— Откуда я знаю, как спрашивать правильно, а как неправильно? И вообще, по-моему, этот червь не умеет разговаривать.
— Так научите его.
— Научить? Его?
— Да, научите его, пусть он научится разговаривать с вами. Помогите ему выразить свои чувства, поверьте, вам станет легче.
— Думаете, у меня получится?
— Получится. Я верю в вас и бог верит в вас, просто поверьте в себя и никогда не забывайте, что бог в вас верит. Кстати, почему вы не приходите на службы?
— Какие службы? А... вы имеете в виду молитвы... то есть, эти...
— Молебны?
— Да, молебны.
— Молебны бывают редко и только по особым поводам. А службы... позвольте я напишу вам расписание.
12.
Мама окончательно разругалась с Зиной, она говорит, что Зина — опасная женщина, что я должен быть с ней осторожен, что я должен думать не только тем, что ниже пояса, но и головой, что очень легко бросить родную маму ради низменных удовольствий, но хорошие сыновья так не поступают, бла-бла-бла... слушать противно. И это моя мама!
Зина, напротив, совершенно спокойно относится к изливаемому на нее потоку брани. Она с улыбкой выслушивает оскорбления и ничего не говорит в ответ, только изредка вставляет в монолог потенциальной свекрови короткую реплику, которая чаще всего провоцирует очередной ушат словесных помоев.
— Зачем ты над ней издеваешься? — спросил я Зину, когда мы укладывались в постель.
— Я не издеваюсь. И вообще, кто над кем издевается?
— Она уже старая и она никогда не была особенно умной. Я понимаю, нехорошо так говорить о родной матери, но это так и есть!
— Я уже поняла.
— Так будь снисходительна! Если она обижает тебя, уйди в другую комнату и не слушай ее, но не издевайся. В конце концов, ты скоро уедешь отсюда, неужели трудно потерпеть неделю-другую?
— Приведение квартиры в жилой вид займет не меньше месяца. В лучшем случае мы сможем переселиться в середине января, а скорее, в конце.
— Ты выдержишь это время?
— Я-то выдержу...
— Постарайся, пожалуйста, чтобы моя мама тоже выдержала. Я понимаю, ты считаешь ее стервой, но она все-таки моя мама.
— Я понимаю, я постараюсь ее не обижать. Но пойми, я тоже не святая, я не всегда могу сдерживаться.
— Постарайся сдерживаться, насколько возможно.
— Хорошо, постараюсь. Как у тебя дела? Не расскажешь, куда ходил?
— В церковь.
— В церковь? Молодец! Это замечательно, что ты не останавливаешься на достигнутом. Путь вампира сам по себе не дает разностороннего развития личности, нужны дополнительные занятия, чтобы стать по-настоящему сильным. Какие-нибудь результаты есть?
— Никаких.
— Не расстраивайся, первых результатов можно ждать годами. Главное — не отчаиваться. Тебе может показаться, что ты занимаешься ерундой, но не позволяй этому чувству взять над тобой верх, помни, результат обязательно будет.
— Ты говорила, что результат бывает не всегда.
— Он бывает всегда, просто не все до него доживают. Давай спать, что ли?
— Давай.
13.
Я отстоял службу, честно стараясь не чувствовать себя идиотом в компании полоумных отмороженных бабок, которые, кажется, и в обычной жизни поминутно крестятся и в каждой второй фразе цитируют святое писание. Нет, прихожане не все отмороженные, большинство из них производят впечатление нормальных людей, но бабки... их благочестивые мысли создают ментальный фон, заглушающий все вокруг монотонным и набожным телепатическим жужжанием. Среди них затесались две молодые девушки и мне показалось ужасным, что они отреклись от нормальной человеческой жизни ради призрачного загробного счастья. Когда я отчаялся ощутить в собственной душе какие-либо священные чувства от непонятных песнопений отца Спиридона, я попытался прислушаться к душе одной из этих двух девушек, той, что посимпатичнее, и то, что мне открылось, повергло меня в тихий ужас.
У нее нет никаких проблем с верой, она верит так, что, будь в нашем мире такое же божье слово, как и на родине Зины, она бы двигала горы и гасила звезды. Она открыта богу всей душой, она чиста во всех помыслах, она готова умереть в любой момент и она почти уверена, что ад ей не грозит. Это прекрасно, но на какие жертвы ей пришлось пойти! Она была в кино один раз в жизни и вынесла из этого сеанса четкое убеждение, что кино — грех и искушение. Она не пользуется косметикой, парфюмерией и тампонами, потому что это не положено честной православной девушке. Она девственница в свои двадцать три года, она никогда не мастурбировала, а после сексуальных сновидений долго молится, потому что искренне считает, что они насылаются дьяволом. У нее дома нет телевизора. У нее нет подруг, если не считать девицы, стоящей рядом, но то, что их связывает, нельзя назвать настоящей дружбой, потому что дружба не должна мешать любви, а истинная любовь бывает только к богу, потому что так сказал Христос, а он — истина в последней инстанции.
Когда служба закончилась, девушка подошла к отцу Спиридону, они перекинулись парой фраз, она скрылась за дверью, ведущей в каптерку, и вскоре вернулась с небольшой связкой разнокалиберных свечей, а также маленьких иконок и прочей церковной дребедени. То есть, утвари, конечно же, утвари, я не должен использовать пренебрежительные слова в отношении святой церкви, ведь как можно верить в то, над чем смеешься? Червь внутри меня заявил, что можно верить в бога и смеяться над церковью, я велел ему заткнуться и только потом сообразил, что произошло. Этот чертов червь, рожденный словами священника, заговорил.
Девушка разложила свечи на прилавке, начала формироваться очередь, я решил не проявлять чрезмерной скромности, растолкал бабушек и положил на прилавок пятисотенную бумажку.
— Сегодня все за мой счет, — сказал я и сразу почувствовал, насколько надменно и по-новорусски прозвучали мои слова. — Извините, — добавил я, — я не то имел ввиду, то есть, я имел ввиду именно то, но от чистого сердца, то есть...
Девушка по-доброму улыбнулась и кивнула головой. Я вытащил из кучки несколько свечей, примерно штук пять, и нерешительно направился к иконам. Куда их ставить и как?
— Не знаешь, кому поставить, милок? — спросила благообразная старушка, незаметно подобравшаяся сбоку. — Позволь, я помогу.
Бабуля быстро объяснила мне, куда надлежит ставить свечи, как их устанавливать, дабы они не падали и не гасли преждевременно, а также то, что зажигать церковную свечу лучше не от одноразовой зажигалки, а от другой свечи, потому что это пламя более священное.
Покончив со свечами, я направился к ящикам для пожертвований и расстался еще с тремя тысячами, на этот раз и бомжи не остались обделенными вниманием. В конце концов, даже Пушкин одобрительно говорил о ком-то, что он милость к падшим призывал. Вот и я проявлю милость к падшим в меру своих возможностей.
Завершив формальности, я подошел к Спиридону, который вел занудную беседу с одной из бабок на тему того, почему подрастающее поколение не тянется к истинной вере, а погрязает в скверне, и не связано ли это с тем, что по телевизору рекламируют всякий разврат. Нет, она настоящая христианка и бесовский ящик старается не смотреть, но это не всегда возможно, потому что детям и внукам не прикажешь, а они как прилипнут к экрану, так и не оттащишь, а там такое показывают, вот, например, вчера по "России" был фильм про сумасшедшего, который все взрывал, разве это хороший пример для молодежи?
Спиридон согласился, что это плохой пример, посоветовал бабушке не терять веру и по-быстрому закруглил разговор. Мы остались одни, остальная публика клубилась в отдалении.
— Как дела? — спросил Спиридон. — Кажется, у вас есть, чем поделиться?
— Червь заговорил.
— Да? Как интересно! И что же он говорит?
— Я не вполне понимаю. Он говорит, что можно верить в бога и смеяться над церковью.
— Смеяться над церковью не надо, это лишнее. Но в чем-то он прав, действительно, можно верить в бога, нарушая формальные правила поведения верующего человека. Это у мусульман каждый обязан молиться пять раз на дню, а мы, православные, смотрим не на внешнюю сторону вещей, а внутрь. Я так понимаю, церковные обряды кажутся вам смешными?
— Может быть. Да, пожалуй. Я стараюсь настроиться на серьезный лад...
— Вы понимаете глубинный смысл обрядов? Вы ведь участвовали в службе, вы поняли, что происходило?
— Честно говоря, нет. Но мне кажется, что я здесь не один такой. Вряд ли хоть одна из этих бабушек поняла в происходящем больше меня.
— Зря вы так. Анна Игнатьевна, например, очень образованная женщина, Леночка тоже, ну, девушка, которая помогает со свечками и всем прочим, она тоже читала много церковного.
— А остальные?
— Каждый верит в меру своего разумения. По сути все таинства просты, в первом приближении они понятны и ребенку, есть, конечно, и глубинный смысл, но... Разве можно отвергнуть того, кто не в силах осознать в полной мере смысл таинства, но стремится к этому всей душой? Не все души одинаково совершенны, одним бог дал больше, другим меньше, но мы не буддисты, чтобы отделять одних от других. Когда придет время, господь отделит агнцев от козлищ, а пока путь в царство божье не заказан никому.
— Совсем никому? Как насчет смертных грехов?
Спиридон резко стал серьезным.
— Вы совершили убийство? Нет, вы не обязаны отвечать, мы не католики, мы не требуем полной исповеди, тем более, что сейчас я не исповедую вас...
— Да, я убил.
— Самооборона?
— Не совсем. Но я должен был убить, чтобы жить.
— Значит, это не смертный грех. Расслабься, Сергей, и не терзайся совестью. Бог все поймет, ведь не всегда можно точно соблюсти все заповеди, в жизни всякое случается, и пусть тот, кто без греха, бросит в тебя камень. А насчет червя, скажи ему, что он прав, таинства творятся в душе, все, что снаружи — лишь внешнее отражение, это зеркало, оно может быть кривым, но никакое зеркало не искажает отражаемого предмета, зеркало искажает лишь отражение. Дай своему сердцу заглянуть в суть вещей и ты увидишь, что внешняя оболочка осыплется, как шелуха с семечек, и тебе откроется истинная красота мироздания. Ты что-нибудь понял в том, что происходило на службе?
— Так, общий смысл.
— Я открою тебе тайну, из всех присутствующих только один человек полностью понимает все нюансы. Знаешь, кто?
— Ты. То есть, вы.
— Лучше давай будем на "ты", так естественнее. Да, ни один прихожанин не понимает обрядов в полной мере, это наша беда, но вглядись в эти лица! Неужели ты не видишь, насколько они отличаются от тех, что ты каждый день встречаешь на улицах? Вглядись в их чистоту, спокойствие, убежденность...
— В чем убежденность? В том, что телевизор — бесовское наваждение?
— Так полагает меньшинство. Любая вера склонна к максимализму, не вини их, что не все переросли эту стадию. Главное в другом, главное в том, что глупые перекосы и суеверия не умаляют чистоту их душевных помыслов. Все очень просто, Сергей, главное — не грешить. Да, бывает, что не согрешить невозможно, но чаще бывает наоборот. Живи по совести, живи так, чтобы не стыдно было отчитаться перед богом в любой момент, и тем самым ты обретешь... нет, измерять веру в процентах глупо и даже кощунственно...
— Спасибо, Спиридон, я понял, что ты хотел сказать. Огромное тебе спасибо.
Вот оно, то, что я так долго искал. Живи по совести. Как сказал Костя Кинчев, живи так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Но почему годы? Разве не может быть мучительно больно за одну-единственную секунду? Жить, чтобы не было больно. Мне больно оттого, что я убиваю людей, так я не буду их убивать, и пусть это станет моим испытанием. Христиане постятся, ограничивая себя в пище, а я ограничу себя в другой пище. Зина говорит, что это невозможно, так посмотрим, кто из нас прав, в конце концов, отрицательный результат тоже результат. И даже если ничего не получится, я все равно получил хороший совет на все случаи жизни. Жить по совести. Попробуем...
14.
Я стал ходить в церковь каждый день. Я снимал шапку, кланялся распятому Христу, несколько раз крестился и начинал молиться. Я больше не вставал на колени, Спиридон сказал, что истинная вера внутри, а показные жесты во время молитвы суть лицемерие и фарисейство. То есть, если мне удобнее молиться, стоя на коленях, то в этом нет ничего плохого, но если это не так, то извращаться не стоит, лучше молиться стоя, как все.
Я больше не делал показных новорусских жестов, главное в пожертвовании не величина, а то, что оно сделано от чистого сердца. Это как подарок к празднику, простая открытка ценой в пять рублей может порадовать больше, чем ненужная безделушка, стоящая пять тысяч. Думаю, богу неважно, каким образом верующие проявляют к нему внимание — раздавая убогим личное состояние или просто молясь. Христос говорил, что пожертвования надлежит делать втайне, а иначе это будет лицемерие и фарисейство, а значит, это будет плохо и не даст желаемого результата.
Я посещал службы, честно стоял с умным видом и свечой в руках, возвышаясь над толпой кланяющихся старушек в островерхих платках, я надеялся, что в этом есть какой-то сокровенный смысл, что через какое-то время, не обязательно очень долгое, он мне откроется и я пойму, что такое истинная вера, зачем она нужна и зачем нужны все те обряды, что я наблюдаю вокруг. Жаль, что пока я не понимаю почти ничего, а то, что понимаю, кажется мне профанацией. Наверное, я еще не проникся.
Во время службы очень трудно сосредоточиться. Обычно я полностью контролирую новообретенную способность к чтению чужих мыслей, но стоит только отцу Спиридону затянуть "господу помолимся", как в мозгу мелкими надоедливыми мошками начинают звенеть мысли и чувства окружающих бабулек. Пришло время платить за квартиру, а квитанция новая, в ней сам черт ногу сломит (при мысленном упоминании черта ужаснуться, состроить возвышенное лицо и перекреститься). Дочка совсем не пеленает ребенка, целый день он валяется голый, он же может заболеть, господи, вразуми дуру неразумную. Где лучше зятя закодировать — у доктора Майорова или в центре "Инферналь"? И там, и там шарлатаны, но у Майорова все по науке, а в "Инфернале" к каким-то силам взывают. Вразуми, господи, наверное, лучше в "Инферналь" пойти?
Вот такой бред. Я старался стоять во время службы поближе к Леночке, от нее, по крайней мере, не исходит волна безмятежно-пошлого идиотизма. Она целиком погружается в происходящее, она почти ничего не понимает в том, что происходит на сцене, то есть, я имею ввиду, она плохо понимает, что именно делает отец Спиридон, но зато она очень хорошо ощущает суть происходящего, она чувствует то, что мне пока не под силу. Стоя рядом с ней, я растворяюсь в море светлого счастья, растекающемся вокруг нее, я понимаю, что ощущаю лишь малую долю того, что ощущает она, но даже эта малая доля стоит того, чтобы забыть обо всем сущем и наслаждаться прикосновением к высшей тайне бытия, пусть даже и не понимая пока, в чем именно она состоит.
Не правда ли, интересная ситуация — у меня есть сила, но нет веры, а у нее есть вера, но нет силы. Если бы мы смогли слиться в единое сверхсущество, это решило бы все проблемы, но я совершенно не представляю, как это можно сделать. Трахнуть ее? Да, это напрашивается, но это невозможно, слишком много комплексов прячутся в ее душе, сексуальный контакт в условиях, нарушающих церковные правила, вызовет в ее душе такую бурю, что от ее веры ничего не останется. Помолиться вместе с ней о чем-нибудь общем? Вряд ли я смогу в должной степени проникнуться происходящим, ведь, как только я начинаю молиться сам, мысли окружающих становятся тусклыми и неразличимыми.
