Алхимик с Земли. (общий файл)

— Жаль, что так случилось с Иозеном, жаль. Как я понимаю, похороны будут через два дня?

— Да, дядя, можешь ли ты нанять кого-либо мне в помощь? Я считаю, что моих приятелей может оказаться недостаточно. Надо всё-таки достать то, из-за чего он погиб... Ведь это было бы так глупо — умри он такой нелепой смертью без какой-либо пользы.

Вот как он хочет возглавить поиски, что ж, пускай начинает. Ему же будет лучше, если он и найдёт что-либо. Интересно, докопался ли он до того первоначального списка по штату? Последний был весьма урезан, и народа по нему не хватит, чтобы успешно осуществлять контроль над ситуацией. Впрочем, это он понимает, помощь запросил, а вот запросит ли он восстановление штата к прежней численности... Посмотрим, может и рано его вверх двигать...

— Хорошо, я найму людей для достойной организации похорон.

— И ещё, дядя, накануне гибели Иозен жаловался, что не очень хорошо себя чувствует после нашей последней вечеринки, может быть, он погиб даже из-за этого — не обратил внимание на высокое содержание метана из-за плохого самочувствия.

— Арчи, давай по-короче, я на службе.

— В общем, дядя, мои друзья тоже после той вечеринки до сих пор не оправились. У тебя же сохранился список всех гостей? Если да, то ты можешь прислать его мне, как будет время? Я просто не хочу, чтобы кто-то ещё пострадал, походу, мы там чем-то отравились...

Кхм, это он что так запросил? Погибший Иозен, последняя вечеринка, остальным нездоровится. Во словоблуд, он обозначил, что ему требуется список работников той лаборатории, да и походу он спрашивает весь список. К тому же намекнул на запашок всей истории. Надо будет его полностью ввести в курс дела, как раз через два дня будет удобный случай.

— Не волнуйся, Арчи, всё будет в порядке, прости, но я должен идти.

— До встречи, дядя, — донёсся из трубки голос, и послышались гудки.

Полковник положил трубку на место и двинулся прочь из кабинета. Предстояло отдать лично устный приказ спецгруппе — быть готовой к скорым поискам.

* * *

Я подошел к палате Доу и спросил:

— Состояние пострадавшего текущее.

— Есть! Как он очнулся, мы позвонили вам, с тех пор он не спал и сознание не терял. Врачи ему рекомендуют как можно меньше говорить, говорят, сильно пострадало левое лёгкое. Доклад окончил рядовой Браун, — закончил свою речь солдат. Я кивнул и, толкнув дверь, вошёл внутрь. Сидевший на стуле часовой тут же вскочил и отдал воинское приветствие. Я указал ему на дверь, и он тут же вышел, да так быстро, что возникло ощущение, что он научился мгновенно перемещаться в пространстве. Крам тем временем лежал на койке и скучающим взглядом смотрел в окно... Как только он заметил меня, в его глазах промелькнула какая-то эмоция, и он слабо улыбнулся.

— В этот... раз ты спас меня... Иван, теперь полагаю ... я тебе должен... — тихо произнёс Доу, делая перерывы.

— Брось, Крам, мы вместе служим одной стране, какие между нами счёты? Просто и ты, когда-нибудь спасешь меня, — ответил я и положил сумку на тумбочку. — Там яблоки и прочие фрукты. Говорят, полезно.

Я достал из сумки пару яблок и, протянув одно Доу, захрустел своим.

— Тебе очень повезло, что я там оказался, иначе тебя бы добили. Есть вообще какие-нибудь идеи — кто это мог быть?

— Не уверен... он не сказал имени... упомянул... ему помог... алхимик.. и краснел, когда говорил... странно.

— Это она.

— Что?

— Этот алхимик — женщина, которая работала в лаборатории вместе с нами...

— У нас... работали только... две женщины.... Скользящая и... Провидица. Ты думаешь... кто-то из них?

— Это не может быть Скользящая, я видел её труп. А касательно Провидицы... Как я помню, она была очень низкой и тучной женщиной... Я видел нападавшую во время бегства. Я подозреваю, что в лаборатории был ещё один сверхсекретный проект. С ещё одной группой. Их, скорее всего, просто не занесли в документы. Их — то, что их охраняло особое подразделение... По крайней мере я так думаю... Что такое красные камни?

— Он лишь... сказал... "Эх, я бы... руку вернул... будь у меня... красный кам..". Как думаешь... это философский... камень?

— Скорее всего, ведь его использование — это единственный способ обойти табу. Только с его помощью он смог бы вернуть руку. А как ты там оказался?

— Мне... дали наводку. Сказали... что с ним что-то... не так... Вроде как ветеран... но он не... числился за штабом... восточной армии, — ушёл он ответа на мой вопрос и часто задышал.

— Вот как и...

— Центральный штаб... будь осторожен, Иван. Тут явно... зарыта собака.

Я задумался над его словами. Знает ли он, что я человек Веллингтона? По идее все, кто был в лаборатории хоть какую-то с ним связь да имеют. Как же связан он с ним? Его протащили люди Моргена под его носом? Но Веллингтон ещё не знает, что Крам член "вихря", ведь так? Полагаю, можно дать намёк на мое недовольство текущим начальством. Ведь он только пока не знает, что я тесно связан. Достаточно сделать запрос в архив и узнать где я и с кем служил. А позволить Ческе искажать легкопроверяемую информацию я не могу. Нельзя показывать, что у меня есть влияние на Центральный архив, да к тому же подвергать её риску раскрытия...

— Да, ты прав, непонятные приказы, что приходили сверху ещё до начала войны, и эта ситуация с лабораторией... — я поморщился. — Мне это сильно не нравится. У тебя есть идеи, что происходит?

— Я не уверен, но... похоже среди... высшего офицерского... состава зреет заговор. Я думаю... они хотят устроить.... передел власти. Думаю, они хотят... посадить на кресло фюрера... своего человека.

Про заговор это верно, у страны на текущий момент нет единого командования, и этот заговор вполне естественен. Вот только сам факт того, что меня вербуют в организацию, идущую против фюрера и его партии (ну или партии и её фюрера, пока ещё не ясно), давя на безопасность Бредли и, как следствие, на безопасность страны — весьма забавно. Это как в Варшаве пойти агитировать поляка за свободную Польшу, при этом убеждая его, что для блага его родины надо убить другого поляка... Я мысленно усмехнулся. Надо изобразить естественную реакцию.

— Мы должны рассказать об этом фюреру! — уверенно произнёс я.

— Стой... у нас... нет дока... зательсв... найди сперва их... — произнес Крам. Вот хитрец, понимает, что я найду компромат на фюрера, и тогда перейду на их сторону. Только он не в курсе, что я уже... Вот только я на своей стороне.

— Да, ты прав... Нам пока просто не поверят... У тебя есть люди, которым ты можешь доверять?

— Верить нельзя никому... но я всё-таки... верю... я сведу тебя с ними... а ты?

— Неудивительно, я считаю та...

Тут дверь распахнулась, и в неё вбежал врач. Волосы его были седые, лицо обзавелось морщинами от старости, но вид он имел весьма боевой. За его спиной виднелось два поднимающихся с пола солдата... Моих солдатов...

— Немедленно оставьте больного в покое!! Вы не имеете права нарушать его режим!!! И мне плевать, что вы госалхимики!! Вы воскрешать и лечить не умеете! Так что брысь отсюда и поживее!!

— Всенепременно, мы уже закончили разговор, — вежливо ответил я старичку, размахивавшему перед моим лицом скальпелем. — Но мои охламоны всё-таки останутся, есть вероятность покушения...

— Я вам покажу покушение!! Не нарушайте режим покой... тьфу пострадавшего!!

— Всё-всё, я уже ухожу, — вежливо улыбнулся я и отправился к двери.

* * *

— Больного Шнобби Шноббса к телефону, — произнёс я, как только кто-то взял трубку.

— Сэр, разрешите уточнить кто спрашивает?

— Его начальник, пусть поторопится...

— Так точно, ожидайте, сэр...

— Командир!! Я так рад, что вы помните о старом бедном Шноббсе!

— Шнобби, короче, сколько лежать тебе, и как дела у Финча?

— Финча выписывают завтра, а мне лежать ещё три недели...

— Неделю!!

— Но, сэр!!! Я же контужен!!

— Я выплачу тебе премиальные, да и от утренней зарядки освобожу на три недели...

— Благодарю, командир! Я сделаю всё, чтобы выписаться раньше!

— Тебя так не выпишут, пусть главврач позвонит мне... Вы мне тут нужны. Позови Финча.

— Щас, командир! Финч!! Финч!! Это командир!! — послышались шаги и шлепок, как будто кто-то дал подзатыльник...

— Сэр, я вас слушаю, — донесся до меня голос Брайна.

— Завтра, как выписываешься, берешь поезд в Централ, меня найдёшь там по адресу вч ?23-801 при Генштабе, третья казарма, этаж третий. Позвонишь с проходной. Я произведу с тобой расчёт. Есть одна вакансия, кстати, посмотришь и скажешь мне согласен ты или нет... Жду.

— Так точно, сэр. Ожидайте.

* * *

Я положил трубку и стал одеваться. В дверь раздался стук, и из-за неё прозвучал голос.

— Сэр, разрешите войти, младший лейтенант Фрюлунг.

— Заходи.

— Сэр, прошу прошения, но я хотел бы отпроситься сегодня и уйти на пару часов раньше, у моей сестры завтра день рожденья, и надо купить подарок...

— Вот как? И кто же останется дежурным офицером?

— Младший лейтенант Олдниг, сэр, я с ним уже договорился.

— Вот и славно, вот и хорошо... Значит так, сообщай ему, чтобы он начал исполнять твои обязанности тотчас же, а ты отправляешься со мной прямо сейчас.

— Так точно, сэр! А позвольте узнать, куда мы отправимся, и сколько времени это займёт?

— Сколько времени это займет, не знаю, — произнёс я и, глядя на осунувшиеся лицо Фрюлунга, продолжил, — а вот отправимся мы по магазинам: — и, видя недоумение на лице подчинённого, пояснил: — у моего сослуживца послезавтра у сына день рожденья. Мне тоже надо подарок выбирать... И, похоже, не один, — окончил речь я, вспомнив, что и у Кет в конце этой недели тоже ожидается день варенья...

* * *

========== часть 3 прода 25 ==========

В центре помещения стоял пожилой человек в просторной, бывшей некогда белой сутане. Он стоял на возвышении, откуда в своё время велись проповеди, и пастырь просвещал свою паству... Запустение и разруха, вот как сказалась война на этом месте... По стенам пролегли трещины, и были видны множественные щербины от пуль. Большие витражные окна уже не мерцали разноцветными стёклами — они были либо пустыми, либо в них был вставлен картон, чтобы хоть как-то ослабить появившийся сквозняк и сохранять тепло по ночам. Одинокие солнечные лучи, что прорезали полусумрак помещения, создавали ещё большее ощущение опустошенности и заброшенности, впрочем, это было не так... И единственным признаком этого, если не считать стоявшего за "помостом" человека, поднявшего голову вверх, чтобы разглядеть старые потрескавшиеся фрески с сюжетами из книги божьей, был лишь чистый пол — на нём не было ни единого осколка, ни единого камешка, вообще чего-либо, что можно было назвать мусором и хламом, а старая и потрёпанная временем мебель все ещё не была поломана, если не считать невидимых из-за сумрака дыр от пуль и осколков, казалась даже целой... Впрочем, лишь проведя рукой по доскам, из которых были сделаны скамьи, всё становилось сразу понятно. Внезапно раздался резкий скрип, и отворились двери. Входные. В дверном проёме стоял человек, одетый в традиционную одежду пустыни, и с намотанным на голову тюрбаном. Свет, падающий из-за него, не давал чётко разглядеть его лицо. Он твёрдо и уверенно направился вглубь церкви. По помещению разнеслось громкое эхо шагов. Шагов твёрдых, уверенных и, казалось, несущих на себе груз ответственности не за одного человека, а за целый мир... Двери с тихим скрипом закрылись за его спиной. Пожилой человек опустил свою голову, прекратив разглядывание потолка, и обернулся на скрип входной двери. Он стоял спокойно и незыблемо, ожидая, пока гость подойдёт к нему. Наконец, подойдя ближе, гость остановился и осуществил глубокий поклон, после чего сложил руки на груди и, склонив голову, произнёс:

— Настоятель...

— Калим... Я вижу, годы в монастыре не прошли для тебя даром... Ты вернулся к нам в весьма неспокойную пору... Ты закончил обучение?

— Да, отче, я сделал всё, чтобы уложиться в кратчайший срок, как только услышал о беде, постигшей наш народ. Хвала богу нашему Ишвару, мы смогли добраться сюда. Со мной прибыло около трёх сотен неофитов, среди них полсотни подмастерьев и десяток мастеров.

— К счастью, Ишвар услышал нашу молитву и не оставил нас сей трудный час одних... Калим... Еретики предались грехам, и для воплощения их они возжелали уничтожить наш богоизбранный народ... Их ведут низменные страсти... К сожалению, нам стало известно, что некоторые грехи обрели плоть...

— Что!? Настоятель... Как это возможно? — спокойствие прибывшего дало трещину, и на лице его проступило изумление, перемешанное с ужасом...

— Грешники пали настолько низко, что сами воплотили их... Как же им удалось это сделать, нам пока неведомо, так же неведомо нам, как и отличить их от обычных людей. Но тут мы полагаем, они будут подвержены своим страстям, ибо помни, семеро их — чревоугодие, прелюбодеяние, сребролюбие, гнев, уныние, тщеславие, гордыня. Они будут следовать своим порокам и развращать души вокруг. Калим... Я буду откровенен... Пусть Бог не оставляет нас, но враги сильны очень... Мы в любой момент можем быть захвачены — у еретиков хватает сил на это, нас спасает лишь их непонятная жажда наживы, да провидение Бога нашего, что позволяет нам удерживать ситуацию в равновесии и даже готовиться к наступлению... Враги медлят, предаваясь своим порокам и борясь у себя за власть, и это даёт нам время... На тот случай, если мы не сможем победить силой оружия, ты, Калим, должен будешь подготовить способ не дать погрязнуть во тьме нашему народу. Нельзя, чтобы в случае поражения мы растворились среди еретиков, мы всегда должны оставаться богоизбранным народом Ишвары. На тебя надеется весь наш благословенный мирный народ, Калим, — окончил монолог старец в серой, бывшей некогда белоснежной рясе.

— Я сделаю всё, что в моих силах, отец-настоятель. Сколько братьев я смогу взять себе в помощь?

— Ты сможешь взять двух мастеров и десяток подмастерьев. В том числе возьми и своего родного брата... Калим, пригляди за ним, не допусти, чтобы он скатился во тьму, начав изучать эту богопротивную ересь. Мы все понимаем, что он не убоялся запачкаться во зле ради спасения нас, и ценим это, но и мы должны позаботиться о нем, не допустить, чтобы зло, коим ему пришлось запятнать себя, пустило ростки в его светлую душу...

— Вы правы, настоятель, разумеется, я не оставлю моего родного брата в беде и не позволю ему погрузиться во тьму! А пока позвольте мне узнать, куда нам следует отправиться в ближайшее время? Где воины господни необходимы ещё вчера? — взор Калима был твёрд и решителен.

* * *

Я стоял и смотрел в окно. Был поздний вечер. Этот суматошный день наконец-то заканчивался... По улицам Централа маршировали группы солдат, прибывших сюда на размещение, на временный отдых от войны, а также на пополнение личного состава... А вот назад вместо них отправили свежие кадры... Ротация осуществлялась постоянно, чётко и своевременно. С такой же чёткостью работали новенькие английские хронометры... Это показывало, что, не смотря на все внутренние тёрки, аместрийская машина смерти работала, и работала она без видимых дефектов. Четко налаженная система пропаганды удержала народные массы от возмущения и продолжала их удерживать впредь, время от времени печатая статьи определенного содержания... Зная ишварцев, могу сказать одно — ложь... Так же думают и те, кто хорошо знает их, но таких в стране не много — тут сыграла религиозная замкнутость их общин... В городе висел целый коктейль чувств — страха от тех, кто еще не успел отбыть, и радости, и стремления к забытью среди вернувшихся... Увеличится количество происшествий... Ничего страшного... Обычные будни... Я отошёл от окна и сел за свой стол. Через пять минут рабочий день подходил к концу... Расслабленно вытянул ноги и прикрыл глаза. Завтра прибудет Финч, и вскоре будет Шноббс... Головной боли станет ещё меньше. Я, конечно, уже распределил обязанности между младшими офицерами, что остались тут со времен прежнего состава, но нельзя их оставлять без присмотра. На текущий момент они лишь разгребают проблемы, которых становиться всё больше. Надо будет послезавтра у Веллингтона запросить разрешение на расширение личного состава: ещё хотя бы на четыре взвода, и лишь тогда мы сможем пусть и с трудом, но охватить столицу и пару десятков прилегающих километров...