Тили-третья высказалась: — Но Майкл Пул не стал ждать бесконечности, подобной времени.
— Нет. — Бремя улыбнулся. — Майкл Пул отправился в будущее. Он пожертвовал собой, чтобы спасти своих детей, всех наших детей. Он с Абсолютным Наблюдателем — есть, был, всегда будет...
Слушатели задавали вопросы больше по деталям. Но Коул спросила более жестко. — Откуда вы знаете? Предполагается, что мы должны принять это на веру?
Бремя не смутился. — Конечно, нет. Прошлое и будущее не фиксированы; историю можно изменить — на самом деле, она меняется постоянно. Ты знаешь это, Коул. Ты пережила действие, которое было удалено с временной шкалы. Итак, ты знаешь, что непредвиденные обстоятельства реальны. Не так уж сложно поверить в то, что когда-нибудь кто-то совершит целенаправленное изменение — разумное изменение — и вытрет все наши слезы.
Выражение лица Коул было сложным. Она сохраняла маску скептицизма. Но она хотела верить, потрясенно осознал Пириус; даже Коул, когда-то ультраортодоксальная друзитка. У нее могли быть свои подозрения относительно этого человека, но она прислушивалась к его словам и, казалось, хотела принять странную и успокаивающую веру Бремени.
Перед глазами Пириуса проплыло небольшое изображение: это было лицо капитана Марты. — Зайди в мой кабинет, рядовой. Нам нужно поговорить.
Со смесью сожаления и облегчения Пириус ускользнул от маленькой паствы. Казалось, никто этого не заметил.
Кабинет Марты был невзрачным. Это был просто отгороженный угол казармы, из мебели были только койка и стол, на котором беспорядочно громоздились информационные панели. Единственной роскошью, казалось, была кофеварка. Но в одном углу было что-то вроде кабинки, похожей на душевую, со стенами, усеянными интерфейсными розетками. Пириус задумался, имело ли это оборудование какое-то отношение к сложным травмам Марты.
Марта указала ему на стул. Пириус услышал жужжание моторчиков, когда она села напротив него. — Извини, что отрываю тебя от лекции Кверо. — Она посмотрела на него. — И можешь опустить брови, рядовой. Конечно, мы знаем о Бремени и его обращении в свою веру.
— Выступление Бремени утешает их, — сказал он.
— Конечно, так и есть. Полагаю, именно поэтому это в первую очередь так успешно. И почему мы закрываем на это глаза. — Она отхлебнула кофе, и Пириус увидел, что металлическая поверхность ее лица проходит через губы к небу. — Мы позволяем им оставаться в своих группах или даже в своих семьях, если придется, потому что это дает им то, за что стоит бороться. И треп Бремени о конце времен утешает их, когда они падают. Идеологи в центре, конечно, этого не одобряют, но здесь нам нужно вести войну.
Пириус задумался, как выразить словами свои сомнения по поводу Бремени — и стоит ли вообще. — Я не понимаю Бремени, — признался он. — Он сам себе хозяин. В бою он сражается так же упорно, как и все остальные...
— Тверже, чем большинство, — лаконично ответила Марта.
— И он не боится подвергнуться остракизму за свою веру. Но иногда он кажется... слабым.
Марта посмотрела на него. — У Бремени есть глубина. И прошлое, которым он, очевидно, не готов поделиться с тобой. Но, знаешь что? Меня это не беспокоит. Если завтра Бремя получит пулю, вся его эмоциональная сложность исчезнет вместе с ним. А пока он может думать, что ему нравится, чувствовать, что ему нравится, пока он выполняет такую эффективную работу. Пока наши солдаты сражаются, кого волнует, что творится в их головах?
Пириус молчал.
— Ты осуждаешь меня, рядовой, — сказала Марта более сурово.
— У меня проблемы с вашим презрением к нам, сэр.
Она кивнула, по-видимому, не обидевшись. — Не презрение. Но я должна управлять вами от рождения до смерти и отправлять вас на войну. Не презрение, нет. Дистанция, я полагаю. Такова природа командования.
— Если вы так терпимо относитесь к Друзьям, то почему вы так насолили Туте, когда мы приехали сюда?
— Тута?.. О. Несокрушимая Надежда. Это не имело никакого отношения к религии. Конечно, ты это понимаешь. Я просто пыталась привести кадета в форму. Это моя работа, — нейтрально сказала она. — Итак, что ты сейчас думаешь об операции на Заводской Скале?
— Это был провал, — сказал он яростно.
— Ты так думаешь?
— Конечно, так и было. Обстрел был несвоевременным и не попал в цель. Наша линия была прорвана еще до того, как мы покинули траншею. Наши фланги были открыты, и мы попали под огонь. У нас не было ни единого шанса.
— Вижу, ты перфекционист, Пириус, — сухо сказала она. — На войне всегда бывают ошибки. Но важно то, что мы победили, несмотря на ошибки. Мы вернули Заводскую Скалу. У тебя должна быть правильная перспектива.
— Перспектива? Сэр, я был единственным выжившим из двух взводов, кто добрался до этой фабрики монополей.
— Не имеет значения, сколько человек упало, главное, чтобы один прошел. Я говорила вам об этом на инструктаже. Мы планируем потери. Возможно, на этот раз потери были немного велики, но большинство из тех, кто пал, были молокососами. Коалиция не вложила в них много средств. Они были дешевыми. Конечно, Пириус, никто бы не прорвался и тем более не вернулся, если бы не твое проявление инициативы.
— Я просто пытался остаться в живых.
— Поверь мне, даже это за пределами возможностей большинства твоих товарищей.
— Сэр...
— Расскажи мне о Тили. Что ты чувствуешь из-за того, что случилось с ними?
Он изо всех сил пытался подобрать правильные слова. — Я был близок со своей командой на зеленых кораблях. Так и должно быть, если вы хотите работать вместе. Но на этот раз...
— На этот раз ты не летал в антисептическом комфорте зеленого корабля; ты был в грязи, среди крови и смерти.
— Я видел, как умерли ее сестры и как скорбела Тили-третья. И это того не стоит. Даже если мы завоюем Галактику...
— Цена одной жизни слишком высока. — Она, казалось, подавила вздох. — И поэтому ты не хочешь слышать, как я говорю о стоимости обучения рядового. Для тебя сейчас дело не в экономике, не так ли, Пириус? То, что ты один на триллион, не уменьшает значимости того единственного человека, которого ты знаешь. Война не имеет таких масштабов.
Он нерешительно сказал: — Значит, вы так себя чувствуете?
— Нет. Но я знаю, что ты чувствуешь. — Она посмотрела прямо на него. — Это этап, который ты должен пройти, рядовой.
Он сказал: — Я не хочу прекращать чувствовать себя так, сэр.
— Жестко. Если ты достаточно умен, чтобы нести ответственность, то достаточно умен, чтобы понимать ситуацию, в которой мы все находимся, и выбор, который мы должны сделать.
Он обдумал это. — Ответственность? Сэр, вы предлагаете мне что-то вроде командования?
— Ты проявил себя на этой Скале, рядовой. Может, ты и неудачник, и твой послужной список — кусок дерьма. Ты всегда будешь в корпусе. Но ты мог бы стать капралом.
— Я этого не хочу, — немедленно сказал он.
— То, чего ты хочешь, имеет очень мало общего с этим. В любом случае, это академично.
Он не мог уследить за ней. — Это так?
— Кто-то спрашивал о тебе. Полагаю, ты встречался с комиссаром Нилисом?
Глава 26
Осталась одна минута. Торек поерзала на своем сиденье, пытаясь найти удобное положение среди ящиков с оборудованием, которые были привинчены в маленькой кабине этого зеленого корабля.
Коммандер Дарк ясно дал понять, что не одобряет обратный отсчет. Пилотская кабина Торек и дисплеи тестовых контроллеров на Энцеладе были заполнены часами, и вы могли следить за временем; не было необходимости в мелодраме, сказал Дарк. Но у Торек всегда было чутье на течение времени, и она ничего не могла поделать с голосом в своей голове, отсчитывающим каждую секунду со сверхъестественной точностью: пятьдесят пять, пятьдесят четыре, пятьдесят три...
Это был первый полномасштабный испытательный полет корабля, модифицированного с использованием новых технологий проекта главного радианта. И с каждой секундой ее напряжение росло еще больше.
Она выглянула из блистера прямо перед кораблем, где дрейфовала туманная громада Сатурна. Энцелад был бледным полумесяцем по правому борту. Пространство вокруг нее было усеяно искрами, наблюдательными беспилотниками и пилотируемыми кораблями, назначенными для наблюдения за этим последним испытанием. Было странно думать, что среди наблюдающих экипажей военно-космического флота, штабных офицеров и ученых был серебряный призрак. Что еще более зловеще, где-то там были спасательные суда, ожидающие, чтобы вытащить ее и ее команду из потерпевшего крушения судна.
А прямо перед ней, силуэтом на фоне поверхности Сатурна, виднелось темное как ночь дельтовидное крыло. Это был ночной истребитель ксили, НИК, захваченный Пириусом Блю и доставленный сюда, в самое сердце Солнечной системы.
НИК дрейфовал, погруженный в размышления, темнота за темнотой. Это заставляло всех нервничать. План состоял в том, что НИК ненадолго вернут к автономному функционированию; "муха" была спарринг-партнером Торек в этом испытательном полете. Разумеется, НИК был разоружен, и его механизмы были испещрены вырезами и переключателями мертвеца. Несмотря на это, "муха" была окружена кораблями военно-космического флота. Но использование ксили было единственным способом имитировать что-то похожее на настоящие боевые условия.
Но что бы ни делали ксили, это не имело бы значения, если бы Торек потерпела неудачу.
Если все пойдет хорошо, корабли, подобные этому, однажды могли бы триумфально выступить против самого главного радианта. Но пока что этот многострадальный зеленый корабль был ничем иным, как беспорядком.
Зеленый корабль был стандартного дизайна, с прочным центральным корпусом и тремя кронштейнами, поддерживающими блистеры экипажа. Это была изящная конфигурация, разработанная столетия назад и с тех пор скрупулезно поддерживаемая Гильдией инженеров, самым могущественным техническим агентством Коалиции. Но на этом корабле эти четкие линии были испорчены дополнительными модулями, прикрепленными так поспешно, что их даже не покрасили. Конечно, все это было прототипным оборудованием. Оборудование ЗВП сильно уменьшилось в размерах со времен первых демонстрационных установок на Луне, но ЗВП по-прежнему представлял собой большой яйцевидный модуль, из-за которого зеленый корабль выглядел так, словно вот-вот вылупится. На корпусе даже виднелись шрамы в том месте, где этот модуль ЗВП взорвался в середине статического испытания, когда два его внутренних сверхсветовых беспилотника сбились с пути и столкнулись.
Даже ее виртуальные приборы были загромождены дополнительными дисплеями. Все это было грубо запрограммировано и подвержено нестабильности. И еще были дополнительные блоки, такие как усиленный инерционный генератор, и встроенные устройства, предназначенные для управления самим щитом гравизвезды. Все это снаряжение было втиснуто в блистер, где едва хватало места для занимавшего его пилота. Это не обнадеживало.
Сорок один, сорок...
По крайней мере, ее экипаж, запертый в своих кабинах, выглядел достаточно спокойным. Они оба были ветеранами военно-космического флота, оба почти вдвое старше ее. Эмет, штурман, был высоким, надменным человеком, чья служба ограничивалась самой Солнечной системой. Но инженер, Бреа, была более доступной. Она видела действия при зачистке скопления объединившихся: разрушенные людьми миры, реликты древней Второй экспансии в одном из скоплений гало Галактики.
И Бреа, и Эмет с подозрением относились к Торек, этой выскочке, поставленной командовать ими. Но все трое хорошо сработались как команда, и, пройдя через неудачи с остановкой запуска, задержки и откровенные катастрофы программы тестирования, они, по мнению Торек, научились взаимному уважению. Бреа на самом деле попросила Торек разделить с ней койку в их общежитии на Энцеладе прошлой ночью. Торек предпочитала гетеросексуалов и скучала по Пириусу. Но согласилась из вежливости.
Десять. Девять...
Она переключила все свое внимание на приборы. На этот раз все индикаторы были зелеными, древним цветом готовности. Она слышала треск в своих коммуникаторах, переговаривались тысячи голосов. Как ее учили, сделала глубокий вдох и позволила через выброс адреналина полностью осознать, где она находится, кто такая и что собирается делать.
Пять. Четыре. Последний взгляд на свою команду, приветственный взмах от Бреа. Субсветовой двигатель разогревался, и, несмотря на усиленную инерционную защиту, она чувствовала, как собирается могучая энергия генераторов гравитационного щита, похожая на медленное, глубокое рычание.
Один. Корабль рванулся вперед, включился его субсветовой двигатель...
Она крикнула: — Вперед, вперед!
Ближайшие корабли расплылись, превратившись в полосы света, которые проносились мимо ее поля зрения и удалялись. Прямо впереди вырисовывался сам Сатурн, становясь больше с каждой секундой. И в центре ее поля зрения, как паук в центре своей паутины, ксили ждали ее.
— Субсветовой номинал, — прокричал Эмет.
Возможно, подумала Торек, но она чувствовала, насколько неповоротливым был нагруженный корабль, насколько плохим стало его равновесие.
— Гравитация включается, — доложила инженер Бреа, — через десять, девять...
Красные огоньки вспыхнули на периферии ее зрения — слишком много информации, чтобы воспринимать ее в деталях — плохие новости, которые она не хотела знать.
— Три, два, — крикнула Бреа. — Включаем гравитацию?
Она проигнорировала сигналы тревоги. — Сделай это.
— Ноль.
Субсветовой двигатель отключился, но ускорение корабля увеличилось, и Сатурн расплылся и покрылся полосами, как будто его размешивали ложкой. Гравитационный щит работал. Неясное видение впереди было признаком работы щита; само прохождение света искажалось пространственно-временной волной, собирающейся перед ней. Это была чудесная, поразительная мысль: перед ней действительно открывалась новая вселенная, вселенная, спроецированная из неуклюжих отсеков и модулей, прикрученных болтами к ее кораблю, и расширение этой вселенной втягивало в себя сам корабль.
И теперь собрался более резкий свет, как будто прожигающий туман. Он быстро сформировал обжигающий диск, в два, три, четыре раза превышающий видимый размер Сатурна. Это был ударный фронт, место, где разбивалась пространственно-временная волна. Свет исходил от сгустка материи к этому фронту, масса-энергия была потеряна в одно мгновение.
Болтовня оборвалась. Она могла слышать только свою команду и собственное хриплое дыхание в горле.
— Образовалась ударная волна! — закричала Бреа. Эмет вскрикнул.
В этот момент Торек была наедине со своей командой в пространственно-временном пузыре, вырванном из космоса, — они втроем, одни во вселенной, которую они создали. Но день еще не выигран.
— Это стабильно? — Нет ответа. — Инженер, это стабильно?
— Отрицательно, — печально сказала Бреа.
Наступил последний момент затишья.
Затем диск раздулся, разредился, превратился в сетку сине-белых нитей — и лопнул. Ударная волна грохнула в падающий зеленый корабль. Это был обжигающий импульс гравитационной энергии, конденсирующийся в высокоэнергетическое излучение и охлаждающиеся частицы. Корабль разбился в одно мгновение.
