Музыка сладчайшего единения изнуряла сущего, пытала его яркими всполохами. Член не отпускал Сариила ни на мгновение, и, казалось, пронзал все внутренности.
А потом мир окрасился алыми облаками, бесконечными далями, видениями первичного. Той материи, что возникла на заре мироздания.
И Сариил очнулся в воде в объятиях темного лорда, который смотрел на пленника прозрачным улыбчивым взглядом. Его высокие скулы, его густые брови, его небритое лицо и волосы, спутанные, жесткие, казались жрецу почти мистически прекрасными.
— Я согласен, — руки дрожанием прижались к влажной коже. — На все, что ты попросишь, Сейшаат.
Демон одним движением глаз подтвердил, что чувствует это.
— Ты должен простить мне перенесенные страдания за эти девять дней, — просто попросил он. — И быть моим. Вот и все.
Сариил неуверенно вздохнул. Как отринуть вран? Как принять тебя, Сейшаат, даже если ты и нуждаешься в утешении? Стать частью тебя. Стать монстром, как ты, и жертвой, как ты. Отдать тебе свое пламя, губить тысячи ангелов, не ведая о том, сможешь ли разбить ледяную преграду.
— Да, пусть будет так, мой граан. Я забуду. Серые глаза неотрывно смотрели в чудовище, которое продолжало испытывать жреца. Горячие ладони Змия гладили грудь пленника, пальцы играли с его сосками. Затем темные губы вобрали в себя один, покрутили вокруг раздвоенным языком.
— Ты не сможешь меня обмануть, Сариил. И убежать — тоже. Ты станешь частью меня, даже больше... — и вот второй сосок атакует страсть. Жрец тяжело задышал.
— Я готов к этому.
— Я буду честен, мой сати. Единственный раз — сегодня, потому что причинил тебе много боли. И знаю, что ты надломлен, что ты держишься из последних сил. Я буду пытать тебя. Я буду заполнять тебя тьмой. Ты будешь страдать и никто не придет тебя спасать. Ты будешь умирать подо мной — каждый раз.
— Я знаю, — пальцы темного лорда в ответ на слова схватили Сариила за подбородок.
— Ты ничего не знаешь о тьме, — грубый, почти неистовый, Змий меланхолично слегка оцарапал когтем щеку ангела. — Пойдем спать. Война закончена. Рана еще не зажила. Мне больно... Ты знаешь, как мне больно?
Жрец отрицательно покачал головой, но Змий схватился за запястье и прижал ладонь пленника к полыхающей груди, куда Уриил вонзил огнь небесный. Такие раны, нанесенные самим правосудием, очень долго не затягиваются. Они разъедают плоть. Они проникают глубоко, проедают внутренности. Они убивают медленно, но неотвратимо.
Сколько осталось демону жить? Столетие? Два? Мучась от горения, от нарастающей ярости в плохие часы и от тоски, когда болезнь ненадолго затихает.
Нет, еще что-то. Сариил ощутил еще одну боль, закрытую за многими дверьми. Там, в ее центре, томилась душа! Небо!
Змий оттолкнул жреца и выбрался из воды.
— Твои страдания — ничто, — произнес он холодно. — Вы жалкие отпрыски света, понятия не имеете о истинном милосердии... Все! Спать! — огромная лапища сгребла Сариила подмышку и поволокла к дверям.
А через мгновение оба уже лежали опять в кровати. Только демон спал, крепко держа жреца в своих тисках, а тот не замыкал глаз, вслушиваясь в хриплое, стонущее дыхание повелителя врана. И размышлял, как будет общаться дальше — теперь, когда он добился своего и вплотную приблизился в великому змию хаоса.
Да, граан вел, себя, как голодный зверь. Сариил принимал дракона с отчаянной отдачей, на грубое насилие отвечал лаской. На равнодушие — вниманием. Сейшаат страдал от боли. Ужасно. Однажды вечером, когда демон пришел в особом нерасположении духа и ударил наотмашь жреца, тот заметил как по плечу того расползается зеленовато-коричневая влага.
— Чего уставился? — граан упал в кресло и протянул ноги вперед. — Сними сапоги.
Рука потянула с одного плеча мундир. Губы стали тонкой линией терпения.
Сариил опустился перед господином на колени, взялся за квадратный каблук, но в это время Змий издал странный звук и вдруг обмяк. Жрец не сразу понял, что демон потерял сознание. Он поднял глаза. Он смотрел на дьявола, которого мог прямо теперь лишить жизни без права на возвращение.
И умирал сам от того, что милосердие к темному существу переполняет зерцало, которое отражало лишь одиночество и лед Сейшаата, живущего в вечном хаосе. Наверное, смерть была бы для граана наградой. Наверное, он и сам задумывается над властью больше вечности. Нельзя забыть, нельзя остановиться...
Сариил медленно поднялся. Склонился над демоном, чтобы расстегнуть рубашку. Плечо было изъедено огнем небесным. В одном месте заживало, в другом появлялись свежие нагноения, сочилась кровь. Порвать ткань. Тише, Сейшаат. Жрец принес воду и чистые полотенца, омыл раны. Затем приложил ладони и зашептал молитвы милосердия.
О, ангелы! Вы приходите к тем, кто больше всего нуждается в спасении и надежде, кто сам не способен справиться с горестями и болезнями. Вы несете на руках отверженных и потерянных.
— Сейшаат, очнись, — легкое поглаживание по щетине, проблески солнца сквозь веки. — Все будет хорошо. Ты веришь мне?
Глоток воздуха. Глаза открылись. Сариил сидел на краешке кровати. Такой тонкий, красивый, словно Демон видел его впервые. Невероятно глубокий образ, голубое простое платье, волосы, ниспадающие серым потоком за спину.
— Что ты сделал? — расслабленность, а за ней резкое подозрение и злоба. Демон подскочил, застонал, обнаружив, что плечо перетянуто белой тканью.
— Спокойнее, брат. — руки уложили Сейшаата обратно в кровать. — Пока вы больны, должны слушаться меня.
— Хорошенькая игра! Не забывайся, сати, — темный лорд с некоторым любопытством следил за тем, как его пленник берет со стола тарелку с дымящейся то ли похлебкой, то ли супом. — Что за дрянь? — запах трав и приправ. — Не надейся, что игра продлится долго... — попытка увернуться от ложки.
— Вы, конечно, можете не есть...
— Точно, — Змий откинул одеяло и попытался встать, но слабость головокружением и тошнотой подкатила к горлу. Сариил мягко уложил граана обратно.
— Поверьте мне. Неделя, и я подниму вас на ноги. Я знаю, как нейтрализовать огнь небесный.
— Ты... — демон пытался прочитать свою игрушку, но жрец отвел глаза. Длинные ресницы скрыли возможные ответы. — Ладно, делай, как умеешь, Сариил. Но на награду не рассчитывай. Не думай, что я тебя отпущу...
— Я знаю. — ангел поднес-таки ложку ко рту упрямца, и тот с подозрением попробовал варево. Он и потом ел и пил снадобья жреца без удовольствия. Слушал морщась молитвы, когда сати перевязывал рану или посыпал ее странной гадостью. И почти все остальное время находился в полусне, где голос высшего ангела превращался в песнопения света.
А потом рана затянулась. И ушло мучительное жжение. И вернулись силы... Только изменилось неуловимо что-то между грааном и его сати. Нет, демон был также груб, он продолжал жадно брать Сариила, трахая его бесконечными вранскими ночами. Презрительно разговаривал сквозь зубы, но при этом нет-нет, а подходил иногда, обнимал самой нежностью и стоял так долго, гладя жреца по волосам, утопая в его чистых серых глазах. И высший крылатый обвивал шею Змия. Вел с его душой безмолвный разговор, потому что давно знал, какая сильная любовь горит в этом великом древнем драконе.
— Поцелуй меня, — шепот темных губ, и граан склоняет голову навстречу сущему. — Как вчера...
— Да, дорогой мой брат, — чуткое касание, ласка влаги и упоение, а в ответ объятия все крепче и горячее.
— Ты опасен, жрец. Ты опасен мне, — наслаждение от поцелуев на шее, на подбородке. — Похоже, это я — твоя игрушка. Я... — губы Сариила накрыли рот граана мягким бризом, язык проник внутрь. Слился с языком демона, которого качало от эйфории открытого источника, обдающего тело желанием.
Скольжение рук жреца по спине, проникновение пальцев под одежду. Да, это случится опять.
С того момента, как они открылись друг другу.
— Ты десятый круг, — Сариил с улыбкой начал стягивать со Змия одежду. — Самый темный круг, в который можно нырять много раз, но не выплывешь ни разу.
— Ты нырнешь? — поцелуи жреца на груди, соцветия великого расслабления.
— Да, — Сариил опустился на колени, ловким движением расстегнул брюки. Демон был уже возбужден. И ждал. Языка, ласки, звезд. Вобрать в рот его член, гладить яички... Смотреть вверх, видя огонь в зеленых глазах. Наслаждаться минутами всесилия. А потом оказаться под властью урагана, что мотает тебя по комнате. Который вбивается в тебя под жадные крики. Быть частью дракона... Быть им и познавать тьму, открываясь ей без остатка. О прекраснейший Сейшаат, только не останавливайся и преврати весь мир во вран.
22
Древний тоннель между мирами появляется лишь в тот час, когда гаснет последний свет. Когда отчаянье достигает предела.
Говорят, именно тогда рушатся молодые миры, а в срединном происходят глобальные катастрофы, что прокатываются волнами через время и затихают лишь в тот заветный час, когда вновь проявляются лучи восстановленного источника.
Михель с опаской вошел в узкий ход, появившийся между стенами подвала центрального дворца, держа за руку черноволосого подростка — юного сущего Рафаила. Оба видели, как дрожит здание над их головами, как трещинами идут потолки и каменная кладка, как сыплется белая пыль с высокого потолка, оба слышали, как за дверьми, где-то очень далеко, раздаются то ли крики, то ли стоны... И оба понимали, что приат пал. Что нет уже пышных островов с их традициями возводить молитвы за всех отчаявшихся. Что сменились белые одежды облаков на копоть разъеденных небес. Что всласть пьет кровь смерть от вен света.
— Сера сказал не медлить, — молодой ангел, влекомый в синюю полутьму, последний раз обернулся на комнату, посреди которой остался потухший колодец, что хранил столько тысячелетий средоточие силы. — Благословенна пусть будет жертва братьев.
Михель нахмурился и помрачнел. Именно сейчас мог бы он биться с вранской тьмой. Именно теперь спасал бы Сера от...
— Идем, — Рафаил подтолкнул молодого охотника вперед. — Наша миссия слишком велика, чтобы сомневаться.
С каких пор юные послушники командуют высшими ангелами?
— Молчи! — нервно рявкнул Михель, ступая по тоннелю, который пульсировал и менялся, словно живое существо.
В ответ Рафаил начал молиться. С одной стороны, звуки знакомой речи успокаивали, заставляли сосредотачиваться на зыбком пути. А с другой — охотника все более преследовала мысль о собственном малодушии. Он поддался влиянию Сера, как мальчишка, лишь услышав имя возлюбленного. Он оставил Уриила один на один с темными лордами и самим Змием... Он несет огнь источника в неизвестность, лишая возможности других ангелов спастись и покинуть приат в случае проигрыша в войне.
А тоннель — разве не написано в древних свитках, что путь не всегда выводит к истине? Чист ли Михель духом? Имеет ли право нести в себе светоносность бытия? Даже если это на несколько часов, даже в страшный час суда над приатом, он всего лишь охотник. Защитник, но не сущий.
— Туда, — Рафаил потянул спутника в ответвление хода, где сгущалась синева. Зрение, затуманенное сомнениями, дернулось. Нет, ведь путь должен быть прям, а не двоиться и петлять. Юный же ангел словно видит цель. Настаивает и совершенно не осторожничает.
Открытое сердце зрело и озарялось верой в справедливость. Полыхала в нем жажда исцеления сотворенного приатом зла.
И Михель поддался чистому зову, бьющимся на ветру крыльям. Напрасно? Нет, он никогда не сожалел, что пошел следом за подростком, потому что в тот тяжелый момент, в крутящихся вихрях энергии, слишком многое тянуло назад — в привычное прошлое и видение. А Рафаил просто верил в свет и радость. И любил... Как любят порой дети все, что впервые видят.
Пустыня. Бескрайняя пустыня ждала двух отверженных ангелов за тоннелем. Много дней бесполезного пути и, наконец, понимание, что впереди ничего нет. Мир, в котором они оказались — абсолютно новый, еще не соединенный ни с одной реальностью, в котором даже время — пустая формальность, зарождающая иллюзии бытия. Одинаковые барханы, пересыпающиеся золотистой пылью. Следы, тающие, как круги на воде. И безнадежность.
Обессилевший Рафаил остановился, опустился на очередной холм, чтобы передохнуть от долгого пути. Ноги его, в длинных узких туфлях, утонули в песке. Полы длинного синего платья засыпало россыпью песчинок. Следом опустился молодой охотник. Заросший щетиной, покрытый испариной, с загоревшим лицом и совершенно безумными синими глазами.
— Бесполезно искать, — Михель утер лоб от жары, снял с себя рубаху, расшитую алыми птицами, и теперь закатывал широкие штанины. — Источник выбрал это место. Можно столетиями ходить по кругу, но мы останемся там же, где и были изначально.
— Тогда мы должны остаться и ждать, — Рафаил вздохнул тяжело, убрал за уши мокрые, закудрявившиеся пряди. — Как сущие собирались возродить океан, если их ни одного не осталось? Мы беспомощны... Мы вынесли огонь, но забыли главное.
— Помолчи, ладно? — Михель начал тереть виски. Боль нарастала в нем вместе с жаждой и убывающими остатками сил. Слишком много потрачено магии на создание армии Уриилу и двойника. Сера был прав, нужно взять себя в руки и сосредоточиться на цели.
— Михель, — опять дерганье за плечо. До чего настойчивый мальчишка! Охотник уже хотел как следует встряхнуть Рафаила с его вечными молитвами и вопросами, но последовал за указательным пальцем юного ангела, который уже вскочил и пылал румянцем, как суетливая маленькая птичка, потревоженная в гнезде.
— Габриэль! Смотри, он здесь!
Михель изумленно приподнял бровь. Вот это да! Агнц проявился над песками золотистым сиянием, которое тянулось к источнику, все еще находящемуся в груди мужчины. Дрожал той самой пылью, которой полнилось это место.
"Все ПЫЛЬ! И все бренно", — шепнуло сознание, и синие, как чистая даль, глаза Михеля наполнились пониманием.
— Габриэль! — крик мешался с усиливающимся ветром. — Габриэль!
Ангел не реагировал, почти рассыпался на звезды и проявлялся вновь над барханами. Движения его, плавные, чуть дрожащие, меняли структуру мира. Губы что-то шептали, но в гуле поднимающейся бури Михель не мог разобрать, что именно.
— Мы вытянем тебя, — кажется, тогда заорал он и попытался схватиться за изменчивый мираж... Но в следующий миг пыль превратилась в настоящую бурю и подкинула охотника и Рафаила вверх, и понесла... Во тьму, в самую бездну... Казалось, к концу мироздания.
А потом настал покой. Михель инстинктивно накрыл юного ангела огромным плащом. И наступила бесконечная минута, когда стихия лишается власти над крылатыми созданиями. Лишь грозится отзвуками звериного воя и плачем проклятых душ.
Час или два под шептания молитв милого, светящегося золотом Рафаила, призывавшего Габриэля, что, конечно, найдет путь и спасет их всех. Час без мыслей и ожиданий.
Смешно. Не так Михель представлял себе творение. Не руками шестнадцатилетнего пропавшего лейлы. Но чем смешнее и банальнее выглядело волшебство, тем более важным оно являлось.
