— Костя, у тебя папиросы есть? — Спросил, не узнавая свой голос. Маркелов протянул пачку и зажег спичку. Глубоко затянувшись, я подошел к окну. Открыл створку. И на меня с черного неба уставились колючие звезды.

Всё правильно и мне некого было винить. Я бездействовал. Я даже толком не задумывался, кем она становится для меня.

1919 год, февраль, 23-го дня, город Сожель

Савьясова я ждал у крыльца, чтобы в доме ненароком не встретить Ольгу. Отчего-то мне казалось, что по моему лицу она немедля поймет, что я знаю про нее и Георгия. Все еще спали, и улица в это воскресное утро выглядела промозгло холодной и сонной.

— Рад приветствовать, Владимир Васильевич! — Георгий появился без пяти минут семь на удивление бодрый и подтянутый. Он был чисто выбрит, глаза светились, и ничего не говорило в нем о нашем вчерашнем винопитии. Рядом с ним я чувствовал себя разбитым стариком. Мы обменялись рукопожатием и двинулись в сторону вокзала.

— Что-то вид у тебя усталый, — внимательно присмотревшись, сказал он. — Водка так плохо усвоилась?

Мне не хотелось сейчас говорить с ним. Конечно, это было глупо, поскольку никакой действительной причины для моей перемены к нему не имелось. Я стиснул зубы, несколько раз глубоко вздохнул-выдохнул и, преодолев себя, ответил обыденным голосом:

— Да нет. Просто не выспался. Маркелов среди ночи разбудил — весь сон перебил.

Он бросил на меня короткий, но значительный взгляд. И, кажется, понял больше, чем я бы хотел. Так в полном молчании, истребляя одну за другой Костины папиросы, мы перешли пешеходный мост и остановились на углу здания, первый этаж которого занимал наш знакомый ресторан.

— Хорошее место для пулемета, — кивнул я на башенку, возвышающуюся на здании Либаво-Роменского вокзала. Тем самым, давая понять, что готов обсуждать наши действия без оглядки на ночную историю.

— Да, пожалуй, туда они его и поставят. Наверное, уже поставили, — согласился Савьясов, осторожно посматривая по сторонам. — Но пойдем, не стоит задерживаться на одном месте.

Он был прав. В прямой видимости ходило несколько патрулей. Попадаться к ним в руки было никак нельзя. Военком предупредил всех командиров подразделений, что любой появившийся на маршруте парада до девяти утра, будет задержан караульным батальоном и проведет весь день в комендатуре. Что будет с горемыкой в дальнейшем — не распространялся.

Мы пробирались к Базарной площади по второстепенным улицам, чертыхаясь по поводу необычной треугольной планировки города, делающей обходную дорогу едва ли не вдвое длиннее. Планировалось, что на Базарной будут строиться колоны и выходить на Замковую улицу, чтобы по ней следовать к вокзалу.

По достижении цели появился повод хорошенько поразмыслить. Здесь контролировать территорию было сложнее. Обзор с разных ракурсов заслонял широкий католический собор, стоявший в центре западной части площади, и православная часовня, занимавшая центральную восточную часть. На северо-западе, при выходе на Замковую улицу, возвышалась Пожарная Каланча — большая кирпичная башня с окнами-бойницами и смотровой площадкой наверху. Она доминировала над всеми зданиями площади, однако с нее явно не просматривался отход за католическим костелом на юг — в сторону княжеского парка и реки. Да и за часовней вполне можно было укрыться. В общем, одним пулеметом, как у вокзала, не обойтись.

Озадаченно переглянувшись, мы встали в неприметном месте у гостиного двора и только приготовились строить предположения, как разгадка сама приплыла к нам в руки. Со стороны улицы Румянцевской, вливающейся на Базарную площадь на северо-востоке, показались две конные упряжки с пушками-трехдюймовками.

— И куда они их? В парк? С расчетом бить прямой наводкой, шрапнелью? — предположил Савьясов.

— Как-то слишком близко получается, — возразил я. — Сколько здесь от Дворца до площади? Метров 200-300? Глубже ведь не встанешь — там сразу крутой склон к реке.

Тем не менее, пушки направлялись непосредственно в парк.

— А вот и пулеметный расчет! — отвлек мое внимание от трехдюймовок Георгий. Вопреки нашим предположениям пулеметная команда — по виду, интернационалисты — двигалась не к Пожарной Каланче, а в противоположную сторону — к Собору Петра и Павла, расположенному на краю парка, в юго-восточном углу площади.

— Как-то глупо. Колоны ведь на северо-запад пойдут, и с Собора будут заслонены Костелом.

Однако Савьясов не согласился:

— Зачем им контролировать Замковую? Важнее не допустить, чтобы войска нештатно ринулись на Румянцевскую, к 'Савою'.

— Колоны вполне успешно попадают к 'Савою', повернув с Замковой направо всего через один квартал. И пулемет на Соборе их даже не увидит, — возразил я.

— Тоже верно, — кивнул Георгий. — Но, возможно, большевиков просто не учили простейшим элементам тактики. И, кстати, если уж контролировать с этого угла, то куда удобнее было бы с крыши городской думы. Сектор стрельбы поуже будет, но зато полностью блокируется выход на Румянцевскую. И деревья не мешают.

Не успели мы прийти к единому мнению, как вдруг снова увидели этот пулемет, но уже с другой командой. Ошибиться было сложно: 'Максим' оказался довольно приметный — с развороченной осколком левой частью щита. И вот теперь его тащили к католическому Костелу.

— Театральное представление для мятежников? Или все же два разных пулемета? — Пробормотал себе под нос Савьясов.

— Ты веришь, что у местных коммунистов есть два абсолютно одинаково меченных пулемета? — Усмехнулся я. — С другой стороны, неужели они сами не понимают, что вводить в заблуждение следует не столь приметным 'Максимом'.

Ротный заулыбался в ответ:

— Возможно второй у них синего цвета с белым станком и большой надписью на щите: 'пулемет номер два'. С них, затейников, и не такое сбудется!

Постояв под прикрытием маркизы гостиного двора еще около часа, нам удалось пронаблюдать занимательные этапы путешествия пулемета по всем высотным точкам площади. Кажется, окончательно его установили все же на Каланче. Пушки обосновались в парке — намеренно на хорошо просматриваемых позициях. На мой взгляд, слишком близко к вероятному квадрату поражения, но, очевидно, цель была иной — психологическое воздействие на неопытного солдата. А таких вчерашних крестьян в нашем полку насчитывалось куда больше половины состава.

— Так, Володя, теперь нужно уходить! — Заметив приближающуюся опасность, предупредил меня Георгий и, метнувшись к пустынным торговым рядам, перепрыгнул через прилавок. В тот же миг я последовал за ним. На площадь входил батальон ЧК.

Пригнувшись, полностью скрытые от глаз чекистов торговыми рядами, мы пробирались ранее намеченным путем отступления, чтобы 'вынырнуть' на улице Базарной. Первым шел Георгий, я — следом. Примерно на середине пути перед моими глазами что-то стремительно мелькнуло. Прямо на спину Савьясову, выпрыгнув из-за прилавка, обрушился человек в кавалерийской бекеше.

Среагировал я мгновенно — даже не ожидал от себя. Не дав незнакомцу и возможности что-либо предпринять, в тот же момент оглушил его. Быстро изъял оружие с документами и положил животом на землю, для верности приставив револьвер к шее. Савьясов, успев сориентироваться и даже достать из сапога охотничий нож, раскрыл протянутые мной бумаги и повернул к себе лицо неизвестного.

— Постой, я же знаю его! — Еще не читая документов, шепнул он мне. И принялся приводить кавалериста в чувство. — Эй, как Вас там!? Очнитесь!.. Он, наверное, случайно на нас свалился. Мы с ним вчера на собрании у Маршина познакомились. Но имя я, правда, запамятовал.

Документы гласили, что перед нами заместитель командира кавалерийского эскадрона Кузин Сергей Петрович. Очередная пощечина Савьясова все же привела его в чувство.

— Что Вы здесь делаете?! — Первым делом изумленно спросил кавалерист у Савьясова. — Только не говорите, что меня внезапно лягнула лошадь!

— Как Вы догадались? Бросаетесь на спину, пугаете! — Заулыбался Георгий.

Ощупав пальцами свой затылок, словно проверяя его целостность, Кузин, озадаченный происшедшим, присел и внимательно посмотрел на меня.

— Эко Вы меня так шустро, а? — Спросил он растерянно, но добродушно.

Сконфуженно улыбнувшись в ответ, я развел руками.

— У нас, Сергей Петрович, есть приличный опыт хождения в рукопашную, — по-доброму посмеиваясь, сказал Савьясов, возвращая Кузину документы и именной маузер. — Это Вы, лихая конница, пролетели-не заметили!.. А ты, по окопам полазавши, не дай бог перед гансом промедлишь!.. Так что мой Вам совет — впредь не падайте нежданно на пехотного офицера!

— Ну так что? Будем знакомы? — С каким-то особым расположением, спросил меня кавалерист. — И выбираться надо бы уже, как считаете?

Представившись и пожав друг другу руки, мы вновь двинулись к улице Базарной. От неудобного полусогнутого положения начало ломить спину. Радовало, что торговые ряды скоро заканчивались.

— Э, нет! Номер не прошел! — Заскрежетал зубами Кузин, показывая на китайцев в красноармейской форме. — Предусмотрели, гады, оцепление поставили. Давайте назад! Придется друзей пожарных проведать!

На всей протяженности, сколько нам было видно, короткая улица Базарная были оцеплена вооруженными бойцами интернациональной роты.

Теперь Кузин шел первым, указывая путь. Практически вернув нас на площадь, он резко остановился и кивнул на забор городского пожарного двора, который в этом месте подходил довольно близко к торговым рядам.

— Там в заборе пару досок сдвигается. Я — первый. Вы — за мной по одному через пять секунд каждый. Но сначала дождитесь моего знака. Ведь неизвестно, что там у них...

Оглянувшись на площадь и оценив опасность быть замеченным, Кузин резко вскочил с места и пробежал десять саженей, отделяющие толкучку от пожарного двора. После чего безошибочно отодвинул доски в заборе и скрылся внутри. Через минуту, как и было уговорено, он появился в проеме и кивнул, давая понять, что все идет нормально. Следующим вызвался Савьясов — пролетел это расстояние, как пуля.

Когда же подошел мой черед, по извечному моему везению появился патруль. Пятеро помятых красноармейцев, опираясь на винтовки и покуривая самокрутки, остановились буквально в двадцати шагах от забора.

Мы переглянулись с Кузиным, не зная как быть. Однако бойцы будто намеренно помогали мне. Повернувшись к нам спинами и заслонив собой весь проход, принялись увлеченно обсуждать выставленные в парке пушки. Таким моментом грех было не воспользоваться. Затаив дыхание, тихим быстрым шагом я преодолел долгие десять саженей и нырнул за забор. Теперь можно было и перевести дух.

Тем временем, на пожарном дворе, с беспокойством поглядывая на Каланчу, нас ожидали двое молодых пожарных. Не задавая вопросов, они повели нашу троицу к противоположному забору, граничащему с дворами улицы Замковой. И вновь отодвинулись две доски, открывая проход в дальнейшее, уже легальное продвижение по городу.

— Спасибо, братцы! — Поблагодарил пожарных Сергей Петрович. — Обязан буду!

Те лишь небрежно махнули рукой в ответ. И поделились на прощанье наболевшим:

— Когда уже большевиков-то погоните? Хуже пареной репы надоели...

Мы с Савьясовым даже опешили. Предстояло разобраться, с кем и для чего свел нас случай.

Глава ХIV

1919 год, февраль, 22-го дня, город Сожель

Лев все еще не мог привыкнуть, что у него теперь есть свой дом. Товарищи сделали неожиданный подарок на свадьбу, оперативно выделив из жилищного фонда маленькую пустующую квартирку на улице Липовой — словно специально оставленную про запас для них с Лизой. Он пробовал было отказаться, мотивируя перенаселенностью города и собственной привычкой к аскетизму. Но Комиссаров вместе с Данилой Гуло покрутили пальцами у виска и безоговорочно постановили: Лизина дочка должна расти у семейного очага, а не в гостиничном углу. Правда, оставался еще вопрос, как эту дочку забрать к себе в Сожель? Да так, чтобы никто помешать не успел?

Пока возможность виделась только одна. Завтрашним поездом на совещание в Москву отправлялись старые, проверенные товарищи Кацаф и Гиндин — отстаивать сожельский проект губернии. Вот на Иосифа Кацафа и думал Лев возложить операцию по доставке семилетней Маргариты Корнеевой к ее маме в Сожель. Даже пропуск на проезд у Пухова выправил. Оставалось узнать, как отнесется к этой затее сама Лиза.

Однако утром так и не спросил. Неожиданно в гости пришла мама и, нисколько не стесняясь присутствия невестки, потребовала немедленного ответа, почему он женился на русской, да еще с ребенком, вместо того, чтобы привести в дом порядочную еврейскую девушку. Тем более, при его-то нынешних возможностях.

Не хотел Лев обижать мать, но пришлось. Не оставляла она ему другого выхода. Корректные намеки о том, что однажды он был уже женат на 'правильной еврейке', не помогали. Вразумлять — сил не нашлось. Вот и рубанул с плеча, приказав не лезть в его жизнь, в которой она вообще ничего не понимала.

Ушла мать с проклятиями, хватаясь за сердце, и угрожая на порог не пускать сына со всеми его будущими детьми. Получилось плохо и глупо. На душе скреблись кошки. Да еще Лиза дулась за что-то. Так до полудня и молчали — от напряжения, казалось, воздух потрескивал электрическими разрядами. Сделав шаг навстречу, Лев рассказал Лизе о своем плане переправить Маргариту в Сожель. И от того, как она обрадовалась, испытал огромное облегчение.

Воодушевившись, жена принялась немедленно шлифовать его план. Быстро написала письмо своей матери, в котором сообщала о внезапном замужестве, а также полуправду о необходимости срочно забрать из Москвы Риту. В общем, к моменту выхода в Ревком, союз был полностью восстановлен.

Идти к 'Савою' из дома на Липовой было совсем близко — пару минут по улице Барона Нолькена. От чего у Льва, любителя долгих пеших прогулок, оставалось острое чувство неудовлетворенности. Но зато он избавился от охраны. Пухов всячески возражал, однако глупо было ходить по улице, наводненной чекистами, и ждать покушения в исполнении какого-то безумца. Поскольку именно здесь, на улице Барона Нолькена в доме рядом с бывшей духовной семинарией располагалась уездная Чрезвычайная Комиссия.

Они вышли на угол с Румянцевской, по которой сплошным потоком двигались груженые подводы. Прямо напротив кипел жизнью 'Савой', и Лев успел заметить входившего в здание Комисарова.

— Обрати внимание на этих троих возле дверей. Не нравятся они мне, — с безмятежным видом сказала Лиза.