Но мы не прервали своих отношений, несмотря на то, что отныне мы не могли часто видеться. Мы встречали раз или два в неделю. Всё так же весело общались и весело проводили свободное время. У нас был общий круг знакомых. Мы даже влюбились в одну и ту же девушку. Ухаживали за ней, оба признавались ей в любви, соперничали между собой. Но когда это соперничество переросло уже в противостояние, я благоразумно решил отойти в сторону. Рассудив, что любовь я ещё повстречаю, а вот такого друга, как Вацлав я, скорее всего, уже никогда не найду. И я выбрал дружбу.
Но как только я сделал свой выбор, то и Вацлав как-то сразу охладел к той девушке и мы больше о ней никогда не вспоминали и мало того, я даже не обижался на него, за то, что он так сразу сдался, как только я отошёл в сторону.
Прошло пять лет и, как бы не был скептичен мой друг, по отношению к межзвёздным перелётам, они всё-таки состоялись. И так получилось, что счастливый билет выпал именно ему, а не мне.
Его зачислили в состав экипажа "Гелиос".
Он был такой счастливый и так радовался, когда узнал об этом. — У самого Сайлуса в этот момент затуманились глаза и с лёгкой улыбкой на устах, он отправился в страну счастливых воспоминаний. — Он просто не находил себе места от счастья. Завидовал ли я ему в тот момент? Конечно да! Но эта была белая зависть, такая, которая не заставляет предать ваши чувства по отношению к близкому человеку, к товарищу и другу. Я даже не подал вида, что завидую. Вацлав же, наверное, всё-таки понял мои чувства и поэтому уже старался не проявлять столь бурно свои собственные эмоции. Но всё-таки понял не до конца.
Потому что помимо зависти, я вдобавок сильно испугался за него, когда узнал о его назначении. Помня о прискорбных случаях с предшественниками "Гелиоса" я уже было хотел отговорить его от полёта. Но он был такой счастливый. Он летал на крыльях и всё не мог дождаться начала своего путешествия. И я не стал ему ничего говорить, не стал его отговаривать, хотя в душе моей был холодный страх за него.
Если бы тогда я увидел, разглядел хотя бы намёк на испуг. Если бы в его глазах в тот момент промелькнула бы хотя бы искра нежелания лететь, я бы его отговорил. Обязательно бы отговорил. Но ничего этого не было. Он действительно был счастлив и радовался как мальчишка. Он всей душой желал лететь, и я промолчал. Попытался скрыть от него все свои переживания, чтобы не испортить ему его личный праздник.
Мы уже были больше чем друзья. Мы даже перед самой отправкой его на "Гелиос", поклялись на крови, что никогда не забудем и, всегда будем помнить друг о друге, но отныне уже не как о закадычных друзьях, а как о кровных братьях.
-И вы, соглашаясь на спасательную операцию, в первую очередь надеялись встретить Вацлава? Надеялись снова встретиться со своим кровным братом? — тихо, как пастор, спросил Ямото, проявляя живейшее участие в переживаниях лейтенанта.
-Да, — согласно кивнул Джон, признаваясь самому себе в истинности своего желания участвовать в спасательной экспедиции. — Но я даже в страшном сне не мог представить, что увижу Вацлава в таком... — Здесь Джон запнулся от нахлынувших на него чувств, — состоянии. — Наконец выдавил он из себя, так и не найдя подходящего слова. — Я бы, наверное, смирился с его смертью, но вот с этим...
Больше Джон Сайлус сказать ни чего не смог. Он мелко задрожал. Лицо его покраснело, как и глаза. Но слезы так и не проступили. Вот что значит сила воли. Он сжал губы в ниточку и раздув ноздри, стал с какой-то злобой на самого себя, за проявленную слабость, вдыхать в себя воздух. Потом, успокоившись немного и помассировав глаза, уже ровным, но настойчивым, с нотками мстительной злобы голосом поинтересовался:
-Что там произошло, пока я отсутствовал? Я хочу знать всё. Каждую деталь. Каждую секунду.
И Ямото поведал ему всё что знал. Потом они вместе прошли к разведчикам и те, перебивая друг друга, дополнили общую картину происшествия.
Джон внимательнейшим образом выслушал поведанную историю, живо сопереживая рассказчикам, сочувствуя им и жалея их, а ещё почему-то, не смотря на все поведанные ужасы, он завидовал им, и в глубине душе корил себя, что это он должен был тогда спасать Вацлава из лап жутких существ. Это его первым должен был увидеть Вацлав, перед тем как всё началось. И тогда возможно, будь оно всё так, всё что произошло, могло бы повернуться иначе, и они бы не потеряли стольких людей, в особенности...
-Бедный Ровен. Вечная память тебе боец, — только и смог выдавить из себя Джон, дослушав историю до конца. Его всегда серьёзное лицо практически без эмоций, но между тем волевое и благородное, скрывало всю ту бурю, что бушевала сейчас в душе Джона.
-Вечная память... — опуская голову, сокрушённо вздыхая, согласился Ямото. — Несмотря на все наши предосторожности и перестраховки, мы продолжаем терять людей, и порою таких, которым уже никогда не найдётся замены.
Боль по погибшим товарищам приходит после боя. Она обрушивается разом, тогда, когда, казалось бы, что уже всё в душе прошло и выгорело. Ан, нет. Чувство потери обязательно должно проявить себя, как дань памяти по тем, кто не вышел с поля боя победителем.
И не все, кто находился в медблоке, после высказанных слов Ямото, смогли сдержать слёз. В этот момент, особенно у разведчиков, их боевой товарищ — Ровен, представал перед ними, как живой. Вся его немного замкнутая и тихая жизнь проносилась перед их глазами, а потом неожиданно обрывалась эпизодом его ужасной гибели. После чего боль накатывала с новой силой, и чтобы как-то её притупит, те, кто особенно хорошо знал Ровена, вновь и вновь вспоминали нелёгкую, но может быть вполне счастливую жизнь своего погибшего товарища. Пытаясь тем самым в памяти навсегда запечатлеть его живой образ, а не образ его смерти.
Вспомнили и о погибших десантниках. Немного разузнали о них у единственного оставшегося в живых их товарища. После чего помянули всех добрым словом и минутой молчания.
Когда же чувства уступили, наконец, место здравому рассудку и жестокой реальности, когда понимаешь, что скорбеть вечно невозможно, и надо продолжать бороться и действовать, решать насущные проблемы, пытаясь найти выход, Ямото снова обратился к лейтенанту:
-Не хотите ли взглянуть на одно из тех существ, что минувшей ночью напали на ваших людей. — И не дожидаясь ответа, повёл Джона в соседнее помещение временного сохранения трупов.
Там было холодно и неуютно. И хоть там и не было трупов, а столы стояли абсолютно пустые, блестя полированной металлической поверхностью, у Джона всё равно создалось такое впечатление, что он переступил некую границу, войдя сюда, отделяющую мир живых от мира мёртвых. А мертвецов Джон в тайне немного побаивался. Не тех, которых он часто встречал на полях сражения: искалеченных и искорёженных, обгоревших и разорванных на части. А именно тех, кто величественно, скорбно и безучастно возлежал в гробах. От таких, его всегда охватывал мистический трепет.
Погибая неожиданно и легко, или мучительно и долго, люди на поле боя, перед смертью выражают свои последние эмоции и чувства: ужаса, сожаления, облегчения, удивления, злости и ненависти. На такие лица, с застывшей эмоциональной маской, смотреть страшно и ужасно, но Джон в них видел почему-то ещё живых людей. Людей, которые, ещё секунду назад жили и радовались жизни, отчего их нежелание умирать, порой до неузнаваемости искажало им лица.
В гробу же люди, почти что всегда, лежат умиротворённо и холодно, как будто они никогда и не жили, напоминая этакие памятники из воска. И самое ужасное, Джон никогда не мог прочесть их лица, их последние желания. Хотели они умирать или не хотели, радовались они жизни или нет, знали ли они что умрут и готовились к этому или смерть пришла к ним неожиданно.
Джон не мог этого сказать, глядя на бесстрастные восковые лица со сжатыми бескровными губами. Он не видел в них больше людей и они, не могли вызвать в нём печали или скорбь. Они были холодны и нечеловечески спокойны, как будто бы они уже давно не здесь. Но с другой стороны вот же они, рядом, вот же знакомые черты, которые всегда знал и любил, и в то же время ощущение было таким, что это уже совсем кто-то другой.
И поэтому Сайлуса каждый раз охватывал мистический трепет, при виде умиротворённого трупа. Ведь глядя на них, он вдруг приходил к убеждению, что душа всё-таки есть и это именно она дыхание всей жизни, что окрашивает людей, предаёт им вид живости. А если есть душа, то значит, есть и загробный мир. И вот он-то и пугал Джона сильнее всего, а вернее вопрос: А куда суждено попасть мне после смерти? И что там? А главное, достоин ли я или всё-таки нет?
В общем, входя, даже в пустой морг, Джон всё равно не почувствовал, что вошёл в обычный холодильник. Запах что ли там какой-то другой или атмосфера, а может и ещё что, но ему сразу стало не по себе, пока Кэс, что пришла следом, не выкатила из морозильной камеры каталку; и он не увидел нечто, что заставило его сразу же позабыть обо всём на свете.
На каталке, свесив мощные лапы, лежал труп, с первого взгляда, собакообразного существа, полтора метра в холке и почти столько же в длину, если не длиннее. Шерсти у животного не было. Вместо неё у собакообразной твари была коричневатая с отливами чёрного кожа, ороговевшая и покрытая пупырышками в основном вокруг головы, на лапах и груди. По спине же шла широкая полоса зеленовато-болотного цвета из ороговевших пластин, что наползали на сморщенную морду, создавая видимость забрала, из-под которого, ранние, светились два злобных треугольных глаза.
Если же целиком смотреть на существо, то оно, наверное, напоминало гиену, только раза в полтора, а то и в два, крупнее её. У этого мёртвого животного были крупные и длинные передние лапы, заканчивающиеся саблевидными когтями, сантиметров десять не меньше; и задние, покороче, но уже без ужасающих когтей. Вместо саблевидных когтей на задних лапах располагались попарно два когтя крючья и одна шпора на голеностоп.
Тело же гиенаподобного существа было поджарым и широкоплечим, в отличие от узкого таза. Казалось, что всё оно сплетено из мышц, настолько они явственно проступали через кожу, буграми перекатываясь под ней, напоминая переплетенье веток молодого дерева.
Джон стоял и заворожёно смотрел, не смея отвести глаз. Он, как наяву представил, как эта дура несётся на него, а потом в прыжке нападет, и ему стало дурно.
-Ну как тебе? — шёпотом спросил Ямото, борясь с тошнотворным страхом, что внушала ему существо. — Красотка, правда? Мы назвали её "Гончей смерти". Даже представить страшно, что сделали эти твари с нашими людьми. А как представлю, так сразу мороз по коже. Это вам не собачка какая-нибудь там, а самая настоящая зверюга. Смертельная зверюга, что не знает пощады. — На этом словарный запас капитана иссяк и он, постояв с минуту разглядывая тушу на столе, передал пальму первенства Кэс. — Капрал, — обратился он к девушке, — что вы успели узнать, изучая сей объект? Есть вам что нам порассказать?
Кесседи, что всё это время стояла немного в стороне с заплаканным и каким-то испуганным лицом, вдруг покраснела, став пунцовой, как помидор, — она немного побаивалась капитана и в особенности боялась пред ним опростоволоситься или показаться бездарным специалистом; — отчего начала свою речь немного неуверенно:
-Я ещё не успела провести вскрытие, — проговорила она, как бы извиняясь, — но у меня уже есть кое-какие интересные предположения. — Кэс в нерешительности постояла, замерев на секунду, лихорадочно вспоминая, чем же она это намеревалась поразить начальство, а когда вспомнила, то уже не мешкая, приступила к делу. — Вот, — объявила она, беря в руки мощную переднюю лапу "гончей", отчего огромные когти на лапе издали сухой щелчок кастаньет. — Я долго думала, каким образом эти существа пробиваю наши бронекостюмы способные несколько секунд выдерживать шквал направленного огня из импульсных винтовок. Я просто не могла этого понять. Мне казалось это таким диким и нереальным, что я не хотела, просто-напросто, во всё это поверить.
Только представьте. Импульсная винтовка разгоняет пулю в десятки раз больше скорости звука. При таких скоростях пуля не-то что летит, она плавиться трением о воздух. И когда происходит соударение пули с костюмом, происходит огромный выброс энергии. Пуля не просто пробивает броню, она её испаряет. В таких условиях спасает лишь многослойные броневкладыши и гасители инерции. И поверить, что какие-то существа берут и с лёгкостью пробивают костюм? Да это же смешно. Теперь вы понимаете, почему я так скептически относилась к этому вопросу.
Но когда я увидела вот эти вот приспособления, я бы их лучше так назвала, то всё сразу встало на свои места. Вот полюбуйтесь, — задрав лапу кверху, предложила девушка, гремя когтями. — Да не бойтесь вы так, можете даже потрогать. Только осторожно, когти очень острые, — подтрунила она командиров, видя их нерешительность. — Ну как вам? — одобрительно и самодовольно поинтересовалась она, когда Ямото и Сайлус по очереди провели пальцами по ужасным когтям, походя при этом на детей, которым всучили диковинку и они не знают, что с ней делать. — Это вам не просто какие-то там обычные когти. Это произведение искусства. Я раньше не видела ничего подобного. Обычные когти состоят из огрубевшей соединительной ткани, редко — это кость, но все они состоят в основном из одного материала — белка. Здесь же никакого намёка на органику. Состав этих когтей что-то сродни кремний углероду. Только в отличие от кремния они не хрупкие. Что-то ещё в них входит такое, не знаю что, но это придаёт когтям эластичность.
Так каким же образом эти существа пробивают бронекостюм? А всё очень просто.
Видите, лапа больше схожа по строению с лапой кошачьих, нежели собачьих, к кому мы ассоциативно относим это существ. Низ лапы, у человека это ладонь, подвижна и может, как сжиматься, так и разжиматься, приспособлена она для того, чтобы впиваться в жертву, раздирать её или выцарапывать откуда-нибудь. И вот этой-то способностью они и пользуются против нас.
Они, эти животные, эти "гончие", как вы их назвали, не пробивают броню костюма, они, как ножом взрезают швы, скрепляющие броне вставки. Без этих швов мы не смогли бы с вами двигаться. Потом они погружают когти глубже и уже изнутри, — Кэс показала это наглядно, — вырывают броне вставки и вскрывают костюм, как моллюска или орех. Вот почему нас не спасают костюмы. Они просто не предназначены выдерживать силу направленную изнутри самого костюма. Выдерживая прямое попадание, они пасуют перед консервным ножом.
Ещё что интересно, — осторожно опуская мощную лапу и подходя к морде "гончей" сказала Кэс. В этот момент она зажглась профессиональным энтузиазмом и, её просто невозможно было остановить, потому что она спешила рассказать всё, что успела узнать, пока её грубо не остановят. Но останавливать её, по-видимому, никто пока не спешил, сдавшись под её напором. И она продолжила:
-Восемь клыков. Восемь сверху и восемь снизу. Всего шестнадцать, — продемонстрировала она, отгибая ротовые складки, острые и длинные жёлтые клыки, по пять сантиметров каждый, которые не накладывались друг на друга, а примыкали, как солдаты на плацу, образуя полукруг. Потом девушка с немалым усилием приоткрыла руками пасть "гончей" и продолжила свою лекцию. — Что интересно, каждый клык не имеет своего корня. Они как бы срослись между собой, образовав под десной одну корневую пластину. Такое строение позволяет невероятно усиливать хватку, без боязни потерять зуб. Вырвать их практически не возможно. Разве что сломать. Но я так думаю, что зубы у них, после этого, вновь отрастают. Хотя, может и ошибаюсь.
