Марсианин. Книга первая

— Ты не ранен?

Затем, не дожидаясь ответа, стремительно приблизилась к Иогор-лю и ухватила ее за волосы, стянув их возле затылка. Та дернулась было, но тут же прекратила сопротивление, и, скорчившись от боли, напряглась, ухватилась за держащие ее руки.

— Отпусти ее, — крикнул Усольцев, голосом, которым привык разговаривать с забузившими отселенцами .

— Она с ними! — Несмотря на драматизм происходящего и охватившее его нервное возбуждение, Усольцев с разобрал в голосе у Лиудау эмоции. И удивился тому. Это было что-то новенькое! Кукла быстро очеловечивалась. Однако анализировать эти изменения было некогда, он еще более повысил голос, выкрикнув сердито:

— А теперь она со мной. Отпусти, я сказал!

Лиудау молча разжала пальцы и Иогор-лю повалилась на пол. Она лежала, обхватив голову руками, и плечи ее мелко дрожали.

— Ее надо убить, — сказала Лиудау. Теперь ты Ю, и она больше не нужна. Она опсна.

— Оставь эти разговоры. Со своей женой я разберусь сам.

— Лучше убей ее сейчас. Суд все равно приговорит ее к смерти, и от этого тебе будет позор.

— Она спасла меня. И довольно об этом. Расскажи лучше, что случилось.

— Мятеж. Соратник-побратим Зубера собирался отнять у тебя жизнь, имение и жену. Он и те, кто был с ним, убили часовых возле входа в здание и в коридоре, но охрана башни услышала шум и спустилась в здание. Караульные могли бы поддержать мятежников, но выполнили свой долг. Их следует наградить. А тех, что схвачены, — судить и казнить.

— Зачем же тогда судить? — Несмотря на то, что сейчас было не до шуток, он не смог удержаться язвительного замечания. Но Лиудау юмора не поняла.

— Такой порядок,— ответила она серьезно.

Игорь Валентинович, усадил Иогор-лю на кровать и принялся одеваться. Надо будет подержать ее возле себя, а то Лиудау что-то очень уж воинственно настроена. А первый допрос вряд ли прилично было оставить без высочайшего внимания. Ох нелегка ты, долюшка государева!

Часть шестая

Глава первая

Володи в келье не было. А должен был сидеть и ждать, потому что поговорить было о чем. Не только поговорить, но и, больше того, — договориться. Мог бы и сам сообразить. Но от этих творческих натур логичных рассуждений ждать бесполезно: у них все на эмоциях. Психанул и ушел. Ищи его теперь. Записки, конечно, не оставил, а позвонить некуда: телефон его в сейфе у Мишина. Может, у Ирки прячется под одеялом? Но там его пусть Мишин ищет. Хотя, если бы он там находился, Ирка бы уже доложила. Отец Кирилл! Вот это стоящий вариант. К нему он мог вполне податься за утешением.

Дверь в церковь была закрыта. И по виду не определишь — то ли на засов, то ли лишь притворена. Знать бы, что сейчас у батюшки — обед или обедня? Службу Антон понимал. Это святое. В данном случае во всех смыслах святое. Решил, что посмотрит только. Если батюшка служит, придет позже. Взялся за резную массивную ручку. Потянул на себя. Створка мягко поддалась. И тут он запнулся. Остановился. Отпустил дверь, освобождая правую руку, запоздало перекрестился и только тогда вошел. Прошел притвор, вступил в храм.

Церковь встретила его гулкой пустотой, приправленной голубым сиянием, льющимся от купола, сочащегося небесной синевой. Словно сняли покрытие, позволив небесам заглянуть в храм. Иллюзия неба была полной. Марсианское стекло, ровно раскатанное по каменной основе, светилось ясно и нежно. Ниже, там, где стены, спускающиеся от купола к полу, не выскользнули еще из мягкой кривизны в вертикаль, панорамой размещались сцены из Нового завета. На стенах — фрески с изображением святых в полной рост. Написано было своеобразно, с явным отступлением от традиции, но каким именно рассматривать было некогда. Антон отметил только, что роспись была выполнена в экспрессивной, динамичной манере, и в то же время иконописность утрачена не была, а как бы "творчески переосмыслена". У святых были именно лики, а не лица, хотя и не плоские, как нередко бывает на иконах, а объемные, живые. Написаны они были сочными, мягкими мазками. А умиротворенность их была не естественной, изначальной, привнесенной из вне и отражающей "горний свет", но внутренней, словно приобретенной в результате тяжелой душевной работы. Он узнал Георгия Победоносца, хотя был тот пешим и без Змия. Крепкий, высокий мужчина с крупными кистями рук. На лице его неровной полоской белел затянувшийся шрам от полученного в сражении удара. Такой же, как у Антона. И лицо... Если бы не усы и борода. Неужели Володька списал с него?.. Да ну. Он отмахнулся от этой мысли.

Множество светильников, в форме шаров, освещали и эти фрески, и иконы, явно не володиной кисти, а сработанных где-то в монастырских мастерских на Земле. Строгий лик Спаса справа от царских ворот и скорбное лицо Божьей Матери — слева обращены были к Антону и, казалось, недоумевали по поводу его появления здесь. Он перекрестился еще раз. Но на этот раз скорее для того, чтобы не выглядеть глупо, если кто-то из прихожан или служек наблюдает за ним незамеченный. В училище им серьезно преподавали историю и культуру православия. А так как Антон никогда не делил дисциплины на основные и второстепенные, то и познаний — пусть поверхностных, но широких,— ему хватало на то, чтобы разобраться в церковном обиходе. Вот у кануна подле распятия догорала одинокая свеча. И Антон понимал, что это не просто так, а кто-то помянул усопшего. И еще он сообразил, что раз нет службы, то священник скорей всего находится в своей каморке, что располагается где-нибудь в притворе. Так оно и было. Дверь в квартиру Кирилла была приоткрыта, и Антон увидел сквозь проем спину хозяина. Кириллом молился. Стоял на коленях перед образами и время от времени кланялся, размашисто крестясь. Вот ведь. Антону почему-то представлялось, что священники общаются с Богом только в рабочее время, надев парадное облачение. Оказывается, и что-то личное в этих отношениях есть. И несколько удивленный тем, что Кирилл не намолился вволю на службе, не стал его беспокоить. Наверняка, Володи у него сейчас нет. Удивился только: надо же, весь храм в его распоряжении, а он с Господом на квартире разговаривает. По-домашнему. Собрался было уже уходить, но отец Кирилл, вдруг обернулся и, легко поднявшись, поманил его рукой.

— Извиняйте, отец Кирилл, что оторвал... — В его духе было бы закончить фразу словами "от беседы с шефом", однако никчемность ее была так очевидна, что он вовремя сменил тон, — от молитвы.

— Пустое, — ответил Кирилл. — Это фарисеи и президенты молятся напоказ. А молитва не есть особый и огражденный от повседневности акт. Молитва, как лекарство для души. Разве мы чванимся, когда принимаем лекарство? Мы разве говорим: "Не мешай мне, я пью таблетку?" Так что не смущайтесь. Вы мне не помешали. Что-то случилось?

— Володя пропал. Он не у вас?

— Нет. А когда пропал?

— Сегодня утром.

— Целый день... — Отец Кирилл задумался. — Может быть, ушел рисовать? Он раньше часто ходил на этюды... До случаем с Кульковым. Краски его на месте?

— Да кто ж их разберет. Какие-то на месте. У него ведь этих красок... Хотя... — Антон мысленно осмотрел их келью. Этюдник на месте.

Отец Кирилл помолчал. Потом сказал задумчиво.

— Есть одно место. Только туда нам без защитной одежды нельзя.

— В зоне наката?

— Да. Выселки... Слыхали про такое?

— Слыхал. А ему что там делать?

— Он ходит туда иногда. Помогает одному человеку.

Этого Антон не знал. Володя не говорил, и в донесениях Кулькова об этом не было.

— Что за человек?

— Несчастный это человек. Ему нигде нет места.

— Но там-то он пристроился. А вы говорите: нигде.

— Он бы и рад оттуда уйти, да некуда. Так уж устроен этот мир, что люди живут в неволе. Ограничения им поставлены внешние. Одни могут жить только в Выселках, другие только в поселке, третьи — здесь у нас, а кто-то вынужден вечно скитаться в одиночестве. Вот мы с вами не можем жить в зоне наката. А если вдруг случится надышаться влажным воздухом, уже не сможем вернуться сюда. Каждому свое место определено здесь. — Он помолчал и вдруг добавил сокрушенно, — а в Священном писании ничего о том не сказано. Пойдемте, я познакомлю вас с человеком, который не ограничен в местопребывании.

Они прошли через церковный зал. На ходу Антон спросил, кивнув в сторону росписи: "Володина работа?

-Володина, — подтвердил отец Кирилл.

Они вышли в коридор, миновали пару переходов. Потолки коридоров были невысокие. Не то, что в поселке. И не так хорошо выровнены. Как говорится: "Из-под топора". А точнее — бура. Прогнали пару раз машину — некогда было заниматься красотой. Однако полы, в отличие от потолков, да и стен, были ровными, гладкими. Искусственного освещения, видно, местные обитатели, не жаловали. А, может быть, поселковое начальство на них экономило электроэнергию. Редко встречались слабенькие лампочки-самосветки. Но вдоль стен, на высоте глаз, тянулась аккуратно налепленная стеклянная полоса шириной сантиметров в двадцать. Свету она давала немного, но его вместе с тем, что отбрасывали лампочки, было вполне достаточно, чтобы ориентироваться. Правда, на перекрестках торчали из потолка электрические светильники. А в отходивших в сторону коридорах было еще более мрачно. Антон знал, что почти все они, кроме двух-трех, ведущих в катакомбы и в поселок, заканчивались тупиками. В них, этих ответвлениях, располагались квартиры местных обитателей. В центральном же коридоре, по другую сторону от аппендиксов размещались места отдыха, игровые, аудитории для собраний и школьных занятий. Мрачно. Уныло. Серо. И безлюдно. Лишь изредка попадались местные. Они почтительно здоровались с отцом Кириллом, с интересом поглядывали на Антона. С ним тоже здоровались, но осторожно. Словно сомневаясь, надо ли это делать. Кирилл меж этими встречами знакомил его с устройством "Богадельни". Наконец они свернули в боковой проход и оказался в небольшом аккуратном зальчике, освещенным приятным мягким светом. Зальчик был обшит под дерево и уставлен стульями. Трое ребятишек с азартом возились возле монитора: видно, вели виртуальный бой с представителями неземной цивилизации. Напротив большого экрана сидел жилистый мелкий старичок в мятой зеленоватой униформенной куртке явно с чужого плеча, помеченной яркой белой надписью "Марсдобыча".

Отец Кирилл подошел к нему, тронул за плечо. Тот в ответ медленно повернулся, неохотно отрываясь от действия на экране, но увидев, кто к нему обращается, тут же встал и почтительно поздоровался. За руку. Что Антона удивило. Он привык думать, что попам верующие исключительно руки целуют, как дамам.

— Николай, поговори с Антоном Александровичем. И помоги, если сможешь.

Он кивнул Антону и отошел к ребятишкам. О чем-то спросил их. Те отвечали неохотно, а когда он погладил одного из них по лохматой голове, тот напрягся. И видно было, что это прикосновение ему в тягость. Да, молодое поколение, похоже, к служителю культу не так почтительно, как старшее.

— Добрый день, отец, — приветствовал старика Антон.

— Вот он — отец, — отвечал старик, кивая на Кирилла. — А я дядя. Дядя Коля. Он сел и выжидательно посмотрел на Антона. А левым глазом уже косил на экран. — Если дело не срочное, садись-ка кино посмотри. Хорошее. Про другую планету.

— Про какую же это? — Поинтересовался Антон. — Про Землю, что ли?

— Нет, еще про другую. Космическую. Такую еще не открыли.

— Мне бы про ту, которую уже открыли, поговорить.

Старик вздохнул.

— Ну спрашивай.

— У меня друг пропал. Богомаз ваш. Володя. Говорят, ты знаешь, где он может быть.

— У бабы его смотрел?

— Отпадает. Будто бы у него на выселках знакомый есть.

Старик набычился, нахмурился. Ответил немного погодя:

— Ну, а что сам там не поищешь?

— Пойдем вместе. Дорогу покажешь.

— Да куда тебе идти, — усмехнулся тот в ответ, — тебе же штаны резиновые надеть надо.

— Ну так как?

— Завтра схожу. Сегодня уже поздно...

— Солнце зашло? — подначал его Антон. — Пойдем уж сегодня. Я вот только штаны переодену и пойдем. А?

Старик покосился на пацанят.

— Нет, сегодня никак. Я за внуком присматриваю. Завтра с утра и сходим. Пятьсот монет.

— Пятьсот? А это много или мало? Я в ваших деньгах не очень...

— Нормально это. Или у тебя денег нет?

— Найду. А вот интересно, дядя Коля, как тут у вас на Марсе, насчет выпить и прочее?

— Насчет выпить — сложности. А насчет прочего, как сладишь,— ответил дедок и тут же быстро оглянулся на ребятишек, играющих на компьютере: вдруг услыхали непристойный намек. Антон перехватил взгляд и отметил про себя, что население здешнее приличия блюдет. Хотя бы в том, что при юношестве старается язык попридерживать. Он подсел к старичку и достал из бокового кармана фляжку с коньяком, которую носил с собой постоянно для особых случаев. А случай был, несомненно особый. Тем более, что этого дедка ему просто хотелось угостить. Без цели. Как говорится, из уважения. Старик снова оглянулся на пацанов и вздохнул утвердительно. Быстро опрокинул стаканчик, закашлялся, багровея лицом.

— Давно не употреблял, — сознался виновато. Ой, развезет...

— Да ну... С трех-пяти, да за хорошим разговором.— Антон достал из кобуры сверток с бутербродами. Развернул, угостил деда. Тот проследил эту операцию ироническим взглядом, однако комментировать не стал. Потом принялся рассматривать бутерброд, но, увидев, что он местного изготовления, тут же утратил к нему познавательный интерес и принялся обстоятельно закусывать.

После второй дядя Коля разговорился. На Марсе ему было "сносно". На Земле бывало и хуже. Прилетел со сменой. Отработал, как положено. А потом подписал контракт на второй срок, потому что женщину встретил. Деньги хорошие, жизнь сытая. Ни о чем думать не надо. Так и остался. Заработанное детям переписал. С женой-то он разошелся. Они на Земле аж две квартиры купили. Хорошие. Одну жить — другую сдавать пока. Но сейчас уже обе, наверное, заселили. Дети-то выросли. Семьями обзавелись. А здесь ему не скучно. Кино — пожалуйста, игры всякие компьютерные, в клубе на гармошке играет, с мужиками в картишки иной раз перебросится. Еще ведь и работает. Плохо, что выпивки нет. Но привык за эти годы к сухому закону. А вот еще в церковь ходить начал. И помолиться и помочь в чем. Ну и за внучком помогает присматривать. Вон тот — в синей рубашке, возле компьютера. Максик. Нет, семьи так и не завел. Да здесь и не обязательно. Но внучок, вроде его. В смысле, мать пацаненка вроде бы его дочка. Да точно его. И похожа. А и какая разница? Так жить теплей, чем бобылем. Есть с кем по-родственному словом перекинуться. Есть куда пойти вечером. Женщина — это женщина. Чужая кровь. А дети и внуки — свое. Родное.

Поговорили о нравах и обычаях. Дядя Коля поделился наблюдением о том, что, как Игорь Валентинович пропал, стало хуже. Усольцев народ крепко держал, хоть и человек культурный. Все больше на сознание в разговорах нажимал, но, если что не так, брал за грудки. От своего не отступался. У него в охране ребятишки были крепкие. А где они теперь? Кого поубивали, кто разбежался.