Другой

Кингсли Бруствер был доволен ситуацией в Министерстве. Первоначальная разруха шла на убыль — что-то разгребли, к чему-то притерпелись, что-то рассосалось само. Сам он снова был здоров и работоспособен, ему ничто не мешало заняться делами, требовавшими его присутствия и запущенными из-за пребывания в клинике. Единственным, что омрачало его настроение, была необходимость соглашения с Пожирателями — как бывший аврор он ненавидел компромиссы и пока еще только учился политике, по сути являвшейся умением приходить к компромиссам. Но Пожиратели выполняли обязательства, придраться было не к чему.

— Пусть войдёт, — покладисто разрешил он Перси.

В кабинет министра вплыл Дамблдор, важный, белобородый, не по-стариковски прямой, в любимой жгуче-фиолетовой робе, усеянной крупными мерцающими золотыми звёздами. Не дожидаясь и не спрашивая разрешения, бывшая тройная шишка Британии удобно разместилась в посетительском кресле.

— Кингсли, мальчик, я рад видеть, что у тебя всё в порядке, — глаза Дамблдора добродушно сощурились, щёки под бородой округлились в благожелательной улыбке.

— Если вы снова насчёт трудоустройства, сэр, с прошлого раза мало что изменилось, — сообщил министр. — Все ваши прежние должности заняты, и я не стану настраивать против себя людей, убирая их с руководства без серьёзных оснований.

Взгляд Дамблдора опечалился, вся его фигура ссутулилась, словно под тяжестью непосильной ноши.

— Нет, я пришёл к тебе не из-за работы. Не нужен — значит, не нужен, — смиренно произнёс бывший директор Хогвартса. — Кингсли, мальчик, как ты мог? Я ожидал бы этого от кого угодно, но не от тебя. Я же тебя с одиннадцати лет помню, еще когда Распределяющая Шляпа направила тебя в Гриффиндор. Ты же всегда был достойным мальчиком, тебе всегда были чужды эти гнилые чистокровные убеждения — и вдруг такое... — он закончил фразу укоризненным вздохом.

Министр мрачнел с каждым словом посетителя, но не перебивал его, потому что надеялся услышать, в чём именно его обвиняют. Не дождавшись ничего конкретного, он вынужденно спросил:

— Что вы имеете в виду, сэр? Говорите прямо.

— Ты даже не понимаешь этого, мальчик мой? — Дамблдор горестно уставился на Бруствера, словно отказываясь верить собственным глазам. — Как ты мог согласиться на амнистию Пожирателям — после всего, что они натворили в стране?!

Это решение далось министру нелегко. Дамблдор фактически задал ему его же вопрос. Волей-неволей Бруствер обратился к аргументам Рабастана.

— Они тоже не одобряли экстремизм Волдеморта, но не могли выступить против него из-за меток. Сейчас их осталось мало и они хотят только одного — чтобы их оставили в покое. Взамен они обязуются прекратить всякую террористическую деятельность и обещают помогать правительству в ситуациях, связанных с тёмной магией — как, например, с этой эпидемией. В Мунго около сотни больных, по домам наверняка найдутся ещё, а моя договорённость сделает их здоровыми. Кроме того, Пожиратели вне закона, загнанные в угол, с их силой и знаниями могут натворить немало бед, а если они дадут клятву не вредить, всех этих бед можно будет избежать. Соглашение с ними сведёт возможный ущерб к минимуму.

— Но это же Пожиратели, им нельзя доверять!

— Магическую клятву они не нарушат. Их лидер поклялся своей магией, что они хотят только мира.

— Это они сейчас так говорят, а потом всё равно найдут какую-нибудь лазейку, потому что всего не предусмотришь. Сам же знаешь, что бывших Пожирателей не бывает. Так нельзя, Кингсли! Этой амнистией ты предаёшь простых людей, которые доверили тебе руководство страной!

— Я делаю это ради людей, сэр. Вы могли бы стать министром и поступить, как считаете правильным, но вы же всегда отказывались от этой должности. Поэтому у нас был Фадж, который развалил страну и допустил приход Волдеморта к власти. А сейчас министр — я, и это я принимаю решения и несу за них ответственность.

— Лучше бы ты послушал стариковского совета, мальчик мой... — Дамблдор покачал головой и, словно бы обессилевши, вздохнул. — Подумай о нравственных ориентирах людей, о том, что своим соглашательством ты фактически уравнял добро со злом и свет с тьмой. Возможно, какое-то время люди будут в безопасности, но их душевная чистота пострадает и в них прорастут новые семена зла. Разве этого мы хотели, когда боролись со злом?

— Это бесполезный разговор, сэр, — тем не менее по лицу Бруствера было видно, что Дамблдору удалось подточить его и без того небольшую уверенность насчёт амнистии Пожирателей. — Хотите принимать министерские решения — становитесь министром. Я готов отвечать за свои ошибки, но не за ваши, поэтому не нужно читать мне морали. А сейчас извините, моё время дорого.

На этот раз Дамблдор предпочёл понять намёк и удалиться. Он видел, что его увещевания подействовали, а дальше... вода камень точит.

Когда за старцем закрылась дверь, остатки уверенности покинули Кингсли Бруствера. Он уже раскаивался, что соблазнился лечением и позволил уговорить себя на мир с врагами, с которыми он боролся всю свою сознательную жизнь. Вроде бы решение было правильным: больные выздоровеют, опасность террора исчезнет, да и сам Лестрейндж выглядел искренним, когда ругал Волдеморта и клялся своей магией, что им не нужно ничего, кроме прощения и мирной жизни. Вроде бы всё хорошо, но в чём же подвох?

Ведь бывших Пожирателей не бывает.

Широкая общественность отнеслась к решению министра если не с пониманием, то с безразличием. Всё-таки год прожили при власти Волдеморта, и ни над кем не капало. Ну, если не считать маглорожденных, которых было мало и к которым коренные граждане магической Британии всегда относились в духе 'понаехали тут'. Публично одобрять подобную политику считалось негуманным, непрогрессивным и неполиткорректным, но в глубине души её очень даже одобряли, поэтому десяток попрошаек в Косом вызывал что угодно, только не сочувствие.

Но была и узкая общественность — круг людей, с которыми общался Бруствер. Бывшие сослуживцы из аврората, члены Ордена Феникса, а также представители притесняемых категорий населения, срочно взятые в Министерство на работу вместо изгнанных приспешников Волдеморта. Чуть ли не с каждым из них Дамблдор не поленился перекинуться словечком и посетовать, что, как ни горько это признавать, власть испортила даже такого надёжного человека, как Кингсли. Повздыхав и покивав с великим старцем, эти люди глядели на министра как на больного или на предателя, а кто посмелее и пофамильярнее, доставал его намёками и упрёками. Одни его друзья возмущались, другие сторонились, в конечном итоге стали отдаляться все.

Поскольку Бруствер и в самом деле отступил от идеалов, на которых рос и взрослел, он очень скоро почувствовал себя предателем. Сколько он ни убеждал себя, что так нужно и правильно, он не мог отделаться от ощущения роковой ошибки. Всю войну бороться с врагами, после победы вынужденно взять на себя ответственность, для которой все его единомышленники годились ещё меньше, не щадить себя, делать всё наилучшее и наконец оказаться отверженным своими — испытание не из лёгких.

Когда настало время платить по счетам, министр был уверен, что его договор с Пожирателями — непростительная уступка злодеям.

Рабастан Лестрейндж под обороткой управился с лечением за две недели. Мог бы и скорее, но не спешил нарочно, чтобы не думали, что это легко. Формулировку Рабастан отслеживал сам, уточнив брустверовское 'вылечить всех', по которому ему пришлось бы сделать здоровым всё население планеты, до 'всех пострадавших от тёмномагической расслабленности, которых ему предъявят в Мунго для исцеления', поэтому когда в клинике не осталось жертв проклятия, предварительное условие заключения мира могло считаться соблюденным. Заручившись письменным подтверждением главного врача, Рабастан отправил Арктура к министру для дальнейших переговоров о мире.

Арктур уже достаточно разбирался в людях, чтобы поведение министра вызвало у него беспокойство. Бруствер морщился, хмурился, в глаза не смотрел, ответы цедил сквозь зубы, было слишком заметно, что разговаривает он через силу. Но Арктур понадеялся на клятву и говорил твёрдо и убедительно, упирая на то, что предварительное условие выполнено и теперь принимающая сторона обязана приступить к согласованию условий мирного договора. В конце концов он дожал министра, и тот назначил аудиенцию им с Рабастаном.

Аудиенция была официальной, с проверкой палочек и удостоверением личности на входе, поэтому оборотное зелье было неприемлемым. Брустверу прошлось дать распоряжение секретарю, чтобы тот сделал объявление по Министерству, что согласно договорённости о перемирии сюда ожидается прибытие представителя Пожирателей для переговоров. Если по-простому, оно гласило нечто вроде 'ребята, всё схвачено, поэтому не ломитесь в псевдоокна и не кидайтесь на визитёров с кулаками, а то хуже будет'.

Личный секретарь министра, Перси Уизли, донёс объявление не только до министерских сотрудников, но и до Дамблдора. Не прошло и получаса после ухода Арктура, как в кабинет министра заявился светоч добродетели и нравственная опора Британии в лице бывшего директора Хогвартса. Дамблдор уже не упирал на неприемлемость компромисса, он с тревогой осведомлялся, всё ли Кингсли предусмотрел и хорошо ли всё обдумал. Слово за слово, и как-то незаметно, само собой разумеющимся оказалось, что Брустверу во время аудиенции необходима как моральная поддержка, так и контроль со стороны, на случай, если Пожиратели кинут его или введут в заблуждение. Контроль и поддержку вызвался обеспечивать сам Дамблдор, настоявший также на присутствии группы опытных авроров.

Когда Арктур с Рабастаном подходили к Министерству, Арктур всё-таки поделился своими опасениями насчёт поведения министра.

— Кто бы сомневался, — подтвердил Лестрейндж. — Что ему нужно, он получил, а мы у него такие плохие, что прямо ужасные, и дело даже не в том, что мы заслужили, а в том, что мы проиграли. Было бы наоборот, это он был бы террористом, а мы в шоколаде. На то и существуют магические клятвы, чтобы примирить непримиримое.

— Ну... — Арктур уже начал привыкать, что не всё так однозначно, но всё еще верил в человеческую порядочность и не хотел разочаровываться в людях. — Бруствер всё-таки из светлых, он должен держать своё слово.

— Светлые, тёмные... — презрительно хмыкнул Рабастан. — Запомни, парень, это всего лишь ярлык, придуманный трусливыми ханжами. Когда доходит до собственных шкурных интересов, люди все одинаковы.

Арктур не стал спорить. Сейчас они придут на аудиенцию, и там выяснится, кто из них прав.

В Министерстве их встречали. Пятёрка авроров, пятёрка давних друзей и проверенных коллег бывшего аврора Кингсли Бруствера, приглашённая для сопровождения и охраны. После удостоверения личностей, проверки палочек и записи цели визита, их проводили в кабинет министра, где уже дожидались Бруствер и Дамблдор. Арктур с Рабастаном остановились посреди кабинета, авроры рассредоточились по стенам. Во время обмена официальными расшаркиваниями Арктур то и дело чувствовал на себе короткий испытующий взгляд Дамблдора, но уверенно приворялся, что они не знакомы. Привык уже.

Им предложили сесть. Не из вежливости, а потому что из сидячего положения труднее атаковать. Бруствер предложил начинать, и Арктур передал ему справку от главного врача, что все больные вылечены.

— Властью гаранта свидетельствую, что сторона Вальпургиевых рыцарей выполнила свои обязательства, — произнёс он, передавая пергамент.

— Что ж, прекрасно, — высунулся Дамблдор, потому что министр тянул с подтверждением. — Даже тёмная магия иногда приносит пользу. Дело, ради которого мы договаривались, сделано, и на этом перемирие закончено — верно, Арктур?

Ловушка была детской, но Арктур был слишком напряжён, чтобы усмехнуться.

— Мистер Трэверс-Блек, сэр, — поправил он. — Не нарушайте регламент. Мистер Бруствер, вы подтверждаете, что сторона Вальпургиевых рыцарей выполнила условия, необходимые для переговоров о заключении пакта о мирном сосуществовании?

— Подтверждаю, — с усилием выдавил министр.

— Предварительное условие пакта — амнистия бывших членов политической группировки Вальпургиевых рыцарей за преступления, совершённые в рамках деятельности группировки — было оговорено во время заключения перемирия и остаётся неизменным. Предлагаю перейти к обсуждению деталей пакта.

Начался торг. Сначала обсуждали уголовные преступления, которыми грешили волдемортовские егеря, затем перешли к возмещению материального ущерба. Торговался Лестрейндж, от Арктура требовалось только сидеть и следить за ходом переговоров. Рабастан сильно облегчал его задачу тем, что держался весьма корректно, без высокомерия и завуалированных оскорблений, которыми не гнушался Бруствер, и по возможности гасил вспышки горячности противоположной стороны. Егерей и оборотней он сдал легко, заявив, что их набирал сам Риддл и больше никто за их поведение не отвечает. По поводу возмещения он сказал, что лучше всего огранизовать его в виде пожертвований, отчего обе стороны выиграют в мировом общественном мнении — Министерству зачтётся гуманность решения, а Пожирателям благотворительность. Деньги у младшего Лестрейнджа были, он унаследовал всё состояние старшего брата, за исключением личного сейфа его супруги, и понимал, что откупаться всё равно придётся.

Не без удивления Арктур обнаружил, что Рабастан владеет искусством переговоров не хуже, чем боевой магией. Лестрейндж сдавал свои позиции понемногу, с уважением к рассудительности оппонента, сдавал до определённого порога, дальше которого с самого начала не планировал отступать. Затем шли в ход психологические приёмы, вынуждающие противника к согласию сначала с риторическими очевидностями вроде 'но вы же признаёте, что люди хотят безопасности?', а затем и с конкретными пунктами обсуждения. Арктур видел, как Бруствер мало-помалу поддаётся на уговоры, как постепенно мрачнеет Дамблдор. Авроры переминались с ноги на ногу, явно горя желанием принять участие в дискуссии, но привычка к дисциплине пересиливала.

Чувствовалось, что переговоры подходят к концу и что их итог складывается в пользу Пожирателей. По главным вопросам обе стороны пришли к согласию, они еще препирались, но по несущественным мелочам. Дамблдор, заметно обеспокоенный, решил наконец вмешаться.

— Кингсли, нельзя же быть таким уступчивым, — мягко упрекнул он министра. — Столько было жертв, столько усилий, и вдруг такие преступления окажутся без последствий? Смотри, и твои друзья встревожены, им же неприятно, что ты у них на глазах предаёшь всё, что вы пережили вместе.

Это оказалось спусковым крючком к всеобщему скандалу. Бывшие коллеги Бруствера встрепенулись и загомонили, дисциплина была забыта.

— Да, Кинг, ты с ним уже как с лучшим другом...

— Выходит, им совсем ничего не будет, а у меня ведь в рейде дядя погиб!

— Мало ли, что они кого-то вылечили! Да они убили в десять раз больше!

— Деньгами за кровь хотят откупиться, да?!

— Кинг, а я не верил, когда мне о тебе всякое рассказывали!