Мой император, сияющий ярче, чем два солнца двух миров! По приказу твоему на все захваченные поселения наложена дань, а также производится сбор золота и провизии. Также местных отправляют на борьбу с сотнями отвратительных чудовищ, что вылупляются из трупов убитых в боях подобно тому, как наши ящеры вылупляются из яиц. Их местные называют нежитью, и нежить эта опасна для всего живого. Мне рассказывали о случаях, когда несколько тварей уничтожило целый лагерь наших наемников. Нашим солдатам теперь приказано трупы скармливать охонгам, а те, что остались — уничтожать огнем. Также выходят на борьбу с ними жрецы из местных храмов, коих по велению твоему мы не трогаем и разрешаем проводить службы и помогать населению.
Мой император, надежда и сила Лортаха! Уже несколько тысяч человек из местных присягнули тебе на верность и готовы служить тебе и нашим богам. А скоро и все люди этого мира признают твою мощь и станут твоими слугами. Слава тебе, мой император!
Начало апреля, Дармоншир, Люк
Вчера ночью, после звонка Марине, Люк хорошо поработал над позициями врагов, несмотря на набежавшие тучи и плохую видимость. Так хорошо, что сегодня нужно было закрепить успех. Совместная работа с артиллерией оказалась эффективной — пока герцог управлял ветрами, ему в помощь с фортов запускали осветительные ракеты и "гладили" неохваченные участки залпами орудий. Но он, наученный опытом, работал осторожнее — создавая смерчи, слушал себя, чтобы не пропустить первые признаки иссякания сил. Впереди были еще полеты за боеприпасами.
Иномиряне, несмотря на потери, тоже учились на ходу: у них уже были выкопаны убежища, охонгов и тха-охонгов старались маскировать, а раньяров отводить на ночь глубоко в тыл. Урон был нанесен значительный, но утром ко врагам подошло новое подкрепление.
— Они когда-нибудь кончатся? — хмуро и громко проговорил полковник Майлз, опуская бинокль, когда Люк, вернувшись утром с последним контейнером снарядов, поднялся на стену форта. — Такое ощущение, что убиваешь одного, а на его место приходят трое.
Небо светлело, над переломанным лесом, засеками, рвами и серыми стенами фортов, полукругом уходящими влево, к морю, и вправо, к Рудлогу, стелился туман, смешанный с дымом.
Дым шел из леса за фортами. Всю ночь с мест боев выносили раненых и убитых, своих и чужих, потому что уже приходилось уничтожать пришедшие с оккупированной стороны стаи нежити. Трупы описывали, фотографировали и сжигали в ямах — передвижных крематориев не хватало.
— Когда-нибудь кончатся, — пообещал Люк. — Сейчас я отдохну несколько часов, полковник, и снова займусь тем, чтобы они поскорее кончились.
Атака иномирян в этот день началась позже — видимо, не могли оправиться после ночных потерь, несмотря на подкрепление. Атаковали они вяло, пробуя на прочность то один край обороны, то другой. Люк, проснувшись, снова вступил в бой, мечась над фронтом туда-сюда, точечно помогая своим, удерживая невидимость и недоумевая — нападения врагов напоминали укусы собаки: вцепились — отпрыгнули, вцепились — отпрыгнули. Не было необходимости даже призывать водяных псов тер-сели, хотя Люк и так приберегал их на критический момент. Несколько раз, когда он запускал смерчи, в его сторону, уворачиваясь от вихрей, срывались стаи раньяров — и он поднимался выше, чтобы его не задели. Создавалось ощущение, что прицельно ищут его.
К вечеру легкий туман, державшийся с утра, уплотнился и стал похож на кисель, и атаки иномирян заглохли окончательно. Люк вернулся в свою комнату в Третьем форте, чтобы поспать пару часов перед ночным рейдом и перед сном успел посмотреть на телефон. Звонок от матери, несколько от Майки, сообщения от Марины.
Он под редкие выстрелы орудий опустился на кровать и прочитал первое и второе сообщение, крутя головой, чтобы размять ноющую шею и отгоняя от себя мысли, что он стареет, потому что от боли в мышцах хочется кряхтеть, как старикашке. С усмешкой перечитал несколько раз. Чем бы Марина ни занималась, лишь бы так же дальше теплела к нему. Ради этого он готов хоть всех мэров арестовать.
А Фемминс ему все равно не нравился.
Было еще рано, — сумерки только-только опускались поверх молочного покрывала тумана, — и мелькнула мысль сейчас наплевать на сон, рвануть к Марине, на час, на полчаса... да хоть на десять минут. Схватить ее, сжать, прижать к стене, горячую и злую, и заставить откликнуться, ответить ему.
Уставший организм, тем не менее, отреагировал возбуждением — но Люк покачал головой, останавливая себя. Сон был нужнее. И победа была нужнее.
А остальное потом. Потом. Он принесет ей победу как лучшее из украшений... положит к ее ногам, и Марина сама наградит его. Сама поцелует, и скажет, что простила, проведет пальцами по плечам и животу, и, может, опустится на колени... Люк прерывисто вздохнул и с тоской посмотрел в зеркало. Да он сам готов встать... а на ней хорошо в этот момент будут смотреться сапфиры, много сапфиров на белой коже...
Его светлость так размечтался, что дотлевшая сигарета обожгла губы, и он, зашипев, ткнул окурок в пепельницу. И, поскорее, пока несвоевременное желание не заставило бросить своих людей ради жены, начал набирать сообщение на телефоне.
"Майки, я согласен", — написал он секретарю, подспудно отмечая усилившийся грохот артиллерии. И только собрался позвонить Марине — раз уж отказался от идеи слетать к ней, — чтобы она своим бархатным голосом сказала что-нибудь нарочито язвительное и злое, от чего он снова разомлеет, словно от признания в любви, как заявился лейтенант Вин Трумер. Трумера его светлости выделил полковник Майлз, пробурчав, что негоже его светлости без помощника.
— Милорд! — адъютант вытянулся на пороге. — Полковник Майлз просит вас срочно спуститься к нему!
— В чем дело? — Люк, чертыхнувшись, положил телефон в карман, сунул в рот новую сигарету и, застегивая наполовину расстегнутую рубашку, направился за адьютантом.
— Иномиряне пошли на ночной прорыв, — доложил лейтенант, быстро спускаясь на подземный этаж комендатуры — там находился штаб. — Больше ничего не знаю, ваша светлость.
Полковник Майлз в окружении других командиров склонился над картой фортов и оборонительных полос, разложенной на тяжелом и широком столе. У стен сидели телефонисты, принимая звонки с других фортов по древним — времен еще герцога Кристофера Дармоншира, — но надежным телефонам, и то и дело рапортуя командованию о текущей ситуации. Телефоны звонили непрерывно, лампы на стенах и потолке мигали, гулко отдавались в толще камня и земли выстрелы орудий.
— Что происходит? — поинтересовался Люк у коротко приветствовавшего его Майлза.
— Решили перехитрить нас, по всей видимости, — громко ответил контуженный командующий. Мало того, что он почти оглох на одно ухо, так и левый глаз у него был заплывшим, красным. — Вчера вы после темноты порезвились у них, а сегодня, похоже, враги решили упредить ваше нападение. И напали там, где мы не ожидали — между четырнадцатым и восемнадцатым фортами.
Люк ощутил неприятный холодок — в семнадцатом служил Берни.
— Мы гадали, почему сегодня они так вяло атаковали — а вот почему. Для прикрытия. Похоже, к ним подошло еще подкрепление, но не стало присоединяться к атакам, а выждало день и сейчас развернуло наступление. Сильно вы их напугали, ваша светлость, раз они на ночной бой решились.
Люк невесело кивнул, разглядывая карту — на ней появлялись значки с данными разведчиков о примерной численности наступающих, расположении снайперов и пулеметных точек, стрелки к позициям, куда срочно следовало подвести солдат.
— Господин полковник, — рапортовал один из телефонистов, только что положивший трубку. — Пришло донесение от нашего человека из Вармингема. Это городок в двадцати километрах от нас. По его сведениям, в нашу сторону вечером вышли еще около пяти сотен охонгов, пятидесяти тха-охонгов, и вылетело несколько стай "стрекоз", численностью не меньше двух сотен. Людей по его прикидкам около трех тысяч. Замечено наше стрелковое оружие, гранатометы, несколько пулеметов на боевых машинах.
— Благодарю, — мрачно отозвался Майлз и костяшками пальцев потер слезящийся красный глаз. — Десятью минутами ранее было такое же донесение из Темпра, — пояснил он Дармонширу. — Это тридцать километров к Лаунвайту. Оттуда тоже выступили враги. И в отдаленных городках тоже видели колонны инсектоидов, двигающиеся в нашу сторону. За нас, похоже, взялись по-серьезному, ваша светлость. Думаю, ночные перерывы они нам давать больше не будут.
— Рано или поздно это бы случилось, — пробормотал Люк, затягиваясь — по коже от уколов страха и адреналина пробежала дрожь, оставив после себя испарину. — Где прежде всего требуется моя поддержка? — поинтересовался он, прикидывая свои силы. В принципе, он сыт — поохотился перед возвращением в форт, и если сейчас еще подпитаться в первородной стихии, а потом найти возможность делать это во время боя, то, возможно, выдержит без сна несколько суток.
— Перед третьей полосой обороны, — Майлз обвел указкой кривые линии засек. — Первую они уже проломили, ваша светлость, и нам очень нужны хотя бы пара часов, чтобы подвести отряды с других фортов.
— Они у вас будут, — пообещал Дармоншир. — Что еще?
— Нам бы туман разогнать над наступающими. И оставить над фортами. Иначе даже с осветительными зарядами ничего не видно и мы теряем то небольшое преимущество, которое нам дают орудия. Инсектоиды в ближнем бою вырезают всех на позициях, не успеваем выбивать на подходе.
— Сделаю, — коротко кивнул Люк. — От берманов нет известий?
— Составы с Бермонта уже на территории Рудлога, но им еще два-три дня до Дармоншира, ваша светлость.
— Свяжитесь с Рудлогом, сообщите о ситуации, запросите помощи, — бросил Люк и поморщился, увидев скептическое выражение лица командующего. — Я знаю, полковник, знаю. Они не смогут прийти. Но нужно использовать даже малые шансы.
— У Рудлога сейчас бои в двустах километрах от нашей южной границы, — все же напомнил Майлз.
— Знаю, полковник, — тяжело повторил герцог. — Знаю. Но нам остается либо сдаться, либо вцепиться в форты со всеми нашими потерями, дырами в обороне и недостатком боеприпасов, чтобы продержаться как можно дольше. Хотя бы три дня до прихода берманов. Я ищу варианты, и очень надеюсь, что найду.
— Продержимся, ваша светлость, — громко ответил командующий и исподлобья глянул на Люка. — Я все сделаю, клянусь. И все коменданты фортов готовы умереть, но не отступить.
Но взгляд его говорил о том, что они оба знали: ни четыре тысячи берманов, ни их орудия не спасут Дармоншир.
Через несколько минут, после краткого обсуждения дальнейших действий, Люк вышел на плац залитого туманом форта — взрывы и далекое верещание инсектоидов доносились сюда как сквозь подушку. А еще через несколько секунд из белесой мглы, разлившейся над герцогством и прилегающими землями, подняв за собой облачный пик, в залитое луной небо вырвался белый крылатый змей.
Он нырнул в могучую реку первородной стихии, чувствуя, как напитывает тело энергия, прошивая словно разрядами молний, как сжимает в крепких объятиях, подавляет рассудок, зовет — летим, брось все, растворись во мне, кровь Инлия... и глаза его стали закатываться. Но он мотнул головой и с клекотом вырвался вниз. Но не сразу полетел к фортам — завис под перламутровыми реками стихии, оглядываясь.
Во тьме, далеко внизу белая мгла подсвечивалась огненными всполохами, горящей нефтью и деревьями, а на местах взрывов вздувались туманные шары, расходясь воронками, которые потом снова затягивались дымкой. Видны были стаи раньяров, летящие к фортам. Светила луна, с невероятной скоростью неслись сверху сияющие могучие ветра. Но Люк не видел тех, кого искал — и не знал, как их позвать. Поэтому сделал то, что мог — призывно зашипел, вглядываясь в сплетения воздушных потоков.
Через несколько мгновений ему показалось, что кто-то огромный смотрит на него — но сколько он не метался в вышине, сколько не звал, ответа не было. Времени не было тоже — внизу его люди ждали его помощи. И Люк стрелой полетел вниз.
Он невидимым спустился туда, где из молочной мглы смутно виднелись башни фортов, завис вертикально в паре десятков метров перед ними и часто-часто забил крыльями, призывая в помощь ветер. И ветер пришел, завыл, заревел, раздувая пламя горящих полей — а туман дрогнул, отпрыгнул раз, другой — и рванулся назад, оставляя скрытыми форты и обнажая и лес, освещенный луной и изломаный взрывами, и темные полчища врагов в воздухе и на земле.
Их было очень много. Люк понесся навстречу, за позиции дармонширцев, чтобы не задеть своих — и там, перед третьей полосой засек создал первый смерч.
Внимание! Вставка в уже написанную главу.
* * *
*
Ночь с четвертое на пятое апреля, Иоаннесбург, Мариан Байдек
Мариан Байдек открыл глаза. Над ним, едва шевеля текучими огненными крыльями, завис огнедух Ясница в облике птицы. Глаза его горели белым пламенем, и сам он был едва не размером с самого Байдека.
— Не балуй, — буркнул принц-консорт. Бросил взгляд на часы: четыре утра. — Что случилось?
— Про-о-осну-у-улся, — прогудел огневик удовлетворенно, роем искр метнулся на пол и там уже разлегся потягивающимся гепардом. — Сейча-а-ас будет изве-е-ести-и-е.
— О Василине? — Байдек резко сел на кровати.
— Не-е-ет, — покачал башкой Ясница.
Мариан вздохнул и потянулся к графину с водой. Супруги не было уже больше месяца, и каждый день он, спускаясь к краю жаркого лавового озера в усыпальнце Иоанна Рудлога, леденел от мысли, что Василина не вернется. Поддерживали его веру только разговоры с Мариной и Полиной и заверения огнедуха, что она жива, "про-о-осто оче-е-ень глубоко-о-о".
Мариан за эти недели отнес в храм Красного больше жертвенного масла, чем за всю свою жизнь. Посещал он и храм Синей — все женщины находятся под ее покровительством, — просил и Богиню о помощи. Но Василина не возвращалась. Шла война на Севере и Юге, скучали и плакали дети, шептались придворные, недоумевали подданные, — а его сердце словно закаменело от бессилия и разлуки. Он погрузился в дела с головой, выматывая себя, чтобы не звереть от тоски. Ночью, возвращаясь в их с Василиной покои после ежевечернего посещения усыпальницы, он подбрасывал дров в камин — вдруг она вернется через огонь? — и мгновенно засыпал. Но спал сейчас он чутко, и даже во сне ждал ее. Свою маленькую жену, без которой он не сможет жить.
Байдек не успел допить воду, как зазвонил телефон.
— Мариан, — прозвучал в трубке голос Тандаджи, — министр обороны собирает срочное совещание. Иномиряне на Юге взяли Чернолесье.
Байдек поднялся. Чернолесье располагалось в двухстах километрах от побережья, где находился монастырь Триединого, в котором спала Алина.
— Сейчас буду, — коротко отозвался он.
С Тандаджи они встретились в коридоре недалеко от военного штаба и спешно направились к дверям зала совещаний, в которые то и дело заходили военные.
— Алина? — поинтересовался Байдек.
— Я отдал распоряжение о транспортировке, — сообщил тидусс. — Их сейчас осматривают, перевезут в течение часа. Получилось связаться со Свидерским. Он сказал, что его резерва еще хватит, чтобы открыть и удержать Зеркало, и он лично перенесет ее высочество, Тротта и Симонову с детьми к бункеру Дорофеи и установит щиты. Честно говоря, это огромная подмога — из-за проблем с телепортами мы готовились эвакуировать их в реанимобилях, это заняло бы несколько дней, и даже если бы мы накрыли машины щитами, водители и охрана подвергались бы опасности быть выпитыми.
