Может, это и было странно, но при воспоминаниях об Эжени в груди Фердинанда возникло какое-то щемящее чувство: будто сердце железные тиски сдавливали. Огнарид скучал — да-да! — скучал по де Локруа. И, как ни странно, по Реджинальду — тоже. Всё-таки между ним и кузеном в своё время была дружба, и только эта проклятая Война за престол всё разрушила. Огнарида, так любившего волю, обстоятельства заставили плыть по течению, подчиниться "советам" знати северных Владений, — иначе Фердинанду просто не выжить. Просто...Просто два живых претендента на престол — это слишком уж много даже для большого Королевства. Реджинальд это тоже понимал, он дрался изо всех сил, но ему просто не повезло: Людольфинг хотел править знатью, а не подчиняться ей. А вместо этого — кузен погиб от руки Владетеля. Хотя, лекари говорят, что к Реджинальду уже пришёл Даркос, когда меч Жаке только-только вошёл в королевскую грудь.
— Бедный, бедный Реджи, как же всё глупо получилось...Как всё неправильно вышла...— Фердинанд вздохнул, опустил взгляд — и тот оказался прикован к письму, перевязанному красно-синей лентой, кажется, атласной.
Что-то словно щёлкнуло в голове короля — и он вспомнил, что в пору их влюблённости Эжени посылала молодому наследнику престола послания, перевязанные именно такими ленточками. Руки сами собой потянулись к письму, и вот уже лента бережно развязана, а глаза бегут по строчкам...
"Дорогой мой Реджинальд, сколько же лет я тебя не видела? Может...
Огнариду никогда не нравилась излишняя нежность Эжени в письмах, в жизни она была менее...чувствительная "напоказ", сдерживала свои эмоции. Фердинанд пробежал глазами следующие строчки — и "споткнулся" на вот этой...
"Только что отсюда уехал твой кузен, Фердинанд. Сколько же боли он принёс мне сегодня! Сколько гадостей и несуразностей я услышала от человека, которого когда-то любила! Только близкие могут сделать ТАК больно...А он всё мучил и мучил меня, вспоминая былое, говоря, что всё это было ошибкой, что всё это..."
"Угу...ошибкой...Вот только я не видел Эжени много лет. Проклятье, неужели она может врать?! Не может быть....Хотя...люди меняются..." — мысли Фердинанда бегали резвее бешеных псов.
"...Я не в силах вынести это, Реджинальд...Ты бы мне настоящим, лучшим другом, и даже больше, только тебе я могла это рассказать...А теперь — прощай, мы уже больше не свидимся. Любимый, не вини никого..."
Лист выпал из онемевших, ставших холодными как снега Саратских гор ладоней. Фердинанд тупо уставился на планировавшее на пол письмо, разжёгшее костёр Войны за престол. Огнарид не сомневался, что именно эти слова, эта ложь заставила Реджинальда возненавидеть своего кузена и пожелать смерти...Король сам поступил бы так, напиши любимая дама перед смертью...Перед смертью...Как умерла Эжени? Яд? Но...она всегда боялась смерти...Всегда...Она не могла спокойно смотреть даже на убитых на охот зверей...Как такой человек мог сам себя отправить в царство Тайтоса? Ей помогли, Огнарид был совершенно точно в этом уверен!
И этот кто-то заставил де Локруа солгать в своём письме, будто бы виновник гибели прекрасной девушки — Огнарид. А Реджинальд поверил, ну конечно же! Он же был по уши влюблён в Эжени, а влюблённые — слепые дураки!
— Кто-то ответит за смерть Эжени, — глаза Фердинанда сузились: ещё чуть-чуть, и молодой король вспыхнет, зажжётся желанием докопаться до истины и отомстить. — Кто-то обязательно ответит!
Аркадская империя. Аркадия.
Филофей, всё ещё под впечатлением от собственной речи, и не заметил, как они подъехали к руинам дома. Где-то здесь, прямо под носом, разгадка тайны. И он, Ириник, её найдёт! С того света достанет! Он докажет, что способен утереть нос Длани и вообще всем, кто не верит в его силы. Но в первую очередь — он докажет самому себе, что способен не только на чтение книг и разработку планов в тиши кабинета.
— Декурион, оставайся здесь, — воин поспешил кивнуть. — Если хоть кто-то попытается войти...
Хрисаоф коснулся рукой шеи. Ответа понятней и не придумаешь.
— Хорошо. Евсефий, поможешь мне. Ты же, кажется, говорил о дверце вниз...Её-то мы и откроем. Ещё пятеро человек с нами.
Филофей чувствовал себя легатом, не меньше: люди повиновались каждому слову и не задавали вопросов. "Ночники" никогда ещё не работали так слаженно и чётко. Вот как на них повлияла картина отступивших перед Ириником "следиков". Да, приятно, демонически приятно!
Он ещё немного полюбовался на отряд, растянувшийся цепочкой вокруг руин, на спаты, на клинках которых водили хоровод отражения горевших факелов. Но не только чудесное зрелище заставило его помедлить. Филофею требовалось время, совсем немного, чтобы собраться волю в кулак и пойти вниз. Сомнения в том, не обманули ли его неизвестные доброжелатели, не ловушка ли Длани это, звучали в его душе как никогда сильнее. Да он, собственно, всегда и во всём сомневался. Сколько раз во время занятий Ириник запинался, не до конца доверяя собственной памяти, думая, правильно ли запомнил урок. Однажды, во время экзаменационного испытания, это едва не стоило ему краха многомесячных трудов. Учитель задал вопрос по истории правления одного из императоров Древнего Ксара. Филофей вроде как знал ответ, но червячок сомнения так задёргался, заволновался! Экзаменатор смотрел укоризненно на ученика, и хотел уже произнести роковые слова, как Ириник справился с собою и ответил. Правильно ответил.
Вот и сейчас, стоя на пороге разрушенной взрывом мастерской, он почувствовал себя будто на экзамене. Только здесь уже решалась не оценка, а, без преувеличения, сама судьба. Что же делать?
— Пошли,благословясь? — спросил Евсефий.
Этот вопрос и решил будущее Филофея.
— Пойдём. Пойдём, — и бывший книгочей, ныне же командующий "ночной стражи", перешагнул порог.
Внутри царил всё такой же бардак, который застали там "ночники" ещё в предыдущий свой визит. Инквизиторы, похоже, ничего не трогали и не пускали мародёров. Похвально, похвально! Умеют работать! Стыдно признаться, однако "ночная стража" вряд ли могла бы похвастаться настолько продуманным подходом к расследованиям. Ну, соберут пять свидетелей, как по закону положено: кто что слышал, кто что знает, кто просто надумал себе чего-то — и всё. Покопаются, покопаются на месте преступления да уйдут. Или в таверну ближайшую, или домой (невезучие — в казармы) поспать. Редко кто мигом бросится на расследование, только разве что когда начальство подгонять будет. Ну или если дело интересное. Молодые, правда, ещё горели желание работать, служить на благо Аркадии, но разве много молодых в "ночной страже"? Почти никого и не было, кто служил бы меньше двух-трёх лет. Аркадцы больше не хотели рисковать здоровьем и жить на крохотную ругу. Неладное творилось в империи...
Наконец, добрались до той самой дверцы, заваленной всяким хламом. Евсефий вместе с парой помощников быстро разгрёб мусор и махнул Филофею.
— Пора.
— Пора, — кивнул Ириник.
"Где же я ключ оставил..." — подумал "ночник", когда поиск заветной вещицы не дал результатов. Нервно сглотнув, он тут же принялся лихорадочно шарить по карманам, мешочкам, вообще везде, где мог бы оставить ключ.
— А может, на шее оставили? — успокаивающе произнёс Евсефий. — Вы же, кажется, теребили его, когда мы подходили к дому...Вдруг там, а?
— Точно, — облегчённо выдохнул Филофей, снимая висевший на шее ключ. Сейчас попробуем...Только куда его вставить? Здесь же замочной скважины не видно!
— А ну-ка, ребят, посветите! — "ночники" с факелами приблизились.
Стало чуть светлее.
— Нету скважины, — развёл руками Ириник. — Может, и не было? А это так...Подшутил кто-то...И вообще, может, это не та дверь...
Сомнения, тяжким бременем лежавшие на сердце, вырвались помимо воли. "Ночники", меж тем, сделали вид, что ничего не услышали.
— Сейчас поищем, ой, поищем! — подбодрил Евсефий.
Он принялся шарить по дверце. Отчеканенная на ней сова насмешливо смотрела на незваных гостей.
Поиски не дали никаких результатов. Даже бодрый Евсефий разозлился, упав духом.
— Ух, я бы тебе глаза выдавил бы! — цыкнул он на сову. — Вот я тебе сейчас!
Палец его, с обгрызенным, кажется, до самого корня ногтем, уткнулся в глаз совы. Послышался скрип, и пластинка отъехала в сторону, открыв...скважину! Замочную скважину!
— Опробую-ка я ключик, — выдохнул Филофей.
Рука, казалось, действовала помимо разума. Дрожащие пальцы вставили "подарок"...Повернули...Ещё раз...И ещё...Раздался скрежет открывавшейся двери.
— Оставайтесь здесь, — не оборачиваясь, приказал Ириник пятерым "ночникам". — А ты, Евсефий. Со мной ступай. И факелы захвати...
— Это я мигом, мигом! — радостно проговорил смекалистый аркадец. — Мигом!
Дверь открылась: за нею оказалась лестница, ведущая вниз, в темноту и неизвестность. Что там? Что ждёт их? Какое открытие? Филофей начал бесстрашно спускаться вниз, не думая о том, что колдуны вполне могли здесь оставить ловушки для таких вот посетителей.
Лестница показалась Иринику бесконечной. Они с Евсефием всё шли и шли по ступеням, а окончания пути не было видно. Их окружал камень: лестницу пробили давным-давно в камне породе, на котором стоял весь квартал. Сколько же сил пришлось приложить древним мастерам! И как они смогли проделать это незаметно? Стук ведь на полстолицы должен был раздаваться! Да, загадка за загадкой!
Потянуло холодом. Филофей ускорил шаг, и его спутник едва поспевал.
— Я чувствую, мы уже близко, — взволнованно воскликнул Ириник.
Эхо подхватило возглас и вынесло наверх. И — вперёд. Комната! Там комната! И точно! Следующая ступенька была последней. Взорам двух смельчаков открылся казавшийся огромным в неверном свете факелов зал. Филофей бросил взгляд вниз: пол украшала мозаика. Только вот узоры показались странными и невероятно знакомыми. Звёзды, какие-то покрывала, выложенные кусочками стекла, солнце, двенадцать лун, снова покрывала...Где-то Филофей уже слышал о таких рисунках...
Ноги сами понесли его вперёд. Он ступал по прекрасным деревьям, выложенным из зелёной и коричневой смальты, по озёрам и рекам, блестевшим голубоватым стеклом, по невероятно изысканным узорам...И наконец факелы высветили конец зала: впереди замаячила стена. Угадывались очертания то ли шкафчика низкого, то ли массивного пюпитра, то ли замысловатого алтаря. Если это не было обманом зрения, то можно было считать эту вещицу единственной, что хранили в этом зале. Только зачем? Что в ней такого?
— Света! Больше света! — машинально произнёс Филофей.
Факелы высветили ещё кое-что интересное — барельеф над пюпитром...Да, всё-таки это был пюпитр, подставка для книг...Точнее, книги — она лежала, закрытая, пробуждая воображение "ночника". Что скрывают её страницы?
Расстояние, которое отделяло Филофея от пюпитра, он проделал бегом, даже Евсефий не поспевал за начальником. Руки тряслись от волнения, и оттого пламя факела плясало на барельефе...
Замысловатый танец этот привлёк внимание Ириника — а потом так и не отпустил, даже интерес к таинственной книге померк.
В стене (а точнее даже, в скалистой породе) вырезано былопять фигур. В центре — человек, в тунике, восседавший на престоле. Лица не было: только гладкая поверхность камня. А, нет! Глаза таки были, большие, широко раскрытые. Древний резчик прекрасно передал боль навсегда воплощённого в камне человека. Слева, касаясь краешком туники рук безликого, изображена была некая женщина,на первый взгляд обычная, разве что — безо рта. На их месте была пустота...Ещё дальше древние мастера вырезали в камне девушку. По виду молодая — но морщины покрывали её лицо, жуткие морщины. Волосы её были стянуты, точно как у замужней женщины. Престарелая девица, иначе и не скажешь...
По правую руку от безликого изображены были двое мужчин. Тот, что поближе, изображён был лишь силуэтом. Так, очертания тела, но зато выверенная до мельчайших деталей, казавшаяся самой что ни на есть реальной тога, достойная императора. Рядом с этим "силуэтом" представал обычный человек, только из всей одежды на нём была одна набедренная повязка.
Что-то знакомое, невероятно знакомое виделось в этом барельефе Филофею. Только вот что?
"Может, книга даст ответа?" — подумал Ириник и опустил взор. Да, фолиант был что надо! Обложка — белая. Наверное, из лучшего в мире пергамента. Такой делали из кожи ещё не родившегося телёнка. Обложку скрепляли из множества слоёв особым раствором, так, что нельзя было и представить, будто перед вами не один толстый и однородный кусок, а множество тончайших листков.
Одна закавыка: книги по такой технологии перестали делать приблизительно...
"Да, ещё за два века до моего рождения!" — порадовался своей осведомлённости Филофей.
Что-то всё-таки было изображено на этой коже...Какой-то символ...Но он был такой маленький, что Ириник не в силах был его разглядеть при свете факела...
Внезапно позади двух "первооткрывателей" раздался звук разбившегося кувшина.
— "Следики" идут! — почти сразу же воскликнул Евсефий. — Ребятки знак подали! Видать, остановить "инквизов" не могут. Надо уходить! А то ещё...за эту книгу...да за мозаики...да за барельеф...
— Ну тогда сделаем так, чтоб не стыдно было им в руки попасть, — холодно ответил Филофей и схватил фолиант.
Книга оказалась на диво лёгкой, всего лишь в два раза тяжелее спаты: иные весили не меньше молочного поросёнка, такие даже цепями к библиотечным полкам не приковывали.
— Спрятали бы! — окликнул прямо-таки одержимого жаждой узнать, что скрывают эта страницы начальника Евсефий. — Ведь могут...
— Ну и пусть, — отрешённо сказал книголюб. — Пусть! Зато я узнаю, что же такого в ней ценного!!!
Глаза его засверкали воистину инфернальным светом — или, может, так только показалось?
Путь обратно "ночники" проделали чрезвычайно быстро: "следики" даже не успели прорваться через внешний заслон. Пятеро стражей радостными возгласами встретили Филофея. Кто-то, кажется, Маркион, самый сообразительный из них, передал кусок материи начальнику, и тот завернул фолиант.
Буквально через мгновение показались "ручники". Шли они клином, на острие которого расположилось несколько "следиков". В своих знаменитых хламидах, с простенькими не посохами даже — простыми палками в руках, они надвигались на руины. Чуть позади шли воины, готовые в любой момент вступить в бой. За их спинами то тут, то там мелькали инквизиторы рангом пониже. Слышались возгласы "ночников" вроде "Мы ещё посмотрим, кто главнее!" или "Ничего, иллюстрий Ириник вам покажет! А не он — так великий дрункарий Андроник!". В общем, затевалось настоящее побоище.
— Как вы посмели нарушить запрет? — воскликнул инквизитор, располагавшийся тютелька в тютельку на самом острие "клина". — Именем Церкви, Всеблагой и Всемилостивой, именем великого патриарха, я призываю вас к ответу!
Голос этого служителя Аркара был такой мощный и такой властный, что "ночники" едва сдержались от падения ниц. Разве только осенять себя знамением Бога принялись. Филофей, сжимавший завёрнутую в кусок ткани книгу, словно пропустил мимо ушей призыв инквизитора. Он стоял с гордо поднятой головой, с чувством выполненного долга.
