Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз

Детинец был срыт, ров засыпан. Разобраны и засыпаны те ямы-душегубки в посаде, которые они называли своими домами. Укрепления "Окольного города" — остались, не было повода разрушать. А сам городок и сельская округа застраивались и заселялись заново. Семьями из мари и эрзя, мокши и шокши, рязанцев и муромцев, московских литовцев и булгарских освобожденцев... Русскими людьми. "Стрелочниками".

Сам процесс реформирования этого анклава — оказался очень познавателен. Была наработана технология реализации "Каловой комбинаторики" применительно к русскому городку и сельской круге. С выделением двух типов добровольцев — "с вещами на выход" и — "в землю обетованную", с упреждающей изоляцией элиты и наиболее "авторитетных" персонажей, с временным закрытием церквей... вплоть до подчистки местности силами уже новосёлов.

Сформировалась группа людей — носителей такой технологии, которая, с моей подачи, получила название "команда ликвидаторов". Или — "могильщиков феодализма".

Городец Радилов был первым русским городом, взятым под мою руку. Не тукым, не кудо, не вели — город с сельской округой. Кабы не этот опыт — позже, войдя в Русь, в коренные земли — много бы ошибок наделал. Большой кровью те несуразицы мои обернулись бы. А так... всё ж поменее.

Ясно увидал я: власть местная — всегда, вся — мне враг. Кто из вятших "спит на топоре" — тот войной пойдёт или тайно извести попытается. Кто норовом тих или к миру привык — будет шипеть, злобиться, гадить исподтишка. С дальними иными, вроде боярина Гороха Пребычестовича в Гороховце, можно и миром дело вести. Пока он и выгоду от моих приказчиков получает, и опаску от Боголюбского имеет. Но чуть я в силу войду, чуть мои земли ближе придвинуться — в горло вцепится. Не потому, что он — плохой, а потому, что я — другой. Что дела мои — им во вред. Потому что от меня — перемены. А им — того не надобно. Им мои новизны — нож к горлу.

Я про иного и не думаю, никакого зла на него не имею, а ему, от дел моих, уже тошно. Уже мечтается "Зверя Лютого" закопать да и жить по-прежнему. Как с дедов-прадедов бысть есть.

И второе: люд простой, народишко — тоже против меня. Как та Буйна Суздалева. Пойдут убивать и умирать. За власть. Для который они — быдло. Против пользы своей пойдут, ибо её не разумеют.

Один зверь лесной мне в чащобах радуется. Что охоту запретил. А люди-то... злобятся.

Дружина вернулась из похода, Хохряковича кинули в застенок. Он и не запирался. Юлил, канючил, вымаливал... Всё, примерно, как я представлял.

Чудака взяли на чужой жене. А чего ж нет? Что с того, что не своя? А всё едино — сла-аденькая. Тут пришёл муж. Как в анекдоте, но по жизни. В потасовке Хохрякович разбил мужу нос.

Тот тут же, с соседями, отволок героя-любовника к воеводе на суд. Вира "за нос" по "Русской правде" не неподъёмная, но... Бабёнка вопила, что он её изнасиловал. Удвоили. Кафтан на муже порвал — добавили. Вкинули в поруб. Дали ощутить близость калёного железа и... необратимых последствий для здоровья. Поманили альтернативой:

— Послужишь мне — отпущу на все четыре стороны. Русь-то велика. Уйдёшь, к примеру, в Новгород. А там-то... с полной кисой... Заживёшь богато-счастливо. А если "нет"... Славно ль в Волге быть утопимому?

Хохрякович сдавал всё, что знал. К счастью — знал он не про всё. Какие-то слухи о братстве точильщиков до него доходили. Он попытался разговорить напарника. Тот удивился — этот перепугался. Люди Радила паренька попытались тихонько прибрать. Взяли, а он вырвался — кое-чему ребятишек учат. Была свалка. "Убит при попытке к бегству".

Тут у Хохряковича запекло по-настоящему. Уловив настрой Радила на уничтожение Всеволжска, он начал его в этом поддерживать. Изо всех своих соображательных сил. С его подачи Радил уверовался, что я пошлю послом Акима. И мстить за него буду без удержу. Что и позволит подставить меня под гнев Боголюбского.

Увы, страсти-мордасти — хороши с сударушкой на постелюшке. А в делах государственных холодная голова надобна.

Был суд. Был вердикт: "смертная казнь через отрубание головы машиной". По статье: "измена присяге с отягчающими".

В ночь перед казнью ко мне пришла Домна. На коленях стояла, просила:

— Ваня! Ванечка! Не казни его смертно! Гада этого ползучего! Пожалей сволоту окаянную!

— Домнушка, ты вспомни. Сколь он тебе горя принёс, как сердце твоё рвалось-мучилось, как тебя помоями обливал, как унижал да небылицы выдумывал. Как хвастал твоей верой в него, твоей любовью... Насмехался, изгалялся. И ты простить просишь?!

— Ваня, ну... он же... в нем же и хорошее есть... Я ж... Ваня! Я ж люблю его! Подлеца окаянного...

— Я не сужу его за подлость, к тебе явленную. Меж мужем и женой разбираться — всегда в дураках быть. Но дела государевы, измена, предательство сотоварищей... Через него один парнишка погиб, у другого... на всю жизнь калека. Дружине моей в бой идти пришлось — павшие есть. На нём — смерти людей моих. Такому — жить не должно. Повинен смерти. Иди.

Единственное, что по её просьбе сделал — голову не отдал чучельникам. Так и закопали вместе с телом.

Конец восьмидесятой седьмой части

Часть 88. "Запущены моих друзей дела, нет в их домах ни музыки, ни..."

Глава 481

Весна идёт, солнышко пригревает, у нас коров во дворы выгонять начали — на свету постоять, загару поднабраться.

Тут заявляются Кастусь с Елицей. Они, как я понял, до самого порога моего между собой спорили. То Кастусь хотел, чтобы она сама ко мне пошла, то, взревновав, решил один идти, то...

Заявились. От морозца да от ссоры красные. Сели по углам, друг на друга не глядят, пыхтят, носы воротят... Дети. Обиженные, раздражённые, испуганные.

— Ну, мОлодец с красавицей, с чем пожаловали?

— Пыф-пыф... Я учение закончил, уговор наш — исполнил. Теперь давай мне землю. Княжить буду.

— А ты что скажешь?

Елица щёчками розовеет, нос в потолок уставила. Потом понесла скороговоркой:

— Да что он выдумает! Не того просит! Это ж глупость явная! Ты ж никаких уделов у себя давать не будешь! Хорошо ещё — сунешь посадником! В болота, в чащобы глухие! Ну почему нельзя понять! Лучше бы в службу просился! Был бы на коне, с сабелькой! Как Чарджи...

— А! Так тебе тот чёрный торк — глаза застит?! Говорили мне, что ты на него облизываешься! Ты... ты...!

* * *

" — Сарочка! Ваш муж гуляет!

— И что? Пусть гуляет — он тепло одет".

Это — доверие. Но Кастусь до этого ещё не дорос.

* * *

— Стоп! Всем — молчать!

Сейчас они сгоряча друг другу такого наговорят... Потом всю жизнь каяться будут. Но осадочек останется....

Сидят, дуются друг на друга. С чего они так сцепились? То ли — она не дала, то ли — у него не встал... С этим — ко мне припёрлись.

Чего это я так, чисто физиологически? Нет, я понимаю: секс — основа жизни. Человечество почкованием — пока не умеет. Но я-то чем могу помочь? Добрым словом? — В смысле — морально-политически?

Морально... получается так. Князь Московской Литвы Кестут довольно типичный придурок... э... виноват: образчик.

Я к нему — хорошо отношусь. Несмотря на некоторые... особенности. Поэтому говорить "придурок" — даже в мыслях — неправильно. Хотя, конечно, и умником называть... преждевременно.

Так вот, образчик социальной группы: военно-феодальная наследственная знать. Господин от рождения. Хуже — с зачатия. Ещё в околоплодных водах плавал, а уже примерялся ручонками — скипетр да державу держать. Господинничать для него — как дышать. Ничем другим он быть не может — так "судил рок":

"Мы возмужали; рок судил

И нам житейски испытанья,

И смерти дух средь нас ходил

И назначал свои закланья".

Свой кусок здешнего "Судебного рока" он отхватил. Доли княжеской. Потерял отца с матерью, угробил сводных братьев. Были и "житейские испытанья", и "смерти дух" мимо виска — не один раз. Потерял свою Родину, свой народ. Но внутреннего стержня "я — князь" — не утратил. Поменять на что-то другое — не только не хочет — не может.

Это для него — как перемена пола. "Фу, гадость какая! Что за идиотские выдумки?!".

Попробовал у себя на Поротве власти и теперь без этого допинга — никак. Захиреет, помрёт. В ходе процесса захиревания — вынесет мозги себе и мне.

А Елица... хорошая девочка, но простолюдинка. Для неё власть — средство. Для безопасности, свободы, радости любимого человека... Она — нормальная, корзна в душе с внутриутробных времён — у неё нету.

Ей — что бусы с платьями, что ножики с палашами, что феоды с аллодами... Ножики ей — интереснее всего.

Ага. А ведь у меня уже есть человек... Для которого аллод — цель жизни и смысл существования. И зовут его — ярл Сигурд.

Тоже предполагал стать владетелем на моих землях. Но — передумал. Без топанья на меня ножкой и публичных ссор со своей любовницей. Умный, потому что. А ещё потому, что я предложил ему другую достойную цель — Гданьск. Цель и помощь. Сразу и после.

Я слишком пристально разглядывал Кастуся. Парень смутился. Заволновалась и Елица:

— Господине... мы ж не... Кастусь никогда... Нет! Ты не думай! Мы никакого... злого чего... Нет!

Она в панике прижала молитвенно руки к груди, вся наклонилась вперёд, пытаясь отвести "гибель неминучую" от своего мужчины. Который, исключительно по глупости, по недомыслию... просто не так поняли, не то слово вылетело... никакой злобы-вражды! Мы ж чисто по ошибке... мы пойдём... А ты не думай! У нас даже и в мыслях...

— Сядь.

Интересно, с чего они так перепугались? Это как же они про меня думают? — Как-как... как про "Зверя Лютого". Труды мои не пропали даром — люди меня боятся.

Обидно.

Оттого, что поставленная цель — достигнута.

Хорошие же ребята, так-то общаемся нормально. Без всяких коленопреклонений и припаданий. Я ж — дружелюбен, дермократен и либерастичен. А вот... чуть прижало — страх вылез.

Жаль. А может — и нет.

— Князь Кестут. Князь Московской Литвы. Твои земли — отобрали. Твой народ — погиб.

Мда... Отобрал у князя главное — его народ. Кто — в земле гниёт, кто — дровами в топку этногенеза.

— История Московской Литвы — закончилась. Но не закончилась история князя Кестута. Раз есть князь — должно у него быть и княжество. Сделать тебе княжество в этих чащобах... нельзя. Ты — князь прирождённый. Тебе смердам указывать как поля пахать да канавы копать... Не княжеское это дело. Твое дело — володеть и княжить. Не пустой землёй, не дикими лесовиками — богатым племенем, славным народом.

Кастусь отзывался лицом на каждое моё слово. Грустью, расстроенностью при упоминании о гибели своего племени. Недоумением, надеждой — на "история не закончилась".

Елица вцепилась в меня взглядом. Недоверчивым, напряжённым. Лишь бы её Кастуся не обидели.

— Твой дед по матери — господин сембов, владетель Самбии, один из князей пруссов. Прямой потомок великого Видевута. Ага... Великий Видевут перед самосожжением разделил земли между двенадцатью сыновьями и тремя дочерьми — наследование идёт и по женской линии. Твоя мать имела право на долю в имении твоего деда? А ты? Ты бывал в Пруссии, в Ромове. Ты знаешь своего деда, а он знает тебя.

Давай, парень, думай. Для меня — это просто слова, для тебя — живые картинки, люди, места. Я не знаю конкретики, деталей. Не могу определить твоих возможностей там, цены, которую придётся заплатить.

— Я хочу... Я хочу, чтобы вы, ты и Елица, были счастливы. Она-то последует за тобой хоть в печи пылающие. А вот ты... Ты хочешь быть правителем. Князем. Это — часть тебя, твоей души. Лишить тебя этого — как сунуть в подземелье. Без солнечного света и вольного ветра. Уморить в тоске и печали. Я не могу дать тебе княжество здесь. Но я могу помочь тебе приобрести княжество там.

Как приятно говорить правду! Вот как думаю — так и говорю. Знаю, что многие, вятшие особенно, от этого дуреют. Всё ищут второй-третий смысл, обман, хитрости. А я ж простой! Прямой-бесхитростный! Как "удар сокола" в голову.

Хотя, конечно, и второй-третий, и пятый-десятый... есть. Но я никого не обманываю!

— Э... Ты хочешь, чтобы я... пошёл туда? К деду? Но там... как это... раскреститься? На землю пруссов никто не может приносить чужого бога. Так заповедали божественные братья-близнецы Брутен и Видевут перед тем, как вступить на костёр и вознестись к богам.

— Какому богу, Христу или Перуну ты будешь молиться — твой выбор.

Вот честное слово! Мне, как закоренелому атеисту — абсолютно пофиг.

"Лишь бы по согласию".

Парень выглядел потрясённым. Елица — не менее. Но недоверчивость, осторожность прорезалась у неё быстрее:

— "Помочь приобрести...". И как это сделать? Господине...

— Как? Ну например... Весной Сигурд с Самбориной отправятся к её отцу. Вы пойдёте вместе. Я дам вам корабли. Возьмёте с собой своих людей. Тех, кто захочет. Кому вы можете доверять. Я дам вам богатые подарки. И товары, которые мои приказчики распродадут в тамошних землях. Дам кое-каких мастеров. Которые будут работать на Кастуся и приносить ему богатство. Дам и попа. Для окормления этих христиан.

— Но Брутен и Видевут...

— Я помню. А вот помнишь ли ты такое название — Кауп?

— Э... этот город сожгли полтораста лет назад.

— Да. Но город был. Пока не пришёл Кнут Великий из Дании. Разве там не было христиан? Там была церковь?

— Не... я не знаю.

— Христиане — датчане, готы, русские — живут на земле пруссов. Если нельзя поставить церковь во владениях сембов — попроси себе кусок. Остров, полуостров. Построй на нём церковь. С моим попом. И сотни людей придут к тебе. Одни — стремясь к истине Христа. Другие — к твоему богатству. Третьи — спасаясь от своих прежних бед. Придя — они сделают тебя ещё богаче, ещё сильнее. Всё в мире делается людьми.

— Но... жрецы... вайделоты, кривы... Они потребуют изгнания, смерти!

— Значит — не спеши. Пусть это случится тогда, когда ты станешь достаточно силён. Когда ты станешь князем Самбии. Как я слышал — у твоего деда нет прямых наследников.

— Э... есть. Но один мой дядя немножко... больной человек.

— На голову?

— Да. А второй — жрец. Из кривов высокого ранга.

— Вот и сделай так, чтобы твой дед назначил наследником тебя. А остальные... кандидаты — чтобы тебе не помешали.

Забавно — я вываливаю на ребят вариации схемы Сигурда. То, что обдумывалось, проговаривалось при обсуждении его исхода. Подобие возможного развития будущего моего Алу. Которое не проговаривалось, не обсуждалось. Но мною — продумывалось.

Сигурд — взрослый мужчина, скрытный, осторожный человек, опытный предводитель. Его цель "выросла" у него сама. Мне надо только помочь в уточнении, в средствах достижения.

Алу — до такой цели ещё не дорос. Навязать ему? — Будет конфликт. Его собственный, внутренний конфликт. Который помешает ему жить, будет выпирать из него, будет ломать ему душу. Как чрезмерный груз ломает спину коня. Пусть чуть подрастёт, возмужает. Телом и мозгами.