Беглецы. Исход

— Простите, эрц... Юница оставила у вас свою куклу...

Лениво машу в сторону ванной.

— Пожалуйста.

Снова утыкаюсь в планшет. Через пару мгновений изящный пальчик утыкается в отплясывающую рядом с исполнителем красивую стройную девушку в мини, и я слышу возмущённый до глубины души голосок:

— Это... Что за разврат?! Как ей не стыдно?!!

Лениво, даже нехотя отвечаю:

— А что тут такого? Нормальная одежда. И ей нечего стеснятся. Ноги красивые, тело великолепное, да и сама... Раскованная, свободная. Мы, как-то, привыкли...

Про себя думаю, чтобы она сказала, увидев наших женщин на пляже в бикини...

— Но как ей не стыдно?!

— Баронесса, я же сказал, чего тут стыдиться? Наоборот, гордиться надо таким телом.

— И для этого выставлять его на всеобщее обозрение?!!

Накал эмоций возрастает, и я почему то чувствую гнев, какого она вообще лезет? Я и так устал, а впереди ещё путешествие за несколько сот километров... Отрываюсь от клипа, резко приподнимаюсь на локте, бросив планшет рядом:

— Какое обозрение? Это нормальная, как я уже сказал, одежда!

Меряю её презрительным взглядом, и меня несёт:

— В отличие от вашей, госпожа! Идиотские корсеты, в которых женщина даже дышать не может! Глухие мешки вместо нормальных платьев, подчёркивающих красоту фигуры!

Чуть прищуриваюсь:

— А ваша ночная рубашка, баронесса? Наглухо затянутая у горла кучей верёвок? Да ещё толстые байковые штаны внизу? Правда, говорят, в них предусмотрено отверстие для соития? На всякий случай? Вы назначали своему супругу часы для этого? Как часто? Один раз в год? Или того реже? Гасили весь свет в комнате, предварительно велев слугам наглухо закрыть окна ставнями?

...И какого я завёлся... Впрочем, и женщина вспыхивает, словно порох:

— Вы наглец, пошляк и развратник, эрц! Неудивительно, что позволяете себе смотреть непристойности!

— Непристойности?!.

Цежу я сквозь зубы, повторяю:

— Непристойности, значит?.. Да знали бы вы!..

Осекаюсь. Но Аора не успокаивается:

— Несёте полную чушь! С чего вы вдруг решили, что на мне байковые штанишки?! К вашему сведению я не ношу ничего подобного!

...Ну ты и...

— Докажите свои слова.

Пауза. Она вдруг зло стискивает зубы на мгновение, потом запальчиво выпаливает:

— И докажу! Нет у меня ни тех штанишек, о которых вы только что говорили, ни рубашки для мерзостей!

Лениво машу рукой, думая о том, когда же в ванну наберётся вода.

— Это слова, баронесса. А сказать можно что угодно. Их к делу не пришьёшь. Если у вас есть конкретные доказательства, то — пожалуйста. Только не заставляйте меня копаться в вашем гардеробе. У меня нет привычки перерывать нижнее бельё, тем более, женское. Нет доказательств? Оставьте меня в покое. Не мешайте мне отдыхать. Завтра ехать...

— Ах, нет доказательств, говорите? А это что?!

Она свирепо рвёт завязки халата, распахивает полы, упрямо выпятив нижнюю губу. Я поворачиваю голову, окидываю взглядом действительно глухую, под горло, ночнушку из плотного полотна, висящую на ней мешком, но без всяких отверстий спереди для сношения.

— И что? Через вашу рубашку ничего не видно. Это я ещё раньше вам говорил...

— Да смотрите же, Тьма вас побери!

Рывком сбрасывает с себя халат, затем наклоняется, подхватывает полы одеяния и... рвёт их с себя, оставшись... Вообще без ничего. Мгновения тишины. Я не могу оторваться от изящного тела. Ни растяжек, ни следа целлюлита. Высокая грудь безупречной формы, не потерявшая своей вызывающей красоты, удивительно стройные ноги. Женщина дрожит, я не могу насмотреться... Внезапно она чуть наклоняется вперёд, качнув грудями, затем... Со всего маха бьёт меня по щеке:

— Довольны?!

— Ах ты же!

Выбрасываю вперёд руку, хватаю её за запястье, рывок, и...

— Что вы делаете?! Оставьте меня, эрц! Не надо! Не надо!!! Нет!..

...Она лежит спиной ко мне, едва слышно всхлипывая. Плечи вздрагивают, облитые лунным светом, пробивающимся сквозь окна. Мерно вспыхивают электронные часы на стене своим двоеточием. Молчу, поглощённый своими мыслями. Всё-таки... Чудесную фигуру обрисовывает тонкое одеяло. Я различаю под ним изумительной формы длинную ногу, прикрывающую грудь руку... Меня переполняет острый приступ жалости к ней. И — тихая нежность, которая всегда возникает у мужчин после долгожданной близости с любимым человеком. Чуть подвигаюсь ближе, но слышу злой шёпот:

— Оставьте меня, эрц! Я сполна расплатилась с вами за вашу доброту! За убежище, за возвращённый голос своей дочери! Или вам мало?! Хотите ещё? Сколько раз вы потребуете от меня это?! Сколько ночей я должна буду ублажать вас, ломая свою гордость?

Вместо слов я просовываю руку под одеялом, кладу ладонь на мягкий животик и притягиваю её к себе. Аора удивительно удобно вписывается в изгиб моего тела. Пытается вырваться. Но куда там! Дую ей в шею, прикрытую растрёпанными в борьбе волосами, целую. Она снова пытается освободиться. И по-прежнему безуспешно. Наконец сдаётся, бессильно позволяя мне ласкать её. Бархатная нежная кожа...

— Если бы я знал...

— Что?! Затащили бы меня в постель раньше?

— Да. В первую же вашу ночь под моей крышей. И даже не хочу скрывать этого.

— Что я скажу Юнице?! Как мне глядеть дочери в глаза? После того, как я стала шлюхой, продающей своё тело за её жизнь?

Рву её на себя, опрокидывая на спину, затем придавливаю все своей массой, нависая над её лицом грозовой тучей:

— Ты совсем ума лишилась, дура?! Чего мелешь?

Из глаз брызжут слёзы:

— Ударь меня! Бей! Зачем меня жалеть! Теперь я шлюха! Шлюха! Шлюха!

Отворачивается, молча глотая слёзы.

— Ты не шлюха.

Зло бросаю я ей. Затем укладываюсь рядом на спину. Молчим. Но я слышу, как она плачет. Беззвучно и безнадёжно.

— А кто я после этого? Конечно, я слабая женщина. А вы, эрц, естественно, физически сильнее меня. И воспользовались тем, что я не способна дать отпор. Право сильного!

— Замолкнешь ты, наконец?!

Я опять не выдерживаю и начинаю злиться. Аора это чувствует, испуганно умолкает. Только тихонько сопит. Снова тишина. Выбираюсь из-под одеяла. Она испуганно сжимается в клубочек. Тщетно. Я наклоняюсь к ней, вытаскиваю наружу. Женщина зло рвётся из моих рук, но я несу её в ванную, опускаю в тёплую воду. Она хочет завизжать, но пугается, что разбудит Юницу и опять стискивает зубы изо всех... Влезаю к ней, расплёскивая воду, благо места на двоих больше, чем достаточно. Вздыхаю. Затем начинаю мытьё... Женщина послушно стоит неподвижно, закрыв глаза от стыда, а я бережно промокаю мельчайшие капельки воды на её совершенном теле. Когда заканчиваю, она выдавливает из себя бессильным шёпотом:

— Отпустите меня, эрц... К себе... Пожалуйста.

— Даже не думай.

— Вам мало моего позора?!

Она готова забиться в истерике, поэтому я торопливо прикладываю ладонь к её опухшим от поцелуев губам, затем задаю вопрос:

— Я тебе противен?

Молчит. Потому что не может ответить — рука закрывает её рот. Убираю её и подхватываю на руки, несу к постели. Бережно укладываю, она торопливо прикрывается руками, сжимается, но одеяло уже ложится на совершенное тело. Зло шепчет:

— Я всегда буду вас ненавидеть после того, что произошло здесь!

— Значит, до этого вы не питали ко мне ненависти?

Отворачивается, потом выдыхает:

— Нет. Но...

— Я тебе нравился?

Пауза. Потом опять, глядя в сторону.

— Да.

— Тогда что изменилось?

Молчит. Ложусь рядом, привлекаю её к себе:

— Всё. Спим. Утром рано вставать. Нам ещё ехать до лагеря Рарога.

— Мне спать здесь?!

Произносит она с таким неописуемым ужасом, что становится смешно.

— Да. Пойдёшь по коридору — простудишься. А мне нести тебя не хочется. Так что советую начать привыкать...

— А если нас увидит Юница?!

— Спи!

Прикрикиваю я шёпотом, не смешно ли? Она покоряется... Впрочем, первые минут тридцать Аора несколько раз пытается незаметно выбраться из-под одеяла и сбежать, но я всякий раз пресекаю эти попытки, в конце концов женщина засыпает... По настоящему...

Ранним утром я бужу её. Она кривит ротик, испуганно глядя на меня, чтобы закричать, но вспоминает произошедшее ночью между нами, умолкает. Глаза вновь напухают слезами, но я просто подаю ей халат и ночную рубашку, так опрометчиво сброшенные ей. Потому что я уже одет и привёл себя в порядок.

— Иди, буди Хьяму и дочь. Одевайтесь в дорогу. В то, что я дал вчера.

Краснеет так, что кажется, будто сейчас вспыхнет. Ныряет под одеяло, но я сдёргиваю его с неё, и она испуганно вскрикивает:

— Не страдай. Ничего нового я не увижу.

Закусывает губу. Торопливо набрасывает на себя рубашку. Затягивает халат, быстро уходит. Я обвожу взглядом спальню. Всё-таки я дурак. Строил из себя рыцаря без страха и упрёка. Надо было раньше её затащить в постель...

...Быстрый завтрак по типу шведского стола. То есть, всё просто поставлено на стол. Чего хочешь — накладывай и ешь. Перекусываем на скорую руку, потому что время уже поджимает. Аора немного успокоилась, хотя глаза красные от слёз. Хьяма подозрительно посматривает на меня, но я безмятежно спокоен. Закончив с едой, окидываю взглядом женщин, они обе в форме.

— Готовы? Своё, что я сказал — во двор. Будем грузиться и выезжать.

Делаю знак Соле:

— Все во двор. Еду — вниз.

Женщина кивает, слышу топот ног. Спускаюсь в подвал. 'Воин' ждёт. Прицеп уже зацеплен. Включаю электромотор, и ворота плавно уходят наверх, укладываясь на рельсы вдоль потолка. Завожу дизель, тот фыркает. Пониженная, рычаг трансмиссии в положение 'D'. Плавно выкатываюсь по короткому подъёму наверх. Появление машины вызывает у дамочек ступор. Слуги то джип уже видели. Быстро закидываем приготовленную в дорогу еду в прицеп, отдельный свёрток — в 'Воина'. Вдруг кому захочется куснуть по пути. Горн стоит, спокойный, словно скала. Вдруг молча указывает куда то на восток. Я поворачиваю голову — очень далеко видно чёрное облако, пачкающее небо. В пятидесяти километрах от столицы городок Прымь. Понятно... Подхожу к старику, крепко пожимаю ему руку:

— Удачной охоты тебе, воин.

— И вам добраться, ваша светлость...

Потом прощаются остальные. Даже дамы искренне плачут, прощаясь со стариком. Напоследок выстраиваемся все вместе, я включаю 'цифровик', показываю будущее фото. Снова слёзы... Загоняю слуг в фургон, женщин — в машину. Сажусь сам. Дизель урчит, и мы трогаемся. Две тонны веса прицепа чувствуются, но терпимо. Кручу баранку, лавируя между развалинами, которых развелось очень много, куда больше, чем целых домов. Да и те, по большей части брошены своими хозяевами... Нас провожают тоскливые и ненавидящие, завистливые и равнодушные лица и взгляды. На душе скверно. Мерзко мы, всё-таки, поступили. Мы, это колонисты-беглецы. Бросили целый народ на заклание. И пусть это не наш мир, не наша страна, но душа русского человека не хочет смириться с тем, что рядом кто-то гибнет. Менталитет у нас не тот, не позволяет пройти мимо слабого, нуждающегося в помощи, подать ему руку помощи... Прошито это в нас на генетическом уровне. И потому мне сейчас хуже некуда... Женщины помаленьку приходят в себя, отходя после прощания с Горном. Начинают липнуть к окошкам салона, переглядываться, делают какие то выводы...

— Мамочка, а где ты была ночью? Я проснулась, а тебя нет в комнате...

— Ой...

Слышу я голоса сзади. Дорога позволяет, и я разворачиваюсь — баронесса, красная, словно российская пятитысячная купюра. Дрожащие губы, полные слёз глаза...

— Мама приходила ко мне, милая. Ты забыла куклу в ванной.

-Ай! Моя Злата!

— Мы взяли её, милая. Не волнуйся.

— Спасибо, папочка!

— Не за что, доченька...

Инцидент исчерпан, а баронесса не успела ляпнуть какую-нибудь дурь. Правда, в зеркале заднего вида мне видно, что Хьяма с подозрением смотрит на Аору, а та уставилась в окно, глотая беззвучно текущие слёзы. Мы выезжаем за город, я чуть прибавляю ход. Дизель сыто порыкивает, скоро будет лагерь беженцев. Торможу. Из окошек фургона высовываются головы слуг, делаю успокаивающий жест.

— Всё в порядке. Надо сбрую одеть.

Головы исчезают, а я достаю из багажника свой мешок, и... Что Аора, что Хьяма, и даже Юница в полном шоке. Разгрузка, плотно набитая всем положенным. Привычный уже пистолет-пулемёт на шею, две кобуры под мышки для пистолетов, нарукавная для '78-ого', всё рассовывается и распихивается, как надо. Привычно подпрыгиваю, норма. Влезаю назад. Особенно большие глаза у Хьямы. Лезу в бардачок, достаю ещё две кобуры с вложенными в них 5,8 мм QSZ 92, протягиваю их женщинам:

— Вот. Вам. На всякий случай.

Дрожащие руки тянутся к оружию.

— Это?..

— Специально для вас. Не смотрите, что маленький калибр. Из такого можно очень легко завалить большого дядю. Отдача лёгкая, куда легче, чем у ваших револьверов. В обойме пятнадцать патронов. Запасная — в кармашке кобуры. Предохранитель слева. Видите флажок?

Показываю на примере своего девятимиллиметрового. Они кивают, словно загипнотизированные.

— В дороге может быть всякое.

Отворачиваюсь, завожу машину, мы вновь трогаемся. В салоне — гробовая тишина. Взгляд на часы — практически десять. Но мы успеваем вовремя. В небольшом леске заброшенный хутор. Постройки почти развалились, но зато на большой поляне, где раньше располагались строения, многолюдно. Кони, повозки, дажа пара местных уродцев на самоходной тяге, суетятся люди. Мужчины, женщины, даже дети. При появлении моего 'Воина' все замирают, кое-кто хватается за оружие, но тут слышу что-то неразборчивое за стеклом, и руки, тянущиеся сбросить винтовки, останавливаются. Из-за одной из телег выбегает Пётр. Меня немного отпускает. Глушу мотор, медленно выхожу на улицу. Обнимаемся, и толпа успокаивается.

— Привет, Петя!

— Рад видеть вас, Михх! Честно говоря, я боялся, что вы передумаете...

— Слово сказано.

Роняю я. Парень подбирается, становится строже:

— Слово сказано.

Отходим к джипу, чуть потрескивающим остывающим дизелем, я расстилаю на капоте карту, составленную ещё в первый раз. Склоняемся над ней. Рарог бормочет, водя по ней пальцем:

— Надо бы ребят позвать. Пусть тоже посмотрят.

— Давай. Это наш маршрут. Обязательно надо показать...

Он зовёт ещё человек пять, представляет меня. Ловлю оценивающие и испуганные взгляды. Уж больно я отличаюсь от всех собравшихся. И одеждой, и комплекцией, и всем своим поведением. Пальцы тыкают в лист, я вынимаю ещё небольшую пачку копий. Штук десять, раздаю всем.

— Всё понятно?

Торопливые кивки.

— Свободны. Сейчас будем уезжать. Загоняйте всех на телеги.

Люди расходятся, а я говорю Петру:

— Моя машина пойдёт первой. Когда отъедем подальше от столицы — уйду вперёд, но буду поджидать вас каждый вечер.

Он мрачнеет, но я успокаиваю.

— Это не скоро. Дня через три.

Лицо парня разглаживается.

— Да, сколько вас всего?

— Семь десятков.

— Оружие у всех есть?