Проклятый дар

Я вздохнула и покачала головой. Уверена, он уже осознал тот факт, что я настолько сумасшедшая, что не боюсь его после всего произошедшего. Путаюсь в догадках и предполагаю совсем невероятное, но совсем его не опасаюсь. Наверное, он все никак не может с этим смириться.

Ладно. Поступим по-другому.

— У нас в семье, — благостным тоном начала я, — есть сказка для детей, передающаяся по наследству через поколения. О том, как фея полюбила человека, он полюбил ее, и стали они жить-поживать долго и счастливо. А вот для взрослых существует своя версия. Расширенная. Ты пока подумай над тем, что теперь со мной делать, а я расскажу, идет?

— Сказку? — хрипловато переспросил Гиль, не поворачиваясь.

— Именно, — кивнула я. — Она очень поучительная.

Так вот, жила-была девушка, девушку выдали замуж. Увез ее супруг за море, в свой дом, и все бы у них было хорошо, кабы не приходилось доблестному супругу часто из дома отлучаться.

Скучно девице было круглыми сутками в четырех стенах одной куковать, вокруг-то глушь сплошная. Вот и повадилась молодая жена по лесу гулять, да и наткнулась однажды случайно на раненого юношу в овраге.

Как обычно и бывает, она не смогла пройти мимо, бросилась на помощь, позвала своих охранников. Уложили они юношу на плащ, да и притащили его в дом.

Нравом девица была мирная, тихая и очень добрая, так что сама ухаживала за больным. Юноша сначала отмалчивался, но, видя ее искреннюю заботу, постепенно стал прислушиваться к болтовне девушки, спрашивать, а потом начал что-то рассказывать и сам.

Никто не знает, о чем они говорили все время наедине, пока молодой человек выздоравливал. А поправлялся он поразительно быстро. Не успела луна вторично пойти на убыль, как недавний больной уже встал на ноги и собрался в дорогу. Пообещал девушке, что вернется и заберет ее с собой, от нелюбимого мужа, из постылого дома. Вот только вернет долги и закончит одно дельце, а потом навсегда оставит прошлое там, где оному и положено быть — в забвении.

Пролетали дни, недели, месяцы и годы. Муж давным-давно вернулся, супруга родила ему сына-наследника. Но даже дитя не вернуло ей интерес к проходящей мимо жизни. Чем больший срок отсчитывало временя, тем сильнее она охладевала и к собственному чаду, и к мужу, и к мирским делам.

Едва миновал десяток лет, как она полностью отрешилась от происходящего. Только сидела круглыми сутками, молча глядела в окно и безучастно ждала. Она перестала разговаривать, не реагировала на вопросы. Прекратила отзываться на собственное имя, а потом потухла. На осунувшемся лице остались одни глаза, устремленные вдаль, но и из них постепенно исчезала жизнь.

Мальчику, ее сыну, которому не досталось никакой материнской ласки, кроме одной единственной слабой улыбки, когда он только появился на свет, исполнилось пятнадцать в тот год, когда после неудачного падения с лошади скончался его отец, а потом ушла и мать, ни разу не пошевелившись и не издав даже тихого вздоха.

Другой герой этой истории, прекрасный юноша, которого на свою беду когда-то повстречала нелюбимая жена и нелюбящая мать, не был негодяем и подлецом, он не лицемерил и соврал ни словом, щедро осыпая любимую обещаниями.

Фейри воспринимают течение времени совсем не так, как люди. И не было ничего удивительного в том, что дивный "забыл" про возлюбленную. Это существо и правда полюбило обычную смертную женщину. Он ушел ненадолго, только чтобы выполнить поручение, сдержать свое слово и отомстить. Но только одного не учел: человеческая жизнь настолько скоротечна, что не успел оглянуться, как она ускользнула сквозь пальцы.

Спустя какие-то жалкие три с хвостиком десятилетия окрыленный любовью юноша возвращался к юной девушке, преисполненный самых серьезных намерений, а нашел только ее могилу в семейном склепе и пустующий мрачный дом, в котором она когда-то жила.

И что было делать? Для него этот срок пролетел, словно бабочка мимолетно хрупким крылом мазнула по лицу. Он и подумать не мог, что люди настолько хрупкие и непостоянные создания.

Они живут столь недолго и умирают единожды и навсегда?

Для дивного это стало ужасным открытием.

Фейри не оставалось ничего иного, кроме как вернуться на службу к своему Властителю, неся с собой груз вины и печаль на сердце.

Именно так все бы и закончилось, если б в то самое время, когда фейри познал легкомысленную человеческую натуру, к заброшенному семейному очагу не вернулся повзрослевший мальчишка — сын возлюбленной и ее мужа — ныне хладнокровный, мрачный королевский обвинитель, с неудовольствием вынужденный уйти в отпуск-отстранение и "залечь на дно".

Как оказалось, у дивного народца свои представления не только о времени, но и о сущности любви. Судьба распорядилась так, что фейри не разминулся с сыном любимой женщины, а встретившись — тут же его узнал. И принципиально не увидел различий между самой возлюбленной и ее отпрыском. Называл его именем матери, продолжал незаконченные давнишние разговоры.

— Должно быть, королевский обвинитель был... удивлен, — решил вставить Гийльрей в мой рассказ, почувствовав, что пауза мною сделана специально для его комментария.

Я обрадованно заблестела глазами. Работает!

Сказку чародей слушал молча, но с вниманием, хотя я бы сама давно высказала наболевшее, кабы мне в момент самобичевания вздумали странные выдумки пересказывать. Или придушила этакого скомороха на месте.

— О да, — кивнула я и тоже хихикнула, представляя, как, будь рассказ правдивым, вытянулось лицо представительного юриста, если б ко всем прочим его проблемам внезапно прибавился шарахнутый на голову фейри мужского пола, абсолютно уверенный в том, что у них двоих любовь. — Наверное, кто-то из них точно пытался второго покалечить, но это же сказка. В ней, помимо этой чехарды, был и Главный Злодей, которому королевский прокурор перешел дорогу.

Будучи очень влиятельным человеком, Злодей не поскупился, пытаясь свести счеты со въедливым противником. То подкупал прислугу, то пытался подстроить несчастный случай, а то и попросту нанимал банду разбойников и приказывал прикончить занозливого прокурора. Но разве людям под силу справиться со сверхъестественным существом, если оному втемяшилось в голову охранять, холить и лелеять одного законопослушного юриста?

Как говорится, сказка быстро сказывается, а преступники ловятся на живца, вскрывается сеть заговорщиков и спасается государство долго. За минувшее с момента встречи героев время прагматичный и не суеверный прокурор успел со странным мужиком подружиться и не единожды убедиться на деле, что его когда-то поклонник, а ныне друг — самый настоящий фейри. В этом мире справедливость способна восторжествовать только в том случае, если ей ее поддерживают сверхъестественные силы. Они и поддерживали.

Королевского прокурора восстановили в должности, даровали орден за заслуги и даже выписали тройную премию. Но этот неблагодарный тип все равно вышел в отставку, уехал жить к морю и приобрел там шикарный дом. В Уннидбу он прибыл вдвоем с супругой — золотоволосой, прекрасной и невесомой, словно она и не человек вовсе, а сказочная фея.

И стали они жить-поживать.

К чему я это все рассказываю?

Недавно ты и Шиски выяснили, ну, когда моя унаследованная от предков "эксклюзивная" магия не поладила с некромантом, что во мне есть капля крови дивного народца. Тебе это ни о чем не говорит, учитывая специфику моей фамильной легенды?

Гийльрей по-прежнему держался отстраненно, но за время моего сольного выступления он явно успел собраться с мыслями и что-то для себя решить. У него даже губы дрогнули в намеке на улыбку, когда он ответил:

— Фейри, который полюбил человеческую женщину, превратился в цветочную фею, чтобы стать женщиной и выйти замуж за ее сына?

Я закатила глаза и привычным жестом откинула челку с лица.

— Представь, что вот это — рассказ о моих предках. О корнях, так сказать, первооснове. Предполагаю, что ты удивляешься моему спокойствию и даже настырности, после всего того, что я о тебе узнала. Вернее сказать, что я на твой счет напридумывала. Так вот, один мой предок был непонятно кем, может быть даже жнецом, барабашкой или черным гробом на колесиках. Он покинул свой народ, пережил реинкарнацию и стал человеком ради любви. А второй, осознавая все это, взял его — то есть уже ее в следующей жизни — в жены. Неужели ты думаешь, что по сравнению с этим меня испугает какая-то там странная телепатия?

Чародей устало растянул губы в улыбке, превращаясь в привычного доброго, понимающего соседа. Разве что вымотанного.

— Риса, гермафродиты — не эталон для подражания.

Вот только теперь я знала, что это — маска, а там, в омуте, не черти, а самые настоящие дьяволы водятся.

— Наследственность! — отмела я аргумент. — Против нее не попрешь.

Эта новая тишина, опустившаяся невесомой шалью на плечи, не заставляла нервы звенеть и трещать на разрыв.

Знать бы только, что он там для себя решил. А то возьмет, соберет немногочисленные вещи, упакует свою кружку-инвалида и исчезнет бесследно, благородно решив избавить меня от своего общества.

— То есть гроб на колесиках все-таки страшнее, чем я? — поинтересовался Гиль вроде бы шутливо, а в глазах — мука.

Я постаралась улыбнуться как можно беззаботней.

— Не расстраивайся, но ты проигрываешь даже перчатке барона и Черной Вдове.

— Это не телепатия, Риса, — внезапно отчеканил маг.

Сжал зубы и выпрямился, что кол проглотил. Провел рукой по лицу, словно снял липнущую к лицу паутину.

— Я бы назвал это проклятием.

Чародей мрачно усмехнулся, как будто приправил черным юморком пошляцкий анекдот и рассказал его стайке юных воспитанниц пансионата благородных девиц. То есть было в этой ухмылке какое-то злобное удовольствие.

— Хотя, пожалуй, некоторые отдали бы обе руки разом за такие возможности. И согласились бы пожертвовать взамен рассудок и здоровье.

— А ты бы не согласился? — спросила, пытливо разглядывая мага.

Он уже не улыбался, и даже морщинки прорезались глубже, будто он разом откинул показное радушие и пустил меня к себе, в свой замкнутый мирок, где темно, сыро, да скрипит ржавыми петлями облезлая дверь в непогоду.

Гийльрей поджал губы.

— Меня никто не спрашивал. Я с этим родился. Оно просто есть и все. И я не знаю, как оно работает. Просто...

Чародей запрокинул голову на спинку кресла и уставился в потолок.

— Просто будто я слышу больше, чем другие.

Я поморгала.

Ого как. Получается, все, что я знала о телепатии до этого момента, не совсем правда. Я всегда была уверена, что телепатия — это строго приобретенный навык. Никто с рождения не знает наизусть параграфы коммерческого права. Их нужно выучить. И человеческий ребенок, растущий с младенчества среди обезьян, вряд ли начнет цитировать классическую философию или демонстрировать пять балетных позиций.

— Рыбу не смущает, что она может дышать под водой, — произнес Гийльрей и прикрыл глаза. — В детстве для меня было огромным открытием, что нормальные люди слышат только часть того, что слышу я. Только звуки.

Я медленно кивнула. В голове такое укладывалось со скрипом.

— Ты слышишь все-все, что думают другие?

— "Слышу" — не совсем точно, ближе было бы "ощущаю", но и это слишком расплывчато. Так что да, слышу.

Опустив голову, Гийльрей принялся разглядывать свои руки.

— Но можно кричать, можно спокойно говорить, а можно бурчать что-то неразборчиво себе под нос. Мышление не то же самое, что речь. Оно свернутое. Никто не формулирует мысли в слова, это слишком долго. Обычно мелькают какие-то образы или непонятный набор слов. Если что-то и "проговаривается" мысленно, при подготовке речи, например, или подборе самого весомого аргумента, который нужно удачно подать, то все равно будто... зажевывается.

Гийльрей поднял голову и устало взглянул на мое сосредоточенное лицо.

— Я не всесилен, Риса. И все это далеко не так здорово, как звучит.

Мне нестерпимо захотелось обнять находящегося передо мной человека. Слишком опустошенным он выглядел. И говорил так, будто подписывал себе приговор.

Вместо этого я опустила руку поверх его, сложенных в замок, и легонько погладила.

— Шиски знал об этом твоем... об этой твоей особенности?

— Мы работали вместе. Так что да. И он, и некоторые другие, с кем я часто бывал в поле, со временем стали подозревать что к чему. Как и ты.

Я нахмурилась и почесала бровь в задумчивости. Конечно же, кроме коллег еще должны быть в курсе родственники. И глава Совета, раз он приходится Гийльрею опекуном, куда без него. О, и наверняка целая толпа ученых. Господа волшебники ведь не могли не исследовать такую необычную способность.

Этак можно в любую лавку зайти и выгрести всю наличность. И банки ограбить. И экзамены сдавать на раз-два, совсем без подготовки. И к начальству подлизываться, продвигаясь по карьерной лестнице до немыслимых высот. О, и даже мир захватить, кстати.

Мне не хватало слов, чтобы выразить все то, что творилось на душе. Мощно заколосились уже не ростки, а высоченные баобабы нежности, и я, не стерпев, погладила выступающие вены на кисти погрузившегося в невеселые думы чародея.

— Наверное, это здорово. Знать, кому можно доверять, а кому — нет.

Волшебник откинулся на спинку кресла и ссутулился.

— Хотел бы я, чтобы это действительно было так.

О, Свет, что же я болтаю! Он ведь намекал, что из-за своей необычной телепатии у него проблемы.

— Прости, — шепнула я. — То есть, это похоже на то, как если бы окружающие беспрерывно озвучивали все, что они думают?

Мда, а ведь излишне болтливых людей вечно хочется полотенцем по щекам отхлестать, чтобы замолчали уже и уши не мозолили.

— Почти. Если я не прислушиваюсь.

— А если прислушиваешься?

— Тогда это похоже на обычную телепатию.

Ага, то есть функционал позволяет и рыскать в памяти против воли, и внушать разные непотребства. Ну надо же. Люди годами тренируют возможности сознания, заклинания разучивают, формулы зубрят, ментальные способности шлифуют, а тут с рождения способности.

Мне кажется, Гийльрей даже немного обиделся.

— "Обычной" телепатии я тоже учился. Нужно же мне было правдоподобное объяснение для посторонних.

— А печать?..

Маг покачал головой, поняв меня с полуслова. Что, ввиду новооткрывшегостя, и неудивительно.

— Закрыла только то, что вбили меня бедные наставники.

Прозвучало это с сожалением, но я была точно уверена, что разочарован Гиль отнюдь не из-за утраты возможности обращаться к общеизвестной телепатии. Поэтому сначала спросила то, что полегче, прежде чем ступать на зыбкую почву:

— Ты не усердный ученик?

Маг, с сомнением разглядывающий мою руку поверх своих, развернул ее ладонью вверх и принялся водить по ней подушечками пальцев, едва прикасаясь.

— Это все равно, что, испытывая жажду, стоять около ручья, но пытаться напиться альтернативным способом, вгрызаясь зубами в древесину, чтобы добраться до древесного сока. Тяжело себя пересилить.