался топот маленьких ножек, скрип открываемой двери и наконец:
— Кто там?
— Это Миша. Открывай.
Подольский не успел договорить, как загремели замки и дверь распахнулась. Прямо ему навстречу ласточкой вылетел Кирилл, и Миша еле успел схватить его, чтобы тот босиком не побежал по подъездной плитке.
Мальчик и радостным возгласом вцепился в Мишкины запястья, и мужчине ничего не оставалось, как поднять его на руки. Кирилл счастливо взвизгнул и со всех сил тонкими ручонками обхватил его за шею.
Все так стремительно произошло, что Михаил совсем не успел ни подумать о сложившейся ситуации, ни удивиться поведению ребенку. Спокойно и правильно — вот как это было. И мужчина поспешно, все так же держа мальчика на руках, зашел в теплую квартиру и прикрыл за собой дверь.
— Тебя Катя не учила дверь незнакомым не открывать? — усмехнулся Миша и поставил ребенка на пол.
— Ну это же ты, — как само собой разумеющееся произнес Кирилл и с ногами забрался на маленький деревянный стульчик. — И я спросил.
— Спросил он...Ты дверь открыл быстрее, чем спросил. Тетка твоя где?
— А, купается, — он равнодушно махнул рукой. — А я играю. Пойдем со мной.
Миша разулся, повесил куртку на вешалку поверх Катиного пальто и пошел следом за Кириллом, мазнув взглядом по покрашенной светлой краской двери. Оттуда раздавалось журчание воды, а сквозь щель пробивалась полоска света.
— Смотри, я покрасил, — ребенок деловито усадил Мишу на разобранный диван и притащил смутно знакомую раскраску. Подольский отпихнул пуховое одеяло в сторону и подвинулся, освобождая место мелкому. — Нравится?
Он склонил голову набок, пристально рассматривая ярко-зеленую машину с синими колесами.
— Нравится.
Кирилл перевернул страницу, теперь демонстрируя кислотно-желтый мотоцикл.
— А этот?
— И этот нравится.
— А эту Катя красила, — Миша увидел аккуратно разрисованный автомобиль, выделяющийся среди творчества мальчугана. — Красиво?
— Красиво, — послушно кивнул Подольский и закатал рукава тонкой водолазки. — Что так жарко?
— Катя обогреватель включила. Миша?
Ребенок из-под опущенных ресниц на него косился с неуверенность и любопытством. Под Мишкиным понимающим взглядом Кирилл заерзал и выпалил:
— А ты далеко был?
Мужчина на секунду замешкался.
— Далеко.
Ребенок непонятно чему удовлетворенно кивнул. А затем продолжил:
— А что ты делал?
Да уж, с этой семейкой нужно перестать удивляться. Вот и Кирилл сейчас — сидит, дышит ему в пупок, но смотрит так угрожающе, недоверчиво и допрашивает. И этому мелкому только четыре.
— Работал.
Кирилл широко улыбнулся и встал на диване на колени.
— Это хорошо. Но ты не уезжай так больше. Мы тебя ждали.
Мы тебя ждали. Подольский испытал сильнейшее чувство дежа вю. Он это уже слышал. Пару дней назад, с такими же, но немного другими интонациями, со сквозившей обидой и болью в голосе, но такое же потерянное и едва ли не безнадежное.
Мы тебя ждали.
От Кирилла исходило столько доверия, что Мишке стало неуютно и страшно. Страшно не оправдать ожиданий, разочаровать и обидеть чем-то. Их. Их обоих. А ведь его действительно ждали. Сильно ждали и скучали. По крайней мере, Миша надеялся, что Катя тоже скучала. А что ждала — он не сомневался.
— Не буду, — пообещал Подольский, и протянул руку, за которую мальчик сразу же цепко ухватился. И переполз ему на колени. — Я постараюсь так больше не делать.
Мальчик отстранился, заглядывая Мише в лицо, и пригрозил пальцем.
— Я запомнил. Миш?
— Чего?
— Меня сегодня воспитательница хвалила.
— Правда? — изумленно приподнял брови Подольский и восхищенно присвистнул, отчего Кирилл расцвел и покраснел от удовольствия. — За что?
— Я по английскому все-все слова выучил, которые она задавала.
— Все-все?
— Да. Один из группы.
— Вы и английский учите?
Для Мишки рассказы Кирилла были такими фантастическими, что он внимательно слушал и не перебивал. Во времена его детства они в садиках английский не учили. Да даже и в школе. Лишь в старших классах ввели, да и то все посредственно и как-то вяло. Это уже потом Подольский, приехав в Питер и столкнувшись с проблемой нехватки знаний, начал посещать специальные курсы быстрого изучения языка, книги начал читать, а потом мотаться по загранице.
Миша хотел добиться многого, хотел стать самостоятельным, самодостаточным человек, а не жалким подобием личности, как его опустившийся на самое дно отец. Подольский всеми силами, хватаясь почти за любую работу — а иногда и за несколько сразу — покорял нужные вершины. И покорил. И имел право гордиться собой. Он сам всего добился, потом, кровью и своими силами, без чьей-либо помощи.
— Учим, — но Кирилл тут же помрачнел. — А еще нас теперь танцам учат. Фу!
В его голосе столько отвращения было, что Миша не выдержал и рассмеялся.
— Чем тебе танцы не угодили?
— Мне не нравится!
— Зато полезно.
— А ты танцевал? — полюбопытствовал Кирилл.
Миша чуть не подавился.
— Нет. Да я и сейчас не умею.
— Вот и я не буду, — мальчик воинственно скрестил руки на груди и вздернул острый подбородок. — Я буду чем-нибудь другим заниматься.
— Чем?
— А ты что в детстве делал?
Подольский нахмурил лоб, пытаясь вспомнить правильные и приличествующие для ушей ребенка занятия.
— Ну...я спортом занимался, — удачно выкрутился мужчина.
— Каким?
— Да я уже и не помню.
— Я тоже хочу спортом, — решительно заявил Кирилл, но сразу поник. — Но Катя не разрешит. Она всегда говорит, что это опасно.
— А каким ты хочешь спортом заниматься?
Ребенок, пожевывая губу, всерьез задумался, морща лоб от напряжения.
— Не знаю... — медленно произнес он. — Каким-нибудь...ну таким...чтобы прям ух!
— Я так понимаю, шахматы — это не твой вариант, — белозубо и ярко усмехнулся Миша, заставив мальчика недоуменно застыть и вопросительно на него поглядеть. — Забудь.
— Я хочу быть сильным-сильным. Чтобы стукнуть и все.
— Смотри, при Кате этого не скажи.
— А я вот стану сильным и буду ее защищать. Вот. И танцы мне все равно не нужны.
— Ладно, придумаем что-нибудь, — сдался Миша, предчувствуя намечающееся недовольство Кати по этому поводу. А Кирилл сразу посветлел лицом и довольно заулыбался. — Но на танцы все равно ходи. Потом пригодится.
— Зачем?! — возопил он.
— Девчонкам нравиться будешь, — быстро нашелся Подольский.
Мальчик пренебрежительно фыркнул и дернул плечом.
— Нужны эти девчонки. От них только неприятности. Меня из-за Лизки-подлизки постоянно наказывают. А я не виноват, да? Но все равно в угол.
Он так расстроился от несправедливости этого мира, что Миша даже постеснялся без зазрения совести смеяться. Хотя очень хотелось. Проглотил смешок, кашлянул в кулак и как можно серьезнее спросил:
— За что тебя так?
— Лизка все время жалуется. А я ее не трогал, понимаешь? Подлиза!
Они еще немного поговорили, Кирилл с упоением рассказывал о своих делах в садике, о том, чем они с Катей занимались. Рассказывал о каких-то мультиках, даже показал один — про какую-то желтую губку. Тупой до ужаса, но мальчику вроде нравилось. И довольно скоро начал зевать, хотя изо всех сил старался своей усталости Мишке не показывать.
— Иди-ка ты спать, — решил Миша и потянул малыша с дивана, мельком глянув на часы. Когда Кирилл ложился, он не имел ни малейшего понятия, но на улице давно стемнело, а стрелка часов перевалила за девять вечера.
Ребенок беспрекословно потопал в комнату, правда, Мишкину руку так и не отпустил. А Подольский замер, не зная, что и как правильно делать. Может, надо его одеть или еще что-то.
Кирилл оказался на редкость самостоятельным, чем безумно мужчину обрадовал. Сам стащил со спинки кресла свою пижаму, одел ее, а тапочки задвинул под кровать. Мишке оставалось лишь покрывало стянуть и укрыть ребенка.
— Ты только спи, — попросил Миша. — Чтобы это...сразу, ясно?
— Хорошо, — ребенок кивнул и жестом показал куда-то Подольскому за спину. — Только дай мне Боню.
— Какую Боню? — он опешил и всерьез задумался над непонятным созданием. — Это что?
— Это мой кот. Бонифаций.
Миша оглянулся, увидел свисающего с подлокотника кресла мягкого длинного кота. И покачал головой, послушно передавая игрушку ребенку. Бонифаций. Как еще Леопольдом не назвали.
— Кто ж имя придумывал то? — пробормотал мужчина себе под нос, но Кирилл все равно услышал.
С гордостью выпалил:
— Мы с Катей. Тебе нравится?
— Нравится. Да уж, — Миша посмотрел на долговязое недоразумении. — Боня, блин. Ладно, спи.
Ребенок трогательно завозился, поглубже зарываясь в одеяло, прижал к груди Бонифация и положил крохотную ладошку под щеку.
— Спокойной ночи и добрых снов.
Миша улыбнулся, вышел из комнаты и только на пороге обернулся и тихо произнес.
— Спокойной ночи. И добрых снов.
Такого он никогда в своей жизни не говорил.
Через пару минут Кирилл уже крепко спал, и только на губах играла легкая довольная улыбка, никак не желая покидать ребенка. Миша вернулся. И обещал так больше не уезжать.
* * *
— Кирюш, я в ванную. Если что, зови, хорошо? — окликнула она племянника, с головой погрузившегося в новую раскраску, которую принес Миша. — Кирь!
— Угу.
— Угу, — передразнила Катя и покачала головой. — Никакой вежливости.
Еще раз предупредив ребенка о том, что направляется в душ, Катя вышла из зала. Последние пару дней выдались суматошными и бешеными, так что сил оставалось лишь доползти до дивана и рухнуть на него без задних ног. Единственное, что могло ей сейчас помочь с хронической и въевшейся в кожу усталостью — горячая ванна с пеной и ароматическими солями, которые девушка просто обожала.
Горячая вода уже наполнила белую фаянсовую ванну почти до краев, и Катя поспешно закрутила кран. Небольшое закрытое помещение было наполнено паром и пробирающим до костей теплом. То, что нужно.
Девушка открыло белый ящичек, вытаскивая пену, лосьоны, соли и крема.
Такая роскошь, как продолжительная горячая ванна, была ей недоступна года два. Все время надо было куда-то бежать, что-то делать и за чем-то следить. Конечно, сейчас ничего не изменилось. Скорее, изменилось ее отношение к окружающей действительности. Поэтому до дрожи в коленках хотелось побаловать себя и расслабиться.
Кинула махровый халатик на корзину с бельем, подготовила воду, взбивая ароматную пену, и попробовала температуру рукой. Не сдержала блаженного стона. Восхитительно.
