— Но каждое действие вызывает противодействие, — осторожно замечает Эдик.
— Именно, гены Великой Расы взбунтуются и народ проснётся. Наступит время и пронесётся стихийный бунт, прольётся много крови и своей и чужой, затем появятся истинные лидеры и ударят в самый центр социальных паразитов. Мы тоже появились не просто так, — делаю я вывод.
— "Русский бунт бессмысленный и беспощадный", — соглашается Эдик, — но это правильно, иначе все кому не лень будут нас топтать до состояния амёб.
— Необходима хорошая встряска, — со злостью говорит Катя.
-Правильно, только в бурлящей субстанции могут происходить значимые процессы, — Эдик с одобрением глянул на свою подругу.
Незаметно выходим к металлической ограде, она чётко разграничивает древние раскопки от современной цивилизации. К центральному входу не идём, там пункт милиции, незачем светиться по ночам, вспоминаем молодость, лезем через забор. Прыгаем на противоположную сторону и оказываемся, словно в ином мире. Вокруг царит глубокая древность, тяжёлые плиты затянуты сухой травой, кое-где виднеются свежие раскопы, впереди — силуэты полуразрушенных стен и башен.
Отбираю у Риты автомат, целую недовольно поджатые губки, сую ей свой Макаров, в данном случае считаю, в моих руках автомат будет более эффективным. Эдик снимает с предохранителя пистолет и ни тени тревоги на лице, такое ощущение, что его мысли парят над нами и проводят сложные арифметические решения. Катя лезет вперёд, отдёргиваю её, она единственная без оружия.
Ни колебания ветра, абсолютная тишина, непролазные заросли колючих кустов зловеще раскинули ветви над узкой тропой. Кто угодно может скрываться под их прикрытием. Тропа перекрещивается с центральной улицей древнего поселения, широкая дорога идёт между высоких стен, здесь расположены склепы, чёрные провалы у городских стен вызывают опасения. Но это не здесь, это безобидные захоронения, у нас дорога к "чумному кладбищу", археологи считают, что там хоронили погибших от бушевавшей когда-то чумы, может и так, но вперемешку с чумными — лежат упыри, они испытывают блаженство от такого соседства.
Скоро двенадцать, луна, словно подернулась красной рябью, поторапливаться надо, но в то же время нежелательно, чтоб о нас узнали раньше времени.
Рита чрезмерно возбуждается, призрачный контур питбуля почти затеняет её тело, даже запахло псиной. Эдик благоразумно сторонится, смутно ощущает, в эти моменты Рите сложно контролировать звериные эмоции.
— На рожон не лезь, у тебя Макаров с серебряными пулями, — шепнул своей подруге, — помни, тебя даже слабый упырь изодрал в клочья.
Она едва сдерживается, глаза сверкнули жёлтым огнём, из призрачной глотки страшно пса, глухо донеслось недовольное рычание, затем вполне человеческое: — Жаль, папы моего нет, он сильнейший из оборотней.
— Ничего Рита, мы и без твоего славного бати справимся, — ободряюще говорю я.
— Уже двенадцать, — торопит Эдик.
Почти бежим вдоль оборонительных стен. В развалинах обозначается просвет, на усыпанной рыжими черепками земле валяются тяжёлые камни.
— Стойте! — поднимаю руку.
— Что там? — наклоняется ко мне Эдик.
— Мы около кладбища.
— А где ... упыри?
— Вон они, — дрожит всем телом Рита.
Возле упавшей арки древнего строения виднеются неясные силуэты.
— А почему они связаны? — удивляется Катя, её глаза наливаются изумрудным огнём.
— Это не упыри, — просто, как констатирует факт, говорит Эдик.
— А кто? — Катя шумно вдохнула воздух, встряхивает золотистыми волосами.
— Люди, — лицо у Эдика каменеет, губы плотно сжимаются, теперь он не похож на тщедушного аспиранта. С удивлением замечаю насколько у него волевой и жёсткий взгляд.
— Вита-с приволок их для кормления мёртвых упырей, — едва не рычу я и лихорадочно шарю взглядом по развалинам.
— Кладбище начинается за той стеной, — Эдик, пригибаясь к земле, смело бежит к пленникам. Бросаемся следом, останавливаемся напротив несчастных. Я замер у смертельно испуганной женщины. Вероятно она красивая, но сейчас её лицо ужасно от дикого страха, мокрое от пота, грязное, вокруг глаз пятна расплывшейся туши, во рту кляп.
— Надо развязать, — скрипнула зубами Рита.
— Развяжем, но не сейчас, позже. Боюсь, они шум подымут, нам это совсем не к чему, — я с трудом отворачиваюсь от людей и осторожно выглядываю из-за стены. Моментально натыкаюсь взглядом на худую спину нашего старого знакомого. Вита-с неестественно прямо сидит на обломке античной колонны, в тишине звучит его голос, я не понимаю этого языка, он гортанный, но с неизменным прибалтийским акцентом.
— Творит заклинания, сука, — шепнул Эдик.
— Сейчас мы его снимем с этого камушка, — я поднимаю автомат и внезапно замечаю повсюду на земле какие-то холмики, словно круглые кочки на болоте, их много и даже совсем близко с нами. Буквально на миг отвлекаюсь, хочу их разглядеть и с омерзением понимаю, это головы мёртвых упырей. Ближайший из них повёл острыми ушами и, обнажая кривые клыки, страшно оскалился: — Вита-с, беда! — тонко взвизгивает он, и я нажимаю на курок. Пули веером прошлись по колонне, но вампир непостижимо быстро переместился в другое место и почти скороговоркой продолжает выкрикивать заклинания. Кочки из голов упырей приходят в движение, высовываются иссушенные руки с обломанными ногтями, кое-кто уже почти выбирается из-под земли, и оборачиваются к нам.
Сухо защёлкали выстрелы из пистолетов, я полоснул очередью из автомата. Серебряные пули с радостью сверкнули в темноте, как злобные шершни жалят тела потусторонней нечисти, вырывая огромные куски истлевшей плоти и разбрасывая упырей в разные стороны.
Жуткий вопль висит над чумным кладбищем и кажется, победа близка, но Вита-с изрекает последнюю фразу и земля забурлила, из истлевших гробов выпрыгивают ожившие упыри. Я не ожидал, что их так много, ужас подкатывает к сердцу, на всю эту свору пуль явно будет недостаточно.
Вита-с злобно смеётся, я пытаюсь достать его из автомата, но он увёртывается от пуль, затем и вовсе исчезает за развалинами.
Упыри быстро приходят в себя, они обрели жизнь и стремительность движений, их терзает голод, они чувствуют человеческую кровь и буквально сатанеют, не раздумывая, бросаются на нас. Автомат от непрерывной стрельбы раскаляется и ... замолкает, лишь слышится щёлканье выстрелов из пистолетов.
— Стреляй!!! — в страхе выкрикивает Рита.
— Патроны закончились!!!
— Надо уходить! — выкрикивает Эдик.
— Нельзя! — останавливает нас резкий окрик Кати. Её глаза горят, из ноздрей вырываются раскалённые искры. По её руке бежит тонкая струйка крови, вот-вот зальёт драконий камень.
Рита, с истошным визгом бросается в самую гущу упырей. Жутко скалится пасть призрачного питбуля, смыкается над иссушенными телами, разрывая нечисть на зловонные куски. Но их невероятно много, они заваливают её на землю и рвут тело, брызгает в разные стороны кровь, призрачный силуэт страшного пса меркнет.
— Рита! — в отчаянье кричу я и бросаюсь на помощь. Меня сбивают с ног, чувствую, как мне разрывают грудную клетку, сломанные рёбра вылезают из-под кожи, кровь омывает всё тело, я изгибаюсь в судорогах. Неужели всё? У моей шеи вытягиваются узкие клыки одного из упырей, но вдруг он с визгом шарахается, что-то начало происходить. Пока не понимаю, что именно, но нечеловеческая, безумная боль отхлынула, и я понимаю, драконий камень с благодарностью впитывает в себя мою кровь. Поднимаюсь на ноги. Странно, я смотрю словно с большой высоты. Эдик целится на меня из пистолета, в глазах непонимание и ужас, но быстро приходит в себя, опускает ствол вниз: — Кирилл, предупреждать надо!
— О чём именно? — удивляюсь я, и клуб пламени вырывается изо рта, едва не сгубив моего друга.
Полчища упырей, огрызаясь как бешеные собаки, пятятся за развалины, там же скалится Вита-с.
— Вот оказывается, кто ты! — выкрикивает он.
— Кто же? — вновь удивляюсь я, извергнув из себя жгучее пламя, мигом испепелив часть упырей.
Вита-с сбрасывает с себя вспыхнувший плащ и остаётся в строгом костюме, он затравленно водит по сторонам глазами.
— Я не знал, что под твоей защитой Севастополь. В принципе, миссию свою выполнил, готов откланяться. Позволь забрать соплеменников, и я исчезну из твоей жизни.
— Что за миссию ты завершил? — с насмешкой фыркнул я.
— Спас свой народ.
— Упыри — это народ? — я едва не давлюсь собственным пламенем.
— Для меня да. Кстати, мы очень древние существа, — Вита-с гордо выпрямляется.
С теперешней высоты и в прямом и буквальном смысле, во мне неожиданно разливается полное безразличие к мелким, остроухим, клыкастым существам, что есть они, что нет их. Может сжечь всех?
— Дай нам уйти, — Вита-с забавно прижимает обожженную ладонь к левой груди, словно там у него имеется сердце — клоун, как есть клоун! Вновь фыркаю. Клуб пламени достигает застывших упырей, часть из них вспыхивает как солома и быстро превращается в пепел, разваливаясь, словно комья перезревшего навоза. Вита-с чудом увернулся от огня, дорогой костюм во многих местах задымился. Он заскакивает на камень, взгляд полный ненависти, губы кривятся в усмешке, узкие клыки выползли на всю длину: — Ты нас всех можешь убить, дракон, но я нашлю на тебя проклятие!
— Что мне твоё проклятие, — развеселился я.
— Конечно, в этом теле оно на тебя не подействует, но настигнет, когда ты будешь в обличии человека.
— Дракон? — до меня доходит смысл его слов, впервые пытаюсь себя оглядеть. О да, какие мощные лапы, когти сияют чёрным обсидианом, чешуя горит, будто начищенная бронза! Повожу плечами, и словно звучит громовой раскат, это развернулись огромные крылья, — а ты знаешь, мне нравится мой новый облик, — с удовольствием замечаю я.
— Кирилл!!! — некто в сильнейшем страхе пискнул с земли.
Глянул вниз, там, ломая в отчаянье пальцы, с мольбой смотрит на меня женщина. Да это же Рита! Она страдает, раны еще не все стянулись, тело залито кровью, в моей душе вспыхивает жалость.
— Что ты с ним разговариваешь, сожги его, он блефует, не успеет наслать проклятие, временем не располагает, — я слышу ещё один писк. Катя до сих пор держит свой камень, но кровью не поит.
Внезапно в душе возникает упрямство. Вот ещё! Будет мне эта рыжая указывать, что делать! Эти мысли словно сбрасывают меня на землю и я вновь человек. На теле нет страшных ран, чувствую необъяснимую бодрость, а в мышцах небывалую силу, лишь одежда изорвана в клочья, опять мать будет расстраиваться.
Рита бросается мне на шею, в стороне с неудовольствием шипит Катя, Эдик продолжает целиться в сторону чумного кладбища. Отставляю в сторону Риту, спокойно иду к упырям. Несколько из них бросаются ко мне, но Вита-с отдёргивает окриком. Останавливаюсь рядом с ним: — Вот скажи мне, вампир, кем ты себя представляешь? Одет с иголочки, пользуешься хорошим парфюмом, у тебя изысканная речь, могу даже представить, ты не в гробу спишь, а на атласных простынях в мягкой кровати. Ты же нежить, зачем тебе нужен этот цирк? Твои друзья воняют трупами, они грязные, злые, таким и должен быть настоящий вампир.
— Сейчас не пещерный век, Кирилл, совершенствуемся, люди тоже не всегда были цивилизованными, да и сейчас, иной раз, ведут себя так, в пору нам брать с вас пример. Мы простые хищники, нам нужна ваша кровь и мясо. Когда мы сытые, людей не трогаем, а вы всегда голодные, косите себе подобных целыми пачками, потусторонним такое и не снилось, — он цинично улыбается, — я так понимаю, ты нас отпускаешь?
— Ты хоть и прыскаешь на свою рожу одеколон, а воняет от тебя тухлятиной, обоняние не выдерживает, буду рад, если сгинете отсюда и как можно быстрее.
— Всегда знал, русские грубые, невоспитанные, в Прибалтике совсем другой народ, высокообразованный и нравственный, а какие там тихие хутора, — Вита-с облизнулся, — но твоя хамская речь приносит мне истинное удовольствие.
Вита-с внезапно преображается, на спине со скрежетом выползают перепончатые крылья, лицо искажается, вытягивается, чем-то стало напоминать морду летучей мыши. Всюду раздаётся треск, хлопанье крыльев, писк, скрип когтей об камни. Армия упырей собирается в долгий путь.
— Я не прощаюсь с тобой, — с угрозой противно скрипнул голос прибалтийского вампира.
— Летишь на свои хутора? — ехидно замечаю я.
— Сначала в Таллинн, затем посмотрим, — словно пронёсся вихрь, упыри то один то другой взлетают в чёрное небо, курс — на Запад.
— Что ты наделал, зачем отпустил упырей?! — Катя даже топает ногой в бессильной ярости.
— А что? Очистил севастопольскую землю от нежити, — пожимаю плечами.
— Где-то убыло, где-то прибыло, — растягивая в улыбке бороду, цинично заявляет Эдик.
Рита прижимается ко мне, с восторгом заглядывает в глаза: — Ты не медведь и не тигр, ты круче! Здорово! Надо срочно Леониду Фёдоровичу сообщить, вот он обрадуется!
— Не уверен, — мрачнею я, — можно тебя попросить? — я смотрю в её чистые глаза.
— О чём угодно! — девушка даже краснеет от переизбытка чувств.
— Пусть это будет нашей тайной. Никому не говори, нужно время во всём разобраться.
— А как же ... — на лице возникает упрямство, затем вздыхает, — а папе можно рассказать?
— Никому, — целую её в носик.
— Жаль ... но как здорово, я люблю настоящего дракона!
— Вот что подруга, если ты в нашей команде держи язык за зубами, — Катя пристально смотрит на неё, глаза горят гипнотическим светом.
Рита вздрагивает, отводит взгляд: — Вы совершенно другие, мне иногда так страшно, а иной раз сердце выпрыгивает от восторга, — искренне сознаётся она.
— Уходить надо, мы так славно пошумели, скоро милиция появится, — Эдик суёт в кобуру пистолет.
— Милый, ты ничего не забыл? — нежно улыбнулась Катя.
Эдик в упор смотрит на неё, Катя не выдерживает его взгляда, в краешках губ мелькает улыбка, она прикрывает глаза пушистыми ресницами.
— А стоит ли их развязывать, пусть милиционеры их освобождают. Люди сейчас так напуганы, начнут среди развалин носиться, не ровен час, в колодец свалятся. А у нас времени нет, мигалки видите? — Эдик кивает в сторону милицейского пункта.
Действительно, там мелькают красные и синие отблески, где-то шевельнулись заросли, нас окружают.
— Нам дорогу перекрыли, единственный свободный путь, выход к морю, — озабоченно говорю я.
— Предлагаешь искупаться, так вроде не сезон, — фыркает Катя.
— А у нас есть выход?
— Выход всегда есть! — над телом Риты вспыхивает призрачный контур питбуля.
— Жарко, я б поплавал, — усмехается Эдик, почёсывая бородку.
— Хватит смертей, подруга! — одергивает её Катя и несётся на пляж.
Бесшумно проскальзываем к пришвартованной с незапамятных времён ржавой барже. Краем глаза замечаю позади нас силуэты людей в серой форме, всё же единственно правильное решение — идти в море, снимаю обувь, делаю шаг. Сырость и холод мигом вздыбливает кожу, озноб ухнул между лопатками и выбил дробь зубов.
— Ледяная, — останавливаюсь в раздумье.
