— Внимание всему флоту! Бейте всеми противокорабельными, что остались. Огонь по готовности!
Рой ракет ударил в лоб надвигающейся громаде, однако в пришельцы тоже были не пальцем деланные — вражеский командир учел свои ошибки, и из всех пущенных ракет до целей добрались лишь немногие. Два крейсера чужих разлетелись на атомы, уничтоженные ядерными взрывами, но предназначенные вражескому линкору ракеты неожиданно принял на себя последний из ринувшихся в атаку кораблей. Близким ядерным взрывом были повреждена бортовая электроника, и линкор костелицых буквально ослеп, но это уже ничего не решало — расстояние между кораблями было таким, что промахнуться мимо цели можно было лишь случайно.
Еще два лазера, пущенных с одного из крейсеров людей, испарили рубку управления, но не смогли пробиться сквозь толстую броню и поразить сердце корабля — масс-реактор и хранилища с топливом. Корабль был фактически мертв, отбиваясь от наседавших людей лишь по странному стечению обстоятельств — похоже, Духи услышали молитву Тассена, который, к слову, заблаговременно покинул рубку и направился к спасательной капсуле, не обращая внимания на осуждающие взгляды подчиненных. Теперь столкновение, казалось, было неизбежно, учитывая то, что ССД кораблей Альянса были на перезарядке. Лазерные орудия всех кораблей эскадры били по чужому, пока наконец один из лучей не зацепил-таки реактор. Остатки корабля пришельцев исчезли в огненной вспышке, однако он уже был настолько близко от флагмана, что и ему изрядно досталось. В один миг "Индия" лишилась кинетического экрана. Тяжелая броня устояла под ударом, но от вспомогательного оборудования и вооружения остались одни воспоминания — семь орудийных башен вышло из строя, носовые пусковые шахты прекратили свое существование, погибло пятнадцать и было ранено пятьдесят человек.
Расчет Тассена полностью оправдался. Пока эскадра приходила в себя, пока снова набирали силу разряженные мезонные излучатели, пока искалеченная "Индия" восстанавливала свои защитные поля, прошли те минуты, которых так не хватало флотоводцу чужих. Правда, сам наварх вряд ли мог оценить успех маневра — отстреленную спасательную капсулу задело взрывом, превратив командира эскадры Иерархии в птицу-гриль. Тем не менее, пока эскадра людей оправлялась от таранной атаки, разогнавшиеся транспортники, прикрываемые остатками флота, разогнались и совершили маневр, от которого у Дрешера полезли глаза на лоб — включив на несколько секунд ССД, корабли буквально перепрыгнули заслон людей и, выйдя около ретранслятора, легли на курс и исчезли во вспышках сработавшего масс-реле, покинув систему. Бой на орбите был завершен, и вскоре в системе появились поднятые по тревоге транспорты людей, под завязку загруженные мобильной пехотой и космодесантом. Они не высаживались на Шаньси — их задачей было нанесение контрудара по планете чужих. А пока им предстояло повисеть на орбите Шаньси, ожидая, пока флот зачистит орбиту пока еще неизвестной планеты. А что до остатков наземной армии чужих, то на планете осталось достаточно костелицых, чтобы обеспечить работой осатаневших от ненависти ополченцев...
Конец третьей части.
Часть 4. Возмездие.
2160 год. Система Юнити, планета Кэмпбелл.
Вой сирены на базе мог бы поднять, наверное, даже мертвого. Собственно, она и предназначалась для того, чтобы экстренно привлечь внимание и оповестить персонал базы. Вот и сейчас, спустя секунд десять, вой прекратился, и из динамиков зазвучал громовой голос начальника штаба бригады:
— Внимание всему персоналу базы! Боевая тревога! Всем военнослужащим получить снаряжение и проследовать к посадочным площадкам! Повторяю, это не учения! Всем военнослужащим...
Бригада пришла в движение. Забегали солдаты, подгоняемые криками сержантов. Офицеры быстро, но без паники, бегали туда-сюда, организуя вверенные части. Открылись арсеналы базы, впуская в свои недра бойцов, бегущих за тяжелым оружием, а стрелковое, согласно уставу солдаты всегда держали рядом, готовые к внезапному нападению (прим.авт. в настоящий момент это практикуется в армии обороны Израиля). Ревя и воя двигателями, выкатывались из капониров и гаражей танки и БМП, ждущие приказа принять в свои чрева мотопехоту. Артиллеристы тоже не сидели без дела, готовя к выходу свои смертоносные "игрушки". Тем временем на расположенной рядом авиабазе инженеры и техники, непрерывно матерясь, выкатывали технику из ангаров хранения. К машинам уже спешили летчики: им предстояло перегнать их на космодром и загрузить в кажущиеся бездонными чрева тяжелых челноков. Некоторым, впрочем, это было не нужно — например, старым-добрым "Горгульям" и новым "Драконам", способным самостоятельно выходить в космос.
В суматохе вывода более чем четырех с половиной тысяч человек мало кто обратил внимание на отдельный взвод стоявших особняком солдат. Вернее, солдатами они как раз официально не были: на погонах вместо выше знаков различия красовались буквы К, выдававшие в людях прибывших на практику курсантов СОВУЗ. Молодые пацаны и девчонки, ещё не достигшие совершеннолетия, слегка ошалело наблюдали за суетой. Хотя практика и предполагала боевые выходы в составе подразделения, в настоящий момент курсантам курирующий офицер дал строгий и однозначиный приказ: "Не грузиться". А это означало, что практиканты, в отличие от всей бригады, оставались в расположении части до получения дальнейших инструкций. Впрочем, спокойно стояли отнюдь не все.
— Madre de puta! Да за кого они нас держат?! — семнадцатилетний парень испанской внешности метался перед товарищами, как тигр в клетке, — эти maricones совсем охерели в своем штабе!
— Идальго, заткнись, — буркнул здоровенный шатен, выглядевший лет на двадцать пять, — без тебя тошно.
— Por que cono я должен сидеть спокойно, hombre?! — тут же переключился на источник раздражения латинос, — и почему эти cabrones думают, что мы недостаточно готовы, чтобы лететь с ними, а?! Hostia, нас драли, не вынимая, эти пять лет, а теперь заявляют, что мы не можем лететь и мочить пришельцев?! Что за дискриминация?!
Пока двое "благородных донов" выясняли отношения, попутно соревнуясь в экспрессивности непарламентских выражений родных языков, к стоявшему чуть в стороне парню с сержантскими погонами, до того момента флегматично наблюдавшему за перепалкой, медленно подошла рыжая девчонка родом из Ирландии:
— Слушай, Имам, а чего это твой друг так завелся?
— Я не мусульманин, — в который раз за пять лет отозвался араб, — а что до нашего Идальго, то у него к нелюдям ОЧЕНЬ большие счеты. И, знаешь что, — повернул сержант голову, — чисто по человечески, я его понимаю.
— А почему...
— Послушай, Рыжая, — сделал полшага вперед сириец, — ты у нас новенькая, потому объясню. Не знаю, как было в СОВУЗе, откуда тебя перевели, но у нас не принято интересоваться тем, что произошло в прошлом. Если надо, человек сам расскажет, а у нас во взводе нет ни психологов, ни священников, чтобы в душу лезть. Я ясно выразился, О'Брайан?
— Ясно, Заид, куда уж яснее, — отвела глаза девушка, и, отойдя от сержанта, произнесла себе под нос, — еще один безумный...
Араб сделал вид, что не услышал. И какой умник додумался прямо перед практикой прислать эту О'Брайан? Нет, умом было понятно, что взвод должен быть полным, но вот как, скажите на милость, сработаться с человеком, которого первый раз увидел за полчаса до отбытия? Да никак, остается лишь надеяться на общую адекватность новичка. А таких, по мнению самого Заида, в СОВУЗах со времен открытия не водилось.
Что ж, пока было время, можно было чуток повспоминать всё, происходившее за эти пять лет. Пять лет... трудно поверить, прошло уже столько времени. Вроде они с Видо только вчера пересекли порог казармы — и вот уже стоят в расположении части, с сержантскими погонами на плечах. Их они получили на второй год обучения, и заслужили в буквальном смысле кровью.
В первый год Массани подумал, что их по ошибке отправили туда, откуда вылезли демоны. По крайней мере для десятилетнего пацана инструкторы и преподаватели воспринимались только так. Прежде Заид считал, что жизнь на улице не самого благополучного города Мессаны его закалила. Он ошибался. Оказалось, что к программе СОВУЗа просто нельзя быть готовым.
Нормативы оказались невыполнимыми, а гора знаний попросту не укладывалась в голове. Инструкторы от этого зверели ещё сильнее, за полгода все курсанты забыли, каково это — высыпаться и досыта есть. Полуголодные, с синяками под глазами, дети зверели день ото дня и, не имея возможности навалять инструкторам, выпускали пар друг на друге. Драки становились всё жёстче и жёстче, лазарет никогда не стоял пустым. А когда инструкторы объявили, что за косяк одного будет отвечать вся группа, и что показавшие худший результат будут не только сидеть на голодном пайке, но и выполнять все приказы лучших, драки приобрели просто повальный характер.
Заида и Видо не трогали: пацаны стояли друг за друга горой, объединенные общим несчастьем и схожими судьбами. Ходили вместе, задания выполняли вместе, дрались вместе. Да и, говоря начистоту, их мало кто трогал: одного бугурта в тёмном коридоре, буквально созданном для драк, хватило, чтобы самые задиристые сопляки оставили парней в покое. В тот момент до друзей дошла одна простая по сути мысль, которую и пытались донести инструкторы. Сила в единстве. Как бы ты не был силен, умен и ловок, когда-нибудь обязательно настанет момент, когда в одиночку ты выстоять не сможешь.
И осознавшие это курсанты принялись за работу. По мере своих скромных сил они доводили эту мысль до других курсантов. Однажды это принесло свои плоды: в их компанию влился здоровый, как полтора человека, парень из России по имени Михаил Смолин. Этого медведя, как сразу окрестил шатена Сантьяго, и без того старались лишний раз не задирать. В драке на русского боялись выходить меньше, чем втроём. То ли Мише стало скучно, то ли он просто принял аргументы друзей, но здоровяк пополнил собой новообразованную компанию. И не зря, за кажущейся неуклюжестью скрывалась не только поистине титаническая сила, но и острый ум и, что немаловажно, способность соображать в критические моменты, мгновенно принимать верные решения. Постепенно в их команду влились ещё несколько парней и девчонок, жизнь стала налаживаться: мало кто рисковал связываться с новообразованной группой, понимая, что на зов обиженного прибегут остальные, после чего начнётся замес. К концу первого года их перетасовали, окончательно сформировав команду как отделение, командиром которого единогласно назначили Массани. Видо на такое не обижался, взяв под крыло другое отделение, состоявшее из новоприбывших и малознакомых кадров.
Второй год запомнился бесконечными марш-бросками в облегченной выкладке, теоретическими занятиями и, разумеется, учениями. Последние за время учебы успел возненавидеть весь взвод: курсантов могли поднять в любое время дня и ночи, погнать на полигон играть в войну. А уж побудки тревожной сиреной, или очередью за окном вообще стали любимым развлечением инструкторов, которые в очередной раз побили рекорд злобности и придирчивости. Что они творили на учениях... Именно тогда курсанты стали нести потери. Учебные разрядники были поставлены на парализующий режим, вот только никто не предупреждал, что одновременное попадание нескольких выстрелов вполне способно остановить сердце, не говоря уже о шоковых гранатах. На первых же учениях клиническую смерть пережили трое, а медчасть почтили своим присутствием впятеро больше человек.
Взвод Заида потерь тогда не понёс, но с таким подходом убыль в подразделении была лишь вопросом времени. И вскоре это время пришло, на ночных маневрах один из отделения Сантьяго словил случайную пулю животом. На беду, это оказалась тяжелая пуля из "Барабанщика", предназначавшегося для того, чтобы валить космодесантников. Стандартная пехотная броня от таких попаданий защищала не лучше картона, бедолагу разорвало пополам. Учения тут же остановили, нашли испорченного дрона, но мертвеца это оживить уже не могло. Пожалуй, именно тогда первый раз на памяти Массани к ним пришел инструктор и поговорил, что называется, по-семейному.
— Терять товарищей всегда тяжело, — сказал тогда наставник, сверкая глазным имплантом, — и, поверьте мне, немногие способны к этому привыкнуть. Но вы должны понять, что на войне смерть — обычное явление, и нередки случаи когда тот человек, с которым вы вместе ужинали, утром следующего дня отправится домой в сублимационном мешке. Нашей стране нужна армия, в которой солдаты идут вперед, стиснув зубы, несмотря ни на что. Такие люди выигрывают войны. А если в армии солдаты вопят от страха при виде убитых, как беременные институтки, то это не армия, а ряженая часть. Всем отдыхать, у вас был трудный день. Завтра занятий не будет. Будет разбор инцидента.
Заид запомнил эти слова. Как запомнили, наверное, все из его взвода. Они во что бы то ни стало решили стать лучшими, чтобы гибель тех, кто не доживёт до выпуска, не была напрасной.
А на третий год их начали учить убивать. Именно убивать — жестоко, хладнокровно и без колебаний. Сириец навсегда запомнил, как их по одному заводили в полутемное помещение, где на коленях стоял человек с опущенной на грудь головой, видимо, обколотый транквилизаторами. Ему в руки дали нож и приказали прикончить его. Тем, кто засомневался, приставили к затылку пистолет и дали выбор: либо ты убиваешь, либо умираешь сам. Позднее Заид узнал, что все эти люди уже были приговорены к смерти судом, но тогда он этого не знал. Он справился, зайдя за спину смертнику, задрал ему голову, потом слитным движением, как учили, вскрыл казнимому горло от уха до уха. Человек упал, заливая кровью пол и стены, а спустя десяток секунд затих.
Из болтовни он узнал, что Видо без затей вогнал "своему" нож в глаз, достав до мозга, благо ВЧ-лезвие позволяло это сделать, даже не обладающему особой силой человеку, а Михаил, отбросив нож, без затей свернул смертнику шею руками. Друзьям это испытание далось легче, они все в своё время видели, как умирает человек, попавший в лапы демонам. А вот остальные такого опыта не имели, на этом этапе "отсеяли" примерно четверть потока. Инструктор не врал — Альянсу действительно нужны были солдаты. Но вот о том, что эти солдаты на выходе должны стать хладнокровными убийцами, у которых не дрогнет рука, убивая любого, на кого укажет командир, он умолчал...
— Так, comrades, — голос Видо выдернул Массани из воспоминаний, — вы как хотите, но я не собираюсь терпеть эту х**ню! Я попаду на эту войну, даже если мне придётся нарушить приказ. Неволить никого не буду, кто хочет пойти и отомстить выродкам, напавшим на нас — за мной! Остальные могут сидеть здесь.
— Заид? — десяток пар глаз отделения скрестились на своем командире.
— Я вам вот что скажу, — Массани вышел вперед, встав рядом с Сантьяго, — мы с Видо, как и некоторые из вас, видели, что творится на войне, своими глазами, и примерно знаем, с чем столкнемся. Если вы хотите полететь на войну в поисках славы и медалей, то мой вам совет — лучше останьтесь. Нет на войне ни славы, ни чести — лишь кровь и грязь. И никакие учения не дадут вам этого понимания. Что до меня, то я лечу с Видо, у нас с ним к пришельцам свои счеты. Это, конечно, не демоны, но лично я не вижу особой разницы: что одни, что другие без спросу вломились к нам в дом и начали убивать. В общем, решайте сами, лететь или нет.
