7 футов над килем

—  Пошёл правый шпиль! —  скомандовал старпом. —  Пошёл левый шпиль!

—  А где же рулевой? —  Пустяшный показал глазами на штурвал.

Коммодор сошёл с кресла, вынул изо рта трубку и, сделав несколько шагов к лоцману, процедил: "Рулевой, согласно расписанию, находится в боевой рубке, —  он ткнул пальцем в палубу. —  Команды на руль будут передаваться посредством специального прибора, если вам известно о существовании такого прибора. Мы на войне!"

Пустяшный побагровел.

—  Сэр! —  он приложил руку к козырьку. —  Позволю вам напомнить, что корабль находится в территориальных водах СССР. Наш флот, конечно, уступает британскому, но здесь мы вполне в состоянии обеспечить вашу безопасность. Хотя дело не только в этом. Рулевой должен видеть буи, знаки и створы, по которым мы пойдём. А из боевой рубки он увидит только облака. Я отвечаю за проводку вашего корабля...

—  А я, —  перебил коммодор, —  отвечаю за корабль перед Её Величеством!

—  Хорошо, сэр, —  Пустяшный уже взял себя в руки. — В таком случае сообщите через офицера связи моему командованию, что вы отказываетесь от услуг советского лоцмана. Только не забудьте объяснить причину и сделать соответствующую запись в вахтенном журнале.

Поспелов, открыв рот, переводил взгляд с Пустяшного на коммодора, не представляя, как себя вести в такой ситуации и машинально дёргал лейтенанта за рукав.

Несколько секунд лоцман и коммодор, не двигаясь, смотрели друг другу в глаза, и это был взгляд не союзников, а заклятых врагов. В рубке стало тихо.

—  Хорошо, —  коммодор снова сунул трубку в рот, —  будь по-вашему. Рулевого в рубку!

Прибежал пожилой, коротконогий старшина, доложил о прибытии и занял место у штурвала.

—  Правый якорь на месте! —  крикнул вахтенный офицер и почти тотчас. —  Левый якорь на месте!

—  Ну, командуйте, лоцман, —  усмехнулся коммодор, —  мы все, —  он обвёл рукой своих офицеров, —  как прилежные дети ждём ваших указаний.

—  Рекомендаций, —  поправил его Пустяшный. —  Обе самый малый вперёд! На румб сто двадцать три!

Корабль плавно лёг на циркуляцию. Пустяшный встал рядом с рулевым. От недавней обиды его слегка потряхивало, но скоро это прошло. Ему уже не раз приходилось проводить крупнотоннажные суда, но крейсер.... И хотя накануне по минутам были просчитаны все этапы движения, учтены возможные изменения обстановки, однако Пустяшный понимал: случись какая-нибудь неприятность, и не сносить ему головы.

—  Ладно! Будь что будет! —  решил лейтенант.

Рулевой оказался мастером своего дела, хорошо чувствовал корабль, был внимателен, и бронированная махина катилась от створа к створу легко, словно малый сторожевик.

Коммодор сошёл с кресла и теперь молча стоял у окна, кивая, когда требовалось подтверждение команды. Пустяшный поглядел на его коротко подстриженный затылок, тонкую длинную шею, и снова ощутил досаду. Он подошёл к карте. Через двадцать минут корабль должен был лечь на очередной створ. Фарватер в этом месте был широк, и большие глубины начинались почти у самого уреза воды. Пустяшный взял циркуль, прикинул минимальную безопасную дистанцию, ещё раз взглянул на неподвижную фигуру коммодора и недобро хмыкнул.

"Преславная, прекрасная статуя! —  вспомнилось ему. —  Мой барин Дон-Гуан покорно просит пожаловать..."

Корабль лёг на створ и пошёл к узкому песчаному пляжу. Пустяшный взглянул на часы, зафиксировал отсчёт и поднял к глазам бинокль. Прямо по курсу, на берегу излучины стояла небольшая ладная избушка. Рядом была сложена аккуратная поленница. Крепкий старик с длинными седыми, вьющимися волосами, красивый северной поморской красотой, взмахивая топором, колол дрова. Пустяшный снова взглянул на часы. До расчётного момента оставалась минута. И вот время вышло. Старпом потеребил Пустяшного за рукав и показал на приближавшуюся сушу.

—  Всё в порядке, —  улыбнулся Пустяшный.

Старпом склонился над картой, измерил дистанцию и подбежал к офицеру связи.

—  Что происходит? —  Поспелов мигом очутился рядом с лоцманом. —  Ты чего их пугаешь? —  зашипел он. —  Отворачивай, давай! Я под трибунал идти не собираюсь!

—  Встань на место! —  едва разжимая губы, ответил Пустяшный. —  В этом деле ты мною не командуешь. Ещё успеешь себе задницу прикрыть. Отойди!

—  Лоцман! —  коммодор повернулся профилем. —  Время поворота?

—  Через две минуты! —  доложил лейтенант.

—  Сэр! Через две минуты мы будем на берегу! —  закричал старпом. —  Сэр! Прикажите поворачивать!

Коммодор чуть отстранил взволнованного старпома и очень внимательно поглядел на Пустяшного. Это был уже какой-то иной взгляд. Казалось, появился в нём некоторый уважительный интерес.

Лоцман же, уставясь не мигая на пологий берег, шевелил губами, считая секунды. Помор опустил топор, прикрыл козырьком ладони глаза и глядел на острый форштевень, нацелившийся на его избу.

—  Господи! — простонал старпом. —  И какой чёрт занёс нас в эту Россию!?

Коммодор принял решение. Он выхватил изо рта трубку, но не успел ничего сказать. Пустяшный уже вскинул руку и фальцетом прокричал: "Лево на борт! Правая — средний вперёд! Левая — средний назад!"

Офицер у машинного телеграфа мгновенно перевёл рукоятки. Рулевой торопливо вращал штурвал.

"Вот интересно, —  неожиданно спокойно подумал лейтенант, —  вылетим мы всё же на грунт или нет?"

Прошло несколько секунд, и нос начал смещаться влево, палуба под ногами завибрировала. Переложенный на борт руль и винты, работавшие враздрай, всё быстрее поворачивали корабль.

—  Одерживать! —  скомандовал Пустяшный, показал рулевому створные знаки и вышел на крыло мостика.

Волна, поднятая крейсером на крутом повороте, уже схлынула с берега. В кильватерной струе прыгали поленья, а среди них крутился старик-дровокол. Он что-то возмущённо орал и грозил так и не выпущенным из рук топором.

—  Прости, отец! —  вздохнул лейтенант и вернулся в рубку.

Далее всё шло без происшествий, и через сорок пять минут крейсер красиво и быстро встал на два якоря способом фертоинг. Постановкой руководил сам коммодор.

Пустяшный свернул карту, получил подпись старпома, удостоверявшую окончание проводки, подошёл к коммодору и попросил разрешения убыть с борта.

—  Одну минуту, лоцман! —  англичанин сунул трубку в карман. —  Джентльмены! —  обратился он к своим офицерам. —  Я в вашем присутствии хочу принести извинения молодому русскому офицеру за то, что был недостаточно гостеприимен. Лоцман! Вы дали мне хороший щелчок по носу. Наверное, нас, британцев иногда нужно одёргивать. И всё же, поверьте, не такие мы надменные сукины дети, какими порою кажемся. Хоккинс! —  подозвал он вахтенного офицера. —  Я видел у вас красивый портсигар. Вручите его, пожалуйста, лейтенанту от моего имени. А вам я обещаю новый, не хуже. Не могу же я, чёрт побери, подарить ему свою трубку! И ещё! Выпейте с лоцманом хорошенько. За общую победу!

Проговорив всё это, коммодор вдруг подмигнул Пустяшному и улыбнулся. Оказалось — у него очень приветливая улыбка.

Маринизмы

Наблюдая за кильватерным следом — размышляй о недолговечности свершённого тобою.

Живучестью корабля называется его способность противостоять действиям личного состава.

Цель Корабельного устава — возбудить в читающем его радостный трепет.

Вахта есть особый вид дежурства, требующий умения спать, не отрываясь от исполнения своих обязанностей.

Верный способ развалить службу — неукоснительно следовать уставам, приказам, наставлениям, инструкциям.

Командир! Помни — чем реже тебя видят, тем больше любят.

Штурман! Когда идёшь Атлантикой на юг, то слева Европа или Африка, когда идёшь на север — наоборот. Не перепутай!

Не всякая солёная вода — рассол.

В Антарктиде — холодно.

Самое страшное на корабле — матрос со шлангом.

Секстан — точный угломерный инструмент, предназначенный для держания в руках с умным видом, когда тебя фотографируют.

Буй — плавучий знак навигационного оборудования, выставленный так, чтобы ты в него непременно воткнулся.

Наполняя стакан — учитывай параметры качки!

Отдавая команды — сдвигай брови!

Рассчитывая критический курсовой угол — не забывай о гигиенических прокладках.

Прежде чем растоптать таракана — вспомни, что это морское животное делит с тобой тяготы службы.

Пьянство есть недуг, усугубляемый задержкой жалования.

Альберт Эйнштейн придумал "Теорию относительности", глядя на подвыпившего моряка.

Просвещённый моряк должен отличать архитрав от амфибрахия.

Курсант есть существо, наукой мало изученное, озлобленное, прожорливое и ленивое.

Девушки, помните! Курсант подобен тарантулу, ибо особливо опасен в темноте.

Ночные прогулки по берегу моря приносят девицам и радость и горе.

Всякое тело в природе стремится занять положение с наименьшей потенциальной энергией. Ступай в койку!

Все фляги в гости будут к нам! И запируем на просторе!