И это пугало. Однако важен результат, а он — есть.
Когда трансляционный пакет раскидал подлинные куски инфопотока и отделил дописанное позже, десантур замерла в ледяной ярости. Разобранный вирусом и разложенный Вандой по временной шкале инфопоток выглядел заношенной до дыр одёжкой бродяги. Полотно событий зияло огромными прорехами, топорщилось грубо сшитыми складками, оскорбляло взгляд кривыми заплатками. Кто бы ни готовил фальшивку, он был неумел и груб, да и работал наспех.
А на Черванне — выборы, буквально на днях.
Но Ванду разозлил не сам факт подделки (никто из мимолётных коллег-маркетёров не верил, что Фабриканты отдадут чистые данные), а то, что в нынешней тяжёлой для Внешности ситуации конгрегатам слили почти полностью фальшивый конструкт, заявив его чистым сырцом. На основе этих данных штабные офицеры флота ОКСН в последующем разрабатывали бы стратегию и тактику будущей войны.
И, значит, — случились бы лишние потери или даже военная катастрофа.
Тысячи и тысячи жизней пошли бы в уплату... чему?!
Дипломатическая часть миссии "Нардорера" Ванду не касалась, но догадаться о ней просто. С давних пор на помощь атакованным ксеносами системам приходили соединения Добровольческого флота ОКСН. Это длилось тысячи и тысячи лет; с тех самых пор, когда самой Конгрегации помогли выстоять эскадры Старой Империи. С тех времён ОКСН возвращала долг — не Империи, но человечеству, неся самую тяжкую часть бремени войн с чужими.
Сыновья и дочери ОКСН гибли в боях за десятки тысяч световых от родного дома, оставляя на планетах или в пустоте обитаемых систем памятники деяниям и храбрости своей. Никто из добровольцев не считал те края чужими, ведь там жили люди, а Раса — едина!
(Свет наш путь! — дёрнулась Ванда).
Вот и сейчас, как сообщали инфирные трансляторы, вслед за "Нардорером" двигался крупный флот добровольцев — десятки мобильных баз, тысячи кораблей. И маркетинг должен обеспечить военным достаточно данных для разработки успешной тактики и стратегии кампании.
А тут — насквозь гнилая фальшивка. И откуда? Из тех мест, где внешники хоть и с трудом, но отбили атаку! И почему? Потому что губернатор Черванны и владелец "Триуннера" явно заключили сделку. Какую — неясно. Но в разобранном на части инфопотоке боя Ванда нашла и следы полёта корабля от флота ганстера к местной орбитали, и возврат реквизированного челнока под управление торговца.
Полезно уметь становиться богом, пусть и на час. И плохо быть губернатором внешников, солгавшим Конгрегации. Губернатор Черванны поставил под удар тысячи жизней, и Ванда заставит его заплатить.
Ванда собрала новую версию симуляции, снабдила краткими комментариями, и отправила вар-танеру. Ни на что иное сил уже не хватило, в слиянии с солипсическим вирусом девушка провела куда больше, чем полагала, и устала жутко.
Десантур с трудом заставила себя подняться и только собралась доползти до гигиенички, как Царкин выдернул Ванду в инфир.
— Что это? — вар-танер с недовольной миной потряс пакетом.
— Бой у Черванны. Я проверила, симуляция фальшива.
Царкин хмыкнул.
— И что?
— Вы знали, что внешники лгут?
— Когда это жареная рыба прямо из реки прыгала на тарелку? — проворчал вар-танер. — Учись работать с любыми данными, даже с такими. Это ведь хорошо, что местные врут, если бы сразу дали чистый нефильтрат, я бы сильно обеспокоился.
— А... почему?
— Ну, во-первых, это означало бы, что ситуация у Фабрикантов куда хуже, чем мы думаем. И, значит, мы опоздали со своей миссией.
— А во-вторых?
— Тебе достаточно "во-первых". Остальное сама сообразишь. И не буди меня по ночам, из-за... х-ха-а... — Царкин с трудом сдержал зевок, — ...ерунды.
Вар-танер кивнул и отключился.
Несколько минут Ванда размышляла над тем, чего же она сделала неправильно. Такового не нашлось. Да и плевать, что там несёт Царкин! Томас Кин Латти подставил добровольцев ОКСН и она, Ванда, не позволит ему...
Десантур быстро составила требование на информацию и отправила на Черванну. Лакуны требовалось заполнить, событийные нити надо восстановить и увязать в цельный холст.
Она вытрясет из скользких внешников честные данные!
...Из-за спины шагнул Дж.К.Т. и сварливо проворчал:
— Наигралась? Дело ждёт.
— Что?!
— Сама знаешь. Я уж не стал тебе мешать, пока ты пускала пузыри от умиления и наслаждалась липовой божественностью...
— На завтра перенести нельзя?! Я сутки не сплю!
— Не ворчи, десантур, молодая ещё — спать каждый день. И вообще, поторопись, окно событий закрывается.
Ванда до скрипа сжала зубы и потащилась в трюм. Там ожидал четвёртый по счёту зверь. Он сидел у стенки пенала, собранный и спокойный, щурился и постукивал хвостом по стеклу. Пенал распахнулся, морф сам вылез на руку девушке и подождал, пока не установится кровавая связь. Зевнул, блеснул клыками и сунул голову под гильотину.
Смерть прошла тяжелее прежних.
Ванда ухнула во тьму и там в девушку вцепились, рвали и терзали, тянули в разные стороны и выкручивали как мокрую тряпку. Ванда пыталась вырваться из тягучей трясины, но чудовища упорно тащили глубже и глубже, протаскивали сквозь узкую щель... С оглушительным треском преграда лопнула, Ванда упала на колени, сползла по стенке контейнера и легла ничком, обхватив руками живот. Всё тело ныло от перенапряжения, ноги дрожали, тёмные круги в глазах медленно рассеивались.
Над ней склонился озабоченный Дж.К.Т.
— Извини, не думал, что тут всё так плохо.
Он поскрёб подбородок.
— Дела хуже, чем рассчитывал. Во Внешности появились барьеры, сеть деградирует куда быстрее... — он запнулся и с подозрением покосился на девушку.
Похоже, ментальный пакет выдал какую-то белластерскую тайну. Но девушке было наплевать, она никак не могла прийти в себя. Если в словах Дж.К.Т. и есть тайна, Ванда подумает об этом позже.
Тут девушку осторожно подняли на руки, перед глазами мелькнуло искажённое от ярости лицо Энтоса, и кто-то из близнецов прорычал:
— Иди отсюда, старик!
Дж.К.Т. поджал губы, покачал головой и исчез.
Сорги отнесли Ванду в каюту. Энван укутал девушку в одеяло, осторожно усадил, вздув подушку и приподняв ложе кровати. Энтос ненадолго исчез и появился с большой кружкой горячего какао и пакетом крепко посоленных крендельков. Когда Ванда жадно выхлебала какао, тут же метнулся в рубку и принёс добавку.
После чего сорги испарились, оставив Ванду одну.
Та прикончила напиток, сунула в зубы крендель и с трудом сползла с кровати. Оставаться сейчас в "Делле" Ванда не могла: слишком устала от пеллаты и связанных с ней кровавых ритуалов. Устала. Устала. Устала! И пусть весь мир — особенно Дж.К.Т.! — идёт к Тёмной четвёрке. А она, Ванда, наперекор всему отправится гулять, благо уже четыре ночи по корабельному, все спят, и в коридорах авианосца безлюдно.
Сегодня десантур нашла больше впечатлений, чем в неё помещалось.
И людей... к четверти людей!
...Ванда бродила по кораблю, прогуливалась по пустым аллеям оранжерей, пробиралась по затемнённым техническим коридорам, в одиночестве поднималась лифтами меж палуб и долго стояла в обзорной галерее, бездумно рассматривая тьму за окном и натыкаясь взглядом на булавочные уколы звёзд.
На обратном пути проскользнула мимо казарм боевой группы "Нардорера" и сунулась в Колизей, втайне надеясь, что по ночному времени никого не встретит. Увы, ошиблась. В зале грохотало: полная сотня дриллеров отрабатывала бег по пересечённой местности и штурм укреплённых позиций. Все упакованы в тяжёлые скафы и только одна знакомая человеческая фигура металась по полю в тренировочной форменке.
Вход в зал был через нависающий над полем высокий балкон, и потому Карский заметил Ванду далеко не сразу. Увидев же — остановился, задрал голову и махнул рукой, предлагая присоединиться. Пересчитывать ступеньки было лень, и Ванда спрыгнула, чувствительно отбив пятки.
Ингвар подошёл, сверкая улыбкой и утирая пот с лица стянутой с тела рубашкой.
— Чего не спишь, саранча?
— Ищу кого сожрать, — мрачно ответила девушка, с хищным интересом осматривая коллегу.
— И как?
— Повезло им, дрыхнут, а то бы назавтра парочки не досчитались...
Дриллеры завершили тренировку и собрались гурьбой за спиной у командира.
Ванда тут же обозлилась:
— Чего пялитесь?
Карский хихикнул. Ближние скафы откинули шлемы; внутри — пусто.
— Это что за выдумка? — сегодняшний день оказался богат на события, потому Ванда даже не особо удивилась.
— Да вот, решил развить идею, раз уж с тобой на Арене не прокатило.
— И все пустые? — не поверила Ванда.
— Ага. Я задал искинам пределы самостоятельности в хаотических координатах и перебор паттернов по методам схождения психо-фракталов... С накоплением опыта. Надеюсь, со временем смогут убедительно изобразить людей.
— А как сейчас?
— Издалека — более-менее, но ты сама знаешь, запрещено нарушать границы разумности...
Скафы безмолвно пялились на Ванду. Ей стало зябко.
Холодно. Надо согреться.
— Пойдём!
— Куда?
— Ты мне ещё вопросов дурацких позадавай! Идём, говорю! — Ванда схватила Карского за мокрую от пота руку и потащила за собой. Дриллер едва успел натянуть форменку.
Скафы проводили их синхронным движением шлемов. Да, с хаосом у них пока не складывается, — подумала Ванда. — Или с фракталами. Да и наплевать!
К Ванде ехали молча, сидя напротив друг друга в большой капсуле лайна, подрагивающей на стыках и посвистывающей на поворотах. В глазах дриллера девушка иногда читала: "А оно мне точно надо?" и скупо усмехалась. Ей — надо, а Ингвар и потерпит, если что.
В пеллате затащила парня в свою каюту, толкнула в сторону кровати, и обещающе улыбнулась:
— Я в душ. Тебе не предлагаю, и так сойдешь.
В гигиеничке Ванда пустила воду погорячее, постояла под жесткими струями, устало опустилась на пол и обняла руками колени.
Через минуту спала.
...и утонула в глубоком мягком кресле.
По левую руку от Ванды в таком же кресле совершенно беззвучно размахивала руками незнакомая белобрысая и светлокожая девчонка; тараторила, вспыхивала краткими улыбками, сверкала сияющими глазами, изредка хихикала, тыча пальцем куда-то в сторону. Ванда послушно обернулась: там на низкой подставке воздвиглась широкая чёрная доска.
На доске светился экран с непривычно зернистым изображением, а на том экране плоские люди в белых рубашках и потешных коричневых обтягивающих штанишках бренчали на дурацких инструментах. Посреди этой группы гордо торчала мужская фигура, обряженная в совсем уж вычурную одежду с кружевным воротничком и широченными рукавами. Фигура разевала рот и издавала ужасающе немелодичные звуки, время от времени вытаскивая из-за спины живчика-толстячка, который тут же принимался верещать.
Басовито лопнула невидимая струна и Ванда, наконец, услышала не только крики с экрана, но и соседку.
Лики Великих!
Девчонка говорила на аркесте! Но что за аркест, где она его учила?! Плоский, примитивный, упрощённый до одномерности, до потери смысла. Настолько грубый и шершавый, что можно использовать вместо мочалки, а то и как щётку — для вычёсывания длинношёрстых овец. Ужасный акцент девчушки буквально царапал слух, заставлял морщиться, а смысл речи оставался загадкой: понятных слов нашлось не больше трети.
Малышка чем-то делилась с Вандой, иногда заливалась звонким колокольчиком, а то закрывала лицо ладонями и хихикала оттуда, иногда же — придвигалась ближе, оглядывалась, и со сладким ужасом шептала тайное; спешила вывалить на гостью всё самое важное и яркое в своей жизни.
Ванда могла поклясться: ещё минута, две, три такого разговора — и придётся залечивать ссадины на ушах. Но девчонка и не думала останавливаться — трещала и трещала, смеялась, дергала Ванду за рукав пышного белого платья, из-под которого нелепо серела броня скафа.
Ванда вскочила, зажала ладонями уши и бросилась прочь, выскочив из комнаты на балкон. Тот устроили на втором этаже жилого здания; дом был высок потолками, светел стрельчатыми окнами и пышен архитектурой, пусть и обветшалой. Трёхэтажное строение подковой охватывало широкий двор, а там, дальше, виднелась прямая аллея, обсаженная вязами и пирамидальными тополями. Слева торчала водонапорная башня из потемневшего от времени красного кирпича.
То ли загородный дом, то ли целое поместье.
Внизу, на тёсаных гранитных плитах двора топтались имперские скафы. Их оказалось с десяток, и все — разные: тощие и толстые, дылды и карлики. Внешний слой брони помят, поцарапан, местами даже расколот. Увидев Ванду, они выстроились полукругом, в центре оказался самый высокий. Скаф молитвенно протянул руки к девушке, откашлялся и взревел дурным басом:
— Вы чудо Расы, великолепнейшая Ванда!
— Вы сладостны форматом, прозрачен ваш инфир!
— Деяньем же коварного Оффира, я поражён, я отключён!
— Но покажу, я покажу, твёрдость мою, верность мою!
— И я не брошу, не отпущу я никого!
Остальные скафы поддержали солиста, рявкнув хором:
— Ни одного! Ни одного! Мы не отпустим никого!
Ожившая броня слитным движением отбросила на спины шлемы и распахнулась густо-смоляными провалами пустых торсов. Оттуда, из гулкой пустоты, потекла тихим журчаньем лесного ручья нежная мелодия, но не прошло и минуты, как музыка возвысилась до мощи органных аккордов. Яростное цунами набирало силу, переходя от регистра к регистру, от октавы к октаве. Уши закладывало, древний гранит балкона дрожал под ногами.
В какой-то момент Ванда осознала, что скафы пригнулись, нацелились, и ей в лицо уставились жерла десятка соник-пушек. Под ударом звукового тарана балкон начал крошиться и трескаться; опора ушла из-под ног Ванды. Гранитные обломки с треском и грохотом посыпались на плиты двора, тяжко ухая и разлетаясь.
Камни. Но не Ванда!
В миг обрушения та привычно дернула рукой, белое платье распахнулось, сложилось в мощные сияющие надкрылья, и скаф ударил ими по воздуху.
Ванда взмыла к небу.
Обозлённые певцы единым движением подняли руки и нацелили их на парящего как ангел десантура. С громыханием и рёвом перчатки скафов стартовали, чертя небо дымными следами. Но девушка ускользнула от снарядов, и те грохотнули на высоте, расплываясь рваными серыми клочьями в небесной синеве.
Ванда же поднималась широкой спиралью, оставляя внизу обезумевшую броню. Вокруг распахивался мир: открывались дома и постройки поместья, тёмно-оливковые пятна рощиц и золотые квадратики полей, серые ленты дорог, а где-то у горизонта сверкало старое серебро моря и царапали небо занозы городских домов-башен.
Много ниже неумело взмахивала серенькими крылышками давешняя девчонка. Она летела неуверенно, дёргано, то проваливаясь едва не до земли, то суматошно молотя воздух короткими крыльями и взмывая над кронами тополей.
И — крича от восторга на диком аркесте.
