А ещё... Ещё три года назад Юншань, оставив дом на слуг, свозил семейство в Чанъань. Не праздности ради, а по распоряжению, в один прекрасный день доставленному гонцом из столицы господину тысячнику Цзяну. Яна вспоминала ту поездку с двойственным чувством. С одной строны — удивительный город правильной квадратной формы и потрясающе рациональной планировки, прекрасные дворцы и пагоды, яркая, богатая жизнь обывателей, масса чужеземцев, среди которых пару раз мелькнули и белые европейские лица. А с другой... Она лишь кончиком мизинца коснулась тёмной, скрываемой от всего мира стороны дворцовой жизни, и была счастлива, что вовремя унесла оттуда ноги. Если бы она позволила тогда втянуть себя в интригу, которую затевала принцесса... Ну, да ладно. Всё хорошо, что хорошо кончается. Юншань, понимавший мудрость русской поговорки "Близ царя — близ смерти", тоже был доволен, что выскочили они оттуда воистину вовремя. Супруги были настолько рады, что по пути, занявшем немногим больше месяца, в каком-то гостином дворе зачали сыновей-близнецов...
Одним словом, жизнь продолжалась.
Согласно всеобщему мнению, благородная кровь, текущая в жилах дамы императорского рода, не только давала ей неслыханные привилегии, но и налагала обязанности, коих не знают простые смертные. За то и чтимы были прямые потомки хуанди. Потому и лицезреть сиятельную принцессу без её разрешения не было дозволено никому из простолюдинов, да и немногим аристократам дарована привилегия не ждать, пока её высочество даст добро на созерцание её особы. Мастер Ли и его супруга, как и полагается людям их звания, пали на свои лица, едва колыхнулась занвеска, за которой восседала любимая дочь императрицы.
— Дозволяю вам смотреть на меня, — раздался мелодичный, хорошо поставленный голос, по которому сложно было определить возраст его обладательницы.
Когда супруги, не поднимаясь с колен, выпрямились, занавеска была откинута. На украшенном перламутром широком деревянном кресле — именно кресле, с ножками в виде драконьих лап и подлокотниками в виде голов этих мифических ящеров — восседала немного полноватая, но миловидная дама в богатом платье жёлтых, чёрных и золотых тонов. Возраст которой так же было сложно определить из-за сплошной маски косметики. Дама едва заметно, одними уголками губ, изображала протокольную приязнь к визитёрам, а в остальном её лицо оставалось неподвижным, как у статуи Будды.
— Дозволяю вам говорить, — едва заметно качнувшаяся высокая причёска в виде закрученной раковины долженствовала обозначить высказанное на словах дозволение.
Юншань произнёс заранее заготовленную речь, где сердечно благодарил её высочество за неслыханную честь, оказанную семейству Ли самим фактом того, что царственнородная принцесса соизволила обратить внимание на их скромные персоны. Её высочество благосклонно выслушала, благо мастер-оружейник свою речь не затянул, после чего лёгким движением пальцев подозвала доверенную даму. А та с молчаливым поклоном подала принцессе изящный ларчик на подносе.
— Мне говорили о вас и вашей супруге много лестного, почтенный мастер, — дочь императрицы неспешным движением откинула крышку ларчика и достала оттуда бумаги. — Здесь письма от высокородного Цзян Яовэня, коего вы хорошо знаете. Он ещё два года назад просил дать вам личную аудиенцию. К сожалению, тогда моя царственная матушка была слишком занята, и не уделила достаточного внимания просьбе знатного, прославленного, но, увы, захолустного военачальника. А сейчас она поручила это дело мне, и я немедля послала гонца в Бейши.
"Просто пожилая мама впадает в маразм, а дочь постепенно прибирает власть к рукам, минуя братьев, — подумала Яна, попутно изображая на лице приличествующий моменту восторг. — Интересно, что же именно её так заинтересовало? Неужели всё-таки карта мира?"
Да. В руках принцессы, помимо писем господина тысячника, находилась карта мира. Яна узнала это чуть желтоватое полотнище, склеенное из нескольких листов хорошей бумаги, на котором она самолично вычертила чистовик срисованной из планшета карты. Пометки с её слов делал своей рукой господин Цзян, тогда ещё сотник. Её высочество, отложив письма в ларчик, аккуратно развернула карту.
— Мир так велик, что даже наша империя занимает всего лишь его уголок. Пусть прекрасный и плодородный, но не самый значительный, — задумчиво проговорила принцесса. — Скажите, госпожа Ли Янь, вы действительно составили эту карту со слов путешественников?
— Великая госпожа, карту составили мои дед и отец, — Яна выдала ту часть своей легенды, которая касалась карты. — Я лишь восстановила её по памяти.
— Могли ли вы ошибиться, восстанавливая карту?
— Могла, великая госпожа. Никто не совершенен.
— Я велела показать часть карты нашим мореходам, госпожа Ли Янь. Они говорят, что известное им побережье отражено достаточно верно. И это несмотря на то, что ни ваши почтенные предки, ни вы не планировали здесь побывать. Зачем это понадобилось вашим деду и отцу?
— Они понимали, что не смогут побывать везде лично, великая госпожа, и хотели познать мир хотя бы так, с чужих слов.
— Похвальная тяга к знаниям, — впервые в голосе принцессы промелькнула не протокольная эмоция — ирония. — Теперь скажите, что это за обширные земли, лежащие восточнее империи и островов? Я не видела ничего подобного ни на одной карте.
Яна ждала этого вопроса и едва сдержала усмешку. Вот то, чего она и добивалась, рисуя карту мира: Поднебесная обратила внимание на Американский континент.
— Эту землю путешественник называл Винланд, великая госпожа, — она начала рассказ, который тоже приготовила заранее, как раз на этот случай. — Земля та велика, и населена многими народами. Племена, с которыми он общался, живут охотой и рыбалкой, а также отличаются жёсткими нравами, но по слухам южнее, где теплее и земля плодороднее, живут и культурные народы, строящие красивые города. Также в тех землях местные жители добывают золото и серебро, отливают и чеканят прекрасные изделия, но не столько украшают себя ими, сколько посвящают своим богам. Кожа у людей Винланда красная или красновато-смуглая, а лицами они сходны с хань...
Сейчас, почти три года спустя, эта аудиенция казалась сном. Хорошо они тогда поволновались.
— Гаспаза, кусать надо, — а это уже Хян в дверь всунулась, улыбается, кланяется. Угождает хозяйке, выучила несколько русских слов. — Кусать на столе, осень вкусна, гаспаза. Сяс гаспадин плидёт, гаспаза, велел калмить.
Акцент просто классический, до смешного. Впрочем, кореянка и по-ханьски точно так же коряво говорит. У неё способность к изучению иностранных языков атрофировалась наверняка ещё в детстве.
— Спасибо, Хян, — Яна степенно кивнула и, отложив в сторону недовязанный детский свитерок, вышла в "гостиную". — Позови детей.
Кореянка снова переломилась в поясе, кланяясь, и стремглав побежала за малышнёй. Широкое национальное платье-ханбок из домотканного сукна раздулось парусом.
Сегодня муж дал Яне выходной: свою долю армейских мечей она сделала, а материала на булатные пока не было, они израсходовали все слитки. Нужно было готовить новую плавку, и жена почтенного мастера днём настрогала полное ведро рогов-копыт для шихты. Оставалось ещё свободное время, которое она посвятила вязанию, а сейчас муж со средним сыночком вот-вот вернутся из кузницы. Приготовление чая оставалось привилегией хозяйки дома, и она не преминула этим заняться.
Юншань...
За это время они, естественно, не помолодели. Но если после семи лет брака и рождения троих детей супруги по прежнему оставались друг для друга любимыми и желанными, значит, их действительно соединил не слепой случай. Как говорил Юншань, воля Неба. Они притёрлись друг к другу, быстро стесав большую часть "острых углов". Счастливый брак — это, как и политика, искусство компромиссов. Цели, правда, немного разные, но суть сходная. Не обходилось у супругов Ли без споров и даже ссор, но у двух неглупых людей они случаются довольно редко, и они почти никогда не выносятся на публику. Потому брак Юншаня и Яны всеми соседями почитался почти идеально благополучным. Почти — потому что идеальных супружеских пар в жизни не бывает, только в поучительных романах и пьесах. А идеал — это такая штука, к которой можно стремиться, но по которой нельзя жить.
— Мама, а братики опять чашку разбили, — наябедничала Юэмэй, едва показавшись в дверях. — Мама, а скоро папа и братик Ляншань придут? Мама, а можно мне пирожок с яблоком?..
Малышка так бойко тарахтела по-русски, что даже родная мать не всегда поспевала уследить за ходом её мыслей.
— Можно, можно, — хихикнула Яна. — Тебе не дашь, так ты сама возьмёшь. А чашку новую купим, тоже мне, беда нашлась.
— Мама, а я тоже чашки била, когда была такая маленькая, да?
— Ещё как била. Осколочки так и летели.
Малявка тоже хихикнула и уселась на подушечку, скрестив ноги по-персидски.
Она тоже не могла сидеть на пятках, как делали ханьские женщины.
Юэмэй, развеселившись, прищуривала глаза, но мать хорошо знала, что они у дочери тёмно-серые, цвета грозовой тучи. Или булатного клинка. В родне у Юншаня таких точно не наблюдалось, ни с ханьской, ни с сяньбийской стороны, а в её семье... Яна припомнила, что у деда были серые глаза. Но не такие тёмные. Как причудливо тасуется колода, мессир Воланд был совершенно прав.
Малышка продолжала стрекотать, а Яна вдруг обратила внимание на разыгравшегося кота. На мышах и молоке разжиреть было сложно, потому Мао к семи годам представлял собой крепкого, с лоснящейся шерстью, зверька средних размеров. Обычно он предпочитал днём отсыпаться, а ночью выходил на охоту. Лишь изредка он, взрослый и серьёзный кот, снисходил до игр с человеческими детёнышами. И ещё реже удостаивал хозяев зрелищем самозабвенной одиночной игры с лоскутком или кусочком меха. Но сегодня, и конкретно сейчас, он решил позабавить двуногих обитателей дома своими прыжками. Судя по шороху, котик поймал обрывок бумаги... Но почему Яна обратила на него внимание? Может быть, потому, что бумажка была слишком уж яркой? Неужели праздничный фонарик порвал, хулиган хвостатый?
Кот, словно подслушав мысли хозяйки, высоко подпрыгнул и отфутболил яркий клочок прямо ей под ноги.
Яна, ещё не веря своим глазам, нагнулась и подняла с пола... скомканную обёртку от конфеты. Целлофановую. С подложкой из тоненькой алюминиевой фольги.
"Откуда это?.."
Мысль метнулась вспугнутой птицей, заставив Яну застыть от мгновенно накатившего страха. Неужели нашли? Семь лет прошло, вот ведь неугомонные. Значит, этот ключ им настолько важен? Что он вообще такое?
— Откуда это?
Она сама не заметила, как произнеса это вслух.
— Это? — дочка улыбнулась щербатым — зубы менялись — ротиком. — Там сладкая штучка была. Вкусная. Я её купила.
— Где купила?
Дети в ханьских семьях часто получали от родителей за примерное поведение по паре цянь на сласти, и семья Ли исключеннием не была. Юэмэй, как и её сверстники, тоже бегала в базарные дни на рынок и покупала кусочки сушёных фруктов. Но конфет там точно в продаже не было. Яна едва вообразила, как некий попаданец вроде неё выложил на прилавок кулёк конфет, чтобы заработать немного местных монет на пропитание, как дочь сказала нечто такое, отчего земля у матери ушла из-под ног.
— Я взяла денежку и пошла на рынок, — совершенно бесхитростным тоном проговорило дитя. — А ты перед этим рассказывала, как у тебя дома кушали шоколад. А мне так захотелось его попробовать! И тут смотрю, красивая такая лавка, и тётенька продаёт сладкое, оно так вкусно пахло. Тётенька отошла, а я взяла вот эти, яркие, и положила денежку, целых пять цянь. Потом смотрю, а лавки той нет, я на нашем рынке. А сладкое у меня в руке осталось, вот. Там внутри такое коричневое было, очень вкусное. Это шоколад, да?
Сказать, что в голове у Яны произошло полное смятение — значит, ничего не сказать. Вместо стройных логических построений бурлила дикая каша из самых разных мыслей, подчас между собой не связанных. "Пять цянь... Логика как у Карлсона, у которого настоящими деньгами были пять эре... Господи, куда занесло мою дочь?.. Неужели способность к попаданству — наследственная?.. Что делать? Что мне делать?!!"
— Это шоколад, — Яна механически понюхала фантик и уловила знакомый запах. — Да, доченька, это шоколад... У тебя ещё осталось?
— Не-а. Я всё съела. Хочешь, я тебе покажу, где я это купила? Я могу найти, я пробовала, и у меня получилось.
Эти слова произвели эффект взрыва. В том смысле, что взорвался котелок с бурлящей кашей, в который превратилась голова Яны.
"Господи, только этого не хватало..."
— Мам, ты чего? — дочка заметила наконец, что с мамой творится неладное. — Я сама удивилась, что так могу.
— Папе пока не говори, ладно? — едва слышно проговорила Яна. — И вообще, никому не говори. Это будет наш с тобой секрет.
— Хорошо, я никому не скажу.
Разговор был прерван появлением Хян и Гу Инь, которые привели смущённых и непривычно тихих близнецов. В империи было принято детям до пяти лет позволять буквально всё, терпеть все их выходки. Но на следующий после праздника пятилетия день сразу же, без скидки н возраст и прочее, затягивали в жёсткий корсет из великого множества правил. Яна крепко подозревала, что такой метод воспитания — сегодня ребёнку запрещалось почти всё, что разрешалось вчера, а наказание за непослушание полагалось в виде битья — порождал в итоге вот те самые "миллионы китайцев с лопатами". Беспрекословное подчинение рождалось из жестокого слома психики в детстве. Поступить так со своими детьми Яна не могла, потому обучение правилам поведения в обществе начиналось с пелёнок. Определённые запреты и ограничения, "это можно, а это нельзя", внушались малышне сразу. Близнецы били чашки своими шаловливыми и неловкими ручонками, но уже знали, что это плохо, мама обязательно заставит убирать осколки и запретит слугам помогать маленьким хулиганам. Юэмэй к пяти годам хорошо знала, как полагается себя вести. У мелких интеллект ещё не включился, но базовый принцип "натворил — отвечай" они к своим неполным двум уже усвоили... Мысли о детях вернули Яну в реальность. Нужно рассадить детей за столиком, пока служанки будут заниматься сервировкой. Нужно разложить снедь по чашкам и достать из футляра костяные палочки для еды — принадлежность главы семьи Ли, которой больше полувека от роду. Юншань ел дома только ими, а мыть, прятать в ящичек и доставать их — можно сказать, привилегия матери семейства. Нужно проследить, чтобы рукомойник был полон воды, а чистые полотенца висели на крючочках. И ещё — мужа с работы нужно встретить с улыбкой. Юншань обязательно узнает о приключении Юэмэй, но не раньше, чем она сама досконально во всём разберётся. Может, это и неправильно, но Яна почему-то считала своим долгом не поднимать тревогу раньше времени.
Жена была растеряна и чем-то потрясена, хотя старательно маскировала охватившие её чувства. Наивная женщина, от кого она пытается это скрыть? От мужа, изучившего её вдоль и поперёк?
