— Чую! — рявкнула Клима, затягивая подпруги. — Я обда! Обда, тридцать четыре смерча и крокозяброва матерь, и я чую все, что меня касается!!!
Лошадь нервно переступала с ноги на ногу, ремень скользил и не желал застегиваться. Клима глянула на Геру так, словно он был виноват во всех преступлениях мира.
— И пошел прочь отсюда, видеть тебя не хочу!
Потрясенный Гера невольно покосился на Теньку, тот кивнул.
— Поезжай другой дорогой. Вернемся домой порознь, наша многомудрая обда как раз остынет.
— Вы останетесь одни?! Это опасно!
— Не одни, а вдвоем! Ну, ты погляди на Климу, она в таком состоянии любого просто взмахом ресниц на клочки порвет. И я с ней. Не тревожься, по нынешним морозам даже разбойники на тракт не сунутся. А еще у меня с собой фураж и сухари, не пропадем.
Гера был вынужден согласиться.
* * *
К вечеру снегопад совсем утих, зато поднялся сухой холодный ветер. С натужным скрипом он раскачивал остроконечные верхушки могучих темных елей, а их белеющие шапочки бесцеремонно скидывал вниз, на суробы. В такую погоду куда приятнее сидеть дома у жарко натопленной печи и заедать медом ромашковый отвар, а не тащиться верхом через заметенную лесную дорогу.
По широкому тракту Клима ехать не пожелала, свернула наискосок, углубившись в чащобу. Тенька не стал возражать: во-первых, это просто бесполезно, а во-вторых, он тоже чуял в глубине леса жутковатое и могучее дыхание капища. Не удивительно, что Клима рвется туда. После случившегося просто необходимо воззвать к высшим силам, и ни к чему ждать до дома. В ведской части Принамкского края почти в каждом крупном лесу можно найти капище.
За всю дорогу они не проронили ни слова; лишь когда Тенька потихоньку начал хрустеть прихваченными в трактире сухарями, Клима, ехавшая впереди, приостановилась и требовательно протянула руку. Тенька бросил ей сухарь, и некоторое время они хрустели хором, после чего опять стало тихо, только снег под копытами скрипит, да завывает в елях ветер.
На капище успели до сумерек: не сговариваясь остановились, спешились и свернули с дороги, ведя лошадей за собой. А спустя четверть часа продирания сквозь кустарник и сугробы вышли на поляну, в центре которой возвышался громадный мшистый валун, расколотый пополам неведомой силой. Из трещины бил незамерзающий ключ, а вокруг, словно дети у теплой печки, цвели ландыши с ромашками и зеленела нежная ивовая поросль.
Клима не глядя бросила уздечку, подбежала к валуну и упала на колени, всем телом прижимаясь к шероховатому темному камню и подставляя голову в платке под хрустальные струи. Теньке показалось, что плечи обды чуть вздрагивают. Он привязал лошадей к ближайшему дереву, насыпал им фураж из мешка и тоже приблизился к валуну, только с другой стороны. Что-то показалось знакомым, и, ковырнув ногтем пушистый слой зеленого мха, Тенька сообразил, в чем дело. Это капище и впрямь было очень древним, наверное, одним из первых, которые возводились при обдах. Сквозь мох проступала еле заметная резьба: линии, палочки, человечки и многоножки. Этот камень в незапамятные времена использовали служители культа крокозябры. А потом, должно быть, тех служителей прогнали или перебили, а пропитанный кровью камень стал трофеем победителей. И высшие силы водою смыли кровь, мхом затянули прежнюю память. Вот интересно, камень тоже они раскололи, или это постарался кто-то из легендарных колдунов древности? Говорят, в те времена колдуны были такими могучими, что даже горы раскалывать могли, не то, что валуны...
От нечего делать Тенька насобирал в ладони немного воды, соорудил переливчатый ледяной шарик и, силой мысли держа его на весу, принялся играться со свойствами. Для разминки: кипящий лед, потом жидкий пар, потом снова текучую воду, но такую холодную, что если палец близко поднесешь — отмерзнет. Затем посложнее: изменить цвет, запах, структуру мельчайших частиц вещества, распылить и снова сложить в монолит. А потом пусть блестит как алмаз, ресползается пушистыми кристаллами, снова соберется в шарик и сделается увеличительным стеклом. Сквозь него здорово в детальности разглядывать иголочки растущих на краю поляны елок, глаза и ресницы лошадей, неровный шов на одном из седел, загорелое лицо выступающего из-за деревьев человека: темная бородка клинышком, карие глаза — левый изрядно косит...
Мгновение Тенька, обмерев, все еще глядел на своего кумира, нежданно явившегося во плоти посреди леса, а потом рванул в Климе и схватил ее за шиворот, утаскивая под прикрытие валуна. И вовремя: в том месте, где только что сидела на коленях обда, снег покраснел и скукожился. Лучший колдун Принамкского края и гроза Ордена на зрение не жаловался, прекрасно знал в лицо не только Климу, но и ее ближайших соратников.
— Об тучу стукнулся?! — выдохнула Клима, еще толком не поняв, что происходит. Ее одежда была совершенно сухой, только на лице остались капли.
— Сюда принесло Эдамора Карея! — внезапно севшим голосом известил Тенька, все больше понимая, чем им это грозит. Эдамор Карей не какой-нибудь разбойник, даже убийственный Климин взгляд на него не действует.
Клима малость изменилась в лице, быстро выглянула из-за валуна и тут же спряталась, потому что в ее сторону полетела стайка сосулек, от которых валил пар.
— Откуда он здесь взялся?
— Н-не знаю, — шепнул Тенька, вслушиваясь в хруст снега под сапогами кумира и понимая, что это конец. — Наверное, как и мы, решил на капище заглянуть. Хороший колдун ни одного капища в пути не пропустит. А может, он тебя искал. У него дар: находить потерянные вещи...
— Сдавайся, "обда", — бархатно и лениво произнес Эдамор Карей, подходя все ближе и ближе. — Тебе деваться некуда.
— Это мы еще посмотрим, — сквозь зубы выдохнула Клима, с которой на сегодня проигрышей было достаточно. — Тенька, атакуй его.
— Эдамора Карея?! — на Теньку было жалко смотреть. Какая там атака! Унять бы дрожь.
— Плевать! Карея, Верховного Амадима, хоть малиновую крокозябру, быстро!
Но Теньке было не плевать. Даже губы побледнели, а глаза распахнулись широко-широко и в них застыл ужас.
— Это же бесполезно... совсем...
— Здесь я решаю, полезно или нет! Давай!
Валун был очень большой, а Эдамор Карей никуда не спешил, поэтому, когда он приблизился и начал обходить преграду, Клима и Тенька стали огибать свое укрытие с другой стороны. Это выглядело как жест отчаяния.
— Климэн Ченара, не будь ребенком. Мы не в догонялки играем. У меня хорошее настроение, и я пока оставляю тебе шанс принять поражение с гордо поднятой головой...
— Атакуй, Тенька, чтоб тебя! — шипела Клима.
Но Тенька только пятился.
— Не могу, не могу... он же... не могу...
— Можешь, тридцать четыре смерча! Должен! Твоя обда в опасности!
— Нет, нет... — Теньке казалось, что он спит и видит страшный сон, от которого не получается очнуться. Как во сне, мысли онемели, кружилась голова, а колени подгибались. Немыслимо, невозможно, в голове простреливают какие-то обрывки формул и все больше крепнет осознание, что ни крокозябры он, Тенька, в колдовстве не смыслит, и сейчас достижимая вершина по имени Эдамор Карей запросто раздавит его своим широким подножием, как маленькую глупую букашку.
— Прекрати истерику!!! — взревела Клима, пихнула его, прижимая к валуну, и отвесила тяжеленную пощечину. И еще одну. И еще. А потом с невиданной силой схватила за плечи, развернула и вытолкнула перед собой. — За меня и родину! Сейчас же! Убью!
— Не получится, — одними губами выдохнул Тенька, но Клима его услышала, и как будто прямо в голове раздался ее высокий повелительный голос:
— Получится. Я так сказала.
Они больше не пятились, и Эдамор Карей наконец-то нагнал их. Посмотрел на встрепанную рассерженную обду, затем перевел взгляд на худенького перепуганного мальчишку с красными отпечатками ладоней на бледных щеках. Лучший колдун Принамкского края отличался немалым ростом, поэтому Тенька не доставал ему и до плеча.
Они глядели друг на друга долю мгновения, но Теньке показалось, что не меньше пары минут.
— Я атакую? — зачем-то спросил он дрожащим голосом, словно боясь без разрешения покуситься на эдакую святыню.
— Атакуй, — фыркнул Эдамор Карей, на всякий случай прищуриваясь, чтобы разглядеть и пресечь любые мало-мальски серьезные поползновения юного коллеги.
Сердце Теньки, судя по ощущениям, ухнуло не просто в пятки, а глубоко в землю. В голове по-прежнему было пусто, ни единой формулы, но тело уже действовало само: резко расставить руки, взмахнуть, дунуть, преломить третий вектор приложения, поменять там и здесь, чтобы твердая глыба воздуха обрушилась вниз — секунда, и...
Эдамор Карей пошатнулся и схватился за голову.
Тенька, до последнего уверенный, что ничего не выйдет, разинул рот. Кумир не упал замертво, не убежал, не признал свое поражение, но ПОШАТНУЛСЯ. И этого было почти достаточно. Судя по физиономии Эдамора Карея, тот не верил в Теньку еще больше его самого и сейчас тоже был крайне изумлен.
Первой опомнилась Клима — она как раз ни в ком не сомневалась. Схватила Теньку за рукав и бегом потащила к лошадям.
Вторым опомнился Эдамор Карей.
— Ну уж нет! — заорал он, трогая набухающую шишку. — Стоять!
Вслед беглецам поднялась высоченная волна снега и покатилась, словно по воде, нагоняя.
Тенька не опомнился вообще. Но Клима влепила ему еще одну оплеуху и снова развернула к опасности лицом.
Снежная волна ударилась о невидимую стену и рассыпалась, оставив после себя лишь несколько крупных дюн.
— Не смей колдовать против обды! — выкрикнула Клима.
— Ты не обда! Ты самозванка и никуда отсюда не уйдешь! — много лет не знавший колдовского отпора, Эдамор Карей был раздосадован двумя неудачами подряд.
Кони захрипели и повалились навзничь, истекая кровавой пеной, а по краям поляны выросли толстенные заслоны из сухого льда.
— Вот это да-а... — зачарованно прошептал Тенька. — Вот это мастер... Как же он это делает?..
Но тут на него обрушились еще три пощечины подряд, и стало не до восхищения мастерством противника.
Вторая волна снега поднялась выше елей и с ревом устремилась вниз. И — рассыпалась, подобно первой. Клима и Тенька залегли за дальней дюной. Снег неподалеку от них начал спекаться в красноватую корку.
— Похоже, я его разозлил, — упавшим голосом предположил Тенька. — Теперь нам точно конец!
Клима схватила его за волосы и макнула носом в сугроб.
— Пусти! — вырвался Тенька. — Я иначе стену не удержу!
Клима тут же разжала пальцы и поинтересовалась:
— Какую еще стену?
— Из сгущенного воздуха, видала, даже измененный снег через нее не проходит. Я ее изобрел, когда тебя спасал...
— Ты будешь, наконец, атаковать?
— Какое "атаковать", тут бы в живых остаться!
Клима врезала ему кулаком в скулу. Получилось вскользь, но ощутимо.
— А еще меня истеричкой называл!
Эдамор Карей стоял шагах в десяти от них, но подойти не мог. Он щупал руками невидимую стену, изрядно напоминая ярмарочного мима, с профессиональной сноровкой вращал глазами, бранился вполголоса, но не продвигался вперед ни на шаг.
— Я поставил над нами купол, — пояснил Тенька. — Может, он поругается и уйдет?
— Ты сам в это веришь? — скептически уточнила Клима. — Нет уж. Ты выйдешь и сразишься.
— Это жестоко! Эдамор Карей — самый...
— А когда девчонка четырнадцати лет должна сдохнуть, но собрать страну из тлеющих клочков? Когда сидят и сыто в лицо смеются: "раз обда, то приди и возьми". Когда каждый десятый молодой парень идет на войну и в первый же год погибает от рук такого же десятого с той стороны. Это — не жестоко? Так вот, Тенька, за тех десятых, за меня, за Лерку, которой каждый раз обещаешь вернуться, и за свою недавно прощенную родину — ты выйдешь и сразишься. Чего бы тебе это ни стоило.
— Я позабыл все формулы, — прошептал Тенька.
Клима залепила ему последнюю пощечину и отчеканила:
— Вспомнишь!
И Тенька поднялся из-за дюны. Почему-то сейчас, когда стало ясно, что отвертеться от битвы не получится, в голове перестало звенеть со страху, а формулы и правда вспомнились так полно, словно книга перед глазами раскрылась.
Он подошел к Эдамору Карею вплотную, и тот с ненавистью и непониманием уставился на излишне прыткого мальчишку, чью стену не получалось пробить.
— Я буду с тобой драться или уходи, — хрипло известил Тенька.
На щеке Эдамора Карея дернулась жилка. Он отошел от неприступной стены на пару шагов и приглашающе махнул рукой.
— Ты, видимо, тот самый даровитый колдун, который открыл секрет свечения крови и сумел повторить?
— Я ничего не повторял, — Теньке очень не хотелось покидать безопасные пределы купола, но некоторые проявления его собственного колдовства сгущенный воздух тоже не пропустит. Тут бы сесть и подумать часок-другой...
— Врешь. Обда не могла вернуться в Принамкский край.
— Странно слышать это от горца, — попенял Тенька, изумляясь собственной наглости по отношению к кумиру. А если эту стену взять не целиком, а по частям, вот здесь наметить дырку, там что-то вроде крышки и потом...
— Время избранных владычиц и великих колдунов давно прошло. Наш удел — осколки прошлого и бессовестные мошенники, выдающие желаемое за действительное.
Тенька вспомнил, как колдуны из Локита говорили похожие вещи и не верили, что он повторил некоторые трюки из старинных книг. А вот тогда Эдамору Карею такой трюк...
— Это ты врешь, — Тенька выступил из-за купола и вскинул руки. — Сам себе!
На него мгновенно обрушилась лавина острых сосулек с красноватыми наконечниками, но не причинила вреда: купол остался позади, но Теньку закрывал новый заслон из сгущенного воздуха. Правда, его постоянно приходилось двигать и достраивать, но проще так, чем распылять сосульки, не понимая их свойств.
Эдамор Карей догадался, в чем дело, и возмутился:
— Убери этот... — прежде никто не сооружал такие преграды на пути чужого колдовства, чтобы обезопасить себя, поэтому подходящее слово не сразу нашлось. — ...щит!
— А крокозябра тебе! — Теньку уже распирал азарт, и в противника полетел мудреный фиолетовый снежок с настолько кривыми векторами, что светила современной колдовской науки удавились бы от эстетического шока. Одновременно с этим все медные предметы на Эдаморе Карее превратились в пар. То есть, крючки, застежки, пряжка на штанах, печатка на пальце и гвоздики в сапожных подметках.
Эдамор Карей, разумеется, сумел увернуться, на ходу теряя штаны и подметки, но снежок взорвался рядом с ним столь оглушительно, что колдуна швырнуло носом в им же созданную дюну, откуда он поднялся малость контуженный, взбешенный, но холодно сосредоточенный.
Игры в снежки кончились.
Тенька почувствовал, как свойства изменяют в нем самом. Загудело в ушах, заныла каждая частичка тела, кисти и стопы свело судорогой. Все закружилось, под щекой внезапно оказалась гладкая поверхность спекшегося в лед сугроба.
"Вот и конец, — подумалось Теньке. — Лихо он меня... Эдамор Карей все-таки... Интересненько, а что он сделал? Наверное, сам изобрел, я такого ни в одной книжке не читал... Получается, можно изменять свойства человеческого тела? Да и не только человеческого, вон, кони как лежат... Эй, да это ж открытие века! Тело состоит из веществ, вещества подлежат изменению!"
