— Здесь у Головешки хата, — сказал он. — Перекантуешься пока у него. Шмара утекла, комната свободная есть и даже какие-то бабские тряпки остались. На улицу ни ногой, поняла? Хавчик есть? — обратился он к Головешке.
— Обижаешь, шеф, — весело сказал тот. — И хавчик, и дурь, и все, что надо.
— Гут. И чтоб с лапами к ней не лез, понял? Если тряпье потребуется, купишь, что скажет, за мной не заржавеет. И ни слова никому о ней.
— Есть, шеф! — Головешка дурашливо отдал честь. — Понял, не дурак. Почапали, — глянул он на меня и принялся вылезать из джипа.
— Ксюха, погодь, — остановил меня Петр.
— Да? — я задержалась в машине.
— В общем, не боись ничего. Я тебя никому не отдам, даже косорылым. Но и поберегись тоже, на рожон не лезь без нужды. Где, говоришь, из-под земли выбралась?
Я описала прибрежные ориентиры, которые успела заметить.
— Ясно. В том районе старые военные склады, еще с сороковых остались, пустые и засранные. То-то в том направлении сегодня шарахало как молниями среди ясного неба. Думал, гроза идет, так ведь небо почти чистое... Ну, попробую узнать, что там деется. Но имей в виду, на месте косых я бы там уже двойное оцепление поставил. С танками и пулеметами. Так что не надейся, что Лёху и... как их, остальных выцарапать удастся. Ну, пожуем — увидим. Бывай.
Вместе с Головешкой мы поднялись в его квартиру на третьем этаже. В доме даже работал лифт, чему я весьма порадовалась: действие обезболивающих начинало проходить, в мышцах все настойчивее зудело предчувствие боли. Как я себя буду чувствовать через несколько часов, даже задумываться не хотелось.
— Твоя нора, — мой спутник ткнул пальцем в дверь первой комнаты. — Вон там сральник и мойка. Там хавчик, — он указал в отдельную, пусть и крохотную кухню. Наверни, что найдешь, утром сгоняю до магаза. Все, что у себя там найдешь, все твое. Моя стерва сбежала с одним козлом, даже бабло из тумбочки не стырила, ну и хер с ней. А мне ее трусы без нужды. Ну, зови, если что.
И он ушел в другую комнату, захлопнув за собой дверь. Оттуда сразу забормотал телевизор — судя по плохо разборчивым комментариям, бокс или похожее мордобитие. А я осталась стоять на пороге чужой комнаты, удивленно ее рассматривая.
По сравнению с тем, как жила основная масса иркутского населения, хозяин квартиры сходил за богача. Примерно три на три метра по горизонтали и два с половиной в высоту, размерами комната походила на мой личный отсек в Бриллианте Галактики. Размерами — но не содержимым. В ней умещались: низкий топчан со смятым несвежим постельным бельем; письменный стол, заваленный израсходованными патрончиками помады, пустыми флаконами духов, пудреницами, вымазанными тенями для ресниц и остатками прочей терранской боевой косметики, а также засохшим бутербродом с сыром и пластиковой бутылкой из-под газировки; два мягких стула; платяной шкаф с ростовым зеркалом в дверце; настенный телевизор с двухметровой диагональю, но треснутым в углу экраном; вентилятор на стойке; большие круглые настенные часы со стрелками; мягкое кресло; и целая гора глянцевых журналов из Чжунго на полу в углу. Напоминаю специально для внезов, чтобы оценили заполненность помещения: земные жилые отсеки обычно имеют форму параллелепипеда, в котором полезно используется только одна ("нижняя") сторона. На "вертикальных" и "верхней" плоскостях размещаются разве что небольшие контейнеры, светильники и экраны, и то ограниченно. Большая часть поверхности не задействуется вообще.
В помещении стояла та особенная вонь, которую могут дать лишь адская смесь парфюмерии, немытого тела и разлагающихся пищевых отходов. Под кроватью виднелось несколько использованных гигиенических тампонов. Прежняя обитательница помещения явно не утруждала себя ни личной гигиеной, ни поддержанием чистоты. Я прекрасно знала такой тип людей — еще несколько терранских лет назад сама обитала среди них и даже не представляла иной жизни. Но сейчас в подобном свинарнике жить я не собиралась. Распахнув окно для проветривания — хлынувший сырой, но свежий воздух стал настоящим избавлением — я вышла в коридор и постучалась в комнату хозяина.
Ответа не последовало. Я постучалась еще раз. В комнате громко бормотал телевизор, так что я изо всех сил забарабанила кулаком. Через несколько секунд дверь распахнулась и в проеме воздвигся Головешка.
— Ты че дверь выносишь? — удивленно осведомился он.
— Я стучалась, ты не ответил. Думала, не слышишь.
— А че не вошла?
— А? — мне потребовалось пара секунд, чтобы сообразить: он интересовался, почему я не вошла без приглашения. Немыслимо для внезов, к окружению которых я привыкла, но обычно для местных. Я сделала в памяти зарубку: если еще попытаюсь имитировать аборигенов, важно заранее напоминать себе, какие рефлексы у меня остались от Русского Мира, а какие от Пояса. — Ну, ступила. Щетка или веник есть? И где у тебя мусорка. Прибраться хочу.
— Прибраться? — поразился Головешка, так что белки его расширившихся глаз засияли на черном лице, словно прожекторы. — Ты? Ух. Слышал я про баб, которые прибираться любят, но вживую вижу впервые. Совок и щетка в сральнике под раковиной, мусорка в кухне под мойкой. Всё?
— Всё. Спасибо.
Головешка буркнул что-то неразборчивое и захлопнул дверь, а я пошла в санузел и нашла там означенные совок и щетку. Следующие полвчаса я занималась тем, что выгребала со стола, из стола, из-под кровати, из шкафа и даже со шкафа разнообразный мусор, включая использованные презервативы (на Земле мужчинам приходится использовать изолирующие чехлы на пенис, чтобы женщина ненароком не забеременела после этти). Также я отскребла от пола и стола засохшие и растоптанные остатки еды. Большая пластиковая корзина под кухонной раковиной, из которой тоже несло вонью разлагающейся органики, заполнилась почти доверху. Я подумала, не стоит ли ее вынести на помойку во дворе, но решила, что такой подвиг мне не по силам. Я взмокла от работы, действие обезболивающих уже наполовину кончилось, и мышцы ныли все сильнее. Витаминно-энергетическую смесь организм тоже уже почти сжег, двигаться в постоянном векторе становилось все тяжелее.
Подумав, я решила потратить остаток сил на то, чтобы вымыться. Бросив мокрые куртку и штаны в ванной, я влезла под душ (там оказался даже водонагреватель — хозяин явно знал толк в роскоши) и какое-то время бессильно стояла под струйками теплой воды. Перепачканные в лесной грязи ступни пришлось оттирать нашедшейся тут же вехоткой с серым хозяйственным мылом. Вытершись куском грязной ткани, заменявшей здесь полотенце, я прямо голая ушла в свою комнату, закрыла дверь и, окончательно обессилевшая, рухнула на кровать, стараясь не думать, какая инфекция может жить на давно не стиранной простыне. В шкафу я видела женскую одежду и белье, но примерку решила оставить на завтра.
Есть не хотелось, спать тоже. В крови все еще играло слишком много адреналина, выработавшегося за последние вчасы, так что я какое-то время провела, глядя в потолок и прикидывая дальнейшие планы. Не придумывалось ничего, и отсутствие наглазников, без которых я давно не мыслила жизни, отнюдь не помогало. Одна, без связи, без информации, в специфическом окружении, преследуемая (наверняка) всеми чинами Иркутска и окрестностей и, самое скверное, без лекарств — шансов кому-то помочь у меня осталось чуть меньше нуля. Я сама нуждалась в помощи, и срочно. Петр казался нормальным мужиком, но что я о нем знала? Видела его один день в далекой деревне и еще вчас сегодня. И он бандит из крутых. Возможно, поможет, а возможно, продаст чинам. Ему хотелось верить. Однако я с детства жила в Русском Мире и ни на грош не верила ни в дружбу, ни в порядочность, особенно среди урок. Но выхода не оставалось. На сегодня у меня полностью кончились физические и эмоциональные ресурсы, я страшно нуждалась в отдыхе и расслаблении. Хотя бы на одну ночь.
Я закрыла глаза и попыталась заснуть. Не получилось, несмотря на тяжелую усталость. Я успела основательно привыкнуть к мертвой тишине спальных отсеков внезов, нарушаемой лишь тихим шелестом вентиляции. Здесь же... Бубнил, вскрикивая, телевизор Головешки. Кто-то тяжело ходил наверху, так что у меня в комнате тряслась мебель. Сквозь стены слышались человеческие голоса, а с улицы доносилось пьяное хоровое пение. Тонко гудела водопроводная труба с воздушной пробкой, а может, водопроводный кран с износившейся прокладкой. В тон зудели по меньшей мере два невидимых во тьме комара. В довершение всего за тонкими оконными занавесками потихоньку светлело: тяжелые тучи уходили, возвращалась летняя светлая ночь. Когда-то я могла мгновенно заснуть и в таких условиях, но сейчас, поворочавшись вминут двадцать, поняла, что не судьба.
Наглазники могли бы помочь с активным глушением внешних звуков и блокированием света... но их не было. Есть ли здесь беруши? Вроде бы в столе лежала пачка чего-то такого.
С трудом выбравшись из постели, я добралась до стола и выдвинула ящик. Беруш там не оказалось, а оставшаяся в памяти пачка содержала женские тампоны. Поразмыслив и отказавшись от идеи засунуть их в уши, я задвинула ящик и повернулась обратно в сторону топчана. И тут от усталости меня качнуло так, что я потеряла равновесие и бедром въехала в стопку журналов в углу. Вавилонская башня закачалась и, несмотря на мои попытки ее удержать, рухнула на пол и разлетелась по всей комнате, издевательски шелестя страницами. Я только застонала. Еще на одно усилие по приборке меня сегодня точно не хватило бы. Махнув рукой, я уже снова повернулась к топчану, когда краем глаза заметила под бывшей журнальной башней какую-то коробку без верха. А в коробке...
Я знала, как выглядят университетские тетради для конспектов в их обложках, сделанных из дерматина или еще какого-то коричневого материала, названия которого я не знала. В Русском Мире до сих пор в ходу были именно такие: лишенные наглазников или иных персональных помощников, студенты техникумов и даже университетов вынужденно использовали их для фиксации информации. Но небольшая стопка тетрадей в коробке выглядела ужасно старой, а видимая на срезах бумага (да, натуральная бумага!) пожелтела от времени.
И на обложке верхней тетради, почти невидимая от времени и истертости, виднелась черная на коричневом надпись от руки: "Теория групп".
И чуть ниже: "с дополнениями".
По-прежнему тот же день. Разные места. Бернардо
Потоп в сумасшедшем доме во время пожара. Именно так можно охарактеризовать события, начавшие происходить, когда Стражи и внезы приступили к действиям.
Помочь Оксане мы не могли ничем и лишь в бессильном отчаянии слушали обрывки фраз, доносящиеся через внешние микрофоны ее наглазников. Потом прервались и они: наглазники оказались в багажном отделении одного из квадов. Потеряв контакт с головой Оксаны, они автоматически заблокировались и перестали транслировать любую информацию. Да и без того мы не смогли бы узнать, куда двинулась кавалькада: окуляры внезов не оборудуются системами, способными работать с терранскими навигационными системами или спутниками связи. Ясно нам было лишь одно: время на раздумья кончилось, действовать следовало максимально быстро. Иначе Оксана рисковала навсегда сгинуть в одной из местных тюрем или в глубинах Чжунго. А сверх того захватившие ее чины наверняка догадались бы внимательно исследовать местность, где ее нашли.
Пока Алекс с трудом удерживал вернувшуюся Мотоко, рвавшуюся на помощь подруге, участники импровизированного комитета, составленного из представителей прайдов Стражей и внезов, на коленке набросали черновой план. Мы не могли выбраться самостоятельно и не могли отдаться на милость ни одного терранского государства или политического блока — особенно с учетом того, что САД нас только что предал. Безвыходность? Отнюдь нет.
Стражи веками контролировали терранскую политику отнюдь не шантажом и угрозами, как любят рассказывать сторонники заговоров рептилоидов (кстати, специально для них: мы не являемся аналогом рептилий, пусть даже слегка похожи на крокодилов). Они нам не требовались даже не по доброте душевной, которой мы не слишком страдаем, а просто из-за отсутствия необходимости. Мировая политическая система что на Саванне, что на Терре представляет собой весьма сложное, но и весьма чувствительное переплетение личных и групповых интересов. Потянув за несколько ниточек в нужном направлении, легко заставить изменяться и глобальные векторы. А тянуть за них куда проще и эффективнее лестью и подкупом, то есть пряником, а не кнутом. Так было в девятнадцатом, двадцатом и двадцать первом веках, так же остается и в начале двадцать второго. И непохоже, чтобы в обозримом будущем что-то изменилось. И теперь мы начали тянуть за разнообразные ниточки, причем уже не тайно, а вполне открыто.
Имелся у нас — я имею в виду, у Стражей — и еще один хотя и побочный, но важный мотив. Нам позарез требовался доступ к технологии Санду. Все уцелевшие после Спейс-Ватерлоо обломки были собраны кораблями ОВКС и исчезли в недрах тайных лабораторий. Мы не получили ни кусочка, как ни требовали. Не то чтобы нам отказывали, но и допуска не давали. Украденный мной Санду оставался единственным (и весьма потрепанным) экземпляром, попавшим нам в руки. И сейчас следовало сделать все возможное, чтобы нас снова не оттеснили в сторону.
Формально мы находились на территории Русского Мира. Хотя Чжунго уже почти терранский век контролировал Сайберию и Дальний Восток, он никогда не удосуживался формальной аннексией. Все его присутствие базировалось на формальных рамочных договорах с императором. Так ему не требовалось заботиться об аборигенах. Заодно он мог сохранять жесткую формальную границу, не позволяя собственным гражданам бесконтрольно бежать в бескрайние сайберийские леса из тоталитарного муравейника Срединного Царства. И именно формальная сторона дела позволила Стражам получить от правительства Русского Мира карт-бланш на любые действия еще до того, как Оксану привезли на базу чинов. Стоило это таких смешных денег, что я даже сумму называть не стану, чтобы не лишиться остатков былого уважения. [закрытая секция — старт] Ладно уж, для своих поделюсь: по сто пятьдесят тысяч долларов на счета трех особ в одном из банков САД.[закрытая секция — финиш]
Следующим шагом стали дипломатические ноты в адрес правительств САД и СНЕ, в которой Стражи и внезы просили о помощи. В нотах четко и недвусмысленно перечислялись все обстоятельства, особо подчеркивая наличие Санду на Терре, а также содержались точные координаты входа на их свалку под Иркутском. Ноты составили так, чтобы самый тупой чиновник сразу уразумел: вся технология Санду находится прямо у них под носом, только руку протяни. К нотам прикладывалось разрешения русского правительства на спасательные работы. И чиновники уразумели. Информация сразу ушла и пожизненному президенту САД, и выборному президенту СНЕ. В объединенных военно-космических силах Терры немедленно объявили боевую тревогу, весь личный состав ОВКС отозвали из увольнительных с орбитальных платформ и поверхности. Менее чем через терранский час после отправки ноты от обеих блоков пришли заверения, что спасательные миссии уже в дороге. С космодромов в Европе и Северной Америке стартовали десантные суборбитальные шаттлы — четыре из СНЕ и шесть из САД. Чтобы дать представление о степени ажиотажа: все шаттлы после выброски воздушного десанта разбились в окружающих горах из-за отсутствия мест для посадки, а стоимость одного составляет более восьмисот миллионов долларов САД.
