— Сто тысяч золотых флоринов! — в ужасе вскричал один из послов. — Но это же...
Граф резко поднял руку, требуя тишины.
— В таком случае, вы можете считать эти деньги как выкуп за предохранение вашего города от разграбления.
Его слова встретило гробовое молчание представителей города.
— Если вы согласны, — продолжил граф, — то должны выдать нам помимо контрибуции, всех зачинщиков мятежа и оставшихся солдат Джерико. Все его военное имущество, оружие и доспехи, хранящиеся в городе, должны быть выданы нам.
— Это чересчур тяжелые условия, — пожаловался один из послов, коренастый, дородный малый с густой, окладистой бородой. — Нельзя ли уменьшить сумму контрибуции хотя бы на двадцать тысяч золотых.
— В таком случае, мои солдаты доберут эту сумму сами, как только вступят в город, — с оттенком иронии произнес граф.
— Хорошо! Мы согласны на ваши условия!
Пять дней понадобилось горожанам чтобы собрать нужную сумму, после чего, оставив лейтенанта с полусотней швейцарцев в качестве временного гарнизона, мы выступили в направлении Феррары. За нами тянулся большой обоз, половина груза которого составляло военное имущество отрядов Граво и Джерико. На обратную дорогу у нас ушло еще пять дней. По прибытии мы увидели пустой лагерь: за двое суток до нашего прихода армия ушла к границам города — государства Мантуи. Граф приказал отряду располагаться на отдых, а сам ускакал в Феррару с докладом. Я ждал его не раньше завтрашнего дня, но он прибыл уже вечером, переполненный свежими новостями. Вместе с ними он привез хорошего вина, с которого и начался наш вечер.
— Маркизу понравилось, как мы решили проблему с городом. Тебе особая благодарность, которую он не замедлит высказать тебе при личной встрече. Помимо слов признательности он передал для тебя, Томас, вот это, — и на стол передо мной лег толсто набитый кошелек. — Маркиз умеет ценить хороших солдат.
— Спасибо, граф.
— Что ты меня благодаришь, Томас, сам потом ему скажешь. А теперь поднимай кубок! За нашу удачу! До дна!
— Хорошее вино. А теперь можно выпить за наш заслуженный отдых. Мы его заслужили!
— Насчет отдыха. Маркиз дает нам три дня на отдых и только потому, что мы должны дождаться швейцарца с его солдатами из Кодигоро. Как только они придут, еще сутки на отдых, после чего мы выступаем.
— Кто его сменит?
— Завтра с утра туда уйдет сотня легкой кавалерии.
— А что с ранеными?!
— Не волнуйся ты так за своего телохранителя. Сам же видишь, что он на поправку идет. Вот слышишь, колокола бьют. Повечерие. Так вот, лекари прибудут задолго до того, как прозвонят полночь. Они выехали сразу за мной. Кстати! Завтра сюда выступят две сотни копейщиков. Лекари останутся в лагере с ранеными, а солдаты поступают под мое начало и отправляются с нами в поход.
— Чего нас так быстро отправляют? Скоро сражение?
— Не знаю! Зато при дворе маркиза мне сказали, что у герцога Гонзага, в его владениях, вспыхнул мятеж. А самое интересное заключается в том, что во главе его стала юная женщина, графиня Беатрис ди Бианелло. По слухам — обворожительная красавица! Кстати, слышал, что ты служил у нее. Она, правда, такая красивая?!
— Даже очень красивая, — я это сказал, и у меня перед глазами встало лицо Беатрис. — Богиня, а не женщина.
— Богиня, говоришь? Хм! Разных красоток в своей постели видел, а вот богинь... не было! Слушай, говорят, что она богатая. Ну, просто до неприличия!
— Мне трудно судить о ее богатствах, но на выручку ее вассалы привели отряд в полторы тысячи человек.
— Ого! Да она действительно богатая невеста. Матерь Божья! Красивая и богатая наследница! А я холостой и красивый мужчина! Чем мы не пара! Эх! А кому-то же повезет, Томас! Предлагаю выпить за то, чтобы и девки нам на шею вешались, и вино всегда на столе стояло!
Я пил с графом вино, улыбался его шуткам, а самого не отпускали мысли о девушке. Зачем она это затеяла? Ну, показала свою силу герцогу, чего еще ей надо?! Впрочем, вспоминая целеустремленный и твердый характер юной графини, не трудно понять, что такие, как она, на половине пути не останавливаются! Или все или ничего!
— Ты чего задумался, капитан? Давай еще по кубку вина выпьем! Вино — отличное лекарство! Оно вылечит твою печаль и отгонит тоску!
На следующий день пришли копейщики, которыми командовал долговязый и рыжий баварец Карл Кенигсхофен. Я познакомился с ним, но общаться с ним было трудно, так как кроме родного языка, он лишь знал около сотни слов на итальянском языке. Вслед за немцами, через сутки, пришли швейцарцы из Кодигоро. После их прибытия в палатке графа состоялся военный совет, на котором граф утвердил маршрут движения и место каждого в колонне. Мы уже собрались уходить, как неожиданно в шатер вошел гонец от маркиза. Из его сообщения мы узнали, что трое суток тому назад после долгих маневров состоялось сражение между нашей армией и войском герцога. Когда опустились сумерки, бой прекратился. А наутро оказалось, что войска Гонзага отступили, а когда после новых маневров армии снова вышли на позиции, то вместо продолжения боя герцог неожиданно выслал парламентеров для переговоров.
После того как гонец отбыл, граф некоторое время молчал, а потом так задумчиво сказал:
— Судя по тому приказу, который, господа, вы слышали, мы никуда не идем. Война для нас откладывается. Переговоры. Интересно, что может предложить такого Гонзага маркизу? Но видно что-то интересное, раз переговоры затягиваются. Думается мне, что в этом заинтересованы... обе стороны. А не выпить ли нам господа, по стаканчику вина, раз мы не едем на войну?
Приказ об отмене похода несколько испортил мне настроение. Я не жаждал крови, просто подумал, что там у меня может появиться шанс увидеть юную графиню, раз она выступила, пусть даже косвенно, на стороне маркиза д"Эсте. Хотя у нее была своя жизнь, а у меня — своя, нас словно что-то связывало. Очень тоненькая ниточка. Или мне так казалось.
Всю последующую неделю я занимался солдатами, ранеными, хозяйством, а вечера проводил у постели Джеффри или в какой-нибудь офицерской палатке за кувшином вина в веселой компании. Этот день обещал быть таким же, но оказался другим — вернулась часть армии. Лагерь заполнился веселым шумом. Приветственные возгласы и грубые шутки сыпались с обеих сторон. У лавок маркитантов становилось все более людно. Я думал узнать новости у Карла Ундервальда, но оказалось, что швейцарцы остались вместе с латной конницей, а назад вернулась часть легкой кавалерии, пехота и половина арбалетчиков. Узнав, чьи отряды вернулись, я понял, что среди прибывших офицеров у меня нет хороших знакомых, поэтому направился к графу, который уже наверняка все узнал. Пришел я, как раз, вовремя. В палатке графа, за столом, напротив хозяина, сидели два офицера и оживленно, перебивая друг друга, рассказывали о войне. С разрешения графа, я присоединился к их компании и стал внимательно слушать.
Как оказалось после целого дня маневров и переходов, уже ближе к вечеру, состоялось сражение. Потом наступила ночь, чем воспользовались войска герцога. Отойдя, они переправились через реку, после чего сожгли мост. Наутро армия Аззо ди Кастелло бросилась вдогонку, но река стала для них непреодолимым препятствием. Пока командующий придумывал способы, как добраться до противника, неожиданно со стороны противника прозвучала труба, после чего на противоположном берегу появился всадник с белой тряпицей на копье. Так начались переговоры. Сначала в них участвовали только командующие армиями вместе со своими штабами, но спустя несколько дней все изменилось. Переговоры стали полностью закрытыми.
— Теперь на встречах присутствовали только одни командующие, но что еще более странное, после каждого такого совещания отправлялись гонцы к правителям. Затем пару дней ждали ответов, после чего переговоры снова возобновлялись. Мы просто недоумевали, что происходит. Дальше пусть Паоло расскажет — и ведущий рассказ офицер легкой кавалерии замолк, предоставив продолжать рассказ Паоло Скруаччо, который как оказалось, стал непосредственным свидетелем следующих событий. Его люди несли дозоры в ту ночь, когда его вызвал командующий. Прибыв, он получил приказ: дождаться на берегу реки человека, которого переправят с той стороны, а затем сопроводить до палатки командующего, где того уже дожидалось доверенное лицо маркиза Николо д"Эсте.
— Так вот стою и жду эту проклятую лодку, от воды сырой прохладой так тянет. Наверно, с час стоял — до самых костей продрог. У меня уже весь запас ругательств кончился, когда эта лодка появилась. Только успел человек стать обеими ногами на землю, как та сразу отчалила от берега. Я еще тогда подумал про солдат, что сидели на веслах: "нет, чтобы вам, сыновья портовых шлюх, так быстро грести веслами сюда, как вы обратно заспешили". Ну, подошел я к нему и говорю: "Ваше имя, мессир?", а он мне в ответ: "А это что, обязательно?". Да еще с таким гонором! Меня тут трясет от холода, как в лихорадке, а он, дьяволова отрыжка, невесть что себе воображает! Я ему снова, с угрозой: "Назовите имя?" и тогда он только сказал: "Чезаре Апреззо!". Ну, думаю,...
— Как?! Какое имя он назвал?!
Все удивленно на меня уставились, но я уже опомнился и прикинулся дурачком:
— Ты сказал: Апреччо? Чезаре Апреччо?
— Я сказал: Чезаре Апреззо!
— Извини! Чезаре Апреччо мой хороший знакомый, вот я и подумал.... Еще раз, извини! Продолжай!
Это имя мне сразу напомнило о том, что я не только Томас Фовершэм, но и брат Лука. Правда, по поводу Хранителей я больше не волновался. После того, как я узнал, что Лорд сжег замок и убил людей, которые являлись моей прямой связью с обществом, то решил, что на долгое время получил свободу. Порывать с Хранителями я не думал, к тому же меня грела мысль о спрятанных ими где-то сокровищах тамплиеров, но с другой стороны, предпринимать никаких шагов к восстановлению связей не собирался, так как мое положение меня пока устраивало. За этими, так неожиданно нахлынувшими в голову мыслями, я невольно пропустил часть рассказа.
— ... Стою, жду его у палатки командующего. И вдруг как в голову ударит: "лодка ведь обратно уплыла". Тогда думаю, чего меня командующий сразу не отпустил. И в этот самый миг отбрасывается полог, и выходят: этот самый мессир Апреззо и человек герцога. За ними Аззо ди Кастелло. Пока те садятся на лошадей, командующий и говорит: проводи до окраины лагеря и проследи, что бы дозоры пропустили. Ну, я и проводил. А через три дня пришел приказ — идти нам домой. Святыми угодниками клянусь, с ним это связано! Точно, с ним! Неспроста им заинтересовался сам маркиз. Поверьте моему слову — это имя мы еще услышим!
Возвращаясь к себе, я думал о том, насколько извилисты и путаны жизненные судьбы. О человеке и думать забыл, а он раз — и напомнил о себе!
"Что же эта змея задумала? Что подлость, ясно. Только какую?"
Но уже на следующий день, за повседневными хлопотами снова забыл о нем. Тем более, что прошли слухи о новом военном походе. Я уже на своем опыте убедился, что подобные разговоры на пустом месте не возникают, и спустя сутки получил этому подтверждение. Рано утром Анжело ди Фаретти был вызван в Феррару к маркизу, по его возвращении мы узнали, что тот получил приказ и нас ждет небольшая война.
Раздробленная в то время Италия не вела ни с кем внешних войн. Ей вполне хватало внутренних, междоусобных разборок между своими городами-государствами. Именно поэтому сюда, на звон золота, стекались наемники и авантюристы из Франции, Германии, Англии, но в Италии хватало и своих кондотьеров, жаждущих власти и богатства. Таким был Анжело Буанаротти, хороший воин и опытный полководец, который в один прекрасный день решил, что корона и мантия правителя ему к лицу. Город Пьяченца, входивший в состав Миланского герцогства, восстал. Во главе мятежа стал Анжело Буанаротти. Для начала он разбил отряд, посланный герцогом Милана для усмирения. После этого показательного урока на город в течение нескольких месяцев никто не посягал. Правитель Феррары решил воспользоваться тем, что город лежит недалеко от границ маркизата и присоединить его к своим владениям.
По словам графа, который в свое время хорошо знал Буанаротти, тот был неплохим полководцем и опытным солдатом, так что война обещала быть нелегкой. Судя по данным полученным от лазутчиков, под рукой правителя города было около пяти сотен солдат, а Анжело ди Фаретти получил под свое начало две тысячи человек, что давало значительный перевес в силах. В придачу он получил двенадцать мощных баллист. Правда, по большему счету они были приданы армии только для устрашения, потому, что основной расчет делался на длительную осаду города и голод, который должен был принудить его сдаться. Мы думали, что месяц-полтора осады и город должен был пасть к нашим ногам, но так не думал Буанаротти, у которого оказались не менее ловкие шпионы.
Узнав о предстоящем походе, он выжал из городского совета деньги, на которые были наняты генуэзские арбалетчики и пятьсот французских кавалеристов из Бургундии под командованием виконта де Кавиньяка. Следующей неожиданностью для нас оказалось то, что он вместо того чтобы отсиживаться за стенами, встретил нас вместе со своей армией за один дневной переход до Пьяченцы, причем выбрал место для сражения, наиболее выгодное для него. Ди Фаретти, учитывая равные силы, естественно не стал принимать бой в невыгодных для него условиях и мы, преодолев гряду невысоких холмов, сместились к югу, угрожая флангу Буанаротти.
Так началась затянувшаяся на целую неделю серия переходов, маршей и контрмаршей, постепенно уводившая наши армии на юг и напоминавшая игру в прятки.
Хотя я много слышал о тактике и стратегии подобных войн, но, теперь столкнувшись с ней воочию, все продолжал недоумевать. Почему военачальники, желавшие поскорее разгромить один другого, с такой настойчивостью избегают сражения? Да, я знал ответ на этот вопрос. Еще в той жизни, на одном из заседаний исторического клуба, как раз обсуждалась эта тема. Суть ее была такова: полководцы рады бы дать сражение, но профессиональным солдатам было выгоднее вести бескровную войну, а они в те времена, составляли львиную долю армий. Она приносила им деньги, к тому не надо было проливать кровь на поле боя. К тому же за пленника всегда можно было получить выкуп, забрать его лошадь и оружие, а с убитого не всегда даже имело смысл снимать изрубленные доспехи. Поэтому наемники требовали от своих офицеров достигать такого стратегического преимущества над противником, которое делало бы всякое сопротивление бессмысленным и вынуждало его сдаться в плен. Единственное исключение из этого повсеместно используемого правила составляли равнодушные к кровопролитию швейцарцы, но их было мало в войсках графа и совсем не было у Буонаротти.
После недели бесконечных маневров, в деревенском доме, ставшем временной штаб-квартирой, граф собрал офицеров на военный совет. На нем присутствовал Франческо Бузонне, командир латной конницы, Кенигсхофен, рыжий командир немецких копейщиков, швейцарец Вернер Шиффель и я. Когда мы все собрались, граф на поверхности стола углем набросал карту, грубую, но достаточно точную. Я уже не раз видел подобное художество, а со временем даже научиться понимать, с соответствующими объяснениями, эти детские каракули. Держа уголек в руках, командующий изложил диспозицию:
