Беглецы. Исход

Беглецы. Исход.

Пролог.

— Пошли! Пошли!! Пошли!!!

До этого не издававшие не единого звука, кроме тяжёлого дыхания и сопения людей, тянущих тяжёлую ношу, тёмные тени рванули ещё быстрее по мрачному, изрытому воронками полю.

— Пеленг?

— Двадцать два!

Послышался отрывистый голос одной из теней. Группа резко изменила направление бега, сворачивая к небольшому холму, несмотря на постоянные обстрелы, практически не изменившемуся. Ну, разве что, массивное гранитное основание было исчиркано осколками бомб и снарядов крупного калибра. Внезапно все, без команды, плюхнулись на мокрую землю. Луч мощного прожектора скользнул над притаившимися людьми, миг, ушёл дальше, выхватывая в своём сиянии изуродованную землю, разбросанные повсюду трупы, обломки оружия и обломки кольев с обрывками колючей проволоки на них. Одна голова неизвестных чуть приподнялась, надвинула на глаза ноктовизор и выругалась — прибор не работал.

— Что?

— Засветили, сволочи!

— А я предупреждал — выключи!

— Так я...

— Всё! Прекратили галдёж. Чисто!

Тени вновь поднялись, уже не особо скрываясь, приблизились к холму. Короткое движение расплывчатой во мраке руки, и группа спокойно двинулась сквозь камень. Точнее, через его голографию. Резкий поворот в свете ручных фонарей, и они оказались в небольшом тамбуре, в стене которого нелепо красовалась большая металлическая дверь корабельного типа. С натугой один из группы крутанул колесо-задрайку в центре, оно послушно щёлкнуло, потом провернулось, и, ухватившись за его края, двое из неизвестных людей распахнули толстый броневой лист до упора. Все рванулись вперёд, бесцеремонно волоча неподвижное тело в непривычной глазу униформе по полу. Едва последний миновал вход в открывшийся перед ними тоннель, стоящий до этого в стороне человек, открывавший двери, шагнул обратно. Короткая манипуляция, и с глухим лязгом вошедших в пазы затворов дверь-люк стала на место. Люди бессильно попадали на пол. Кое-кто вытащил фляги, жадно глотая ледяную от пребывания на октябрьском воздухе воду, кто меланхолично жевал шоколад. Некоторые просто расстегнули куртки военного образца, жадно вбирая лёгкими воздух. Так прошло минут пять. Потом тот, кто закрывал проход, поднялся на ноги. Его шатнуло, но ухватившись за стену, человек удержался на ногах. Привычным жестом забросил автомат за спину, затем подошёл к принесённому ими телу, всё ещё неподвижно лежащему на полу. Ткнул носком грязного берца в бок щегольской шинели болотного цвета. Тот не шевельнулся. Человек нагнулся, пощупал жилу на виске. Ощутил слабую пульсацию, облегчённо вздохнул:

— Живой. Я уж испугался. Ты, Серый, в следующий раз хоть силу соизмеряй, когда бить будешь! Широкоплечий крепыш обиженно ответил:

— А я что? Я — ничего. Что я, виноват, что они тут все такие хлюпики?

Тот, кому он отвечал, устало махнул рукой:

— Не бери в голову. Это я про себя.

Серый, или Сергей, молча отвернулся. Затем сунул руку в свой вещевой мешок, вытащил оттуда газету, развернул. Увы. Силы светодиодного фонаря для чтения было явно маловато. Со вздохом сложил обратно газетный лист, засунул обратно в мешок.

— Что там?

С любопытством наблюдающий за действиями напарника член группы подал свой голос:

— Один Локи знает, чего там накарябано. Придём домой — разберёмся. Сейчас нет желания глаза ломать.

— М-м-м...

Негромкий стон донёсся с пола. Лежащий военный шевельнул рукой, дрогнули пальцы.

— Опаньки! Ожил!

— Тем лучше. Хоть тащить не надо будет. Сам побежит.

— Угу.

— Так, народ. Поднимаемся и двигаем. Нам ещё час шлёпать до базы.

Группа зашевелилась, поднимаясь с облицованного неизвестным материалом пыльного пола, отряхивая одежду. Старший подошёл к уже вовсю ворочающему глазами из стороны в сторону пленнику, снова ткнул его носком берца.

— Эй, поднимайся.

Подкрепил свои слова жестом. Тот медленно, с осторожностью стал вставать, озираясь по сторонам. Потом вдруг схватился за бок, лапнув пустую кобуру щегольской жёлтой кожи. Один из группы ухмыльнулся, выудил из-за пазухи необычного вида револьвер с коротким стволом, показал пленному:

— Видел?

Снова засунул обратно, ткнул его стволом "калаша", беззлобно произнёс:

— Двигай.

По-видимому, пленник сообразил, что сопротивляться бесполезно — в свете ядовито белых лучей фонариков вокруг него находилось больше двадцати человек. Все — с оружием, пусть и незнакомым, от этого не ставшим менее смертоносным. Постепенно первая реакция злобы и ненависти сменилась удивлением — он никогда не видел ничего подобного. Всё верно — оружие совершенно неизвестной конструкции, непривычная, но, похоже, очень удобная однообразная одежда на всех, в пятнах разного цвета. На головах — плотно связанные шапочки опять же совершенно незнакомого покроя. Да и переговаривались они ни на одном из известным ему языков. Только слышал он всего пока пару-тройку предложений. Но даже этих коротких фраз было достаточно, что враги, а кто ещё мог захватить в плен его, офицера доблестной императорской армии Руссии, явно не принадлежат ни к пруссам, ни к гонведам, с которыми уже второй год воюет Империя. Тогда кто они? И откуда? И что за тоннель? Между тем, неизвестные после короткой команды послушно двинулись в глубину вырубленного в камне тоннеля, освещая себе путь тем самым ядовитым светом. Его мягко подтолкнули в спину, давая понять, что следует двигаться. Ничего не оставалось, как подчиниться. Топая ногами, Пётр Рарог послушно двинулся за широкой спиной, обтянутой плотной материей. Туннель уходил всё дальше и дальше в глубину, становясь уже с каждым пройденным шагом. Иногда на стенах можно было различить следы обработки исполинским механизмом, и тогда пленник невольно вжимал голову в плечи. К тому же идти становилось всё тяжелее. Но всему когда-то приходит конец. Группа замерла, тот, кто шёл впереди, завозился у двери, больше напоминавшей корабельный люк — Петру довелось побывать на гордости Императорского Флота, броненосце "Неукротимом", где он видел точно такие же двери. Скрип. Пахнуло свежим, почему то тёплым воздухом и по глазам, уже привыкшим к мраку, окружавшему его в тоннеле, резануло яркое дневное солнце. Получается, что они прошли больше двенадцати часов? Не может того быть! Максимум — час! Не больше! Что за... Замешкавшегося на выходе пленника вытолкнули наружу, разведчики сбрасывали с плеч набитые до отказа вещевые мешки, спокойно опускались на землю, покрытую толстым слоем опавшей хвои, подставляли свои лица яркому летнему солнцу. Шёл июнь две тысячи восемнадцатого года. На Земле. Пленник удивлённо озирался по сторонам, разглядывая могучие мачтовые сосны, окружавшие его. Чуть поодаль едва заметно коптила полевая кухня на никогда не виданных им толстых гуттаперчевых колёсах. Изготовленная из тонких металлических труб мебель — столы и стулья, обтянутые неизвестным ему гладким материалом разного цвета, от синего, до жёлтого. Ряды длинных палаток толстого брезента, с забранными тесёмками окон, возле которых копошились дети и женщины. Выложенные камнями тропинки, грибки с часовыми — всё напоминало военный лагерь. Мерно тарахтел незнакомый механизм, возле непонятного назначения приборов, стопой громоздившихся на столе из толстых плах, в напряжённой позе застыл одетый в пятнистую униформу, явно оттуда же, откуда и одежда захватчиков, человек с длинными волосами, забранными на затылке в хвост. Поправив наушники с огромными телефонами, человек смерил пленника коротким взглядом, затем что-то обрадованно воскликнул, торопливо затараторил на том же непонятном языке, что изъяснялись и остальные. Только сейчас Пётр рассмотрел тоненькую металлическую блестящую трубочку, подходящую к его рту... От разглядывания его отвлёк лёгкий толчок в спину. Обернулся — перед ним стоял широкоплечий мужчина, куда крупнее его самого, с тем же незнакомым оружием в руках, что-то коротко произнёс, повёл стволом в сторону палаток.

Понятно, приказывает идти. Ну, может хоть сейчас чего-нибудь проясниться...

В палатке Рарога ждали. За большим столом из металла и того же неизвестного ему материала сидели шесть человек. Все — среднего, если не сказать больше, возраста, чем-то неуловимо похожие друг на друга. На одном было невиданного фасона пенсне с тёмными стёклами, от чего человек напоминал слепого. Все с любопытством рассматривали пленника. Затем обратились к его конвоиру, Пётр напрягся, пытаясь различить хоть что-нибудь — тщетно. Совершенно незнакомая ему речь. Послышался шелест ткани, пленник обернулся. В палатку входили захватившие его люди, несущие свои мешки. Построились в шеренгу. Старший коротко доложил, даже показал на него, Рарога. Вытащил из куртки бумаги, в которых Пётр узнал свои документы. Протянул "Слепому". Тот взял, раскрыл, внимательно рассмотрев, передал своему соседу. Тот, после точно такой же процедуры, дальше. А разведчики стали выгружать свои мешки прямо на дощатый пол. Руссиец с удивлением смотрел на газеты, книги, игрушки, инструменты, патроны и гильзы, монеты... Зачем им старая одежда?! Или выщербленный топор? Набор для игры в тавлеи и книжка детских лубков? В чём смысл такого поиска? Последним на пол легло оружие. Две винтовки, русийская и прусская. Его собственный многозарядный револьвер системы Грушина. Россыпь патронов разного калибра, ручная бомба. Бебут. Стандартный гонведский ножевой штык, неведомыми путями оказавшийся тут. Окинув взглядом добычу, "Слепой" едва заметно ухмыльнулся, затем ухватил газетный лист, развернул. Петру было хорошо заметно название издания — "Императорский Вестник". Причём, как он видел, очень старый. Едва ли не месячной давности. Рядом чуть слышно стукнуло. Он вздрогнул от неожиданности, повернул голову — возле него просто поставили стул. Их того самого неизвестного ему гладкого блестящего материала. "Слепой" указал ему на стул. Понятно. Предлагает сесть. Пётр осторожно опустился на сиденье. Чуть поёрзал, устраиваясь вначале с опаской — конструкция не только выглядела непривычной, и казалось хлипкой. Не хватало только растянуться на чужих глазах. К его удивлению, стул был удобным, и, как стало понятным — прочным. Вежливо подождав, пока офицер усядется, "Слепой" сделал непонятный жест, и один из бывших с ним в палатке людей заговорил на русийском. Правда, исковерканном, с сильным акцентом, но понятным:

— Представьтесь, пожалуйста, молодой человек.

— Пётр Рарог. Прапорщик Императорской армии Руссии. На вопросы, касающиеся военной тайны я отвечать не буду.

— Почему?

— Я давал присягу, и офицерской чести не нарушу.

— Понятно.

Спрашивавший перевёл, и "Слепой" удовлетворённо кивнул. Что-то коротко спросил, переводчик снова заговорил:

— Ваши военные тайны нам неинтересны. Лучше расскажите нам о Руссии.

— О Руссии?

— Да. Об Империи.

— Зачем? Каждому интеллигентному человеку достаточно лишь выйти на улицу...

— Молодой человек, отвечайте на вопрос.

— Но я не совсем понимаю, что вас интересует?

— Всё.

Последовал спокойный ответ.

— Абсолютно всё. От того, кто и как правит страной, до любимого напитка последнего извозчика на вокзалах столицы. Кстати, как она называется?

Прапорщик опешил — не знать таких элементарных вещей? Известных всем и каждому? Да кто они такие?! Куда он попал?..

Глава 1.

...Всё шло, как обычно: тлеющий конфликт на окраинах страны в очередной раз вспыхнул ярким пламенем, после того, как в него подкинули новую партию долларов. Затем ввели новые санкции, сразу же проявившие себя на полках магазинов, где продавцы усердно переписывали ценники по несколько раз в день. Дальше. Естественно, подскочили цены на нефть, жилищно-коммунальные услуги. С экранов телевизоров лоснящиеся от жира морды "экспертов" и политологов усердно разъясняли обнищавшему до последней крайности населению, что это всё — во благо проживающих в государстве людей и простимулирует их трудоспособность. Словом, всё, как всегда. За одним исключением. Люди, живущие в стране, всегда отличались своим терпением, но даже ему приходит предел. И народ начал задумываться, что не понравилось власть предержащим. Нет, речь шла не о тех, кто официально стоял у кормила власти. Они были слишком заняты другим. К примеру, как удержаться на своём посту, как набить карманы, чтобы обеспечить себя и своих потомков роскошной жизнью в других странах, когда придёт время уходить на пенсию, потому что оставаться в государстве, где их усилиями были полностью уничтожена экономика, здравоохранение и образование никто из этих людей естественно, не собирался. Но люди, выживающие на одной шестой части суши уже подошли к грани, за которой реально светился бунт. Не революция, а именно бунт. Жестокий, кровавый и беспощадный. Я вернулся домой после очередной поездки на заработки и обнаружил, что жить, как всегда, стало ещё хуже, и ещё тяжелее. Три месяца в окопах, потому что где ещё можно заработать, как не на войне, смогли погасить кое-какие долги, привести чуть-чуть в порядок разваливающуюся от ветхости квартиру в панельном доме полувековой постройки. Впрочем, может именно то, что наше жильё было построено ещё при канувшем в бездну времени "золотом" времени, и помогало девятиэтажному дому не рассыпаться от ветхости и безграмотной постройки, чем грешили фешенебельные таунхаусы и элитные небоскрёбы, возводимые руками безграмотными гастарбайтерами из Азиатских регионов. После того, как болевшая в последнее время жена легла спать, утомлённая хлопотами на кухне в честь возвращения мужа, я сел за компьютер. Все три месяца в грязи, крови и пороховой гари связи и выхода в Интернет у меня не было. Писем в почтовом ящике накопилось огромное количество. В большинстве, разумеется, спам. Но и посланий от друзей было не мало. Попадались деловые письма от администраторов немногих форумов, на которых я пропадал, когда была такая возможность, их я прочитывал с особым вниманием, потому что грамотных людей, а я мог себя отнести к таковым, благо в своё время мне повезло, и я успел закончить МЭИ до того, как страна развалилась. С каждым разом ездить на "работу" становилось всё тяжелее, возраст начинал сказываться, дети уже выросли, завели свои семьи. Дочка, изуродованная генетически модифицированными продуктами, никак не могла родить, хотя уже собиралась отпраздновать третью круглую дату в своей жизни. Младший сын как-то крутился, расставшись с очередной кандидаткой на его вторую половину после того, как она просто ушла, не выдержав вечного безденежья и обречённости существования. Нормальной работы он найти не мог, потому что не имел ни мохнатой лапы, ни модной сексуальной ориентации, предпочитая мужчинам женщин, а на сколько-нибудь приличные зарплаты работодатели предпочитали нанимать приезжих, с которых можно было снимать часть зарплаты в свой карман. Местным же приходилось платить более-менее честно, да ещё обеспечивать социальный минимум, всё ещё, к удивлению многих, не отменённый в борьбе с инфляцией. Парень уже не раз просился со мной, но я бы не был отцом, если бы потащил его, не умеющего ничего, что требовалось нормальному наёмнику-добровольцу, в мясорубку, которой стал долгий конфликт на юго-западной границе...

Открыв очередное послание, я удивился. Причём, очень сильно. Короткий номер банковского шифра в государственном кредитном учреждении. Два слова в объяснение: "Приезжай, нужно встретиться". Письмо было от админа одного из форумов, на котором я сидел уже больше десяти лет, и заочно знал каждого из его членов. Иногда мы даже встречались, только последняя встреча произошла очень давно, потому что практически никто их нас не мог себе позволить в последующем траты на поездку. А тут...

— Пап, ты чего застыл?

Сын просунул голову ко мне на балкон, заглядывая через плечо в монитор ноутбука. Я машинально вытащил сигарету, собираясь закурить, но тут же вновь засунул её в пачку — супруга очень не любила, когда я курил в комнате. И поэтому такое проделывалось изредка, когда она уходила на свою работу.

— Да, письмо прислали. Приглашают на встречу.

— Кто?

Вовка всегда был любопытным, хотя умел держать язык за зубами, когда нужно.

— Друзья. Приглашают на встречу.

Ещё раз взглянул на дату — совсем свежее. Буквально неделю назад получил. Махнул рукой парню:

— Ладно. Я тут чуть ещё пообщаюсь, и лягу спать. На завтра дел полно.

Сын кивнул в знак согласия, затем ушёл. Напялив на шею наушники — на уши не любил, сильно давили, вошёл в скайп. Наш чат всё ещё существовал, и, к моем удивлению, в нём было достаточно народу, несмотря на поздний час. После приветствия и как только схлынули поздравления с удачным возвращением, я поинтересовался, что произошло. Никто ничего не знал, но в личку мне пришло сообщение от админа с адресом и телефоном, плюс пожелания заткнуться на эту тему. Обижаться я не стал — он всегда был резким парнем, так что за годы совместного сидения в Сети мы уже настолько привыкли к его закидонам, тем более. что после каждого раза тот, остыв, долго извинялся. Подтвердив получение координат, отключился. Действительно пора было спать. Супруга мирно посапывала рядом, я забросив руки за голову, вытянулся рядом. Долго не мог уснуть из-за того, что отвык от тишины, чистого воздуха без гари и копоти, отсутствия монотонной артиллерийской стрельбы... Незаметно для себя, всё-таки задремал. А когда проснулся — жена ушла на работу, оставив записку со списком покупок. Снова включил комп, переписал номер счёта, затем набрал номер, скинутый мне вчера...

— Алло?

— Слушаю.

Я назвал свой ник. В трубке облегчённо вздохнули:

— Ты, Миха?

— Я. Что случилось?

Голос собеседника был бодрым и, к моему величайшему удивлению, весёлым.

— Всё нормально, но мы тут собираемся через месяц...

Он назвал место где-то в карельских лесах. Затем пояснил:

— Я тебе скину карту для навигатора, так что доедешь. И...

После почти незаметной паузы, добавил:

— Проторчим там неделю. Рыбалка, охота, палатки. Правда, с удобствами. Так что бери с свою семью...

То, что я удивился, мягко сказано...

— Ну и прихвати с собой, по возможности, рабочий инструмент. Может, придётся помочь в обустройстве лагеря.

— Да без проблем. Знаешь, как руки соскучились...

Мишка хихикнул:

— По обеим специальностям. И, желательно, по максимуму.

Щёлк! Я насторожился:

— А семью зачем?

— Там узнаешь. Но бери обязательно.

С этими словами мой собеседник отключился. Резко, как всегда. Я задумчиво взглянул на старую "трубу" которую вертел в руках, убрал её в чехол на поясе. Однако... Подошёл к окну, взглянул во двор — моя машина стояла на месте. Из своей комнаты высунулся всколоченный со сна сын.

— А, Вов. Ты вовремя. Тачка на ходу?

— Неделю назад заводили. Гоняли аккумулятор, вроде заводиться без проблем.

— Хорошо. Я — по магазинам, и, желательно, ты вместе со мной.

Парень махнул рукой:

— Сейчас. Только умоюсь, да побреюсь.

— Давай. А я себе кофейку сварганю...

Со вчерашнего праздничного ужина в честь возвращения главы семьи осталось много чего, поэтому готовить не пришлось. Вскоре ко мне присоединился и сын. Мы молча позавтракали, затем спустились во двор. Машина была покрыта толстым слоем пыли, но это ерунда. Главное, как движок и ходовая. К моему удивлению, изделие вражеского автопрома заработало безупречно. "Чек" не горел, бензина хватало, почти четверть бака.

— Поехали.

Пристегнул ремень безопасности. Вовка плюхнулся рядом, взмолился:

— Только музыку не включай.

Я усмехнулся — мои вкусы трудно назвать нормальными: либо древний, забытый рок, либо сущая экзотика — Корея и Япония... Быстро закупились в торговом центре за городом, забили багажник и заднее сиденье до отказа. Прикинул время — успеваем.

— Сейчас в банк заскочим. Надо денежку получить...

Сын с завистью взглянул на меня — с его хроническим безденежьем... К моему удивлению, мы успели, и кассир, едва я назвал шифр и предъявил паспорт, без вопросов отстегнула мне довольно увесистую сумму, едва ли не больше, чем я привёз с собой. С чего это вдруг Серый забогател?! Едва я вышел из банка и уселся на водительское место, как зазвонил сотовый, удивлённо взглянул на номер, состоящий едва ли не из двадцати цифр.

— Алло?

— Миха, ты?

— Серый?

— Бабки ты получил, мне СМСка пришла. Так что бери ноги в руки, и вперёд. Ждём тебя не позже, чем через неделю в условленном месте. С собой бери как можно больше всего — жрачку, принадлежности для жизни в лесу, купи генератор киловатт на восемь, и, желательно, возьми прицеп к машине. Побольше инструмента по своей второй специальности, вместе с расходниками...

Я насторожился:

— Как много?

— Чем больше. тем лучше. По максимуму.

— Лады.

— И давай, не задерживайся. Забирай всех свих обязательно. Второй такой встречи уже не будет. Считай, только тебя и ждём...

Я задумчиво выбросил окурок в окно, привод взвыл, закрывая тонированное стекло.

— Что, пап?

— Ты сейчас чем занимаешься?

Вовка пожал плечами:

— Да, собственно говоря, ничем. Нашу контору закрыли два дня назад. Без работы снова.

— Это есть гут.

Сын удивлённо взглянул на меня. Я пояснил:

— Нас приглашают на встречу.

Похлопал по груди, где в кармане лежала толстая пачка купюр.

— Даже деньги на проезд прислали.

— Меня тоже?

— Всех. И мать, и сестру. В Карелию поедем. Так что сейчас прокатимся до её работы, пусть берёт отпуск на неделю. А дочку утром известим, как со службы придёт.

Вовка расплылся в улыбке.

— Хоть раз всей семьёй съездим...

Я кивнул в знак согласия. Предстояло ещё не мало дел, которые заняли у нас оставшееся время. Прежде всего, уломал половину, чтобы та написала заявление на отпуск. Пришлось самому пробиться к их начальству и намекнуть на то, что я соскучился по своей жене после возвращения из командировки, посему им следует отпустить её по просьбе мужа. Там поскрипели, но "телегу" подписали. Жена осталась дорабатывать, а я рванул к своему старому другу, с которым мы раньше вместе работали. Сашка оказался на месте, отдыхал после смены. После приветствий и рукопожатий, он ввёл меня в курс дел, творящихся на старой фирме, а поинтересовался, где что лучше купить. "Барон", так его прозвали с моей лёгкий руки, всегда был в курсе всего в округе, и быстро выдал свои рекомендации, правда. отсоветовав мне покупать генератор. По его словам, они с ребятами собрали стокиловатник, восстановив брошенный на стройке. По габаритам он влезал в стандартный двухосный "Тоннар", который я мог легко утащить своим чудом америкосовского автопрома. И просил он за него сущие пустяки. По старой дружбе. Покончив с этим делом, мы помчались домой, выгрузили покупки и рванул за прицепом, что заняло у нас часа два. Потому что пришлось ехать за город. Заодно по пути купили кое-чего из необходимого — большую утеплённую палатку, надувные кровати, туристическую одежду, продукты, словом, всё необходимое для поездки на природу на неделю. Даже портативный душ. Денег Серый подогнал очень много... Вернувшись домой, я съездил за женой. Насупленный вид не обещал ничего хорошего — судя по всему, мой визит к их руководству вывел супругу из себя. Но всё же конфликт удалось погасить, и она с головой окунулась в сборы. Мы же с сыном занялись машиной — требовалось всё проверить для дальней дороги, ну и смотаться за генератором. Тот был не новым, но очень даже в приличном состоянии. С помощью чьей то матери и прочих поддерживающих дух и тело словечек при помощи талей мы затащили его на сразу просевший прицеп, вернулись домой. Оставалось последнее — расходные материалы и инструменты по моей второй, и сейчас основной специальности. Пришлось снова ехать, на ночь глядя далеко за город. Остановились на обочине в условленном месте, посигналили фонариком. Нам ответили. Съехав по едва видимой во тьме дороге, проехали с полкилометра, став под сенью могучих елей. Оставалось ждать. Недолго. Минут пятнадцать. Через условленное время подъехал пошарпанный "патриот", и оттуда вылез Посредник, в своё время устроивший меня на "работу". Получив деньги, он кивнул, открыв багажник, и мы с сыном приступили к работе. Длинный ящик с "калашами" 7, 62. Мелкий калибр я не любил ещё с армии. Заботливо укутанная в промасленные тряпки СВД без прицела. Небольшой ящик с югославскими "ТТ", два полных цинка патронов к ним, здоровый ящик с патронами для автоматов, укупорка с гранатами. Отдельно — один "Шмель". Словом, денег едва-едва хватило, чтобы расплатиться. Но я не унывал: на дорогу туда и обратно было, а в Карелии, судя по всему, затевалось что-то очень интересное. В подарок Посредник, высокий, молчаливый мужчина с совершенно седыми волосами протянул мне аккуратно сложенные "Визит 2м".

— В подарок.

Первые слова произнесённые им за всё время. Сын, ошарашенно помогавший грузить машину, взглянул на меня. Я кивнул в ответ.

— Будет нужно — обращайся.

"Патриот" заурчал и тронулся с места.

— Уходим.

Хотя репутация у продавца была железобетонной, остеречься всё же стоило... Но всё прошло без приключений, и наш груз был тщательно запрятан среди груды покупок и вещей. Сын остался ночевать в прицепе, на всякий пожарный, ну а я вернулся домой. Мы могли выезжать хоть утром, но нужно было дождаться дочь... Та вернулась вовремя, без задержек, и даже успела договориться о подмене на пару смен, поскольку сын умудрился переговорить с ней по телефону, пока я утрясал все неожиданно возникающие, как всегда, вопросы. Она тоже была искренне рада тому, что впервые за многие годы мы выбираемся отдохнуть. Откровенно говоря, в последнее время мало кто мог себе позволить выехать н что что за границу, а вообще куда-либо. Поскольку такая поездка могла оказаться не только последней в жизни вообще, но и просто не по карману простому человеку. Как правило, народ в стране давно уже жил от зарплаты до зарплаты... Так что позавтракав, приняв напоследок цивилизованный душ, к обеду мы уже выехали в назначенное мне место. Возле Питера дочка сменила меня за рулём, выспавшись на заднем сиденье, и без остановок мы проследовали дальше. В душе я опасался, что она будет лихачить, но та вела себя образцово, поскольку тяжёлый, гружёный на пределе собственной выносливости прицеп сдерживал её душевные порывы утопить педаль газа ниже уровня полика. Пара остановок работниками ГИБДД прошла без эксцессов. Провинциальных мастеров машинного доения до смерти напугали столичные полицейские корочки, небрежно продемонстрированные дочей, и поскольку связь у тех была, и, как ни странно, даже функционировала, то дальнейший путь пролегал вообще без приключений. Ровно через сутки мы оказались в указанном районе, и я, наконец, включил навигатор. К удивлению, оказалось, что мы почти на месте. Лесная дорога тоже нашлась без длительных поисков, и даже оказалась довольно ухоженной. Так что уже через час мы въезжали в... Как бы сказать лучше — лагерь. Самый настоящий лесной лагерь. К моему огромному удивлению, народа в нём оказалось очень много. Человек семьдесят, а то и больше. Все — старые знакомые. По Сети, разумеется. Кое-кого я видел в первый раз, это были знакомые знакомых. Серый, или Сергей, как его звали по настоящему, ждал меня с нетерпением, и приветствовал меня следующими словами:

— Ну, как? Удачно?

Я показал большим пальцем поднятой к плечу руки назад, где возле машины разминали ноги члены моей семьи, с любопытством рассматривающие стройные ряды стандартных армейских палаток, выстроившиеся на пологом берегу небольшого озерца с чёрной, типичной для Карелии водой.

— Как видишь. Только с генератором не так получилось.

Сергей насторожился:

— Денег не хватило? Странно...

— Да нет. Решил "десятку" не брать. Предложил по знакомству пятисоткиловаттник. Его и приволок. В прицепе впереди стоит. Только он тяжёлый, зараза. Надо будет помочь. На солярке пашет.

Он расплылся в широченной, на все тридцать два зуба, улыбке:

— Вот же! Ты так не пугай! А что такой добыл — вообще замечательно! Я голову ломал, где бы помощней агрегат взять, а ты, раз, и расстарался. Молоток, как чувствовал!

Набрал в грудь воздуха, потому что было заметно сразу — волновался он не на шутку.

— А с остальным как?

— Четыре калаша, патроны, СВД, "ТТ" пара, шесть гранат. Ещё один "Шмель".

У него даже кончик носа побелел:

— А ещё достать можешь?

Я пожал плечами:

— Без проблем. Были бы деньги...

— Бабки будут. Сколько понадобится. Но надо много. Чем больше, тем лучше.

Я нахмурился:

— Ты что, восстание решил поднять? Запасаешься? Или что по своим каналам узнал?

Он махнул рукой:

— Плюнь и забудь! Ничего подобного даже близко в мыслях нет! Тут дела куда серьёзнее завариваются. Услышишь — не поверишь! Кстати... Кого с собой привёз?

Я снова пожал плечами:

— Да как сказано, домашних. Сын да дочка. Ну и жена, естественно.

— Хорошо.

Чуть прищурил глаза за стёклами тонированных очков, поскольку носил только такие — когда-то спалил глаза сваркой, с тех пор они не выдерживали сильного света.

— А ещё есть надёжные люди?

— Смотря для чего. И кто именно нужен?

— Самые обычные. Рабочие, желательно специалисты, но честные. Кто умеет именно работать, а не деньги сшибать. Лучше, конечно, семейные. Ну и те, кто знает, что делать с оружием, когда оно есть. В руках.

Я снова насторожился:

— Ты лучше скажи, зачем тебе это? Раз восстание отпадает, получается, что ты чего-то пронюхал, и надеешься отсидеться здесь, в глуши. А судя по тому, что торопил — всё это, Большой П, случится со дня на день...

Серый опять махнул рукой:

— Глупости мелешь. Но кое в чём прав. Только будет не большой "П", а маленький "И".

— Что за "И"?

Он усмехнулся, уселся на пластиковый стул, показал мне рукой на стоящую напротив лавку:

— Ты бы присел. А то мало ли...

У меня зашевелились нехорошие предчувствия, но совету я последовал...

— Короче, Миха, решили мы уйти. Далеко. Где до нас никому не дотянуться. Но места там, прямо скажу, суровые. И люди, которые умеют что-то делать своими руками, нужны позарез. Пока собираем тех, кого знаем, и в ком уверены. Добываем, где можем, стволы и боезапас, кое-какую технику и оборудование. Словом, тебя тоже приглашаем, и твоих. Сразу говорю — легко не будет. Так что решай. Пока всё, что могу сказать.

...Уходить? Куда? В карельскую глушь? Глупо. Народ мы уже разбалованный цивилизацией. Да и Серёга на организатора новой секты не слишком похож. Он, скорее, вожак партизанского отряда. Впрочем, как и все мы. Не случайно уже столько лет общаемся, отметаем лишних. Костяк — восемь человек. Остальные пришли позже. Но им мы тоже доверяем. А за столько лет и общения, и личных встреч, узнали друг друга очень хорошо. И в глупостях я никогда не мог заподозрить никого из них. Тем более, Серого.

— Ты чего-то темнишь, старый. Давай, конкретнее.

— Конкретнее — вечером. Когда ребята вернуться оттуда. А пока — занимай палатку, размещай своих, знакомься. Ну и подумай над моими словами насчёт людей и оружия. Чем больше — тем лучше. Но и люди должны быть надёжными...

— Насчёт первого проблем нет, я уже сказал — всё упирается в деньги. А вот по поводу второго, Сергей, так скажу: не знаю, что ты затеваешь, но в аферах я не участвую. И никого из своих за собой не потащу. Не нравиться — сейчас выгружу всё, что купил для тебя, переночую, отдохну до утра, и назад. И разойдёмся, как в море корабли.

Сергей улыбнулся:

— Думаешь, мне крышу снесло? Ошибаешься. Тут, геноссе, такие дела завариваются...

Он подмигнул.

— Куда там всем в попудайцам и менагерам в голову придёт! Куда круче, и на самом деле!

— Что?!

...Собственно говоря, сошлась наша компания в Сети на одной вещи. Конкретно — на острой нелюбви к тому мутному валу всевозможных, так называемых "попаданцев", крутых до невозможности мужчин и женщин, смотрящих на читателя со обложек многочисленных дешёвых романов. Нет, скажу сразу, и среди них попадались, прошу прощения, за тавтологию, нормальные вещи, но их было одна на тысячу, если не больше, в сплошном потоке поделок графоманов. Особенно отличалось одно издательство, поднимавшее на этой мути неплохие деньги. Что поделать, наша страна проиграла. И даже если вам ежедневно, еженощно и ежечасно внушают, что всё не так. На самом деле вы, граждане бывшей великой Державы, получили свободу, и должны радоваться победе оголтелого, не знающего никаких ограничений дикого капитализма, не признающего никаких моральных ограничений. А то, что вас, извините, теперь считают быдлом — так это всё ерунда. И что вы дохнете от отравленных продуктов, а бесплатная медицина и образование отправились на дно Мирового океана, и что вашей зарплаты теперь хватает только на то, чтобы дышать, а не есть — всего лишь вина почившей страны, потому что они построили слишком мало, и непрочно. А что с тех времён прошло уже пятьдесят с лишним лет, и всё ещё держится и работает — об этом как-то умалчивается... Словом, стало как в анекдоте, когда жулика спрашивают, куда он дел уворованные у народа пять миллиардов. А тот отвечает, что у народа он не взял ни копейки, потому что у нищего народа просто не может быть таких денег, и, следовательно, обвинения беспочвенны. Короче, граждане нынешнего обрубка от великой державы подсознательно чувствовали проигрыш и обиду за обман, и потому эти, так называемые романы про попаданцев пользовались определённым успехом. А дельцы набивали себе карманы...

Серый махнул рукой:

— Не буду тебя убеждать — скоро сам всё увидишь. Тут должны ещё двое подъехать наших, сразу всё и покажу, чтобы не повторять по десять раз. Пока — выбирай себе палатку, пустых много, устраивайся, отдыхай. Только покажи, где твоё семейное, а где общее, и до вечера свободен.

Кинул взгляд на большой китайский будильник на батарейках, висящий на стене, добавил:

— Обед у нас через час. А ужин — в семь вечера. Повара наняты их местных, так что при них особо не распространяйся. Персонал уходит домой после двадцати часов, так что тогда и встретимся.

Он подмигнул, хлопнул меня по плечу и проводил к двери палатки, сам откинул полог, выпуская на улицу. А когда я сделал первый шаг к машине, где меня по прежнему терпеливо ожидала семья, едва слышно добавил:

— Такой шанс не каждому выдаётся, Миха, и раз в жизни. Так что подожди до вечера. Обещаю — не пожалеешь.

Я просто пожал плечами в ответ на его слова, уже жалея в душе, что согласился сюда приехать. Никогда не думал, что у Серго снесёт крышу. Хотя... Кто знает. И откуда деньги на всё это? Он — скромный системный администратор. Марк — МЧСник, и зарплата у него тоже. Не густая. Остальные — богатых среди нас не было. Все — так называемый рабочий класс. Ни менеджеров высшего звена, ни начальников отделов или директоров предприятий среди нас не было. Так что... На провокацию не тянуло — не те мы люди, чтобы ради нас выкладывать сумасшедшие, по нашим меркам, деньги. Так, мелочь, не стоящая внимания. Иначе бы нас давно уже упекли далеко и надолго... Так. Выпускают люди пар в Сети, и достаточно. Убивать полицаев не пойдут, восстание поднимать не станут. Так что пусть себе занимаются кухонной оппозицией...

Глава 2.

— Ну что там?

Встретили меня домашние после того, как я вернулся из палатки со встречи с Сергеем. Я махнул рукой:

— Порядок. Сейчас отцепим прицеп, всё своё — в палатку. Пошли. Кстати, выберем сначала. Потом отдых. Через час — обед.

Место для еды располагалось под большим навесом, крытым еловыми ветками.

— Санузел, к сожалению, не слишком.

Шесть голубых кабинок стояли на отшибе. Ну а остальное узнаем попозже...

Загруженные вещами мы двинулись к свободной палатке, стоящей почти самой крайней, провожаемые любопытными взглядами тех, кто приехал раньше нас. Мужчины, женщины, дети, подростки. Но как то сразу подсознательно ощущалась некая общность. То ли то, что все мы были на одном уровне, то ли причастность к одному кругу, пока я не мог понять, и решил подождать того, что скажет Сергей. В конце концов, мы выбрались из квартиры, да ещё все вместе. Лес, чистый воздух, озеро. На улице — начало июня. Скоро можно будет купаться. Если уже не начали. Так что время зря не пропадёт, а до следующей 'командировки' у меня ещё две недели... Палатка оказалась большой, чистой. И даже уютной. Просто наповал убил душ. С бойлером. Аккуратная кабинка, облицованная пластиком. Вода в него накачивалась ручным насосом, но быстро. Жена просто расцвела. Дети принялись за накачку кроватей, свистя насосами наперегонки, супруга стала раскладывать вещи, извлечённые из чемоданов и сумок, ну а я отправился на разгрузку прицепа. Теперь процедура снятия генератора с прицепа пошла в обратном порядке. Только вот вместо талей мы использовали ваги. Через пол часа усилий агрегат утвердился на дощатом основании, и начал подключать провода, раскинутые уже заранее. Десять минут работы, последнее усилие гаечного ключа. Кто-то закачал 'лягушкой' топливный бак. Стартер взвизгнул, с фырканьем из трубы вырвался первый, чёрный клуб дыма, затем дизель схватил уверенно и ровно. Сразу все загудели. Загомонили, заулыбались. Пользуясь тем, что внимание народа сконцентрировано на ДГУ, за их спинами несколько крепких парней уволокли ящики с оружием и боеприпасами в палатку Сергея, где он принимал меня по приезду. А тут и обед подоспел... Едва отмыв руки, я пристроился за длинный стол, к своим, уже взявшим мне положенную порцию. К удивлению, еда оказалась очень даже приличной. То ли из-за того, что её готовили на открытом огне — густой, наваристый борщ явно попахивал дымом. То ли из-за того, что ели на свежем воздухе... Словом, я наяривал ложкой так, что за ушами трещало. Даже моя привередливая супруга нахваливала искусство поваров. После еды мы убрали посуду, и вернувшись к себе в палатку, я с удовольствием вытянулся на мягкой надувной кровати.

— Хорошо!

— Ага. Тихо, спокойно. Никакой нервотрёпки...

Супруга плюхнулась рядом, и кровать заходила ходуном. От неожиданности она негромко взвизгнула. Потом рассмеялась:

— Забыла.

— Ничего. Зато спать — удобно.

-Угу.

Она устроилась на интегрированной в ложе подушке, прикрыла глаза. Я последовал её примеру. Просто прикрыл глаза, но не засыпал, пытаясь понять, что затеял Серёга...

...За мной пришли после ужина. Молоденькая девушка, одетая в плотную курточку и штаны из тонкого брезента. Стрельнув зелёными глазами в сторону сидящего за смартфоном сына, оторвавшегося от своего занятия, тихонько представилась:

— Меня Светой зовут. Дядя Миша, вас к командиру зовут.

Жена бросила на меня вопрошающий взгляд, я недоумённо пожал плечами, потом сделал вид, что вспомнил:

— Точно, я же обещал посмотреть, что мы сможем ещё подключить.

Супруга успокоено снова улеглась на койку, уткнувшись в планшет, где, как я знал, хранилась большая библиотека электронных книг.

— Веди, Сусанина.

Девчонка улыбнулась, двинулась вперёд... К моему удивлению, палатка была пустой. Сергей, да наш костяк. Для большой, двадцати пяти местной — и незаметно. Только ярко горящая посередине, над большим столом, где лежало что-то сваленное в кучу и тщательно прикрытое куском ткани, лампочка-светодиодка. Да негромко разговаривающие и замолкшие при моём появлении люди. Троих я узнал, мы встречались раньше — Старый Крыс, Эсминец, и Инженер. Они поднялись со скамьи при моём появлении, поздоровались, привычно крепким рукопожатием. Сергей осмотрелся:

— Все? Отлично. Начнём. Миша, глянь опытным взглядом, и скажи, что это?

С этими словами он сдёрнул со стола ткань, показывая, наконец. что скрывалось под ней. Я повернул голову и замер на месте... Это, без сомнения, было оружие. Но какое! И что-то мне напоминающее. Я медленно подошёл к столу, взял первый ствол. Винтовка. Шесть нарезов в стволе. Ложа из натурального дерева, с кольцами на стволе. Внизу — неотъёмный магазин. Чем-то похожа на знаменитую мосинскую трёхлинейку, но именно, что только похожа. Куда больший вес. Более длинный магазин, не на пять, а минимум, на десять патронов. Скошенная назад ручка затвора, более крутое цевьё, заставляющее выворачивать кисть. Потянул затвор, тот мягко отошёл назад. Заглянул внутрь. Как и думал — пусто. Патронов нет. Зато... Непонятный значок изготовителя. Я такой никогда не видел. Перевернул магазином к себе... Мне не показалось — совершенно незнакомые буквы, похожие на руны. Помедлив, положил обратно. Следующим был револьвер. Восемь толстых патронов в толстом барабане, ужасно неудобный. И калибр... На глаз — миллиметров десять. Как и у винтовки, кстати. Щёлкнул курком. Барабан провернулся. Тяжёлый, зараза... Вернул тоже назад, задержавшись взглядом на выбитом на рукоятке с деревянными щёчками абсолютно неизвестном гербе. Следующий экспонат просто завёл меня в тупик. Я никогда не мог представить себе ничего подобного. Ткнул пальцем в агрегат, представляющий их себя смесь 'максима' и 'браунинга', да ещё с длинным изогнутым магазином сверху, как у 'Брена'.

— Это что?

Сергей хитро улыбнулся, отвечая по-одесски вопросом на вопрос:

— А ты что скажешь?

— Совершенно неизвестно. Понятно, что оружие. Но какое-то неуклюжее. И явно не наш уровень. В смысле — не современное, а старинное. То ли прошлый век, то ли вообще, конец позапрошлого. А алфавит и гербы изготовителя мне совершенно незнакомы. Что за ерунда, Серый? Он нагнулся, не отвечая на вопрос, вытащил с натугой большой ящик из-под стола, где лежало оружие. Раскрыл крышку — там лежали на первый взгляд обычные книги, газеты, журналы. За исключением того, что шрифт, которым они были напечатаны, тоже был совершенно незнакомым, и ничего не говорил.

— Вот. А ещё есть одежда, документы, кое-какая мелочёвка, деньги...

Он вытащил из кармана большой, толстый кошелёк натуральной кожи, раскрыл, вытряхивая их него громадные, в две наших, купюры разного цвета и горсть мелочи. На всех — тот самый непонятный шрифт, значки, прежний герб. Предоставив нам время переварить увиденное, подошёл к углу палатки, где опять же под чехлом громоздилось нечто большое. Сдёрнул ткань, и перед нами появился глобус... Только вот чего?

— Это ещё что?

Сергей победно улыбнулся и обвёл всех торжествующим взглядом:

— А вот это, камрады, и есть то место, куда я предлагаю переселиться. Всем нам. И нашим друзьям. Ну и тем, кого мы сможем с собой прихватить...

Я опустился на скамью, так вовремя оказавшуюся под моим задом. На внезапно ослабевших ногах. Да, он не шутил. Сергей был абсолютно серьёзен. Не обращая внимания на обалдевшее и не верящее выражение наших лиц, он спокойно рассказывал:

— Как я нашёл проход — история длинная и не слишком интересная. Гораздо больше смысла в том, что я обнаружил...

Он показал пальцем на глобус.

— Итак... Мы имеем планету. По величине, как я понял, примерно такая же, как наша Земля. Уровень развития — примерно начало двадцатого века. Во всяком случае, оружие магазинное, как верно подметил Миха, и автоматическое. Это...

Он показал на громоздкое сооружение на столе.

— Местный пулемёт. Социальный строй — развитой капитализм. Имеются двигатели внутреннего сгорания, во всяком случае, нечто похожее на автомобили я видел собственными глазами, корабли. Те — только на картинках. Фотографию, как видите в газетах, зачатки авиации...

Он выудил из ящика большой старинный плакат, на котором на древней 'этажерке' типа Фарман на фоне кудрявых облаков летел затянутый в кожу с ног до головы тщедушный господинчик.

— Ну и, естественно, армии, и государства. Материков — три. Два больших, один ближе к Северу, второй — к югу. И, последний, почти на экваторе. Плюс россыпь мелких, относительно, конечно, островов.

Его палец ткнул в кучку цветных клякс.

— Остальное — океан. Два естественных спутника. Воздух, как вы понимаете, пригоден для дыхания. Сила тяжести — чуть слабее, чем у нас. На глаз — 0,9 — 0,8 g. Климат типичный для всех соответствующих у нас широт. Что ещё...

Он задумался, но тут высунулся Старый Крыс:

— Капитализм, говоришь?

— Он самый. Насколько я понял, частная собственность у них в ходу.

— Ясно. Следовательно, достаточно развитой государственный аппарат имеется. Следовательно, жандармерия, полиция, документы, тайные службы.

— Само собой. Даже цари и императоры в наличии.

— И что ты предлагаешь конкретно, кроме ухода туда. Да и стоит ли? Менять шило на мыло?

Серёга нахмурился:

— Решать уходить, или нет — вам. И только вам. Только сами видите...

Он обвёл одну их стен палатки:

— Что там? Да ничего хорошего. С каждым годом всё хуже и хуже нам, простым смертным. И всё лучше им...

О ком шла речь, разъяснять не требовалось...

— Так почему бы не рискнуть, в конце концов? Хуже чем здесь, уже не будет. Сами знаете. А там... С нашими мозгами, да нашей техникой, плюс нашим оружием...

— Ага. И как ты себе это представляешь? У каждого оружия есть одна слабая черта — сколько бы не было боеприпасов, они имеют свойство очень быстро заканчиваться. Там тебе не Голливуд и не компьютерные игрушки, как я понимаю.

Теперь в разговор вступил я, ткнув, в свою очередь, пальцем в глобус. Серёга снова улыбнулся:

— А я и не предлагаю воевать. Оружие нам понадобится только в случае чрезвычайных ситуаций. Ну и на первое время. Когда начнём сколачивать первоначальный капитал. А так... Почему бы не воспользоваться опытом кое-кого другого? Вспомните, как развалили нас? Протащили своих людей на ключевые посты. А в нужный момент раз, и...

Мы переглянулись. Потом Эсминец медленно произнёс:

— И как ты себе это представляешь?

Серый снова усмехнулся:

— А так же. Занять ключевые посты в промышленности, экономике, во власти. Постепенно перехватить бразды правления. А потом перестроить всё под себя.

Кто-то присвистнул:

— Ничего себе... Это сколько же времени уйдёт на всё?

— Много. Не уверен, что мы увидим результат. Но наши внуки-правнуки — точно. А потом...

Он зловеще ухмыльнулся:

— Они вернутся...

Все снова переглянулись.

— А более конкретный план у тебя есть?

— В принципе, имеется. И я уже начал его осуществлять. Вы же здесь? Но... Пока всё идёт со скрипом. Не хватает всего. Да и завязки у меня тоже не бесконечные. Плюс кое-какие ограничения по переходу.

— Вес?

— Нет. Габариты. Ну и...

Он отвернулся к брезентовой стене:

— Нас мало. А надо как можно больше народа. Это первое. Иначе нас просто ассимилируют аборигены. Дальше — мы все, в основном, рабочие люди. А нам нужны управленцы, специалисты с высшим образованием, причём не новым, а старым. Ну и, конечно, долго тайну о переходе мы скрывать не сможем при всём желании.

— Нужны деньги. И большие.

Задумчиво произнёс Эсминец. Такое прозвище он получил за то, что в Сети выбрал себе имя одного из знаменитых кораблей этого класса.

— С деньгами особых проблем нет. Там золота — хоть одним местом ешь. Другое — как его реализовать без кидалова, и...

— Там война идёт. В месте выхода. Позиционный тупик в самом расцвете сил. Одни упёрлись рогом, вторые — постоянно лупят по ним из пушек. Так что выходить с гражданским населением под артобстрелом — чистое безумие.

— Позиционный тупик, говоришь...

Тут уже настала моя очередь улыбаться.

— Какие ограничения по весу?

Серый пожал плечами:

— Проход узкий. Из техники — только мотоциклы пройдут. В целом виде. Всё остальное на руках. Метр двадцать в ширину, два сорок в высоту. Вот и рассчитывайте. И тянуть всё на себе. Пять километров под землёй.

— Тоннель?!

— Он самый, камрады. Он самый. Так что думайте.

— Самый простой вариант — дождаться, пока кто-нибудь из воюющих захватит местность, где находится выход из тоннеля. И идти тогда. Тем более, в военной суматохе легче затеряться. Либо помочь любой из сторон сделать это.

— И как ты себе представляешь?

— Перенести туда с десяток миномётов и устроить артналёт. Ну и пусть ребята потом режут друг друга. Одновременно запустить ДРГ в тылы противнику, чтобы пошумели. А дальше уже их проблемы.

— И кому помогать?

— Тут надо подумать, посмотреть, поспрашивать...

— Поспрашивать? Вот! Самое главное! Шрифт совершенно незнакомый. А язык кто знает? Их наречие?

Старый Крыс был в своём амплуа.

— Взять пленного. Пусть нас учит. В конце концов, не боги горшки обжигают. Тем более, раз там воюют.

Я ухмыльнулся.

— Среди нас спецов по этим делам раз, два и обчёлся.

— Не проблема. Сколько надо будет, столько и найду. Тем более. что ребята надёжные и проверенные в деле. Крови не боятся. Но воевать им уже обрыдло хуже горькой редьки. И перспектив никаких. Если возьмём их с собой — то без проблем. Сколько народа надо?

Серый облегчённо вздохнул:

— Чем больше, тем лучше. В идеале — нам бы пару-тройку миллионов...

...Я с трудом вернул отпавшую челюсть на место:

— Ты что?! Нас же за жабры сразу возьмут! Как такую кучу народа в тайне уволочь неизвестно куда?! Да только первые разговоры пойдут, как на нас сразу выйдут спецы! И, поверь, могила нам лучшим выходом покажется!

— Правильно. Так что мечты оставим, а подумаем о реале. Если переведём хотя бы тысячу надёжных людей, то там...

Он показал опять на глобус.

— ...нам будет легче...

— Ты говоришь, там золота навалом...

Серый развёл руки в стороны:

— Больше, чем достаточно. У них медь вместо него. А золото — бросовый металл.

— А канал сбыта здесь?

Он замялся.

— Он разовый был. Я взял, сколько мог. И всё. Если появлюсь опять — просто пристукнут. Всем интересно на новый прииск сесть.

— Думаю, эта проблема решаема.

Я снова подал голос.

— Там, где я работаю...

Тоже махнул рукой в стену.

— Лишних вопросов не задают. Пару-тройку тонн сбагрим без проблем. И будет, чем ребятам заплатить, и закупить необходимое. Но сначала неплохо бы сходить на ту сторону, осмотреться своими глазами.

— Это верно!

Дружно поддержали меня остальные. Сергей улыбнулся:

— Без проблем. Планируйте выход на завтра. Во второй половине дня.

— Идёт...

...Я вернулся в выделенную нам палатку настолько взбудораженный новостью, что мои домашние сразу обратили на это внимание.

— Что случилось?

Жена подлетела первой. Я махнул рукой:

— Кофе мне в этом доме дадут? За ним и расскажу.

Судя по всему, мой вид внушил родным нешуточное опасение, что случилось что-то плохое, поэтому спустя пять минут передо мной дымилась любимая кружка ароматного напитка, и даже с лимоном. Сделав глоток, я улыбнулся:

— Чего разволновались? Всё нормально. Даже, можно сказать, отлично! Доча, завтра идёшь со мной на прогулку.

Ирина вскинула удивлённые глаза:

— Куда это?

— Сходим на охоту.

— Возьми лучше мелкого...

Брат был на пять лет младше её, поэтому дочка позволяла себе так его называть.

— Да нет, Ир. Лучше уж ты. По крайней мере, стрелять умеешь, в отличие от него.

— Я тоже в армии служил!

— Да?

Я ехидно улыбнулся.

— И сколько раз ты стрелял за службу? Три патрона на присягу?

Сын покраснел — крыть было нечем. В отличие от дочери, каждый месяц сдававшей зачёты по стрельбе на службе. Ирина вздохнула:

— Тащиться с мужиками невесть куда... Пап, лучше я тут останусь. Скажи, я не смогла...

— Тебе сегодня котлеты понравились?

— Да!

Ответ был единодушным.

— Это лось. Вот за ним и пойдём.

Ирина сразу засуетилась:

— А с чем пойдём то? У меня ничего нет...

— Дадут. Не переживай. Хорошая вещь, поверь.

Сын вскинул на меня задумчивый взгляд. Похоже, он уже догадался, что я предложу его сестре в качестве охотничьего ружья... Вскоре мы улеглись, и спали очень крепко. До самого завтрака. Разбудил нас звук ударов по подвешенной к ветке металлической плашке. Потянувшись, поднялся, справил нужду в специальное ведро-туалет, потом умылся, побрился, и когда по лагерю снова поплыл металлический звон сбора, всей семьёй мы двинулись в столовую. День обещал быть отличным — чистое небо, яркое, не по северному тёплое солнышко. Я задумчиво отхлёбывал из чашки чай, заедая его бутербродом с холодным жареным мясом, планируя наш поход. Нас идёт, как я понял, все восемь человек, плюс моя дочура. Может, больше. А дальше, как говорится, всё зависит от нас. Насколько идём, как будут себя чувствовать все остальные. За себя я не боялся — регулярные на протяжении уже трёх лет 'командировки' помогли восстановить мне неплохую физическую форму и навыки. Да и там я не терял времени зря, каждую свободную минуту тренируясь по возможности. После обеда нас снова собрали в командирской палатке Серого. Он удивлённо взглянул на возвышавшуюся рядом со мной фигуру дочери, одетую в городской камуфляж:

— А...

— Ира работает в полиции. Так что всё в порядке.

Сергей согласно кивнул. Остальные, которых, как я и думал, оказалось восемь человек, промолчали, просто кивнув головами.

— Тогда пошли экипироваться...

Мы зашли на вторую половину, отгороженную от нас занавеской, и я чуть слышно присвистнул сквозь зубы, когда Серый откинул деревянный щит, покрывавший пол, и моему взгляду предстала выкопанная в песчаном грунте яма. Он шагнул прямо на лестницу, ведущую вниз, манул рукой:

— Все за мной.

Дочка со всё возрастающим удивлением взглянула на него, но благоразумно промолчала. Зато не преминула меня подколоть, когда мы спустились вниз метров на шесть, и оказались на дне:

— Не знала, что в Карелии лоси под землёй живут.

Я усмехнулся:

— Ты очень много не знаешь. Но узнаешь. Поверь.

Вспыхнули светодиодные лампочки на потолке, и я с любопытством осмотрелся — вырубленный в граните узкий проход, ведущий куда-то внутрь, по потолку которого гирляндой висели светильники. Пройдя метров пять друг за другом, мы оказались в довольно большой внутренней камере, на стенах которой висела одежда всех размеров, преимущественно военного типа. Под ней стояли берцы, все одного типа, летние, с мощным голенищем, способным фиксировать голеностоп от вывиха. Возле одной из стен была сооружена самодельная пирамида, в которой стояло знакомое, привезённое мной, и ещё кем то их наших оружие.

— Разбираем.

Последовала негромкая команда Сергея, и мы все двинулись вооружаться. Я привычно выбрал себе АКМС, вытащил СВД и протянул остолбеневшей дочери:

— Держи. Там лоси безрогие, зато на двух ногах.

Подобрал себе подсумок, сунул в него рожки, отошёл в сторону, к цинку с патронами, принялся привычно их снаряжать. Пара минут, и четыре штуки готовы. Два в стандартный брезентовый подсумок, один — в карман камуфляжа. Один в автомат. Передёрнул затвор, поставил его сразу на предохранитель. Ирина смотрела на меня широко раскрытыми глазами, потом встряхнулась, принялась набивать две запасные обоймы патронами. Ещё один щелчок, дочь удовлетворённо отставила оружие в сторону, стала натягивать выбранные ботинки.

— Броник брать не будешь?

— Не на дело идём. На разведку. Если нашумим — и броня не спасёт.

Ввернул деловито два запала, сунул гранту одну в нагрудный карман разгрузки, вторую — в сумку на поясе. Свой любимый полевой 'глоковский' 78 с чёрным лезвием сунул в плечевые ножны, подтянул ремни разгрузки ещё раз. Попрыгал. Вроде всё в порядке. Удобно, ничего не мешает, не лязгает. Рацион в специальной наспинной сумке, трофейная пятиквартовая америкосовская мягкая фляга, которую можно использовать вместо подушки. Словом, экипировался привычным для себя образом. Несмотря на браваду, отсутствие бронежилета немного напрягало. Но здраво рассуждая, он мне сейчас будет только мешать. Дочка всё больше расширяющимися глазами наблюдала за мной. Я выбрал в ящике 'ТТ', запасную обойму, уже снаряжённую, протянул ей:

— Возьми про запас. Не слишком утяжелит, но мало ли что...

— Так мы на охоту идём, или куда?

— На охоту. И может быть очень жарко.

— Это я поняла! Ты лучше скажи, откуда ты всё это...

Она обвела вокруг рукой.

— Что?

Не понял я. Она, насупившись, пояснила:

— Ты куда в свои командировки ездишь?

— Потом расскажу.

Нас прервал Серый.

— Все готовы?

Народ молча кончил суету. Выстроился вдоль стены. Серый прошёлся вдоль строя, раздавая налобные светодиодные фонарики. Самые обычные. Я сам таким пользовался, ещё когда работал на фирме.

— Пошли...

И первым нырнул в чёрный пятигранный провал, ведущий их вырубленной в граните комнаты... Скажу сразу — ненавижу ползать под землёй. Особенно, по таким шахтам. Можно сказать, что у меня клаустрофобия на такие вот проходы. Поэтому стиснув зубы я молча шагал, не обращая внимания на шёпот дочери, время от времени, когда становилось совсем невмоготу, делая короткий глоток воды их мундштука фляги и повторяя про себя: 'Пять километров'. Всего пять километров! И их надо пройти. Мрачные стены давили, а мрак, мгновенно сгущающийся позади и едва пробиваемый лучами налобного фонаря впереди давил на психику с мощью тех тонн гранита, которые нависали надо мной. Хвала Богам, что пол был ровный на удивление. За весь путь я не заметил ни камешка, ни трещинки, ни щели. Складывалось полное ощущение, что он не вырублен, а проплавлен в толще камня. Но рано или поздно всему приходит предел, и со вздохом нескрываемого облегчения мы вывалились в точно такую же камеру, высеченную в скале, как та, в которой мы экипировались. Единственным отличием от первой было наличие не просто прохода в камне, а и ещё и двери, закрываемой самой обычной морской задрайкой с колесом. Серый осмотрелся. Проверил нас всех. Затем набрал в грудь побольше воздуха, крутанул штурвал, чуть потянул толстенную дверь на себя. Потом прошипел:

— Помогайте! Тяжёлая же!

Не раздумывая, мы все бросились к нему. Створка действительно оказалась увесистой, и открылась с трудом.

— Слушаем!

Все замерли, напрягая слух. Но пока было слышно лишь наше усталое дыхание. Зато ощутилось другое — теперь я точно знал, что всё, что говорил Серый, чистая правда. Воздух был другой! Да и чувствовал я себя по другому, намного легче. Хотя, по идее, должен был устать после пятикилометрового марша под камнем. Ирина удивлённо взглянула на меня, потом на нашего командира.

— Пошли. По одному. И тихо.

И первым шагнул вперёд, сразу падая на землю... Снаружи оказалась ночь. Я, вспомнив его слова, поднял глаза к небу — действительно, по чёрному фону плыли два шарика. Размеры — меньше Луны. И цвет... У одной сиреневый, у второй — мрачно кровавый.

— Обычно он белый, просто сегодня полнолуние.

Послышался рядом тихий шёпот Серого. Затем он распорядился:

— Эсминец, Крыс — налево, в охранение. Миха с дочерью... Э...

— Зовите меня Врединой.

Неожиданно усмехнулась Ирина, перехватывая тактической перчаткой свою СВД поудобнее.

— Страхуйте отсюда. Инженер, Владыка войны — направо пятьдесят. Остальные — за мной. Дистанция пятьдесят метров. И — тихо!

Он скользнул в темноту, прямо по изрытой следами попаданий снарядов земле. Дочка бросила короткий взгляд на небо, потом шёпотом спросила:

— Охота начинается?

— Пока разведка. Охота будет после. Когда убедимся, что всё верно.

Ирина сощурила глаза под вязаной тактической шапочкой, прихваченной ей, несмотря на стоящую у нас жару.

— Интересно, где это мы?

Теперь усмехнулся я:

— В нашем будущем доме, доча. Кажется, мы переезжаем сюда.

И тут же подхватил свой 'калаш':

— Пошли.

Пригибаясь к земле, короткими перебежками, петляя межу воронок. Догнав наших, молча проскользнули вперёд, выбрали себе воронку побольше, устроились в ней, внимательно контролируя полосу впереди нас, насколько удавалось увидеть. Вскоре послышалось сопение, миновав нас, народ прополз дальше. Серёга на мгновение остановился, кое-как прохрипел:

— Впереди, метрах в трёхстах — кустарник. За ним будет нормальный лес. А там и дорога. Выйдем — передохнём.

Я кивнул, всматриваясь в темноту. Тихо. Даже странно. А говорил, что тут война. Ни трупов, и воронки уже воняют. Старые. Хотя... Небольшой бугорок метрах в десяти от нас оказался оторванной скрюченной кистью руки. Убедился. Серый врать не станет...

Глава 3.

...Два одетых в коричневые длинные плащи или шинели солдата проходят мимо ребят, изо всех сил вжимающихся в мокрую глину. Хвала Богам, не замечают, и дочь медленно опускает ствол винтовки, готовая в любой момент спустить курок. Я, в отличие от неё, не расслабляюсь, потому что мои цели ближе — за ближними кустами возле повозки, запряжённой самыми обычными лошадьми, возятся четверо: трое солдат и покрикивающий на них, то ли офицер, то ли прапорщик, если таковые существуют в местной армии. Доносятся глухие удары деревянного молотка по дереву, потом крики прекращаются, протяжный скрип, лошади фыркают, с натугой трогая гружёный воз с места. Слышны сочные шлепки больших копыт по дороге. Над ухом раздаётся сопение, но я привычно вскидываю руку, сжатую в кулак, потом спохватываюсь — откуда парням знать, что означает этот жест? Впрочем, к моему удивлению, реагируют они верно, замирая на месте. Ждём пару минут — повозка скрывается за поворотом, и я напрягаю слух изо всех сил. Кажется, можно. Растопыриваю большой палец и мизинец, и, подчиняясь жесту, двое из наших укладываются в кювете, смотря в разные стороны. До поворота, заросшего кустами, метров сто, так что нормально. Снова вскидываю руку — ещё двое наших торопливо перебегают дорогу, стараясь не шлёпать по лужам, в свою очередь укладываются в канаве с противоположной стороны, так же направляя оружие в разные стороны. Снова ждём. Тихо. Вскидываю левую руку вверх и сгибаю её в локте два раза. Все, кто не занят, в том числе и я с дочерью, пригибаясь, бесшумно преодолеваем препятствие и скрываемся в кустах. Там, на удивление, сухо. А то уже задолбала эта слякоть. Последними, дождавшись, когда люди с той стороны, контролирующие кювет, переберутся к нам, от дороги отходят страхующие. Перестраиваемся в боевой порядок — впереди снова Крыс и Эсминец, позади — я и Ирина. В середине все остальные. Удивительно, но густой лес почти на линии фронта пуст. В том смысле, что ни людей, ни животных. Не видно ни окопов, ни заграждений, не замечаем ни блиндажей, ни землянок. Вообще ничего. Редкие деревья не различимой в полусумраке густо, не в пример Земле усеянного звёздами неба, породы. Стволы почти все одного размера — от полуметра до семидесяти-восьмидесяти сантиметров в диаметре... Впрочем, разглядывать некогда, да и много ли увидишь в темноте? Поэтому торопливо, волчьим бегом, углубляемся как можно дальше. Внезапно бегущий впереди Крыс вскидывает руку и замирает на месте в напряжённой позе. Мы дружно приседаем на одно колено, ощетиниваясь стволами в разные стороны. Засада? Патруль? Ягд-команда?! Мужчина шевелит пальцами в воздухе, на фоне громадного светящегося пятна на небе мне удаётся хорошо их разглядеть. Оглядывается, безошибочно находит взглядом мою дочь, манит. Короткий взгляд в мою сторону, едва заметный кивок, на удивление бесшумно, несмотря на отсутствие практики, Иришка тенью скользит среди кустов, останавливается возле Крыса, и тот что-то шепчет ей на ухо. Кивок. Она вскидывает винтовку, приникает к прицелу, несколько минут крутит стволом в разные стороны, что-то неразборчиво на таком расстоянии шепчет. Наш камрад кивает, затем показывает влево. Понятно. Все бесшумными тенями скользят по толстому слою прошлогодней листвы. Она мокрая, поэтому мы словно бесшумно скользим над ней, мягко перекатывая ступни с пятки на носок, чуть её подворачивая, чтобы вся тяжесть тела приходилась не только на большой палец, а на всю стопу. Так устаёшь меньше, и можно проделать более длинный путь до привала, чем обычным шагом. Да и следы вытягиваются в одну цепочку, сбивая с толку преследователей... Ещё два по субъективному ощущению километра, и мы оказываемся на высоком берегу реки. На той стороне, чуть в стороне от тёмной полосы моста с блестящими рельсами, видно множество огней. Инженер и Владыка Войны уходят на фланги, я остаюсь в тылу, остальные срезают ножами по несколько кустов и укладываются в ряд за импровизированной баррикадой, наблюдая за огнями. Мне тоже любопытно, но дождусь смены. Моё дело — прикрывать тыл. Поэтому прикидываю запасную позицию, проверяю всё ли на месте, ничего не потерял? Кидаю в рот пару кусочков самого обычного рафинада — сахар обостряет ночное зрение. Ну и жду, разумеется. Смены и рассвета. Много огней — значит, либо лагерь, что маловероятно. Либо, город или большая деревня. Скорее всего, первое. Уж больно на большое расстояние раскинулись огни... Никак не могу понять одной вещи — почему оказался пуст лес? Да и повозочники, как я заметил, относились к растущему вдоль дороги кустарнику с явной опаской. Может, тут водятся опасные для людей хищники? Точнее, не могут не водится. Лошадей, или их точное подобие, я очень хорошо рассмотрел своими собственными глазами. Да и аборигены неотличимы от людей. Во всяком случае, я ничего эстраординарного, вроде лишних, или наоборот, недостающих пальцев на руках не увидел. Черты лица — практически наши, европейского типа. Рост, правда, пониже. Примерно на голову меньше меня. Но, насколько я знаю, и на Земле в начале прошлого века средний рост населения был значительно меньше. Термин 'акселерация' придуман не зря. Да что там далеко ходить — младший сын в свои двадцать — куда выше меня. И стал таким уже в восемнадцать. А ведь и я без трёх сантиметров сто девяносто... Меня хлопают по плечу — смена. Меняющего я услышал ещё метров за тридцать от себя. Сопит, как паровоз. И даже узнал по этому дыханию — Тролль. Так он себя именует у нас.

— Что?

— Иди отдохни, поешь, посмотришь на город. Серый сказал, до темноты на месте будем.

— Понял.

Короткий кивок на прощание, и я исчезаю в быстро рассеивающейся темноте... Хм, грамотно! Кусты переплетены ветками над старым, полуобвалившимся окопом, скрывая его сверху. Этакое импровизированное убежище, поскольку срезанные кусты очень густые. В разведённых ветках — просветы, в которые уставились объективы цифровых камер с длинными объективами. Это Серый грамотно придумал! Глаза, конечно, важны. Но тут, во-первых, расстояние. А во-вторых — у каждого своё восприятие увиденного. Да и убедить скептиков, а таковые, естественно, найдутся, проще будет...

— У-у-у-у!

Доносится далёкий заунывный гудок. Паровоз? Вряд ли. Слишком сильный для обычного свистка. Скорее, фабричный или заводской. А над водой звук разносится далеко...

— Что думаешь дальше делать?

Толкаю Серёгу в бок. Он убирает от глаз бинокль, и я откровенно улыбаюсь. Серый обиженно спрашивает:

— Ты чего?

Окуляры, которые он прижимал к глазам, оставили круглые красные отпечатки, так что смотрится он, что твой вампир из голливудских сериалов. Жалею, что мой нож чернёный. Но только миг. Зато в темноте не выдаст.

— Видок у тебя сейчас...

Он тоже улыбается. Потом спохватывается:

— А ты что предлагаешь?

— Ты уже успел образцов надёргать, как я понял?

В ответ следует утвердительный кивок. Он, зачем то оглянувшись, и убедившись, что практически все спят на дне окопа на специальных ковриках, практически неслышно шепчет:

— Я тут уже полгода шастаю. Правда, одному тяжеловато, но вот результаты сам видел. Даже речь их чуть-чуть понимаю.

— Значит, нужен 'язык'...

...Внезапно позади нас вздрагивает земля, спустя пару мгновений доносится грохот, и я вижу, как по небу плывёт чёрное облачко. Обстрел?! Спустя несколько секунд убеждаюсь в правоте мысли — разрывы мощных снарядов следуют один за другим. Но наши то ли умаялись, то ли просто подсознательно ощущают себя в безопасности, так что спокойно спят. Серый на этот раз говорит, а не шепчет, правда, в половину голоса:

— Теперь до обеда будут гвоздить. Потом — сорок минут на приём пищи. Ну и дальше, часов до семнадцати.

— А наш проход?

Я напрягаюсь, но тот успокаивает меня:

— Проверено, не волнуйся. Не первый день, и не первый раз.

— Надеюсь...

Тут явно что-то нечисто. Или сверхтехнологично. Короче, не моего ума дело...

К моему удивлению, Серый лезет в свой мешок и извлекает советский Б12Х30. Надёжная, несмотря на устаревший с точки зрения Голливуда дизайн и непревзойдённое и ныне качество изготовления. Стёкла приближают расстилающийся за рекой город, и я словно оказываюсь на его улицах. Просто... В общем, эмоции зашкаливают, и я словно погружаюсь в хаос улочек и строений, а так же кипящую, несмотря на грохочущую совсем рядом, по нашим меркам, войну... Меня интересует всё: поведение, одежда, внешний вид и повадки аборигенов, их техника... На улицах очень много военных, если судить по однообразной одежде военного образца. Пролётки, набитые пассажирами, нечто вроде омнибуса, вспоминаю, что это называется 'конкой'. Вот же! Иностранное слово сразу всплыло в уме, а родной предшественник трамвая — с некоторым трудом. Влияние нового 'образования'... Беззвучно ругаюсь про себя, но тут меня толкают в бок, отрываюсь от линз — дочка.

— Что, Ир?

— Дай глянуть.

От волнения она облизывает губы. Нехотя отдаю ей прибор, и дочь прилипает к окулярам. Судя по её реакции — подрагиванию ног, плотно сжатых губ, а иногда и тихим восклицаниям, она полностью там, на улицах города. Серый, увидев, что я, наконец. освободился от созерцания делает знак и мы уползаем немного в сторону, где устраиваемся на обычном туристическом коврике.

— Считаешь, нужно взять 'языка'?

— Да. Без знания местных реальностей и обстановки наши планы не стоят доллара по истинной цене.

Удивлённый взгляд на меня — сравнение нетипичное.

— И...

Тянет он. Я успокаиваю:

— Легко. Только дотащим ли? Проход узенький.

— Сам побежит.

— Тогда не вижу сложностей. Гляди — они шастают не боясь.

Показываю привычно большим пальцем в сторону города.

— Там — дорога.

Новый жест в ту сторону, где мы преодолевали препятствие.

— Полчаса, ну час — наверняка будет какой-нибудь припоздавший из города. Иначе я не знаю офицеров.

Серый улыбается на все тридцать два зуба.

— Ну и...

...Характерное движение при захвате за горло...

— И откуда же у тебя, папочка, такие знания и умения?

Надо мной нависает лицо дочери. Она пышет гневом.

— Значит, на стройки ездил? Народного хозяйства?!

— Матери не вздумай брякнуть. А то сама знаешь, чем дело кончится.

— И ты молчал?!

Серый пытается её успокоить:

— Тише, Ирина! Услышат же!

— Да?!

Характер у неё мамин, так что проще потушить огонь бензином, чем успокоить мою дочку раньше, чем та выговорится. Народ начинает шевелится, смотрит в нашу сторону с любопытством. Но бушующему урагану под именем Ирина на всё плевать. Наконец я не выдерживаю тоже:

— Дома поговорим! А тут не хватало, чтобы всех спалила!

Это действует холодным душем, и она затихает, но злые взгляды в мою сторону говорят сами за себя. Серёга вопросительно глядит в мою сторону, но я на мгновение прикрываю веки, и он успокаивается. Я продолжаю разговор:

— Тут вещь такая, что, как я понимаю, обратного хода у нас уже не будет.

— Именно. Поэтому надо сразу решать, куда податься. К этим...

Он машет в сторону города.

— Или к тем.

Жест в противоположную сторону, а я напрягаю память и вспоминаю атлас. А если...

— Или вообще ни к кому.

— То есть?!

Он и Иришка восклицают это слово одновременно.

— Не лучше ли организовать своё? В смысле — государство. Насколько я помню, даже у нас была куча относительно свободных земель. В той же Африке, на Востоке, даже янки, и те осваивали свободные земли аж до двадцатых годов прошлого века, не говорю уж об Амазонии...

Серый чешет затылок:

— Но это же... Потянем ли?

...Он лихорадочно просчитывает варианты. Мозги у него — ого-го!

— Надо Инженера озадачить.

Кидаю небрежно эту фразу, и рот Сергея приоткрывается — тот у нас голова, как говорил один мультипликационный персонаж. Высшее образование, затем — самостоятельная разработка электроники, его даже в Китай приглашали из-за этого. Словом, если уж говорить откровенно, то из нас всех он самый-самый. И просчитать наивыгоднейший для нас вариант внедрения-переселения ему что сложить два и два в уме. Вижу, что он загорелся идеей, и безжалостно обрываю мечты:

— Но — дома. И после допроса языка. А того ещё взять нужно...

...Хотя по поводу последнего я спокоен, как удав. Народец здесь, как я вижу, непуганый. А после двух лет войны — год на отдыхе, для меня это... Дочь толкает в бок, шепчет:

— Хватит. У тебя глаза такие, что у меня мурашки по спине бегают.

Отвечаю ей тоже шёпотом:

— Как тебе новое место?

Он корчит рожицу, и я невольно улыбаюсь:

— Примитивные они.

— Так это и хорошо. Значит, нам не соперники. Тут можно таких дел наворотить — ого-го!

— Думаешь, мать на это пойдёт?

— А ты считаешь — нет? По крайней мере, тут хоть сможем жить нормально, а не в ожидании неизвестно чего и от одной подачки до другой. Да и мне уже не так много осталось деньги в командировках зарабатывать. И Вовку надо к настоящему делу пристраивать. Хватит с него. А то так и жизни не увидит. А тут...

Обвожу коротким жестом вокруг себя, и дочка улыбается. Она помалкивает, но мне как то раз по пьяному делу поведала о тех нравах, что творятся у них в полиции... В общем, тоже не сахар, и тоже не очень. Словно пауки в банке... Остаток дня пролетает в мгновение ока: наблюдение за аборигенами, сон, дежурство. К пяти вечера, как и обещал Серый, артподготовка за нашими спинами затихает, так что будем возвращаться назад без риска попасть под 'чемодан' или схлопотать осколок...

— Интересная у них тут война.

Говорит Эсминец. Инженер зло отвечает:

— Джентльменская. Всё по правилам, по уложениям, благородно. Только от этого меньше крови не становится.

— Всё.

Серёга смотрит на часы.

— Тридцать минут глубокого отдыха, потом выдвигаемся назад. Миха, на тебе с Врединой то, о чём говорили.

Киваю головой, машинально трогаю рукоятку '78-ого' на поясе. Нет, резать пленнику я не собираюсь. Ни в коем случае. Тут своя фишка, отработанная на доброй полусотне прежних 'языков' в куда более жестоких местах. Дочка косится, но молчит, протирая перчаткой начинающий запотевать вороненый ствол 'СВД'.

— Тогда мы пошли.

Серый кивает. А чего народ задерживать? Пока они доберутся, мы своё дело сделаем...

...На ловца, как говорится, и зверь бежит. Едва мы с дочерью приблизились к дороге, переведя дух, поскольку рванули бегом, как услышали негромкие возгласы на совершенно непонятном языке. Понятно почему — мир другой, и, соответственно, всё иное. Вряд ли тут будет что-то общее, несмотря на совпадение названий стран. Осторожно раздвинув кусты, я сразу заметил сгорбленную фигуру, оттирающую обувь большим листом чего-то вроде лопуха. Она то и чертыхалась, судя по интонациям. Чуть другого оттенка плащ-шинель, большая кобура на поясе с местным образцом пистолета или револьвера, длинный клинок на боку в ножнах светлой кожи, всё говорило о том, что это явно не рядовой. Рука легла на рукоятку ножа, расстегнула клапан, удерживающий его в ручных ножнах. Я примерился — подходяще. Дочка с некоторым страхом следила за моими действиями, напрягшись, словно струна. Сделал привычный жест, мол, смотри по сторонам. Теперь только дождаться, пока абориген выпрямиться... Есть. Резкое движение, и... С тупым стуком рукоятка '78-ого' врезалась ему в затылок. Тушка беззвучно кувыркнулась в глину. Готово. Взгляд на Ирину — в ответ короткий кивок. И я, неожиданно для себя, громадным прыжком оказываюсь рядом с ним. Мать! Забыл, что тут явно сила притяжения меньше земной! Адреналин бушует в крови, но руки действуют чётко. Выдёргиваю из кармана брюк обычный пластиковый хомут, рывком затягиваю на запястьях. Подхватываю его на плечо и скрываюсь уже на другой стороне. Следом бесшумно скользит тенью дочь, держа винтовку настороже и озираясь по сторонам. Углубляемся метров на двадцать, и я сваливаю пленника на землю. Извлекаю всё 'холодное и горячее', тщательно обшариваю карманы: большой неуклюжий кошелёк натуральной кожи. Пара писем, или чего там, в нагрудных карманах. Россыпь патронов в другом. Складной нож, вроде садового, довольно грубой работы с деревянными щёчками. Всё? Похоже. Теперь подождать. Грудь пленника мерно вздымается, и жилка на виске пульсирует в такт слабому дыханию. Обычно такой бросок гарантирует минут тридцать отключки. Но это у людей. А здесь — кто его знает? Ирина задумчиво смотрит на аборигена.

— Он симпатичный.

И верно — черты лица правильные, относящиеся к давно утерянному у нас фенотипу, который ещё можно иногда увидеть в глухих местах страны и на старинных фотографиях и дагерротипах. Равнодушно пожимаю плечами в ответ.

— Па... Давно ты этим занимаешься?

— Как сказать... В армии научили. Знаешь же. где я служил...

— Да ты почти не рассказывал. Только пару фотографий и видела.

Ухмыляюсь в ответ:

— Так их и так всего две. Остальные так, уже дома снимался, после дембеля. Меньше знаешь, лучше спишь. И маме только не говори, что видела.

— Как?!

— В смысле — про меня. А про переселение ещё ничего не решили. Идею я вбросил, ребята тоже наверняка свои мысли имеют. Так что обсудим дома, и решим, что и как. Тогда, как я понимаю, всем и скажут.

Дочка молча чертит пальцем по земле, потом поднимает голову, поправляя выбившийся их-под тактической шапочки локон, а я невольно любуюсь ей — она у меня красавица... В маму.

— Не знаю я, пап. И дома ловить уже нечего, и сюда как-то стрёмно.

— Понимаю. Но сначала послушаем господинчика. А там уже решим.

Она согласно кивает. Тем временем из кустов подтягиваются наши. При виде мирно спящего рядом с нами 'языка' они удивлённо рассматривают тело.

— Чего? Как заказали — так и получите.

— Ну ты...

Владыка Войны завистливо цокает языком. Я машу рукой:

— Они тут непуганые. Ничего сложного. Будь кто из наших — пришлось бы попотеть...

Быстро срезаем шест, стягиваем пленнику ноги, заклеиваем на всякий пожарный скотчем рот, Тролль и Эсминец подхватывают его, словно охотничью добычу, и мы спешим к точке перехода. Хвала Богам, пленник вскоре приходит в себя, и по тоннелю шагает на своих двоих...

...На этот раз путь под землёй даётся мне легче. Дочка вообще цветёт и пахнет, перехватывая уважительные взгляды взрослых мужчин в свою сторону. Королева! Я улыбаюсь краешком губ. Серый открывает крышку люка, и мы выбираемся в его палатку. С облегчением усаживаюсь на стул и вытягиваю ноги. Оружие оставлено к подземной камере, только нож на поясе. Дочка плюхается рядом. Серый облегчённо машет рукой:

— Уф! Наконец то...

— Что с пленником будем делать?

-Как что?!

Серый даже подскакивает на своей табуретке.

— Сейчас чайку попьём, и будем допрашивать!

— А кто его язык знает?

Серёга хмурится:

— Ну, не скажу, что хорошо. Но понять сумею...

Со вздохом поднимается с места, шлёпает к кулеру, стоящему в углу. Вода в бутыли булькает, набирая воздух. Я делаю себе крепкий кофе с лимоном, Иришка пристраивается рядом, жадно осушая кружку с чаем. Разные у нас вкусы. Я — кофейник. Она — чайник. Хвала Богам — не водочник... Серый что-то неразборчиво говорит в стоящую на столе 'моторолу', и вскоре полог палатки распахивается. Нам приносят пышущую жаром еду. Общий довольный возглас, и вскоре со всех сторон слышится размеренное чавканье. Аппетитом никто не обижен, ну а я, кроме еды, анализирую свои ощущения после возвращения. Такое ощущение, что со мной что-то происходит. Только вот что? И в какую сторону? Но явно чувствую некие процессы в организме... Вскоре посуду и подносы забирают дежурные, а мы, кто курящие, перекурив по быстрому возле входа, приступаем к допросу. Слегка помятого пленника извлекают из-под земли, и начинается беседа. Нас интересует всё. От цвета трусов среднестатистического жителя, до того, носит ли он таковой предмет одежды вообще. И, конечно, самое главное на настоящий момент — политическая обстановка в мире...

...Супруга встретила нас с дочерью насмешками:

— Сутки пробегали, и никакой добычи! Эх, вы! Горе — охотники!

Ирина вспыхнула, но я успокаивающе положил ей руку на плечо:

— Мы же не виноваты, что всю дичь распугали до нас?

— И стоило сутки лазить? Вернулись бы сразу, как увидели, что пусто!

Развожу руками:

— Ну, извини. Народ решил поискать хоть что-нибудь. Не будем же мы одни возвращаться? Да ещё через ночной лес.

Она хмыкает, потом задумчиво говорит:

— Тоже верно. Леса тут дремучие. Пойдёшь — не вернёшься.

Умолкает, потом вдруг вскакивает со своего стула:

— Может, вы есть хотите? Я сейчас...

Машем руками оба вместе, получается на удивление синхронно:

— Ой, не надо! Мы у командира поели!

Добавляет Ирина, и супруга с удивлением смотрит на мгновенно повзрослевшую дочь. Задумчиво покачивает головой, потом ставит чайник на небольшую плиту.

— Хоть чаю попейте.

На это мы согласны. Я выношу стул на улицу, ставлю возле палатки, медленно отпивая кофе, ничего другого потому что не пью, задумчиво смотрю на расстилающуюся передо мной гладь озера в обрамлении бронзовых стволов сосен. Иришка пристраивается рядом. Из палатки выходит сын, смотрит на нас с завистью. Потом спрашивает:

— Далеко ходили?

— Километров двадцать, наверное.

Отвечает ему сестра. Я молчу, осмысливая узнанное от пленника. Да, самое лучшее для нас — действительно построить своё государство, ни от кого независящее... Только надо побольше народа. А где его взять? И сколько средств нужно для закупки самого необходимого? Даже для поездки сюда у меня ушло несколько тысяч евро: продукты, вещи, одежда, оружие, боеприпасы. А тут намечается настоящий Исход. Значит — техника, инструменты, опять же оружие. Боезапас на несколько лет, продовольствие на первое время, скот, мануфактура, да в принципе, нужно всё: от ниток и иголок, до станков и специалистов с учёными. И люди должны быть людьми, а не существами и не потребителями... Да, даже голова пухнет от размышлений! Достаю из кармана мобильник, набираю номер, забитый в памяти. Не телефонной. В голове...

— Алло?

— Бруммер. Два ноль. Четыре ноль.

— Институт. Четыре два четыре.

...Если бы цифры были нечётные, как и их сумма, то это знак, что работают под прослушкой. А так — можно хотя бы намекнуть...

— Есть серьёзная тема.

— Много надо?

— Много. Всего. Железо.

— Принял. Лови.

— До встречи.

Теперь нужен планшет или ноутбук. Поворачиваюсь к сидящему рядом сыну:

— Тащи свой агрегат.

Он вначале не понимает, о чём речь, я делаю вид, что двигаю файл по экрану. Доходит. Резко поднимается с места, скрывается в палатке, чтобы через минуту выскочить назад. Протягивает мне 'Эйсер'. Вхожу в почту. Есть письмо с вложением. Сбрасываю файл, на этот раз забитый на карту памяти моего смартфона. Архив открывается, и я пробегаю его глазами. Однако, здравствуйте... Цены значительно выросли. Зато и товара — на любой вкус и цвет, как говорится. Начиная от тактических фонарей, до гранатомётов и БМП. Обмундирование. Рации, обувь и запасные аккумуляторы, патроны, стрелковое и личное оружие, есть даже вертолёт. 'Крокодил' после капиталки. Но... Увы. Через тоннель ничего не пройдёт. Только двигатели, коробки передач, трансмиссии, кабины, кузова, даже рамы придётся делать на месте. Да и по остальному ограничение, как я уже говорил. Сто двадцать на двести сорок. Сантиметров. Хоть длина не ограничена. И можно попробовать поставить лебёдку на конечных станциях. И тащить не на собственном горбу, а на тележке. Впрочем, до этого ещё далеко. Скидываю расшифрованный файл на флешку, стираю письмо, очищаю 'корзину'. Моя часть работы сделана. Теперь — что решит Совет. Ну а я твёрдо намерен отстаивать отдельное, независящее ни от кого государство, и даже место присмотрел — есть на одном материке громадный пролив с не очень широким перешейком от основной части материка. Вроде как слитые воедино Африка и Австралия. Только значительно меньше размером. По словам 'языка' там практически никто не был и не живёт, кроме нескольких малочисленных диких племён. Диких — в прямом смысле слова с точки зрения 'цивилизованного' еуропейца. И ни одно из основных государств туда вроде как свои руки не протянуло. Но это по его словам. Надо ещё уточнять. Проблема — как туда добраться. Да ещё толпой. Путь пока лишь один — морем. Значит, потребуется корабль. И — не один, естественно. А ещё — безопасное место, где можно будет накопить переселенцев, подальше от глаз местных властей. И — свободный выход к морю, к удобным бухтам. А что будет нас ждать на новом месте... Вот же, зараза!!! Нет, чтобы проход сделать побольше!!!

Глава 4.

...Следующие сутки мы сидим безвылазно в палатке Серого и спорим до хрипоты. Вот уж точно, что в споре рождается истина! Потому что спорим мы до боли в связках, правда, каждый довод аргументирован. Но толку от этого чуть. Видя, что каждый стоит на своём, меняю тактику. Раз вы, ребята, так, то я пойду другим путём! Нет, руки я не выкручиваю, вроде, раз у меня выход на оружие, то будете делать так, как я сказал! Наоборот, всё чинно и спокойно. Просто я начинаю выдвигать контрдоводы против доводов. Вы хотите захватить власть в какой-нибудь развитой стране? Ха, наивные! Что может сделать кучка людей, пусть даже очень хорошо вооружённых, против целого государства? Да нас массой задавят. Да ещё им на помощь куча желающих заполучить трофеи из будущего явится. Откуда те узнают? Начнётся революция — сразу всё пронюхают. Поверьте! А ещё — желающие умирать в боях есть? То-то же!.. Предлагаете ползучее проникновение? На сколько поколений оно растянется? Посчитали? И где гарантия, что наши внуки, да-да! Именно внуки станут выполнять волю древних маразматиков, сошедших с ума и считающих, что они пришли сюда их другого мира? И будут ли наши внуки людьми в полном смысле этого слова? К тому же, уживутся ли они в дружбе и согласии? Да, тогда можно будет переводить человек сто, а то и меньше. Но, опять же, малое количество колонистов, тем более, вынужденных скрывать своё происхождение, очень быстро деградирует до уровня аборигенов. Либо, что ещё хуже, будут быстро вычислены, взяты под стражу, и выпотрошены на предмет знаний. К тому же ограниченное количество людей и возьмёт с собой очень ограниченное число и вес артефактов с Земли, которые быстро выйдут из строя без запчастей и возможности их изготовить...

...Вот примерно так я громил все идеи, кроме, разумеется, своей собственной. В её пользу говорило многое — и удачное, на мой взгляд, место, где его можно расположить. С трёх сторон — океан, с четвёртой — пустыня, горные цепи, узкий перешеек, который легко укрепить. Огромная площадь — гарантия того, что найдутся полезные ископаемые. И, кроме того, вертится у меня в голове одна мысль... Но подтвердить её можно будет только на месте. Поэтому я скрываю свою гипотезу от всех. Далее — мы будем достаточно далеко от всех сколь-нибудь больших держав этого мира. Значит, можем проводить совершенно независимую от них политику. Опираясь на штыки своей армии и свои станки с технологиями. Кроме того, большое количество поселенцев — залог того, что наша колония-страна не застынет на месте и не деградирует. А будет развиваться и увеличиваться. Пусть и медленнее, чем Земля. Хотя... Учитывая, что с развалом страны ничего сколь-нибудь действительно важного или глобального люди так и не открыли, не факт, что лет через сто-сто пятьдесят наши потомки не вырвутся вперёд... Постепенно замечаю, что на мою сторону становится всё больше и больше и больше членов Совета. Наконец, ближе к вечеру, решение окончательно утверждается — мы будем строить своё государство! Ура! Люди расходятся по своим палаткам, а я отзываю Серого в сторону:

— Есть место на винте?

Он достаёт смартфон.

— Лови.

Перекидываю ему ценник с ассортиментом и цифрами.

— Надо поинтересоваться ценами на золото.

Серый кивает в знак согласия. Пробегает наскоро ассортимент, становится задумчивым. Даже слишком. Потом мрачнеет:

— Есть вариант перебросить всё без разборки. Но... Только один раз. Потом проход просто схлопнется. Навсегда. И вернуться на Землю можно будет только через космос.

— Значит, так тому и быть. Это даже лучше! А то я, честно говоря, побаивался, что за нами будет погоня...

Серёга машет рукой:

— Не будет. Но придётся собирать всё сразу, и всех. А значит, рано или поздно о нас узнают те, кому не надо знать.

Пожимаю рукой:

— Риск дело благородное. А взятки ещё никто не отменял...

Лицо камрада озаряется улыбкой. Действительно, мы же в какой стране живём? Победившего капитализма! А что главное в этом социальном строе? Правильно, формула 'товар — деньги — товар'. Чем дольше правит демократия в нашем государстве, тем меньше честных людей. И тем дешевле чиновники и чины правопорядка. Дать им в зубы несколько тысяч валютой, и всё. Вся округа ослепнет, оглохнет и онемеет. Проверено не раз. А значит... Ну а местных жителей заинтересуем работой. Для большого количества людей необходимо жильё. Пусть даже и временное. Мы же не один день собираться будем? Так что — палатки, санитария, столовая, склад ГСМ, техники, боеприпасов... Лихорадочно прикидываю, кого ещё взять их своих знакомых, и список угрожающе растёт ежесекундно. Но это лишь во благо. Плохо то, что основная часть это списка — такие же 'командировочные' как и я. Но с другой стороны, с каждым их них я прошёл не одно поле боя, и могу им доверять целиком и полностью. Да и на той стороне их таланты могут спасти нам жизнь и наше будущее...

...А потом начинается адский труд. Просто нечеловеческий. Супруга ворчит непрерывно, потому что если она не знает, чем заняться, то я с утра и до утра на ногах и в разъездах. В конце концов, мои нервы не выдерживают, и я тупо даю ей задание — найти всё, что относится к её прошлой профессии в Сети. Она же у меня электронщик. Создатель микросхем ещё советского выпуска. Сын тоже живёт в Интернете. Хорошо, что там можно найти всё, что угодно. Для маскировки запускаем сплетню, что мы организуем некий посёлок сюрвайеров. Так называют теперь выживальщиков. Тех, кто мечтает выжить в глобальном катаклизме или при ядерной войне. Ушлые личности из структур клюют на эту удочку, как ни странно, что лишний раз подтверждает деградацию общества. Да и карманы у них оказались не очень глубокие, так что откупаемся, хотя пару своих агентов они к нам внедрили. Но мы держим их на дистанции, и изгонять, или ликвидировать не собираемся. В конце концов, у этих ребятишек не будет другого выхода, как работать с нами — обратной дороги не Землю уже не будет. Кое-как уговариваю жену и дочь уволиться прежних работ. Если с дочерью всё проходит нормально, то с женой пришлось намучаться. Впрочем, через моих ребят удалось наладить канал сбыта золота, притащенного оттуда, так что с деньгами наша организация не бедствует. Регулярные сбыт металла через криминальные структуры редки, хотя и увесисты, и мы можем выплачивать достаточные зарплаты всем участникам проекта. Но нехорошее шевеление вокруг не прекращается... Прибывают непрерывно грузы, плотные кордоны вокруг лагеря пока отпугивают излишне любопытных. Иногда прибывают просто любопытные или 'коллеги' по объявленному нами хобии. Плетём открытую ахинею, что у нас есть пророк, который объявил о том, что скоро погаснет солнце. Роль пророка доверяем Эсминцу. Вид у него импозантный — длинный балахон, пропечатанный шрифтом с нашего будущего места жительства, специально отпущенная бородка, зеркальные очки. Над нами в открытую смеются, принимают за сектантов и фанатиков. Тем лучше — чем меньше нас воспринимают всерьёз, тем спокойнее. Деньги раздаём налево и направо, но и грузы к нам идут всё полнеющей струёй. Делаем ряд заказов на специальное оборудование, даже скупаем пару заводов, которые аврально демонтируют с прежних мест и отправляют к нам. Не знаю, какими путями народ узнаёт о нас, но и поток желающих спастись полнеет с каждым днём. Некоторые верят 'пророку'. Некоторые просто любопытствуют. Много людей, которым некуда податься от безысходности. Безработица в стране растёт с каждым днём, а у нас некий островок благоденствия. Удивляет и напрягает одно — я точно знаю, что там, наверху, знают о продаже нами золота. Пусть его не так много, всего то три тонны, больше пока решили не продавать, но не может того быть, чтобы нами не заинтересовались и пропустили мимо ушей. Но всё объясняется просто — ситуация на границах страны с каждым днём всё напряжёнее, к тому же надвигается дата окончания поставок топлива в Европу. Есть ещё китайский проект, но на него нужны деньги, которых в обнищавшей, высосанной досуха стране просто нет. По всем данным разведки и спутникового анализа на месте, где мы расположились, не может быть никаких месторождений золота. Но, тем не менее, он исправно поставляется. Отсутствует рудник. Нет никаких признаков промыслов. И тем не менее, деньги поступают. Следовательно, лучше не мешать. Пусть они, в смысле мы, поставляют металл. Против власти чокнутые не злоумышляют, это точно, так что... Короче, нас не трогают, пока мы поставляем жёлтый металл. И сразу прихлопнут, как только он закончится. Инженер с Серым просчитывают варианты и время от времени сбрасывают нам очередной список закупок. Ну а мы, остальные челны Совета, рыщем по просторам страны, вербуем людей, работаем с поставщиками. Об истинной цели быстро растущего посёлка не знает никто, кроме нас, и пока тайна сохраняется. Нашего 'языка' пришлось вернуть обратно. Удерживать его в плену слишком хлопотно и опасно, к тому же чревато раскрытием тайны Прохода. Больно он выделялся среди всех. А брать лишний грех на душу... Пусть мы и циники, но не до такой же степени... Но тучи над нами сгущаются, и однажды ночью раздаётся звонок, после чего я вылетаю из палатки и стремглав несусь к Серому. Тот, хвала Богам, не спит, колдуя над мощным сервером.

— Тревога!

— Что?!

Я, одновременно пытаюсь отдышаться и говорить, начинаю кашлять. Стакан воды воспринимаю, как манну небесную. Делаю жадный глоток, жидкость пробивает пробку в горле, и я выдыхаю:

— У нас час. В Петрозаводске разгружается Особая Полицейская Бригада непосредственного президентского подчинения. По наши души. Поднята в воздух авиация — десантура и штурмовики. Короче, нас хотят зачистить.

Он сразу врубается в тему:

— У нас уже всё готово. Прост ждали кое-какие грузы, но на худой конец обойдёмся без них, раз такое дело. Давай обратно, приводи себя в порядок. А я даю тревогу.

С этими словами он нажимает большую красную кнопку на столе рядом с компом, и воздух разрезает могучий пронзительных звук сирены. Все в лагере знают, что это означает — тренировки проводились не раз. Поэтому никакой паники нет, люди знают, что делать. Возвращаюсь домой, в свою палатку. Супруга злая, дочь смотрит на меня:

— Опять?

— Нет. Всё всерьёз.

Ирина молча лезет под свою кровать, вытаскивает ящик с имуществом. Начинает одеваться. Я следую её примеру под изумлёнными глазами сына и жены. Тёплое бельё. Новенький камуфляж, верный 'калаш', броник, боеприпасы, '78-ой' пристёгивается на разгрузку. Жена открывает было рот, но я рявкаю:

— Собирайся! Живо! Если жить хочешь!

По моему виду до неё доходит, что шутки кончились, и супруга молча бросается укладывать вещи, которыми незаметно обросли... Тридцать минут. Всё упаковано, начинается погрузка. Рычат многочисленные двигатели тракторов, инженерных машин, боевой техники. Кроме БМП и БТРов у нас есть даже четыре танка. Пусть старенькие 'Т-72', но в рабочем состоянии. Все грузятся в автобусы, грузовики, легковушки, формируя колонну. Перекрывая шум и гул включаются мощнейшие динамики:

— Товарищи, это не учебная тревога. На нас готовится нападение. Поэтому мы покидаем лагерь и уходим в безопасную зону. Не волнуйтесь, маршрут проверен и чист.

Внезапно на уши начинает что-то давить. Быстро запрыгиваю в кабину мощного 'Урала' ещё советских времён, со складов длительного хранения, киваю водителю, молодому парнишке откуда то с Севера.

— Вперёд.

Вспыхивает алыми огнями огромный квадрат метров в десять высоту и ширину. Шофёр послушно включает передачу, и отфыркиваясь, гружёный до отказа грузовик медленно ползёт к нему. Рядом пристраиваются ещё две машины. Перед нами — два танка. Следом тащат на прицепе 'Ми-28', а после него два громадных 'Катерпиллера' с трудом тянут '26-ой'. Он тяжело переваливается на своих шасси, но нам немного и надо — всего то протащить метров сто через проход и в сторону. В ушах по прежнему давит, и появляется некий звон. Впрочем, он обрывается на высокой ноте сразу же, как только мы оказываемся за пределами рамки. И — знакомое ощущение того, что мы уже на месте. Сразу отгоняем машину в сторону, я с автоматом устремляюсь обратно. Замираю возле перехода. Из которого один за другим по две, по три появляются набитые до отказа людьми и грузами машины, тягачи, трактора... Пока темно — никто ничего не понимает и потому люди спокойны. Они ещё не знают, что уже на другой планете. Представляю, какова будет их реакция, когда всё выяснится. Но, думаю, вряд ли кто будет против. Семьи переселенцев у нас в полном составе, включая всех родственников и близких. Так что... Время от времени бросаю взгляд на часы — не успеваем... До меня доносятся глухие звуки взрывов. Авиация? Или уже подошли войска? Да нет, вряд ли. Скорее всего, сработали наши закладки, разносящие в клочья мосты и образующие завалы из лесных великанов на трассе. Это даст нам хоть немного дополнительного времени для эвакуации. Как бы я хотел сейчас быть там! Но нельзя — любой предмет или человек, прошедший обратно, вызовет обрыв тоннеля перехода. Так что остаётся только крепче сжимать автомат и кусать губы... Вкатывается очередной грузовик. С него спрыгивает гибкая фигура дочери.

— Пап?

— Рядом. Всё успели?

Она кивает, пристраивается с полюбившейся ей 'СВД' возле меня. С лязгом гусениц и рёвом дизелей вкатываются ещё два танка, волокущие на прицепе мощную, в 1650 кВт дизель-генераторную установку, вспахивающую землю чужой планеты, словно плуг. Пошли сплошной чередой, сразу по три, бок о бок, грузовики и автобусы, едва миновав ворота, растекающиеся по степи, где мы вышли. Серый и Инженером умудрились решить самую главную проблему, ожидающую нас в новом мире — они открыли проход к выбранному нами для создания своего собственного государства материку... Между темя я уже начинаю ощущать нехорошие подрагивания почвы. Надеюсь, что никто не обратит на это внимания? Свет обрамляющих ворота прожекторов-индикаторов становится всё сильнее... И вдруг резко вначале обрывается поток людей и грузов, затем гаснет рама Прохода. Всё? Да. Громовой последний удар в воздухе заставляет вздрогнуть, но тут возле меня появляются и Серый, и Инженер. Оба усталые, но довольные.

— Мы сделали это! Миха! Сделали!!!

От избытка чувств вскидываю 'калаш' к небу, выпускаю короткую, на два патрона, очередь в небо. Тишина вспарывается ударом, от которого с отвычки звенит в ушах. Впрочем, очень коротко. Поднимаю глаза — здравствуй, чужое небо. Мы пришли...

...Сразу отправили дозоры, организовали выгрузку пассажиров для отдыха, одновременно ставя палатки. Машины пока не разгружали, потому что утром, после отдыха, планировали двинуться дальше. А пока в небо поднялся беспилотный робот, управляемый по радио. Раскрутив свои шесть винтов, дисковидный аппарат практически бесшумно взмыл в небо, быстро набрав высоту и передавая картинку в инфракрасных лучах, которую умная программа переводила в привычные нам краски. Первая подробная карта Южного материка начала составляться. Спустя тридцать минут ещё три точно таких же зонда отправились в другие стороны на разведку. Первым делом нужно было найти место для постоянного поселения. А дальше — будет видно. Станем действовать по обстоятельствам. Испуганные люди молча копошились при свете фар и фонарей, торопливо устанавливая временные обиталища. Самые догадливые поняли, что мы где то очень далеко от прежних мест, но как мы здесь оказались, никому не могло даже в голову прийти. А так же — где сейчас мы находимся. Тёплый густой ночной ветерок, терпкий, напоенный ароматами трав воздух, и странная лёгкость в теле. Хорошо, что небо плотно затянуто облаками, но вроде бы дождь не намечается... Спустя минут тридцать лагерь стал затихать, только мы не могли оторваться от большого монитора, на который проецировалась картинка.

— Нужна вода. Запасы есть, но очень немного.

Негромкий голос кого-то из членов Совета. Говорим вполголоса, обмениваясь короткими репликами.

— Это южное полушарие. Сейчас тут весна, можно будет сразу сеять.

...Семян и саженцев всех сортов и видов с нами полно, едва ли несколько тонн и сотен разных видов: яблони, груши. Вишни, черешня и абрикосы, пшеница элитных сортов и рожь, ячмень... Перечислять их очень долго и ни к чему. Есть и экзотика — ананасы, киви, фейхоа и апельсины... В общем, агрономическое наследие человечества. В отдельном грузовике-скотовозе живность: громадные, породистые коровы с быком-производителем, овцы, козы, свиньи, лошади. Скакуны и тягловые тяжеловозы, пара владимирских и четыре советских монстра по метру семьдесят в холке. Чего их стоило найти и по какой цене лучше промолчать. Они обошлись нам, как пять 'феррари'... Отдельно везут собак и кошек. Начиная от обычных дворняг до овчарок всех мастей и моих любимцев — колли. Есть даже ньюфаундленд. Здоровенный флегматичный пёс с грустными глазами. Собаки чуют, что места здесь совершенно не похожие на родные, поэтому волнуются, ощетинившись и насторожив уши столбиками, кто к этому способен. Впрочем, при виде людей постепенно успокаиваются. Кошаки... Это отдельная песня. Сибиряки, Васьки подзаборные, подобранные на улицах; здоровенные рыжие крысоловы и даже один манул, на удивление всех мирно уживающийся с камышовым котом, привезённым ребятами с Дона. И весь этот зверинец молчит, что очень и очень странно. Волнуются, переступают с ноги на ногу, свиньи раскачивают свой грузовик из стороны в сторону, но всё происходит молча. Степь вокруг нас тоже не издаёт ни звука. Лишь иногда над головой что-то шуршит, пролетая в мгновение ока над нами. Да тихое жужжание местных насекомых. Нас, кстати, местная живность игнорирует. Невкусные мы, видимо...

— Тут кажется лес...

Громадное тёмное пятно уходит за пределы видимости камеры ночного вида. Поднимаем аппарат повыше, но тут пищит ограничитель — достигнуто максимальное расстояние полёта. Пора возвращать. Нехотя Инженер двигает джойстиком, меняя направление полёта. Остальные ещё увлечённо управляют своими машинами. Ну а мы с Серым жадно рассматриваем получившуюся карту. Похоже, что нас выбросило в степи. Или прерии. На ощупь почва сухая, покрыта жёсткой травой с густо переплетёнными корнями. Кое-где попадаются небольшие островки кустарника неизвестной породы. Поверхность ровная. С редкими пологими холмами.

— Река!

Возглас второго оператора беспилотного робота заставляет нас сгрудиться возле его ноутбука. Действительно, река. И, насколько можно разглядеть, широкая. Берега пологи, но из чего они состоят — сейчас не разобрать. Можно сказать, что мы зря расходовали аккумуляторы. Но, по крайней мере, мы хоть как-то определились с нашим местонахождением, и утром сможем ориентироваться по местности, а не тащиться неизвестно куда вслепую... Дожидаемся возвращения всех машин с воздуха, компьютер быстро собирает карту. Увы, она представляет собой всего лишь четыре полосы по разным сторонам света. Но нам и этого пока достаточно. Намечаем путь к лесу. Если растут деревья, то есть и вода.

— Может, запустим машины по диагонали?

Серый возмущённо вскидывает голову от разведанной карты:

— Смысл? Завтра тронемся, можно будет помощнее технику использовать. Да и бинокли... Мотоциклистов вперёд пустим. В любом случае — не в слепую идём, уже благо.

Соглашаюсь с ним. Правильно говорит. Чего сидеть ночь, если почти ничего не видно? Инфракрасная камера, вещь конечно, замечательная. Но завтра будет очень тяжёлый день. Когда люди узнают, куда они попали... И самое главное — что им предстоит... Упс! А это что такое?! Только сейчас замечаю, что та груда камней, которую я принял за россыпь, какая-то правильная... Увеличиваю картинку на экране, и верно — кажется, это развалины. И довольно крупные, кстати. То ли крепость, то ли форт...

— Народ.

Негромко говорю я, пока все остальные спорят по поводу правильности избранного маршрута. Никто не слышит.

— Народ!

Добавляю металла в голосе, Серый оборачивается, я тычу пальцем в экран.

— Что?

Недовольным голосом спрашивает Сергей.

— Похоже, здесь кто-то есть...

— Что?!

Все взгляды встречаются в экране. Тишина. Потом негромкое распоряжение:

— Инженер, запусти как свой агрегат туда.

Тот послушно кивает, снова гул винтов, рассекающих воздух, и диск стремительно исчезает во тьме. Слышу, как перекликаются дозорные. И вдруг на мониторе мелькает светлое пятно.

— Стой!

Не выдерживаю я. Инженер послушно заставляет аппарат остановиться, едва удержав его от сваливания.

— Назад! Медленней! Медленней. Ещё тише... Стоп!

Трансфокатор послушно дорисовывает картинку подробностями. Абориген. Но какой-то странный. За спиной — лук. В руке — кажется, копьё. Голый торс. Больше ничего не разобрать. Слишком темно.

Прикидываю расстояние... Мать Богов! Да он совсем рядом! Ну, может, в километре от нас! Самое большее... До остальных тоже доходит.

— Что будем делать?

Я молчу. Хотя. Будь моя воля, просто бы пристукнул. Но с другой стороны, это может вызвать настоящую войну с местными жителями. К тому же тот пока просто наблюдает за ярко освещённым лагерем, выросшим посреди степи.

— Если рискнёт подойти — не убивать. По крайней мере — пока.

— Отпускать тоже глупо.

Эсминец. Все взгляды скрещиваются на мне, но я отрицательно качаю головой:

— Нет. Он может быть не один. Пусть сначала рассветёт, а там увидим. Инженер, веди разведчика к найденным развалинам. Надо осмотреть их окрестности. Может, там и остановимся.

— С чего это вдруг?

— Там жили люди. А если жили они, то почему мы не можем? Место должно быть подходящим...

— Утро вечера мудренее. Костя, на тебе осмотр развалин. Остальные — спать. Нам ещё утро пережить надо...

Серый прав. Самое страшное, что я видел за свою жизнь — слепая, разъярённая толпа... Впрочем, есть ещё одна куда более жуткая для меня вещь, это моя половина в гневе...

Глава 5.

Как выяснилось, переживал я зря. Когда мы объявили после подъёма, что сейчас наш лагерь ночевал на другой планете, то, против ожидания, последовал только один вопрос:

— Получается, что мы сами себе хозяева?!

И то его выкрикнула какая-то из женщин в возрасте. Инженер кивнул в знак согласия, потом подтвердил в микрофон:

— Да. Здесь нет ни власти, ни полиции, ни спецслужб.

Люди начали переглядываться, а я глубоко задумался. Можно сказать, так сильно, что буквально услышал, как заскрипели мои мозги. Почему народ воспринял сообщение Совета так спокойно? Этого просто не может быть! Найдутся вечно недовольные, те, у кого, по недогляду, нашему, кстати, остался кто-то близкий или любимый на той стороне. Или желающий высказаться по любому поводу, но совершенно не представляющий предмет разговора... К тому же женщины... Как вдруг так? Отказаться от привычного им комфорта? От всего, к чему они привыкли? От телевизора, наконец! Да как же так?! Но над собравшимися людьми стояла тишина. Никто ничего не спрашивал, не задавал никаких вопросов, совершенно ничего. Даже мой огнедышащий вулкан, кстати, стоящий в первых рядах и посматривающий на меня очень нехорошим взглядом молчал. Ирина — та откровенно улыбалась, ехидно посматривая на ошарашенного брата. К счастью, тот тоже молча стоял, переваривая услышанное... Пять минут. Десять.

— Ну что, начальники, долго стоять то будем? Давайте, распоряжайтесь! А то так и будем здесь до посинения стоять...

Ехидным женским голоском из толпы нас заставили прийти в себя. Серый взглянул на Эсминца, тот — на Инженера, Владыка Войны — на меня. Ну а я, что я? Крайний, что ли? Похоже, что да...

— Что нам известно об этом мире, камрады...

...Народ обрадованно зашевелился, предвкушая новости...

— Прежде всего — она земного типа, как вы видите. То есть, можем спокойно дышать, есть местные продукты, не все, естественно. Белену, к примеру, не рекомендую.

...Немудрёная шутка немного разрядила напряжение...

— Место, где мы находимся, южный материк. Всего их три. Два населены точно такими же людьми, как и мы, только слабее физически. Сила притяжения, как все успели почувствовать, меньше привычной нам, поэтому в глазах местных жителей мы будем сверхсилачами. Этот материк почти не исследованн. Можно сказать, что мы — первооткрыватели и пионеры этих земель. Так что поработать придётся. И не мало. Но для этого у нас имеется всё необходимое: техника, инструменты, топливо и продовольствие на первое время, оружие, боеприпасы, семенной и генетический материал.

— Скотина, что ли?

— Она самая. Есть, конечно, и местные породы. Живности тут навалом. Но пока она не главное. Но голодать не будем. Посеем, соберём, построим. Люди мы к работе привычные. А когда на себя...

— А местные, они тут как? С луком и стрелами? Или у них тоже айфоны имеются?

Серёга, наконец, немного пришёл в себя, и я смог передать ему микрофон.

— Нет. Тут как у нас: кто-то с каменным топором до сих пор бегает, а кто-то одним нажатием клавиши целые материки с лица планеты стирает. Но насчёт последнего можете не волноваться.

Торопливо дополнил фразу, сообразив, что ляпнул не то.

— Уровень развития примерно такой же, как у нас перед Первой Мировой войной. Даже чуть меньше. Во всяком случае — первые полёты произошли буквально два года назад, а автомобили появились десять лет назад. Так что сами понимаете...

Облегчённые вздохи были ответом...

— Так куда поедем то, начальники?

Снова спросили нас из толпы. Мы переглянулись, потом ответил Инженер:

— Пока — никуда. Сначала — завтрак. А после него двинемся. Вроде есть тут неподалёку приличное местечко для города. Так что для начала первое распоряжение — всем мужчинам старше восемнадцати лет получить оружие и боеприпасы. Второе — всем вскрыть сухой паёк. Обед будет горячим, так что не волнуйтесь. Третье — на еду — срок минут. После этого собрать палатки, приготовиться к маршу. Разойдись!

Люди послушно двинулись к своим машинам и палаткам, а я приготовился к разборке с женой. К моему величайшему удивлению она так же, как и все, развернулась ко мне спиной и направилась к нашему 'Уралу' вместе с сыном. Дочь привычно пристроилась к нашей компании, которая никак не могла переварить то, что произошло буквально пять минут назад... Серый уставился на Инженера:

— Ты чего-нибудь понимаешь?

— Не-а...

Протянул тот, глядя на меня. Я молча пожал плечами, но тут подал голос Эсминец:

— Кажется, до меня дошло...

Наши взгляды скрестились на нём.

— Что?!

Хором задали мы вопрос. Тот махнул рукой:

— Неужели непонятно? Им настолько надела наша безысходность, что Переход народ воспринял, как дар Богов! Тем более, что попали мы сюда не голые и босые, а приличным количеством, да ещё очень даже во всеоружии. Ну а когда услышали, что мы самые крутые в этой яичнице, вообще на седьмом небе от счастья...

— А телевизор?

С удивлением услышал я свой голос.

— Что — телевизор?

Спросил меня Владыка Войны. Потом сообразил:

— Ты его последний раз когда смотрел?

Я на мгновение задумался, потом просиял:

— В девяносто третьем!

— Сейчас там такой идиотизм, что даже женщины плюются!

Рассмеялась дочь, внимательно слушающая наши разговоры.

— Так, народ. Харош трындеть!

Серёга окончательно пришёл в себя.

— Костя, что у тебя с теми развалинами?

Инженер покопался в куртке, вытащил подробную распечатку, и мы склонились над ней, торопливо перекусывая бутербродами, наспех сделанными дочерью...

...Место, находящееся в двадцати километрах от нашего временного лагеря показалось по снимкам с разведчика на первый взгляд удачным: ровное пространство, на котором кругом располагались древние строения. Целая череда прудов или озёр, расположенная кругом. Остатки, судя по всему, шахт или подземных камер — пока было неясно. Неподалёку — массив большого леса. Словом, выглядело всё это очень завлекательно. И — недалеко. По нашим, разумеется, меркам. Но эти два десятка километров нам пришлось преодолевать почти весь день. И причиной столь медленного передвижения оказались наши вертолёты. Тащить двадцатитонные монстры по земле на ненадёжных шасси оказалось сущей мукой. Крохотные колёсики зарывались в грунт, трактора жгли драгоценную солярку, словно голодный после месячной диеты... Но к вечеру, с последними лучами зари мы всё-таки втянули машины в лагерь. Естественно, что люди и большая часть техники и все грузы были на выбранном нами месте куда раньше нас, и уже приступили к обживанию будущего города. Первым делом обшарили всю округу, особенно строения, точнее, их остатки. Выяснилась, кстати, довольно неприятная вещь — люди ушли отсюда не по своей воле, их изгнали, или завоевали. Потому что остатки каменных стен носили следы огня или камнебитных орудий. Впрочем, останков мы не обнаружили, что порадовало. Но то, что на город-крепость было совершено нападение — насторожило. По всему выходило, что здесь есть довольно сильные, по местным, разумеется, меркам, либо государства, либо племена. А значит... Получается, что мы не зря притащили с собой столько оружия и техники. Похоже, что оно нам очень сильно пригодится... Наконец, ближе к полуночи, все неотложные вопросы нам удалось решить и как-то скоординировать ближайшие действия. К тому явно сказывалась нервная встряска и ожидание чего-то непонятного. Хорошо, хоть нашими военными не нужно заниматься — мы забрали с собой практически готовую армию. Со своими командирами, специалистами, личным составом. Пусть и немногочисленную, но хорошо сплочённую и обученную, и самое главное, с колоссальным, по нашим меркам, боевым опытом в неутихающей уже четыре года войне. Так что здесь мы были спокойны. Гражданские же, глядя на уверенных в себе военных, тоже берут с них пример. Ну и обстановка на оставленной нами Земле... Вспомнилось, как я агитировал к нам на работу своих бывших коллег. Вначале они просто не поверили объявленному окладу — наши начальники получали столько же. Да ещё жильё, кормёжка, плюс семьи, которые должны будут жить с ними. Некоторые даже засомневались, но потом всё же рискнули... Надеюсь, что они не пожалели о своём согласии... Последний штрих — формировка рабочих команд и распределение техники. Быстро раскидываем людей по специальностям. В первую очередь — строителей, потом агрономов-земледельцев, геологи и остальные пока подождут, пока разведывательные партии и беспилотная авиация не прочешет округу и не убедится в отсутствии аборигенов. Или в их наличии. Но тогда придётся пустить в дело другую тактику. Ну а сейчас — спать, спать, спать...

...Как ни странно, возле выхода из командирского кунга меня встречает жена. Причём, довольно спокойная на вид. Привычно ворчит:

— Ты чего так долго? Ирина давно уже отдыхает, а ты...

— Ну так я же не просто переселенец, а оттуда...

Показываю пальцем вверх. Она едва заметно улыбается, толкает меня в спину:

— Пошли уж. Голодный, наверное.

Машу рукой:

— Не очень. Перехватили по мелочам.

— Тогда пошли, тебе выспаться нужно. Завтра опять встанешь ни свет, ни заря?

Вздыхаю:

— Пожалуй, выходных долго не будет... Пока обустроимся, пока всё наладится...

Она умолкает, идя чуть впереди. Потом замедляет свои шаги, дожидается, пока я поравняюсь с ней, берёт меня за локоть, чуть слышно спрашивает:

— Ты уверен?

Прекрасно понимаю, что она хочет знать. Но откуда я возьму верный ответ?

— Знаешь, хуже, чем на Земле не будет. Это точно. По крайней мере, сама видела — врачи лечат, а не калечат. Взятки не требуют. Кормят нормально. Крыша над головой скоро будет. Завтра с утра начинаем строительство. А послезавтра решим с сельским хозяйством. Или опять же завтра, но после обеда.

— Это почему?

— Сначала надо местность разведать. Мы ночью погоняли роботов, но что в темноте увидишь? Поэтому и оружие всем раздали. Пока не обживёмся.

— Местные... Они злые?

Машу успокоительно рукой:

— С чего? Тут всё настолько примитивно, ты не представляешь. Они даже этот материк не исследовали. А в местной Европе воюют.

Она на мгновение замирает:

— Так что, тут вообще никто ничего не знает?! Вы с ума сошли?

— Послушай, дорогая, мы не идиоты, чтобы лезть неизвестно куда и тащить за собой толпу народа! Сергей, наш старший, сюда три года лазил, и, как видишь, жив-здоров. Я с Ириной тут уже раз двадцать был. Не в смысле на этом месте, а вообще, в этом мире. Тоже ни насморка, ни кашля. Сама видишь.

Неожиданно она улыбается:

— Вижу-вижу. Ты, кстати, даже помолодел, между прочим. Но я думала, из-за того, что всё лето на воздухе, без нервов. Да и кормили нас... Ладно. Пришли.

Она останавливается перед стандартной палаткой, той самой, в которой мы жили ещё там. Неяркий свет из окошек, и тишина.

— А Вовка спит?

— Как же?! Это Ира без задних ног дрыхнет! А этот... Сам увидишь!

Я вхожу в палатку, скидываю с ног берцы, сую ступни в тапочки. Супруга толкает в бок:

— Вон там вода подогретая, помой сначала. Всё потом провоняешь.

Она права. Тем более, что ноги сейчас надо беречь. Топлива не так много, и оно почти всё уйдёт на строительство и на посевы. И пока мы не найдём источники нефти, и не запустим свои минизаводы по перегонке — жёсткая экономия... Вытираю ступни заботливо поданным мне полотенцем, затем вхожу в жилое отделение. Первое, что я вижу — сгорбившегося сына, увлечённо чистящего... 'ПК'? 'Печенег'? Нет. Хотя задница явно от него... Мать!!! Это же... Расширившимися глазами я смотрю на мертворождённого монстра Ковровского завода, АЕК — 999. Откуда он у нас?! И выпускался недолго, и в армию не попал, только в МВД. Впрочем, ладно. Машинка рабочая, и боеприпас стандартный. Только вот бегать с такой машинкой тяжело. И, надеюсь, не придётся...

— Сам выбрал?

Вовка гордо кивает, не прерывая своего занятия.

— А как же! Хорошая машинка!

— Ага. Вот когда побегаешь с ним, тогда и скажешь, что хорошая.

Снова поворачиваюсь к жене:

— Ты что-то об ужине говорила?

Она улыбается:

— Всё-таки захотел?

Машу рукой:

— Армия...

Этим всё сказано. Сажусь за стол, ставлю свой 'калаш' рядом, аккуратно прислонив к стоящему у стены ящику. Теперь уже можно открыто, не боясь скандала и охов и ахов. Дочкина 'СВД' тоже аккуратно приставлена к её кровати. На спинке висит подсумок с запасными обоймами и прочее имущество. Мда... Жена перехватывает мой взгляд, хочет было что-то произнести, но умолкает, ставя на стол тарелку с вареной картошкой и кусками колбасы. Еда ещё тёплая, и я с неожиданно проснувшимся аппетитом набрасываюсь на неё. Супруга пристраивается возле меня, смотря, как я ем. Вздыхает:

— Чего молчал то?

Кое-как прожевав очередную ложку, отвечаю:

— И что? Ты бы смогла не проболтаться?

— Дочери то сказал!

— Так должен же мне кто-то спину прикрывать, на кого я положиться могу.

— Она же девушка!

— И что? Видела бы ты, как она с винтовкой управляется — не говорила бы такое.

— А Вовку чего не взял?! Он то парень!

— Стрелять не умеет. Физическая подготовка слабенькая. Выносливости никакой. Какой от него толк?

— Он твой сын!

— Сын. Я никогда от этого не отказывался. Но, прости уж, своей добротой ты его испортила. Теперь, надеюсь, до него быстро дойдёт. Кстати...

Поворачиваюсь к увлечённому чисткой от консервационной смазки своего пулемёта сыну:

— Вов!

Тишина. Увлёкся.

— Вован!!!

Рявкаю я во всю глотку, но тут жена шипит:

— Соседей разбудишь!

Спохватываюсь — действительно ведь не дома. Стенки то — брезентуха... Хвала Богам, сын вскинул голову, смотрит на меня удивлённо.

— Чего, пап?

Достаю из кармана сложенный листок бумаги, кидаю ему:

— Направление. На работу.

Быстро разворачивает, кривится:

— А почему я?!

— А потому. Здесь, извини, всё делать надо. Как в армии. Так что не вздумай отлынивать. Разговор будет жёсткий — не нравится? Отлыниваешь? Пошёл вон! За пределы поселения. К местным. Уживайся с ними, как хочешь, но ты больше не с нами.

— Что?!

Жена приподнимается на стуле, упирая руки в столешницу. Я спокойно чуть подаюсь назад:

— Вот так. Наказание одно — изгнание. Кстати, без оружия. Только то, что на тебе. Надето. И обуто.

— За то, что человек работать не хочет?

— Прости, дорогая, но сейчас мы не можем себе позволить содержать лодырей и дармоедов. Каждому будет занятие.

— И мне?!

— И тебе. Не волнуйся. Завтра найдёшь Инженера, ты его знаешь...

Она кивает.

— Он давно хотел с тобой пообщаться. Ты же у нас электронщик? Вот и вспомнишь старую профессию. Думаю, это куда лучше и полезнее для тебя, чем за компом сутками накладные набивать.

— Но я почти всё забыла...

Испуганно шепчет жена. Утешаю:

— Ничего. Он человек понимающий, поможет вспомнить. Зря, что ли, из Сети качала всё?

Она облегчённо вздыхает — просто растерялась. Потом её снова одолевает извечное женское любопытство:

— А ты?

— На промысел. В разведку. И дочка со мной.

— Что?!

— Не дёргайся. Сначала беспилотники всё осмотрят, а потом уже мы пойдём. Так что риска нет.

Она смотрит на меня тяжёлым взглядом, потом забирает пустую тарелку:

— Спать ложись. Глаза красные, как у рака.

Тут я с ней согласен. Тем более, что времени до подъёма — всего четыре часа...

...Удивительно, но этих четырёх часов мне хватило за глаза! Выспался так, как раньше за десять! И встал легко и без всякой тяжести в голове, как обычно от недосыпа. Быстро привёл себя в порядок, растолкал сына. Супруга уже хлопотала насчёт быстрого перекуса. Кстати, надо будет узнать насчёт наших поваров. Вроде бы как уже должны начать готовить. Зря что ли с собой столько продуктов приволокли? Прихлёбывая на ходу кофе, торопливо прокручиваю в мыслях сегодняшние планы. Ничего не упустил? Кажется нет...

— Да сядь ты наконец, чего мельтешишь?

...У жены не выдерживают нервы. Моя половина точно на пределе... Плюхаюсь на стул, откусываю кусок копчёной колбасы. Светлана вздыхает:

— Всё. Последняя.

Беззаботно машу рукой:

— Сегодня должны начать кормить. Вчера было распоряжение. А к вечеру окончательно всё проясниться. Но у нас коптильни есть, так что ещё поедим колбаски. Их натурального мяса. Обещаю.

Она молча улыбается...

...Лес интересный. Хвойные деревья, нечто среднее между сосной и елью. Между ними изредка попадаются молодые деревца вроде нашего можжевельника. Травы практически нет, изредка попадаются пучки. А так — всё засыпано толстым слоем иголок. До нижних ветвей высоченных деревьев не дотянуться, потому что высота стволов метров по пятьдесят, если не больше. А толщина... Метров шесть, а то и семь. Минимум. Но это на глаз. Чешуйчатая прочная кора, которую с трудом берёт мой верный '78-ой'. Её удаётся лишь поцарапать. Подобранная на земле высохшая до звона ветка лезвию вообще не поддаётся. Интересно, как она поведёт себя в воде? И — запах. Довольно приятный, но сильный. Чуть горьковатый, напоминающий то ли одуванчик, то ли мать и мачеху. Не могу определить. Да и слабоват я растениях вообще... Вскидываю руку в предупреждающем знаке. Все замирают. Мне показалось, или что-то там мелькнуло? Несмотря на здоровенные стволы, просветы между деревьями довольно велики. Видимо, они как-то удерживают своё пространство. Поэтому лес светлый, и по нему можно двигаться, не опасаясь засады, что и мы и делаем уже три часа. На границу чащи нас доставили грузовиком, десять человек. И теперь наш дозор, время от времени сверяясь с распечаткой авиаразведки, если наших роботов можно ей считать, продвигаемся вперёд. Только вот толка от импровизированной карты мало — сплошная завеса очень тёмных крон. И нигде нет ни просвета, ни поляны. Один из бойцов наскоро наносит кроки, так что не заблудимся. Да и магнитный полюс тут есть, потому что наши компасы работают. Не так, естественно, как на Земле, но какую-то привязку дают. И ориентироваться по ним можно. Пока сойдёт и так, а там будет видно. Странно, но не слышно ни птиц, ни зверей. Совершенно мёртвый лес. Никакой живности. Двое ребят следят за кронами, но у них тоже пусто. Либо тут есть что-то, что не даёт живности плодиться и размножаться, либо они настолько зашуганы аборигенами, что сразу прикидываются кустиками. Мол, нет нас. Вам всё кажется... Лучше бы второй вариант, конечно... И вот впервые за всё время нечто шевельнулось впереди нас. Я припадаю к густому слою хвои, осторожно выглядываю из-за кустика. Мать честная! Абориген! Как бы не тот, что мы видели вчера. Подношу к глазу монокуляр, мои ребята ждут. Делаю знак 'двое ко мне'. Первые бесшумно появляются возле меня, и я показываю им на местного жителя. Потом так же знаком отдаю команду 'Язык'. Оба кивают и исчезают за стволом. Между тем абориген, пугливо озираясь по сторонам что-то роет. Хм... И чего это тут у нас закопано? Внезапно он хлопает себя по голой спине, а потом беззвучно заваливается назад. Дротик со снотворным чуть подрагивает в его шее. Но тут происходит непредвиденное. Откуда то со стороны доносится гортанный крик, и потом на поляну выскакивают ещё двое — девчонка и парнишка. Оба ещё совсем молодые. Бросаются к лежащему на спине и храпящему на весь лес... Кажется, родителю... Обнимают, визжат, плачут, пытаются растормошить... Увы, детишки. От такой дозы бегемот с копыт валится. А тут — абориген... Лишь бы сердце выдержало... Но народ у нас опытный, и, думаю, дозу паралитика готовили умные люди. Хотя на вид местный житель хлипковат. Хлоп! Сетка окутывает всю кучу. Не зря я настоял на полицейском ружье. Хорошая вещь! Визг усиливается до ультразвука и резко обрывается, когда мы, наконец. выходим на свет. Представляю нас глазами аборигенов: первое — чудная пятнистая одежда. Второе — великанский рост, каждый их нас выше родителя или воспитателя минимум на голову. Да черты лица у нас... Аборигены чем-то похожи на наших азиатов. Такие же раскосые глаза, чуть желтоватая кожа, чёрные волосы и плосковатые черты лица. Широкие носы, узкие губы. Ну, точно — азиаты. Больше всего смахивают на вьетнамцев. Такие же маленькие и худые. А эти ещё и истощённые. Нет. Вряд ли наши холостяки позарятся на их женщин. Придётся в местную Европу их посылать... Детишки жмутся под сеткой, испуганно озираясь на нас и вцепившись в папочку лапками. Даже побелели от страха. Освобождаем их из сети, не взирая на отчаянное сопротивление, почти не ощущающееся при нашей земной силе. Девчонка пытается кого-то укусить, получает звонкую пощёчину и издаёт дикий визг, тут же, впрочем, обрывающийся после нажатия на подчелюстные узлы. Как только её губы смыкаются, отточенное движение, и скотч заклеивает ей рот. Малявка чего-то мычит, но это уже не страшно. С парнишкой проделываем тоже самое. Схватываем хомутами запястья. Остаётся их родитель. С ним проще — руки вяжем сразу. Потом заклеиваем рот. Ну а дальше — укол нейтрализатора, и спустя минуту мужичок вовсю лупает глазами и пытается двигаться.

— Что дальше?

— Похоже, тут рядом либо их лагерь, либо деревня.

— Рядом понятие относительное.

Согласно киваю. Кто знает, на какие расстояния тут уходят охотники. Хотя... С детьми? Вряд ли далеко. Но это может быть и изгнанник. Эх, не знаю я их языка. И допросить нет возможности. Присаживаюсь над лежащим на хвое аборигеном, внимательно осматриваю его одежду. Чёрная свободная рубаха с короткой застёжкой, украшенная красным орнаментом. Прямые штаны, тоже свободные, до щиколотки. На ступнях — плетёные из соломы или сухой травы сандалии. Пояса нет. Штаны просто подвязываются на верёвочках. Волосы чёрные и сальные, или смазаны маслом, собраны в узел на макушке, подвязанный тонкой ленточкой с двумя полосками. Пуговиц нет нигде. Его нож лежит рядом с сумкой в виде обыкновенного прямоугольника. Лезвие — лавровый лист. Заточено с двух сторон. Довольно тонкое, и... Ручной работы. Кое-где видны следы молота. Рукоятка — рог. Почему? Да просто видно. Как и следы молота. Металл... По виду — калёное железо. Мой нож оставляет глубокую царапину на клинке аборигена. Перехожу к сумке, вытряхивая их неё содержимое. Хм... Несколько непонятных корешков. Надо отдать медикам на анализы. В чистую тряпицу завёрнуты какие-то коричневые шарики. Еда? Может быть. Уж больно жадно на них смотрят детишки. Отщипываю кусочек, крошечный. Осторожно пробую... Рис! Самый настоящий натуральный рис! Только почему то красный... Красный? Твою ж... Таким в Азии, у нас, естественно, на Земле, арестантов кормят! Так-так... Аккуратно убираю всё в сумку. Теперь детишки. Мальчишка лет десяти, может, одиннадцати. А скорее всего — четырнадцати или пятнадцати. Потому что худой, словно его в концлагере десять лет держали. Его сестра или подруга точно такой же заморыш. На обоих — всё точно такое же, как у папочки. Кроме девочки. На той юбка с запахом из такой же ткани, как и одежда мужчины и мальчика. Да волосы на макушке украшает... Хвала великому канцелярскому Богу! Агромадная булавка! Честное слово! Правда, изготовлен сей предмет из начищенного серебра, поскольку вряд ли местные жители знают никель или хром. И... Я замечаю тонкую ниточку на шее девчушки. Протягиваю руку и извлекаю на свет небольшой круглый медальончик. Или амулет. Кто его знает. Ну, не специалист я. И в Азии побывать не пришлось. Всего опыта — из передач про путешественников.

— Берём с собой?

— Да. Может, удастся что узнать. Или как-то объясниться. Хоть рисунками или на пальцах. По крайней мере, они знают, какой здесь климат, что идёт в еду. Ну, в общем, нашим головастикам есть над чем пораскинуть мозгами.

— Подождём наших ребят, а потом двигаем обратно.

Старший моих сопровождающих согласно кивает, потом извлекает рацию:

— База, я — Второй. Дошли до места, взяли языка. Начинаем возвращение через тридцать минут... Прошу прощения — выходим сейчас.

Потому что из-за стволов выруливают двое посланных пройтись по кругу, разводя руками в стороны. Ничего не нашли. Ну и ладно. Вернёмся сюда с собаками. Говорил же — надо было их с собой взять! Нет! Мол, зачем? Мало ли что, где потом найдём? Да найдём! Тем более, что шли не столько в разведку, сколько в поиск. А это разные вещи... Напоследок из любопытства подхожу к яме, что копал абориген, и... Красноватые комья бурого железняка я узнаю сразу. Под слоем почвы сантиметров в тридцать — сплошная охристо жёлтая порода... Вгоняю в неё нож, отламываю большой кусок. Лимонит? Очень похоже. Надо попробовать его нагреть, и кислотой попробовать. Засовываю образец в карман разгрузки. Пусть наши геологи проверят. Выпрямляюсь. По моему лицу люди понимают, что произошло нечто хорошее. Абориген, напротив, начинает злиться.

— Пошли.

Ребята пинками заставляют мужчинку подняться, цепляют детишек за него, и мы начинаем обратное движение. Впрочем, мои мысли уже далеко. Если мои предположения оправдаются... То мы сели на месторождение железа. А это, как бы сказать... Не слишком хорошо. Ладно. Посмотрим, что нам скажут пленники...

Глава 6.

...На первом месте мы пробыли неделю. Как я и подозревал, бывшая крепость стояла на громадном, в несколько десятков километров месторождении железной руды. Не очень богатой, но зато в громадных количествах. Пленники оказались из небольшой деревушки к северу от нашей высадки. До неё пешком — двое суток пути. А мужчина был, как выяснилось, местным кузнецом. Потихоньку плавил болотную руду, а сюда явился за окатышами. Здешний лимонит довольно богат никелем и марганцем. Тоже редкость. Во всяком случае, у нас на Земле. Впрочем, про родной мир, похоже, надо забывать. Ещё новость — в ста километрах к югу от большой реки, которую мы нашли ещё в первую ночь нашего пребывания в новом мире нашли огромное плато из самородного асфальта. А это значит, что там есть нефть. Ну а если ещё и нефть под боком, значит точно надо отсюда убираться. Поэтому решились отправить на поиски вертолёт. Дальности наших беспилотников не хватает для поиска нормального места. Пленники же рассказали всё, что знают. Правда, намучались с ними, но всё же кое-как объяснились. Рисунками, жестами, картинками. Потом отпустили восвояси. Боятся нам их нечего — народ примитивный, лук со стрелами, копьё. Вот и всё, что им известно. Железо знают, но до промышленных масштабов, как до луны пешком. Техника же вообще внушила им тихий ужас. При виде взлетающего вертолёта все трое рухнули ниц, закрыв головы руками, и, как мы поняли, начали неистово молиться. Была мысль оставить их, чтобы узнать местное наречие, но вовремя прошла. Государства у аборигенов нет, живут племенами по разным местам материка. А единым у них является язык жестов. Около сотни. Им хватает. Его мы скопировали на камеру, будем готовить переводчиков...

Вертолёт наши надежды оправдал, и свою миссию выполнил. Совершив пятисот километровый полёт к Северу, вышел к побережью океана и после дозаправки прихваченным с собой топливом двинулся на Восток, поскольку Запад был сплошной водной поверхностью. Через примерно триста километров начались горы. Командир принял решение возвращаться, и это, как оказалось, было правильным решением, потому что срезая угол, машина пошла напрямик, и наткнулась просто на райское место — громадную долину между двумя реками, густо поросшую зеленью. Леса, кустарники, обилие дичи и огромные пастбища для скота. Близость гор давала надежду на наличие полезных ископаемых, да и до моря, испокон веков служившего лучшим торговым путём для человечества не так далеко. К тому же водным путём. Так что вполне возможно, что при достаточной глубине корабли смогут подниматься вверх по течению к самому городу. А здесь, на месте первого лагеря, можно будет организовать промышленный район. Тем более, что нефть недалеко. Точнее, асфальт. Но и его можно перегнать на топливо, если совсем прижмёт. Словом, решили переезжать. Кстати, лётчики сверху видели несколько поселений аборигенов. Но небольших. Самое большое — человек на триста. Вряд ли больше. По десять, пятнадцать хижин на сваях, их плетёного тростника под высокими крышами. А это значит, что климат тут мягкий, и суровых зим не бывает. Значит, наш выбор оказался правильным. Оставив в первом лагере пятьсот человек, строителей и военных, основная часть поселенцев двинулась к месту, которое должно было стать нашим новым домом... Авиация пошла своим ходом, потому что преодолевать тысячекилометровый путь по земле — мягко сказать, глупо. 'Двадцать шестой' забили до отказа людьми, инструментами, топливом, запихнули внутрь пару вездеходов, и громадная машина стартовала к будущей столице. С ним убыл Эсминец, остальные остались с колонной. Владыка Войны должен был приглядывать за остающимися и строительством промышленного района. Особенно, за асфальтовым месторождением. Потому что туда тягачи потащили оба наши нефтеперерабатывающих завода, мощностью по триста кубов готовой продукции в сутки. Так как топливо для нашей цивилизации — кровь. И добыче нефти придавался приоритет даже больший, чем земледелию... Ради этого пошли даже на ещё один полёт 'Ми-26', расходуя драгоценнейшее топливо: чтобы сэкономить время перебросили будущих нефтяников воздухом...

...— Долина! Долина!

Эта весть мгновенно облетела колонну поселенцев от головы до хвоста. Усталые после изнурительного пути люди, когда ели и отдыхали на ходу, ночуя на земле, не разбивая палаток, чтобы не терять времени. Пропылённые, пропотевшие одежды на всех, соль на спинах солдат, охраняющих колонну от диких зверей, и чего уж греха таить, от людей. Местные жители выходили навстречу нашей колонне, молча провожая взглядами ревущие машины и трактора. Мы их не трогали, они тоже не предпринимали никаких попыток напасть или просто познакомиться. Отсутствие любопытства — вот что отличало их от нас. А ещё — они боялись. И не только техники, но и того огромного количества народа, собранного в одном месте. Сами они жили, как я уже говорил, мелкими племенами или группами. Насколько я мог судить по ним — местное население медленно и уверенно вымирало. Или вырождалось, что в принципе, одно и тоже. Апатия на лицах, потухшие глаза, равнодушие... А ведь когда то здесь была цивилизация. И может быть, не одна. По пути мы несколько раз натыкались на останки городов, развалины могучих сооружений. Но все они были покинуты, разрушены, превратились в осколки величия прошлого. Конечно, покопаться в них было бы жутко интересно, но это, естественно, лучше оставить на будущее. Когда появиться время. Сейчас куда более насущные проблемы были перед нами. Продовольствие. Вода. Топливо. Боеприпасы. Пока это всё было. Но надолго ли? Одной охотой не проживёшь. Рыбную ловлю с берега не организуешь. Надо выходить в море. На чём? Так что стоило спешить. И мы торопились изо всех сил. Поломавшиеся автомобили цепляли к целым, чиня, если, конечно, возможно, их на ходу. Люди вымотались, почернели, мечтали о том, чтобы вымыться, но не роптали, прекрасно понимая важность последнего пути. И вот, после недели пути, Хвала Богам, по ровной местности, когда не надо было строить мосты — лётчики разведали дорогу от и до, поэтому маршрут был известен. В этот раз мы шли не в слепую, а от источника к источнику, ночуя в местах, подходящих для остановки такого большого количества людей и машин. Взобравшись на очередной пологий холм, наш 'Урал' остановился — перед нами расстилалась Долина... Обтекая меня по сторонам одна за одной машины, автобусы, грузовики и тягачи выезжали на склон, замирая на месте, а люди высыпали наружу и со слезами на глазах обозревали с высоты бескрайнюю, раскинувшееся на сотни километров громадное Междуречье. Внезапно где-то вдалеке в небо взлетела алая ракета.

— Наши сигнал подают.

Глухо обронил Инженер, оказавшийся рядом. Ему тоже досталось. Костя почернел, глаза красные от постоянного недосыпа — каждую ночь он прогонял беспилотники по планируемому на день пути, прокладывая удобный путь. Я кивнул в ответ:

— Угу.

Треснула и захрипела рация:

— Долго вы, ребята!

— Как успели, так приехали.

Буркнул я в ответ.

— Ладно, Брум, не кипятись. Давай, езжай. Мы уже заждались. Место тут...

Даже через эфир я уловил счастливые нотки в голосе. Ну, если уж Эсминец доволен, то нам о лучшем и мечтать не стоит. Нехотя влез в кабину — вести машину пришлось самому, наш водитель остался на нефтепромыслах, ноги гудели, запястья рук просто выкручивало после долго пути. Жена взглянула на меня — ей тоже досталось. Тем не менее, моя половина держалась, правда, за неделю пути похудела. И довольно сильно. Но это ей только на пользу.

— Что?

Испугалась, что это ещё не конец.

— Осталось чуть-чуть. Только спуститься с холмов, и мы на месте. Уже по рации разговариваем.

Светлана облегчённо прикрыла глаза:

— Скорее бы...

— Потерпи, родная. Сейчас будем на месте.

Фыркнул двигатель, медленно проворачивая большие рубчатые колёса, и вот машина плавно пошла вперёд... Правду говорят, что последние километры пути самые длинные и самые трудные. Завтра точно буду лежать пластом, словно труп. А сегодня — меня ещё поддерживает адреналин, бушующий в моих жилах... Указатель?! Действительно... Шуточки Эсминца? Да нет, не шуточки. Чёткое распределение по секторам: для продовольствия. Для техники. Для оружия. Для инструмента. Для электростанции. Он уже распланировал весь город, выделил места для каждой семьи, для каждого будущего района. Гигантский труд. Просто колоссальный. Ну а мы — довели колонну без потерь... И, надеюсь, теперь долго не надо будет никуда двигаться. Пока не построим город и не снимем первый урожай...

...— Ну, как говорится, поехали!

Я втыкаю лопату на месте будущего дома. Нового гнезда, как говорится. Рабочих рук мало, но зато есть техника. Хотя вот эта штыковая лопата — чисто символическая, вроде золотого костыля на строительстве железной дороги, и кирпича, положенного лично Очень Высоким Лицом. А тут — будущий дом. Родовая усадьба. Рядом стоят дочь, жена, сын. Все ещё осунувшиеся после марш-броска, потому что досталось всем, но зато все счастливы. Особенно моя половина. Но тут причины чисто личного направления. Светлана рада, что за неделю сбросила почти десять килограмм веса! Для неё это сродни чуду Богов, и, что самое интересное, она утверждает, что процесс похудания не прекращается, а идёт! Впрочем, её наряд подтверждает слова супруги. Но что-то я отвлёкся. Делаю шаг в сторону, машу рукой экскаваторщику. Тот трогает рычаги, и оборудованный ковшом и отвалом Xu gong, необычного для всех вида, приступает к делу. Водитель знает своё дело, и вскоре, буквально через час траншея под фундамент выкопана. Она простая, без всяких изысков. Обыкновенный прямоугольник глубиной в полметра и шириной столько же. Двенадцать метров в длину, десять в ширину. Достаточно для семьи из четырёх человек на первое время. Я с женой. Сын и дочь. Правда, дочь уйдёт к мужу. Рано или поздно. А вот сын взамен приведёт невесту... Даже вздрагиваю от этой мысли... По всей будущей улице идёт бурное строительство: фырчат трактора, стучат молотки и топоры, взвизгивают циркулярные пилы и электрорубанки. Пахнет свежим деревом, смолой, краской. Дома вырастают на глазах. Первая улица уже построена. Её заселили многодетные семьи, и те, у кого маленькие дети. Остальные пока живут в палатках, но все понимают, что это не надолго. Стройка идёт бурным ходом. За день возводят по семь-восемь особняков, а на одной улице их сто. В дальнем лесу валятся стволы могучих великанов, здесь они лиственные, с узкими длинными кронами и плотной древесиной, напоминающей нашу берёзу. Тракторами выволакивают на поляны, где раскинуты передвижные пилорамы, превращающие стволы в стройматериал. Из одного спиленного дерева получается восемь стандартных брусьев 'десятки'. Сто на сто миллиметров и длиной почти в двадцать, а то и больше метров. Часть пилорам делает доски на полы и на стропила, некоторые пилят вагонку для внутренней обшивки. Гвоздей хватает, а вскоре намечается первая плавка в промышленном районе. Нефтяники тоже выдали первые кубики солярки и бензина, так что дело теперь за тем, как их сюда перевезти. Цистерны у нас есть, но их мало. Так что придётся мудрить. Ну да смекалка нас никогда не подводила. Иногда на границах будущего города появляются аборигены в своих чёрных одеждах. Как правило, пожилые. То ли старейшины, то ли вожди. Молча стоят, смотрят, что мы делаем. Лица без эмоций, сонные, скучные. Ни во что не вмешиваются, никуда не лезут, просто смотрят, выдерживая безопасную дистанцию. Чтобы не мешать белым великанам. Попыток вступить в контакт не предпринимают. Мы поначалу косились на них, охрана постоянно настороже, но поскольку попыток чего-либо украсть, или помешать нам не было, просто, в свою очередь наблюдаем за зрителями. Может, они пытаются понять, чего от нас ждать? Ну, если не будут предпринимать ничего плохого, то и мы им вредить не собираемся.

...Первые поля уже распаханы, завтра начинается сев. Земля чёрная, жирная, как лучшие почвы Украины и Орла. Так что если наши агрономы угадали всё верно, то урожай будет знатным. Удивительно, что аборигены не использовали это место для своих нужд. Ни следов поселений, ни вообще никакой деятельности человека. Впрочем, если я правильно понимаю, то место не подходит для выращивания их основной еды — риса. Поэтому они сюда и не лезут. Скотина пасётся на лугах, поросших густой сочной травой. Всё-таки междуречье. Так что зелени много. Кстати, когда пахали, воочию увидел, что такое жирная земля. Прежде почему то думал, что это идиома или речевой оборот. А когда собственными глазами зацепил жирный блеск чёрной почвы, откинутой отвалом плуга, поверил. Наши сельскохозяйственные специалисты разве что хороводы вокруг поля не водят. Насекомых мало, вредителей, соответственно, тоже. Да и будут ли они жрать чуждую им растительность — неясно. На такой случай у нас имеется химия. Немного, но тем не менее. Самое главное — все при деле. Я имею в виду поселенцев. И рабочих рук жутко не хватает. Хочется всего и сразу, такова уж натура человеческая. Но приходится ждать, потому что прыгнуть выше головы мы не можем. Итак работаем от зари до зари. Серый настаивает на посылке геологических партий — пусть ищут ископаемые. Что-то для нас, что-то — для наших потомков. Я не против, но другие члены Совета предлагают пока погодить. А чего годить то? Наоборот, пока занимаемся строительством жилья, выкроить полсотни человек можно, и когда расселение закончится, то уже будут видны перспективы. Ведь привезённые с нами запасы далеко не бесконечны, а нужно очень многое, если мы не хотим опуститься до уровня аборигенов, когда наше оружие израсходует боеприпасы, техника сломается, а компьютеры и прочая электронная техника выработает свой ресурс. В Совете другая крайность — они хотят первым делом построить Порт. В той бухте, куда впадают наши реки. Но тут уж против я, потому что распылять наши немногие имеющиеся ресурсы на несколько строек глупо. Получится куча недостроев, и будем потом латать дырки, перебрасывая людей туда и сюда, и ломая головы над тем, куда пустить наши жалкие крохи стройматериалов. Нет уж! Сначала -город. Потом — промышленные районы, потому что если мы хотим строить своё государство, то нам нужна экономика. Прочная, сильная, развитая. Затем — всё остальное. Спорим до хрипоты, аргументируем, приводим доводы 'за' и 'против', но, в конце концов всё решает народ, и после бурного обсуждения за основу принимается мой план за небольшим исключением — параллельно геологоразведке начинать на разведанных месторождениях и строительство заводов. Точнее — монтаж, потому что все наши предприятия мобильные и модульные. И их строительство означает простой монтаж готовых контейнеров в одно целое. И, конечно, ищем место под электростанцию. Не дизель-генераторную, а настоящую, с плотиной. Генераторы у нас есть. Дело за тем, чтобы привести их в действие не двигателями, а силой воды или ветра. А будет энергия — снимется куча проблем, гораздо меньше станет расход дефицитного топлива, и наши заводы смогут нормально функционировать. Делать нечего — придётся опять запускать нашу авиацию, как бы не хотелось её сохранить на крайний случай. Но другого выхода нет. Почему то мы упустили, что наши беспилотники имеют очень ограниченный радиус полёта, буквально двадцать, максимум — тридцать километров от оператора. А тут нужно обследовать весь материк. Ну, может и не полностью, но всё-таки желательно большую часть, чтобы не пустить наши, пока ещё очень ограниченные ресурсы в трубу. Впрочем, в любом случае плотина будет временной, из дерева, пока не наладим производство цемента. Так что наши вертолёты поднимаются в небо, обследуя окрестности. Хорошо ещё, что мы используем аэрофотосъёмку, чтобы экономить топливо и время, и хотя с горючим положение постепенно выравнивается, поскольку оба наши завода работают на полную мощность, но вот драгоценный ресурс двигателей... Как мы не пытались, запасных моторов к технике приобрести так и не смогли. И хотя машины прошли капитальный ремонт на специализированном предприятии, где мы, собственно говоря, их купили, тем не менее, количество у них не резиновое. А ещё предстоит немало полётов... Подвесив на 'двадцать шестой' подвесные баки мы посылаем вертолёт на Север. Ударный 'двадцать восьмой' уходит на юг. Ну а пока — стройка продолжается. Наш город растёт ударными темпами, и улицы удлиняются каждый день, а кварталы увеличиваются в объёме. Поля уже дали первые всходы, и глаз радуется ровным рядам всходов. Местные сорняки тоже с радостью восприняли обработанную почву, и устремились на культивированную землю едва ли не бегом. Но... Тут в дело вмешалась наша покинутая матушка Земля. Дело в том, что среди захваченных нами грузов спрятались, так сказать, беспаспортные пассажиры: муравьи, жуки, ящерицы, даже змеи. Хвала Богам, безобидные ужи. Как-то так получилось, что ни одна гадюка с нами не пролезла. Ну а ужики вот как-то так умудрились. Но, короче говоря, лучше всех освоились на Новой Руси, как мы назвали наши земли, обыкновенные рыжие муравьи. Если на Земле они распространяются с трудом, потому что развести их на новом месте очень тяжёлый и длительный процесс, то здесь... Их муравейники росли буквально на глазах! Время от времени громадные, куда больше чем на родине, курганы извергали так называемые отводки, устремляющиеся в разные стороны, и найдя подходящее и свободное от своих собратьев место, а такое было повсюду, новая колония принималась за строительство. Буквально неделя, дней десять, и вырастал новый громадный муравейник. Честно говоря, мы даже испугались, когда обнаружили столь бурный рост популяции, но... Вскоре сработал некий механизм, и количество насекомых начало стабилизироваться. Именно муравьи и решили проблему сорняков, уничтожая их подчистую, и совершенно не трогая земные растения. Видимо местная зелень пришлась мирмикам больше по вкусу... Заодно мураши жёстко контролировали всех прочих земных собратьев, пуская излишки на прокорм. Словом, вырастал новый мир, симбиоз человеческих и аборигенных животных, растений, пресмыкающихся. Наша скотина тоже оценила аборигенную растительность. Во всяком случае, лопали наши травоядные местную зелень за обе челюсти, толстея на глазах. Коровы резко прибавили в надоях, впрочем, как и овцы, как козы. Бык-трёхлетка вдруг начал бурно расти, набирая размеры в холке и боках. А тяжеловозы... Те сохранили свой огромный рост. Зато добавили в силе и скорости. Владимирцы и так относятся к одним из самых быстрых лошадей, не уступая в скорости орловским рысакам и превосходя последних в выносливости. А тут... В общем, наши животноводы чесали свои затылки и разводили руками, твердя лишь одно: 'Не понимаем!'. То ли им не хватало знаний, то ли требовались не умозрительные заключения, а серьёзное научное оборудование и анализаторы. Но факт оставался фактом — местный корм пошёл земным животным на благо. Впрочем, и нам, людям, тоже кое-что досталось от местных благ. В одном местечке, неподалёку от развалин древней то ли крепости, то ли чего-то похожего, разведчики наткнулись на гигантскую клубнику. Почти самую обыкновенную земную клубнику. За одним исключением — каждая ягодка на той плантации была величиной с металлическое ведро. Всего то. И весила — двадцать килограмм в среднем. Поначалу люди не поверили своим глазам. Потом бросились за счётчиками Гейгера. К их изумлению те ничего не показали. Нашёлся смельчак, который оказался моим сыном. Короче, Вовка отважился на 'подвиг во благо человечества', как он выразился. Ну и слопал одну ягодку. Целиком. Результат был закономерным — долгая, изнурительная диарея. Не верите? Попробуйте за один присест слопать двадцать килограмм клубники. Почувствуете сразу. Не сможете? Я тоже не смогу. А вот сын — смог... Чтоб ему... После того, как его, слегка пошатывающегося после долго сидения в позе гордого орла смогли отловить врачи, то последние с изумлением отметили, что молодой человек совершенно здоров. Чего в принципе быть не может... Однако медики у нас опытные, и ошибиться не могли. Словом, Вован рискнул, и выиграл. А гигантская клубника стала одним из самых любимых десертов на наших столах. К тому же вкус у ягоды был просто изумительный! А когда спустя некоторое время обнаружился ещё один неожиданный эффект, то все были в шоке. Аборигенная клубника великанская, как её обозвали биологи, оказалась не просто вкусной ягодой, но и лекарством! Регулярное употребление в пищу небольших порций ягоды полностью восстанавливало иммунную систему, работу желез внутренней секреции, омолаживало организм, возвращая коже упругость, а волосам их первоначальный цвет и густоту. Короче говоря, человек начинал молодеть. Не слишком, конечно. Во всяком случае, не настолько, как в наших сказках про молодильные яблоки. Что одно съел, и в младенца превратился. Вовсе нет. Просто кожа разглаживалась, исчезали морщины, в глазах снова появлялся блеск. Шевелюры либо густели, либо начинали расти заново, причём если ты раньше был брюнетом, то и новые волосы приобретали окраску воронова крыла. Ну и наши ветераны излечивались. Те, у кого болели суставы, кто не мог разогнуться, кто имел плохое зрение... В общем, люди начали выздоравливать и приходить в хорошую физическую форму. Не скажу за всех, но я точно сбросил с плеч минимум десяток лет за два месяца. А моя половина... Тут разговор особый. Надо сказать, что с возрастом и после рождения детей её, мягко говоря, растащило... При росте сто шестьдесят два сантиметра её вес застыл на отметке сто два килограмма. И как она не пыталась его скинуть, сколько не сидела на диетах и не ездила по врачам, всё было бесполезно. Но через два месяца после того, как в нашем рационе привычным блюдом стал ломтик охлаждённой гигантской клубники, стрелка весов намертво застыла пятидесяти девяти килограммах... А я, в отличие от своей похудевшей супруги начал вес набирать... В плечах, бицепсах, грудных и спинных мышцах... И не только я...

Глава 7.

— Ну, что у нас плохого?

Я сидел с чашкой кофе и с тоской думал о том, что напиток подходит к концу. Скоро придётся переходить на местные настои, увы. Серый молча положил передо мной тонкую стопку фотографий. Самых обычных, цветных, с любовью снятых и тщательно отпечатанных на лазерном принтере. Нехотя я взял, затем, когда взглянул на то, что было изображено на них, застыл. Затем не веря самому себе, переспросил:

— Берег?

Сергей молча кивнул в знак согласия.

— Он самый. И, судя по всему — южная оконечность Паневропы.

Хитро усмехнулся:

— Нет желания прокатиться?

— В смысле?

— Самом прямом. Узнать новости, поискать полезное для колонии, ну и заодно проверить наш холмик. Кто знает, что могло появиться на его месте после схлопывания портала.

Я размышлял недолго:

— А стоит ли? У нас дел невпроворот. Только обустраиваться начали, едва заводы запустили, да и то не все. К тому же планов громадьё, как говорится. Ну и вообще... Если честно — не хочу бросать всё на полпути. Да и семья... Ты ведь мне предлагаешь глубокое внедрение?

Он молча кивнул.

— Нечто вроде резидента. Нашего негласного представителя.

— Насчёт представительства возражать не стану. Но вот по поводу времени — думаю, рановато.

Он скривился:

— Да что вы все, как сговорились! Рано-рано. А когда? Чего тянуть?

Я откинулся на спинку стула:

— Слушай, Серый, ты только не обижайся, но я сейчас выскажусь. Честно говоря, надоело.

Наш командир словно споткнулся:

— Что значит — надоело? Хочешь вернуться на Землю?

Я отрицательно мотнул головой:

— Нет. Надоело другое. И прости, если тебе это покажется обидным.

— Говори.

Его голос прозвучал напряжённо, а сам он напрягся.

— Тогда слушай сюда — мне надоело, что ты постоянно гонишь коней. Люди работают, колония начинает становиться на ноги. Но у нас куча запущенных проектов, на которые остро не хватает рук и техники. А что предлагаешь ты? Резидентура — это не просто один человек где-нибудь там.

Я вытянул руку и указал в сторону. Где, по моим представлениям, должна быть Русия.

— Это — жильё, документы, связи, средства, словом, куча всего того, что нам необходимо здесь, как воздух. И ты предлагаешь оторвать от себя всё именно сейчас, когда мы даже толком разведку материка произвести не можем?

— Но...

Я вскинул руки, останавливая его.

— Согласен с тобой, что нам необходима информация по всей планете, которую мы частично можем получить только там.

Снова показал рукой на стену.

— Только вот на данный конкретный момент она нам ни к чему. Согласен, через год-два. Вряд ли раньше. Но только не сейчас. Единственное, что можно не откладывать в долгий ящик — слетать на материк, взять пару носителей языка для обучения местному наречию и обычаям, прихватить местную прессу. И — достаточно на текущий момент. Да и то, можно это спокойно отложить ещё на полгода. У нас море дел. Просто океан! Смотри сам: топливо. Мы работаем пока на парафине. Самой настоящей нефти у нас нет. И пока не предвидится. Потому что геологоразведку произвести не можем. Людей нет. Сколько наши геологоразведчики облазили местность, а результат? Асфальтовое озеро, да дрянная, по совести говоря, руда. И всё. Ни меди, ни алюминия, ни титана, ни вольфрама. Ничего. Мы даже сталь толком выплавить не можем. Я имею в виду нормальную. Скоро начнёт выходить из строя техника. И что тогда? Будем пересаживаться на наших тяжеловозов? Так, извини, пока у нас нормальный табун соберётся — сколько лет пройдёт? У нас сейчас даже дети работают! Вместо того, чтобы учиться! Мы, прости, рано или поздно вымрем. Уж такова природа человека. Рано или поздно все там будем...

Ткнул пальцем в небо.

— И что тогда? Что? Я тебя хочу спросить!

От волнения я невольно повысил голос, и Серёга напрягся — он не выносил, впрочем, как и я, чтобы на него орали.

— Успокойся!

Я на мгновение замолчал, потом опять поднял руки:

— Прости. Но я считаю, что слишком спешишь.

— И что ты предлагаешь, кроме разовой вылазки?

— Обождать. Все силы у нас брошены на то, чтобы выжить. А это тоже ошибочно. Мы должны не просто выжить, а развиваться. Двигаться вперёд. А не стоять на месте и деградировать. Сейчас у нас преимущество — знания, техника, оружие. Но ничто не вечно под луной. Рано или поздно боеприпасы закончатся. Машины сломаются, а носители знаний вымрут, не оставив после себя учеников и продолжателей своего дела.

— И ты предлагаешь закапсулироваться в своём мирке?

— Я предлагаю вначале добиться устойчивости нашей колонии. Наладить учёбу подрастающего поколения, воссоздать промышленность, построить заводы, фабрики, обучить детей.

— Нас слишком мало для этого.

— Знаешь, Серый, я очень люблю читать. И прекрасно помню прочитанное. Так в одном романе, фантастическом, мне попала на глаза одна мудрая мысль — чтобы не было деградации, нас должно быть определённое число. Сейчас мы тупо проедаем то, что притащили с собой. И наши запасы истощаются. О чём говорить, если мы даже производство ткани для одежды не можем наладить.

— Зачем?!

Он был ошарашен:

— Мы же можем взять её на материке! У местных!

— Только до материка ещё добраться надо. Это раз. А два — когда мы туда попадём?

Он промолчал.

— Ты считаешь, что нам ни к чему лишнее производство? И зря. Даже очень зря! Потому что у нас, как раз должно быть всё! И на голову выше того, что есть у самых развитых местных! А этого как раз и нет. Мы даже патроны переснарядить не можем толком. Вручную меняем капсюля, отвешиваем порох, привезённый с собой. А свой не делаем. Серёга! Не гони! Не спеши. Выше головы не прыгнем, и нужно укрепить колонию, добиться того, чтобы мы не забыли всё, а наоборот, создали новое! Ушли вперёд! И чтобы наша колония росла! А не вымирала. Иначе кончим, как местные.

Я в отчаянии махнул рукой, пытаясь достучаться до его разума сквозь бушующие в командире эмоции. Сергей с минуту молчал, по его лицу блуждали пятна. Это у него было всегда, когда он сдерживал свои чувства. Не получалось вот скрывать эмоции, хоть ты тресни. Встав со стула, я произнёс:

— Короче, я категорически против. Категорически. Колония куда важнее.

Он буквально упал на стул, обхватил голову руками, и буквально простонал:

— Так и хочу узнать, может, проход уцелел!

— А если нет? Стоит ли рисковать, Серёжа? Понадеемся, невольно расслабимся, надеясь на 'авось'. Потом выясниться, что ничего не осталось. И что тогда? Нет. Лучше не надо. Давай работать здесь, тем, что есть, и что будет. Лучше подумай, где нам женщин для наших холостяков найти. Местные бабы, они какие-то... Не такие.

Сергей удивлённо взглянул на меня.

— Ты что?

— А что? Колония должна расти. А у нас одних неженатых вояк больше половины. И женского пола всего пятнадцать процентов от общей численности. Хочешь, не хочешь, а придётся со стороны им жён искать. Вот над чем подумай. А я — прости. Дела...

И только тут понял, что всё испортил. Фактически, согласившись с тем, что экспедиция нам необходима. О, Тьма! Идиот!!! Внезапно меня осенило, особенно, когда Серый расплылся в улыбке:

— Вот видишь! Сам себе противоречишь!

— Ничего подобного!

— Как?! Только что ты сказал, что нам нужны женщины! А местные не вызывают никаких чувств!

— Сказал. Не отрицаю. Только вот сам подумай — прилетаем мы в Паневропу. Сколько нас в 'Два — Шесть' влезет, а? А назад? Мы так будем год летать! И то всех не перевозим! К тому же, не будешь же бросаться на первую встречную? А вдруг она ведьма?

— Эт-то как?!

Серый даже растерялся:

— Как-как...

Проворчал я.

— С виду — ангел, а характер, как у Бабы Яги...

— А...

С облегчением протянул он. Но тут же стал вновь серьёзным. Пришлось опять давить:

— Где будем в это время вертолёт держать?

— Это не проблема, спрячем.

— Хотел бы я посмотреть, как это у тебя получится. Ну, допустим, замаскировали. И даже нашли жён и невест. Пусть даже привезли к нам! Но куда?! Город только начал строится. Мы сидим на жёстком продуктовом пайке. А каждой ведь кушать хочется! И одеться тоже надо! И целую кучу всяких женских штучек-дрючек, вроде белья и прочего — косметика, кремы-притирания, помады... Каждая захочет вить своё гнездо. Значит, нужно будет его обставить. Добыть мебель, постельное, да те же подушки-одеяла!..

— Местные подушками не пользуются.

Мрачно произнёс Сергей.

— У них вместо них большие губки. Морские. Либо рыбьи пузыри. Воздухом надутые.

— А у нас что, рыболовы появились?

Я наклонил к нему голову поближе, приставил ладонь к уху.

— Почему я не слышал о них?

— Да потому что их нет! И не предвидится!

Он не выдержал и взорвался. Образно, разумеется.

— Потому что вертолёты углубились в море километров на сто, и сделали съёмку поверхности. Случайно. На наше счастье! И — да! Ты оказался прав! Прав в том, что настоял на постройке города! А порт оставил на потом! Потому что за пределы бухты, где я намеревался начать стройку, ни один корабль выйти не может! Чисто физически! Потому что сразу за ней начинается кошмар! Сплошные мели, рифы, подводные скалы, плюс сплошные ковры водорослей! И всё это тянется неизвестно докуда!

— О, Тьма... Это что получается, что отсюда мы можем выбраться только по воздуху?

Он кивнул, и я даже присвистнул от досады:

— Вот это новость!..

— Так что нам ничего не грозит. Никакое вторжение. И мы можем спокойно, без всякой спешки, потихоньку строить. И промышленность и науку, и всё остальное, что нам вздумается!

Он снова начал заводиться, но я поднялся со своего стула.

— Всё, Серый. Я своё мнение высказал. Пока хоть как-то быт не наладим, никаких вылазок. Никаких лишних полётов. Сейчас для нас становится жизненно важным обследовать материк. Это просто первоначальная задача. Потому что если у нас не будет нормального морского пути в развитые государства — нам придётся тяжело. Слишком нас мало. Пока мы выйдем на уровень населения, гарантирующий хоть какой-то прогресс, местные нас уже догонят и перегонят. Так что прости, но на Совете я буду против посылки резидента в Паневропу. Только разовую разведывательную миссию. И то, скрепя сердцем...

Вышел из здания Совета, плотно закрыл за собой дверь. Спустился на первый этаж, вышел на улицу, под яркое горячее солнце, взглянул на бескрайнее синее небо с белоснежными облаками... Если море нас не хочет пустить к себе, значит, остаётся только он, воздушный океан... Хорошо, что у местных авиация ещё в зачаточном состоянии. Но это ненадолго. Сейчас там война. Причём — большая война. А во время такой прогресс шагает семимильными шагами. У нас к концу Первой Мировой самолёты уверенно встали на крыло, как говорится. Появились первые танки... Нет. Надо что-то думать. И, пожалуй, действительно отправить разок ребят в Паневропу. За 'языками' и информацией...

...Полдень. Жара. Я лениво лежу под тенью навеса в шезлонге, потягивая ледяную воду из стакана. Потому что сиеста. Чем дальше движется лето, тем сильнее жара. Похоже, что скоро будем работать только утром и вечером, потому что днём столбик термометра поднимается до плюс тридцати пяти. Не так, собственно говоря, и много. Но то, что наша долина находится в Междуречье, сказывается очень сильно. Потому что вода неспешно текущих рек начинает парить, и всё заволакивает влажной дымкой. Этаким туманом. Захлёбываются двигатели, люди двигаются, как варёные раки, так что заниматься физическим трудом практически невозможно. Не раз среди 'героев' и энтузиастов случались тепловые удары, и теперь любая работа с одиннадцати дня до пятнадцати часов строжайше запрещена. Наша скотина спасается от несусветной жары в реке, забравшись туда едва ли не по ноздри и время от времени шумно вздыхая. Этак, коровы себе и жабры отрастят... Тем не менее, я замечаю фигуру человека, явно спешащего ко мне. Когда он подходит поближе. Вижу повязку посыльного. Странно. А по рации мне сказать нельзя было? Мальчишка лет десяти протягивает мне конверт и убегает. Интересные дела! Нехотя вскрываю пакет, всматриваюсь в напечатанные лазерным принтером строчки. Хм... Чего это Серый удумал? Срочно явиться к нему? Ну, раз срочно, то хочешь, не хочешь, надо двигать. Надеваю на голову плетёную из соломы шляпу с широкими полями, позаимствованную у аборигенов, нехотя шлёпаю по вымершей улице к зданию Совета. Опа! Не я один, оказывается!.. Внутри — весь наш командный состав целиком. Причём Серёга взбудоражен выше меры. Едва ли не приплясывает от нетерпения. Дождавшись, причём с превеликим трудом, пока мы рассядемся по стульям в благословенно остуженном кондиционером воздухе, возбуждённо заговорил:

— Камрады! Вы не поверите, но тут обнаружилось такое!!!

Владыка Войны, ради такого явившийся с наших рудников и жутко недовольный вызовом, зло бросает:

— Короче!

Это действует на Сергея, словно ушат ледяной воды. Он успокаивается:

— Явились поисковики с юга. Дошли до края континента. И нашли кое-что очень любопытное и интересное.

ВВ открывает было рот вновь, но Серый просто закрывает жалюзи, устраивая в зале полумрак, затем включает проектор с победной улыбкой на лице. И тут уже мы открываем рты, потому что перед нами кладбище кораблей. Самое настоящее! Десятки, сотни самых разных судов! Целёхонькие с виду, и проржавевшие насквозь, деревянные, металлические, с пробоинами, через которые виден груз, и совершенно пустые с кучами мусора внутри... Но самое главное — они земные! На сменившемся кадре я явственно различаю хвост исполинского 'Боинга' с эмблемами малазийской авиакомпании. Виден покрытый патиной древний поршневой двигатель с остатками трёхлопастного винта...

— Это... Это...

Серый скромно улыбается:

— Если я правильно понял, то это — жертвы Бермудского Треугольника. Или Треугольника Дьявола.

— Тогда тут должна быть куча людей!!! Наших!!!

Теперь наш вождь мрачнеет:

— Нет никого. Даже скелетов. Обшарили всё, что смогли, но никаких следов людей и животных. Только вот эти останки, да грузы. Сами видите.

Он делает жест в сторону гигантского кладбища, мрачнеет. Мы тоже умолкаем. Окинув нас тяжёлым взглядом, Серый вновь приходит в возбуждение:

— Да вы только подумайте, что это нам даёт? Топливо, сырьё, оборудование, техника! Некоторые корабли практически целы! Надо только экипаж, профилактику механизмов, и мы можем выйти в море, достичь других материков! Завязать торговлю!

— Ты забыл, что материк перекрыт проходом?

Снова победный взгляд в нашу сторону:

— А с Севера? Я рискнул послать вертолёт. И выяснилось, что со стороны полюса проход чист! Если обогнуть материк с той стороны, то можно будет миновать экватор и добраться до Паневропы или Океании! Но самое главное — грузы! Практически всё сохранилось достаточно хорошо. Ткани, лекарства, техника, оружие. Его, кстати, полно! Винтовки, пулемёты, пушки, боеприпасы всех видов! Есть самолёты, двигатели. Грузовики, легковушки и мотоциклы, очень много грузов, которые отправлялись в нашу страну по ленд-лизу! Люди видели целый 'Либерти', забитый ящиками с разобранными самолётами! Танкер с авиационным топливом выброшен на мель возле самого берега! Десять тысяч тонн!

— Серый...

...Не хочется портить ему настроение, но придётся.

— Топливо имеет привычку разлагаться со временем.

— Ерунда! Думаю, изопропил мы там тоже найдём. А топливо у нас своё. Так что... И кроме того, экспедиция просто физически не успела обшарить всё. Думаю, что мы найдём там много чего полезного!

— Кроме людей.

На этот раз в дискуссию вступает и Инженер.

— Нам руки нужны. Человеческие. Хотя бы для того, чтобы даже один корабль привести в порядок. И экипаж.

— Не боги горшки обжигают. Научимся.

— Научимся. Только какой ценой?

Бурчит под нос Эсминец, но так, что его слышат все. Серый резко замирает на месте, прерывая возбуждённое хождение.

— Стоп! Пока мы не поцапались. Предлагаю послать туда серьёзную экспедицию. Человек сто. Обшарить всё в округе, перепроверить все корабли. Выбрать наиболее уцелевшие и современные, словом, ништяки ништяками, но нужно сделать так, чтобы они не пропали зря. Брум!

Острый взгляд в мою сторону.

— Инженер!

Костя начинает хмуриться.

— Вы вдвоём будете старшими. Возьмёте роту солдат на своё усмотрение, я дам команду военным — выделят ради такого. Завтра вы уже должны вылететь туда. На обеих машинах. Вопросы?

— Отправление во сколько?

— В шесть утра.

Согласно киваем.

— Всё. Вы двое можете быть свободны и готовится к поездке. А остальных прошу задержаться. Тем более, что Владыка Войны здесь, и мне бы хотелось услышать его по следующим вопросам...

Дверь за нами закрылась, отсекая звуки, и я взглянул на Инженера.

— Как думаешь, что это?

— Ты о найденном?

Киваю в ответ, и Костя шутливо поднимает палец к небу:

— Шутка Богов, не иначе.

— Ха! Я то помню, как едва ли сей планетой искали этот пропавший 'Боинг' четыре года назад. С него же всё, собственно, и началось...

Мой товарищ мрачнеет. Да, я прав.

— Дочку с собой возьмёшь?

Отрицательно качаю головой.

— Нет. Она сейчас в экспедиции. А жена не поедет. У неё своя работа.

— А — да. Совсем из головы вылетело...

Утром мы набиваемся в 'два-шесть', словно селёдки. Роту, как обещано, мне не дали. Только тех, кто смог набиться в отсек вертолёта. Грузоподъёмности машины хватает на семь десятков человек, точнее, не грузоподъёмности, а грузовместимости. Транспортник раскручивает винты, вздымая облака пыли, тяжело взмывает в небо. Лететь нам четыре часа, так что неудобства переполненного отсека как-нибудь перетерпим... Шум двигателя ощутимо давит на уши. Но всё искупает мелькающая за окном панорама. Проскакивают мимо нас бескрайние степи, блестящие полосы рек и пятна озёр, неровные бугры лесов. В стороне остаются синие вершины горного хребта. Вот бы где полазить нашим геологам! Но вскоре яркая вспышка бьёт по глазам, это солнечные лучи отражаются от идеально ровной глади моря. Или океана. Толком мы пока ничего не знаем о планете, кроем того глобуса, что был у Серёги ещё на Земле. Трещит наушник, это пилоты.

— Брум, мы на подходе. Десять минут.

— Понял. Принято.

Поднимаю вверх ладонь, привлекая всеобщее внимание, два раза сжимаю и разжимаю растопыренные пальцы. Мой вещмешок со всем необходимым в ногах, автомат на груди, всё остальное на своих местах. Скорость снижается. Причём ощутимо. А вскоре мы замираем на месте. Машина плавно снижается, толчок, открывается аппарель, и меня обдаёт солёным густым воздухом. Бескрайняя синева воды испятнана кучей останков катастроф и пропаж... Против ожидания, я не ощущаю того гнетущего состояния, которое давит на психику в места гибели людей. Вот есть у меня такая способность. Странная для всех, обычная для меня... Замираю на месте, напрягая все свои ощущала, и... Да. Непонятная уверенность во мне растёт с каждым мгновением. Все эти корабли, самолёты и прочее попало сюда без людей. Костя удивлённо смотрит на меня, а я наклоняюсь, подбираю горсть белоснежного песка, пропускаю его сквозь пальцы. Песчинки вытекают из ладони тонкими струйками.

— Ты чего?

— Да...

Машу рукой.

— Если я не ошибаюсь, то на скелеты или живых мы здесь точно наткнуться не сможем. Кажется мне так. Почему то...

Инженер смотрит на меня странным взглядом, но тут вмешивается сержант Куприн, командующий взводом. Он из 'стариков', и знает меня уже года три.

— Брум дело говорит. Его чуйка нас раз пять от укропов спасала. Так что верь. Что дальше?

— Если мне память не изменяет — там за дюнами есть родник. Вроде ка был обозначен на кроках. Разбейте пока лагерь, а мы осмотримся оттуда...

Показываю на близлежащий песчаный холм, густо поросший высокой травой, затем двигаюсь к нему. Ноги вязнут в песке, он осыпается под подошвами привычных берец, которые на мне, несмотря на тёплую погоду, поэтому подъём даётся мне с трудом. Да ещё плотно уложенный вещевой мешок за спиной, по неискоренимой привычке наёмника не бросать имущество где попало... Словом, когда я одолеваю кручу, то спина хб мокрая, а на груди выступили соляные пятна. Делаю жадный, но короткий глоток из фляги, полощу рот, выплёвываю воду на песок. Достаю из кармашка бинокль, подношу к глазам. Линзы послушно приближают ко мне картину бухты, и мне вновь становится не по себе. Корпуса, корпуса, обломки самолётов... Страшно, честно говоря. Танкера, сухогрузы, углевозы, новенький контейнеровоз под либерийским флагом, вся верхняя палуба которого плотно забита синими одинаковыми ящиками... Громадный танкер, как бы не двухсот тысячник... Пресловутый 'Боинг'. А чуть поодаль от него я узнаю ударный американский 'Апач'. И, кажется, в довольно приличном состоянии. А это что? Мать честная! Настоящий 'Тандерболт', прошитый от хвоста до носа аккуратными дырками. Из песка высовывается нос подводной лодки времён Второй Мировой. Я не знаток, но, кажется, это немец. Как бы не океанская 'девятка'. Впрочем, вытащим — узнаем. Похоже, что тут целая куча всего, разных эпох и народов. Застывший в последнем усилии кнорр и римская либурна, наш, славянский насад, и то ли каррака, то ли неф. Не могу понять. А там — клипер... Внезапно вертолёт с грохотом запускает турбину и словно прыгает в воздух, на ходу закрывая аппарель. Бойцы машут пилотам вслед кулаками, орут, кто-то сдёргивает с плеча автомат, но горячего парня резко остужают более опытные товарищи. Рация трещит, а машина, накренившись, набирает скорость. Хвала Богам, я не выключил связь!

— Брум, срочный вызов! Нападение на город!

— Что?!

Костя смотрит на меня расширенными глазами, затем переспрашивает:

— Чего случилось?

— На город напали!

— Как?! Кто?

— Я знаю не больше твоего! Только это и сказали!

— Мать!

Он опускается на песок, затем вскакивает, снова садиться. От группы бойцов, увязая в песке, к нам спешит кто-то из солдат, но мы уже скатываемся вниз. Обгоняя нас струи белого песка, как ручьи воды, спешат к подножью.

— Советник! Что за...

— На город напали! Больше ничего сказать не могу.

— Так какого х... он нас оставил?!

— Не знаю.

Тяжело дыша, взмыленные мы добираемся до всех остальных. Куприн встречает меня отборным матом, но взмах руки заставляет его заткнуться.

— Тихо!

Постепенно все умолкают, и я напрягаю горло:

— Перед стартом пилоты передали, что на город совершено нападение, и они срочно вылетают. Это всё, что мне известно!

Бойцы взрываются гомоном, криками, руганью, но я выпускаю короткую, на два патрона очередь в небо. Все замолкают, а я командую:

— Рация у меня слабенькая, но тут этого добра навалом! Найдите что-нибудь рабочее!

Тот час люди устремляются к кладбищу, я скидываю мешок с плеч, опускаюсь на песок. Снова достаю мундштук своей фляги, делаю глоток. Теперь можно не экономить. Родник мерно журчит совсем рядом. Ещё глоток. И вдруг меня словно ударяют ножом под дых. Охаю, пытаюсь набрать воздуха, и вдруг леденею. В голове стучит одна мысль: 'Кто?!' Потому что такое со мной происходит лишь тогда, когда кто-то из членов моей семьи покидает этот мир... Можете не верить, но вот такое оно... Шестое чувство...

Глава 8.

...Пожарища на месте сгоревших домов. Забитая корова, лежащая посреди поля, с вырезанными кусками мяса. Разбросанные тряпки. И... Угли на месте моего дома. От них тошнотворно несёт палёным мясом и жжёной пластмассой. Везде пятна крови. Рядом стоит Владыка Войны с перевязанной бинтом головой и бормочет:

— Понимаешь, никто даже подумать не мог. Сонные, апатичные. Мы их даже за людей нормальных не считали, по большому счёту. Безобидными казались. И вдруг — на тебе...

Я молчу, а он продолжает бубнить:

— Придут, посмотрят, уйдут. Всегда молчат. Мы их не трогали, не обижали. Вчера пришли, как всегда. Только больше их было, чем обычно. Смотрели половину дня. А потому вдруг завыли, и началось... Ножи. Палки. Копья...

— Много ещё?

Я с трудом выдавливаю из себя эти слова, но ВВ понимает, что я хочу спросить. Машет рукой:

— Да нет... Сто десять человек. Так что можно сказать, что отделались лёгким испугом... Слишком внезапно всё, вот, поначалу и растерялись. Все потери на первые минуты пришлись...

Соображает, что сморозил, бледнеет, когда я рывком разворачиваюсь к нему и схватив за грудь, ору:

— Лёгким испугом?! Я жену потерял! Сын в госпитале лежит! У дочери рация не отвечает!!! Лёгким испугом?!

Отшвыриваю его со всей силы, а она у меня не маленькая. Мужчина отлетает в сторону, хочет что-то сказать, но понимает, что сейчас лучше промолчать и меня вообще не трогать. Снова машет рукой, уходит вверх по улице, а опускаюсь на лавочку, которую сделал своими руками и где мы с Ириной любили сидеть последнее время. Вроде бы уже не дети, своих двое взрослых детей, а тут эта клубника... Словом, словно впервые встретились. Я вспоминал, как у нас всё началось... В первый раз в жизни решил познакомиться с девушкой в кино. И — на тебе. Что же мы тогда смотрели? 'Золотое Путешествие Синбада'... Потом вышли вместе, решили погулять. Она приехала к двоюродному брату... И как то так вышло, что я пригласил её в гости к себе. В деревню. Девушка не чинилась, дала согласие. Только не сразу, а спустя некоторое время. Когда дадут новый отпуск. Год мы переписывались, потом я ездил встречать её в аэропорт, но, увы. Она не прилетела... Оказалось, что банально перепутала даты и пропустила рейс. Села на поезд, сама добралась до нас. А я ушёл на работу. Вернулся уже за полночь, потому что работали в три смены, а она мирно дремала возле двери квартиры... Пробыла у меня трое суток. Мы гуляли, я показывал окрестности, познакомил со своими друзьями. Потом она вернулась к себе. Ну а я не выдержал, и спустя два месяца в свою очередь, приехал к ней. И больше мы не расставались. Сначала дочь. Потом — сын. Было всякое. И ругались, и ссорились, и даже хотели развестись. Но вовремя одумались. А потом... Словом, я знал одно — чтобы со мной или с ней не случилось, мы друг друга не бросим. Никогда. И всегда будем вместе. Если... И это случилось... Теперь я смотрю на пожарище, ставшее ей могилой, и кляну себя, что пошёл у Иры на поводу. Она очень не хотела пользоваться оружием, несмотря на приказ всем. Поэтому упёрлась, как могла только она, насмерть. А сумей жена нажать на курок своего штатного пистолета... Может, и выжила бы. Не знаю... От сидения на пепелище меня отвлёк Вовка. Приковылял на костылях, сел рядом, тяжело вздохнул:

— Я не успел, пап. Когда прибежал, дом уже горел. Но никто не ушёл! Никто!

Он выкрикивает последнюю фразу, а я просто прижимаю его к себе.

— Не вини себя. Я тоже виноват. Ведь чувствовал сразу, что с местными что-то не то.

Снова сдавливает горло. Сын утыкается мне в плечо, сопит, а плечи вздрагивают. Плачет. Он, в сущности, совсем пацан. Поздний у нас. Мне уже под тридцать было. И Ире столько же. Ровесники мы с ней... Жена с ним всю беременность на сохранении лежала, потому что перед тем двоих потеряли, как я её не берёг...

— Выдержим, Вовка. Надо. Выдержать.

— Я отомщу! Клянусь, отомщу! Всем им!

— Заткнись!

Меня охватывает бешенство.

— Не хватало мне ещё тебя потерять! Куда ты собрался?! Щенок!

Никогда ещё я не был так зол. Мстить он собрался, телёнок ходячий!

— Ты даже стрелять не умеешь, а хочешь мстить! Ты здесь всё разгреби! А месть — моя. Понял?!

— Пап!

— Что — пап?! Ты ни по джунглям ходить не можешь, ни стрелять толком, так что не лезь. Придёт твоё время. Обещаю. Оставь пока всё мне.

— А ты что, лучше меня?! Старик!

— Ага. Старик. Только этот старик уже четыре года наёмничает. И перед этим в армии при Советском Союзе служил. Не в линейных, частях. А в...

Машу рукой. Что ему объяснять.

— У тебя сестра куда лучше воюет, чем ты. Так что, не обессудь. Не хватало мне ещё тебя по дурости потерять.

— Ну как ты не понимаешь...

— Всё я понимаю, Вовка. Всё. И куда больше, чем ты думаешь. Отец ведь, как-никак.

Парень рывком поднимает голову, зло вытирает кулаком по очереди красные глаза.

— Обещаешь?!

— Слово.

Этого достаточно. Он знает, что я не лгу.

— Брум!

Поворачиваемся оба на голос Серого. Он стоит с виноватым видом перед нами.

— Прости...

— Это наше дело.

Синхронно произносим мы, зло глядя на него. Что толку в словах, когда мы потеряли самого близкого нам человека?

— Можете переночевать в здании Совета. Там есть пар коек для гостей.

Киваю. Потому что согласен. Так как утром у меня есть дело... Точнее, начнётся... Душ. Ужин, несмотря на то, что кусок не лезет в горло. Но я заставляю себя есть. Потому что мне нужны силы для задуманного. Сын косится на меня, но следует моему примеру. Молча едим, пока не приходит очередь чая для него, и кофе для меня.

— Твоя задача, пока меня не будет, построить дом. Для нас. Новый. Серый поможет. Затем найдёшь Петра Большого, он командует второй ротой, скажешь, что мой сын. Пусть тебя подучит.

Сын сопит, потом выдавливает из себя:

— Ты надолго?

— Пока не знаю. Как управлюсь...

Похоже, что я слабо себя контролирую потому что парень отшатывается от меня, но справляется с эмоциями. Понимаю, почему. Мне многие говорили, что улыбка у меня жуткая... Похоже, что именно она сейчас играет на моих губах.

— Всё. Спать. Я ухожу утром. Мать похоронишь сам.

Он кивает. Я аккуратно складываю новенький камуфляж в зелёно-коричневых тонах на табуретку. Вытягиваюсь на койке. Вставать мне очень рано...

...На улице ещё темно, но я уже в полной сбруе у крыльца. Гранаты. Взрывчатка. Патроны. Ножи. Трос. Пара мин. Больше не надо, потому что стану неповоротлив. Меня окликают часовые, даю отзыв. Всё в порядке. Личность я среди народа известная, так что проблем не возникает. Миную город. Однако... Действительно, пострадал поселение мало. По сравнению с тем, что могло быть. А повоевали наши хорошо! Крови на земле полно. Воронки от гранат, мин, НУРСов, выпущенных с вертолётов... Остро воняет мертвечиной, гарью, железом и кровью, несмотря на прошедшие двое суток после случившегося. Вот и лес. Делаю глубокий вздох и ныряю под его сень. Сразу становится темно, хоть ноктовизор доставай. Обойдусь. Мой шаг упруг и лёгок. Спасибо великанской клубнике. Действительно, помолодел. Чувствую себя едва ли не ровесником сыну. Бесшумно скольжу среди деревьев и кустарника, просачиваюсь между лианами. Недалеко от нас была деревенька. Вряд ли там кто остался, но, по крайней мере, можно будет поискать тропы, по которым пришли нападавшие. По словам тех, кто дрался, аборигенов заявилось тысяч пятнадцать, если не больше... Мало кто ушёл. Если ушёл вообще... Потому что крошили их без всякой жалости. Танки до сих пор отмывают. От мяса и крови... Деревня, кстати, пуста. Абсолютно. Ни одной живой души. Даже детей нет. Куда они делись? Начинаю обходить строения по большому кругу, и в одном месте натыкаюсь на утоптанную тропу. По ней пришли или ушли? Мне без разницы. Важно, что она куда то ведёт, и я иду по ней. Лёгкие кроссовки военного образца помогают идти бесшумно. Все чувства обнажены и в высшей стадии напряжения. Время летит незаметно, и, судя по пробивающимся между широких листьев солнечным лучам, уже близко к полудню. Я бегу волчьим шагом, благо тропа достаточно широка, время от времени делая глоток из своей фляги, перекусывая на ходу шоколадом или грызя пеммикан из пайка. Темнеет, надо думать о ночлеге. Выбираю, пока ещё видно, дерево побольше, забрасываю трос на ветку, затем взбираюсь наверх и мастерю себе гнездо. Не замёрзну, хотя ночью довольно прохладно... В полудрём провожу ночь, и снова бег по лесу, по тропе. Так проходит три дня. На четвёртый я замечаю новые следы, говорящие о том, что люди близко. Попадаются тряпки, куски рисовых шариков. Такое ощущение, что здесь прошли беженцы. Потому что нахожу даже нож. Грубый, самодельный. Но тем не менее. Ощущение, что беглецы уходили в панике. Внезапно деревья расступаются, и я по инерции вываливаюсь на пологий скат холма. И останавливаюсь, как вкопанный... Передо мной — огромная поляна. Но не она заставляет меня остановиться, а то, что находиться на ней. Посередине — величественные стены древнего строения без крыши. Только скелет купола из почерневшего от времени дерева. Вокруг же здания — словно тряпочные холмики, плотно уложенные рядами. Это мертвецы. Ни звука, ни шороха. Гнетущее состояние, испытанное мной не раз после визитов на поля сражений. Эманация мертвецов. Всё бы ничего, на покойников в свой время я насмотрелся досыта. Но тут... Дети. Всех возрастов. Обоих полов. Ещё — древние старики и старухи. Словом, те, кто не смог взять оружие в руки. Я осматриваю уже распухшие тела, прикрывая себе нос платком, щедро смоченным бензином, иначе дышать невозможно. Приторный запах разлагающейся удивительно быстро мертвечины отбивает всё, и пропитывает моё тело и одежду. Похоже что мстить мне некому. Совершенно. Потому все оставшиеся аборигены здесь. Коллективное самоубийство? Или... Убийство? Меня это не волнует. Главное, что те, кто поднял на нас руку, кто убил мою жену, мертвы. Все. Без исключения. После нескольких часов осмотра добираюсь до здания. Смотреть на ряды мертвецов, аккуратно лежащих ровными кругами вокруг строения, с потёками крови из перекошенных ртов уже надоело. Распахиваю массивную, но неожиданно лёгкую створку ворот. Внутри — статуя. Шестирукая тварь непонятного вида, чем то напоминающая танцующего индусского Шиву. Только вместо головы — змеиная морда. Их Бог? Кучи значков на стенах, высеченные в камне. Выложенный ровными каменными плитами пол. Больше ничего. Кроме... Я обхожу статую по кругу. Мне не показалось. Концентрический круг плит украшен барельефами, изображающими миры. Планеты. Настоящие атласы. Сколько их тут? Насчитываю двадцать четыре. И одна из высеченных в камне картин изображает Землю... Мою Землю. Больше тут делать нечего. Надо возвращаться. Обратно...

...Обратный путь занял у меня больше времени. Неделю. Хотя паёк, прихваченный с собой закончился, я не голодал. Пара пустых деревень, попавшихся мне по дороге снабдила меня достаточным количеством пищи. Заодно лишний раз убедился, что аборигенов больше на материке нет. Во всяком случае, в пределах нашей досягаемости. Почему они решили совершить такое — непонятно. Может, когда-нибудь учёные решат эту загадку, но скорее всего, это из-за чего-то, связанного с их верованиями. Тем проще будет нам в будущем. Девственная земля, хранящая в себе сокровища и множество тайн, ждущих своих исследователей. Понемногу боль от потери уходила, заставляя меня постепенно приходить в себя, и в город я явился уже в более-менее уравновешенном и спокойном состоянии. При приближении к поселению меня несколько раз окликали секреты. Хвала Богам, хоть не начали стрелять! Впрочем, перепутать мою фигуру и снаряжение с аборигенами нереально. Так что... Первым делом нашёл сына. Он обитал на пепелище нашего бывшего дома. Работы там шли полным ходом. К моему возвращению после десятидневного отсутствия угли были убраны. Фундамент заменён. Поблёскивающие пинотексом брусья уже составили стены. Строители приступили к возведению стропил. Сын сидел под уцелевшим от пожара деревом за столиком, терзая компьютер. Костыля, с которым он приковылял ко мне после ранения уже не было. При моём появлении Владимир вскочил, крепко обнял.

— Как?

Единственный вопрос плескался в его глазах. Я не стал отводить глаза:

— Некому мстить. Они все убили себя. До последнего.

— И...

— Там древний Храм какому то их Божеству. Оставшиеся лежат у его стен. Все. Дети, старики. Так что прости, но мстить оказалось некому.

Неожиданно он улыбнулся с явным облегчением.

— Я тут тоже подумал...

Я сбросил с плеч свой мешок, отстегнул оружие, всё аккуратно слоил на стол, бесцеремонно отодвинув в сторону ноутбук. Осмотрелся по сторонам.

— Как тут?

Он оживился:

— Наверное, сам видел. Строят доты, роют окопы по периметру города, выставлены секреты. Отправлены разведывательные партии везде, куда можно. Город восстанавливают усиленными темпами. Наш дом обещают завтра скончить...

— А Света?

— Сестра здорова. Всё в порядке. Они уже возвращаются.

— Чего тогда молчали?!

— Рация у них сдохла. Хорошо, вертолётчики сообщили. Кстати... Они тоже подтвердили, что все деревни местных, попавшиеся им по дороге, пусты...

— А... Мама?

Он мгновенно помрачнел, потом глухо ответил, отвернувшись:

— Там.

Показал под дерево, где я только сейчас увидел аккуратный холмик.

— Всё, что нашли...

— Спасибо. Глупость я сделал. Надо было сначала похоронить её. Потом идти.

— Па...

Он сглотнул ком в горле.

— Думаю, она бы поняла...

Нехотя я вскинул свой 'калаш' на плечо.

— Пойду, доложусь. Думаю, мои новости будут интересны всем...

...Серый был на месте, переругиваясь с кем то по рации. Дождавшись, пока он закончит, я толкнул дверь. При виде меня он расцвёл улыбкой:

— Живой! А то от твоего наследника ничего было не добиться. Одно заладил — ушёл разбираться.

— Так и было. Только зря сходил.

Он нахмурился:

— Что значит — зря?

Я махнул рукой:

— А так. Зря. Не с кем нам теперь разбираться. Все, кто к нам не явился — там лежат. Три сотни километров от нас. Старый Храм Забытого Бога.

Протянул ему флешку от своего мобильника. Связи у нас, естественно, не было. Но мы продолжали ими пользоваться. Ведь в каждом аппарате и фотоаппарат, и камера, и диктофон, да целая куча всяких прибамбасов... Серый торопливо воткнул карточку памяти в ноутбук на столе. Еле дождался, пока система включит проводник, затем начал торопливо перелистывать фотографии. Просмотрев последнюю, выпрямился, отрываясь от монитора.

— Вот значит как...

Я кивнул. Он спохватился:

— Соболезную...

— Спасибо.

Немного помолчали.

— Это, конечно, очень важно. Но что нам даст?

— Ты лучше про ништяки расскажи. На корабельном кладбище.

Он мгновенно поскучнел.

— А нет никаких ништяков.

— Как это нет?! Там же целые залежи всего!

— Залежи...

Передразнил он меня. Потом, увидев, что я начинаю закипать, поспешил объяснить:

— Там вообще чего-то странное, Миха. Ты помнишь, что ничего не ощутил?

Сообразив, что речь шла о моей сверхчувственности, я кивнул.

— Так вот... Нормальных кораблей там всего два или три. С грузом. А остальные...

Сделал короткую паузу, жадно глотнув из стакана воды. Потом поспешил продолжить:

— Короче, одна видимость. Не знаю, каким образом они тут оказались, только вместо кораблей и самолётов одна труха. В прямом смысле. Подходишь к такому, пальцем в борт ткнёшь, и всё рассыпается в пыль. Потом чихаешь до посинения. Ребята в респираторах лазят, время от времени друг друга вытаскивают из курганов, когда уж слишком большое судно разваливается. Но пока нашли только один 'Либерти' из северных конвоев, и китайский контейнеровоз. Правда, гружёный. Что внутри — не лазили. А иероглифы из нас никто не умеет читать. Да и побаиваются орлы. Вдруг откроют, а там тоже... Пыль... Решил пока не рисковать, короче. После того, как всё кладбище проверят. Ещё вроде есть подводная лодка времён Второй Мировой, но от неё только нос торчит из песка. Копать надо. А народа там всего шесть неполных десятков.

— Лучше скажи, что у нас народ думает. По поводу произошедшего?

Он опустился на стул, помрачнел. Потом нехотя ответил:

— Волнуется народ. Многие жалеют, что попали сюда. Кое-кто прямо обвиняет во всём нас.

— Да?! А там медленно умирать им лучше было?!

— Пойми, Брум, к хорошему привыкаешь быстро... Да и действительно мы виноваты. Расслабились. Не посчитали аборигенов угрозой. А ведь намёк нам был сразу дан. Вспомни тот Форт, где у нас первая стоянка была. Сразу после высадки. Вот кто его разрушил. Уверен.

— Да... А ведь точно!

Серый кивнул, потом продолжил:

— Ну а поскольку было тихо, решили всё бросить на строительство, на расселение. Караулы кое-как несли, секретов, укреплений вообще не стали строить. Только радовались, что попали на мирное место, и можно людей на мирные работы направить... А не на войну.

— Теперь тоже можно. Некому против нас больше воевать.

— Э, нет!

Он погрозил мне пальцем, словно ребёнку:

— Пока всё не подтвердится — не успокоюсь. И потом, вдруг с других материков придут? Что тогда?

— Да ничего. Мы о них раньше узнаем. Потому что, как я понимаю, единственное место, откуда возможно судоходство, это как раз кладбище кораблей. Потому что вокруг сплошные пески и скалы. Лучше бы, конечно, прощупать с воздуха глубины, но пока нам не до этого. И ещё...

Теперь уже я сделал паузу, чтобы глотнуть воды из его стакана.

— Экспедицию на материк не посылал?

— Какое там! Тут голову сломал, как народ успокоить...

— Я был не прав. А вот ты — да. Надо послать туда людей...

Махнул в сторону Паневропы.

— Взять языка, и лучше пару. Газеты. Книги. Словом, всё, что под руку попадёт. И... Планируй меня в резиденты. И сына тоже. Дочка, чувствую, скоро замуж выйдет. Ей не до того будет.

— Чего это ты передумал так резко?

Серый прищурился.

— Ничего такого. Просто шёл назад не спеша, и поразмыслил на досуге. Вспомни, чем у нас такая война кончилась? В нашем времени?

Он понял, что я хотел сказать, снова прищурился:

— Думаешь... Революция?

Кивок в ответ.

— Да. Больше, чем уверен. Тогда мы потеряли, по разным подсчётам, за Мировую и Гражданскую порядка двадцати миллионов.

— Меньше. И намного!

— А эмигрантов ты учитываешь? Я — да. А только их около десяти миллионов насчитали...

Изумлённый взгляд был мне ответом.

— А ведь точно... И ты...

Я кивнул.

— Народ там будет отборный из отборных Не все, разумеется. Дерьма тоже хватит. Особенно, поначалу. Когда вся накипь побежит, кто куда. Останутся только самые-самые. Они и будут в последней волне. И её неплохо бы перехватить. Из них мы и создадим Державу, раз на Родину хода больше нет.

— Но нас всего десять тысяч... Уже, правда, меньше...

— Думаю, года три-четыре у нас ещё есть. Так что успеем подготовиться. Будет и кое-какая промышленность, и с продуктами тут, как погляжу, нормально. Плюс естественная прибыль населения. Скоро молодёжь подрастёт, семейные...

Сглотнул, потом снова сделал глоток воды, чтобы продолжить:

— ...детишек... Заведут... Выдержим, короче. Тут учти, что приезжие посмотрят на нас, начнут перенимать наш уклад жизни. Иначе им просто не выжить. Да и станут зависеть от нас во всём. Ведь с собой беженцы много не возьмут. Все места забьют людьми. Оружие мы на месте изымем, им оно ни к чему. Следовательно, вооружение будет только у нас. Плюс техника, знания. Умения. Лекарства, да и к новой жизни приспособимся. За столько лет то...

— Верно...

— Короче, давай. Как будет возможность, так и высылай 'два-шесть' на разведку.

Я, было, поднялся, потом спохватился:

— О! Чуть не забыл! Надо уцелевшие корабли посмотреть обязательно! Если удастся их стащить на воду и восстановить машины, да отремонтировать — у нас будет чем таскать поселенцев уже сейчас. Много не перевезём, но хотя бы пару-тройку тысяч для сельского хозяйства — уже большое дело...

Сергей согласно кивнул.

— На это моих полномочий хватит. Сделаю.

— А людей успокоить просто. Объяви, что произошло у Храма. Этого, думаю, хватит.

Я криво усмехнулся, собираясь уходить.

— Погоди!

Серый спохватился:

— Чем заняться думаешь?

— Надо отдохнуть после вылазки. Хотя бы пару дней. Хочу... Могилку обиходить. Да за строительством приглядеть, пока не испортили...

— Два дня, Брум. Не больше. На третий — вылет. Готовься.

Оставалось только кивнуть в знак согласия...

...Отпущенный мне командиром срок пролетел в мгновение ока. Пожалуй, впервые ща многие годы я был так близок с сыном. Раньше старался как-то держать дистанцию. Не знаю почему, но вот так. А теперь... Мы много разговаривали, вместе поставили каменную плиту в изголовье могилки, на которой я зубилом вырубил имя и фамилию покойной жены. Сделали ограждение из аккуратных тёсаных брусков чёрного камня, найденных на берегу Второй Реки. Посадили цветы возле холмика, у которого забетонировали всю площадку. Обсудили и внутреннее устройство нового дома. Поделили его на две части. Света уже предупредила нас, что домой не вернётся, а сразу переедет к своему будущему мужу. Впрочем, свадьбу отложили на два месяца, пока не пройдёт положенный срок траура, сорок дней. Так что я особо не волновался. Ну и, конечно, разговоры. Я впервые рассказал сыну, как вынужден был стать наёмником и вспомнить всё, чему меня научили на службе в армии. Показал несколько элементарных для меня, но явившихся откровением свыше для него приёмов. Помог понять, что за чудеса иногда с ним происходят. Для меня то эти вещи были обычными делами... И вот, наконец, вечером второго дня отдыха ко мне пришёл посыльный от Сергея. Утром, точнее, вечером, в три часа, вылет. До материка примерно тысяча километров. С подвесными баками — четыре часа полёта. Может, чуть меньше. Вертолёт высадит нас на побережье и уйдёт на какой-нибудь остров поблизости, но вне досягаемости местных. Наша задача — взять пленников, ограбить какой-нибудь магазин или киоск, если попадётся, захватить всю прессу. Потом выйти в безлюдную местность и вызвать транспорт для эвакуации. А дальше будет видно... И вот сын провожает меня на операцию. На душе — спокойствие. Дело для меня сейчас не роскошь и не прихоть, а необходимость. Если я буду без занятия, поглощающего всего меня без остатка, то просто сойду с ума, потому что внутри меня — всепоглощающая пустота. Мне очень не хватает Ирины, и я помаленьку схожу с ума. Просто чувствую это. Столько лет вместе... А? Что? Пора? Иду...

Глава 9.

...Как не удивительно, но мой прогноз насчёт будущей революции в Русии оправдывался на все сто процентов. По сравнению с тем, что было год назад, магазины уменьшили ассортимент, цены выросли практически на всё, на фронтах с Прусией и Гонведией войска терпели поражение за поражением. Резко активизировалась так называемая оппозиция, журналисты поливали власть помоями. Образно, разумеется, но практически каждый шаг, предпринятый Императором для выправления обстановки в стране, высмеивался и пародировался. Короче говоря, повторялся земной март одна тысяча девятьсот семнадцатого года. А, кстати, позвольте представиться — в Империи Русия меня зовут Михх Брумм, эксцентричный аристократ из очень небольшого государства на Океании, затерянного где-то на южной оконечности материка, под названием Нувара. Холост, несметно богат, поскольку при открытии вклада в Императорском банке Русии внёс огромную сумму чистой медью, имеет сына. Уже взрослого. Сам господин аристократ ни во что не вмешивается, ни в какие партии не вступает. Чем занимается в Империи — непонятно. По большей части посещает один из аристократических клубов, но практически ни с кем не общается. По внешнему виду — отставной военный. Выправка у него армейская. Да и глаза. Цепкие, настороженные, и какие-то мёртвые. Физически — очень силён, фигура пропорциональная, но, несмотря на внешнюю массивность, движения резкие и быстрые. Великолепный стрелок, не раз доказывал это в тире. По слухам, исполняет роль неофициального наблюдателя своего Владыки в Русии. Не брезгует общаться с самыми разными представителями Империи, начиная от нищих и заканчивая высшим светом. Появившись год назад в Империи, предъявил документы на указанные выше имя, а так же письмо в министерство внешних сношений с просьбой предоставить эрцу Михху Брумму временное проживание на территории Империи, заверенное Владетелем Нуварры Сергом Цветным, а так же всеми необходимыми подписями, печатями и гарантиями. В том числе, финансовыми. Я про тот вклад в банке. Сам эрц, то есть, моя скромная персона, неплохо разбирается в технике, оружии, финансах и некоторых других дисциплинах. На людях подчёркнуто скромен, и уязвимых мест не имеет...

Начальник Тайной Полиции Империи отложил краткую справку, предоставленную ему соответствующим департаментом, и задумался, время от времени делая затяжки ароматной сигарой океанского табака. Странный иностранец. Очень странный. Впрочем, если он наблюдатель от Нуварры, то его поведение здесь вполне объяснимо. Кроме одного — что такое Нуварра? О ней практически ничего не известно, кроме того, что технический уровень страны довольно велик. Во всяком случае, самобеглая коляска, на которой эрц любил передвигаться по столице, выглядела довольно странно, если не сказать больше. Но вместе с тем, явно демонстрировала высокую надёжность и комфорт. Генерал снова взглянул в документ. Так... Богат. Почти пуд чистейшей меди! Сумасшедшие деньги! Особенно, по нынешним временам. Сын подтверждается всеми агентами. Приезжал к нему дважды, высокий мужчина, крепкий, общался с отцом, то есть, эрцом, на неизвестном языке. Судя по всему нуваррском. Но ни с кем не общался, и пробыл с отцом очень короткое время. Почему именно сын? Сам эрц объявил об этом слугам. Да и внешнее сходство было не скрыть. Далее... Интересная черта — Михх Брумм то ли холост, то ли вдов, но избегает общения с женщинами всеми силами. Кроме того, установленный за ним надзор не выявил никаких связей даже с дамами полусвета. Никаких привязанностей, никаких любовниц или шлюх. В интересе к противоположному полу не замечен вообще. Странно. Очень странно! Что ещё? Генерал чувствовал, что упускает что-то очень важное. Но не мог понять, что именно. Впрочем, один эксцентричный иностранец из никому неизвестной страны погоды в Империи не сделает. И ниточки, ведущие к антиправительственным элементам явно тянутся не от эрца...

Раздражённо отложив лист бумаги с убористым текстом, генерал взглянул на приложенную к папке фотографию и едва не ахнул от удивления — по документам эрцу сорок четыре года. Но выглядел он не старше тридцати. Потянулся к колокольчику, позвонил, и когда вошёл адъютант, ткнул пальцем в глянец изображения:

— Что, не могли найти карточку посвежее?!

— Простите, ваше сиятельство, это снимок недельной давности...

— Что?!.

Снова всмотрелся в фотографию, в суровое лицо представителя Нуварры в Империи, затем ошарашенно прошептал:

— Я должен с ним встретиться лично...

...Вот уже два года прошло с момента нашего перехода на новый мир. Небольшая колония бурно росла, развивалась, несмотря на многочисленные сложности и трудности. Было всякое, и хорошее, вроде найденного кладбища кораблей, правда, использовать мы смогли всего четыре найденных судна. И плохое — как нападение аборигенов, населявших материк до нас. Почему в прошедшем времени? Потому что после неудачной попытки истребить чужаков, то есть, нас, они устроили массовое самоубийство. Во всяком случае, после найденного мной, мы больше не встречали живых туземцев. После удачной вылазки на вертолёте к границам Русии, благо по прямой через море до берегов страны была всего неполная тысяча километров, а наш 'Ми-26' с подвесными баками способен был преодолеть две тысячи триста, мы захватили целую семью одного аристократа: отца, его жену, двух детишек, и тройку слуг. Ночью ограбили местную библиотеку, забив две телеги газетами, книгами, альбомами и вывезли их к себе, на Новую Россию. Затем была подготовка к внедрению в Русию, страну, чем-то напоминающую нашу Российскую Империю до семнадцатого года. Целый год я изучал язык, обычаи, правила поведения, одновременно мне готовили легенду, прежде чем уехать в Империю. Одновременно мы осваивались на своём материке, ремонтировали найденные корабли, культивировали почву, разводили привезённый с собой скот. И когда настало время, я отправился на свежепокрашенном 'Либерти', получившем название 'Свобода', к берегам Русии. Плавание было долгим, почти месяц мы болтались в океане, пока обогнули по большой дуге сплошную цепь рифов и мелей, прикрывающих наш материк и надёжно перекрывающим любые морские подходы по кратчайшему расстоянию от Русии и Океании. Затем наш корабль пристал, точнее, попытался пристать к пирсу большого порта на восточной оконечности Русии. Увы. Гигант в сто тридцать пять метров длиной в бухту просто не поместился, правда, ажиотаж был ещё тот. Ещё бы! Такой монстр, особенно, по сравнению с гордостью Императорского Флота 'Неукротимым', бывшим меньше на целых десять метров по длине. И вдруг — торгаш, как презрительно называли гражданские суда военные моряки, превосходящий по величине самый большой линейный корабль Русии! Ха, интересно, чтобы сказали морячки, если бы узнали, что у нас стоит 'Бисмарк!? Да-да, тот самый! Который якобы утонул в четырёх сотнях километрах от французского Бреста. И ещё долго стоять будет. Потому что у нас нет ни специалистов, ни сил, ни средств, чтобы отремонтировать линкор...

...Дальнейшее происходило под грохот корабельных двигателей, непрестанный мат экипажа, грузчиков и, естественно, запах моих сожжённых нервов. Потому что поработать нам пришлось всем, без исключения. Вместо того, чтобы сбросить сходни и выкатить на пирс доблестный китайский 'DongFeng Warrior EQ-2050', переделку американского 'Хаммера', и куда более надёжную и удобную, не говоря о внутренней начинке. И, естественно, куда менее прожорливый. Откуда добыча? Да из того же контейнеровоза, обнаруженного на кладбище кораблей. В общем, неслыханно нам повезло. Судно, похоже, принадлежало военным, и везло груз всякой всячины армейского назначения. В том числе и полсотни джипов. Танки, артиллерия, ракеты, в том числе и пять новёхоньких ''Вей-Ши/Гардиан-2D' с дальностью стрельбы в четыре сотни километров с очень приличным боезапасом к ним. Словом, ощущение было такое, что наши жёлтые 'друзья' куда-то перебазировали целую военную базу. Но отвлёкся... В общем, попыхтели мы при выгрузке ого-го! И всё из-за того, что не смогли подойти ни к пристани, ни к берегу, несмотря на довольно малую осадку. Пришлось все грузы перегружать на местные баржи и уже с них переваливать на причал. С полицией и таможней уладили всё просто. Взятки, тем более, на окраине Империи, ещё никто не отменял. А меди у нас было — завались. На одном только линкоре чистейшего купрума нагребли почти пятнадцать тонн, что превосходило государственные запасы всего континента Паневропа, вместе взятые. Тут же, в Хараре, как назывался порт, меня и легализовали, благо оборудование на 'Либерти' установили самое лучшее из имеющегося у нас. Ну а дальше — личный поезд, и в сопровождении роты охраны я направился в столицу. Там ребята пробыли со мной почти месяц, пока купили и обустроили подходящий особняк, наняли слуг, установили камеры слежения и компьютеры. А потом потихоньку вернулись обратно, оставив меня одного. Людьми мы разбрасываться не могли, и каждая пара рук ценилась в нашем мирке на вес платины. Не то, что золота. Правда, народ побаивался меня одного оставлять среди неизвестных людей, да только волков боятся — в лес не ходить. Так что рискнул, и не прогадал. Не в смысле какой-то личной выгоды. Вовсе нет. Просто в смысле экономии людских ресурсов. Вовку я с собой не взял, ну а дочь... Светлана, едва родив мне первого внука, уже ходила со вторым... Хотя сын ко мне прилетал два раза по делам нашей колонии. Ну и навестить отца. Я ввёл его в местное общество, точнее — представил кое-каким знакомым. Сходил вместе с ним в местные культурные заведения, нечто вроде гибрида нашей оперы и балета вместе взятые, кинематографа у аборигенов не было. Хотя фотография цвела. Почему? Неисповедимы пути эволюции, и нормальному объяснению не поддаются. В общем, я жил в столице, собирал всю доступную мне информацию, перегонял на наш материк, благо для этого в доме установили мощную радиостанцию. Что меня запеленгуют или раскроют, как резидента совершенно не боялся. Во-первых, мы использовали наши армейские системы и пакетную связь, о которой здесь никто, естественно, представления не имел. Во-вторых, все переговоры мы вели само собой, на чистейшем русском языке, говорить на котором не мог никто. Жить среди довольно развитых аборигенов было интересно. Более того, со временем ко мне привыкли, а мой личный 'Донг' всегда вызывал острейший интерес у публики, куда бы я на нём не появлялся. Специальные службы, вроде Тайной Полиции Империи вежливо поинтересовались моей личностью, естественно, в соответствии со своим названием, тайно. Хи-хи. И не выяснив ничего криминального или противозаконного, отстали, время от времени вытаскивая моих слуг и служанок к себе на доклад. Впрочем, я ничем таким и не занимался. Всю информацию получал из открытых источников, да иногда мои знакомые по клубу сообщали интересные вещи. Или сплетни. Сложить два и два я мог со школьных времён. На настоящий момент налицо была классическая ситуация в Русии. Император окончательно пустился во все тяжкие, игнорируя свою супругу, которая ходила с очередным пузиком, уже четвёртым по счёту. И это бы не было бедой, если бы Русия существовала в мирном времени. Увы. Войну Империя проигрывала окончательно и безоговорочно. Войска, голодая и не имея в достаточном количестве ни продуктов, ни боеприпасов, ни пополнений, ни оружия, кое-как держались на позициях. Но только потому, что Гонведия и Прусия готовили масштабное наступление. Информация была точной, из штабов Империи. Нашёлся у меня один агент и там... Кстати, старый, можно сказать, знакомый...

...Штабс — хорунжий Пётр Рарог медленно брёл по промозглой улице блестящей столицы Империи. На душе скребли кошки. Его родители скончались от тифа, и вызванный с фронта по этому поводу молодой офицер едва успел на похороны. Теперь он стал главой семьи, состоящей из, помимо него, старшего, ещё двух братьев и сестры. Увы. Пока он воевал, состояние рода и его финансовое благополучие пришло в полный упадок. Громадные долги, наделанные отцом, привели к тому, что заложенные земли и родовой особняк грозили перейти в собственность Банка. И никакого выхода из патовой ситуации не было. Денег было негде взять. Совершенно. Его товарищи-фронтовики сами бедны, как церковные крысы, а всё, что можно было продать, не представляло сколь-нибудь значимой ценности или интереса для потенциальных покупателей. А вокруг веселилась Столица. Мимо проскакивали роскошные выезды, тарахтели самобеглые коляски, стайки разряженных гимназисток и курсисток строили глазки лощёным тыловым офицером. На их фоне штабс-хорунжий одетый в выгоревшую, повидавшую виды полевую шинель смотрелся чужеродным предметом. Что толку, что он уже два года на этой проклятой войне? Что был не раз ранен и пролил не мало собственной крови за Империю? Похоронил множество товарищей и друзей, а тут... Он с отвращением сплюнул на чисто выметенный камень, которым была вымощена набережная реки Уруры, протекающей через всю столицу. Сзади внезапно раздались визгливые вопли. Офицер резко обернулся — из подворотни особняка выскочил, потрясая метлой дородного вида дворник, ругаясь на каком то незнакомом наречии, то ли скавском, то ли перельском. Ничего себе, как тут обнаглели?! На него, боевого офицера, аристократа, смеет орать какой то инородец?! Рука сама скользнула к клапану кобуры, которая полагалась по этой форме одежды. Заметив движение военного, дворник затих, потом проворно спрятался обратно. Зло выругавшись, от чего пробегавшие мимо прилично одетые барышни скорчили брезгливые рожицы, и, фыркнув, промчались дальше, цокая каблучками модных полусапожек, Пётр медленно побрёл дальше. Что делать дальше — он не знал. И выхода не видел. Внезапно навстречу ему с угрожающим видом вышли трое. Полиция. Городовой и два нижних чина.

— Нарушаете, почтенный?

— Что?

От неожиданности офицер замер на месте, и тут же подскочившие полицаи ловко заломили ему руки за спину, а городовой выдернул револьвер из кобуры.

— Так-так... Злоумышляем? В холодную его. К уголовникам. Там ему всё объяснят.

Осклабился в пышные усы полицейский чин.

— Я офицер действующей армии! По какому праву?!

Городовой лениво обернулся, затем вдруг ощерился:

— Боевой офицер? А чего же ты живой, да ещё по столице шляешься? На чистую мостовую плюёшь, дворнику револьвертом грозишь? Чистоплюй! Небось, ещё и дворянин, скажешь?

И разразился презрительным хохотом. Внезапно послышался лёгкий скрип, непонятный шум. А спустя мгновение Рарог забыл обо всём. Возле них плавно остановился невиданный им, громадный самобеглый экипаж пронзительно чёрного цвета. Дверца чуда открылась, оттуда вышел высоченный, громадного роста человек в неброском, но очень дорогом вечернем костюме, при виде которого городовой вдруг побелел и вытянулся во фрунт.

— Ваше высокопревосходительство... Вот, задержали...

Короткий взгляд в его сторону, Рарог напряг память, пытаясь вспомнить почему то знакомое лицо... С абсолютно незнакомым, правда. опять же что-то напоминающим акцентом, тот лениво произнёс:

— Я вижу, вы совсем обнаглели, милейший. Задерживать, причём насильственно, офицера Императорской армии, к тому же фронтовика... Вы уже штабс-хорунжий, прапорщик? Как время то летит...

Вздохнул незнакомец. И тут Петра пробило холодным потом. Он вспомнил... А чужак лениво скривился:

— Исчезните, и я сделаю вид, что ничего не видел. Да и господин Рарог вас простит. Обещаю. Или вы хотите, чтобы ваше начальство узнало о ваших делишках, городовой?

Чин побледнел, а полицейские едва не обмочились от страха. Видно, этот господин внушал им подлинный ужас... Между тем чужак вновь обернулся к Петру, улыбнулся доброй, широкой улыбкой:

— Рад встрече, господин штабс-хорунжий. Давненько мы не виделись.

— В отличие от меня...

Зло пробормотал Рарог, едва не дёрнувшись за оружием, но остерёгся. Чужак вновь осклабился.

— Я вижу, у вас проблемы, хорунжий. Лучше будет поделиться ими со мной. Приглашаю вас на чашечку наквы. Или... Кофе?

Офицер вздрогнул — там, у чужаков ему очень понравился густой, коричневый бодрящий напиток под этим названием. А господин вдруг ловко подхватил его под локоть. Военному показалось, что в руку вцепилась стальная клешня. Ещё миг, и мышца просто порвётся под пальцами, затянутыми в белоснежную перчатку. Одним движением чужак втолкнул офицера в роскошный, пахнущий незнакомым ароматом салон экипажа, захлопнул следом за ним дверцу, обойдя самобеглую коляску спереди, уселся сам на водительское сиденье. Закрыв свою дверь, тронул чудо техники с места. И — расслабился. Это почувствовалось сразу. Затем совершенно другим тоном, без всякого презрения или нарочитости, произнёс:

— Что с вами произошло, Пётр? Вы словно собрались стреляться...

— А что мне ещё делать?! Если бы не братья и не сестра, не раздумывая бы пустил себе пулю в лоб!

— Глупо. Из любой ситуации есть выход. Не бывает такого, чтобы нельзя было найти выход. Рассказывайте. Может, я смогу вам помочь...

И непонятно почему Рарог вдруг выложил всё. О своей семье. О том, что было с ним после возвращения из чужого мира. О смерти родителей и долгах семьи... Рассказ закончился далеко за полночь, за несчётной кружкой кофе в кабинете чужака на втором этаже роскошного особняка. Тот внимательно слушал исповедь, ни разу не прервав штабс-хорунжего. И когда тот закончил, сочувственно взглянул офицеру в глаза и произнёс:

— Эх, Пётр... Ещё год— два, и поверьте, ваши проблемы покажутся такой мелочью по сравнением с тем, что будет в Империи...

Сделал короткую паузу, затем решительно хлопнул ладонью по столу чёрного дерева.

— В общем, всё это ерунда, Пётр. Уж позвольте мне вас так называть. Я куда старше вас, и сын у меня такого же возраста, как и вы. Так что, думаю, имею на это право...

Рарог согласно кивнул...

— Насчёт денег — не волнуйтесь. Сейчас я распоряжусь, и вы привезёте мне все долговые расписки вашей семьи и закладные на имущество. Ваши экземпляры. Гарантирую их погашение.

Хитро прищурился:

— В знак признательности за ваше молчание...

Пётр вновь кивнул. Рассказывать о том, что с ним приключилось было бесполезно, всё-равно никто бы ему не поверил. А через три дня на том участке началось наступление гонведов, и полк, в который его откомандировали, полёг до последнего солдата...

— Но мне понадобится от вас некая услуга...

Офицер вспыхнул и вскочил:

— Я Родиной не торгую!

Чужак спокойно откинулся на спинку. Даже сидящий он был едва ли больше самого русса.

— А я и не покупаю, Пётр. Мне не нужны ни военные тайны Империи, ни Гонведии, ни Прусии. Вы же знаете, кто я на самом деле. Точнее — мы.

Успокаивался Рарог куда медленнее...

— Речь идёт об информации другого порядка. И, гарантирую вам, что предоставив её вы ни на на одну букву не нарушите Присягу и не нанесёте ни малейшего ущерба своей Империи. Вы расскажете мне о настроениях, царящих сейчас в армии. И всё. Что говорят офицеры между собой. Чем живут солдаты. Больше мне от вас ничего не надо. Взамен — я гашу ваши долги, всё-равно они ничего не значат для меня. Ну и... Если желаете, обещаю приглядеть за вашими родственниками. Или отправить их к нам. В Наварру.

— Наварра? Никогда не слышал...

Чужак улыбнулся:

— Это адаптированное под ваш язык название нашей страны здесь. Правильно оно звучит — Новая Русь. Но выговаривать вам его сложно.

Рарог попытался произнести, и, к его собственному удивлению, у него получилось с первого раза. Пришелец улыбнулся:

— Великолепно, Пётр. Значит, мы договорились?

Последовал неуверенный кивок...

...Все свои обещания я выполнил. Так что моя совесть чиста. Родственников Рарога пришлось, правда, отправить на Новую Русь. Двое парнишек, восьми и девяти лет от роду, и сестру четырнадцати лет. Приняли их нормально, по сообщениям, пристроили к делу. Ребят — в школу, пусть учатся, сестра ушла работать в госпиталь, точнее, в больницу. И вот уже год я получаю довольно подробные и содержательные отчёты о том, что творится среди фронтовиков. Всё это полностью ложится в уже известную мне картину, и совпадение настолько пугает, что иногда становится не по себе. Ба-бах! Стёкла кабинета вздрогнули от близкого выстрела, затем последовал громовой раскат разрыва. Что, уже началось? В кабинет бешено застучали.

— Да, войдите!

Створки распахнулись, и на пороге возник мой мажордом, крепкий мужчина едва ли не старше меня настоящего, со встревоженным донельзя лицом.

— Ваша светлость! Горит театр!

— Театр?

Удивлённо протянул я, и тут только сообразил — сегодня премьера сезона, некое действо под названием 'Гардана и Капир', нечто вроде нашего 'Князя Игоря'. И на спектакле собирался присутствовать лично Его Величество... Твою ж мать, направо и налево!!!

— Что-нибудь ещё известно?!

Слуга отрицательно мотнул головой:

— Нет, ваша светлость! Только пожар видим! На той стороне дома!

Резко поднявшись, я буквально вылетел из кабинета, едва не выбив двери на балкон второго этажа. Театр находился на той стороне Уруры, на другом конце большой площади, выходящей к воде. Даже бинокля не понадобилось, чтобы понять — Императора в Русии больше нет. Объятые злым пламенем развалины, очертания которых угадывались в жёлтой стене, мечущиеся силуэты на фоне огня, бестолковый перезвон колоколов близлежащего святилища... И одновременно в разных концах столицы начала нарастать заполошная стрельба... Что же... Значит, тут господа оппозиционеры решили сделать круче, чем у нас. Одним махом прихлопнуть всю верхушку и самого государя. Получается, измена в рядах власти. Причём, в самой надёжной, казалось бы, структуре государства, в Тайной Полиции. Потому что именно её чины комплектовали личную охрану Императора и отвечали за досмотр мест будущих визитов. А тут рвануло знатно. Не меньше десяти пудов пироксилина, который аборигены используют вместо гексогена. Ну или минимум литров пять нитроглицерина. Хрен редьки не слаще. Вместо громадного здания — куча развалин. Да ещё пожар — что там у них в подвалах хранилось? Небось, краска для декораций, масло, доски, фанера... Усмехнулся про себя. Всё отлично спланировано. Стрельба доказывает направленный характер акции и отличное планирование операции.

— Ваша светлость, а как же мы?

Я оборачиваюсь на дрожащий голос мажордома. Застывшего в проёме двери, ведущей на балкон. Лицо пожилого мужчины испугано, за ним вижу бледные лики слуг. Они в шоке. Ведь уже до каждого дошло, что государь — император мёртв...

— А что — мы? Нам то чего бояться? Проблем нет. Я — иностранный подданный, вы — мои слуги. Пользуетесь правом защиты Нуварры. Так что вряд ли для вас что-нибудь изменится...

И я совершенно искренен. Потому что вначале к власти приходит буржуазия. А вот что будет потом... И как скоро? Знают только Боги...

Глава 10.

...Как я и сказал слугам, так и вышло. Уже утром на улицах и площадях столицы зачитывали манифест Высшего Совета Республики Русия. Украшенные голубыми бантами обыватели заполнили улицы. Юркие личности скользкого вида расклеивали на заборах и театральных тумбах воззвания и призывы к народу бывшей Империи. И — как обычно: 'Война до победного конца!' Императорский Совет самораспустился, и... Практически в полном составе вошёл в Высший Совет Республики. Узнав об этом, я смеялся до слёз! Правда, ближе к вечеру эйфория горожан, лейб-гвардии и тыловых военных начала спадать. Прежде всего, из-за решительных действий городской полиции. Не всей, разумеется, но большей её части. Городовые и рядовые чины оказались первыми репрессированными новым правительством. По Манифесту номер два вся полиция расформировывалась, заменяясь народной милицией, а члены прежнего органа подлежали Революционному суду. Так что терять бывшим правоохранителям было нечего, и они взялись за оружие. Учитывая, что буквально за неделю до своей гибели Император подписал указ о вооружении органов правопорядка на военный манер, господа полицейские умудрились получить со складов дополнительно к штатным револьверам винтовки и пулемёты, которых, кстати, остро не хватало на фронте. Зато нашлось огромное количество на тыловых складах... Всю ночь шла бешеная стрельба во всех районах столицы, горели дома, которые никто не тушил. Я разрешил слугам привести свои семьи в особняк и организовал нечто вроде дружины из них. Все окна первого этажа были забаррикадированы давно заготовленными металлическими роль-ставнями, изготовленными уже у нас, на Новой Руси. Двери дома тоже были оттуда. Мои ребята после покупки пробурили скважину в подвале, выходящую к водоносным пластам, так что с водой я бедствовать не собирался. На случай отключения электричества имелся небольшой шестнадцативаттный генератор, которого с избытком хватало на все нужды дома. Высокий и прочный металлический забор в виде старинных копий на перекладинах гарантировал, что никто не сможет его преодолеть без нашего ведома. Точнее, без моего. И два десятка замаскированных видеокамер слежения по всему периметру... А ещё — несколько автоматов с приличным боезапасом, два ящика гранат, один оборонительных, второй — наступательных. И, как апофеоз огневой мощи, опять же китайский станкач калибром 12, 7 мм 'тип 85'. А что поделать? Стрелкового оружия на контейнеровозе было... Мама, не горюй. На каждого члена нашей колонии, включая грудных и ещё не родившихся младенцев, по сотне штук. Только вот калибр практически у всех свой, азиатского образца. Так что наши инженеры и механики мудрят над переналадкой имеющейся у нас патронной линии под их гильзу. Наши то стволы... Родные, я имею в виду, уже не новые. А тут — в смазке, чистенькие, ещё не юзаные, как говорится... Эх, кто-то из штаба НОАК точно голову за утерю такого груза потерял! Поэтому я проблем не боюсь, и уголовные элементы, рискующие сунутся в особняк под флагом Нуварры, рискуют минимум просто умереть. А максимум — умереть очень нелёгкой смертью. Третьего не будет. Так что я надеялся спокойно пересидеть первые, самые трудные и беспорядочные дни, а дальше ориентироваться по обстановке. Но, увы! Человек, как говорится, предполагает, а судьба — располагает. Так что на четвёртые сутки действа рано утром меня разбудил встревоженный и бледный, словно сама смерть, мажордом...

— Ваша светлость...

Я открыл глаза и уткнулся взглядом в испуганное лицо слуги. Хм... Эта гримаса на его лице в последнее время уже стала привычной.

— Гости?

Он затряс головой изо всех сил:

— Ваша светлость, да. Но не те, что вы ждали... Взглянул на часы, висящие на стене — смазанные фосфором стрелки ходиков показывали половину четвёртого утра. Хорошо, что я смог выспаться днём! Так что подъём прошёл быстро. Пока я одевался в ненавидимый мной официальный костюм, мажордом неподвижно стоял у дверей. Он знал, что я терпеть не мог, когда мне помогают одеться.

— Короче.

Бросил я, повязывая шейный бант.

— Там... Там...

— Да что мямлишь, Горн?! Говори всё прямо!

Не выдержав, я взорвался, и старик едва не упал в обморок. Потом собрался:

— Там... Экипаж...

...Какого... Не спеша спустился вниз и едва не споткнулся на крыльце — большой синий автомобиль, прекрасно мне знакомый. Личное авто Императрицы. Следом за машиной маячило несколько всадников. Резко осмотрелся по сторонам, едва не махнул рукой — бесполезно. Наверняка соседи увидели. Теперь жди официального визита... Ладно, попробуем сыграть в тёмную... Принял независимый вид. При моём приближении к машине, дверца открылась, и с места рядом с водителем спрыгнул плотный офицер, весь в бинтах. Отдал честь, затем осведомился:

— Я имею честь видеть перед собой эрца Нуварры, Михха Брума?

— Да, э... господин секунд-магистр. Чем обязан визиту?

Офицер помрачнел, зачем то оглянулся по сторонам. Увы. Хотя было ещё достаточно темно, да и с реки наползала утренняя хмарь, я мог гарантировать — Совет Республики уже знал, где в настоящий момент находится семья погибшего Императора... Секунд-магистр показал большим пальцем за спину:

— Со мной находится её Величество Императрица Русии Аллия дер Шайнзах, со принцессами Уликой, Гернарой, и Сибиной. Прошу прощения за столь ранний визит, но... Мы вынуждены просить вас о предоставлении убежища в вашем доме для семьи столь трагически погибшего Императора.

...А, Тьма!!! Он что, полный идиот?!!

— А почему вы не обратились в посольство Океании или других держав? Что может столь маленькая страна, как Нувара, противопоставить мощи Русии?

Офицер покраснел от гнева:

— Мы пытались! Но все они, демонстрируя дружбу на словах, категорически отказались допустить на свою территорию ни Императрицу, ни лиц, её сопровождающих. Вы остались единственным иностранным представительством в столице, где мы ещё не были...

Сухим тоном я ответил:

— Господа... Увы. Я вынужден последовать примеру своих коллег из других стран и отказать её бывшему Величеству в убежище. Прощайте, господа. Честь имею.

Ни возражений, ни криков. Ни угроз. В окошке салона на мгновение из-за занавески мелькнуло детское измученное личико. Я молчал. Секунд-магистр тоже.

— Нуварра не имеет официальных дипломатических отношений с Русией. Ни с Империей, ни с Республикой, господин секунд-магистр. Поэтому, несмотря на внешний антураж...

Теперь уже я показал пальцем себе за спину, где над домом развевался флаг Новой Руси...

— мой особняк права экстерриториальности не имеет.

Презрительный взгляд офицера смягчился. Он понял, что я хотел сказать. Попытка просить убежища в Нуварре была сразу обречена на провал. Он щёлкнул каблуками, отдал честь.

— Простите, я не штабной лизоблюд, и не знаком с тонкостями. Мне посоветовал к вам обратиться мой хороший фронтовой товарищ, Пётр Рарог.

Не выдавая себя ничем, я кивнул:

— Да. Он мне очень хорошо знаком... Но, увы, господа. Ещё раз повторяю — мой особняк не является официальным посольством, поэтому я никак не могу предоставить убежища ни её величеству, ни её высочествам.

И после паузы добавил:

— Как бы мне этого не хотелось... А теперь, офицер, я бы рекомендовал вам немедленно уезжать в сторону Ырова. И чем быстрее, тем лучше для вас. По выезду же из столицы, на шестнадцатой версте свернуть направо, и, проехав по просеке ещё версту, ждать помощи там.

Он вскинул расширившиеся глаза, губы начали кривиться, собираясь растянуться в улыбке, и я почти не разжимая губ, прошипел:

— Вы что, идиот, магистр?! Сейчас за вами наблюдают три сотни глаз, как минимум! И уверяю вас, что они умеют читать по губам. Уносите ноги! И немедля!

Развернулся, выругался что-то по типу, мол, есть же на свете идиоты, не понимающие нормальной речи, с чувством захлопнул за собой калитку, которую слуги бросились запирать на замок. Загрохотал двигатель самобеглой коляски, спустя минуту треска и рёва экипаж тронулся. Я прислонился к запертой за собой двери в особняк. Надеюсь, сработало. Если секунд-майор не дурак, то доберётся до точки рандеву, которое я ему назначил. Лишь бы хватило бензина, да машина не подвела. Надёжность у местных авто никакая...

Метрополия ответила сразу. Обеспокоенный происходящими в Русии событиями Сергей организовал круглосуточное дежурство у передатчика. После короткого ожидания я услышал его голос:

— Что случилось?

Бросив короткий взгляд на часы, ответил:

— Пятнадцать минут назад мой особняк покинула бывшая Императрица Русии Аллия дер Шайнзах, со своими детьми, так же бывшими принцессами Уликой, Гернарой, и Сибиной.

— Просили убежища?!

— Да. Я... Отказал.

— Почему?!

— Ты забыл? Мы не имеем статуса посольства, а следовательно, экстерриториальности.

Послышался непонятный звук, и лишь спустя миг я понял, это скрипнули его зубы.

— В общем, официально я ничего не мог поделать. Тем более, за ними следили...

Пауза.

— Что думаешь делать?

— Надо вытаскивать их. Иначе публичная казнь семейству гарантирована.

— Уверен?

Передо мной словно наяву встало его лицо, лихорадочно просчитывающее варианты. Выгодно нам, не выгодно? А ещё я увидел измученное тонкое лицо одной из девочек, так некстати показавшееся из-за занавески, закрывающей салон...

— Серый... Мы намеревались эвакуировать к себе столько беженцев, сколько сможем...

— Да. Но зачем нам она?

— Затем, что если с нами будет Императрица, то в глазах тех, кто попадёт к нам, наша власть получит какую-никакую легитимность.

— Уверен?

— Уверен.

Опять молчание.

— Сам будешь выводить?

Я усмехнулся, хотя никто не мог меня видеть — в центре связи я был совершенно один, а телевизионное изображение наша связь не поддерживала. Точнее, могла. Но вот мощности установленной в столице аппаратуры для этого не хватало.

— А кому можно доверить такое? Людей у меня нет. Да и, как я понимаю, по всей бывшей Империи сейчас хаос?

— Ты прав. Только не рискуй.

— Не переживай. Бывало и хуже.

— Я отправлю к тебе 'Свободу', в Рангер. Там бухта большая, и можно будет подойти к берегу. И роту бойцов на всякий случай. Если кто попадёт по дороге — тоже подбирай.

— Разумеется. До встречи.

— Удачи, камрад.

Я выключил передатчик, осмотрелся по сторонам. Жаль бросать дом, уже привык к нему. Впрочем, кто знает, может, ещё и вернусь... Рангер — большой порт на Востоке, с глубокой и удобной бухтой, могущей принять наш 'Либерти'. Правда, до него чуть дальше, чем до Харара, на сто километров. Но бешеной корове семь вёрст не крюк. Мой джип пролетит их и не заметит... В двери снова забарабанили.

— Сейчас!

Крикнул я и убрав всё в тайник, отпер двери. На пороге маячил Горн.

— Что опять?

— Ничего, ваша светлость. Просто сейчас мимо нас проследовал большой конный отряд. Сто человек, если не больше.

— Армия?

— Не понятно, ваша светлость. Одеты кто во что, но вооружены очень хорошо. И в сёдлах держаться уверенно...

— Ясно. Спасибо, Горн... Мне надо будет уехать. На неделю. Потом вернусь.

Старик растерялся:

— А как же мы, ваша светлость?

— Не волнуйся. Не высовывайтесь на улицу, не болтайте почём зря. И дождётесь. Продуктов вам на год хватит...

И это было правдой. В предверии грядущих событий подвалы особняка были углублены и доработаны нашей бригадой из Новой Русии. Так что места под продовольствие хватало, и полки не пустовали...

— А я должен вернуться через неделю. Ну, может, дней десять. Вряд ли больше...

...Вообще то я врал. Потому что планировал вернуться куда позже. Через месяц. Но вернуться точно... Пока я переодевался и ел, слуги грузили мой джип: оружие, боеприпасы, продовольствие, аптечка. Немного барахла. Мало ли, что женщинам понадобится. И детям. Императрице всего три десятка лет. А её детишкам... Погодки. Семь, восемь и девять. А она ещё и четвёртым беременна. Если верить официальным данным. Но надо спешить. Сколько у секунд-магистра людей было? Четверо? Да он, плюс шофёр. Всё. Сотне умелых вояк работы на пять секунд. Да живых им брать не обязательно. Наоборот, свидетелей они оставить не должны... С треском оторвал потолочную фальшпанель, открывая замаскированный люк в крыше. Эх, сейчас бы мне второго! Попятнают ведь машинку! И выругался про себя. Надо же, машину пожалел, а людей нет... Двигатель сыто заурчал, и я махнул рукой. По этому знаку Горн нажал на рычаг и стена гаража, расположенного в подвале, плавно легла на землю, открывая проход в ней. Небольшой тоннель был короток, метров тридцать. Зато выходил на соседнюю улицу, расположенную за Урурой. Ближайший же мост от моего особняка располагался в километре по течению. Так что был шанс ускользнуть незамеченным... Открыв фальшивый пол в большом пыльном сарае, я тщательно проверил окрестности дровяного склада, на которой и находился выезд, затем выгнал машину наружу, снова придал всему прежний вид и рванул между огромными штабелями брёвен, раскинувшимися на площади в несколько гектаров. Мой 'EQ' должен был выехать чуть ли не в пяти километрах от сарая, в малолюдном районе столицы. До этого случая я никогда не пользовался этим путём, но сейчас...

...Первые следы погони я увидел на третьем километре от столицы, убитую лошадь. Только чью? Беглецов, тех, кто гонится за ними? Нажал на акселератор сильней, хотя и так гнал на пределе дороги. Ещё быстрее, и у меня либо полетит подвеска, либо трансмиссия. Стрелка спидометра уверенно застыла на стрелке пятьдесят. Больше нельзя! Слишком много ухабов и ям! Точно, Россия-матушка! Сквозь гул мотора начал различать частую дробь выстрелов. Снова лошадь. А чуть поодаль мертвец или тяжело раненый. Но не в форме. Значит, беглецы дали понять, что взять их будет не так легко. Это хорошо! Вылетел на бугор и резко сдал назад — внизу, в лощине, драка. Чёрт, не дали императрице добраться до просеки! Почти перед самой развилкой перехватили! Рванул ручник, нырнул назад, вытаскивая из багажного отсека пулемёт. Дёрнул ручку, откидывая люк, пара движений, и 'тип 85' встал в зажимы кольцевой турели. Откинул крышку затвора, торопливо вставил ленту из коробки, подвешенной сбоку пулемёта. Передёрнул ручку затвора. Пока машина выбиралась на гребень, пару раз глубоко вздохнул, вентилируя лёгкие и успокаиваясь. Разворот. Ручной тормоз. Выбрался наружу, попробовал, как ходит смертоносная машинка. Отлично! В прорези прицела мелькнули первые фигуры. Нападающие прятались за уложенных на землю лошадей, беспорядочно палили в сторону лежащей на боку машины. Охрана, все шестеро, включая водителя в кожаном костюме, отстреливались из револьверов. Редко, но метко, что выдавало недюжинный опыт. Значит, точно, фронтовики... Грохот размеренной очереди перекрыл слабый, по сравнению с ним. треск укороченных кавалерийских карабинов и револьверов. Эффект превзошёл все ожидания. Тяжёлые пули буквально рвали тела в клочья, не делая разницы между людьми и лошадьми. Брызги крови, клочья мяса. Жаль только, лента мала. Всего шестьдесят патронов. Ну да мне пока хватит. Вначале моё вмешательство вызвало шок у обоих сторон, но потом защитники Императрицы разобрались что к ним пришла помощь, и снова открыли частый огонь. Ну а нападающие... Кое-кто пытался отстреливаться, только без толку. Слабенькую пулю, посланную дымным порохом бронезащита джипа держала словно бумажные шарики. На мне, кстати, тоже был бронежилет и каска. Но и она, собственно говоря, не понадобилась. Моё нападение с тыла полностью парализовало посланных убийц, и когда они, не выдержав, попытались разбежаться, защитники не растерялись, с меткостью, выдававшей не один год пребывания на фронте, укладывая одно тело за другим... Пока ствол остывал, я добивал подранков одиночными из 'калаша'. Уж машинке, прошедшей со мной не один бой я доверял полностью. И она меня не подводила. 7, 62. Куда лучше и надёжнее мелкашки 5, 45, на мой взгляд. Пусть тяжелее, но работает наверняка... Сменив второй рожок, приложил к глазам бинокль. Вроде никто не шевелится. А защитнички машут мне. Понятно почему. Мою машину вся столица знала. Вот поэтому свидетелей быть не должно. Я запираю дверцы брелком, предварительно вытащив из фиксаторов станкач и захлопнув люк. Верный '78-ой' в левой руке. 'Калаш' — в правой. Силы хватает удержать его за рукоятку и нажать на курок в случае чего... Медленно, аккуратно огибаю трупы, широко разбросанные на моём пути, приближаюсь к радостно спешащим ко мне защитникам царственной семьи. Те облегчённо улыбаются, и я их понимаю. Ребята получили помилование на эшафоте, когда верёвка палача уже затянута вокруг шеи. Вскидываю руку в знаке 'молчать'. Куда там... Откуда им знать...

— Тихо!

Очень внимательно прислушиваюсь, но ничего не слышу. После грохота '85-ого' слух до сих пор в себя не пришёл. Но зато ощущаю на себе взгляд. Явственно. Только не злой, а... Где?! Вскидываю автомат, у господ спасителей удивлённые лица:

— Здесь кто-то есть!

— Естественно, есть, господин эрц! Её светлость и дочери.

Облегчённо улыбаюсь в ответ — действительно из башки вылетело на мгновение.

— Я думал, вы их спрятали по пути, чтобы погоню отвлечь...

Они смущаются:

— Мы предлагали её светлости такой вариант, но Императрица наотрез отказалась, сказав, что умрёт вместе с теми, кто решился отдать за неё жизнь...

Мотаю головой от пафоса. Потом соображаю, что эпоха такая. Когда чувства ещё искренни и не перевелись идеалисты.

— Отлично. Вашему транспорту конец, господа?

Утверждающе вопросительным тоном я задаю вопрос. Одетый в коричневый кожаный костюм водитель едва ли не плача подтверждает:

— Всё! Уже ничего не сделать...

— Ладно. Не последний день живём. Ещё поездишь, обещаю.

Нас прерывает стон. Кто-то из врагов пытается пошевелиться, но я делаю короткое движение кистью, и стон переходит в булькание. Офицеры и водитель замирают, затем смотрят туда, куда я посла нож. Можно было и выстрелить, но зачем пугать детишек? Они и так за эти дни натерпелись такого...

— Господа, не будем терять время. Императрицу и детей ко мне в машину. Вещи, драгоценности — туда же. Насчёт вас... Простите, господа, но я могу взять только водителя. И то, потому, что мне нужна подмена. Пока могу лишь посоветовать продвигаться к любому из восточных портов. Вскоре туда подойдут наши корабли...

— Вы предлагаете нам эмигрировать, эрц?

Офицеры злятся, и я их понимаю. Такие же наивные ребята будут драться за веру, царя и отечество. Драться, и умирать. Как же мне их жаль! Искренне, до боли... Но это их выбор. И вмешиваться в них я не в праве. Другое дело шофёр. Он слуга, а значит, обязан сопровождать женщину и детей, потому что дал обязательство в этом. Да и не висит над ним присяга...

— Простите, господа. Моё дело предложить. Ваше — отказаться. Вы сделали свой выбор, и я уважаю его.

На миг склоняю голову. Они отвечают тем же. Машу рукой.

— Всё, господа. Я за транспортом, подгоню ближе. А вы, господа, ведите пока пассажиров и несите багаж...

Пофыркивая дизелем 'Воин' плавно спускается по мёрзлой земле. Из-за валяющейся на земле машины появляется её Величество, Аллия, сжимающая левой рукой ручку одной из дочерей. За ней... Тут я едва удерживаюсь от ругательства — с ней следует бонна, ведущая ещё двух девочек поменьше. Как же я не допетрил!!! Следом спешат офицеры, тащащие на себе три больших сундука и кожаный чемодан. Торопливо обгоняют её Величество, подбегают ко мне, ставят свой груз на место и вновь убегают. Мать моя женщина! Это не всё?! Но я ошибся. И в который раз. Господа офицеры приносят большой узел, от которого вкусно пахнет едой. Провизия на дорогу. Это они грамотно задумали. В охваченной революцией стране сейчас с едой тяжело... Открываю двери машины, помогаю девочкам подняться в салон. Там ещё пахнет порохом, тянет из приделанного мешка, куда вылетают гильзы и звенья цепи. Ну да это дело поправимо.

— Прошу вас рассаживаться, дамы. Кроме передних кресел, разумеется. А мы пока займёмся ваши багажом...

Аллия, закусив нижнюю губу, кивает, а мы быстро распределяем сундуки и чемодан в заднем отсеке. Причём императорский шофёр выглядит обалдевшим. Раз, два. Я застёгиваю резиновые жгуты 'пауков' удерживающих груз на месте, захлопываю крышку.

— Поехали.

Водитель было лезет на моё место, но я удерживаю его за руку:

— Куда? Рановато ещё. На соседнее!

Он послушно кивает головой и устраивается сбоку. Качнувшись на мягких сиденьях, изображает такую мечтательно счастливую гримасу, что я невольно улыбаюсь. Ему где-то под тридцать. Вряд ли старше. Скорее, младше. С удивлением смотрит на приборную панель, покрытую множеством непонятных кругляков со стрелками и торчащими клавишами и тумблерами. Я бросаю взгляд в зеркало заднего вида. Все дамы расселись на заднем диване. Взрослые по бокам, девочки в середине. Перехватываю детский испуганный взгляд, и меня словно обжигает огнём. Такие же глаза я видел на войне у себя... Поворачиваю ключ, стартер крутит двигатель, который мгновенно, уже на втором обороте схватывает. Дизель в салоне буквально шуршит. Он ещё не успел остыть, и я включаю печку. На улице уже заморозки. Термометр на навигаторе, вмонтированном в в консоль, показывает минус один. Вроде чуть, но у девчушек синие от холода губы. Когда из печки потянуло теплом, замерли все. У шофёра вообще открылся рот.

— Рангер.

Говорю я вслух. Монитор вспыхивает, встроенный в машину компьютер чертит мне карту. Разумеется, очень и очень приблизительную. Наши технари себе все мозги набекрень вывернули, но кое-как перешили автомобильные и прочие компы на русский. Благо, нашёлся среди нас один любитель... Так. Значит, нам в сторону Ырова до небольшого городка под названием Рутов. А там уже Великий Тракт. Не ошибёмся. И две тысячи километров пути...

Глава 11.

...Джип стремительно разворачивается и исчезает в темноте. Свет мощных фар выхватывает дорогу, но она в таком состоянии, что приходится почти сразу сбавить скорость. Потихоньку еду, но поскольку все молчат, включаю музыку. У меня большой подбор всякой всячины, поскольку — вот же каламбур, по поводу музыки я практически всеядный. По мне главное в любой песне или композиции — мелодия. При первых же звуках лица пассажиров меняются. Ещё бы! Ничего подобного они слышать не могли даже во снах. А у меня огромная дискотека. Несколько десятков гигов в привычном мне исчислении. Водитель опять делает круглые глаза, а я посмеиваюсь про себя.

— Простите, господин эрц... Я никак не могу понять — как вы управляете самобеглой коляской?

...Ну, если водила так обзывает машину... Впрочем, несмотря на недавний бой, настроение у меня отличное из-за удачного начала, и спокойно начинаю давать объяснения:

— Очень просто. Видите две педали внизу?

Он кивает.

— Первая — прибавляет скорость. Вторая — позволяет тормозить.

— А сами передачи?

— Машина у меня умница, и переключает их сама. Если же дорога плохая, то подключается специальный режим, и тогда работают все колёса.

— П-позвольте...

От волнения тот начинает заикаться.

— Значит, что у вас все колёса двигают ваше чудо техники?

Киваю в ответ.

— Когда требуется по дорожным условиям — да. Когда можно обойтись парой — то лишние отключаются. Это экономит топливо, ресурс двигателя, не изнашивает привода.

— А сколько раз вам приходится подтягивать ремни трансмиссии?

— Нисколько. Здесь не ременный, а карданный привод. Механический.

Шофёр умолкает, не в силах переварить услышанное. Внезапно звучит сигнал вызова радиостанции. Если меня вызывают — значит, что-то произошло... Напрягаюсь, но привычным жестом включаю громкую связь. Всё-равно пассажиры не поймут. Лёгкий фоновый шум, и знакомый голос Сергея:

— Брумм?

— На связи.

— Планы меняются. Уходи на побережье. Как доберёшься — подай голос. Вышлем вертушку. Тут, похоже, каша заваривается. Мы перехватили обращение Совета по радио... Короче — верные Императору части оставили фронт и двигаются к Столице, чтобы восстановить законную власть.

— А противник?!

— Думаешь, они станут сидеть и ждать, пока русы разберутся между собой?

— Твою ж... Понял. Исполняю.

— Конец связи.

— Конец связи.

Щелчок. Аппарат снова включает музыку. Внезапно сзади раздаётся напряжённый женский голос. Аллия? Да.

— В чём дело, эрц? И что это за...

Императрица обводит рукой вокруг себя.

— Что вообще такое ваша Нуварра? Ничего подобного я никогда не видела! И не слышала! Вы разговаривали по радио? Но нет ни аппаратуры, ни антенны!

— Ваше Величество... Вы правы. Я только что общался со своей страной. И наши планы меняются. Мы не будем прорываться к портам Империи, а уйдём туда, где нас не ждут. На юг. Там нас подберут и доставят в Нуварру. Пока это всё, что я могу вам сказать. Относительно же того, что из себя представляет наша страна — увидите на месте.

Лицо императрицы покрывается пятнами гнева.

— Вы считаете, что я должна бежать?! Бросить трон, страну...

— По-вашему, лучше умереть? Вспомните историю, ваше величество. Когда пришедшие к власти позволяли прежним династиям спокойно доживать остаток своей жизни?

Женщина умолкает, нервно кусая губы. Они у неё, кстати, красивые. Да и сама она после рождения трёх детей выглядит ещё ого-го! Ну да ладно. Это не моё дело. Совет решить, как с ней поступить. Снова бросаю взгляд в зеркало и перехватываю гневный взгляд... Нет. Не Аллии. Бонны-воспитательницы. Надо бы вообще-то познакомиться...

— Ваше Величество, меня зовут Михх Брумм, как вы знаете. Ваше имя, и имена ваших девочек известны всем и каждому в стране. Не могли бы вы представить мне своих спутников? В дороге может случиться разное, и я бы не хотел попасть в ситуацию, когда от знания имени зависит чья то жизнь...

Аллия дёргается, но я прав.

— Моего извозчика зовут Стам. Стам Ригор.

Киваю.

— А воспитательница моих дочерей...

Крошечная заминка не ускользает от моего уха, но я делаю вид, что не обратил на это внимания.

— ...эрца Влада Симон.

...Ого! Коллега по титулу?

— Приятно познакомиться, уважаемая эрца. И с вами, молодой человек.

Шофёр удивлён до глубины души, я, дворянин, рад знакомству с ним? Спохватываюсь — навигатор же не перенастроен! Отключаю музыку, отчего все в салоне облегчённо вздыхают, снова включаю режим настройки:

— Ржом.

— Провожу привязку к местности. Установка завершена. Расстояние до точки прибытия — восемьсот километров.

Компьютер меняет карту, и я бросаю на неё взгляд. Глаза пассажиров, кроме детей, стали, как советские юбилейные рубли. Впрочем, могли бы уже и привыкнуть. Ведь второй раз демонстрирую это чудо. Всматриваюсь в карту — хм... А этот маршрут куда лучше. Практически везде бескрайняя ровная степь до самого океана. Можно рвануть и напрямую. А что? Топлива под завязку, да ещё в канистрах под днищем. Вода есть, целая пластиковая бутыль. Еды — у пассажиров, да у меня тоже кое-что найдётся. Переночевать... Можно в салоне. Если без удобств. А с удобствами — так целая арктическая палатка на десять человек аккуратно уложена в тючке. Точнее, спасательный плотик. Сам надуется, внутри — тепло. А, где наша не пропадала. Сейчас из леча выедем, и ляжем на курс... Опаньки, детишки то вырубились! Пригрелись, уснули. Бедолаги... Ничего. Завтра вы уже будете в безопасности. Ну а я сдержу обещание, данное своим слугам. Удачно получается! Опять ловлю взгляд бонны. Да что она ко мне так цепляется? Протягиваю руку влево, вытаскиваю из встроенного в днище ящика плед, протягиваю назад:

— Укройте детишек.

Благодарный кивок императрицы, она укутывает девчушек, несмотря на тепло в салоне, а я чуть добавляю скорость, потому что уже рассвело, и можно выключить свет... Два часа пути проходят без проблем. Степь действительно ровная. Относительно, конечно. Но куда приличнее так называемого Великого Тракта, связывающего оба океана, омывающего Паневропу. Изредка попадаются скопления кустарника, овраги, которые приходится объезжать, да раз видел местных поселенцев. Великая Степь, как тут говорят. Водитель Императрицы, утомлённый не меньше прочих, тоже незаметно для себя задремал, бодрствуем только я, её Величество, да бонна-эрца. Время от времени рассматриваю пассажирок. Аллия симпатичная. По нашим меркам. Тоненькая, словно тростинка, но всё, что надо, кругленькое. Роды практически не оставили никаких следов на её теле. И не видно никакой беременности. Эх, поговорить бы с ней откровенно... Но Влада сидит, словно коршун, подстерегая всякое движение с моей стороны. Бонна... Скорее, блюстительница нравов! Или охранница... Может, действительно она телохранитель? Очень похоже. Конечно, местного разлива... Мои мысли прерывает тихий голос:

— Эрц, не могли бы вы остановить вашу коляску ненадолго?

Спохватываюсь. Действительно. Надо и немножко размяться, и справить кое-какие неотложные нужды... Вон как Аллия дёргается, видно, как ходят коленки под скромным тёплым платьем серого цвета.

— Одну секунду, ваше Величество...

Впереди подходящие кустики. Плавно торможу возле них, от остановки просыпаются все. Стам дёргается, рука ныряет за пазуху, но я успокаиваю:

— Всё в порядке. Просто небольшой отдых.

Показываю, как открыть двери, дамы приподнимаются, чтобы выйти из салона на улицу. И тут я негромко произношу:

— Мальчики — налево. Девочки — направо.

Аллия густо краснеет. Что удивительно, Влада тоже. Выпрыгиваю на улицу. и сразу пробирает холодный резкий ветер. Мда... Не застудили бы девочки себе женское... Тяну за собой шофёра.

— Идём.

Пошатываясь, потому что окончательно не проснулся, он бредёт за мной. Пристраиваемся за багажником, справляем малую нужду. Хорошо, хоть не большую... Я достаю сигарету, закуриваю. Стам мнётся.

— Чего?

Он зевает во всё горло.

— Простите, ваша светлость. Третьи сутки на ногах...

Киваю в знак понимания.

— Не проблема. Я свеж. Так что сейчас раскинем тебе матрасик в багажнике, и сможешь нормально поспать.

Он опять удивляется:

— Это как?

— Да просто.

Не вдаваясь в объяснения, открываю дверцу машины, вытаскиваю из очередного ящичка надувной матрас, баллон с воздухом чуть слышно шипит, забивая потрескивание быстро остывающего мотора, десять секунд, и постель готова. Бросаю матрас на сундуки, показываю на него:

— Укладывайся. Можешь спокойно поспать. Заслужил. Если что — разбудим.

— Спасибо, ваша светлость!

Он верит и не верит, но тем не менее, забирается в салон, конфузясь, стаскивает свои высокие сапоги, а протягиваю ему ещё один плед:

— Накройся.

Благодарно кивает. Закрываю дверь и вижу через толстый триплекс, как ещё не успев коснуться головой подушки, парень засыпает. Залезаю в машину, терпеливо жду, когда дамы сделают свои дела. Ладно, взрослые. Но девочки... Сейчас пассажирское место свободно, и спокойно ныряю в бардачок, разыскивая флешку с развлечениями. Музыка моим пассажирам не пошла. Может, мультики? Колеблюсь, раздумывая. Впрочем... Если девочки опять уснут, лучше не включать. Задние двери открываются, замёрзшие девчушки пулей влетают в салон, следом взбираются дамы.

— Всё нормально?

Красные, словно варёные раки, женщины кивают.

— Поехали?

— А где Стам?

— Сзади. Спит.

Бонна перегибается через, удовлетворённо вздыхает. Императрица произносит:

— Тогда едем...

Едва я трогаюсь она вновь задаёт вопрос:

— А долго нам ехать? И куда?

Пожимаю плечами:

— Думаю, завтра мы выберемся к побережью Арна. А там нас, точнее, вас, подберут. Но тут всё будет зависеть от дороги. Как сложится путь. Не хотелось бы ночевать в Степи, но, похоже, придётся...

Все умолкают. Девчушки буквально тут же засыпают, укрытые пледом. Вскоре начинает клевать носом и Влада. Императрица время от времени косится на свою сопровождающую, но молчит. Ещё я часто ловлю взгляды, которые она бросает на меня, думаю, что я их не вижу. Про зеркало заднего вида в салоне её Величество и не подозревает... Я спокойно веду 'Воина', благо сейчас, когда солнце высоко в небе, отлично видно очень далеко вокруг. Лазерный указатель курса высвечивает алую точку точно в центре лобового стекла, и мне остаётся только направлять машину. Время от времени я, впрочем, делаю небольшие углы. Потому что ехать по прямой чревато. Быстрее устаёшь в неподвижности. Можно бы включить круиз-контроль, но мало ли что впереди? Да и сидеть просто так — для чего я тогда нужен? Лёгкое шуршание ткани, Аллия осторожно перебирается ко мне на пассажирское сиденье.

— Я не помешаю вам здесь, эрц?

— Что вы, ваше Величество. Устраивайтесь поудобнее. Не желаете горячего... хм... напитка моей родины?

У меня в термосе, торчащем в держателе, горячий сладкий кофе. Дама кивает в знак согласия. Я спокойно вытаскиваю сосуд, скручиваю крышку, затем достаю разовые стаканчики, разливаю напиток в них. Аромат разносится по всему салону. И я вижу, что Влада крутит носом даже во сне.

— Подержите, пожалуйста, секундочку, ваше величество...

Протягиваю я ей свой стаканчик, быстро закрывая термос и вставляя его обратно. Затем забираю кофе и делаю глоток. В следующее мгновение приходится чуть повернуть руль, чтобы миновать большой холмик, оставленный местным сусликом. Или кротом... Женщина пьёт, прикрывая свои огромные глаза от наслаждения. Кофе ей явно пришёлся по вкусу.

— Какая прелесть!

Выдыхает она, с сожалением вертя в красивых кистях пустой стаканчик.

— Какой странный материал...

Прозрачный стакан в её руках гнётся, снова расправляется. Хм... Женщина, в сущности, большой ребёнок, несмотря на рождение стольких дочерей...

— Простите, эрц... Вы... Сколько вам лет? Если не секрет? Я теряюсь в догадках. Выглядите вы на тридцать, но ваше поведение, ваш склад ума...

— Пятьдесят четыре. Скоро будет пятьдесят пять.

— Сколько?!

— Пятьдесят четыре года, ваше Величество. У меня есть взрослый сын. Ему уже двадцать два года. Дочь, которой двадцать пять. И скоро будет второй внук.

— Боже...

Вздыхает она ошеломлённо.

— Вы не шутите?!

— Ни капельки. У нас, в Нуварре, живут долго...

И это верно. Медики в один голос утверждают, что теперь наша продолжительность жизни может составить две сотни лет. А всё благодаря великанской клубнике. Что-то она меняет в нашем организме...

— А сколько лет вам, Влада?

— Влада?!

— Эрца... Как бы вам сказать... Ваша наивная хитрость шита белыми нитками, как у нас говорят. Но можете не волноваться.

— Как вы догадались?!

Она не шутку испугана.

— Просто. Девочки больше тянутся к так называемой бонне. Далее, она слишком часто бросает в мою сторону гневные взгляды. По её мнению, я не оказываю слишком большого уважения вам. И, последнее, вы никогда не рожали. В отличие от неё. Поверьте, мужчина, имеющий детей, поймёт это сразу.

Теперь лже-Аллия заливается густой краской. Шёпотом спрашивает:

— Давно вы догадались?

— Давно. На пятом километре.

Улыбаюсь в ответ. Она несмело отвечает. Потом опять практически шёпотом спрашивает:

— Вы можете сказать, что нас ждёт в Нуварре?

— Ничего плохого. Могу вам это гарантировать. Правда, вам придётся многому научиться, пересмотреть свои взгляды кое-на что. Но, думаю, что вы сделаете это с удовольствием. И добровольно. У нас никто никого не принуждает. Всё совершенно добровольно. Волноваться не стоит.

Женщина умолкает, я поглощён рулёжкой. Спустя два часа вновь останавливаюсь. Неплохо идём. За четыре часа отмахали почти две с половиной сотни километров. Такими темпами дорога пройдёт быстро. А если удастся посадить Стама за руль, то вообще можно идти без остановок... Дамы на этот раз в кустики не бегут. Просто прохаживаются неспешной походкой вокруг, о чём то беседуя в полголоса. О чём — понятно. Эх, девочки...

— Дядя эрц, а можно на вашем месте пока посидеть?

Меня тянут за рукав, потому что я стою перед капотом 'Воина' с биноклем в руках и обозреваю местность, прикидывая примерный путь. Отрываю прибор от глаз — передо мной средняя из девочек. Из маленьких, я имею в виду.

— Можно.

Улыбаюсь в ответ, и о, чудо. Гернара расцветает такой счастливой улыбкой, что даже в моей заскорузшей душе пробуждается что-то тёплое.

— Пошли, малышка.

Открываю дверцу, помогаю девочке устроится на своём месте. Она с восхищением осматривается:

— Ой, сколько тут всего! И всё-всё надо запомнить?

— Разумеется.

Гера скучнеет:

— Это, наверное, тяжело. У меня не получится...

— Получится. Поверь. Это только кажется, что сложно. А на самом деле, смотри — видишь, везде картинки?

Она несмело кивает головкой в шапочке с помпончиками. Те забавно мотаются из стороны в сторону, и я опять улыбаюсь.

— На что это похоже?

Показываю на пиктограмму с сигаретой. Девочка всматривается, потом вдруг расцветает:

— Папироса?!

— Она самая.

Втыкаю кнопку прикуривателя. Несколько секунд ожидания. Щелчок, вынимаю блестящий цилиндрик, пышущий жаром. Гера ахает от восторга.

— Здорово! Зажигалка!

— Да. Здесь — механизм, очищающий стёкла от воды и грязи.

Демонстрирую ей, как работают дворники. Потом включаю свет, печку. Малышка очарована.

— Сколько у вас тут всего...

— Госпожа Герандина! Не смейте приставать к господину эрцу!

Слышу злой напряжённый голос прикидывающейся воспитательницей бонны. Оборачиваюсь — действительно, мамаша-наседка.

— Зря вы так, госпожа.

Она умолкает. Потом отворачивается, задрав свой аккуратный носик, фыркает. Мол, будут меня тут всякие учить... Ну-ну...

— Если вы закончили, можем двигаться дальше. Нам ещё долго ехать.

Снимаю девчушку с сидения, переставляю на ступеньку, она ныряет на задний диван, замирает в напряжённой позе. Влезаю на своё место, запускаю мотор. Дизель сытно урчит. Настоящая Влада бросает на меня беспомощный взгляд и тоже лезет назад. А императрица решительно забирается на место пассажира. Я бросаю на неё косой взгляд, теперь и тебе захотелось поболтать? Перевожу рычаг трансмиссии в положение движения, и джип аккуратно трогается. Аллия напрягается, но поскольку я молчу, а машина мерно движется по степи, открывает рот:

— Простите за вспышку, эрц, но, кажется, её величество не отдаёт себе отчёта о своём положении.

— Да? Может быть.

Снова молчание. Но тут о себе напоминает желудок. Да, уж. Неплохо бы перекусить...

— Как вы относитесь к обеду, госпожа?

— К обеду?!

Дама удивлена до глубины души таким необычным вопросом. Задумывается, разыскивая в моих словах скрытый смысл, но я действительно думаю только о еде.

— Думаю, на следующей стоянке надо поесть. Зачем насиловать желудок, если можно нормально питаться?

Она всё ещё думает над сказанным, а я кручу баранку, объезжая довольно большой овраг. Наконец женщина соображает, что я действительно предлагаю поесть и прилипает к окну. Внезапно тычет рукой куда-то влево, в сторону небольшой рощицы:

— Кажется, удобное место. И там должна быть вода.

— Вода у нас есть. На дорогу хватит. Сзади.

Замолкает. Но место действительно неплохое, и я сворачиваю туда. Чуть углубившись в деревья, чтобы не отсвечивать, хотя вокруг на сотни километров ни души, глушу мотор. Оборачиваюсь назад, к пассажиркам:

— Отдых, дамы. Будем готовить обед. Только далеко не разбредайтесь. Девочки дружно кивают в знак согласия.

Одновременно из-за спинки дивана высовывается сонная, но встревоженная физиономия Стама:

— Что-то сломалось, господин эрц?

— Обед.

— Обед?

Парень начинает возиться, безуспешно пытаясь открыть заднюю дверь.

— Подожди, отсюда не получиться.

...Точнее, можно. Но зачем лишние объяснения?..

Выхожу, настроившись на поиск врагов, но фон вокруг чист. Никого нет. Из людей, во всяком случае. Зато на меня уставились круглые глаза чего-то дымчато-песчаного, похожего на земную лису. Только поменьше. И уши заячьи. Забавно. Выпускаю Стама на волю.

— Будем готовить обед. Все проголодались.

Он уже более-менее соображает.

— Тогда дайте мне топор.

— Зачем?!

— Дров нарублю для костра.

Машу рукой.

— Не надо. Можно без этого обойтись.

Вытаскиваю портативную плитку, втыкаю в прикуриватель. Затем извлекаю чайник, наливаю из бутыли воду, включаю во второе гнездо. Сейчас будет кипяток. Сковородка, масло. Тем временем Влада разворачивает свой тюк — окорок, колбаса, несколько буханок хлеба, яйца, какая-то зелень. С десяток яблок. Больших и жёлтых. Мда... Извлекаю на свет коробки с китайской лапшой, вроде нашего 'Роллтона', вот и чайник уже вскипел, кстати. Заливаю содержимое. Отстёгиваю от потолка складной столик, ставлю. Накрываю одноразовой бумажной скатертью. Хм... А ушастик то и не уходит. Не пуганый, что ли? Бросаю ему кусок сухаря. Ой! Вот это зубки... Грожу ему пальцем. В ответ зверюга умильно улыбается и выпускает наружу язык. Мда... Женщины удивлённо смотрят на мои манипуляции. Окончательно вскрываю упаковки:

— Прошу, дамы.

Вскрываю пластиковые пакетики с ложками и вилками. Показываю пример, первым зачёрпывая большую ложку лапши. По сравнению с тем, что продавалось в магазинах — небо и земля. Китайцы делать умеют... Остренькая, горячая, а, главное — вкусная. И щедро сдобренная мясом. Дамы осторожно пробуют, потом раздаётся треск. Во навалились то! Только успевают прожёвывать! Смолотили в мгновение ока. Теперь можно и чайку попить. А мне — кофе. Завариваю себе пакетик, им, впрочем. тоже Стаканчиков у меня куча. Внезапно меня кто-то трогает под столом за ногу. Что за? Заглядываю под столешницу — на тебе. Ушастик! Тычет лапой, открывает усеянную острейшими зубами пасть. Недолго думая, отрезаю своим ножом кусочек окорока её Величества. Отдаю ему. Он благодарно тявкает, хватает мясо, убегает. И только тут обращаю на мёртвую тишину за столом.

— Эрц... Это же гарах!

— И что?

— Как— что?!

— Это гарах!!! И он ничего нам не сделал?! Да кто вы такой вообще, эрц?! Человек ли вы?

Настоящая Аллия просто белая от ужаса.

— Просто я люблю животных. И они это чувствуют. Вот и всё.

Тишина нарастает. До звона.

— Вы... Не знаете, кто такой гарах?!

— У нас они не водятся.

Облегчённый вздох. Потом дамы вдруг резко начинают собираться, без разбора закидывая всё в салон и не слушая моих возражений. Стам не уступает им в скорости. Пожав плечами, усаживаюсь за руль, трогаю. Раз так, пускай сами там разбираются. Отъезжаем и я обалдеваю — в зеркале заднего вида ушастый лис, усевшись на задние лапы, машет мне передней на прощание. Мать!!! Чудеса!!! Улыбаюсь от непонятного чувства, охватившего меня. Вскоре роща исчезает, я спокойно еду. Впереди бескрайняя степь...

...Вечереет. Пора подыскивать место для ночлега, и я сбавляю скорость. О! Кажется, подходящее место! Небольшой овражек, скорее, промоина или впадина с плоским дном. Может, когда то здесь было даже поселение. Очень напоминает одно у нас на Земле. Вал, огораживающий древнее городище. Загоняю туда джип, глушу мотор, оборачиваюсь к своим пассажирам:

— Прибыли, дамы и господа. Здесь заночуем.

— Но ещё светло!

Торопливо возражает якобы бонна. Я парирую:

— Увы, мадам. Я не железный, да и вы, думаю, тоже. А на ночлег лучше встать засветло. Хорошо отдохнём, а завтра с новыми силами в дорогу.

— И где же вы думаете отдыхать? Уж не в вашей ли карете? Сидя на сиденьях? Разве это отдых?

— Госпожа... Почему вы так нетерпеливы? Я пообещал нормальный отдых? Значит, так и будет.

Выхожу на улицу и сразу ёжусь — ветер стих, но зато температура воздуха упала. Ничего. Плотик предназначен для высоких широт.

— Стам, помогите.

Водитель торопливо подходит ко мне, и мы совместными усилиями отцепляем накрепко принайтованный тюк от задней двери. Затем я нахожу сосок, сдёргиваю с него чехольчик, подсоединяю баллон с воздухом. Поворачиваю вентиль, шипение, подёргиваясь, словно живой, тюк начинает разворачиваться, превращаясь в большой горбатый дом. Конечно, мы его значительно упростили по сравнению с первоначальным вариантом, но свои функции плот исполняет. Девчушки зачарованно смотрят, как плот на глазах растёт и становится домиком яркого оранжевого цвета. Минута, и крыша над головой готова. Двойной слой ткани удерживает тепло, надувные стены и пол изолируют от холода.

— Жильё готово.

Императрица, притихнув, смотрит на горбатое строение. Потом на меня.

— Сейчас ужинаем, и спать. Простите, дамы, но душ я организовать вам не могу. Прошу потерпеть до завтра...

— До завтра?

— Да. Завтра вы сможете помыться и расслабиться в полной безопасности. Обещаю.

Удивлённые взгляды скрещиваются на мне, а я начинаю повторять обеденную процедуру, только на этот раз в палатке. Плитка, чайник, стол, стулья. Стам по мере умения помогает мне. Девочки торопливо забираются внутрь плотика, правильно. Нечего морозить сопли лишний раз. Хотя они одеты тепло, но лучше пусть лишний раз не морозятся. Знаю точно, что в состоянии стресса человек куда уязвимее к любым болезням... Наконец с ужином покончено, всё лишнее убрано, и я прошу дам прогуляться к ближайшим кустикам на ночь. Пока они делают свои дела — надуваем матрасы при помощи компрессора, потому что баллон с воздухом практически пуст, вынимаем пледы. Стам мнётся.

— Чего?

Спрашиваю я его.

— Надо бы ширму поставить какую-нибудь. Или занавеску. Дамы...

Машу рукой.

— Оставь. Раздеваться никто не будет. Холодно.

Полог откидывается, и я умолкаю. Поёживаясь, женщины забираются внутрь, с удивлением рассматривая матрасы.

— Теперь мы походим. Вы пока укладывайтесь, дамы.

Бонна открывает было рот, но, спохватившись, умолкает. Наконец то поняла, что находится не в том положении, чтобы качать права... Справляем нужду, отойдя за вал. Затем я залезаю в машину, связываюсь с Метрополией.

— Брум вызывает Серого.

— Слушаю, Миха.

Он опять откликается сразу и берёт инициативу в свои руки:

— Где вы?

— До побережья примерно две сотни километров.

— Отлично. Включай маяк, я высылаю вертолёт утром. Ждите его на месте.

Облегчённо вздыхаю. Хоть меньше времени уйдёт на возвращение. Это очень хорошо. А 'два-шесть' лишние две сотни км — час лёта. Серёга, чувствую, очень доволен в отличном настроении.

— Мы тебе кое-чего подкинем, так что готовься.

— Это хорошо. А то тут сам понимаешь, каша заваривается нешуточная.

— Понимаем. Если что — уходи и вызывай помощь.

— Буду я сидеть, пока пятки не загорятся...

Бурчу в ответ.

— Ладно. Конец связи. И маяк не забудь включить.

Вместо ответа щёлкаю тумблером. Где-то в недрах машины сорвался короткий импульс, унёсся в эфир.

— О! Вижу. Всё. конец связи.

— Конец связи.

На мгновение замираю — взять? Не взять? А, ладно. Вынимаю большой планшет из-под сидения, проверяю зарядку — полная батарея. На шесть часов работы. На улице уже темно, небо полно звёзд. И — ни ветерка... Возвращаюсь в плотик, плотно закрываю за собой полог двери, застёгивая липучки. Тускло светит дежурная светодиодная лампочка, в свете которой блестят глаза. Спокойно скидываю куртку, укладываюсь на матрас. Тихо. Потом кто-то из девочек шепчет:

— Мама, расскажи нам сказку?

Бонна, точнее, лже-бонна приподнимается, бросает в мою сторону взгляд, и отвечает:

— Девочки... Дядя эрц целый день управлял повозкой. Он очень устал. Дайте ему отдохнуть.

— А ты тихонько...

Я приподнимаюсь на локте:

— Не смущайтесь, госпожа. Почему бы не рассказать детям сказку? Мне вы не будете мешать, честное слово.

Она снова смотрит на меня, довольно зло. Ну конечно, Аллия тоже устала. Вся на нервах... Что же, сделаем доброе дело. Благо и здесь есть кошки и мыши. А в 'Томе и Джерри' перевод не требуется... Решительно достаю планшет, откидываю опору, ставлю на ребро.

— Девочки, смотрите сюда.

Пара движений, планшет оживает, и на экране появляются мышонок и кот. В плотике — гробовая тишина. Все словно заколдованные смотрят на планшет, не в силах оторваться. Потом девочки смеются, к ним присоединяются взрослые. Улыбаюсь про себя. Какие же они всё-таки простые люди!... Ладно. Надо спать. Это мои пассажиры завтра смогут расслабиться и начать жизнь с чистого листа. А мне ещё домой возвращаться...

Глава 12.

Улетели. Я заканчиваю провожать взглядом удаляющийся вертолёт и усаживаюсь за руль 'Воина'. Вот и окончилось моё маленькое приключение. Пора возвращаться. Снова устанавливаю курсоуказатель, закуриваю сигарету и оглядываюсь назад. Джип забит до отказа: оружие, боеприпасы, взрывчатка, кое-какая аппаратура, батареи, продукты длительного хранения, словом, много чего, что мне привезли из Новой Руси. Трогаю машину набирая скорость. Навигатор считал пройденный маршрут, и теперь я могу двигаться куда быстрее. Тем более, что до столицы восемьсот километров. Думаю, что ночью я уже вернусь обратно. Потому что сейчас — пять часов утра, а стрелка спидометра твёрдо легла на цифру восемьдесят. Естественно, что буду останавливаться, да и потом придётся часть пути пройти пешком, потому что джип я пока оставлю в построенном в лесу бункере. Пока не разведаю обстановку, которая обещает быть тревожной, в город въезжать не стану... Улыбаюсь, вспоминая лица своих бывших пассажиров при появлении громады 'Ми-двадцать шесть'. Бешеный ветер из-под несущего винта, свист двигателя. Да внешний виду... На мгновение мне показалось, что русы готовы убежать или начать бить поклоны летающему чуду. Обошлось. Но смотрели они на вертолёт и на меня... Ежусь от воспоминаний. Затем расслабляюсь. Они далеко, а я здесь. Мотор мягко урчит, в салоне тепло, вокруг — безлюдно и пусто. Дорога знакомая. Чего я дёргаюсь?

...В роще, где я познакомился с пресловутым гарахом — пусто. Впрочем, я и не намеревался там останавливаться. Быстро кладу на землю остатки императорского окорока, снова сажусь за руль, набираю скорость. Времени рассусоливать нет. Тем более, что этот участок просто идеальный, и я уверенно утапливаю педаль газа. Где-то под сотню километров без всяких препятствий вроде оврагов или ручьёв. Кстати, убедился, что с водой в степи плохо. Единственный родник был в той роще, где живёт ушастый лис. Больше мне по дороге источники не попадались... На ходу перекусываю привезёнными пилотами продуктами из дома. С неописуемым удовольствием ем сочные ломтики великанской клубники. У нас научились делать из неё соки длительного хранения, и сейчас у меня целый ящик драгоценной жидкости, омолаживающей мой организм. А эта ягода — просто подарок от ребят. В городе всё тихо, я имею в виду нашу, новорусскую столицу. Люди работают, строят, обрабатывают почву и разводят скот. По мере сил исследуют материк. Наш 'Либерти' ушёл с рей сом в Океанию, вот почему ко мне послали вертолёт. Вроде как наладили патронную линию, поэтому понадобилось сырьё для изготовления пороха. Не дымарём же гильзы снаряжать. Ну и так, подкупить кое-чего. В горах наткнулись на аметистовые друзы с кристаллами больших размеров, и, как выяснилось, они тут очень ценятся. Так что платить есть чем. Как я понимаю, аметист у местных вроде нашего алмаза на Земле. Это радует. Ещё в городе появилось уже целых пятьдесят детишек. Почему так мало? Женщин не хватает. Катастрофически. Ничего. Скоро появятся. Инженер уже прорабатывает проект переделки контейнеровоза под транспортное судно для эвакуации беженцев из Русии, а наши земледельцы усиленно распахивают новые и новые площади, готовясь к приёмке сотен тысяч новых поселенцев. Единственное, что меня напрягает — не растворимся ли мы, земляне, среди новых жителей континента? Хотя, думаю, нет. Скорее, это мы ассимилируем новичков в свою среду. Уже подготовлен ряд актов и мер, способствующих запланированному нами... Темнеет. И довольно быстро. Рисковать? Или не стоит? Ночью в степи огонь фар будет виден очень далеко... Пожалуй... Нет. Не поеду. По моим прикидкам до столицы ещё около сотни километров. Да и тело уже побаливает, лучше поспать... Раскладываю сиденья, превращая салон в удобное спальное помещение, быстро надуваю матрас, плед. Можно спать. Чем я и занимаюсь, предварительно выбросив наружу датчики сигнализации... Ночь проходит без приключений, и едва рассвело и стало возможным различить путь, я снова в пути. Осталось чуть-чуть...

...Уставший, я выхожу из подвала на глазах изумлённых слуг.

— Ваша светлость!

Истошный крик моей поварихи, Горн просто валится на колени, в глазах слёзы неподдельного счастья. Ещё двое слуг простираются ниц.

— Э-э-э! Что за шуточки? Ну-ка, быстренько встали!

Слуги послушно встают, рыдая от счастья.

— Сола, быстренько приготовь мне кофе. Горн, ты со мной. Расскажешь, что тут творится. А вы...

Меряю взглядом обоих парней, исполняющих у меня обязанности лакеев, дворников, мусорщиков, словом, подай — принеси.

— Выгружайте машину.

Они уносятся, словно получили клизму из скипидара, повариха убегает на кухню, ну а мы с Горном поднимаемся на второй этаж, и я устраиваюсь в кресле. Устало вытягиваю ноги. Некоторое время молчим. Старик чувствует себя неуютно в кресле. Не привык сидеть при хозяине. В двери стучат, это Сола, несущая поднос с кофе. Благодарю, затем наливаю себе чашечку, делаю первый глоток. Словно огонь по жилам! Повезло же нам, что на материке отыскались кофейные кусты! Причём куда более высокого качества, чем на Земле... Встряхиваю головой, которая почти мгновенно прочищается, затем задаю первый вопрос:

— Мной кто-нибудь интересовался?

Горн отрицательно мотает головой:

— Нет, ваша светлость. Удивительно, но нет. Ни разу. Как только мы запечатали особняк, ни одна тва... простите, ни один человек вашей персоной не интересовался. Я всё делал, как вы велели — зажигал свет в вашем кабинете, ходил перед окнами, думаю, никто не заметил вашего отсутствия.

— Хорошо. Я доволен. А что творится в городе?

Старик вздыхает:

— Плохо, ваша светлость. Магазины закрыты. А те, что работают — пустые полки. Подвоза товаров нет, потому что многие города Русии отказались признать власть Совета Республики.

— Что и следовало ожидать.

Я постукиваю пальцем по столу, слушая рассказ Горна.

— А в самом городе? Стреляют?

Молчаливый кивок. Потом он добавляет:

— Появилось много грабителей. Людей раздевают догола. И это им ещё везёт! Убивают ни за грош! Бандиты совсем распоясались! Вчера ограбили особняк баронессы Вельтмар. Вынесли всё. До последней тарелки.

... Эту даму я знаю. Как даму? Ей уже под восемьдесят. Вдова генерала от инфантерии Вельтмара, умершего два года назад.

— А сама баронесса.

Горн опускает глаза:

— Она не пережила ограбления. Сердце не выдержало.

...Немудрено... А мажордом продолжает:

— Грабят во всех концах города. Ведь полиции больше нет. Всех перебили.

— А что на фронте?

Он оживляется:

— Удивительно, ваша светлость, но что гонведы, что прусы решили заключить перемирие с нами на время, пока армия не наведёт порядок в стране. Говорят, что эшелоны войск двинулись к столице и городам, признавшим власть самозванцев...

— А то, что армии враждебных государств остались на своих позициях — точно?

Горн разводит руками:

— Насколько я могу знать — да. По крайней мере, все это говорят. А сведений из армии у меня нет.

...У меня то есть... Только вот связаться с ним я не могу... Хотя у меня есть для Петра новости. Точнее — письма от его братьев и сестры. У той, кстати, уже ухажёр появился. А что? Девушка она красивая. Даже очень... И ей уже шестнадцать. Ещё два года, и замуж выскочит. При нашем то дефиците мужского пола... Кручу головой в жесте досады. Старик умолкает, принимая это на свой счёт, но я его успокаиваю:

— Это не к тебе, Горн. Это я о своём. Значит, мной не интересовались... Это хорошо. Очень хорошо. Сегодня я отдохну, а завтра покажусь на публике. Прогуляюсь по саду...

Мой особняк имеет небольшой парк вокруг здания. Простенький, с живыми изгородями. Мажордом довольно кивает. А я думаю, у кого бы узнать точную обстановку на фронте...

— Позвольте спросить, ваша светлость...

— Её величество и дочери в полной безопасности. Могу тебе в этом поклясться. В настоящее время их сопровождают нуваррские военные. Так что им ничего не угрожает.

...Вру? С какой стороны посмотреть. Пилоты военные? Военные. Вертолёт — армейская машина? Само собой. Так что не солгал ни на йоту. Просто кто, с какой точки смотрит...

— Ладно, Горн. Прикажи приготовить мне ванну. Надо помыться.

Он вскакивает со всей возможной для его возраста скоростью, быстро выходит из комнаты, а я запираю за ним двери, включаю передатчик. Новая Русь откликается уже привычно сразу.

— Брум на связи. Прибыл на место дислокации. Без приключений. Подробный отчёт о ситуации будет через сутки. Пока одни неподтверждённые слухи. Но в городе неспокойно. Как поняли?

— Вас понял, Брум. Ваши пассажиры уже устраиваются. Им выделили дом под жильё.

— Хорошие новости. Ждите отчёт. Конец связи.

— Эй, Брум! Погоди! Тут сын к тебе просится!

— Куда?! Сюда? Нечего ему тут делать! Тут сейчас такая каша заварится, что самому бы ноги унести!

— Нет, пока к микрофону.

Облегчённо вздыхаю. Короткий шум, когда передают устройство из рук в руки.

— Привет, сын!

— Здравствуй, па! Как ты там?

— Нормально. Не волнуйся. Здесь пока тихо.

— Ты там не рискуй. Ладно?

— Хорошо. Не буду. Ира как?

— Как-как...

Ворчливо отвечает Вовка.

— Ходит с пузом. Что ещё я могу сказать?

— Но-но, полегче!

— Да я всё понимаю, па. Но она такая вредная стала...

...Я словно воочию вижу его обиженное лицо...

— Не обижайся. Это у всех женщин такое, когда они в положении. Исключений нет. Ладно сын. Прости, но я жутко устал...

— Да я понимаю, пап. Ты там не рискуй, ладно?

— Обещаю.

Снова шум гарнитуры. Затем знакомый голос оператора связи:

— У вас всё, Брум?

— А где командир?

Слышится тяжёлый вздох, затем мне опасливо отвечают:

— Воюет с Императрицей.

Я коротко смеюсь — у Аллии характер ещё тот, насколько я успел понять за дорогу.

— Ладно. Конец связи.

— Конец связи.

Выключаю рацию, убираю гарнитуру в тайник. И вовремя. В двери уже стучат:

— Ваша светлость, ванна готова, машина тоже разгружена. Ребята спрашивают, куда складывать привезённое?

Открываю двери кабинета, передо мной Горн, за ним маячат оба парня:

— Передохните, пока я принимаю ванну. Потом распоряжусь.

Один из слуг и мажордом послушно склоняют головы, а третий, крепкий парнишка двадцати двух лет от роду, вдруг валится на колени:

— Ваша светлость, прошу о милости!

— Что за...

— Встань. И говори по делу.

Он поднимается и начинает тараторить:

— Ваша светлость, невеста у меня. Дозвольте её к нам привести? Раньше она горничной у баронессы работала, так та померла, а грабители Золку напужали до смерти. Дозвольте, ваша светлость? Она вас сильно не объест, и по дому поможет! Прибраться, али постирать, полы помыть...

Морщусь. Начинается... Впрочем, ладно. Откажи я ему — останется недоволен, или уйдёт. Куда хуже, если затаит злобу и предаст...

Парень, между тем, бледен, словно смерть. Ощущение, будто на эшафоте.

— Ладно. Веди.

— Спасибо, ваша светлость! Век благодарен буду!

Машу рукой.

— Можешь за ней сбегать. А я — в ванную. Хоть там меня не беспокойте...

Любуюсь на гору привезённого с собой имущества и с удивлением думаю, как это всё удалось запихать в машину. Однако, много... Ладно. Будем распихивать. Быстро прикинув, что к чему, отдаю распоряжения слугам. Парнишки стараются изо всех сил, особенно второй, над которым я смилостивился, и вскоре груз аккуратно уложен на положенные места. Подзываю к себе Горна.

— Тебе особое задание, как обычно.

Старик почтительно склоняется в поклоне, готовый ко всему:

— Да, ваша светлость?

— Завтра с утра надо будет походить по рынкам. Посмотреть, где что есть, сколько стоит, народу у нас прибавляется...

Бросаю взгляд на отдувающегося парня, Горн едва заметно улыбается, но так, чтобы меня не зацепить своей вольностью.

— Так что... Места у нас пока достаточно много. А дальше ничего неизвестно. Короче, нужно подкупить продуктов. Таких, чтобы могли долго лежать.

Мажордом кивает в знак понимания. Затем, видя, что я закончил, интересуется:

— Что-нибудь ещё, ваша светлость?

— Особо — нет. Но если тебе попадут в руки свежие газеты или воззвания — прихвати с собой. Деньги я сейчас дам...

...Уф... Наконец то всё. Я проваливаюсь в глубокий сон без сновидений. Всё-таки устал. Неожиданно передо мной появляется лицо, точнее, поражённое личико Геры, средней дочери императрицы, когда по экрану планшета забегали Джерри и Том. И её очарованная улыбка. Прелестный ребёнок...

...Просыпаюсь поздно. По сравнению с тем, как вставал раньше. Почти в десять часов утра. А завалился где-то в половине одиннадцатого вечера. Нехило я придавил. Привожу себя в порядок, сожалея о том. что вместо привычного спортивного костюма приходится напяливать на себя целую кучу дерьма: брюки, жилетку, манишку, ужасно неудобные и неуклюжие туфли. Что поделать — положение и титул обязывает. А как хорошо было дома... Ловлю себя на мысли, что наша Метрополия для меня уже дом... Спускаюсь вниз и встречаю там озабоченную Солу. Завтрак давно готов, а я ещё не выглядывал из спальни. А будить меня... Слуги знают, что это чревато.. При моём появлении женщина расцветает улыбкой:

— Ваша светлость, добрый день.

— Увы, Сола. Проспал. Нелёгкие мне дни выдались, умаялся.

Она кивает.

— Прикажете подавать, ваша светлость?

— Да, разумеется. Только кофе потом. На балкон.

Женщина убегает, а я устраиваюсь за столом. Опа! Свежая газета! Торопливо открываю листы, и на первой странице огромный заголовок: 'Свобода в опасности! Все за защиту Республики!'. Знаем. Проходили. Сейчас бледные юноши с горящим взором и экзальтированные девочки массово бросятся записываться во всякие добровольные отряды, дружины и прочие... Бандформирования... Чтобы щеголять оружием, униформой, и строить из себя перед обывателями героев революции. Но как только раздадутся первые выстрелы, исчезнут без следа. Впрочем, может быть и хуже — они превратятся в беспредельщиков, упивающихся своей властью. Грабежи, под громким названием реквизиции на благо общего дела, пытки и насилия под предлогом борьбы с контрреволюцией, насилие над женщинами... Сколько таких идеалистов становилось законченными подонками? Насмотрелся на своей войне... Листаю дальше. Новости столицы. Ого... Деловая жизнь практически замерла. Даже исчезла реклама многочисленных лавочек, магазинчиков, салонов красоты и парикмахерских с портновскими ателье. Зато целая куча всяких оккультных специалистов. Как всегда — когда исчезает твёрдая власть, наверх всплывает всякая накипь. Колдуны, вещатели, предсказатели и гадалки... Сола. И ещё незнакомая девушка лет семнадцати, даже, может, и младше. Плотненькая и крепкая, словно кабачок. Румяные щёчки, курносый носик, задорно вздёрнутый, пухлые губы, не нуждающиеся в помаде. Краснеет от смущения, но уставленный блюдами поднос держит уверенно. Беленький фартучек поверх тёмно-коричневого платья. Кто это? А! Вспомнил. Золка. Невеста моего слуги. Молча киваю, откладываю уже прочитанную газету в сторону. Затем принимаюсь за еду. Повариха у меня — чудо. Готовит изумительно, и даже освоила кое-какие наши, человеческие блюда. Научил. Пока продолжается процесс приёма пищи, я размышляю над тем, что сейчас необходимо предпринять в первую очередь. Но, увы. Слишком мало информации. Эх, почему я не легендарный ментат или не прогност? Те, по одной, двум переменным умудрялись построить цельную, а, главное, абсолютно верную картину происходящего. Жаль, что существовали они только в фантастических романах...

— Сола, кофе на балкон.

Женщина кивает, новенькая служанка торопливо убирает посуду, а я следую на балкон, где уже стоит небольшой столик под скатертью и кресло. Увы. Последнее мне не понадобится. Потому что на улице холодно. Ветра нет, что редкость, зато термометр показывает минус два по Цельсию. Чашка парит, но всё-равно, ароматный напиток на редкость вкусен. Прямо огонь по жилам. Хорошо! Пока пью, прямо ощущаю следящие за мной взгляды. Улыбаюсь про себя. Что, господа? Не ожидали? Да, вот такое я г... Поставь в угол, долго вонять буду! Императрицу, искавшую у меня защиты и помощи, послал подальше. Особняк наглухо закрыт, даже окна и двери забронированы. На улицу никто носа не показывает. Но сам хозяин на месте. Никуда не делся... Обращаю своё внимание на то, что многочисленные заводские трубы предприятий столицы, расположенные ниже по течению Уруры, застыли. Нет ни привычных клубов дыма, извергающихся из них круглосуточно. Ни гудков, ни облаков пара. Забастовка? Или просто остановлены? Но сегодня рабочий день недели. Или пролетариев обуяла жажда праздновать 'свободу'? Хотя сейчас, в преддверии будущего наступления фронтовиков на столицу, все заводы, по идее, должны работать круглосуточно, выпуская оружие, боеприпасы, снаряжение... Но, похоже, господа из Высшего Совета не смогли договориться с хозяевами предприятий. Или с рабочими. А может, действует та самая пресловутая 'Партия Молота', аналог нашей земной большевистской в семнадцатом... Слышу цокот копыт. Извозчик? Из-за угла появляется пролётка с поднятым верхом. К кому? Но коляска тормозит возле нашего особняка, из неё выпрыгивает Горн, торопливо открывает ворота, и извозчик загоняет своё транспортное средство внутрь. Не останавливаясь, проезжают на задний двор, слышен голос мажордома, зовущий слуг. Понятно. Гону повезло, и он чего-то прикупил. Отлично. Но меня интересуют новости в городе... Отдуваясь, ребятишки таскают мешки с сахаром, крупой, мукой. Мажордом подаёт мне плотную стопку различных изданий. И киваю ему, и пока тот разбирается с покупками, отзываю в сторону извозчика. Тот мнёт в руках шапку с бляхой, явно меня смущаясь.

— Скажи-ка, милейший, что слышно в городе?

Тот мрачнеет, потом нехотя выдаёт:

— Плохо, ваша светлость. Плохо.

— А пояснее можешь сказать?

— Да что тут говорить, ваша светлость? Грабят. Магазины закрыты, лабазы тоже. Намедни ночью хотели Путятинские склады сжечь, еле отбили. Говорят, деверсанты военные...

Эти склады — крупнейшие продовольственные в столице. Принадлежат государству...

— А где сами военные, не слыхать?

— Как не слыхать? Намедни свояк мне каблограмму отбил, из Турова. Надысь, эшелоны миновали. Сутки уже подряд идут один за другим. Пушки, солдатики...

Хм... До Турова — две тысячи километров. Значит, где-то неделя у Республики есть... Извозчик оглядывается по сторонам, затем шепчет:

— Нехорошие дела завариваются, ваша светлость. Очень нехорошие. Рабочие бастуют второй день, требуют передать власть Советам. А господа из Совета грозят смертоубийством. Мол, не будете работать — всех постреляем.

— У них войск нет.

— Есть, ваша светлость. Столичный гарнизон на их сторону перешёл. За Республику встал.

Качаю головой. Как же всё повторяется...

— Ладно. Спасибо тебе за помощь и за рассказ. Если что интересное услышишь — сообщи. Не обижу.

Кладу ему в руки тонкую стопочку радужных купюр. Чего их жалеть? Скоро они вообще ничего стоить не будут. Возчик ахает, рассыпается в благодарностях, потом страшным шёпотом добавляет:

— Не знаю, правда ли, ваша светлость, но поговаривают, что гонведы и прусы...

Делает паузу, я не выдерживаю:

— Пошли на Русию?

Он отчаянно мотает головой:

— Нет, ваша светлость! Они своё слово держат крепко! Войска пошли в свои края! Хотят власть менять, как в Русии. Мол, надоело им свою кровь за чужие богатства проливать!

... Едва удерживаюсь от мата.

— Спасибо, милейший... Обрадовал...

Извозчик вновь расцветает улыбкой, кланяется напоследок, запрыгивает на облучок и трогает свою лошадь. Горн спешит вперёд, чтобы выпустить пролётку. А я стою столбом, переваривая новость. Если это правда... Тогда нас ждёт большой-большой 'п'. В смысле, песец. Полярный. Настоящий... А что? Вполне вероятно. По сведениям, полученным от Петра, что одна, что другая стороны, точно в таком же состоянии. Солдаты Прусии и Гонведии так же, как и русы, недоедают, разуты, раздеты, страдают от отсутствия боеприпасов и оружия. Несколько раз были случаи братания... Причём, никем не наказанные... Мать Богов! Да что же это тут намечается?!..

...Возвращается Горн. Кланяется.

— Ваша светлость, всё, что смог, купил. Пусто на рынках. Деньги брать не хотят. Требуют чистую медь, либо драгоценности. За бумажки ничего.

Возвращает мне толстую стопку денег.

— Значит, платил монетами?

Он кивает. А я досадую — значит, не сегодня, так завтра, надо ждать незваных гостей... Слухи о том, что мой мажордом расплачивался аметистами, разнесутся среди торговцев мгновенно, и об этом сразу доложат либо властям, либо, что вернее всего, уголовникам... Ну, что же. Мне не привыкать, а моего арсенала хватит, чтобы перестрелять половину столицу... Зловещая ухмылка на миг проскальзывает по моему лицу, Горн замирает, но я машу рукой.

— Не переживай. Ты всё сделал совершенно верно. Это не по твоему поводу. Не волнуйся...

Возвращаюсь в дом, анализируя свои ощущения. Так сегодня, или завтра? Но я ошибаюсь. Не успел я подойти к лестнице, как с улицы доносится треск старинных моторов и скрип передач. Уже? Вбегает бледный, словно смерть, Горн:

— Ваша светлость! Революционный отряд!

Мои губы кривит злобная усмешка:

— Много их?

— Две машины. Пятьдесят, не меньше.

Усмехаюсь:

— Да где ж мы их хоронить то всех будем?

Челюсть мажордома отвисает, а я слышу грубый пропитый голос:

— Именем Республики, открывайте!..

Глава 13.

Писк брелка, очень похожего на автомобильный, в моей руке, и слышен лязг засовов. Все рольставни и двери первого этажа наглухо задраиваются мощными засовами.

— Горн, соберите всех слуг и спуститесь в подвал. А я — разберусь с непрошеными гостями.

Не спеша, несмотря на начавшиеся удары в дверь, поднимаюсь на второй этаж, выхожу на балкон и слегка нагнувшись вниз, окликаю суетящихся возле массивных створок аборигенов:

— Я никого не жду. И не приглашал.

Все головы дружно задираются вверх, потом одно из... Даже не знаю, как назвать — рожа? Харя? Морда? Поскольку лицом то, что я вижу, никак не может быть. Нечто донельзя противное и мерзкое, с алчным выражением, маленькими, просто крошечными глазками, внушающее непреодолимое отвращение. Словом, это нечто, одетое, кстати, в генеральскую шинель и сверкающие лаком сапоги очень дорогой работы, открывает полную гнилых пеньков пасть:

— Именем Республики, требуем открыть двери дома для обыска!

— Приказ? Ордер на обыск? Разрешение нарушить права иностранного подданного?

— Чаво ты там мелешь! Робяты, ломай! Тут бабок немеряно!

Как я и думал. Ну, что же. Последняя формальность.

— Я принимаю все меры, разрешённые кодексом достоинства и чести Нуварры.

Слышали. Не слышали. Меня не волнует. Потому что следом вниз летят две РГО. Хлопок запалов, затем взрывы заставляют вздрогнуть особняк. Слышен звон лопнувших стёкол. Мда... Придётся слугам попотеть. Но, думаю, основное количество переплётов уцелеет... Резко приседаю, потому что в стену вонзается пуля. Из местной винтовки. Те, кто оставался возле грузовиков, их четверо, открывают огонь по мне, лихорадочно передёргивая затворы. Одного взгляда достаточно понять, что это не противник, потому что и оружие держат напряжённо, и рвут курок, сбивая прицеливание, которого, впрочем, вообще нет. Палят, как говорится, 'от пуза'. QSZ 92 выплёвывает пять пуль. Убираю пистолет обратно в подмышечную кобуру. Всё. Ни примитивные авто, ни трофеи меня не интересуют. Спускаюсь вниз. Удивительно, но слуги, вооружившись, кто чем, к примеру, у Солы в руках здоровенная чугунная сковорода весом килограмм десять, ждут у двери, готовые к обороне.

— Ваша светлость! Мы...

Я вскидываю руку, останавливая готовый выплеснуться на меня поток экспрессии.

— Всё. Надо вызывать маргов.

Так здесь называют прозекторов и вообще всех, кто занимается трупами. Слуги застывают в неподвижности. Я слегка дёргаю краешков губ, и они начинают пятится от меня в глубину зала.

— Что? Нет там уже никого.

— Ушли, ваша светлость?

Это счастливый будущий жених. Отрицательно качаю головой:

— В мир загробный...

Тысяча четыреста осколков на сорок пять рыл вполне достаточно. Учитывая, что рванули они в самой гуще. Уголовнички сгрудились толпой прямо напротив двери. А там... В общем, интересный архитектурный приём. Массивная бронированная дверь в конец небольшого, но достаточно широкого коридорчика, закрытого снизу полом, сверху — балконом, а с боков — стенами с окнами, закрытыми металлическими ставнями, расходящимися углом. Получается этакий карман... А теперь представьте, что будет с теми, кто окажется в нём во время взрыва двух оборонительных гранат... Правильно. Фарш. Я то и не такого насмотрелся. А вот слуги, и обыватели... Они даже про собственную войну знают только по газетам, да бравурным ура-репортажам придворных писак... Тем страшнее будет реальность...

— Горн. Пошли кого-нибудь из ребят за маргами. Скажи, полсотни трупов. В разной степени целостности... Сола. Свари мне ещё кофе. Остальным — прибрать стёкла.

Отворачиваюсь, ощущая на своей спине испуганные до ужаса взгляды бледных, словно хорошо выдержанные призраки, слуг, и поднимаюсь по лестнице к себе в кабинет. Началось. Бандиты не выдержали и нагрянули ко мне среди бела дня на глазах у сотен людей. Значит, власти уже, как таковой, нет... Усаживаюсь за стол, сбросив своё пальто на кресло, открываю записную книжку-органайзер, которую веду всё время, что я нахожусь в Русии. Там записанные на русском языке имена и фамилии учёных, специалистов, инженеров, медиков... Словом, всех тех, кого бы я желал увидеть гражданами Новой Руси. Пора начинать? Думаю, нет. Вот когда начнётся штурм города фронтовыми частями... Или когда поднимутся рабочие... О, чёрт!!! А ведь когда Совет приведёт свою угрозу в исполнение... В двери стучат. Появляется мертвенно белая Золка.

— Ваша светлость...

Ставит поднос на стол, удерживая рвотные позывы. Я участливо спрашиваю:

— Что, девочка, на улицу выглянула?

Она кивает, затем вдруг скрючивается и стремглав вылетает из кабинета, забыв о вежливости и этикете. Мне становится смешно и грустно одновременно...

Время летит незаметно. Я снова заказываю кофе, очередную порцию, и когда его приносят, голова начинает трещать от раздумий. Не успеваю я допить свою чашку, как в двери вновь стучат.

— Да?

Раздаётся голос мажордома:

— Ваша светлость, к вам гость.

— Кто на этот раз?

— Полицай-генерал... Простите, верховный комиссар милиции Республики Стоян ун Ангриц.

Ого! Уже перекрасились? Впрочем, наверняка господин комиссар один из главарей заговорщиков... Иначе бы Император был жив.

— Проси сюда. И пусть Сола приготовит нам накву. Ну и... Конфет, сладостей... Сама сообразит.

Горн стучит каблуками своих ботфорт по лестнице, ну а я быстро собираюсь с мыслями и пытаюсь прокачать ожидаемые вопросы. Двери распахиваются, на пороге вырастает хорошо мне знакомая по дагерротипам и фотографиям плотная фигура моложавого руса, моего ровесника, если сравнивать годы жизни. Но выглядит он... Хм... Устало. Глаза красные, как у морского окуня, мундир... Гм... Уже не мундир. Длинное, почти до земли кожаное пальто коричневого цвета с двухцветной повязкой, символом Республики, на рукаве. Я поднимаюсь со своего кресла, отвешиваю лёгкий поклон. Точнее, обозначаю.

— Чем обязан, ваше высоко...

Бывший генерал прерывает меня резким взмахом руки:

— Оставьте, эрц. Все титулы отменены Высшим Советом Республики. Так что я теперь 'гражданин верховный комиссар милиции'.

— Хм... Если так... Чем обязан вашему визиту, гражданин верховный комиссар?

— Мне доложили, что ваш особняк пытались ограбить неизвестные личности на самодвигателях под видом Революционной Гвардии?

— Да, гражданин верховный комиссар.

— И вы оказали им сопротивление?

— Нет, гражданин верховный комиссар. Не оказывал. Я их тупо уничтожил.

Изумлённый взгляд, он настораживается... Потом нехотя выдавливает:

— Я обратил внимание, что ваш парадный вход иссечён осколками и везде множество следов крови... Вы это сделали со слугами?

— Нет, гражданин верховный комиссар. Один.

Бывший полицай иронично улыбается, мол, слышал про таких великих воинов не раз.

— И как же, позвольте у вас узнать, милостливый государь?

— Просто. Кинул в них ручные бомбы с балкона, а оставшихся добил из револьвера. Затем вызвал маргов, они увезли то, что осталось от бандитов, а слуги убрали зал от стекла из разбившихся окон. Если вы обратили внимание, гражданин верховный комиссар, то моя парадная устроена очень своеобразно...

Милиционер бросает на меня странный взгляд. Сола вносит накву, я делаю приглашающий жест:

— Угощайтесь, господин верховный комиссар...

Первым наливаю в чашку терпкий горячий напиток, очень похожий на наш сбитень. Беру мягкую горячую булочку. Комиссар следует моему примеру, внимательно наблюдая за моими руками. Не дождёшься. Они не дрожат. И не будут... С минуту молчим, делая небольшие глотки горячего напитка. Затем милиционер спрашивает:

— Вам доводилось бывать на фронте, господин эрц?

...Ого! Уже опять 'господин'?..

— У Нуварры очень много врагов, поэтому каждый дворянин обязан отслужить в армии государства не менее двух лет. Естественно, что это далеко не мирные годы...

Он прищуривается:

— Мы запросили Океанию по поводу вашей... Страны. Увы. Никто никогда не слышал о существовании такого государства. Откуда вы, и кто на самом деле?

Откидываюсь на спинку своего кресла, усмехаюсь. Нагло и неприкрыто. И это коробит генерала. А за что уважать предателя?

— Вы запросили Океанию?

— Да.

Я чуть подаюсь вперёд:

— А кто вам сказал, что Нуварра расположена на Океанском материке?

Его глаза расширяются.

— Вы... Но туда невозможно добраться! Или вы умеете летать?!

— Хватит, господин верховный комиссар. У вас есть что-то по существу? Нет? Так вот, на будущее... Я — дворянин Нуварры. И мой титул на Родине соответствует вашему эрцу. Это первое. Законам Русии, как и любого другого государства я не подчиняюсь, и действую согласно уложениям моей страны, одно из которых гласит: мой дом — моя крепость. Я буду оборонять своё жилище всеми доступными мне силами и средствами, а в случае надобности вызову подкрепления из своей страны. И тогда — горе побеждённым...

— Вы слишком самонадеянны, господин эрц...

Усмехаюсь, и его передёргивает.

— Скорее, это вы недооцениваете Нуварру. Вам, разумеется, докладывали о корабле, на котором я прибыл в вашу страну?..

Дрожь вновь пробегает по коренастому телу. Он молча поднимается, короткий поклон. Я тоже встаю, опять обозначаю ответный. Комиссар шагает к двери, когда я окликаю его:

— Простите, говорят, что войска Гонведии и Прусии оставили линию фронта и направились в глубину собственных государств по примеру Русии?

Он испуганно оглядывается, и едва ли не выбегает из моего кабинета. Этого мне достаточно. Значит, правда...

— Ваша светлость, стекольщик пришёл.

Отвлекает меня от невесёлых мыслей голос Горна.

— А? Ах — да... Пусть займётся делом.

— Будет исполнено, ваша милость...

— И не беспокойте меня до вечера. Мне нужно поработать.

— Конечно, ваша светлость!

Он уходит, а я торопливо достаю гарнитуру, включаю рацию. Новость действительно срочная, и — страшная... Революция, грозящая охватить целый материк! Что может быть ужасней? Хотя, может быть, я себя накручиваю. Пока точных, подтверждённых сообщений нет... Серый выслушивает меня довольно спокойно, потом тоже успокаивает — радиоперехваты ничего не подтверждают. Ну, раз так, немного прихожу в себя, затем беру стопку газет и прочих бумаг, принесённых мажордомом ещё утром и берусь из пролистывать. Так... Меня снова начинает колотить — сегодня в полночь истекает ультиматум, данный Советом Республики рабочим столичных заводов. Либо они приступают к производству остро необходимого вооружения, либо власти применят крайние меры, вплоть до суда военного трибунала, а короче — расстрел. Взгляд на часы — семнадцать двенадцать. Время ещё есть... Но кажется, у меня, и не только у меня, будет сегодня бессонная ночь...

— Горн. Горн!

Мажордом торопливо поднимается по лестнице.

— Ваша светлость?

— Пусть приготовят постель, и слугам тоже отдыхать. Ночь будет весёлая.

— А как же...

— Ребята молодые, могут спать по очереди. Выдержат.

Он кивает, торопливо спускается вниз, я слышу его голос, отдающий распоряжения. Ну а я пока в подвал. Точнее, в гараж... Автомат, запасные рожки, гранаты, нож, пистолет и обоймы к нему, 'синеглазка', кусок нейлонового шнура, пара пластиковых хомутов. Затем отношу на чердак пулемёт, несколько коробок патронов, снайперку с ночным биноклем до кучи. Освещения на улицах нет уже вторые сутки. Городская газовая станция не работает. Теперь можно отдыхать... Просыпаюсь от заполошной стрельбы на улицах. Торопливо натягиваю приготовленный заранее городской камуфляж, шапочку, тёплые лёгкие кроссовки. Выскакиваю на балкон. Ого! Там, где фабричный квартал, сплошное пожарище. Они что, с ума сошли?! Уничтожают те самые столь остро необходимые заводы?! Время от времени небеса озаряют вспышки разрывов, сопровождаемые тяжёлыми ударами. Позади меня слышно тяжёлое дыхание, оборачиваюсь = один из парней:

— Ваша светлость! Склады... Путятинские склады горят!!!

...Допрыгались... Продовольствие на три недели на всю столицу! И когда будет новый подвоз — неизвестно. Потому что фронтовики блокируют поступление хлеба из аграрных провинций юга страны. Чем? Да тем, что железные дороги от фронта все, без исключения, идут через Хлебные Края... Единственное из продовольствия, поступающее в огромный город — рыба из восточных и северных губерний громадного государства... Стрельба тем временем усиливается. И, как мне кажется, начинает смещаться к центру города. То есть, ближе ко мне. Если я правильно понимаю, то рабочие успешно отбили карателей из лейб-гвардии и теперь начинают зачистку города...

— Всё. Закрывай все окна. И на втором этаже.

Кидаю я слуге и спешу на чердак, где у меня установлена стереотруба и оборудован хороший наблюдательный пункт. В оптику, снятую с 'Бисмарка' всё отлично видно, несмотря на ночь. Цейсовские линзы выхватывают горящие дома и хибары бедноты, мельтешащие силуэты, разрывы ручных бомб и мелкокалиберных снарядов. Из горящих домов выбрасываются на улицу чёрные фигурки, иногда объятые пламенем, вещи. Вспышка пламени из окна под крышей. Похоже, рванула бочка с чем то горючим. То ли керосин, то ли скипидар... Суета, мельтешение. Благодарю всех Богов, что я сейчас не там. Услышал бы такое... Полоса сплошных пожаров тем временем начинает смещаться в мою сторону. Время от времени оттуда вырываются всадники, повозки, просто одиночные беглецы. Наконец сплошной стеной, чёрной на фоне огня, повалили рабочие. Или кто там... Но ясно одно — победители. Грохот взрыва заставляет вздрогнуть землю, в небо взмывает гигантский столб пламени, быстро опадающий вниз. От вспышки даже слезятся глаза, на мгновение становится светло, как днём. Я знаю, что это. Фабрики Гальдра, производящие тринитрофенол для артиллерии, более известный у нас, на Земле, как шимоза... Спустя минуту до особняка доносится вихрь взрывной волны. Это словно подстёгивает ожесточение сражающихся, и темп стрельбы достигает невероятной частоты. Выстрелы сливаются в сплошной треск, но я немного перевожу дух — наступающие рабочие двигаются к Императорскому Дворцу, где заседает Совет Республики. Значит, не все потеряли голову. Но всё-равно, опасность того, что некоторые озверевшие и потерявшие все сдерживающие их устоит одиночки и отряды пойдут и сюда очень велика. Мне они не страшны, отобьюсь. А вот тем, кто меня окружает... Передёргиваю плечами от отвращения... Мать! Накаркал! Вспыхивает особняк на той стороне площади. На фоне мельтешащих огоньков, то ли свечей, то ли фонарей, а скорее всего, факелов, мечутся силуэты. Лопается окно, выбитое чьим то телом, раскинув руки и ноги оно падает на мощёную камнем землю. Кого-то вытаскивают на улицу, с размаху бьют прикладами, пинают. Тащат за волосы голую женщину или девушку, она кривит рот в отчаянном крике, который я не слышу, но тщетно. Никто не придёт ей на помощь. Единственное, что я могу для неё сделать... Громкий выстрел, и я опускаю приклад винтовки обратно на подставку, на которой та стоит, застывая на мгновение. Выстрел милосердия... А расстояние в километр для меня не предел. Тем более, из JS 7.62... Насильник бросает тело жертвы, озираясь по сторонам, разыскивая глазами стрелка, но даже не может представить, откуда стреляли. И, мало того — попали... На площадь выкатывается местное чудо техники, неуклюжий угловатый броневик. Треща и постреливая огнём из выхлопной трубы, он шевелит ребристым стволом своего пулемёта, и срез дула озаряется трепещущим пламенем. Похоже, что это те, кто за Совет. Потому что фигуры, грабящие пылающий особняк падают, застывая в разных позах изломанными силуэтами. За бронемашиной появляется небольшой отряд пехоты со штыками, примкнутыми к оружию. Мародёры бегут, но безуспешно. Их настигают, убивают без всякой жалости... Затем спасители выстраиваются колонной и уходят... Твою ж... Как раз вот это и есть рабочие! А грабители и мародёры — правительственные войска!.. Так называемые Республиканские Гвардейцы. Впрочем, как раз меня это и не удивляет. Насмотрелся... Ба-бах!!! Столб огня и земли вырастает прямо по центру площади, особняк вздрагивает, сверкающими искрами рассыпаются окна окружающих площадь домов. Они там что, с ума сошли?! Из пушек по городу?! Опять взрыв, и я чувствую, как меня охватывает ненависть. Что там у меня в загашнике есть? Вкусненького? А... Ничего. Совершенно ничего!.. Как то даже не мог себе представить ничего подобного! Вот и не запасся... Но больше артиллерийских выстрелов не следует, зато ружейная стрельба усиливается, взмывая до невероятных высот. Затем доносится заунывный вой, в котором мало чего человеческого. И — спадает. Тишина, изредка нарушаемая одиночными выстрелами из винтовок. На площади вновь появляются тени. Они пригибаются к земле, стараясь стать незаметными, прячутся в тени оград и деревьев, растущих по периметру. Разбитые защитники дворца. Получается, что Республике конец? Просуществовала меньше недели? Однако, лихо тут... Похоже, что ничего серьёзного больше не ожидается. Отлипаю от оптики, протираю глаза, в которые будто насыпали песка. Бросаю взгляд на часы — четыре часа ночи. Можно немного поспать, пожалуй... Спускаюсь вниз и натыкаюсь на вопрошающие взгляды собравшихся в кучу слуг. Золка сидит рядом со своим женихом, который положил ей руку на пухлое плечо, демонстрируя право собственности.

— Пока — всё. Дворец взят. Республиканская Гвардия разгромлена рабочими отрядами. Республики больше нет.

Они удивлены, но я добавляю:

— Во всяком случае, точно я не уверен. Но что Дворец взяли — точно...

...Делаю краткий доклад о произошедших ночью событиях в Метрополию. Там явно задумались над тем, что делать дальше. Во всяком случае, осторожный вопрос о нашем вмешательстве задали, но я сразу отбрил — ни в коем случае. В данной ситуации мы будем выглядеть агрессорами. И это может вызвать процесс объединения всех сил и течений, существующих на данный момент в Русии. Против нас, разумеется. Зачем это нам нужно? Мерзко звучит, но чем хуже для них, тем лучше для нас. Ментально и духовно мы наиболее близки из имеющихся здесь стран. Во всяком случае, на мой взгляд резидента-представителя. И нам очень нужен, просто жизненно необходим поток эмиграции из бывшей Империи к нам. А воевать с народом... Простите, нам просто не по зубам. Там обещали подумать, и я со спокойной совестью улёгся спать... Просыпаюсь уже за полдень, завтракаю и обедаю одновременно. Лица слуг невесёлые, и понятно отчего — наверняка уже высунулись из особняка, пока я дрых, узнали новости. А они невесёлые... Мажордом ходит с поникшей головой, оба парня опустили головы. У Золки и Солы — красные от слёз глаза. Ладно. Надо осмотреться, пожалуй...

— Горн, я сейчас схожу в город. Вы тут аккуратнее...

Старик кивает, со страхом смотря на меня. А я снаряжаюсь в путь. 'Калаш', естественно, светить не стоит. Да и пойду я сейчас под маркой аборигена. Так что под это дело лучше всего подойдёт Тип 05, он же — JS9. У меня полицейский вариант под 9-ти миллиметровый патрон, как и пистолет. Тем более, что у машинки интегрированный глушитель, в нынешних условиях незаменимая вещь. Остальное — всё, как обычно. Кроме второго пистолета. Стрелять по-македонски я научился ещё в армии, и это умение меня не раз выручало в командировках. Дополнительно — пара бутербродов с салом в целлофановом пакете, аптечка и пара индивидуальных перевязочных пакетов. Готов? Готов. Городской серый камуфляж, разгрузка. Сверху — неказистый армяк, укороченный полушубок. Потому что температура опять ниже нуля. Тёплые берцы. Можно выходить...

... Трупы. Разбитые окна. Пожарища, ещё курящиеся дымком. И опять трупы. Мужские. Женские. Детские. Это самое страшное. Но мой равнодушный взгляд скользит по ним не останавливаясь. Привычка. Насмотрелся ещё на Земле... Лёгкий скользящий шаг и высказанная про себя не раз благодарность волшебной ягоде. Потому что я не только выгляжу, но и чувствую себя тридцатилетним, полным сил и здоровья. Практически все центральные улицы носят следы жестоких боёв. Кое-где трупы лежат буквально кучами. Я всё ближе к Дворцу, и вскоре начинаю ловить взгляды в свою сторону. Пока — испуганные, боящиеся. Это — чудом уцелевшие обыватели. А вот этот... Злой, полный ненависти... Из-за угла выступают трое. Один с повязкой двух цветов. Его спутники — просто при неуклюжих винтовках.

— Стой!

Делаю вид, что испугался, замираю, втягивая голову в плечи.

— Куды прёшь?

— Так это... Посмотреть вышел.

— Пасматреть? Шпектаклю нашёл? Сейчас мы тебе устроим представление...

Как ни пытается их старший выглядеть выходцем из простого народа, но прокалывается на мелочи. Как обычно и происходит с дилетантами. Выпрямляюсь засовывая руки в карманы тулупчика.

— Шли бы своей дорогой, ребята. Глядишь, и живы бы остались...

Они смеются, не поняв предупреждения. Увы. Пистолеты глухо кашляют, и я иду дальше, нарисовав каждому меду глаз дополнительное дыхательное отверстие. Хорошие глушители делают китайцы... И — ни одной живой души. Все попрятались, город словно вымер. Ан, нет. Из подвала наблюдают. Но не высовываются... Стены исписаны лозунгами, призывами. Целых стёкол не видно. И опять — трупы, трупы, трупы... Подхожу к ограде Дворца и вижу шевеление. Да. Тут порядок. Относительный, конечно. Но хоть что-то. Возле парадного крыльца, на котором Императорская чета принимала парады и просителей в условленные дни — охрана из рабочих в кожаных куртках и винтовками. Внизу, у начала лестницы, бронемашины. Само здание, образно говоря, гудит жизнью — в окнах суетятся стекольщики, меняя выбитые взрывами и пулями стёкла, мелькают силуэты людей. То и дело выскакивают посыльные с пакетами всех видов и цветов, уносятся куда-то в сторону рабочих кварталов. Я особо не высовываюсь, стоя в подворотне последнего перед Дворцом здания. После пятнадцати минут наблюдения выводы сделаны. Можно возвращаться. Разворачиваюсь и утыкаюсь в испуганный взгляд какого-то юноши лет пятнадцати, шестнадцати.

— Тебе чего?

— Дяденька... Помогите...

— Что случилось?

Парнишка на вид приятный. Тем более, в гимназической шинели с вензелями.

— Там мою матушку... Ранили... Ночью... Помогите её к врачу доставить? Извозчиков нет, а вы большой... Сильный...

Секунду колеблюсь, потом решительно произношу:

— Показывай.

Он на мгновение сияет улыбкой, потом ныряет в глубь двора:

— За мной, дяденька.

Следую за ним. Мы проскакиваем проходные дворы, кружим между сараев, и я начинаю подозревать недоброе. Потому что давно миновали так называемые 'чистые кварталы' и начинаем углубляться в места, где обитают люмпены. Но парень светится такой искренней улыбкой, что хочется ему верить... Большой доходный дом на четыре этажа. Он манит меня за собой в один из подъездов.

— Сюда, дяденька.

Моё недоброе предчувствие усиливается до звона. Незаметно от него сую левую руку в карман. Поднимаемся на площадку последнего этажа, он стучит в обитую мешковиной дверь и делает шаг назад:

— Сейчас, дяденька.

А в следующее мгновение мне в спину бьёт длинное шило... Увы, парень. Ты ошибся. На мне под армяком бронежилет... Да ещё титановые накладки. Шило ломается, а я выпускаю пять пуль по периметру двери, затем разворачиваюсь, поганец ещё не понял, что произошло и с недоумением рассматривает обломок лезвия, торчащего из деревянной ручки.

— Ай-ай. Нехорошо обманывать взрослых.

Я улыбаюсь. Парнишка бледнеет, делает было шаг назад, но поздно. В следующее мгновение он вылетает в окно площадки, вынося раму головой. Дикий, быстро затухающий крик. Сочный шлепок. Можно не смотреть. Ещё хлопок выстрела, выносящий засов. Маленький цилиндрик светодиодного фонарика— карандаша вспыхивает, освещая внутренности блат-хаты. Значит, ловили добреньких дядей и тётей и убивали? И, как я вижу, успешно. Больно профессионально удар был у пацана поставлен... На полу в лужах крови лежат двое странных мужчин. Чем странных? Да тем, что они абсолютно лысые, без малейших следов растительности на голове и на лице. Словно евнухи. Повинуясь какому наитию, тыкаю глушителем пистолета в промежность... А ведь точно, скопцы! Кастраты, по нашему... Много разной одежды со следами крови. Мужской, женской детской... Отдельно находится большая шкатулка с драгоценностями и даже парой медных монеток... Хорошо попировали евнухи... Это я удачно зашёл. Но меня не оставляет ощущение, что здесь ещё кто-то есть. И — из их компании. Потому что смотрят на меня с такой лютой злобой... Снова останавливаюсь посередине почти пустой комнаты и внимательно обвожу взглядом стены. Потом вдруг резко выключаю фонарик, и успеваю уловить короткий и очень слабый отблеск то ли фонаря, то ли свечи. Буквально на миг. Этого хватает. Тайная комната. Попадались... Подхожу к стене. Сделано на совесть. Ни щели, ни грязи. Ничего. Тук-тук. Тук-тук. Тук-бум. Бум. Бум. Тук-тук. Вот она, дверь. Нащупываю рукой рукоятку пистолета. И внезапно слышу тяжёлое дыхание за тонкими фанерными листами. Чпок. Чпок. Чпок. Чпок. Меняю обойму. И тут пол вздрагивает, что-то. Или кто-то тяжёлый валится на пол за стеной. Булькание. Хрип. Лихорадочное свистящее дыхание, переходящее клокотание. Тишина. Бах. Лист фанеры с наклееными обоями вываливается внутрь тайника — на полу лежит ещё один евнух. Только совсем голый и здоровенный. Не меньше меня. Только куда более жирный. Килограмм под сто пятьдесят, если не больше. Остекленевшие глаза, вылезшие из орбит. Два аккуратных отверстия. Одно в горле. Второе, в подъярёмной впадине. Это я удачно попал... Всё? Кажется, да. Пора домой. То есть, в особняк. Всё. что я хотел увидеть — увидел. Немного навёл порядок на улице. Эта компания больше никого не убьёт. Неторопливо спускаюсь по лестнице, держа руку в кармане на рукояти пистолета. Где мой особняк, я примерно, знаю. Ориентировки я не терял, так что пройду спокойно. Если, конечно, опять приключения не найдут меня по пути...

Глава 14.

...Вот и мой особняк. Странное дело, в прихожей меня встречает напряжённый, словно струна, Грон, и, принимая армяк, шепчет мне в ухо:

— Ваша светлость, у вас гости.

— Гости?

Сказать, что я удивлён — мало. Интересно, кто? И почему мой мажордом осмелился нарушить приказ никого не пускать в особняк? Наплевав на конспирацию, я прямо в камуфляже и бронежилете вхожу в гостиную и... С дивана, стоящего возле пылающего камина поднимаются двое. Молодая, очень красивая дама лет тридцати, стройная, словно тростинка. С ней — девочка лет десяти на вид, в скромном, но добротном тёплом платьице. Обе мне совершено незнакомы. Я бесцеремонно разглядываю их, потом прохожу мимо и присев на корточки, протягиваю к огню руки. Представляю, как выгляжу со стороны — нелепая на их взгляд пятнистая одежда серого цвета, сверху жилетка непривычного фасона, доверху набитая чем-то непонятным. На шее — кожаный шнурок, где при помощи блестящего приспособления висит ружьё неизвестной конструкции с толстым стволом. По мышками — две кобуры, из которых торчат ручки пистолей, и чёрный, словно ночь, нож в ножнах. Не оборачиваясь, я негромко произношу:

— Слушаю вас, дамы.

Мгновение тишины, которую нарушает мягкий голос:

— Я — баронесса Аора ун Ангриц. А это — моя дочь, Юница.

— Гражданин комиссар милиции, случайно, не ваш родственник?

— Муж.,.

И спустя чуть-чуть времени, добавляет:

— Был.

Опять пауза.

— Его убили во Дворце. Мятежники.

Машу рукой, всё ещё не поворачиваясь:

— Или законная власть. Кто удержался наверху — тот и прав, госпожа баронесса. Но почему вы уверены, что ваш супруг мёртв?

Опять негромкий голос:

— Я слышала. В трубку аппарата связи. Он велел нам бежать к вам, а потом...

Словно ей тяжело говорить:

— Стрельба. Потом его стон. Довольные крики убийц. Дальше связь прервалась...

...Она не лжёт. Я видел чрезвычайного комиссара. Точнее, то, что от него осталось. Тела членов Совета Республики висели на деревьях парка... Стоп! Я выпрямляюсь и оборачиваюсь:

— Постойте, баронесса! Вы сказали, что ваш муж, простите, покойный муж, велел вам найти именно меня?

Она удивляется моему вопросу:

— Но ведь это же вы эрц Нуварры Михх Брум?

— Да, баронесса.

— Значит, я попала туда. куда было надо. Мой... Покойный супруг велел идти именно к вам.

Пожимаю плечами и со скучающим видом задаю вопрос:

— Интересно, зачем? Я не имел никаких дел с покойным, и ничем ему не обязан. Зачем он послал вас ко мне?

Женщина испугана не на шутку:

— Я... Я не знаю... Позавчера, перед тем, как всё началось...

Она судорожно глотает слюну, а девочка просто молчит, глядя в огонь неподвижными глазами.

— ...Мой... Покойный супруг... Не знаю, что произошло — мы никогда не были особо близки... Вдруг явился со службы очень взволнованным, собрал все ценности, что были в доме... Велел мне зашить их в одежду... И если что-то с ним случится, то бежать к вам, эрцу Нуварры Михху Бруму... А вчера, когда всё началось, позвонил по слуховой связи и приказал, как только на улицах чуть утихнет, идти, не откалывая к вам в особняк...

— И вы...

Она опускает голову, и я вижу, что женщина с трудом удерживает спокойствие.

— Мы едва успели выскочить через задние ворота дома. Почти сразу же дом окружили рабочие гвардейцы и... Мы направились к вам. По пути несколько раз пришлось прятаться от мародёров. Но нам повезло... Мы смогли добраться, и Горн впустил нас в дом...

— Вы знаете моего мажордома?

Дама опускает голову, увенчанную короной светлых волос.

— Раньше он был слугой у моего отца. Пока я не вышла замуж...

И что мне с ними делать? Впрочем, человек, знающий мою тайну, мёртв. И, думаю, не успел её разболтать. Или не захотел, надеясь оставить себе и своей семье путь к бегству. Но покойный просчитался. Не учёл того, что я ему ничем не обязан, а разглашение местоположения Новой Руси ничего не даст ни одному их существующих здесь государств...

— Что же, баронесса... Соболезную вашему горю...

Мне показалось, или в её глаза мелькнуло что-то? Этакое?..

— Но, как я уже сказал, я ничем не обязан вашему мужу. Поэтому вы зря пришли. Но, естественно, я не стану выгонять вас на улицу прямо сейчас. Можете переночевать, разделить ужин, а утром, после завтрака, будьте любезны покинуть мой дом.

Она растерянно озирается:

— Но... Как же так... Почему...

— Откуда мне знать?

Снова пожимаю плечами, затем разворачиваюсь и вижу выглядывающего из коридора Горна. Ну, с ним я ещё разберусь... Маню его рукой. Тот стремглав, насколько ему позволяют годы, подбегает ко мне. Я показываю рукой на дам, так и застывших у камина:

— Приготовь им гостевую комнату, ванну, найди что-нибудь на ночь. Да, ещё ужин. И — завтрак. После него они покинут нас. Всего хорошего, дамы.

Кивок. Поднимаюсь по лестнице, чувствуя на спине три взгляда. Причём два из них умоляющих... В кабинете скидываю разгрузку, жилет, меняю камуфляж на спортивный костюм. Затем достаю принадлежности для чистки оружия, раскладываю их на столе и принимаюсь за чистку. Надо привести в порядок пистолеты, снайперку, дозарядить магазины. Больше я не из чего не стрелял. 'Калашников' и 'крупняк' уже выдраены сразу после возвращения из рейса...

— Ваша светлость, ужин подан. Просим к столу.

— Иду.

Быстро облачаюсь в местный наряд, моё занятие уже давно закончено и убрано, а руки отмыты от смазки. Так что это не занимает много времени. Спускаюсь вниз, прохожу в столовую. Поскольку у меня гости, пусть и незваные, то Грон решил накрыть стол там. А вот я это помещение никогда не любил. Но ладно. Раз мажордом когда-то был слугой у семьи ун Ангриц, ради старой памяти прощу самоуправство. Появляются Сола и Золка. Моя повариха расстаралась, пахнет изумительно. И, как я вижу, то ли Грон сагитировал, то ли женщина решила показать гостям, что их принимает иностранец, но сегодня у нас на ужин настоящий борщ, картофельное пюре с беф-строганом, салат из свежих овощей, которые мне подкинули пилоты вертолёта, и — кофе, судя по доносящемуся запаху. Дамы уже сидят за столом, почтительно дожидаясь хозяина. Кстати, выглядит баронесса куда лучше, чем два часа назад — сразу видно, что приняла ванну, а слуги, мои, кстати, привели её платье в порядок...

Девочка по-прежнему молчит, иногда бросая на меня взгляды исподлобья.

— Прошу, дамы.

Начинаем, естественно, с салата. Майонез у Солы всегда выше всяких похвал, поэтому даже Юница немного оттаивает за едой. Наконец, тарелочки заменены, и мы приступаем к первому блюду. Баронесса ест аккуратно, но быстро. И самое главное — молча. То ли размышляет, как ей поступить. То ли — куда податься утром... Меня это волнует меньше всего. Приступаем ко второму блюду, но тут Грон вносит бутылку вина. Как положено, красного. Я удивлённо вскидываю бровь, но он с невозмутимым видом наливает пару глотков вначале мне, затем обходит стол и подойдя к сидящей напротив меня баронессе, ей. Проделываю все положенные при дегустации процедуры: цвет, аромат, наконец, вкус. Благосклонно киваю. А почему бы и нет? Бокал вина поможет мне чуть-чуть расслабиться. Всё-таки давненько меня уже не убивали... Оно, кстати, вкусное. Мне нравится. Правда, название не помню. Вина у меня закупал мажордом. А поскольку гостей у меня не бывало, кроме Петра, то и запасы мои не убывали. Зато глаза баронессы округляются:

— О, Боги! Это же Ниженское десятилетней выдержки! Просто не верю...

Горн гордо улыбается, ещё больше выпрямившись. Мол, вот кому служим! Допиваем вино, затем пьём кофе. Ха, а баронессе то этот напиток совершенно незнаком. Она любопытна, как все женщины, но я пью молча, да и моё появление в до зубов вооружённом виде как-то не располагает к общению. Так что ей приходится тоже молчать... А её дочь просто сидит и молчит. Очень странно. Я вообще ни разу не слышал голос девочки. Может, она немая? Потом спрошу у Горна. Ставлю чашку на стол, поднимаюсь, короткий поклон-кивок:

— Спокойной ночи, дамы. И приятных сновидений.

Они обе синхронно поднимаются со своих мест, отвечают тоже таким же, как у меня, коротким кивком, и я покидаю столовую. Мой путь лежит к камину, где я в обязательном порядке выкуриваю сигару перед сном. Так что я устраиваюсь у огня, весело играющего в топке, достаю щипцами уголёк, делаю несколько глубоких затяжек, чтобы весь кончик вспыхнул. Затем откидываюсь на спинку, укладываю ноги на специальную скамеечку и выпускаю облачко ароматного дыма. За моей спиной слышны лёгкие шаги. Это мои гостьи идут в отведённую им комнату. Мне видны их силуэты в отполированном камне каминной полки. Аора смотрит на меня, думая, что я этого не вижу. Зато ощущаю. Странная у неё аура. Очень странная... А девочка... То ли она есть. То ли нет. Молчит, если встречается со мной взглядом, то отводит глаза в сторону... Окурок летит в уже почти погасший камин. Пора на доклад в Метрополию... Поднимаюсь в кабинет, запираю за собой двери...

— Вызывает Брум. Вызывает Брум. Ответьте, город.

Треск. Короткое шипение. Затем голос оператора.

— Город на связи. Слушаю вас, Брум...

...Короткий, но обстоятельный рассказ о произошедшем за сутки в столице. О перемене власти, перешедшей в руки рабочих советов. А впереди ещё фронтовики... Ой, что-то будет... Закончив доклад, запрашиваю инструкции, но пока их нет. Новости из города хорошие — опять родились дети, запустили ещё одну из фабрик, освоили производство чего-то очень нужного и важного... Ну и ладно. Жалко, конечно, что всё происходит без меня, думаю, мои руки бы колонии очень пригодились, чай, не под бревно заточены... Убираю рацию, открываю двери, потом нажимаю кнопку звонка. Спустя пару минут цокают каблучки Солы. Она просовывается в дверь:

— Ваша светлость, кофе?

— Как всегда...

Улыбаюсь я в ответ. Потом спрашиваю:

— Гостьи улеглись?

— Юница уже спит. Баронесса приводит себя в порядок...

Понятно. Вечерний туалет... Снова достаю свой органайзер... Сегодня я посетил два адреса из записанных в нём. Первый не существовал, потому что на месте здания было громадное пепелище. Обитатель второго — уехал неизвестно куда.... Облом... Щёлкает дверь.

— Поставь на стол, Сола, и можешь идти спать.

Шаги приближаются, стоп! Это не повариха! Я отрываюсь от своей записной книжки — передо мной Аора ун Ангриц с моим кофе в руках. Не отрываясь, женщина смотрит на меня, затем ставит поднос с туркой и чашками на стол. Я откидываюсь в кресле, не отводя от неё глаз, молчу. Наконец она не выдерживает и отводит их в сторону. Зато звучит её голос:

— Умоляю вас, эрц спасите нас! Я... Я готова заплатить вам любую цену за это! Любые деньги! Всё, что угодно! Даже...

Женщина осекается, опускает глаза к роскошному ковру, покрывающему пол.

— Баронесса...

Мой голос непривычно мягок, и она вскидывает лицо, на котором загорается сумасшедшая надежда, ко мне.

— Понимаете... Приди вы на два-три дня раньше, не было бы никаких разговоров. Я бы просто увёз вас, и всё. И у вас началась бы совсем другая жизнь. Но, увы... Я только вернулся, и когда теперь будет следующая отправку в Нуварру, даже не знаю. С удовольствием бы помог, но только не сейчас. Будущее даже для меня покрыто мраком.

Она словно тухнет, бессильно опустив руки.

— Значит, совсем никакой надежды?

Развожу свои ладони в стороны:

— Увы. На данный момент я ничем не могу помочь. Моё правительство не станет гонять...м-м-м... корабль ради двух женщин.

— Я могу оплатить стоимость рейса...

Выдавливает Аора из себя. Отрицательный жест.

— У вас не хватит средств для этого, поверьте. В Нуварре далеко не всё, точнее, вовсе не всё измеряется деньгами. Конечно, можно организовать рейс. Но только для моей эвакуации из Русии. Но моя миссия далеко ещё не закончена, и я собираюсь находиться в вашей стране ещё очень долго... Единственное, что я могу для вас сделать — известить вас о прибытии корабля. Но вы должны будете дать мне адрес вашего местопребывания.

Женщина словно гаснет. Потом опять поднимает прелестную головку:

— Кладбище, эрц. Ближайшее кладбище. Безымянная могила, сделанная маргами. Место нашего последнего упокоения.

— Вы так считаете?

Честно говоря, баронесса красива. Даже очень красива. Тонкие черты лица, безупречный овал. Красивой формы губы и великолепная фигура. Даже под платьем я угадываю невероятную длину стройных ног и тонкой талии. Она, кажется, понимает, о чём я подумал, и алеет от смущения. Потом выдавливает из себя:

— Но я очень богата, и мои богатства хранятся в Океании, где покой и порядок...

— Баронесса...

Встаю, наливаю себе чашку и отхожу к окну, за которым расстилается мрачная затихшая столица. Задумчиво скольжу взглядом по чёрным силуэтам зданий, отражающимся в падающей снежной крупе. Глоток...

— Я уже сказал, что в Нуварре деньги не ценят. Ваши деньги. У нас другие измерения, отличные от общепринятых. Мне искренне жаль вашу дочь, баронесса. Очень жаль. Но что я могу? Воскресить вашего супруга я не в силах...

— Я не прошу вас об этом. Мой... Муж...

Её голос наполняется горечью.

— Меня фактически продали ему. Сопливой девчонкой. И жизнь с ним была для меня худшим временем в жизни. Признаюсь честно — узнав о его смерти, я впервые вздохнула с облегчением. Почувствовала себя свободной.

— А Юница?

— Муж никогда не интересовался ей.

— Уверены?

Мои глаза прищуриваются.

— На самом деле ваш покойный супруг очень любил и вас, и дочь.

— С чего вы взяли?!

— Иначе бы он не послал вас ко мне, дав шанс на выживание. А может быть, и на счастье...

— Увы. Вы отказываете мне в нём. В вашем шансе...

Оборачиваюсь к ней. Глаза блестят в свете потолочного светильника, на округлых щёчках блестящие борозды слёз. Молча подхожу к столу, ставлю пустую чашку на поднос. Совсем другим тоном произношу:

— Что-то я расчувствовался.

Женщина понимает, что я уже совсем не тот, что был мгновение назад. Не сочувствующий, не переживающий. Вновь жёсткий прагматик и циник. Её манера поведения сразу же изменяется. Теперь и она сменила тактику. Убедившись, что слёзы на меня не подействовали, что предпримет баронесса следующим шагом? Какова будет попытка? Надавить на жалость и сочувствие не получилось. Деньги меня, точнее, нас, не интересуют. Её лицо меняется. Теперь передо мной не усталая, измученная женщина, а тоже жёсткий опытный торгаш. Она взглядом спрашивает разрешения, я киваю, и Аора устраивается в кресле напротив моего, не обращая внимания на то, что я стою рядом.

— Позвольте мне что-нибудь острое, господин эрц.

— Надеюсь, вы не станете вскрывать себе вены?

Шучу я в неуклюжей попытке отвлечься. Потому что такой она вызывает у меня одно желание — просто завалить её в постель. Но похоже, что баронесса этого не видит, или оставляет на крайний случай. Ладно. Протягиваю её письменный нож для разрезания бумаг. Как и все имеющиеся у меня в доме предметы данного назначения, этот украшенный тонкой резьбой небольшой кинжальчик остёр, словно бритва. Дама нагибается, задирает подол длинной юбки, ничуть не смущаясь показать нижние, затем начинает подпарывать длинный подгиб. Из распоротого шва появляются на свет предметы. Какие? Да те, что и следовало ожидать: пара небольших кристаллов аметиста, медная цепочка довольно тонкой работы, что-то вроде перстней, тоже медных, кстати. Всё это она выкладывает передо мной, не забыв поправить одежду. Я презрительно усмехаюсь.

— Это что за хлам?

— Кто вы, эрц?

Неожиданный вопрос, и я сбиваюсь с мысли.

— Что значит — кто?

Её глаза глубокого зелёного цвета чуть сужаются:

— Любой из русов или других бы сейчас стоял с очарованным взглядом, не в силах отвести взгляд от сокровищ перед ним.

— Сокровищ? Вы считаете эти побрякушки драгоценностями?

Моё удивление неподдельно. Как же мало надо для местных обитателей, чтобы разбогатеть! Мне становится смешно, и я не сдерживаю короткий смешок. Потом обхожу стол, выдвигаю ящик, копаюсь там, разыскивая коробку с аметистами, переданными мне из Метрополии. Вот он. Водружаю коробку размером двадцать на сорок сантиметров, высотой в пятнадцать перед ней. Делаю разрешающий жест:

— Откройте, баронесса.

Недоумевающий взгляд, но она не делает попытки выполнить мою просьбу.

— Что же вы, госпожа?

Женщина медленно подносит руку к крышке, потом отдёргивает.

— Нет. Если позже.

Застывает, словно ей в голову пришла какая то мысль. Чуть подаётся назад, потом встаёт со своего места, объясняя причину отказа:

— У меня есть ещё кое-что, что может вас заинтересовать, эрц... Но если я открою шкатулку сейчас, то не смогу воспользоваться этим...

Теперь мне становится интересно не на шутку. Что она может мне ещё предложить? Какую то тайну почившего двора? Секреты императорской тайной службы? Родовое знание? Аора медленно подходит к двери, защёлкивает засов, затем возвращается ко мне. Становится так, чтобы я видел её всю, бросая взгляд на плотно занавешенные окна. Ох, не нравится мне это...

— Вы действительно собираетесь выставить меня и дочь завтра днём прочь из вашего дома?

Киваю в ответ.

— Потому что вы ничем не обязаны ни моему покойному мужу, ни, тем более, лично нам?

Опять согласный кивок.

— А если вам придётся...

Прерывается, затем поднимает руки и начинает торопливо, нервно расстёгивать крохотные пуговицы платья.

— Что вы делаете, баронесса?

Женщина заливается краской стыда, тем не менее не прекращая своего занятия:

— Больше у меня с собой ничего нет... Кроме самой меня. Очень многие мужчины... Вас не интересуют ни деньги, ни драгоценности... На вас не действуют слёзы... Что я могу ещё дать вам, кроме себя самой?

— Предлагает оценить товар?

Она зло выпаливает, забыв о скромности. Похоже, я разозлил её до глубины души.

— Да! Можете взглянуть на то, что будет вашим, если вы спасёте нас!

Сдёргивает платье, оставшись в нижнем белье. Ну... Что сказать... За толстым слоем нижних юбок, корсетов и рубашки видно ровно столько же, сколько и тогда, когда платье на женщине. Единственное, что меняется — её щёки становятся пунцовыми. Мне смешно и... Скучно. Чего-то похожего я от неё и ожидал. Молчание становится нестерпимым. Для неё. Мне то... И женщина не выдерживает:

— Неужели и я вам неинтересна, эрц?!

Машу рукой.

-Демон с вами, баронесса. Оставайтесь. В конце концов, два рта меня не объедят, а при первой же возможности я отправлю вас в Океанию.

— А почему не в Нуварру?!

Не выдерживает она. Поясняю:

— А зачем вы там нужны? Вы ничего не умеете, ничего не знаете. Нахлебники нам в государстве не нужны. Нуварра принимает тех, кто имеет специальность, может работать, обладает жаждой знаний, чтобы принять нашу науку. А что можете вы? Допустим даже, что вы хорошая мать и жена. Способны переступить через гордость и стыд, чтобы спасти свою дочь. Но этого мало. Что вы умеете ещё?

Она опускает голову, держа в руке своё скомканное платье. Машу рукой в этаком презрительном жесте:

— Оденьтесь, баронесса. И мой совет на будущее — соблазнить нуваррца вашим нижним бельём просто невозможно. Скорее — наоборот. Разденься вы совсем — тогда ещё можно было попытаться добиться своего. Или приди вы ночью в постель. А в таком виде, простите, это просто... Гхм... Мне смешно. Поскольку, что в верхнем платье, что в нижнем — выглядите вы одинаково. Всё тело, каким бы роскошным оно не было, забронировано, словно императорский военный броненосец.

Женщина алеет ещё больше, хотя кажется, что дальше некуда:

— Вы желаете, чтобы я разделась совсем?!

— Упаси вас Боги, госпожа! Наоборот, я хочу, чтобы вы, наоборот, оделись и покинули мой кабинет. Я уже сказал — пока можете остаться в доме. А там будет видно.

Она торопливо натягивает своё балахон, пальцы не слушаются, и пуговички не лезут в петли. А их тут не один десяток...

— Долго вы ещё, баронесса?

— Лучше бы помогли!

Не подумав выпаливает она.

— Желание дамы — закон.

Я подхожу к ней и с ловкостью, выдающей немалый опыт, быстро застёгиваю её наряд, помогаю одёрнуть и поправить. Машинально она бормочет:

— Спасибо...

Затем кровь отливает от её щёк. Она покачивается, начинает заваливаться. Едва успеваю подхватить за талию, поддержать.

— Ноги не слушаются...

Шепчет она мне. Помогаю дойти до небольшой софы в углу. Усаживаю.

— Переволновались?

Аора кивает.

— Сейчас.

Нахожу в аптечке кофеин, наливаю стакан воды, протягиваю ей пилюлю и сосуд.

— Примите.

Женщина с благодарностью кивает, глотает лекарство, запивает. Я забираю у неё стакан, ставлю на подоконник. Пара минут молчания — бледность на её щеках сменяется слабым румянцем.

— Как себя чувствуете, госпожа?

— Уже лучше.

— Хорошо. Тогда можете идти спать. И не волноваться. По крайней мере, вы будете в безопасности...

— Спасибо вам, эрц...

Шепчет она. Встаёт, с любопытством смотрит на шкатулку:

— Может, теперь покажете, что там?

Но я прячу её обратно в стол:

— Думаю, не стоит...

Аора кивает головой в знак согласия и, чуть покачиваясь на своих неудобных туфлях-ботиночках, выходит прочь из кабинета, не забыв прикрыть за собой дверь. Уф... Ну, женщина! И ведь красивая, до жути! Что же с ней не так? Слишком она отличается от всех, кого я встречал здесь... Стоп!!! Она же сказала, что все деньги её семьи в Океанских банках! Значит... Мне становится легко и просто настолько, что я едва не смеюсь в голос — она океанка! Всего-навсего. То-то у неё почти незаметный акцент, хотя говорит она на русийском привычно. Так уже больше десяти лет здесь живёт! А дочь обучила только своему языку, вот девочка и молчит, стесняясь своей речи. Хотя всё прекрасно понимает... Млин! Как всё просто! Словно манная каша! Тогда Горн... Как же он мог быть слугой в их особняке? Опять не выкладывается. Ничего не понимаю. А должен бы... Чертовщина какая то! Мотаю головой, пытаясь привести в порядок свои мысли. Сплошные загадки, как и всё здесь, в этом мире... Но с добротой надо завязывать! Не хватало ещё, чтобы все аристократы Русии собрались в моём доме! Нужны они мне, как зайцу стоп-сигнал!..

...Спускаюсь вниз, прохожу на кухню. На ловца и зверь бежит! Застаю там Горна и ещё не спящую Аору, со страхом застывших за столом при моём появлении и о чём-то шептавшихся перед этим.

— Что?!

Зло я спрашиваю их. Горн начинает бледнеть. Аора смотрит на него с недоумением, переводит взгляд на меня, но обращаюсь к слуге:

— Если ты ещё раз пустишь в мой дом кого-нибудь без моего разрешения или ведома — вышвырну прочь без всякой жалости.

Ровным тоном произношу я. Баронесса ахает, прикрывая ладошкой рот.

— Относительно вас же, госпожа... Постарайтесь быть полезной, или, по крайней мере, незаметной, чтобы я меньше жалел о своей добросердечности.

Сказал, словно отрезал. Открываю шкафчик, достаю оттуда банку растворимого кофе. Кстати, такой мы тоже научились делать. Снимаю с плиты чайник, который только что вскипел, делаю себе большую чашку напитка. Молча сажусь у стены, привалившись к ней, наблюдая за молчащими стариком и женщиной. Тишина давит мне нервы. Твою ж... Недопив, выплёскиваю кофе, потерявший вдруг весь свой вкус, в отхожее ведро, швыряю кружку в мойку. Выхожу прочь. Пора спать...

Глава 15.

Утро начинается с завтрака. Только за столом мы встречаемся втроём: я, баронесса, и молчащая, как обычно, Юница. Слуги расставляют приборы, приносят еду. На сей раз, привычную для русов. Я открываю газету, пока идут приготовления, быстро пробегаю глазами. Всё страньше и страньше, как говорила одна девочка. Рекламы нет вообще. Ну за исключением...

...За любые деньги выедем из столицы в безопасное место...

...Требуются люди, могущие постоять за себя и сберечь жизнь и имущество нанимателя...

...Молодая, красивая женщина готова принять помощь...

Да. Жители столицы то ли начинают сходить с ума от страха, то ли вообще лишились последних проблесков разума. Раздражённо откидываю газету в горящий камин. На улице крупными хлопьями падает снег. Хлопает входная дверь. Кого принесло?! Слышно негромкое бормотание, но я различаю знакомые нотки. Понятно, один из ребят. На лице мелькает страх, но поскольку я сижу спокойно, то она тоже успокаивается. Девочка, похоже, начинает оттаивать, и смотрит то на меня, то на маму с любопытством. Интересно, о чём она думает? В зале появляется жених Золки, пробегает торопливо на кухню, поклонившись нам.

— Кушать подано.

Королевская фраза любого спектакля. По моему лицу проскальзывает улыбка, и Юница приоткрывает от неожиданности свой ротик. Спохватившись, закрывает и выпячивает нижнюю губу. Это выглядит так забавно, что я, проходя мимо неё, неожиданно даже для самого себя взъерошиваю ей волосы. Девчушка ахает, и на её личике расцветает робкая улыбка, совершенно её преображающая.

— Идёмте, дамы. Нас ждут.

Аора торопливо поднимается, на ней по-прежнему то самое идиотское платье. Мой рот сам кривится при его созерцании. Баронесса, естественно, не подозревает причину моего презрения, торопливо осматривает себя, не находит ничего такого, мнётся, но поскольку что, что её дочь уже исчезли в дверях столовой, следует за нами...

...Словно настоящая семья. Муж. Жена. Ребёнок. Чужой... Муж. Чужая жена. И чужая, естественно, дочка. Мы молча едим, наконец баронесса не выдерживает:

— Что пишут в газетах?

— Ничего, кроме воззваний и лозунгов, госпожа. И объявлений сумасшедших.

— Сумасшедших?

Две пары глаз скрещиваются на мне.

— Да, дамы. Потому что только полный идиот может сейчас сообщать всем и каждому о том, что у него есть деньги и ценности. Да ещё в газетах.

Женщина догадывается первой, что я хотел сказать, снова опускает голову в свою тарелку, уже молча продолжая трапезу. Хлёсткий выстрел на улице. Это не привычная мне местная винтовка. Что-то другое. Может, трофей с фронта? Да мало ли стволов самого экзотического вида сейчас на руках? Появляется мажордом, со встревоженным видом сообщает:

— Ваша светлость, только что мимо дома проследовал отряд рабочих. Они вооружены.

— И что?

— В сторону дома эрца Ульриги.

Машу рукой, хотя это мой ближайший сосед.

— Скажешь, что они собираются делать.

Горн кланяется и вновь исчезает. Завтрак подходит к концу, и я встаю, чтобы идти к себе в кабинет, поскольку надо проверить ещё пару-тройку адресов из своего органайзера. Но тут вновь появляется мажордом с перекошенным лицом:

— Ваша светлость, рабочие вытаскивают из домов их владельцев и куда то уводят!

— И что тут такого? Либо на общественные работы, либо берут заложников. Или ты уже забыл, что к столице приближаются части с фронта?

Лицо Аоры белеет, а Юница становится серьёзной до невозможности. Горн тоже спадает с лица. Действительно, похоже, за последними событиями об этом все забыли. В двери раздаётся громкий стук. Молотят явно прикладами. Достали. Поднимаюсь на второй этаж открываю дверь балкона, перегибаюсь через ограждение. Внизу топчутся рабочие в кожаных чёрных куртках, с винтовками, на руках — зелёные повязки.

— Слушаю вас, господа.

Стук обрывается, незваные гости поднимают головы:

— Выходи!

— С какой стати?

Один из них передёргивает затвор, наводит ствол на меня.

— Выходи, именем Совета рабочих представителей!

— Объясните мне, почему я должен выходить, прежде всего?

— Ты будешь направлен на рытьё окопов для защиты столицы! И твои домашние тоже!

Из-под балкона выходит... Я замираю от удивления — такой красавицы я даже не мог представить! Длинное чёрное пальто толстой кожи, как у остальных, на руках — вязаные, опять же чёрные, перчатки. Уже знакомая мне повязка на правом рукаве, выделяющаяся среди остальных белым кругом. Похоже знак командира... Светлые волосы, заплетённые в толстую косу, огромные глаза... Не такая молоденькая, кстати. Ровесница моей гостьи... И в довершение всего, ансамбль дополняет висящая на боку, на жёлтом широком ремне, подчёркивающем тонкую талию и высокую грудь, кобура с массивным армейским револьвером гонведского производства. Хвала Богам, моё остолбенение быстро проходит, и я спокойно улыбаюсь в ответ на её заявление:

— Госпожа не знает, к кому попала?

— Да будь ты хоть сам Император!

Видно, что командирша начинает злиться. Пора её успокаивать.

— Я — эрц Михх Брумм, официальный представитель-наблюдатель Нуварры в Русии. А это — мой дом и наше представительство в столице... Э... То ли Империи, то ли Республики. Иностранный подданный. И вашим законам не подчиняюсь. В случае попытки проникновения в мой особняк силой буду препятствовать этому всеми силами и имеющимися у меня возможностями. Вплоть до вооружённого противостояния.

— Чего?!

Похоже, что до неё не доходит. Терпеливо объясняю:

— Я иностранец, девушка. И потому — неприкосновенен ни для кого. Понятно?

Она беспомощно оглядывается по сторонам, но тут откуда то выворачивается ещё один из таких же зелёноповязочников с кругом, опасливо смотрит на меня. Затем подбегает в даме в чёрном пальто и шепчет ей что-то на ухо. Она хлопает длиннющими ресницами, изумлённо уставляется на меня. Ротик изумительной формы приоткрывается, затем захлопывается. Тишина, только слышен хруст свежевыпавшего снега под подошвами сапог и валенок рабочих. Ну, чем закончится? Через силу дама выдавливает из себя:

— Прошу прощения. Мы ошиблись, эрц.

Мой здешний титул она словно выплёвывает. Негромкая команда, отряд разворачивается и покидает территорию особняка, направляясь к следующему дому в ряду таких вот роскошных жилищ. Однако, от Уруры тянет промозглым холодом, а я в домашней одежде. Даже не накинул на себя ничего тёплого. Торопливо возвращаюсь в коридор, закрываю двери и едва ли не бегом скатываюсь по лестнице к горящему камину. Протягиваю к огню иззябшие руки. Чёрт! Вроде беседовал то пару минут, а промёрз до костей! Ух!... Но вот уже знакомая волна пробегает под кожей, и я начинаю согреваться. Хм... Недооценил я рабочих. Очень сильно недооценил! Можно сказать, прощёлкал! Собирал информацию по высшим кругам, по научным светилам, по данным промышленности и настроениям армии. И прощёлкал мощнейшую организацию! Впрочем, как я понимаю, не только я. Вот и светлейший полицай-генерал, или верховный комиссар милиции Республики Стоян ун Ангриц тоже не подозревал ничего такого. Ноя то как мог забыть? Не обратить внимания?! Забыл про семнадцатый год?! Не идиот ли я?

— Простите, эрц, чего хотели эти?..

Аора презрительно кривит губы, кивая прелестной головкой в сторону двери.

— Чтобы я рыл им окопы. Похоже, что Совет Рабочих настроен серьёзно оборонять столицу.

— Рыть... Окопы?!

Баронесса поражена до глубины души.

— Да, Аора. Да. Сейчас они соберут все 'асоциальные', как они выражаются, элементы. Тунеядцев, спекулянтов, лодырей и бездельников их дорогих особняков и погонят их в чистое поле, где при помощи лопат и ломов заставят долбить промёрзшую до звона землю. За саботаж и уклонение — расстрел. За лодырничество — расстрел. За косой взгляд и симуляцию болезни — расстрел на месте. Ночевать мобилизованные будут в чистом поле. Том самом, где роют окопы. Кормить их, естественно, никто не будет. Когда фронтовики подойдут к городу, оставшихся в живых расстреляют. Ну, кроме пары-тройки самых красивых женщин, которых заберут в полевой бордель. Либо в качестве наложниц командиры...

— Вы говорите какие то мерзости, эрц!

— Это не мерзости. Это — постоянно повторяющееся при любой революции...

Женщина осекается, потом тихо, чтобы не услышала Юница, сидящая поодаль и увлечённо листающая альбом с картинками, который сунул ей сердобольный Горн:

— Вы... Уже переживали такое, эрц?!

— Куда хуже баронесса. Поверьте...

Выпрямляюсь. Потому что уже согрелся. Кажется, мой поход сегодня отменяется, потому что рабочие, как я понял, выметают аристократические кварталы подчистую. И тех, в ком я заинтересован, теперь надо будет как то вытаскивать из рабочих батальонов. Если не везёт, то по крупному. Нет, но надо же! Ни республика, ни тайная полиция империи не потрудились установить надзор за мной. А эти вот, работяги — уже всё сделали! И собрали не мало сведений обо мне. Скажем, о том. как я положил полсотни бандитов... А тои ещё чего другого. Впрочем, больше я вроде нигде не вписался. Так что вряд ли что ещё у них есть. Но то, что мой особняк под неусыпным надзором — факт! Не подлежащий сомнению! Меня охватывает злость. Ну да ладно...

— Простите, баронесса, мне необходимо подумать.

— Я вас отвлекаю?

Ничего себе! Нервы у дамы стальные! Она даже умудряется сделать попытку кокетства. Качаю задумчиво головой, затем поднимаюсь на второй этаж. Мне не в кабинет. А выше. На чердак. Раз нельзя выйти — можно посмотреть через оптику. Только надо одеться потеплее. Хм... А морозы то крепчают. В прошлом году зима куда мягче была... Набрасываю куртку и вдруг с размаху хлопаю себя по лбу — что-то я стал тупить! То ли от отвычки быть всегда настороже, то ли дурное влияние аборигенов! Сбрасываю куртку на диван, торопливо извлекаю гарнитуру связи, ноутбук, пара простейших подключений, включаю рацию. Комп быстро прокачивает диапазон, и... Эфир взрывается шквалом переговоров. Кто-то требует немедленно подвезти боеприпасы, на другой волне запрашивают обстановку, грубый голос приказывает расстреливать всех саботажников на месте. А вот это уже куда интереснее — панический голос на неизвестном языке что-то вещает, захлёбываясь от страха. Иногда сквозь монотонное причитание доносится гул. Взрывы? Вполне возможно. Жаль, я не знаю ни пруского, ни гонведского. Кто их них, интересно?

— Передайте людям с фабрик Гостона — броневики должны быть в засаде до последнего...

Очень чёткий мужской голос. Похоже, что источник где-то рядом. Совсем близко... Снова поиск — увы. Пока только те источники, что уже найдены. Ставлю компьютер на отслеживание, расслабляюсь. Теперь остаётся только ждать... Чем бы пока заняться? Любимое моё занятие — чистка оружия. Это меня успокаивает. И даже расслабляет. Мой личный способ релаксации... Бросаю взгляд на часы — до обеда ещё час. Побеседовать с баронессой? Да ну её! Ещё начнёт чего-то себе внушать... Подумав, всё-таки набрасываю куртку и поднимаюсь на чердак. Включаю печку, усаживаюсь в кресле наблюдателя, настраивая резкость линз. Ого! Чистота белого снега нетронута. Нет ни следов людей, ни повозок, ничего. Ощущение. Будто город вымер подчистую. Но нет. Кое-где курятся дымки. А может пар. Тепло, оно на морозе далеко заметно. Этакие столбы белесого пара, постепенно тающие в вышине небес. Подумать только, а у нас на Новой Руси сейчас под тридцать! Выше ноля. Интересно, как там её Величество? О! Кажется я нашёл наблюдателей, бдящих за моим домом! Тоненькая, практически незаметная струйка пара из-под чердачного окна одного из особняков! Если бы не цейсовская оптика, то и не заметил бы! Снять? Нет. Не стоит. Во всяком случае, пока... Но на заметку точку надо взять обязательно... Взгляд на часы — ого, сейчас будет обед. Спускаюсь вниз, и вовремя Аора уже подняла руку, чтобы постучать в дверь моего кабинета.

— Я здесь, баронесса.

Она вздрагивает от неожиданности, разворачивается, но при виде меня успокаивается.

— Вы меня напугали, эрц.

— Извините. Просто посидел с биноклем на чердаке. Выходить из дома сейчас... Чревато неприятностями.

— Но мы же не можем сидеть здесь вечно? Продукты, дрова, вода, наконец...

Беззаботно машу рукой:

— Продуктов у нас хватит на полгода. Вода идёт из-под земли при помощи насоса. Ну а отопление... У меня в доме сделано центральное. Обратили внимание на радиаторы вдоль окон?

Показываю ей на один, возле окошка. Женщина с любопытством смотрит на батарею.

— Внизу котельная, нагревает воду в большом котле. Затем насос прогоняет воду по трубам и радиаторам. Таким образом, тепло разносится по дому. Ну и ещё кое-что. Мои окна особые. Они тройные и герметичные. Поэтому удерживают тепло внутри помещения куда лучше обычных рам, принятых в Русии.

У неё от удивления очаровательно приоткрывается ротик.

— В вашей Нуварре, как я вижу, куда более холодный климат, чем у нас...

...Интересно, где 'у нас'. В Океании или Русии?..

— А что вы скажете, если сюда попытаются вломиться грабители или воры?

Улыбаюсь:

— По поводу этого можете расспросить Горна. Думаю, он согласиться поделиться с вами рассказом о судьбе последних, пытавшихся это сделать...

...Обед проходит в явственно ощущаемом нетерпении баронессы расспросить Горна о том, что случилось совсем недавно. Поэтому мы едим довольно быстро. Я — по старой неискоренимой привычке. Госпожа — потому что её снедает любопытство. А дочка берёт пример с мамы. Покончив с трапезой я поднимаюсь наверх, проверить, чего интересного наловил компьютер. Увы. Обычные переговоры, требования, запросы, и все абоненты мне известны, классифицированы, распределены по районам и группам. Насколько я могу судить — это рабочие отряды. По данным перехвата насчитывается почти триста тысяч бойцов при поддержке пяти артиллерийских батарей полевого калибра в шестьдесят миллиметров, одна — тяжёлых гаубиц калибром двести миллиметров. Ещё — два дивизиона бронеходов. Так называют примитивные бронемашины местного производства. Вроде бы, если я правильно понял, на одном из сталелитейных заводов окраины срочно обшивают листами брони ещё грузовики. Но это уже будет не то. Впрочем, поглядим — увидим. Хотя мне очень сомнительно, что из самоделок получится что-то путёвое. От нечего делать читаю прихваченную с собой книгу, хранящуюся в электронной памяти ноутбука. Тот жужжит, и текстовой файл не вызывает ни задержки, ни проблем в работе. Время летит, за окном темнеет. Подхожу к окошку, задёргиваю плотнее штору из непрозрачной материи. Так сказать, светомаскировка. Лучше бы, конечно, опустить рольставни, но мне хочется взглянуть на город. Он... Странно, но уже не такой тёмный. Во всяком случае, рабочие окраины освещены точно. Да там, где находится бывший императорский дворец стоит столб светящегося воздуха. Запустили газовую фабрику? Мда... Рабочие настроены серьёзно, я посмотрю...

— Ваша светлость! Ваша светлость!

Что там опять стряслось? Потому что Горн явно взволнован...

— Что?

— Там... К вам... Представитель Совета!

Опаньки! С чего бы это вдруг?! И как раз к ужину, как назло...

— Сейчас спускаюсь. Впусти их.

— Слушаюсь, ваша светлость.

Быстро прикидываю варианты. Зачем я им? Хотят наладить дипломатические отношения с Нуваррой? Или кто-то пытается прощупать почву на будущее, мало ли, вдруг военные победят, и тогда придётся где-то прятаться? Ладно. А посему... Переодеваюсь в форму. Привычный мне камуфляж расцветки джунгли. На голову — кепи. На погонах — большая звезда в рельсовом просвете. Во всяком случае, Совет мне официально присвоил звание майора Новой Руси. Так что это не самозванство. Ряд планок на груди, означающих мою должность и классность, как специалиста. Берцы. Кобура на поясе с пистолетом в ней. На другом боку — мой верный '78-ой', но уже в набедренной кобуре. Мимолётный взгляд в зеркало, и я остаюсь довольным своим видом. Интересно, как на это отреагируют Аора и её дочь? Не спеша спускаюсь в зал. На диванчике сидит, дожидаясь меня... Твою ж мать!!! Госпожа комиссарша?! Ей то какого тут надо?! Ни баронессы, ни Юницы в зале нет. Услышав мои шаги дама поднимается, оборачивается ко мне и... Застывает на месте.

— Господин эрц?

— Не узнали, госпожа комиссар?

Она явно не знает, как себя вести. Пришла к светскому хлыщу, к тому же наглецу, пользующемуся своей дипломатической неприкосновенностью, а вместо того перед ней вдруг оказывается офицер. Впрочем, спустя мгновение она берёт себя в руки, делает странный жест, прикладывая левую руку, сжатую в кулак, в правому плечу. В ответ на мгновение склоняю голову и щёлкаю каблуками берец.

— Майор армии Нуварры Михх Брум, госпожа. Чем могу служить?

— Хьяма Антирц, полномочный и чрезвычайный комиссар Совета Свободного Труда по иностранным делам.

...А вот это уже всё объясняет... Океанского посольства в столице нет. Насколько я знаю, после начала войны властители государства выдвинули ряд неприемлемых требований к Императору, и тот повелел выкинуть их за пределы Империи. Гонведское и Пруское посольство закрыты автоматически. Остаюсь лишь я, ну и ещё пара карликовых княжеств из той же Океании и каких то островов к северу от Паневропы, где мы находимся. Но иметь с теми дипломатические отношения — позор для любой серьёзной державы. Так что Нуварра сейчас в моём лице — единственный иностранный представитель в бывшей Империи. Однако...

Всё это в мгновение ока складывается в моём мозгу, и я отступаю на шаг. Между тем женщина, вблизи, кстати, она ещё красивее, чем сверху, с любопытством осматривается по сторонам. До этого она сидела у огня, отогревая красные от мороза руки.

— Замёрзли?

Участливо спрашиваю я её. Без всякой задней мысли она бормочет:

— Целый день в поле... Даже не успела...

Замолкает, но поздно. Я делаю жест в сторону столовой:

— Прошу вас разделить нашу трапезу, госпожа Хьяма.

Она морщится на мгновение:

— С удовольствием, эрц. Но, прошу вас, не называйте меня госпожой...

— Прошу простить... Хьяма?

Вопросительно смотрю на неё, и дама согласно кивает в ответ.

— Я просто не знал, как к вам обращаться... Позвольте...

Я протягиваю руки к ней, женщина отшатывается от неожиданности:

— Вы чего?!

— Но, Хьяма, вы же не собираетесь сидеть за столом в верхней одежде? В конце концов, вас самой будет неудобно. А я могу заверить вас, что у меня в доме достаточно тепло. То, что вы не замёрзнете — точно.

Она мнётся, и когда я уже теряя терпение, сдёргиваю с неё это тяжеленное кожаное пальто, становится ясно, почему. На женщине толстый вязаный свитер пёстрой расцветки до середины бёдер, такие точно вязаные то ли колготки, то ли чулки. А вот положенной и типичной юбки до пола на ней не оказывается. Верхняя часть туалета выглядит на Хьяме настоящей мини, придавая ей вид моей современницы с Земли. Наверное, что-то такое отразилось на моём лице, что женщина перестаёт сопротивляться и удивлённо смотрит на меня.

— Что?

Я лихорадочно осматриваюсь по сторонам... А! Вот! Оно самое! На диване лежит её ремень. Тем более, что со своим оружием дама будет вести себя спокойнее.

— Позвольте...

Раз! Она удивлённо ощупывает кожу, подхватившую её талию и подчеркнувшую стройность и высокую грудь.

— Вы... Вы...

— Вы чудесно выглядите, Хьяма... Просто потрясающе...

На моём лице ничего, кроме восхищения её красотой и ностальгия по Новой Руси. Как давно я не видел девчонок в лёгких сарафанах! Не купался на пляжах Междуречья, не встречал сына с очередной подружкой или друзьями после дискотеки...

— Прошу вас, Хьяма.

Она бросает на меня беспомощный взгляд и послушно следует впереди меня. Двери открыты, женщина входит в зал и на мгновение замирает. А, чёрт! Надо было предупредить Аору и Юницу, чтобы ели у себя в гостевой!.. Слишком поздно. Обе дамы поднимаются при моём, точнее, нашем с госпожой комиссаршей появлении. Я молча выдвигаю стул для гостьи, дождавшись, когда та сядет, не зная, куда деть от смущения руки, устраиваюсь сам. Перехватив взгляд баронессы, метающийся с Хьямы на меня и обратно, негромко представляю:

— Дорогая, у нас в гостях — Хьяма Антирц, полномочный и чрезвычайный комиссар Совета Свободного Труда по иностранным делам.

Женщина вздрагивает, затем словно каменеет. Юница же напротив, ведёт себя по прежнему, даже робко улыбается мне. Я тоже отвечаю её улыбкой. Затем делаю знак Горну:

— Ещё один прибор.

Сола с Золкой торопливо несут приготовленную сразу при явлении непрошенной гостьи посуду и столовые принадлежности. Иногда мой мажордом очень догадлив. Хьяма удивлённо смотрит на появившуюся перед ней посуду, ложки, вилки, ножи с затупленными концами. Ну а в меня упираются взгляды семейства ун Ангриц. Ангриц... Антирц... Ан... Твою ж мать! Мадам из Океании! Только сейчас обращаю внимание на акцент в её речи, практически незаметный, но точно такой же, как у баронессы. Та то точно сообразила, что перед ней землячка! Можно гордиться — господа, организовавшие удачный переворот, никак не могли предположить, что я среди хаоса столицы найду океанку! Как же вовремя подвернулась мне баронесса с дочерью! И теперь я точно знаю, чьи уши торчат за восстанием рабочих! Нам раскладывают салаты, и мы, наконец, приступаем к трапезе. Моя гостья довольно неуверенно пользуется столовыми приборами. Но эта неловкость быстро проходит. Похоже, даме надо было только вспомнить. А я время от времени перевожу мгновенные взгляды с одной дамы за столом на другую, разыскивая общие черты. Они действительно похожи друг на друга чем-то неуловимым. Но похожи. И это подтверждает многое, если не всё из моих выводов. Итак, за спиной всех беспорядков стоит Океания. Ни много, и не мало. Но, чёрт возьми, до чего же они обе красивы! Что Хьяма, что Аора... Прямо глаза разбегаются... Первое. Второе. Кофе... Баронесса бросает на меня умоляющий взгляд, и я произношу:

— Дорогая, дочери пора спать...

— Д-да... Идём, Юница...

Девочка послушно поднимается из-за стола, мама кладёт ей руку на плечо и выводит из столовой. Хьяма чуть прищуренными глазами провожает пару. Но как только те выходят, сразу спрашивает, не прибегая к дипломатии:

— Где бы мы могли переговорить с вами, эрц? Без лишних ушей разумеется?

— Мой кабинет вас устроит?

Она кивает в знак согласия.

— Отлично. Только позвольте дать распоряжение на кухню. У меня есть привычка во время работы пить кофе.

— Кофе?

Она с недоумением смотрит на меня. Поясняю:

— Вы только что его пили, Хьяма. Или вам не понравилось? Могу приказать принести чего-нибудь другого на ваш выбор.

— Нет-нет. Я буду только рада...

Мы поднимаемся по лестнице на второй этаж проходим по коридору и я открываю двери кабинета.

— Прошу.

Пропускаю даму вперёд. Она заходит, без всякого интереса смотрит на стоящий на столе ноутбук, провода. Не знаю, за что она его приняла, но интереса он у женщины не вызвал. Ничего общего с той аппаратурой, что сейчас в ходу на планете, тем более, совершенно незнакомого дизайны. Да ещё погасший экран в режиме ожидания...

— Выбирайте место, Хьяма. Сейчас дождёмся кофе, и можно будет пооткровенничать...

Она молча усаживается на диван, осматривается. Ну, здесь у меня типичный руский дизайн. Всё, как принято в лучших домах бывшей Империи. Может, за исключением ноутбука на столе, розеток, да радиаторов отопления. Негромкий стук в двери, появляется Сола.

— Ваш кофе, вша светлость.

Показываю на стол. Повариха быстро сгружает принесённое, и я разливаю напиток по чашкам. Беру первую, делаю первый глоток. Хьяма следует моему примеру, на мгновение прикрывая глаза от удовольствия. Моё угощение явно пришлось ей по вкусу. И тут она перехватывает мой взгляд, устремлённый на её длинные ноги безупречной формы, так откровенно обрисованные чулками плотной вязки. На лице появляется злое выражение, похоже, она собирается сказать какую то колкость, но спохватывается, что может испортить отношения с единственным( три раза ха-ха) иностранцем в Русии. К тому же я уверен, что господа в Океании сейчас носом роют землю, разыскивая Нуварру. Меня могли посчитать самозванцем из выдуманной страны. Но ни один самозванец не может владеть торговым кораблём, превышающим по величине и водоизмещению всё, что имеют самые могучие в этом мире государства...

— Вам нравится кофе, Хьяма?

Она кивает, но её глаза всё ещё злы.

— Я не собираюсь вас оскорблять, комиссар. Просто будучи одетой так вы напомнили мне мою Родину. У нас зимой многие дамы одевались так четыре года назад...

— Так?! Именно так?!

— Да. Колготки, простите, чулки. И свитер. И выглядели просто восхитительно. Вы ничуть не уступаете им в красоте, поэтому я ваш вид сейчас вызывает у меня всего лишь ностальгию по Родине. Я уже год не был дома...

— Но с вами же семья!

Удивляется она до глубины души. Я ликую — она приняла дам за моих жену и дочь. Что мне и требовалось на короткий момент, чтобы океанка не заподозрила того, что её личность раскрыта.

— Ах, это? Что вы... Это не жена. Это сестра.

Хьяма вздыхает с явным облегчением. У неё словно камень с души свалился...

— Я не женат.

Теперь во взгляде женщины появляется чисто женское любопытство, и я готов поклясться, что меня уже рассматривают в качестве потенциального мужа. Ну, на худой случай, любовника...

— А вы замужем, Хьяма?

Она едва заметно краснеет, потом с пафосом, правда, наигранным, выпаливает:

— Нет. Дело рабочей революции не дало мне времени на замужество.

— И вы не жалеете?

— О чём?!

— Что так и не вышли замуж?

Дама комиссар явно не понимает, к чему я веду этот разговор.

— Почему вас так волнует, свободна я, или нет?!

Её терпение лопается, и женщина буквально взрывается, подскочив на месте и наклонившись вперёд, одновременно сверля меня злым взглядом. Черчу ладонью волнистую линию в воздухе. Этот никогда не виданный здесь жест заставляет даму застыть на мгновение, потом прийти в себя. Она снова опускает роскошную попку на плюш дивана. Судорожный глоток из чашки. Ну, что, Миха, Богам — Слава?

— Да потому, Хьяма, что я сейчас очень серьёзно размышляю над тем, чтобы сделать вам предложение. Руки и сердца.

Её рука вздрагивает, напиток проливается на колени. Женщина ахает от боли — кофе ещё кипяток. Это приводит её в чувство.

— Вы сумасшедший?!

— Сумасшедший никогда бы не стал дипломатом.

— Нет, вы точно сошли с ума! Сказать такое женщине, которую видите первый...

— Второй, Хьяма. Второй.

Поправляю я её. Комиссар спохватывается и поправляется:

— Да. Второй раз в жизни. Эрц! Вы смеётесь надо мной?!

Отрицательно качаю головой.

— Ничуть.

— Но вы же ничего обо мне не знаете!

— И не хочу знать. Потому что если вы дадите согласие стать моей женой, то всё, что было в прошлом, исчезнет без следа.

Она смотрит на меня, не силах разобраться. Моё лицо неподвижно. Совершенно. Словно маска.

— Н-нет...

— Нет?

— Нет.

Второй раз она произносит короткое слово уже твёрже.

— Жаль. Честное слово, жаль, Хьяма. Тогда, может, перейдём к делу? Зачем вы прибыли ко мне?

Внезапно земля вздрагивает. Громовой удар заставляет тоненько зазвенеть стёкла, ощутить толчок. Комиссар подскакивает, испуганно глядя на меня:

— Что это?

Я улыбаюсь:

— Судя по звуку — большой калибр. Если я правильно понял — фронтовики прибыли...

— Я... Я...

— Поздно, Хьяма. Моё предложение аннулируется.

— К-как?!

Вместо ответа машу рукой с зажатой пальцах самопиской, и женщина вдруг валится на ковёр, словно её ударили по голове. Небольшой дротик с нейротоксином, вызывающим потерю сознания на несколько часов, вонзается ей в шею. Придётся пока подержать её в подвале. Резидент океанской разведки нам пригодится...

Глава 16.

Отношу тушку в подвал, запираю в специальной камере, предназначенной именно для таких случаев, не забыв предварительно одеть на запястья и тонкие лодыжки пластиковые хомуты. Вряд ли у Хьямы хватит сил разорвать их. Но на всякий случай, страхуюсь — тонкое кольцо ножных кандалов, цепь от которых уходит в стену. Металл тонкий, но очень прочный. Выдержит и не такое. А теперь срочно наверх, на чердак. Посмотрим, что там творится... В общей зале меня встречают все — слуги, баронесса, и Юница. Она бросается ко мне, обнимает, что для меня, вообще то, неожиданное. Поднимает испуганное личико, залитое слезами. Вот же... Не могу переносить две вещи на свете — когда плачут дети, и когда предают. Ласково глажу девочку по мягким волосам:

— Не бойся. Ничего плохого не случится.

Перевожу взгляд на Горна:

— Все в подвал. Быстро.

Мажордом кивает, подхватывает служанок за руки и тащит на кухню — вход там. Остальные бегут следом, ну а я торопливо взбираюсь на самый верх и открываю амбразуры для осмотра. Однако, весело... В той стороне, откуда должны появится фронтовики, вспышки разрывов, пожары, похоже, что там жарко. Особенно мощный взрыв. Настоящий огненный шар, из которого разлетаются искры, словно огромный фейерверк. Похоже, попали в склад боеприпасов... Спохватываюсь, нажимаю кнопку — с лёгким гулом рольставни запечатывают все окна наглухо. Хоть от шальных осколков уберегут. Металл крыши проложен кевларовым полотном, так что тут более-менее безопасно. Вспышки всё чаще, земля непрестанно дрожит, но по городу пока не стреляют. Вся битва идёт там, где рабочие должны были построить укрепрайон и куда угнали аристократов... Что мне не нравится, так это то, что уже тридцать минут взрывы происходят на одном месте. Огонь не переносится. А это означает, что либо укрепления слишком мощные, и их не могут проломить, либо... Что этот огонь ведёт артиллерия рабочих. По наступающим. Эх, хотя бы одним глазком взглянуть на поле боя — сразу бы всё стало ясным. Внезапно снаряд с журчанием проходит прямо над крышей моего особняка. Мощный разрыв где-то на территории дровяных складов... По спине пробегает противный холодок. Но потом осознаю, что это случайность. Скорее всего, шальной. Во всяком случае, больше такого не повторяется. И, кстати, накал стрельбы начинает спадать... Частота вспышек падает, и рваные облака, выхватываемые разрывами, меньше отсвечивают на небе. Боеприпасы кончаются? Удивительно, что у фронтовиков они вообще есть! К тому же били тяжёлые орудия. А по моим данным у Совета всего одна батарея двухсоток, или пять штук. Тут же бьют даже не они. Скорее всего, осадные жерла не меньше четырёхсот миллиметров калибром. И — минимум штук двадцать. Если не больше. Никак не могу понять, кто же там воюет? Боевые части врдя ли могли притащить с собой столько монстров, учитывая их запредельные габариты и вес. Даже по железной дороге. Потому что под каждую такую мортиру требуется минимум пять платформ. Или я недооцениваю опытных солдат? Стоп! А это что?! Плотная колонна вооружённых людей переходит площадь. На глаз их не меньше пяти-пяти с половиной сотен. Мрачная решимость идущих просто ощущается физически. Не различимого в темноте цвета флаг над их головами. Подкрепление, срочно перебрасываемое к линии боевого столкновения? Похоже. Очень похоже. Ого! Это первая ласточка, оказывается. Следом тарахтят неуклюжие броневики, представляющие из себя обшитые бронёй обычные коммерческие грузовики с установленными в кузовах полевыми пушками. Их много. Четыре десятка. По местным временам колоссальная сила. Впрочем, надеюсь, что перерытому воронками полю они вряд ли пройдут, потому что замечаю в окуляры, как просели их рессоры. А если ещё и начнут стрелять... Подвеска вряд ли выдержит... Впрочем, это покажет реальный бой. И опять марширующие отряды вооружённых рабочих. Некоторые поют странную песню, но я не могу разобрать слова, за дальностью расстояния. Только обрывки. Да и не надо это мне... Отряды выдвигаются один за одним. Если я не сбился о счёта или не ошибся — минимум пятьдесят тысяч человек, полсотни орудий полевого калибра, десяток тяжёлых гаубиц, и сорок блиндированных грузовиков. Не считая десятка простых санитарных карет, украшенных знаком красного круга, означающим здесь то, что у нас красный крест... Канонада на прежнем месте практически утихла. Лишь изредка вздрагивает земля, да вспышки где-то там, далеко. Километрах в десяти от города... Подавляю зевок. Ого! Да уже светает... Поспать бы... Интересно, как там Хьяма? Очнулась? По идее пора бы... Закрываю амбразуры, спускаюсь вниз. Сначала, в кабинет. Ноутбук докладывает, что интенсивность радиообмена возросла на несколько порядков. Понятное дело, раз началось...

— Брум вызывает город. Брум вызывает город.

Метрополия откликается сразу.

— Фронтовики атакуют столицу. Пока безуспешно. Совет Свободного Труда перебрасывает подкрепления на линию столкновения. По моим данным, у военных острая нехватка боеприпасов.

— Вас понял, Брум. Что-нибудь ещё?

— Да. В перевороте замешаны власти Океании. Во всяком случае, ключевые посты в Совете по моим данным занимают выходцы из этой страны.

— Что?!

Нарушив все правила радиообмена, Серёга, похоже находящийся рядом, не может сдержать эмоций.

— Откуда ты это взял?

— У меня в подвале сидит в камере чрезвычайный и полномочный комиссар ССТ по иностранным делам. Она из Океании, хотя тщательно скрывает это.

— А, чёрт! И тут торчат уши пиндосов!

Я коротко смеюсь про себя:

— Серый, ты забыл, что Пиндостана здесь нет.

— Да мне по барабану!

— Лучше скажи, что с ней делать?

— Млин, Брум! Да что хочешь! Её бы сюда, к нам! Быстро бы всё выпотрошили! Но ты не сможешь доставить её на побережье, а светить 'двадцать шестой'... Сколько ты сможешь её продержать?

— Да сколько надо, столько и просидит.

Кажется, у Серго отлегло на душе.

— Тогда держи её пока у себя. Мы будем готовить 'Свободу' в рейс. Либо в Рангер, либо в Харар. Сможешь доставить комиссаршу туда?

— Думаю, да. Только известите о дате и точном месте прибытия.

— Разумеется.

Пауза. Потом следует вопрос:

— Ты то сам как? Не трогают?

— Пока не очень. Так что могу ещё находится здесь. А у вас как дела?

Короткий смешок в микрофон:

— Аллия требует восстановить 'Бисмарк' и прибыть в Русию для восстановления власти Императора.

— Где она его возьмёт? Или собирается родить? Кстати, как её беременность?

— Никак. Это была утка. Газетчики всех обманули.

— Понятно. Значит, она желает сама воссесть на трон.

Теперь смеются на той стороне:

— Не угадала. Она предлагает трон мне.

— Что?!

Я захлопываю отвисшую челюсть, потом справляюсь с шоком.

— Ну, знаешь!..

— Знаю-знаю. Не переживай. Удачи тебе. Конец связи.

— Конец связи.

Рация выключается, и я спускаюсь в подвал, где на удобных скамейках сидят в ожидании слуги и гости.

— Всё в порядке, пока можно выходить. Война далеко. Так что можно не беспокоиться.

Странный взгляд Аоры. Облегчённые выражения лиц у слуг и служанок...

— Сола. Быстренько сооруди мне пару бутербродов с ветчиной и кофе. Потом занимайтесь своими делами. Я — спать.

Повариха проскальзывает мимо меня, спеша на кухню. Остальные неспешно тянутся за ней. Юница трёт глаза кулачком. Когда я вошёл — она спала на скамеечке... Проходя мимо меня баронесса снова бросает на меня тот же странный взгляд.

— Вы что-то хотите от меня?

— А? Нет-нет. Вам показалось.

Она вздрагивает от неожиданности, но справляется с эмоциями. Слуги уже вышли наверх, дочка женщины тоже, фактически мы с ней остались вдвоём. Баронесса застывает на мгновение. оборачивается ко мне, затем зло произносит:

— Я вижу, что вам понравился бесстыдный наряд комиссара?

— Бесстыдный? Госпожа, вполне нормальный и приличный наряд. Женщины моей страны зимой одеваются точно так же.

Неожиданный ответ смущает баронессу. Та опускает голову:

— Извините. Я не подумала.

Машу рукой. Так тебе и надо. Не лезь в чужой монастырь со своим уставом...

...Последнее дело. Открываю двери, ведущие во второе отделение подвала. Туда, где находится камера, в которой находится госпожа комиссарша. Заглядываю в глазок двери. Та лежит в той же позе, что я и оставил, но дыхание ровное, грудь мерно вздымается. Значит, действие нейротоксина уже прошло, и она просто спит. И хорошо. Снова закрываю отделение и поднимаюсь в зал. Сола уже тащит поднос в хлебом и тонко порезанной ветчиной в тарелочке. Пахнет кофе. Быстро перекусываю, затем удаляюсь наверх, в свою спальню. Спать. Спать. Спать...

...Просыпаюсь от заполошной стрельбы за окном. Поскольку спал я не раздеваясь, просто скинув берцы, через мгновение я уже лечу на чердак. Створки амбразуры послушно расходятся, и я вижу... Мда. Невесть откуда взявшиеся баррикады на выходах к площади, озаряющиеся огоньками выстрелов. А с другой стороны, как я понимаю, нападающие. Фронтовики. Это чувствуется сразу по их поведению и манере боя. Быстрые перебежки, экономные скупые движения, выстрелы, попадающие без промаха в цель. То один, то другой защитник баррикад вскидывает руки опрокидываясь навзничь, либо застывая неподвижно. Засекаю расчёт полевой пушки. Бойцы быстро, прикрываясь щитом, перекатывают оружие на позицию, почти мгновенно закрывается затвор. Наводчик экономными движениями производит прицеливание. Выстрел! Ствол откатывается назад, блеснув на мгновение тусклым накатником, густо смазанным маслом, и над баррикадой вспухает облако разрыва. Вверх летят обломки, куски тел. До меня сквозь звон выстрела в ушах доносится дикий вой. Не успел я ещё толком рассмотреть последствия попадания, как тут же рядом разрывается второй снаряд. Ба-бах! Есть! Молодцы, ребята! Метко! Но что это там за шевеление в глубине улицы? Броневики! Угловатая машина медленно ползёт по засыпанной снегом улице, её подталкивают люди, когда та начинает буксовать на литых колёсах. Вот она уже почти на линии баррикады, шевелит башней, готовясь открыть огонь, но тут её в морду влипает снаряд. Браво! Прямое попадание! Мощный взрыв, дым, во все стороны летят обломки. Когда чуть проясняется, вижу разбросанные повсюду тела, алые лужи, бесформенные куски металла и чадно горящее шасси. Огонь жадно лижет каучук покрышек. Чья то мёртвая туша торчит наполовину из огня, но ей уже всё-равно. Между тем солдаты устремляются вперёд — дорога проломлена и они не собираются отдыхать или задерживаться. Чёрт, но до чего же красиво! Впрочем, после стольких лет на фронте выжили лишь самые самые... Несколько минут, и лишь разбросанные тела, да догорающие останки бронемашины остаются на месте. Тёмные силуэты бойцов уже далеко впереди. До меня доносится треск пулемётных очередей, впрочем, почти мгновенно замолкающих после очередного выстрела из пушки. Фронтовики действуют на редкость умело и грамотно, подавляя очаги сопротивления полевой артиллерией и обходя крупные отряды с флангов. Всё верно — они стремятся уничтожить руководство, заседающее сейчас во Дворце. Отруби голову, что тогда сможет сделать тело?

— Ваша светлость!

...Как же не вовремя! Что ещё нужно Горну? Открываю двери наблюдательного пункта. Впрочем, он не является тайной для слуги.

— Что?

— Дамы интересуются, не надо ли им спуститься снова в подвал?

— Нет. Пусть не переживают.

Бросаю взгляд на часы.

— Думаю, минут через тридцать уже начнут штурмовать дворец.

На лице Горна появляется слабая улыбка. Он кивает, и собирается уходить, но я задерживаю его.

— Как там настроение?

Он понимает, о чём я.

— Беспокоятся. И боятся.

— Ничего страшного. Думаю, скоро всё успокоится...

Мажордом уходит, а я вновь прилипаю к окулярам. Всё верно. Бой уже идёт возле Дворца, судя по звукам и дымным столбам. Лихо работают ребята. Ой, лихо! Ну, больше ничего интересного не будет. Пока. Так что можно спуститься и поужинать. Ну и женщин успокоить. И... Отнести Хьяме поесть. Не хватало, чтобы ещё померла с голоду. Улыбаюсь про себя... Меня встречают внизу со встревоженным выражением на лицах.

— Что там творится, эрц? Окна закрыты наглухо, и мы ничего не знаем...

Делаю останавливающий жест, и Аора умолкает. Юница смотрит на меня тоже... Вопрсительно...

— Практически всё закончилось. Фронтовые части уже штурмуют Дворец, где заседал Совет. Так что, думаю, скоро всё закончится. Уже очень скоро, баронесса.

Её лицо озаряется слабой улыбкой, и она несмело произносит:

— Значит, скоро восстановят порядок, и мы сможем вернуться на Родину?

Жаль её расстраивать, но придётся:

— Думаю, порядок в Русии наведут не так скоро. Страна велика, а солдат не так много. К тому же остаётся много открытых вопросов, например, что будет решено с Войной. Кто станет у руля власти. Да мало ли? К тому же...

После короткой паузы добавляю:

— Я не уверен, что корни переворота выкорчеваны. Наверняка остались те, кому не по нраву прежняя власть...

Аора вздыхает, ласково прижимая к себе дочь.

— Вы правы, эрц... Но как бы я хотела оказаться в безопасности, дома...

— Вам ничего не грозит, пока вы здесь. Могу вам это гарантировать. Так что остаётся только подождать, пока вокруг немного не успокоится и не определится с дальнейшей судьбой Империи.

Женщина кивает в знак согласия, а я захожу на кухню — там дым столбом, образно говоря. Обе моих служанки готовят ужин, один из ребят подкидывает дрова в топку, второй что-то шьёт. Что интересно, все портные в Русии — мужчины. Не знаю, с чем это связано, но вот так. Дело женщины — кухня, муж, ну и дети, естественно. А вот шитьё, медицина, и прочее — чисто мужские занятия. Так что различия есть...

— Сола, после ужина сделаешь с десяток бутербродов. Я отнесу их госпоже комиссарше.

— Она ещё здесь?!

Настоящий ужас на лице поварихи.

— Да. Внизу. Заперта в подвале.

— Ваша светлость! Но она же...

Машу рукой.

— Она связана и на цепи. Так что не волнуйтесь. Потом я передам её законным властям. А пока...

Обвожу всех грозным взглядом, от которого слуги даже становятся меньше.

— Помалкивайте. Ясно?

-Да, ваша светлость!

Едва ли не хором отвечают мне. Вот и ладно. Портной, бросив на меня опасливый взгляд, собирает своё шитьё и бочком-бочком исчезает из кухни.

— Золка, куда это он?

Девушка нехотя отвечает:

— У нас и так по хозяйству куча дел, ваша светлость, а госпожа баронесса отдала перешивать ему своё платье...

— Платье?

Мои брови удивлённо лезут вверх. Девушка кивает.

— Вчера Стан бегал к ней в дом, забирал её имущество...

Так вот куда мотался парнишка? Усилием воли подавляю вспышку недовольства. Чего тут злиться? Если только, что слугу послали без моего ведома. А так — всё верно. Не могут же женщины носить одно и то же, не меняя. Ладно. Машу рукой.

— Не злись. Всё нормально.

Зола молча отворачивается к разделочной доске, на которой шинкует мясо. Да и мне неплохо бы снять, наконец, камуфляж, и принять душ. Да и щетина у меня на подбородке уже грозит превратиться в бороду... Чем я и занимаюсь в оставшееся время...

Ужин проходит спокойно. На баронессе действительно другое платье. Не то, глухое тёмное, а куда более лёгкое, даже, можно сказать, открытое. С небольшим вырезом на высокой груди, не потерявшей свою форму. Женщина даже чуть подкрасилась, что придаёт ей некий шарм. Да и девочка в другом наряде, и выглядит куда более спокойной, чем раньше. Ушла сумрачность личика, оно куда чаще озаряется улыбкой. За окнами тихо. Ни стрельбы, ни грохота пушек. Совсем, как двумя неделями раньше. Только закрытые ставни окон говорят о том, что на улице неспокойно.

...Переходим к кофе, который на этот раз подают в гостиной. Мне нравится пить его у горящего камина. Да и баронесса, вижу, разделяет моё мнение. Медленно, наслаждаясь каждым глотком, пью горячий ароматный напиток. Девочка уже закончила и опять увлечённо листает журнал. Что это у неё? Очередной альбом с картинками? Да.

— Простите, эрц... Что вы думаете делать дальше?

Отвлекаюсь от любования Юницей. Дочь баронессы придаёт моему особняку некий уют.

— В смысле?

— Войск восстановят порядок. Всё наладится. Установит ли Нуварра официальные отношения с Русией?

— Не уверен, госпожа. Моё правительство проповедует политику изоляционизма. Наше население не так велико, и мы стремимся сохранить свою культуру и знания. Думаю, ближайшие лет пятьдесят Нуварра вряд ли согласится установить с кем либо официальные отношения. Мы будем торговать, закупать необходимое нам сырьё и товары. Может, даже, пригласим к себе некоторое число желающих переехать к нам на постоянное место жительства. Вряд ли больше...

...Я не лгу. Это наш официальный план на ближайшее время. Пока наше население не достигнет некоей черты, покидать наш материк мы не собираемся... Женщина вздыхает:

— Интересно бы было побывать у вас.

Затем чуть подаётся вперёд, кокетливо хлопнув ресницами:

— Наверное, у вас много разных диковинок? И очень, очень интересные люди, если судить по вам, эрц.

— По мне?

Я улыбаюсь в ответ:

— Чем же я интересен вам, баронесса?

Она чуть заметно краснеет.

— Многим... Ваша уверенность, непоколебимое спокойствие, и...

Она обводит рукой вокруг себя.

— Какая то надёжность, которую вы распространяет вокруг себя. Скажу сразу — несмотря на катаклизм, происходящий там...

Она показывает изящной ручкой на стену особняка.

— ...я ничуть не волнуюсь ни за свою жизнь, ни за жизнь моей дочери. Потому что вы — рядом с нами... Рядом со мной...

Опускает голову.

— Спасибо за комплимент, баронесса. Но я не женщина, чтобы слушать их.

— Простите. Вы... Истинный аристократ в лучшем значении этого слова!

Машу рукой.

— Хватит, пожалуйста, Аора. Вы совсем меня засмущали.

Баронесса лукаво улыбается, а я ставлю пустую чашку на стол, затем отвешиваю короткий кивок-поклон обеим дамам:

— Прошу простить. У меня есть небольшое дело минут на тридцать.

— Вы уходите из дома?!

В её голосе слышен настоящий, неподдельный ужас.

— Нет, что вы, баронесса. Просто много технических устройств в доме требует моего личного участия в процессе их обслуживания. Поэтому и отхожу.

На лице появляется облегчение. Она рада, что я буду здесь, и не оставлю их. Выхожу из помещения, прихожу на кухню. Сола постаралась на славу — поднос с тарелками, на которых хлеб, колбаса, варёное мясо. Большой стакан с водой.

— Хватит ей, ваша светлость?

— Хватит за глаза. Спасибо.

Забираю приготовленное и спускаюсь в подвал. Снова открываю двери второго отсека, затем двери камеры, и меня встречает пылающий ненавистью взгляд, который я выдерживаю со скучающим видом. Хьяма молчит, и я ставлю поднос с едой и питьём на стол. Чувствуется запах из отхожего ведра. Ну, это мы сейчас исправим. После еды. А пока — пусть попитается. Достаю из кармана камзола обычные кусачки, перекусываю пластик хомутов, убираю остатки вместе с инструментом в карман.

— Можете поесть. Потом вынесем ваше... Гхм... Ваши экскременты, и вы сможете дальше наслаждаться пребыванием у меня в гостях.

— Вы с ума сошли?! Меня будут искать! И обязательно найдут! Если потребуется, то Совет сожжёт весь город, но найдёт меня!

Машу рукой, и на лицо натягиваю пренебрежительную улыбку:

— Хьяма... Как бы вам сказать... Вас больше некому искать. Совет уничтожен. Дворец — захвачен. Военные очистили столицу очень быстро. Да и надо думать — погнать простых рабочих против тех, кто провёл в окопах несколько лет и выжил.

— Вы... Вы лжёте! Лжёте! Лжёте!

— Нет. Да и какой в этом смысл? Ешьте, Хьяма. У меня не так много времени. Неделя выдалась просто сумасшедшей, и я бы хотел отдохнуть. Кстати, обещаю завтра организовать вам баню и свежую одежду.

— Что от этого толку здесь?!

Она обводит рукой вокруг, дёргает ногой, на которой блестит кольцо оков.

— Думаю, это лучше, чем висеть в петле, либо выдерживать вторую сотню жаждущих вашего тела мужчин подряд.

Хьяма осекается, бросает на меня всё тот же полный ненависти взгляд, но всё же принимается за еду. Впрочем, Сола, добрая душа, наложила всякой всячины столько, сколько может съесть лишь большой, сильный мужчина, и очень много остаётся. Тем лучше. До утра не испортится, а я не уверен, что у меня будет много свободного времени... Затем отцепляю цепь от вбитого в стену крюка, комиссарша подхватывает своё ведро и послушно выносит его туда, куда сказано. Затем мы возвращаемся, и я снова зацепляю оковы за своё место. Она опять злится, но я утешаю:

— Думаю завтра я их сниму. И, может быть, вы смените место... Пребывания...

Удивлённый взгляд, пламя ненависти в глаза чуть утихает. Я закрываю за собой двери камеры, затем поднимаюсь к себе. Можно, пожалуй, открыть рольставни второго этажа, что я и делаю с удовольствием. И — первое, что я вижу, копошащихся на улице возле пепелища Императорского театра людей. Они что-то строят. И если я правильно понимаю — эшафоты и виселицы. Горят костры, возле которых греются солдаты. Стучат топоры и молотки, визжат пилы. Мимо них опасливо озираясь тянутся фигуры обывателей. Это те немногие счастливчики, которым повезло уцелеть на принудительном строительстве оборонительных укреплений. Или другие беженцы. Не суть важно. Задумчиво наблюдаю за обустройством места будущей экзекуции из тёмного коридора. Да... Новая власть, третья по счёту, собирается начать своё правление с казни виновников государственного переворота. Обращаю своё внимание, что там, где расположены рабочие кварталы — тихо. Не слышно ни стрельбы, ни грохота орудий. Нет даже пожаров...

— Господин эрц, позвольте мне тоже посмотреть?

— Пожалуйста, баронесса. Сейчас это безопасно.

Женщина становится рядом со мной, обдав меня слабым запахом парфюма. Жадно глядит на улицу, потом вдруг становится бледной. Понимаю. Она увидела всё ещё не убранные трупы защитников баррикад... Женщина пошатывается, и я едва успеваю её поддержать, но она никак не может устоять на ногах, и тогда я действую на рефлексах, подхватывая её на руки.

— Ах...

Прячет голову у меня на груди. Ну, что тут делать? Не спеша иду с ней вниз, встречаемый изумлённым взглядом Юницы. Бережно опускаю хрупкое тело женщины на диван, зову мажордома:

— Горн! Аптечку!

Тот быстро приносит мне аккуратный ящичек с крестом. Быстро расстёгиваю верхние пуговички платья баронессы, затем отламываю головку ампулы с нашатырным спиртом, капаю на ватный тампон, осторожно подношу его к прямому носику женщины. Она морщится, открывает глаза, в которых сквозит непонимание. Потом зелёные озёра проясняются, появляется узнавание... Рефлекторное движение руки, прикрывающей грудь и собирающий ткань одежды.

— Вы упали в обморок, Аора.

Она слабо кивает.

— Пришлось принести вас вниз.

Взгляд на Юницу, вьющуюся в беспокойстве возле матери.

— Не волнуйся. Сейчас ей станет лучше.

Девочка замирает, потом кивает мне. Ещё пара минут, баронесса окончательно оправилась. Уже торопливо застёгивает пуговицы, бросив на меня короткий смущённый взгляд.

— Вам лучше?

— Да... Спасибо, эрц. Не думала, что я так слаба.

— С кем не бывает? Вот помню, в своём первом бою...

Осекаюсь. Не стоит об этом. Особенно, сейчас. Перевожу снова взгляд на девочку:

— Я сейчас отведу маму в спальню. Помоги ей лечь спать. Это самое лучшее, что можно сейчас для неё сделать.

Она кивает с серьёзным видом...

Глава 17.

Утро в доме начинается с того, что в двери особняка вежливо стучат. Мажордом выходит, спустя пару минут возвращается с немного мрачным видом:

— Что?

Спрашиваю я его. Он склоняет голову:

— Вас приглашают посмотреть казнь предателей и врагов Империи.

— Хм... Передай, что я буду смотреть из дома. Мне и отсюда всё прекрасно видно.

Старик разводит руки:

— Посыльный уже ушёл. Так что на ваше усмотрение, ваша светлость...

Баронесса, сидящая за столом, поскольку сейчас у нас завтрак, с тревогой смотрит на меня, и я на мгновение прикрываю веки, давая знать, что всё в порядке. Женщина выглядит бледной, но вроде бы чувствует себя нормально.

— Вы... Не хотите идти?

— Это не моя страна. И разборки между сторонами Русии — личное дело тех, кто сейчас у власти. Моё появление вызовет лишь лишние слухи и разговоры среди всех.

Вздыхает:

— Вы правы, эрц. И... Я так и не поблагодарила вас за вчерашнее.

— Ничего страшного. Я не в обиде.

Она чуть краснеет. Интересно, почему? А, кстати...

— Да, у меня к вам просьба, баронесса...

Женщина вскидывает глаза, опущенные в тарелку:

— Чем я могу вам помочь, эрц?

— М-м-м... У вас не найдётся свободного платья? Не обязательно нового. Дело в том... Что у меня сейчас в доме есть одна... Дама... Которой было бы неплохо сменить наряд.

К чести женщины, она сразу понимает о ком речь:

— Вы имеете ввиду комиссара?! Она здесь?

Аора не на шутку напугана. Поэтому срочно её успокаиваю:

— Не волнуйтесь так, госпожа. Всё в порядке. Она под крепким замком, так что не сможет ни убежать, ни навредить никому в доме.

Похоже, на сердце у женщины отлегло, поскольку она с минуту молчит, потом медленно выдавливает из себя:

— Думаю, я смогу дать ей платье... На время...

— Разумеется.

Моя вилка описывает в воздухе дугу.

— Как только я передам её законным властям, вам всё вернут.

Снова тишина.

— Горн, во сколько казнь?

— В полдень, ваша светлость.

— Хорошо.

... У меня ещё есть два часа. Заканчиваем трапезу, и я поднимаюсь в кабинет. Надо настроить видеокамеры и другую аппаратуру. Записи происходящего будут в будущем на вес... Для этих мест — чистой меди, скажем так. Пока я вожусь с техникой, в двери стучат.

— Да?

— Ваша светлость?

— Зайди, Золка.

Девушка уже стала для меня привычной и своей, как все остальные слуги. Добрый незлобивый характер, всегдашняя готовность работать. Словом, как служанка она устраивает меня полностью. Войдя в кабинет, она кладёт аккуратный свёрток на стол.

— Госпожа баронесса передала...

— Спасибо, можешь идти.

Девушка уходит, а я проверяю принесённое. Платье. Довольно поношенное, но ещё в отличном состоянии. А это что?! Короткие нижние штанишки из байки, и... Гхм... Комбинация из тонкого полотна? По другому это и не назвать. Отлично. Всё, что требуется. В шкафу нахожу толстые шерстяные носки и тапочки-шлёпанцы. Поскольку Хьяма вряд ли осмелится выходить на улицу, чтобы не угодить на эшафот, то ей будет этого за глаза. Правда, потом придётся где-то раздобыть для неё другую одежду. Транспорт будет добираться до Паневропы минимум месяц. Да ещё необходимо доставить мадам до порта. А это ещё две недели, и то — в лучшем случае... Складываю всё в пластиковый пакет, отношу его в ванную. В свою, разумеется. Не поведу же я её к баронессе и дочери? Те до смерти перепугаются. Так что придётся предоставить для Хьямы собственную. Ставлю тапочки, приношу большое махровое полотенце, хм... Ладно. Расщедрившись, достаю новый, ни разу не надёванный банный халат. Он, конечно, будет ей велик. Но тут уж ничего не поделаешь. Женской одежды, кроме как у слуг, и теперь баронессы, у меня в доме нет. И ладно. Ловлю вдруг себя на мысли, что я начинаю раскисать. Раньше как то старался избегать девушек и женщин, поскольку не мог забыть Ирину. Но теперь, спустя два прошедших года после её смерти, боль притупилась, и я начинаю посматривать в сторону противоположного пола с интересом... Взгляд на часы — надо поторопиться. А то госпожа комиссар павшего правительства не увидит самого главного. Всё-таки я прагматик и циник по большому счёту. Увидев казнь своих соратников Хьяма поймёт, что мой дом для неё — самое лучшее и надёжное убежище на данный момент, и поэтому не станет ни делать попыток к бегству, ни вредить кому-либо из его обитателей. И, кстати... Надо бы поговорить с баронессой. Похоже, что Аора не собирается покидать мой особняк. Тут можно много чего развести про психологию и прочее, но... А может, я тороплю события? Ведь, несмотря на победу фронтовиков, ещё ничего не кончилось. Океанцы не успокоятся, судя по всему. Да и на охваченных анархией просторах Русии тоже идёт веселье ещё то... Продовольствия в столице нет, Склады сгорели. Удастся ли новым властям организовать подвоз? И дадут ли им это? Но самое главное кто станет у кормила власти? Нет, пожалуй, я слишком тороплю события... Сейчас приведу мадам комиссаршу, пусть отмоется, а то попахивало от неё ещё когда она нагрянула в гости. Потом дам ей посмотреть на экзекуцию из коридора. Даже бинокль выделю. Глядишь, кого узнает. А там будем думать...

...Женщина не спит, и явно не ждёт ничего хорошего для себя. Я наклоняюсь, расстёгиваю кольцо кандалов на её лодыжке. Сразу поджимает ноги под себя.

— Что вы, Хьяма? Я же обещал вам баню? Идёмте.

Не верящий взгляд, попытка прочитать что-то на моём лице. Тщетная, кстати. Я спокоен, словно удав. Поэтому, чуть помедлив, женщина поднимается с топчана. В камере, кстати, тепло, так что она не простыла и не замёрзла. Наклоняется, демонстрируя потрясающую гибкость, ожесточённо трёт место, где было металлическое кольцо. Снова выпрямляется, бросает на меня взгляд, я стою, прислонившись к косяку.

— Можем идти?

Она кивает. Подхватываю её за локоть, Хьяма пытается вырвать руку, но безуспешно. Кажется, и она понимает, что попытка тщетна. Мы поднимаемся наверх, проходим через кухню — слугам я велел пока убраться, а баронесса с дочерью у себя в комнате и не выйдут, пока я их не позову. Поднимаемся по лестнице, я толкаю двери, и мы оказываемся в спальне. Хьяма подаётся назад, потому что добрую половину комнаты занимает огромная кровать, изготовленная по земному образцу специально для меня.

— Вы...

Она бледнеет, но я негромко произношу:

— Это не для вас, не волнуйтесь. Просто вторая ванная здесь...

Но тем не менее, женщина начинает дрожать. Провожу её через комнату, открываю двери ванной. Вталкиваю её внутрь. Она сжимается:

— Не хотите же вы сказать, что я буду мыться при вас?!

Ответом ей служит ироничный взгляд.

— Смотрите сюда, Хьяма.

Подхожу к смесителю пускаю воду в раковину.

— Эти краны регулируют подачу воды. Холодная и горячая. Так переключается душ.

Поворачиваю рычажок стандартной земной сантехники.

— Это — моющие средства...

Мыло. Местный шампунь. Кремов для тела и прочего я не держу. Мужчина, всё-таки...

— Полотенце свежее. Закончите — оденете халат, пока не высохните. Тапочки — вот.

Показываю ей на шлёпанцы у двери. Затем возвращаюсь к выходу из ванной, огибая её.

— И — да, ничего колюще-режущего здесь нет. Я всё убрал. И ещё...

Колеблюсь, стоит ли ей говорить о том. что вскоре будет казнь. Пожалуй...

— Не засиживайтесь долго. Но и слишком спешите. Договорились?

Она молчит. Я пожимаю плечами:

— Дело ваше. Но через час я вломлюсь, и если вы ещё не будете готовы — сделаю всё сам.

Снова полный бешенства взгляд.

— И — да. Подглядывать за вами я не собираюсь.

Улыбаюсь, потому что мадам комиссар сейчас похожа на ощетинившуюся кошку. Аккуратно запираю двери за собой и иду в кабинет. Последняя проверка аппаратуры. Всё работает идеально. Через внешние микрофоны слышен шум начинающей собираться толпы, камеры послушно приближают или удаляют выбранные точки. Словом, полный эффект присутствия. Замечательно. Может, привести Хьяму сюда и дать посмотреть ей отсюда? Отгоняю мысль, как несвоевременную — лишние вопросы мне ни к чему. О! Совсем забыл! Нахожу в шкафу бинокль. Это не мой советский раритет, конечно, но тоже неплох. Для океанки сойдёт. Во всяком случае, она сможет узнать тех, кого будут вешать, или что там собираются с ними делать... Взгляд на часы — ещё тридцать минут. Возвращаюсь в спальню — из-за двери ванной плеск воды. Но явно что под струёй кто-то моется, а не просто льётся вода. Усаживаюсь на кровать, потом ложусь, забросив руки за голову. Внезапно шум воды стихает. Потом слышно негромкое чертыхание, на русийском, кстати. Щелчок задвижки. Ага. Догадалась, для чего она. Хьяма осторожно выглядывает из-за двери и замирает, увидев меня. Рывком выпрямляюсь. Женщина раскраснелась, волосы чисто промыты и закручены пучком. Большой для неё халат волочится по полу. Она торопливо сжимает воротник ткани у горла, но я не обращаю на это внимания.

— Как вам помывка?

Молчание. Потом она выдавливает из себя.

— Спасибо. Мне понравилось. Только непривычно...

Насколько я знаю, ни у кого, кроме нас, русичей, ничего подобного нет. Либо обычные лохани, в которую слуги притаскивают воду вёдрами. Либо вообще бочки...

— Там гребень.

Показываю ей на стол, на котором лежит самая обычная массажная щётка. Хьяма подходит, недоумевая вертит в руках расчёску.

— Это?..

— А вы попробуйте.

Неожиданно женщина... Да какая она женщина! Отмывшись, мадам скинула с себя лет пять. А я думал, что она ровесница баронессы! Видимо, агентам влияния Океании переворот дался очень нелегко. Исчезли морщинки вокруг краешек глаз, губы приобрели свой цвет, избавившись от бледности. Даже щёки чуть округлились.

— Что вы на меня так смотрите, эрц?

Испуганно произносит девушка. Прихожу в себя. Бросаю короткий взгляд на часы:

— А, ничего такого. Просто мытьё пошло вам на пользу.

Короткая пауза.

— Расчёсывайте волосы. А потом обещаю вам зрелище. Правда, в том, что оно вам понравится, далеко не уверен. До начала — пятнадцать минут...

Снова острый взгляд в мою сторону, потом она подходит к стоящему возле радиатора отопления креслу, усаживается, не забывая придерживать расходящиеся полы халата, распускает пучок волос и начинает их расчёсывать. Ну а я... Не стану врать. Любуюсь этой картинкой. Поскольку есть чем. Рукава всё время спадают к локтям, обнажая нежную кожу рук, плавные, текучие движения, и каскад светлых длинных волос, по которым с лёгким шуршанием скользит самая обыкновенная земная массажная щётка... Время! И тут с площади доносится пушечный выстрел. Девушка вздрагивает, испуганно глядя на меня:

— Что это?

Я встаю:

— Идёмте, Хьяма. Думаю, вам необходимо это увидеть...

Снова беру её под локоть. На этот раз океанка не пытается вырваться, зная по опыту, что это бесполезно. Подвожу её к окну коридора, открываю занавеску. Затем беру с подоконника бинокль, протягиваю ей.

— Вот. Знаете, что это такое?

Она кивает, закусывая нижнюю губу. Продолжаю:

— Это казнь ваших соратников, Хьяма. Мне вы не верите. Так убедитесь сами. Дальше делайте выводы сами.

Отвешиваю ироничный поклон, оставляя её совершенно одну в коридоре. Поскольку сам убираюсь в свой кабинет, куда передаётся изображение со всех ведущих съёмку видеокамер...

Экзекуция длится долго. Несколько часов. Уже смеркается, но колонны смертников не иссякают. Палачи работаю без перерывов. Очередная жертва входит на эшафот, рывок рычага, люк открывается, и только подёргивание верёвки показывает на агонию жертвы. Хоть здесь щадят нервы публики, которой собралось на удивление много. Я думал, в столице куда меньше народа уцелело после всего произошедшего... Переполненные мертвецами грузовики отъезжают один за другим. Похоже, военные решили сразу уничтожить всех, кто уцелел... А я смотрю на застывшие лица конвоя, с ненавистью вглядывающегося в тех, кого казнят. На переполненные злобной радостью лица аристократов, чудом уцелевших после всех ужасов. Мне противно. Уж больно это напоминает недалёкие страницы истории моей бывшей Родины... Вспыхивают костры, освещающие место казни. И, наконец, апофеоз всего происходящего. Большая группа мужчин и женщин в одинаковой одежде. Точно такой, в какой щеголяла Хьяма, когда появилась в моём доме. Я различаю следы побоев на их лицах, женщин явно изнасиловали, потому что некоторых ведут под руки их товарки. Те, что могут идти сами. Двери в кабинет распахиваются, и в комнату врывается залитая слезами океанка:

— Сделайте что-нибудь! Хоть что-нибудь, эрц! Вы же можете, я знаю!

— Закон суров, но это закон.

Она бессильно опускает руки вдоль тела, затем вдруг валится, словно подкошенная. Я перевожу взгляд с распростёртого на полу тела вновь на экран. Грохот барабанов, звон фанфар...

— Злоумышленники, убившие нашего императора, получат сейчас по заслугам. Исполняйте!..

Кто-то зачитывает приговор через жестяной репродуктор. Короткие скупые движения палачей. Куда только делась их усталость. Или их подменили на свежих? Все виселицы заполнены. Теперь только подать сигнал. И он не заставляет себя ждать. Взмах руки офицера, сидящего на лошади. Слитное движение. Всё. Несколько минут ожидания. Затем звучит залп из винтовок в воздух. Нижние стены эшафотов с грохотом отваливаются, обнажая свои внутренности и висящих мертвецов. В отличие от предыдущих казней, сейчас не спешат освободить виселицы, оставляя казнённых висеть на всеобщем обозрении. Противно. Но... Это не моя страна. Отворачиваюсь, глядя на Хьяму. Та по-прежнему в обмороке. Полы халата раскрылись, обнажая белое бедро идеальной формы, словно выточенное из моржовой кости. Встаю, поднимаю её с пола и укладываю на диван. Набрасываю сверху плед. Затем убираю аппаратуру. Всё... Тук-тук.

— Да?

Голос Горна.

— Ваша светлость, ужин подан.

— Ешьте без меня. Нет аппетита.

— Как пожелаете, ваша светлость.

Старик уходит. Я задумчиво смотрю на едва поднимающуюся под толстой тканью грудь девушки. Привести её в чувство? Пожалуй, не стоит. А вот перенести её в другое место необходимо. Тем более, что комнатка для неё уже приготовлена. Сам ощущаю мерзейшее настроение после столь долгой казни. Не меньше тысячи человек. Если не больше. А сколько погибло во время боёв?.. Подхватываю океанку на руки, затем иду по коридору в самый конец, где есть небольшая комната. Туда принесли кровать, как у слуг, шкаф, стол, стул. Достаточно. Она не гость. Заключённая. Я и так слишком добр с ней. Другой бы на моём месте либо отдал бы её властям, чего я теперь точно не сделаю — насмотрелся. Либо сгноил бы в камере в подвале... Укладываю Хьяму на кровать. Накрываю опять тем же пледом. Кладу на тумбочку пакет с одеждой. Очнётся — оденется. А теперь надо как-то расслабиться. Слишком тяжело переносить зрелище, подобное тому, что я видел днём. Одно дело — война. Это как-то легче переносится. Другое — вот такая казнь... Мерзко... Выпить, что ли? Да нет, пожалуй, не стоит... Поднимаюсь с кресла, спускаюсь вниз, сажусь у камина. Из столовой выходят баронесса с дочерью, бросаю на них мрачный взгляд. Аора тянет за собой Юницу, упирающуюся изо всех сил, потому что девочка хочет подойти ко мне.

— Не мешай господину эрцу...

Благодарный кивок. Дамы уходят. Зато выглядывают слуги.

— Сола, мне кофе.

Повариха исчезает, кивнув головой. Остальные, впрочем, тоже. Вскоре мне приносят заказ, и я сижу возле пляшущего огня, медленно делая глоток за глотком и зачарованно глядя на пляшущие языки пламени...

— Ваша светлость?

Голос и незнаком, и знаком одновременно. Рывком разворачиваюсь и сталкиваюсь взглядом с устало улыбающимся Петром Рарогом...

— Боги! Какими судьбами?!

— Я тоже рад вас видеть, эрц!

Он шагает ко мне, сбросив шинель на руки Горну, мы обнимаемся. Этот человеческий обычай Пётр принял сразу. Мне сразу становится легче. Я чуть отстраняю его от себя, осматриваю с ног до головы — Рарог изменился. На плечах погоны штабс-ротмистра, а в ту встречу он был штаб-хорунжим. Скачок через две ступени. Так дойдёт до полного звания, если уцелеет, конечно. Обветренные, с пятнами обморожений лицо, колючие глаза человека, привыкшего убивать и знающего цену смерти. Разношенные, но начищенные сапоги со шпорами.

— Выжил, Пётр?

— Выжил. Но чего мне это стоило...

Машет рукой. Ну, что же, главное — цел!

— У меня новости, Пётр. От твоих родственников. И даже письмо.

— Была почта?

Он словно вспыхивает улыбкой. Киваю. Затем хлопаю его по плечу:

— Идём наверх, в кабинет. Всё там.

Выхватываю взглядом среди слуг Солу:

— Ужин нам наверх!

Женщина кивает, скрывается на кухне. А мы поднимаемся по лестнице...

...Раскиданная посуда. Опрокинутая бутылка из-под вина. Остатки еды в посуде. Всё-таки мы нажрались. Нам обоим надо было прийти в себя. И — после одного и того же. Клубится тяжёлый пьяный разговор...

— Там было полное дерьмо...

Пётр икает, наливает себе очередной стакан водки из бутылки. Вино мы выпили сразу, и он ничуть нам не помогло забыться хотя б на миг.

— Когда пошли центральные губернии — насмотрелись. Трудовики вешали всех подряд. Не щадили никого, ни женщин, ни детей. Ты когда-нибудь видел закопанных заживо младенцев, Михх? Видел?

По его щекам текут слёзы. Я киваю. Потому что видел в своей жизни вещи и куда хуже.

— Наткнулись в одном месте на лагерь для социально чуждых элементов. А по сути — публичный дом для пролетариев. Самые красивые, самые благородные девчонки. От двенадцати лет... Самой старшей — пятнадцать... Было... Знаешь, какого это было? Их глаза? Юных старух?!

Снова стук зубов по стакану, торопливое жевание куска мяса.

— Когда подошли к столице, они сразу начали расстреливать заложников. И не смотрели ни на возраст, ни на пол. Дети, старики. Все в одной куче. Это страшно, Михх. Жутко! Я никогда не мог себе ничего подобного! До какой степени озверения могут дойти люди! И могут ли они после такого называться людьми?! В Сарове согнали дворян в амбар и подожгли его. Тем, кто сумел каким-то чудом выбраться — ломали ноги и швыряли обратно в огонь. В Гердове с предводителя дворянского собрания, старика шестидесяти лет содрали заживо кожу и посыпали солью тело. В Касаве — всех детей дворян утопили в болоте. А здесь...

Он сглатывает, затем выдавливает:

— Тех, кто не мог работать, засунули в прокатный стан... Там кровищи... И мяса... А ещё нашли на сталелитейном заводе горы человеческого пепла... Там жгли людей в доменных печах...

Снова стук зубов о стакан. Пётр трясётся, заново переживая то, что видел собственными глазами. А передо мной встают живые картины...

— Я благодарю всех Богов, что встретил тебя, Михх, и мои родные в безопасности.

Его взгляд останавливается на фотографии, присланной в письме. Одетые в шорты и рубашки улыбающиеся мальчишки на фоне большого двухэтажного дома. Его сестра в коротком сарафанчике, тоже улыбающаяся во все тридцать два зуба, с букетом цветов в руках. Сразу видно, что все довольны и счастливы. Из глаза Петра скатывается пьяная слеза. Но он действительно рад, что они могут спать спокойно. Я тоже. Смог помочь хорошему человеку. О том, что меня интересует, переговорим потом. Время ещё есть. Как я понял, фронтовики не собираются возвращаться в окопы... Пётр снова наполняет водкой стакан, делает большой глоток, опоражнивая тару наполовину, и падает на пол. Я трясу его за плечо, но ответом мне служит богатырский храп. Всё. Обрубился. Я ещё держусь. Поэтому преувеличенно твёрдо ступая выхожу в коридор и ору во всю глотку:

— Горн! Горн!

— Я тут, ваша светлость!

Старик, оказывается, рядом. О, чёрт. Разбудил, наверное, Юницу. Ничего. Я здесь хозяин!

— Так, дед. Зови ребят, пусть уложат штабс-ротмистра спать и наведут порядок в кабинете.

Он кивает, затем спрашивает:

— Всё, ваша светлость?

— Ик. Пока всё.

Пьяно киваю ему головой, затем шлёпаю по коридору, опираясь на стену. А вот и моя спальня... Толкаю дверь, вваливаюсь к себе. В угол летит камзол, плюхаюсь на кровать. Пытаюсь стянуть ботфорты, но они почему не слушаются, категорически отказываясь покидать мои ступни. Да ещё эта проклятая привязавшаяся икота! Мать... А, сойдёт и так!.. Бессильно раскидываюсь на кровати. Ух, как хорошо!.. Сквозь сон чувствую, как кто-то тащит меня за ноги. Враги! Рефлексы срабатывают безотказно. В отличие от мозгов. Чувствую в руках бьющееся тело. Однако напавший слишком слаб и хрупок для настоящего убийцы, поэтому я просто отталкиваю его прочь, и снова засыпаю...

— Ваша светлость, вы проснулись?

Отрываю трещащую с похмелья голову от подушки, мутным взглядом обвожу комнату. Ох, как болит башка!!! А во рту — словно все окрестные кошки устроили публичный туалет.

— Проснулся! Ох...

Лёгкое повышение голоса отзывается громоподобным гулом в голове. Тишина. Мажордом тихонько докладывает:

— Ваш вчерашний гость очень извиняется, но он был должен уйти по делам службы.

— Хорошо Горн. Можешь быть пока свободен. И скажи там, на кухне, пусть мне приготовят кофе...

— Давно готов, ваша светлость.

— Тогда заноси.

Двери спальни открываются, и старик вносит поднос с кофе. Жадно делаю пару глотков, и боль в висках и затылке начинает утихать. Медленно, но верно. Отдуваюсь, но пью дальше.

— Значит, Пётр ушёл?

Старик кивает в знак согласия. Осторожно кручу головой из стороны в сторону. Вроде немного отпустило. А значит, можно принять душ, почистить зубы, побриться, потому что после пьянки щетина вылезает у меня с ужасающей быстротой, и, наконец, одеться и спуститься вниз. Горн внимательно смотрит за тем, как цвет моего лица меняет зелёный оттенок на нормальный.

— Я не сильно ночью шумел?

Он пожимает плечами:

— Как сказать, ваша светлость. Для нас, старых слуг — привычно. Хвала всем святым, что такое на моей памяти второй раз. А вот новых жителей вы напугали.

— Разбудил Юницу?!

Меня обдаёт холодом.

— Нет. Баронессу.

Озноб пробивает меня ещё сильнее.

— И...

Старик опять пожимает плечами:

— Ну, что я могу сказать, ваша светлость... Когда вы скрутили госпожу баронессу и повалили на кровать, она промолчала. Но когда вы стали лапать её за грудь, женщина не выдержала...

— Ой...

— А ведь она искренне хотела вам помочь и пыталась стащить с вас ботинки...

Ставлю чашку на услужливо подставленный поднос и хватаюсь за голову:

— Мама моя родная...

Глава 18.

...Спустя час я спускаюсь вниз, выбритый до синевы, благоухающий парфюмом, в безупречно сшитом камзоле. Как обычно, встречаемся с баронессой у камина в гостиной. Мне неудобно перед ней, поэтому я напускаю на себя колючий вид. А красные с похмелья глаза добавляют моему виду этакий лёгкий налёт вампирности... Женщина презрительно вскидывает к верху свой точёный носик:

— Эрц, ваше поведение переходит всякие рамки...

Она не знает, что с похмелья я злой... В отличие от слуг.

— Вы обижены на меня?

Женщина краснеет.

— Почему вы хватали меня за...

Не знает, что сказать. Юница с удивлением смотрит на маму. Потом на меня.

— Дочка, иди, пожалуйста, в столовую. Мы с твоей мамой сейчас придём. Просто нам надо кое-что сказать друг другу.

Девочка послушно кивает, встаёт с диванчика, послушно уходит в столовую. Задумчиво смотрю ей вслед.

— У вас чудесная дочь, баронесса. Жаль, что всё время молчит.

— Вы уходите от темы разговора, эрц! Как вы объясните своё в высшей степени непристойное поведение сегодня ночью?!

Чувствую, что внутри меня гнев разгорается всё больше. Наконец не выдерживаю:

— Моё поведение?! Моё?! Я что, вломился к вам в спальню, баронесса? Или это вы заявились ко мне и попытались что-то там сделать, пользуясь тем, что я пьян?! Не удивительно, что так получилось! И благодарите всех Богов, что ещё обошлось именно этим! Я мог либо убить вас, либо... гхм... Взять, как женщину.

— Ах!

Пощёчина обжигает мою щеку. Снова замах, но тут уж извините! Я буквально вжимаю её телом в стену, одновременно вновь кладя свою ладонь на её грудь:

— Она у вас неплохо сохранилась, баронесса... А ваши бёдра...

Рука опускается вниз:

— Они ещё упруги и одновременно мягки... Не говоря...

Моя ладонь ложится на ягодицы женщины... Она вырывается изо всех сил, наконец, я решаю, что с неё достаточно, да и Юница может выглянуть, желая узнать, почему мама и дядя эрц задерживаются, а пугать ребёнка не хочется... Убираю руку, которую успел засунуть в вырез её платья, отпускаю практически мгновенно набухший сосок, делаю шаг назад:

— Вы! Вы!..

Она задыхается от гнева. Щёки горят, глаза блестят, чуть пригибается, чтобы броситься на меня и расцарапать лицо, но я улыбаюсь:

— Вы забыли, что совсем недавно предлагали мне себя? Но в тот раз не показали мне ничего из того, что было в ассортименте, и сейчас я сам решил проверить качество товара.

Это действует на женщину, словно ледяной душ. Она бледнеет, только лихорадочно блестящие глаза выдают бурю чувств, бушующую сейчас в ней. Небрежно бросаю:

— Пока то, что я ощутил, меня устраивает, баронесса. И — на будущее. Если вы ещё раз явитесь ко мне ночью, то уже будете примерно представлять, что вас ждёт...

Разворачиваюсь и вхожу в столовую, где за столом чинно сидит девочка. На её вопросительный взгляд объясняю:

— Сейчас. Маме надо поправить причёску и попудрить носик.

Девочка фыркает. Я улыбаюсь в ответ. Мы переглядываемся с ней, словно два заговорщика. О! И все следы от вчерашней пьянки прошли... Чёрт, совсем из башки вылетело!

— Горн!

Мажордом тут как тут.

— Поднимись наверх. В угловой комнате госпожа Хьяма. Пригласи её к завтраку. Нечего ей у себя питаться. Не хозяйка.

Горн кивает, уходит. Мы терпеливо ждём. Я прокручиваю в памяти сцену в гостиной. А что? Баронесса очень быстро забыла, из какой задницы я её вытащил. Или решила, что теперь ей ничего не грозит. Тогда пусть уматывает. Мне спокойней будет. И меньше хлопот... Мягкие шаги. В двери заходит бывшая комиссарша. Бросает на меня острый взгляд, затем застывает на месте. Я показываю ей на свободный стул:

— Присаживайтесь. Сюда.

Девушка послушно садится на стул, складывает руки на коленях.

— Горн, что там с баронессой? Она собирается идти завтракать?

Старик спохватывается:

— Простите, ваша светлость, госпоже стало плохо, и она пошла к себе в комнату. Ещё она просила принять её для приватного разговора в любое удобное для вас время.

Пожимаю плечами.

-Хорошо. Думаю, после ужина я смогу выкроить для неё пару минут, если не придёт Пётр.

— Я передам, ваша светлость...

Едим. Хьяма молчит, лишь изредка перебрасывая свои глаза то на меня, то на девочку. Юница тоже молчит, хотя я вижу, что ей очень любопытно по поводу новой девушки за столом. Впрочем, как новой? Она видела её, когда та была одета в страшный наряд комиссара... Трапеза подходит к концу. Ритуальное для меня кофепитие. Девушке явно нравится этот напиток. Но каждый раз, когда она его пьёт, то явно пытается определить, что это такое, и откуда. А мне смешно — Хьяма изо всех сил пытается скрыть своё заокеанское происхождение, не зная, что я уже давно всё знаю. Наконец всё заканчивается, и мы все трое выходим в гостиную. Я усаживаюсь в любимом кресле у камина, достаю сигару. Юница знает, что ей следует сейчас уйти, и появиться вновь в комнате она может только тогда, когда окурок улетит в огонь. Поэтому девочка приседает в чём-то вроде книксена и уходит к себе. Девушка молча сидит на диванчике. Наконец молчание становится для неё нестерпимым, и она не выдерживает:

— Что вы хотите делать со мной дальше?

Выдохнув облачко дыма, небрежно бросаю:

— Ничего. Как поступить с вами — не в моей компетенции.

Она бледнеет:

— Вы выдадите меня военным?

— Да. Только моей страны. Нуварры.

Это её поражает до глубины души:

— Почему?! Что может знать всего лишь комиссар по иностранным делам уже не существующей республики рабочих и крестьян?

— Это решил не я. Таково приказание моего руководства. За вами вышел корабль, и, максимум через два месяца вы окажетесь в Нуварре...

Хочется добавить про императрицу и Океанию, но к чему раскрывать все карты? Мало ли, что взбредёт ей в голову? Хьяма опускает голову. Утешаю её:

— Это всё-таки лучше, чем болтаться в петле.

Она бессильно машет кистью:

— Потом меня всё-равно убьют...

— С чего вы взяли? В нашем государстве страшный недостаток женского пола, так что уж кому-кому, а вам ничего такого не грозит...

Изумлённый взгляд из-под бровей. Затем глаза вновь отводятся в сторону.

— Кстати... Если вам скучно, то я могу предоставить вам что-нибудь почитать. В доме неплохая библиотека...

...Это по местным меркам, разумеется... К моему удивлению она отрицательно качает головой.

— Пока не надо...

— Надеюсь, попыток бежать вы не будете делать?

— Куда, господин эрц?

Горько восклицает она. Я швыряю окурок в камин, встаю.

— Прошу прощения, у меня дела.

Иду к лестнице. Слышу следом шаркающие шажки шлёпанец. Расходимся наверху. Я — в кабинет. Она — к себе... Едва сажусь за стол, как в двери стучат.

— Да?

— Господин эрц, позвольте войти...

Баронесса? Я же вроде бы сказал, что вечером... Ну, раз так, пускай. Сразу поставим все точки над 'i'

— Заходите, госпожа. Раз пришли, не вижу смысла вас выгонять...

Она входит, застывая на пороге. Слегка откидываюсь в кресле:

— Слушаю вас, баронесса?

Женщина выдавливает:

— Прошу прощения, господин эрц... Я — забылась...Я действительно забылась...

Машу рукой:

— Проехали.

Она не понимает, удивлённо смотрит на меня. Приходится пояснить:

— Забудем о том, что произошло.

И не в силах удержаться от подколки, добавляю:

— Или вы сами этого не хотите?

Аора заливается густым румянцем, а я ещё подливаю масла в огонь:

— Ваша реакция на мои прикосновения меня удивила... И... Обрадовала...

Женщина готова сгореть от стыда, но я уже опять в привычном облике жёсткого сухого человека.

— Всё, баронесса. Можете идти к себе. Как я понимаю, возвращаться в свой особняк у вас ни малейшего желания.

Она с усилием кивает в знак согласия с моими словами. Затем, словно решившись, открывает рот, но тут же её губы вновь смыкаются. Спохватываюсь:

— Позвольте задать вам один вопрос, баронесса...

Женщина вздрагивает, её глаза расширяются.

— Какой?

— Насчёт вашей дочери... Почему она всё время молчит? Этому есть веские причины?

Внезапно на её глазах появляются слёзы. Голова опускается.

— Раньше Юница говорила. Но как то раз она вошла ночью в нашу спальню, когда мой покойный супруг... Избивал меня... С тех пор она молчит. Если честно, впервые с того времени я увидела улыбку на её лице в вашем доме, эрц...

Сказать, что я потрясён — мало сказать. Избивать женщину?! Какие же они варвары! Поднять руку на слабого, на мать! Тем более, мать своего собственного ребёнка! Видимо, я не могу сдержать отвращения на лице, потому что Аора вдруг замирает на месте, удивлённо глядя на меня. Потом осторожно, стараясь не вызвать моего гнева, задаёт вопрос:

— А разве у вас такого нет? В Нуварре?

— Да если бы такое случилось, то человек, поднявший руку на женщину, был бы убит на месте! Либо отправлен на каторгу пожизненно!

Ресницы удивлённо хлопают. Потом следует новый вопрос, точнее, просьба:

— Эрц... Я ничего не знаю о вашей стране... Как там живут, чем занимаются, что одевают... Вы как то раз сказали, что у вас работают все. И даже дворяне?

— Больше, чем простые трудящиеся, баронесса. Потому что звание аристократа в нашей стране не даёт никаких привилегий, и лишь добавляет обязанности...

Короткая пауза. Затем добавляю, потому что внезапно мне становится искренне жаль эту несчастную женщину, не знавшую в жизни простого человеческого счастья.

— Приходите сюда вместе с дочерью после ужина. Думаю, мне удастся развлечь вас обеих...

Впрочем, сочувствие — первый шаг к чему то большему. А этого я не могу, и не хочу себе позволить. За свою жизнь я выполнил всё, что обязан сделать мужчина: посадил не одно дерево, а целый сад. Построил дом. Вырастил детей, за которых мне не стыдно. Любил, и был любим сам. Узнал счастье, гордость и горе. Так что... Впрочем, неужели нельзя дать кому то, точнее, поделиться кусочком счастья, которое мне когда... Которое я испытал в прошлом? Ведь это будет так мало стоить мне, и так много может дать тому, с кем я разделю то, что довелось узнать мне...

...После обеда снова приходит Пётр. Он выглядит тоже нормально. То ли привычка, то ли молодой организм. Он всё же в половину младше меня. А я, несмотря на то, что выгляжу немногим старше парня внешне, в реальности уже далеко не молод. И мы снова запираемся в кабинете, и штабс-ротмистр делиться со мной тем, что ему известно. А знает молодой офицер достаточно много. Прежде всего, обстановку в стране. По крайней мере, в той половине государства, которую пересекли их эшелоны. Это первое. Второе — неожиданно даже для него самого руководство, точнее, начальство, дало ему довольно ответственный пост в новом правительстве. Теперь, кстати, Русия называется Диктатурой. 'Оригинальное' название, от которого меня так и тянет перекосить лицо. Словом, Пётр сейчас отвечает за поддержание порядка на 'умиротворённых' территориях. А попросту говоря — он начальник военной полиции. Хороший старт! Но вот положение дел в Комитете Диктаторов, как называется высший орган власти новоявленной Диктатуры, не очень. Всем заправляют три генерала: от инфантерии, то есть, пехоты. От кавалерии. Это объяснять не надо. И от артиллерии. Но каждый тянет одеяло на себя, стремясь достичь наибольшего влияния на остальных и получить максимальную власть. А значит, конфликт между ними неизбежен. Единственный вопрос — как скоро он произойдёт. Но что разборка между высшими офицерами случится, я ничуть не сомневаюсь. Самое плохое и страшное, что они собираются разделить страну на военные районы, которыми и будут управлять. А в случае чего-либо, угрожающего их власти или стране, объединять усилия... Свежо предание, да верится с трудом...

— Понимаешь, Пётр, тут получится не союз троих владетелей, а скорее, что-то совсем противоположное...

Он жадно слушает то, что я ему говорю, потому что успел не раз убедиться в моей правоте, и даже в глубине души считает некоего Михха Брума ясновидцем. Хотя речь всего лишь об опыте другого мира и другой эпохи...

— Где уверенность в том, что в случае нападения врага на одного из генералов, остальные решат выполнить свои обещания и помочь ему? Её нет! Скорее всего, оба будут злорадствовать, что третьему приходится туго, и его земли в тяжёлом положении. И когда наступит время, они смогут поделить их между собой.

— Даже так? Но ведь господа генералы — люди чести!

— Пётр! Одумайся! Где ты видел честь в штабах?! Согласен, что до уровня батальона, даже полка есть честные офицеры. Но выше, от дивизии и дальше, на высоких постах сидят либо те, кто имел связи при дворе, либо высокородные, кичащиеся своим происхождением!

Парень опускает голову. Крыть нечем.

— И даже если никто не станет нападать на Русию извне, потому что, как я понимаю, Гонведия и Прусия сейчас тоже переживают нелёгкие времена, потому что солдаты оставили фронт...

Делаю паузу и вопросительно смотрю на него. Мой собеседник кивает в знак согласия.

— Вот видишь... Но очень много шансов за то, что господа генералы захотят править Русией единолично. А значит, уничтожить соперников. Любым способом. Или силами войск, имеющихся в их подчинении. Ты — как бы над всеми. Не в смысле чего-то вроде власти, а как полиция. Новый род войск, не подчиняющийся никому из них.

Парень вновь согласно кивает.

— С другой стороны, под твоим началом достаточные силы.

Снова кивок.

— Значит, жди вербовщиков и агитаторов, которые начнут тебя склонять на чью-нибудь сторону. Ещё не приходили?

Теперь кивок отрицательный. Улыбаюсь:

— Готовься, Петя. И жди. Деньги, ценности, чины, посты, земли, женщины...

Он краснеет, а я спокойно говорю:

— А что тут такого? Это жизнь. И никуда от неё не денешься. Так что будь осторожен а когда почувствуешь, что начинаешь колебаться — приходи. Постараюсь помочь, чем могу.

— Помощь мне нужна уже сейчас...

Он вздыхает.

— Не знаю, с чего начать...

Улыбаюсь:

— Начни со штатного расписания.

— Как?

— Так. Прежде всего, что входит в обязанности военной полиции? Поддержание порядка. Так? Согласен?

— Да.

— Твоя контора будет просто называться военной. А на деле — обычная полиция. Значит, нужны специалисты. Твои солдаты хороши разгонять демонстрации, подавлять бунты, а вот как расследовать убийство или кражу? Найди старых, опытных полицейских, тех, кто работал в полиции до начала всего. Пригласи их на службу к себе. Слушай, что они говорят, что советуют. И, обязательно, найди преданных и честных людей, чтобы наблюдать за самими генералами. Негласно. Чтобы они, упаси тебя Боги, не узнали об этом. У тебя, Пётр, сейчас в руках будет огромная власть, просто колоссальная! И тебя выбрали именно потому, что ты — одинок. Не принадлежишь ни к одной из трёх сторон. А значит, не зависишь ни от кого. И никто их них не сможет на тебя давить. Родственников у тебя нет. Для всех остальных, разумеется! Кроме нас двоих.

Торопливо добавляю я, увидев, как офицер пытается возразить. Поняв, о чём я , он вновь согласно кивает.

— Так что, Петя, ищи людей, организуй структуру, наводи порядок. Кстати, хотел спросить тебя — а что власти думают по поводу обеспечения столицы продовольствием, и как хотят успокоить рабочих, кроме массовых экзекуций?

Он на мгновение задумывается, вспоминая, что решено, потом пожимает плечами:

— Насчёт продовольствия — ничего. Ни разу не поднимали этот вопрос. А вот по рабочим — пока решили оцепить их кварталы, и не выпускать за пределы гетто. Пока они не выдадут всех, кто принимал участие в организации бунта.

— Глупо. Причём — вдвойне глупо. Потому что жителей и армию надо кормить. И рабочих тоже. А ещё — сделать так, чтобы они зарабатывали и могли потратить деньги на еду. И не только. Людям надо одеваться, развлекаться, и быть уверенными в завтрашнем дне. Тогда Русия твёрдо станет на ноги скоро восстановит былую мощь. Естественно, только если останется единой страной и под единоличным правлением.

Рарог вздыхает:

— Михх... Ты столько всего сказал... И ведь всё по делу. Просто голова пухнет от мыслей.

— Если она у тебя начинает распухать сейчас, то что будет дальше?

Он машет рукой, с тоской глядя в окно, кстати, уже открытое. Затем поднимается:

— Пойду. Дел невпроворот. Будем искать выживших полицейских.

Киваю в знак согласия.

— Это сейчас самое первое, что ты должен сделать. И намекни своим генералам, что обыватели хотят есть.

— Обязательно. У нас, у армии, тоже ведь продуктов в обрез...

— Угу. А думаешь, голодные солдаты будут за вас? Скорее, они дезертируют и организуются в банды, которые начнут грабить всех и вся...

Парень бледнеет и торопливо отдав честь, буквально убегает. Теперь можно чуть расслабиться...

— Горн! Горн!

Звоню я в колокольчик. Спустя некоторое время слышу торопливые шаги.

— Да, ваша светлость?

— Нужно послать кого-нибудь из парней походить по окрестности. Поискать рынок. Такие наверняка появятся. Ничего не покупать. Просто походить по такому, посмотреть, чем торгуют, и на что, на какие деньги, или вещи.

— Сейчас, ваша светлость?

— Нет. Завтра, после того, как все поедят. И пусть оденется попроще.

Мажордом кивает. Потом спрашивает:

— Ужин подавать, как обычно?

Гляжу на часы — у меня есть ещё тридцать минут.

— Да. И извести дам, чтобы не опаздывали.

— Обоих, ваша светлость?

Он кривится, кося глазами в сторону комнату Хьямы. Киваю.

— Да. И пока всё. Мне надо работать.

Старик спохватывается, хотя у него на языке явно вертится вопрос, не собираюсь ли я завести себе любовницу. Молча уходит, я запираю дверь на засов, достаю рацию и, дождавшись ответа Метрополии, перегоняю запись нашей беседы с Петром. Чего пережёвывать зря одно и тоже, когда компьютер всё записал. Получаю квитанцию, подтверждающую, что файл принят полностью, выключаю аппаратуру, убираю лишнее. Впрочем, беру с собой планшет. По пути в столовую заношу его в спальню, и когда выхожу, натыкаюсь на Хьяму. Океанка медленно бредёт по коридору, опустив голову, и явно напряжённо размышляя о чём то. Ну, это её проблемы. Меня они волнуют меньше всего. 'Свобода' вышла из порта и двигается к Паневропе. Скоро придётся добираться до назначенного мне порта, и везти мадам диверсантку. А дальше наши пути разойдутся. Надеюсь, навсегда. Остаётся баронесса и её дочь. Несчастный ребёнок. Впрочем, думаю, у наших врачей найдётся, чем её вылечить. Только вот стоит ли везти Аору к нам? Пока не знаю. Но время ещё терпит... Внезапно Хьяма, идущая впереди меня, оступается, и я едва успеваю подхватить её под локоть.

— Спасибо.

Благодарит она, а я едва успеваю сохранить прежнее выражение лица. Потому что если бы всё было естественно, она не смогла бы удержаться и поблагодарила бы на океанском наречии. Хотя, может, их специально тренировали, чтобы не было таких проколов. Но надо за ней приглядеть...

...Ужин проходит в молчании. И, скорее всего, из-за присутствия океанки. Юница молчит, но её глаза поблёскивают. Не знаю, что наговорила ей мама, но девочка явно ждёт окончания ужина с нетерпением — чем дядя эрц собирается её развлечь? Наконец трапеза заканчивается, уже вошедший в традицию кофе, и моя обязательная сигара. Едва я выкидываю окурок в камин, как Юница выбегает из своей комнаты и спешит ко мне. Следом, скрывая нетерпение, появляется и Аора. Хьяма уже у себя, наверху. Поднимаюсь с кресла:

— Идёмте, дамы.

Делаю приглашающий жест, и мы все втроём чинно поднимаемся на второй этаж. Открываю дверь спальни. Баронесса напрягается, но я веду себя в высшей степени спокойно, к тому же не стану же я приставать к ней при ребёнке? Или за кого она меня считает? Входим внутрь, я подхватываю девочку под мышки, усаживаю на кровать. Она было дёргается, но я улыбаюсь, и Юница успокаивается. Сам устраиваюсь рядом, облокотившись спиной о горку подушек, сложенных у спинки в изголовье. Беру лежащий рядом планшет, кладу его себе на колени, включаю. Аора стоит неподвижно рядом с моим ложем, едва не звеня от напряжения. Почти мгновенно загружается операционная система — девочка смотрит на появляющиеся картинки заставки, открыв рот. Затем, когда появляется мой любимый фон, в качестве которого я выбрал картину древнего 'Тигра', переводит взгляд на меня. Выражение вопроса настолько явственно написано на личике, что я, не выдержав, улыбаюсь и запускаю мультик. Да-да. Обычный мультфильм. Тот самый пресловутый 'Том и Джерри'. Девочка морщит лобик, затем напрягается, наконец, до неё доходит, что это ожившие картинки из альбомов, которые она так любит рассматривать. Почему я выбрал именно этот мультик про кота и мышь? Да потому, что там не нужен переводчик. Действие, действие, и ещё раз действие. Да, он тупой и глупый. А ещё — жутко садистский по сути. Попробуйте воткнуть себе в заднее место вилку? Или проехать этим же местом по тёрке? Вам будет приятно, когда с вас внимут кожу? А в 'Томе и Джерри' подобные сцены на каждом шагу. Но тут уж ничего не поделаешь. Надеюсь, что девочка не обратит на это внимание, поглощённая самим фактом оживших героев, бегающих, прыгающих, вытворяющих самые невероятные трюки героев мультика. Даже мне в некоторые моменты очень трудно удержать смех... И мы, взрослый и совсем юная девочка, с увлечением следим за развитием сюжета, сопереживаем хитрому мышонку. Лишь баронесса так и стоит в ногах кровати, с откровенно скучающим видом. Правда, немного расслабилась, видя, что мы на что то смотрим. Хотя и женщине жутко любопытно — как эта штука в руках издаёт непонятные звуки? И почему её дочь забыла обо всём на свете? А я часто отвлекаюсь от зрелища на экране, украдкой наблюдая за Юницей. А та расцветает улыбкой на глазах, сбрасывая с себя какой то щит. Девчушка приваливается ко мне, я кладу её руку на плечо, и она словно ищет у меня защиты от того кошмара, что творится снаружи. Напрасно взрослые недооценивают детей. Юница очень умна, как я понимаю, и отлично знает, что за закрытыми наглухо окнами и дверями творится нечто страшное. Да и взрывы и выстрелы, дрожание мебели и звон посуды тоже подтверждают её догадки. Наконец баронесса не выдерживает, бросает на меня взгляд из-под пушистых длинных ресниц, обходит кровать со стороны дочери, пытается заглянуть в планшет. Естественно, что это не получается. Видно то ей видно, ни лишь мельтешащие силуэты. Надо сесть, чтобы краски происходящего заиграли в поле зрения. Пар минут, и женщина осторожно, готовая вскочить в любую секунду, присаживается, играя румянцем смущения, на краешек кровати. Наклоняется, и... Буквально тут же пристраивается рядом с дочерью, зачарованно глядя в экран. Всё. Она уже далеко-далеко отсюда... Минуты летят за минутами, складываясь в часы. Девочка пару раз уже зевнула, действительно, ей давно пора спать. Аора же... Она забыла обо всём на свете, не в силах оторваться от бегающих, дерущихся, взрывающихся героев. А в следующий момент Юница уже сладко спит, расслабившись и спокойно, с умиротворённым личиком, чуть слышно посапывает... Странно, но почему то и я чувствую себя так уютно. Спящий ребёнок. Маленькая девятилетняя девочка с тонким личиком и светлыми кудряшками, рассыпавшимися по подушке. А ещё — красивая женщина, тоже ставшая большим ребёнком. Я убираю руку, которая до того лежала на плечике Юницы. Девочка даже не замечает этого, потому что её головка уютно пристроилась у моего бока. Баронесса ничего не замечает, поглощённая мультфильмом, даже того, что уже сама пристроилась ко мне, и моя рука лежит теперь на её плече. Женщина сама чуть сдвигает дочь пониже, чтобы той было лежать удобнее, а потом... Вот уж действительно! То ли она совсем 'уехала', то ли просто забылась... Аора кладёт голову мне на ноги, ложась на бок. А когда я, тоже забывшись, запускаю пальцы в пышные пряди, сладко вздыхает... Так и засыпаем. Все трое. И спится всем хорошо и спокойно, несмотря на свист ветра за окном и мельтешащие хлопья снега в разыгравшейся метели...

Глава 19.

...Я просыпаюсь мгновенно, сразу, по неискоренимой привычке человека, привыкшего к действию в любую минуту. Ещё темно, но это ничего не значит — зимой рассветает поздно. Часы светятся своими большими цифрами, понятными лишь мне. Восемь? Можно спать ещё целый час. Что же меня разбудило? В комнате по-прежнему. Чуть слышно посапывает Юница, удобно устроившаяся между мной и баронессой, которая свернулась в клубочек с обиженным выражением тонкого личика. Напротив, на лице её дочери спокойствие. Полежать ещё? Но что же меня потревожило? Включить свет? Жаль тревожить женщин. Вернее, женщину и ребёнка. Планшет едва заметно мерцает индикатором разрядки. Беру его и вставляю зарядный шнур. Затем опять осторожно устраиваюсь рядом с Юницей, только на этот раз не засыпаю, а просто сижу, любуясь на идиллическую картинку. Всё-таки, что меня разбудило?.. Баронесса сонно шарит вокруг себя, находит дочь, выражение лица меняется. Но, вопреки ожиданию, оно не успокаивается, а наоборот, искривляется в горькой, испуганной гримаске, и я только сейчас различаю крохотный, почти незаметный шрамик на её виске, раньше скрытый прядью волос. Чёрт возьми! Миша! Соберись! Не раскисай! Лучше подумай, что будет, когда они проснутся? Ладошка Аоры нащупывает мою руку, спокойно лежащую на покрывале, рефлекторно хватает её, тащит к себе. Не верю своим глазам — женщина успокаивается, на лице появляется слабая улыбка и облегчение. Словно что-то плохое, что приснилось ей, ушло обратно в леса кошмаров... Прикрываю глаза. Так мне лучше думается. Как быть дальше? Чем они становятся для меня? Вдова и её дочь? Чем то большим, чем случайные знакомые? Или всё же я смогу справится с ситуацией? Юница открывает глаза, улыбается мне сонно, и... Я улыбаюсь ей в ответ. Девочка расслабляется, потом поднимается, высвобождаясь из мод маминой руки. Это движение будит Аору. Та тоже распахивает свои глаза, с минуту хлопает сонными глазами, не понимая, где она находится, потом резко приподнимается, её рот кривится, но тут дочь буквально прыгает к ней, обнимает, и счастливо говорит:

— Мамочка!

Испуганный взгляд баронессы, недоумевающий и не верящий тому, что только что произошло. Всё мгновенно забыто. Женщина хватает девочку за плечи, заглядывает в глаза, лихорадочно прижимает к себе, целует, на глазах появляются слёзы счастья. Юница отбивается. Она, по-моему, даже немного испугалась такого порыва чувств и подаётся ближе ко мне. Кладу свои руки на её хрупкие плечики, и чувствую, как напрягшееся тельце расслабляется. Зато баронесса явно обижена такой реакцией дочери. Простите, ваше сиятельство, но тут уж ничего не попишешь. Дождавшись, пока девочка чуть успокоится, я тихонько говорю ей в розовое ушко:

— Умываться, чистить зубки, переодеваться и завтракать. Договорились?

— Да, дядя эрц.

Она оборачивается ко мне, я по прежнему улыбаюсь:

— Можешь звать меня дядя Михх.

Она надувает губки:

— А можно папой Миххом?

Я едва не сваливаюсь с кровати, тем более, что сижу на самом краешке. Но удерживаюсь.

— Можно.

— Ой, как я рада! Теперь у меня будет настоящий папа!

Она вскакивает на четвереньки, ловко перебирается через маму, соскальзывает на ковёр, и едва засунув ножки в свои ботиночки, уносится. Тишина. Я тоже поднимаюсь с кровати, открываю жалюзи. Призрачный рассвет чуть освещает спальню. На улице — белым бело. Выпавший ночью снег и пролетевшая метель засыпала город плотным покрывалом. Замечаю цепочку следов, идущую от особняка к калитке ограды. Понятно. Видимо, это Горн отправил кого-то из парней выполнять моё поручение по поводу рынка. Вдалеке, у груды бесформенных сугробов, прикрывающих место упокоения последнего императора Русии, у костров греются солдаты. Виселицы ещё заняты. Чёрт! Сколько они собираются держать там мертвецов? Пока не свалятся?! Но с этим я справиться не могу. Проклятие, даже с ребёнком не выйти погулять! Между тем позади меня шуршание одежды, затем тихие шаги, скрадываемые толстым ворсом ковра. Они замирают возле меня.

— Эрц... Вы совершили настоящее чудо! И моя благодарность вам... Не знает границ... Позвольте обратиться к вам с единственной просьбой, и не сочтите её за наглость...

Киваю, по-прежнему стоя неподвижно.

— Не принимайте её слова, сказанные сейчас, всерьёз...

— Почему?

Оборачиваюсь к ней. Баронесса опускает голову. Затем выдавливает из себя:

— Вы... Мы вам обязаны всем. Даже жизнью. Моя благодарность не знает границ... Но быть девочке отцом... Вы не должны. И, тем более, не обязаны...

— Хватит.

Я останавливаю женщину, пока она не вывела меня из себя. Баронесса пугается — похоже, выражение моего лица сейчас не слишком доброе.

— Замолчите, пока вы не наговорили мне такого, о чём будете потом жалеть. Идите к себе, приводите в порядок дочь и себя. Ваше платье помялось и выглядит неопрятно...

Казалось бы, причём тут платье, когда произошло такое. Но Аора, кажется, из тех женщин, которых даже случайный волосок на ткани может вывести из себя. Она тушуется, теряет мысль, затем двигается к двери. Бросаю её вслед:

— Я не стану возражать, если девочка будет называть меня папой. Главное, чтобы она говорила. Как можно больше.

Её плечи опускаются ещё больше, дверь закрывается. Ну а я — в душ... Все собираемся на завтрак. Хьяма, как ни удивительно, вовремя. Юница весело болтает ножками и делится впечатлениями, что заставляет океанку открыть от изумления рот.

— Этот котик такой глупый! Такой глупый! А мышонок очень хитрый, правда, мама?

— Да, милая...

Похоже, что баронесса взяла себя в руки, потому что ведёт себя за столом довольно естественно. От неё, что интересно, пахнет не парфюмом, как обычно, а обыкновенной чистой водой, как всегда от человека после ванны. Значит, она успела принять душ. Присмотревшись, замечаю, что её волосы ещё влажные. Платье, кстати, опять другое. Интересно, сколько их в её гардеробе, и сколько чемоданов притащил ко мне в особняк слуга...

— Господин эрц, иногда животные разговаривали. На каком языке? Вашей страны?

Киваю.

— Да, госпожа. Просто фразу столь коротки, а вы все были столь заинтересованы, что я счёл возможным не переводить междометия на русийский, чтобы не отвлекать вас от зрелища.

— Папа Мих, а ты нам покажешь вечером что-нибудь ещё?

— Конечно, доченька. Только на этот раз немного, договорились? Чтобы ты спала у себя в комнатке.

Юница обиженно надувает губки, но тут же вновь весело улыбается:

— Хорошо, папа Мих!

Оборачивается снова к маме:

— Сегодня будем смотреть ещё, мамочка!

Аора не может справиться с эмоциями, и тоже улыбается, несмотря на свою задумчивость. Дзинь! Чашка падает на пол, звеня и подпрыгивая, потому что она небьющаяся с Земли подпрыгивает по деревянному паркету. Хьяма переводит взгляд с баронессы на меня и обратно:

— Папа?!

— Да! Дядя эрц разрешил мне называть его папой!

Океанка мрачнеет, бросает злой взгляд на баронессу, заливающуюся краской. Затем снова смотрит на меня, желая что-то сказать, но сдерживается. Правда, спустя пару мгновений интересуется:

— Простите, господин эрц... Не могли бы вы прояснить сложившуюся ситуацию? Я слушала весь разговор за столом... У вас есть дрессированные животные?

Мама с дочерью переглядываются между собой, потом прыскают от смеха. Юница с трудом, поскольку заливается смехом, поясняет:

— У папы живые картины. Как фотографии, или альбомы. Только там они двигаются, и разговаривают. Жаль, что непонятно. На папином языке.

...Ого. Девочка уже опустила моё имя. Просто 'папа'. Но каждый раз, когда она это произносит, по моему телу пробегает волна нежности к ней...

— Как это возможно?!

Девушка явно не верит услышанному. Ладно. Чёрт с тобой, золотая рыбка.

— Я приглашаю и вас вечером на просмотр, Хьяма. Чтобы вы убедились своими глазами.

Поднимаюсь с места, поскольку завтрак уже закончен, киваю всем дамам, ухожу в залу, устраиваясь у камина... На улице тихо и хорошо. Выглядывает солнышко. А не погулять ли нам? Юница невысока, и из-за живых изгородей можно надеяться, не увидит виселицы... Как раз, дождавшись, когда я закончу, она выходит из комнаты с уже привычным альбомом в руках.

— Хочешь, выйдем во двор? Погуляем по саду, слепим снежную бабу...

— А что это такое?

Я поражён до глубины души:

— Ты никогда не лепила снеговиков?

— Не-а...

Отрицательно мотает она головкой. Поднимаюсь:

— Беги к маме, пусть она тебя оденет.

Девочка бросает свой альбом на диван, радостно убегает, и до меня доносится её голосок:

— Мама, мама, помоги мне одеться, мы пойдём с папой на улицу!

Звон выпавшего подноса заставляет меня обернуться — это Горн. Он тоже услышал радостный голос Юницы.

— Ваша светлость, правильно ли я понял, что вы и баронесса...

— Нет. Просто... Вчера мне удалось помочь девочке снова заговорить. А потом она попросила разрешения называть меня папой.

Старик вздыхает, затем снова становится самим собой:

— Простите, ваша светлость, что неправильно понял.

И тут чёрт меня дёргает за язык:

— Вообще то ты понял меня правильно, Горн. Теперь бы баронесса поняла всё тоже... Правильно...

Он открывает от изумления рот, застывает столбом.

— Мы идём с Юницей гулять в саду.

И поднимаюсь наверх... Уже одетый в простую нейлоновую 'аляску', поскольку напяливать на себя положенную аристократу шубу из меха особо ценного животного нет ни малейшего желания, натыкаюсь в коридоре на стоящую у окна Хьяму, застывшую у окна, из которого вид на место экзекуции. Она сразу понимает, что к чему, и зло шипит:

— Вы слишком доверчивы, эрц!

На миг останавливаюсь, меряю её с ног до головы циничным взглядом, и парирую:

— Судя по вам — да.

Затем спешу вниз, где приходится подождать Юницу. В отличие от меня, мама собрать дочь так быстро не успевает...

...День просто чудесный! Ни ветерка, чуть выше ноля градусов. Снег влажный, и лепится замечательно. Мы скатываем большие шары, которые я водружаю друг на друга, поддерживаю Юницу в воздухе, пока она, следуя моим указаниям, тщательно выкладывает из принесённых Солой угольков из камина рот и глаза. Затем втыкаем сосульку вместо носа, напяливаем ведро на голову. Старая метла чудесно пристраивается правого бока. Классический русский снеговик, никогда не виданный здесь. Нет, конечно, лепят. Но тут свой стиль. Вместо чего-то подобного нашему Снеговику русы лепят нечто похожее на лошадь. Получается неуклюже. Но, возможно, тут просто дело привычки. Может, кому то и наше с Юницей творчество покажется уродливым или странным. Как говорится — на вкус и цвет все гайки разные... Незаметно провозились до ужина. Устали, промокли, но чувствуем себя просто великолепно. Я словно сбросил с себя всю грязь, которой напитался, а девочка так и льнёт ко мне. Только мама очень задумчива и бросает на меня и дочь очень странные непонятные взгляды. Самое странное, что Хьяма смотрит точно так же, словно увидела меня с другой стороны, никогда не виданной ранее. Когда трапеза заканчивается, а вечерняя сигара выкурена, появляются обе ун Ангриц, старшая и младшая, нетерпеливо ожидавшие окончания моего ритуала. Все дружно спешим наверх, там уже прогуливается госпожа бывший комиссар. Ей, несмотря на двусмысленность и сложность ситуации, в которой она оказалась, тоже интересно, что за ожившие картинки. Включаю им планшет, честно предупредив, что сегодня будем смотреть всего час, и пока слабый пол развлекается, запираюсь в кабинете. Что-то мне скажут во время сеанса связи? Увы. Сегодня поговорить с Метрополией не получается. Непонятные помехи, причём, очень и очень сильные, словно кто-то специально забивает эфир искрой. Даже тончайшая подстройка, производимая ноутбуком, не помогает. Прорывается короткая фраза:

— Завтра. Сеанс. Завтра.

— Понял. Понял. Понял. Завтра.

Странно, но я даже чувствую облегчение, что разговор не состоялся. Возвращаюсь назад, в спальню, где застаю идиллическую картину единения. Два взрослых ребёнка и один маленький дружно впились глазами в экран планшета, причём Юница даже сцепила ладошки в замок. Её мама — ухватилась за свою щёчку. А госпожа Хьяма засунула в рот большой палец и усиленно грызёт ноготь. Чёрт, я же им продолжение 'Тома и Джерри' поставил. Или ошибся? Заглядываю сбоку, и... Мда. Поставил, называется, мультик... Вместо приключений кота и мышонка все, затаив дыхание, смотрят нашего классического Щелкунчика, полностью поглощённые разворачивающимся действием и музыкой Петра Ильича Чайковского... Самый драматический момент, когда заколдованного принца берут в плен крысиные солдаты, и добрая девочка спасает его броском башмака... Юница вскрикивает от восторга, Хьяма бросила грызть многострадальный ноготь, Аора всплёскивает руками, плача от счастья... Бесшумно выхожу в коридор. Не стоит им мешать... Моё внимание привлекает мельтешение костров у места казни. Закрываю штору, припадаю к стеклу. Кажется, там снимают казнённых. Я различаю грузовики, бегающих туда-сюда солдат... За моей спиной открывается дверь, и все трое дам выходят. Лица умиротворённые, счастливые...

— Спасибо, господин эрц!

Хьяма неожиданно кланяется мне, словно высшему существу. В принципе, я действительно аристократ, а она простолюдинка по легенде. На самом деле — кто его знает.

— Спасибо, папочка! Как чудесно! И всё хорошо закончилось!

Я приседаю на корточки, ласково трогаю её за кончик носа:

— Всё. Хорошего помаленьку. Теперь приводи себя в порядок, и спать. Договорились?

Юница кивает. Затем в порыве благодарности обнимает, неуклюже чмокает в щеку. Но тут вмешивается мама,

— Идём, дорогая...

Они спускаются по лестнице, Хьяма вроде как собиралась пройти в отведённую ей комнату, но застывает на пороге. Оборачивается.

— Что?

— Простите... эрц... А у вас все такие? В Нуварре?

— Не понимаю вас, Хьяма.

— Как вы?

Усмехаюсь:

— За всех не скажу. Но, думаю, большинство.

И подмигиваю ей. Девушка краснеет и закрывает за собой дверь. Ну а мне пора побеседовать со слугой. Конечно, может и Горн доложить. Но зачем мне пересказ? Тем более, что парнишка может чего-то упустить, или не обратить на это внимания, и я смогу задать наводящие вопросы...

...— Торгуют всем, ваша светлость. Полно всякого товару: посуда, вещи, книги, картины...

Стан задумывается, что он ещё пропустил, и прихожу к нему на помощь — уж больно виновато он выглядит:

— А на что продают?

Он сразу бодро вскидывает голову:

— На камни драгоценные, на медь, вестимо. На хлеб, курево, яички...

Опасливо косится в сторону дверей, то ли боясь, то ли просто стесняясь:

— Женщин много, ваша светлость... Всяких. На любой вкус и выбор. И недорого берут.

И этот туда же! Помню, сколько пришлось отучать Горна от попытки сосватать мне ночную грелку. Пока просто не встряхнул его за грудки и не пригрозил выгнать. Никак не могут местные мужички понять, как это я столько времени обхожусь без женского пола. Впрочем, я тоже этого не понимаю. Но вот стоило только одной из них поселиться у меня в эти лихие времена, и я 'поплыл'... Нет, пожалуй, стоит сходить завтра, глянуть самому. Тем более, что мне надо кое-что прикупить для Хьямы. Не будет же она ходить в одолженных вещах всё время? Я, в конце концов, эстет, можно сказать. А ей ещё жить в доме три недели. Да и потом, в чём она ехать в машине будет? Обувь, платье, точнее, платья. Бельё...

— Значит, на медь и камни?

Парнишка внезапно становится хмурым:

— На еду больше всего, ваша светлость. Я потолкался между людьми — жрать то нечего. Лавки и магазины закрыты. Когда что появится — неведомо никому. А кушать каждый день хочется. Там, среди женщин, и благородные появились, ваша светлость. Честное слово!

...Я ему верю. По словам Петра, рабочие кварталы вообще окружены и пока военным не выдадут зачинщиков и руководителей восстания, скрывающихся в них, ни один человек оттуда не выйдет. А учитывая, что в бедных районах города почти вся торговля велась с колёс... Ну, есть тут такие лавки. Телега, накрытая тентом, в ней продавец. Приезжает либо рано утром, перед началом рабочей смены. Либо поздно вечером, после неё. Становится на площади. Вот хозяева и хозяйки и собираются за покупками. Всем удобно. А теперь и смельчаков таких нет. И товара тоже... Эх, господа военные! Власть делите, а народ страдает. Ведь всякому терпению предел есть! Молчат люди, молчат, а потом...

— Ладно, Стан. Отдыхай. Завтра поедим, и проводишь меня.

— Ваша светлость, не ходили бы вы туда?..

...Это что за...

— Народ там всякий, но больше бедовый. Как бы плохое что не случилось...

— Не переживай. Управлюсь.

Парнишка умолкает, затем кланяется и уходит на половину слуг, где у каждого своя каморка. Небольшая, естественно, зато своя, что здесь неслыханная редкость...

...Возвращаюсь в спальню. Вечерний душ, растягиваюсь в кровати. Надо обработать новые данные. Значит, барахолки появились. Это раз. Второе — власти так и не думают организовывать обеспечение населения продовольствием хотя бы по минимальным нормам, а городские запасы частично уничтожены во время хаоса, частично разграблены, а что уцелело — реквизировано на нужды армии. Третье... А что — третье? Город ждут нелёгкие времена... Тук-тук. Что за?.. Да нет, показалось. Тук-тук. Кому не спится?! Приподнимаюсь на локте, рявкаю:

— Я сплю!

Тишина. Точно Стан забыл что-то важное сказать. Прибежал, когда вспомнил. Ага. Вот и шаги удаляются. Ну теперь можно и поспать... Завтрак проходит теперь весело, его оживляет радостная маленькая девочка. Мы болтаем на всякие нейтральные темы, рассказываю о мультфильме, который они вчера смотрели. Аора тоже вступает в беседу, только Хьяма почему то молчит, не поднимая глаз. Какая муха опять её укусила? Ладно. Принесу одежду — оттает. Наконец всё заканчивается, и мы расходимся по своим комнатам. Я быстро набрасываю на себя полную сбрую, которую одеваю во время своих последних вылазок в город: камуфляж, бронежилет, куртку. Оружие и боезапас уже распихано по своим местам. Спускаюсь на кухню, где меня ждёт парень. Он немного испуганно косится на меня, но ведёт себя вполне адекватно.

— Готов?

Спрашиваю я его.

— Да, ваша светлость. Разумеется.

— Идём в подвал.

Он не рассуждая и не задавая вопрос вскакивает со своей табуретки, идёт за мной. Открываю наш продуктовый склад, кидаю в вещевой мешок пару кругов копчёной колбасы, небольшой кусок сала, пяток банок консервов с мясом и рыбой.

— Хватит?

— Как бы не прибили нас, ваша светлость...

Ёжится Стан. Улыбаюсь:

— Сорок положили. Думаешь, там больше будет? Три — пять от силы. Я с такими и голыми руками управлюсь.

— Не, ваша милость. Опасно с мешком идти. Уж лучше по карманам распихать. Так все делают.

А он дело говорит! Вынимаю отложенное из мешка. Пару секунд думаю, как всё приспособить, а потом достаю хомуты и через пять минут продукты распределены по местам. И незаметно, и удобно, если что. Консервные банки засовываю в карманы его жилетки, которую парень поддел под извозчичий армяк.

— Пошли.

— А... Вы никого предупреждать не будете, ваша светлость?

— Горн знает. А остальных — не касается.

Парень снова опасливо на меня косится, но молчит, и мы выходит на улицу. Снег уже посерел. Зато вчерашняя оттепель закончилась, и сейчас лёгкий морозец. Не спеша шествуем по известному парнишке маршруту к ближайшей барахолке. Время по моим часам — около десяти. Самая торговля. Так что, надеюсь, для Хьямы удастся приобрести всё, что требуется... Большая площадь просто переполнена людьми! Я застываю на месте от неожиданности. Думал, человек сто, двести от силы. А тут — не меньше трёх-четырёх тысяч! Ловя на себе оценивающие, примеряющиеся взгляды, не спеша иду со Станом между рядов, представляющих собой расстеленные прямо на снегу листы ватмана или толстого рыхлого картона, на котором выложен товар. Продавцы сидят позади импровизированного прилавка, закутанные по самые глаза. Тоскливые и безнадёжные. Они резко отличаются от прежних, нагловатых, но вместе с тем и услужливых торговцев совсем недавнего прошлого. Стан не обманул: картины, посуда, статуэтки, книги, среди которых попадаются настоящие раритеты в обтянутых натурально кожей, с металлическими замками.

— Ваша светлость, торгую в основном слуги. Но и сами господа тоже встречаются...

Шепчет мне парень. Киваю, иду дальше. Как бы не хотелось мне покопаться в книжных развалах, но мне они ни к чему, потому что пришёл я с конкретной целью.

— Где тут вещи продают?

— Меняют, ваша светлость. Меняют.

Вздыхает он.

— Ошибочка вышла. Ладно. Веди.

Стан отлично разведал всё вчера, недаром он проторчал на барахолке почти до самой темноты, и быстро приводит меня в одёжные ряды. Женские платья, мужские костюмы, детская одежда висит на верёвках, натянутых между столбов. Редкие покупатели подходят, снимают понравившееся, прикидывают. Продавцы вьются между ними, перебивая и переманивая клиентов друг у друга...

— Чего изволите, молодые люди?

...Молодые люди?! Ладно Стан. Но я... Льстит. Заманивает просто.

— Одежда нужна. Девушке. Платья, Шубка. Бельё.

Отвечаю я пронырливой дамочке, по виду явно из люмпенов. Та согласно кивает:

— А комплекции какой ваша дама, молодой человек?

— Стройная. Высокая. Повыше его. На полголовы.

Показываю на коренастую фигуру слуги возле себя. Женщина пару секунд прикидывает, потом растягивает губы в улыбке:

— Такое — найдём. Только оно дорогое. Потому как из господского дома. Цельный гардероб! Владелица велела продать. Мол, ей сейчас ни к чему. Лишнее. А всё и ненадёванное вовсе!

— Показывай.

— Сюда, прошу, господа хорошие.

Она показывает за занавеску, огораживающую небольшой закуток, где чадит печка-буржуйка., к которой продавщица сразу протягивает иззябшие руки.

— Ух, холодно, ваша милость. Да вы там смотрите, вон те чумаданы... А то я иззябла.

Стан снаружи, если что, подаст знать. Приседаю перед тремя большими сундуками из кожи. Так тут выглядят чемоданы. Откидываю крышки. Женщина не врёт. В первом — платья. Всяких фасонов и видов. Я угадываю даже вечернее. Новые, отлично сшитые. Как бы ещё не лучше, чем у Аоры... Во втором сундуке обнаруживается бельё. Женское, разумеется. Эту крышку я почти сразу захлопываю. В третьем, кроме трёх шуб из пушистого меха нахожу две пары тёплых дамских сапожек, небольшие валеночки, три пары туфель. Размер, вроде бы, подходящий... Продавщица поняла, что я заинтересовался, и теперь собирается ломить цену. Ей же тоже надо на что-то жить. Выпрямляюсь:

— Сколько за всё?

Тут люмпен-дама замирает:

— За всё, ваша милость?

Переспрашивает она.

— Ваша светлость.

Поправляю я её. Женщина икает, потом с опаской выдавливает:

— Консервов мясных три банки дадите?

— Даже две рыбных добавлю. Стан!

Парень просовывает голову через щель занавески.

— Ваша светлость?

— Отдай ей.

Показываю глазами на его оттопыренные карманы. Тот вытаскивает банки и ставит их перед хозяйкой торговой точки. Та опасливо коситься на блестящие банки, потому что много обманщиков.

— Не веришь? Нож есть?

Она выуживает откуда то обыкновенный столовый ножик с круглым носком.

— Тю, сдурела, баба?

Это уже влезает Стан.

— Как таким банку откроешь?!

— Так нету...

Беспомощно лепечет она.

— Хочешь, я открою тебе? Только потом не отказывайся, мол, закрытые надо.

Колебания торговки достигают высшей точки, и она тыкает в первую попавшуюся банку:

— Вот эту, ваша... Светлость...

Молниеносный взмах '78-ого' заставляет консервную тару распасться на две половинки. Там тушёнка. Причём такого качества, которое производителям в России на моей планете и не снилось! Облегчённый вздох женщины. Она молниеносно сгребает всё с ящика в корзину, которую жестом фокусника куда то прячет.

— Забирайте, ваша светлость! Всё ваше!

Я киваю Стану, тот тут же вытаскивает сундуки наружу.

— Ваша светлость! Постойте тут, я бредуна найду. Одному мне сундуки не упереть, а вам помогать мне не по чину.

Я молча киваю, пока осматриваясь по сторонам, и парнишка убегает куда-то в глубь рядов. Торговка высовывается наружу из-за своей занавески, замечает меня и заискивающе улыбается.

— Эй.

— Чего ещё изволите, ваша светлость?

Раздумываю одно мгновение:

— Надо шубку для девочки. Вот такого роста.

Показываю, сколько надо от земли. Торговка задумывается, потом огорчённо отвечает:

— Коли бы вы раньше заказали, ваша светлость... А то я меня только взрослая одёжа. На том конце детским торгуют.

Показывает направление.

— Ладно. И на том спасибо...

Замечаю знакомый армяк Стана. Точно, он. Следом за ним поспевает худой мужчина в пенсне и длинном чёрном пальто, везущий обыкновенные детские саночки.

— Вот, ваша светлость, бредун. Он вашу покупку до дому довезёт.

Кого-то этот человек мне напоминает. Он явно из 'бывших', как говорится.

— Хорошо, Стан. Вези всё домой, и пусть их поднимут в мой кабинет. И... Скажи Соле, пусть накормит бедолагу. На совесть, ясно? А я тут похожу, мне надо кой чего ещё.

— Как же вы один, ваша светлость?!

Он просто в шоке. Но я прикладываю руку к груди, где под курткой на ремне висит JS9. Слуга сразу успокаивается и бодро отвечает:

— Всё будет сделано, ваша светлость!

Бодро рапортует парнишка. Затем они взваливают сундуки на санки, прихватывают их ремнём, Стан толкает. Бредун — тащит. Нехитрый транспорт резво скользит по утоптанному грязному снегу. Я задумчиво смотрю вслед. Вспомнил. Профессор философских и юридических наук Золкис. Но в моём списке он не значится...

Глава 20.

Теперь можно и дальше идти. Стан, конечно, хороший парень, и обсказал всё досконально. Но он не обращает внимания на мелочи, а именно в мелочах скрывается дьявол. Так что следую между торговцев дальше. Шум, разговоры, кто-то поёт высоким голосом под аккомпанемент местной шарманки, правда, тут она делается в виде бочонка. Нескончаемый гомон и ощущение чего-то грязного и мерзкого, разливающегося вокруг. Всё правильно — обычно такие барахолки и являются питомником и рассадником всякой гадости, вроде наркомании, уголовщины, беспредела. Тут вынашивают планы преступлений, махинаций, живут сутенеры и их рабыни и рабы, беспризорники и мошенники, процветают извращения. Не спеша иду, разглядывая незаметно тех, кто продаёт и покупает. Попадаются весьма колоритные персонажи, как, например, тот толстяк в высоком головном уборе, напоминающем классический цилиндр с агитационных плакатов Маяковского времён социализма, закутанный в обычное одеяло, подпоясанное грязной верёвкой. Из под одеяла видны волосатые лодыжки и тапочки из войлока, одетые на босу ногу. Часто попадаются дети, просящие милостыню. И вот это, несмотря на мой внешне невозмутимый вид, режет меня изнутри. Исхудалые, в тряпье. Среди них все классы Русии — из рабочих кварталов и когда-то блестящих аристократических районов столицы, представители среднего класса и беглецы из духовных заведений в остатках ритуальных нарядов. Во время любой смуты страдает очень много людей. Но больше всего, конечно, дети. И именно их мне жаль больше всего. Я готов собрать всех и отправить к нам, на Новую Русь. Там их вырастят, воспитают, обучат... Но это не в моих силах. Единственный вертолёт, способный достичь Паневропы и вернуться назад, не в силах перевезти всех нуждающихся в спасении. Просто физически и технически. А корабль... Сначала надо собрать будущих граждан, потом доставить до порта, где-то содержать, лечить, потому что многие из них больны, и, самое главное, кормить, пока не придёт 'Свобода'... Так что остаётся делать пока самое лёгкое. И противное. Просто проходить мимо, делая вид, что тебя не трогают их потухшие глаза, в которых нет никаких эмоций... Может, я излишне эмоционален? Да вряд ли. Скорее всего, прожитые годы не смогли вытравить из меня чувства и понятия о совести, долге и чести, над которыми так любили смеяться молодые моральные уроды, взращённые властью...Той, прежней властью моей страны. Потому что назвать их людьми у меня не поворачивается язык... Кого-то бьют. Жестоко и беспощадно. А тот, кто катается сейчас между с хеканьем опускающихся кулаков и ног, молчит. Не потому что, бесполезно просить пощады. Он что-то торопливо жуёт, жадно глотая. Потому что я вижу на лице убиваемого счастливую улыбку, а рассечённые губы торопливо двигаются и ходит ходуном торчащий кадык. Попадаются проститутки всех возрастов и категорий. Накрашенные и наоборот, подчёркнуто скромно выглядящие. Наглые и тихие. Красивые даже по нашим меркам, и страшные, словно окружающая их среда... Среди них попадаются даже совсем сопливые, двенадцати-тринадцатилетние девочки, немногим старше Юницы, которых навсегда искалечила буря, проносящаяся сейчас над Русией. Снова ряды торговцев, выставивших на всеобщее обозрение отчаяние и нищету столицы. И лица, выглядящие гротескными масками ужаса... Стан прав — основная валюта, ходящая по рынку, это продукты. Самые разные, главное, чтобы это можно было есть. Продают кормовой жмых, оставшийся от давно съеденных лошадей, овёс, изредка попадаются крестьяне из окрестных хуторов. Они выделяются сразу своими сытыми лицами, ленивыми сытыми усмешками, презрительным выражением лиц. Их возы накрыты большими тентами и держаться плотной группой, окружённые крепкими ребятами, скрывающими под одеждой оружие. Вокруг полно народа, голодными глазами смотрящими на еду, которой нет в городе. Один из тентов над санями распахивается, оттуда выбирается, пошатываясь, молодая... То ли женщина, то ли девушка. В шапочке, чуть сбитой набок, с глазами, полными слёз, держащая в руках свёрток. За ней следом выходят двое упитанных мужичков, ничуть не стесняясь окружающих завязывая штаны. Понятно... Несчастная проходит охрану, но тут к ней бросаются несколько скользких личностей и вырывают из рук заработанное, сваливая ту на грязный снег. Она рыдает, бьётся в слезах, молит о помощи у охранников, а те лениво отпихивают её ногами, пока, наконец, кому то не надоедает, и небольшая дубинка, которую раньше носили половые в трактирах для простонародья не опускается ей на голову. Вздрогнув, та замирает на снегу. В другое время я бы обязательно вмешался. Но сейчас... Какой в этом смысл? Сколько таких вот сестёр, матерей, лишились своего достоинства и чести, чтобы хоть как-то накормить близких? Хотя надо попросить Петра навести немного порядка. По крайней мере, среди уголовного контингента. Тем более, что время военное, и судить можно по его законам. Коротко и ясно. При помощи адвоката Зелёнки и судьи Свинца. Они не ошибаются. Взгляд на солнце — день пошёл на вторую половину. Да и увидел я достаточно. Пора возвращаться. Разворачиваюсь, не спеша двигаюсь обратно, рассекая волны людского дна, словно ледокол. Толпа почему становится особо густой. Что за... Ощущаю ловкую ручку в своём кармане. Так-так. Раздаётся крик боли, потому что я перехватываю тонкое запястье своей клешнёй и ощущаю, как косточки подаются под резким движением.

— Почто малую мучишь, ирод?!

Наглые голоса. Двое одетых по последней блатной моде личностей. А у моих ног корчится от боли, прижимая сломанную руку к потрёпанному пальтишку, девчушка лет четырнадцати. А парочка в приплюснутых шапках, надвинутых на низкие лбы, с приклеенной к нижней губе шелухой стоит передо мной, поигрывая тускло блестящими ножами хищного вида. Ведут себя больно нагло, несмотря на то, что оба меньше меня по габаритам. Значит, их страхуют.

— Жить хотите?

Мои глаза леденеют, и один из блатных, который поумнее, чуть спадает с лица, почуяв неладное. Но его напарник явно из оборзевших. Он лыбится:

— А ты? Что, благородный?

Есть у них такая присказка, равнозначная по смыслу земному 'крутой'. Вместо ответа плавным, но быстрым движением скольжу вправо, левой рукой делая быстрое движение, затем ныряю в толпу. Позади — хрип. Оба уголовника валятся на колени, словно куклы, одновременно зажимая ладонями горла, из которых хлещет кровь. '78-ой' на высоте. Да и руки у меня длинные. И что интересно — никому нет дела, что я только что убил двоих. Бросают равнодушные взгляды, проходят мимо корчащихся тел. Подешевела человеческая жизнь в Русии. Ой, подешевела...

...К моему возвращению бредуна уже нет. Поэтому раздеваюсь, ставлю оружие в шкаф, переодеваюсь в домашнее. Сундуки стоят в кабинете. Горн, всегда знающий, когда он мне нужен, за что я и ценю старика, уже почтительно ожидает меня возле дверей спальни, где хозяин приводил себя в порядок. Бросает на меня вопросительный взгляд, я морщусь:

— Мерзко там. Очень...

Мажордом кивает в ответ. Затем спрашивает:

— Что изволите, ваша светлость?

— Пригласи Хьяму в кабинет.

— Будет сделано.

Он уходит в конец коридора, стучит в двери. А я захожу к себе. Сундуки аккуратно выстроены в линию. Только успеваю усесться в кресло, как почтительно стучат. Это Горн.

— Ваша светлость, я привёл госпожу.

— Пусть зайдёт. А мне — кофе.

— Сию минуту, ваша светлость.

Дверь раскрывается, входит океанка.

— Вы что-то хотели, господин эрц?

Киваю на сундуки:

— Прикинь, подойдёт?

Она нехотя подходит к ним, чуть заметно морщится, но послушно открывает первую крышку, и... Её глаза расширяются в изумлении. О, женщины! Вы все одинаковы, на Земле ли, в любом другом мире...

— Это... Мне?

Она оглядывается с такой... Милой недоверчиво-настороженной улыбкой... Улыбаюсь в ответ:

— Ты примерь-примерь, а то подгонять придётся.

Девушка зарывается внутрь сундука, выхватывает первое попавшееся платье, прикладывает к себе. Вроде ничего. Хватается за пуговицы, вдруг замирает, заливаясь краской. Я киваю на двери:

— Да иди к себе, надень. А там посмотрим.

Она пулей выскакивает из кабинета, и я слышу быстрые шаги. Несколько минут ожидания, и Хьяма вновь передо мной. Хм... Угадал! Длинное светлое платье сидит на ней, как влитое. Будто шили на фигуру океанки. Она женским чутьём улавливает, что мне понравилось, чуть надувает нижнюю губу в лукавой усмешке.

— Бери другое.

— Ваша светлость, если они всего от одного мастера, то, думаю, другие мерять не обязательно.

— В принципе, верно. Будет тебе чем заняться на досуге. Смотри остальное.

Открывается вторая крышка, и краска стыда заливает её лицо. Выпрямляется, и почему то шёпотом спрашивает:

— А это... Тоже показывать? Как сидит?

Смеюсь, потому что там нижнее, или как говорят здесь — женское исподнее.

— Знаешь, я предпочитаю, чтобы на женщинах вообще ничего не было. Но это, как раз, мне показывать не нужно. Смотри третий сундук, и я позову ребят, чтобы перенесли одежду к тебе в комнату...

Хьяма открывает крышку, гладит великолепную ткань пальто. Затем набрасывает на себя. Оно сидит просто идеально.

— А обувь?

Аккуратно снимает обновку, кладёт на крышку, затем вертит в руке сапожки. Что-то с ней не то. Лицо какое-то задумчивое и грустное одновременно. Сбрасывает тапочки, вставляет ножку в сапожок. Застёгивает пуговки. Топает, примеряясь.

— Всё, как на меня сшито, ваша светлость... Но чем я буду расплачиваться за это?

Машу рукой:

— Мне ничего не надо. Считай это подарком. Она недоверчиво смотрит на меня. потом на сундуки:

— Вы не обманываете?

Даже голос изменился. Точнее, его тон.

— А какой в этом смысл?

Девушка опускает голову, затем буквально выдавливает из себя:

— Мне никто никогда ничего не дарил...

— Значит, я буду первым. Ладно. Можешь возвращаться. Я сейчас слуг пришлю.

Она на мгновение вскидывает голову, я вижу блестящие от слёз глаза, затем убегает. Разбередил же я душу девчонке. А кто знал?..

— Ваша светлость, обед накрывать?

— Разумеется.

Это Горн.

— И пришли ко мне ребят — пусть перенесут сундуки к Хьяме.

— Будет исполнено, ваша светлость.

Поднимаюсь с кресла, подхожу к окну. За окном — равнодушный полумёртвый город. Осторожный стук, поворачиваюсь:

— Перенесите их в угловую комнату. К госпоже Хьяме.

Парни подхватывают неуклюжие кожаные ящики, утаскивают по одному. Можно идти, пожалуй, и есть. Только перед глазами всё время картины, которые я видел на рынке... Мельтешат... Как же мне мерзко на душе... Рассказывать, какую реакцию вызвала Хьяма у баронессы, появившись за обедом, не буду. Достаточно сказать, что мамочка бледнела, краснела, шла нервными пятнами, бросая злые взгляды на меня и, как она думала, соперницу. И началось негласное соревнование за главенство в гареме. Одна, как ей думалось, могла взять верх опытом в постели: как-никак, уже знала мужчину и даже родила. Как цинично высказался один мой полузабытый знакомый в далёкой юности — в распахнутые ворота легче ломиться. Вторая хотела одержать верх красотой и молодостью. Только вот мне от этого не было ни холодно, ни жарко, потому самое главного, что они могли использовать в этой незримой драке, моей постели, они избегали, как огня. Ну, ладно, баронесса. Эта вообще пуританка, как метко подмечено, из тех, у кого процесс происходит в полной темноте. Под глухим одеялом. И в ночной суконной рубашке с отверстием для соития. А вторая — ну, она, как я понял, ещё девушка в физическом смысле, несмотря на возраст, достаточный для моего мира, и перестарок для этого. Самое смешное, что ни одна, ни втора не видели в самом акте никакого удовольствия, и воспринимали его как тяжкую и мерзкую обязанность, которую придётся выполнять. Так что я пока молчал, терпел, несмотря на наши посиделки вечерами за планшетом, и начинал медленно звереть. По нескольким причинам. Из-за того бардака, что творился вокруг. Несмотря на все мои попытки повлиять на Петра, он не мог ничего поделать. Триумвират увлечённо делил власть в стране, забыв обо всём. Главное, что они сыты. А на остальных наплевать. Даже в армии начала ощущаться нехватка продовольствия. Юркие личности непонятного происхождения непонятным образом подгребали под себя все жиденькие продовольственные потоки, стекающиеся в столицу. Рабочие кварталы медленно, но уверенно вымирали, и уже недалёк был день, когда должно было полыхнуть. Причём так, что всё происходящее до этого показалось бы детскими шалостями. А верхушка новой власти казалась слепой и глухой. На Рарога давили со всех сторон, требуя невозможного. Но парень оказался с твёрдым характером, не поддаваясь ни на какой нажим, железной рукой наводя дисциплину. Он последовал моим рекомендациям и привлёк на службу ветеранов полиции, быстро продвинувшихся наверх по вертикали структуры и начавших какие-то собственные игры за спиной покровителя. Это меня сильно настораживало. К тому же в столице появилось множество разного сброда со всех концов бывшей Империи, и теперь на улицу вечером было опасно выходить. Раз кого-то убили прямо на глазах женщин, смотревших на это из окна. Меня дома не было в тот момент, и какую мне пришлось пережить истерику в момент возвращения, лучше не вспоминать. Это событие то ли что-то перевернуло в мозгах обоих дам, то ли просто лопнули какие то сдерживающие нервы, но теперь они вели себя подобно ревнивым жёнам. Когда я уходил, они буквально носились по дому, не находя себе места от беспокойства. Когда возвращался — окидывали ревнивыми взглядами, в тайне обнюхивали одежду, пытаясь уловить запах чужих духов, искали чужие волосы на ткани пальто, правда, допросов с пристрастием не устраивали. Единственное. Больше того — на этой теме дамочки спелись и подружились! Это вообще было для меня шоком. Соперничество ушло на второй план. Вперёд выступило стремление любыми путями удержать их мужчину. Общего мужчину, между прочим. Как они меня поделили за моей спиной, я не знал. И не хотел знать. Потому что мне было не до них. Наш 'Либерти' уже должен был прибыть в Рангер, но ему пришлось совершать неожиданный крюк, потому что радары корабля засекли гигантский флот, двигающийся к берегам Паневропы. Я хотел было сообщить об этом Петру, но мне строго настрого запретили это делать, чтобы не вызвать ненужных вопросов. Океания, совершив провалившуюся попытку переворота и подчинения себе Русии, не успокоилась, и теперь решила прибегнуть к прямому вмешательству. Теперь пробраться к берегам страны морем можно было только с Севера. Потому что враг блокировал практически всё восточное побережье Паневропы. Либо воздушным путём на юге. Но тут наши возможности были ограничены... Серый всё больше склонялся к тому, чтобы плюнуть на всё и вывезти меня из стремительно гибнущей страны. Впрочем, я и сам всё больше думал на эту тему последнее время. Грядущей мясорубки я, лично, не боялся. Местным вряд ли удастся меня убить. Но вот что пострадают те, кто вошёл в мою жизнь и к кому я привык, как бы приняв их в свой круг — их было жаль. Кругленькая, крепкая как кабачок, пухленькая Золка. Полная, добродушная Сола. Два похожих друг на друга, словно братья, крепких коренастых парнишек, Стана и Кира. Величественного и сурового с виду. Но очень доброго на самом деле, Горна. Маленького кудрявого чуда по имени Юница, строгую маму Аору, и красавицу Хьяму. Я к ним привык. И бросать их на произвол судьбы... Это будет предательством. Если не сказать больше. Да и Пётр... Они не заслуживали подобного...

— Метрополия вызывает Брума.

— Брум на связи. Слушаю.

..Если сам Серый у микрофона, то дела явно... Гхм...

— Мы внимательно изучили последнюю информацию, полученную от тебя. Все наши аналитики сходятся в одном — остались считанные дни. Если не часы, Миша. Так что готовься уносить ноги. 'Свобода' возвращается обратно. На Севере тяжёлая ледовая обстановка, ей не пробиться.

— Понял. А что дальше?

Через наушники доносится тяжёлый вздох.

— Не знаем. Пока решили отсиживаться у себя. Подождём, пусть немного устаканится в Русии. В Гонведии и Прусии мясорубка. Мы получаем оттуда кое-какую информацию — страшно становится. Ты в курсе, что войска Океании там уже высадились?

Я бледнею, хотя мой собеседник не может меня видеть.

— Уже?!

— Да. Уже. И то, что там творится — Гитлер отдыхает. По ходу, заокеанские владетели решили полностью зачистить материк под колонизацию. Так что ничего хорошего Русию не ждёт. Мы срочно готовимся, но людей не хватает. Хотя женщины все на сносях. Без исключений.

Внезапно мне почему то вспомнилась Аллия.

— И бывшая императрица?

Доносится смешок:

— Уже два месяца.

— Это как?!

Я, мягко сказать, ошарашен.

— Ты же говорил, что она не была беременна, когда прибыла к нам!

— Ну, у нас кроме императора мужчин достаточно...

Кручу головой, словно меня душит этот проклятый нашейный платок.

— Ладно. Что ещё интересного?

— Да всё так же. Сможешь прорваться на Юг?

Лихорадочно прикидываю:

— Не уверен. В этом году неожиданно много снега, и пока он не стает, машина не пройдёт. Да и потом — земля влажная... Сам понимаешь.

— Понимаю. Мы сейчас готовим промежуточную базу на одном из островов. Кроме того, восстанавливаем прежний груз 'Свободы'...

Я едва удерживаюсь от того, чтобы присвистнуть — прежний груз нашего 'Либерти', это грузовики, танки, истребители, боеприпасы наших, ещё советских калибров. Американцы отправляли технику по ленд-лизу, законсервировав на совесть. И достаточно было смыть окаменевшую смазку, перебрать двигатели и трансмиссию, проверить резиновые уплотнители, и вся техника была на ходу. Вспоминаю своё изумление, когда под слоем пропарафиненной бумаги обнаружилось, что плоскости 'аэрокобр' выглядят так, словно только что с завода. А большой трёхосный полноприводной 'Студебеккер' после того, как ему сменили аккумулятор, тупо завёлся и поехал, простояв больше семидесяти лет в трюме...

— Но, опять же, время. И — рабочие руки.

— Понял тебя. В общем, если совсем прижмёт — буду уходить на Юг. Любыми путями и средствами.

— Ты бы поторопился...

— Пока ещё можно тут побыть. А время сейчас работает на меня.

— Ты прав. Ладно. Заканчиваем. Сын передаёт тебе привет и просит привезти ему жену.

— Ещё и ему?

В наушниках снова смеются:

— Сам знаешь, у нас тут дефицит. Пилоты таскают помаленьку, но это капля в море... Так что ищи сыну подарок.

Вздыхаю.

— Ладно. Подберу что-нибудь. Конец связи.

— Конец связи. И удачи тебе, Миша.

Индикатор гаснет, и я застываю в раздумьях. Значит, Океания решилась на открытую интервенцию. Хуже и быть не может. Массовые беспорядки на территории Паневропы, спровоцированные их агентами. Ослабление и исчезновение твёрдой власти... Крайне удачный момент для них... Отвлекаюсь от тяжёлых мыслей, улыбаюсь, вспоминая заказ сына. Жену ему, видите ли привезти! Впрочем, в столице очень много красивых девушек. Так что найти можно... В двери стучат:

— Ваша светлость, дамы интересуются, когда начнёте смотреть живые картины...

Это Горн. Эх, женщины-женщины! Вам бы только развлечения... Со вздохом убираю гарнитуру и прочее в ящик стола:

— Скажи, буду через пять минут...

...Проходит ещё неделя, и однажды вечером ко мне буквально вламывается Пётр:

— Ваша светлость, Михх!

Он не похож сам на себя.

— Что?

— Океания начала вторжение в Русию!

Молча гляжу ему в глаза:

— Я знаю.

— И вы молчали?!

— Полегче, Пётр. Мне запретили об этом говорить раньше времени. Лучше скажи, что твои генералы?

Он злобно бьёт кулаком в стену:

— Рады.

— Что?!

— Они довольны этим. Каждый считает, что теперь он получит всю власть! Теперь они решают, кто будет главнокомандующим.

— На кладбище...

Зло добавляю я. Парень вскидывает глаза, хочет что-то сказать по поводу неуместной шутки, но понимает, что я говорю правду. Бледнеет.

— Что мне делать? Вы можете что-нибудь посоветовать, Михх? Дельное?

— Дельное? Могу.

Моё лицо каменеет.

— Собирай тех, кому можешь доверять. Готовь большой обоз, ищи, где только можешь, продукты, боеприпасы, оружие.

— Это ещё зачем?!

Не понимает он. Поясняю:

— Потому что, Петя, мы будем эвакуироваться. На Новую Русь. Здесь мы пока сделать ничего не сможем. Так что решай. Либо ты уходишь с ними к нам. Либо...

— Я лучше умру!

— Ну. да. Умереть за свою Родину может каждый дурак. А вот выжить, чтобы враги умерли, и потом отомстить — способен не каждый умник. В общем, решать тебе.

Он сопит, набычившись, смотрит на меня. Машу рукой в хорошо знакомом ему жесте раздражения:

— Решать тебе. Время пока есть. Я буду тут до последнего. Потому пойду со своими в точку эвакуации. А ты — пока думай. Но моё предложение в силе до крайнего дня.

— Когда я узнаю, что он наступит?

— Смотри на флагшток.

Показываю на потолок залы.

— Когда на нём не окажется флага Нуварры, значит он наступил, и утром я отправляюсь в путь.

— Понятно. Удачи вам, Михх.

— И тебе, Петя...

Мы крепко пожимаем друг другу руки, затем Рарог отдаёт мне честь и выходит. Я прислоняюсь к стене коридора, где мы разговаривали. Хороший парень. Но именно такие и гибнут первыми. Оставляя вместо себя мразь... Есть, правда, ещё один выход из сложившейся ситуации. Организовать переворот. Сил и средств для этого у Петра достаточно. Арестовать высших офицеров, поставить их к стенке. Сосредоточить власть в одних руках. Организовать вновь единую армию, под одним началом, разгромить океанцев. Их коммуникации растянуты через океан. Мы, русские, можем помочь перекрыть их, и оставшись без снабжения интервенты будут обязательно разбиты... Но какой ценой? Сколько наших погибнет? Может, лучше пока отсидеться на материке? Хотя не совершаем ли мы ошибку? Нет. Не совершаем. Новая Русь не готова к большой войне. А Петру, даже в случае удачного захвата власти, не хватит времени, чтобы организовать отпор врагу. Особенно, в условиях двухмесячной анархии и беспредела на просторах Русии, полном коллапсе экономики, разгуле преступности... Время. Время! Оно играет и против нас, и за нас. Но мы не умеем им повелевать. Поэтому — делай что должно, и пусть случится то, что случится...

Глава 21.

А дни летят со страшной, просто неописуемой скоростью, полные страшными новостями. Рабочие, как я и говорил, не выдержали. То ли океанские эмиссары действительно сбежали, то ли они смогли как-то вновь сплотить тех, кто уцелел после первого восстания, но голодные люди не выдержали, и в одну из ночей попытались прорваться из кольца войск. Вспыхнули дома, голодные, буквально шатающиеся от ветра люди молча, потому что сил кричать у них не было, двинулись на штурм. Вооружённые винтовками, ножами, топорами, камнями и металлическими прутьями, обвязанные взрывчаткой, молча шли на солдат, под шквальным огнём пулемётов, падая сотнями, но не останавливаясь. Женщины и мужчины, подростки и дети, старики и старухи. Это была бойня. Самая настоящая. Говорят, что стрелки сходили с ума, некоторые не выдерживали и кончали с собой, но всё-таки перемололи тех, кто ещё оставался жив. Генерал от артиллерии сформировал специальные команды из уголовников и направил их в рабочие кварталы. Что те творили — просто неописуемо. Потом я побывал в тех местах. Но даже мой закалённый желудок не выдержал увиденного и не раз был опустошён. Даже бандеровцы на Донбассе не творили подобного. И я не хочу об этом вспоминать. Вообще артиллеристы отличались особой безжалостностью к окружающим и своим соратникам. На территориях, отошедших к ним творилось нечто страшное, напоминающее больше всего варшавское гетто во время подавления восстания в тысяча девятьсот сорок третьем году. Массовые казни, уничтожение деревень и городов стало нормой. За невыполнение норм выработки — смертная казнь. За утаивание продовольствия крестьянами — сжигалась вся деревня, зачастую с жителями. Выгребалось всё до зёрнышка, подчистую. После сдачи продовольственного налога приходили продотряды, обрекая уцелевших после массовых казней на голодную смерть. Иногда я не понимал смысла действий войск этого генерала, до той поры, пока океанские интервенты не вошли на подконтрольные ему территории, где он, лично, вышел приветствовать оккупационные войска и был награждён командующим океанскими частями орденом 'За особые услуги Океании'. Узнав об этом, оставшиеся два правителя объявили третьего изменником Диктатуры, только было поздно. Хуже того — теперь каждый подозревал другого в измене и не доверял невольному союзнику. Их части вели боевые действия наособицу друг от друга и несли большие потери. Больше того, захваченные ранее склады с боеприпасами и оружием очень быстро пустели, а изготавливать новое вооружение на смену было негде. И — некому. Жить за счёт трофеев? Была объявлена массовая мобилизация. В строй ставили всех, от мала до велика, в руки давали ломы, топоры, а то и просто палки, и гнали на убой. Пётр поседел в двадцать три года. Я ещё как-то держался, потому что глядя на меня сдерживались и остальные мои жильцы. Но и до них доходили рассказы о том, что снаружи творится кошмар. Горн не всегда мог удержаться от болтовни, за что пару раз получил от меня взбучку. Моральную, естественно. Не буду же я поднимать руку на старика? Он спохватился, но семена были посеяны, и всходы взошли. Аора попросила меня переселить её и Юницу с первого этажа на второй, поближе ко мне. Пришлось пойти на уступки. Теперь все жили в одном месте. Слугам полностью достался первый этаж. На улицу женщины практически не выходили, потому слишком многие оскорбляли или выкрикивали угрозы в их стороны, проходя мимо ограды. Несколько раз возле ворот находили трупы умерших от голода или убитых, и нам приходилось самим хоронить их на близком кладбище. Страна уверенно катилась к краю пропасти. Пётр приходил всё реже, и выглядел всё хуже. Спрашивал совета, но что я мог? Конечно, я старался. Но выходил только хуже — полумеры лишь оттягивали катастрофу. Океанцы медленно, но уверенно двигались с востока на запад, насколько я знал, одновременно войска заморских господ высадились и на западе, и в Прусии и Гондване так же шли отчаянные бои до последнего солдата и последнего патрона. Безысходность. Отчаяние. Вот что я ощущал, когда выходил из дома. В эти дни он казался мне единственным местом, где царили спокойствие и надежда на лучшее. Ценность Хьямы, как агента Океании и человека, знающего подноготную разведки скатилась к нолю. Теперь все знали, что беспорядки, покушение и восстание рабочих спровоцировано и организовано агентами заморской державы. Но... Я слишком привык к ней, чтобы просто в один прекрасный день выгнать её на улицу или передать властям. Пусть будет, как было. Так я решил. Всё-равно, кому-нибудь из наших она пригодится. Так закончилась зима, сменившись весной. Расцвели уцелевшие деревья, кустарники. Зазеленела трава, появились первые цветы. Только радости от того, что закончились холода, не было. С каждым днём становилось всё хуже и хуже. Океанцы резко прибавили темпы наступления. Если раньше помогали холода и глубокий снег, то теперь, едва подсохла земля, тысячи солдат в синих мундирах зашагали по полям, дорогам и лесам, распевая гимны на чужом языке. Немногочисленные попытки сопротивления жестоко подавлялись. Да и воевать было некому — все людские резервы Русии практически иссякли. Теперь очень редко на улицах столицы можно было увидеть мужчину. Одни женщины и дети. Пётр стал тенью самого себя. Седые волосы, исхудавшее до последней степени лицо, горящие от недосыпания и переживаний глаза, налитые кровью. Он не щадил себя, буквально сгорая от нечеловеческой по напряжённости работы, но все его усилия пускались на ветер двумя генералами. В один из дней он признался мне, что не видит выхода из сложившегося положения вещей и иногда подумывает о том, чтобы пустить себе пулю в лоб. Я тогда очень долго ругался с ним, приводил десятки, сотни доводов, и с огромным трудом убедил его немного подождать. Именно тогда он решил последовать моему приглашению и пойти со мной на юг, где нас заберут. С тех пор в укромном месте на юге столицы начал формироваться отряд будущих беглецов. Всё делалось в глубокой тайне, и пока Рарогу удавалось её сохранять от своих начальников, оказавшихся, как ему и было сказано сразу, полными ничтожествами. Через неделю мы собирались выезжать, и я очень надеялся, что нам удасться это сделать без происшествий. Как же я ошибался... Рассекая наспех организованные и построенные позиции русов, громя почти безоружные, наспех собранные части океанцы начали масштабное наступление на столицу. Как я понял, последнее. Одновременно с запада ударила вторая волна их войск, закончившая к тому времени захват Прусии и Гонведии и прочих мелких стран. Единственными свободными путями для бегства оставались Север, пустынный и практически безлюдный, большую часть года покрытый льдами и снегом, куда и устремились практически все беглецы, неизвестно на что надеясь. Юг почему то избегался всеми. Лишь очень немногие двинулись туда. Почему? Я не понимал очевидного. Может, потому что океанцы начнут зачистку беглецов в более подходящих условиях куда быстрее, чем среди снегов и льдов, куда могут вообще не пойти?..

...В двери забарабанили. Торопливо, лихорадочно. Горн поспешил открыть, и ко мне, сидящему возле камина с сигарой, буквально подбежал Пётр:

— Михх! Генералы бежали! Теперь некому отдавать приказы. Фронт рухнул, солдаты бегут кто куда!

...Я выслушивал его с каменным лицом, заметив краем глаза испуганно выглядывающую сверху баронессу. Наконец парень выдохся. Я взглянул на стоящую у выхода из столовой Золку:

— Принеси воды, быстро. Холодной. Ему и мне.

Девушка испуганно кивнула и исчезла, чтобы спустя мгновение подать нам два высоких запотевших бокала с ледяной водой.

— Пей.

Протянул я ему один и них, забирая себе другой. Парень опешил, но я кивнул, и зная, что я ничего не делаю без причины, Пётр жадно начал глотать воду.

— Сколько у нас времени до того, как океанцы войдут в город?

— Суток полтора. В лучшем случае — двое. Наши успели взорвать мост через Радунь, так что сколько то времени уйдёт на переправу... Наверное, всё таки двое суток, как минимум.

— Вот и хорошо. Выходим завтра утром. В десять утра я буду на базе.

Он кивнул в знак согласия, вернул мне стакан. Благодарно кивнул, затем развернулся, собираясь уходить, но я окликнул:

— Погоди, Пётр, секундочку.

— Да?

— Если кто увяжется с вами — не прогоняй.

— Понимаю.

Снова кивок, и штабс-ротмистр исчез. Только хлопнула дверь, закрывающаяся за ним. Окурок улетел в камин, я торопливо зашагал к лестнице, ведущей наверх, но спохватился, развернулся назад, поспешил в столовую, где нашёл Горна.

— Завтра уезжаем отсюда.

— Куда, ваша светлость?

— В Нуварру. Или хочешь сказать, что ты не слышал, что сказал только что Пётр?

Мажордом вздохнул:

— Слышал, ваша милость... Только я уже стар, чтобы куда то уезжать. Лучше я останусь. Вы молодых заберите. Женщин. Юницу. А мне пора. Зажился я на этом свете. Оставьте мне ружьё. И патронов десяток. Больше то я вряд ли успею истратить. А вам они, ой, как пригодятся в пути. Так что... Собирайтесь, ваша светлость. А я останусь...

Он отвешивает мне короткий поклон, потом спохватывается:

— Вы женщин то успокойте. А я со своими переговорю. Сколько можно вещей то с собой?

— Пару одежды на смену. Женщины пусть все продукты складывают в машину. Стоп. Лучше пусть не кладут, а положат рядом. Я утром сам распихаю. А то наворотят так, что не расхлебаем. И надо приготовить еду на дорогу. Пусть сварят мяса, напекут хлеба. Ну что там ещё можно? Что неделю не испортится?

— Они знают, ваша светлость. Всё будет сделано. Про ружьё только не забудьте.

Я киваю и выхожу из столовой комнаты, слыша за спиной его голос. Не ожидал от старика, если честно. Думал, он будет только рад. А тут... Кручу головой, потому что шейный платок меня душит. А, зараза! Достал! Со злостью срываю его прочь, швыряю на пол. Перешагивая через ступеньку, поднимаюсь наверх. Сначала к женщинам, или к рации? Терять время ни их успокоение и утешения? Нет. Сначала сеанс связи. Итак два уже пропустил из-за этих... Погончатых скотов... Вспыхивает индикатор, надеваю гарнитуру на шею. Есть у меня такая привычка. Звук пущен через внешние динамики. Сегодня можно. Сквозь шум помех, практически сразу отсекаемых компьютером, доносится встревоженный голос Сергея.

— Мишка, чёрт! Какого ты пропал?! Мы уж тут всякого передумали! Правда, сын твой утешал, мол, живой батя. Я его чую. Значит, он точно такой, как ты! Давай, не томи!

— Серый, успокойся и слушай.

Я набираю в грудь побольше воздуха:

— Океанцы прорвали фронт русов и ускоренным маршем двигаются с двух направлений к столице. Оставшиеся правители Русии, два генерала, бежали на Север, бросив всё на произвол судьбы. Словом, государство, как таковое, перестало существовать. Остальное тебе известно.

Пауза. Только тяжёлое дыхание в динамиках. Связь сегодня на удивление отличная. Даже настройка заняла секунды. И помехи, едва открылся канал, исчезли.

— Понял тебя. Что думаешь делать?

— Завтра ухожу к точке эвакуации. Туда, откуда забирали императрицу.

— Вас много?

— Нас?

Прикидываю, но не могу сказать точно. Нас восемь. Пётр со своими...

— От ста и более, думаю. Со мной эвакуируется один из моих агентов со своими людьми. Ну, ты знаешь, его братья и сестра у нас.

— А, Пётр? Ясно. Ладно. Выедешь — включай маяк. Будем тебя вести. Если прижмут — посылай сигнал 'SOS'. Промежуточную базу на острове мы построили, и можем выслать тебе поддержку. А береговую Южную ещё не начинали. Не успели. Пока просто оборудовали взлётную площадку.

— И на том хорошо.

— Топлива хватит?

— Должно. В прошлый раз осталось, да здесь ещё бочка есть в заначке. Нетронутая.

— Тогда — удачи, Миша. И не рискуй лишний раз. Лучше перестраховаться.

— Само собой. Да. Вовке скажи — пока не нашёл ему. Но может, что по пути подвернётся. Так что пусть надежды не теряет.

Короткий смешок. Затем обязательное:

— Удачи. Конец связи.

— Конец связи.

Щёлкаю тумблером, снимаю гарнитуру с шеи, кладу её на стол. Всё. Теперь уже точно всё. Поднимаю голову и утыкаюсь в изумлённый взгляд Хьямы, застывшей в дверях.

— Что, девочка? Не ожидала? Ан, вот он я, наваррский шпион, коллега.

— Господин эрц... Что это у вас?!

— Рация. Не видела никогда?

— В-видела... Но такая маленькая?! Это просто невозможно!

Усмехаюсь:

— Возможно и не такое. Слышала наш разговор?

Она кивает.

— Но ничего не поняла. Это ваш родной язык? На таком говорят в Нуварре?

— На нём, девочка. На нём.

— Очень странный язык... Ни на что не похожий...

Поднимаюсь из-за стола, сворачиваю гарнитуру. Теперь она будет работать в 'воине'. Не глядя на по-прежнему стоящую в дверном проёме океанку, подхожу к шкафу, распахиваю створки. Девушка изумлённо охает. Она никогда раньше не заходила в эту комнату. Строжайший запрет и ей, и баронессе. Заглядывала, конечно, через случайно открытую дверь, но кроме обычной мебели ничего не видела. И вдруг — на тебе...

На плечиках висит камуфляж всех расцветок и назначений. Бронежилеты. Их два. Аккуратной шеренгой выстроилась обувь. Что одеть в дорогу? Сейчас весна, значит... Снимаю с плечиков нечто вроде нашей 'Флоры' всё того же китайского производства, кидаю Хьяме, стоящей с открытым ртом:

— Держи!

Она ловит на лету. Прижимает к себе, снимаю второй такой же комплект, третий. Хорошо, что у меня есть несколько размеров. Эти будут большеваты, но зато их почти не надо подгонять. Имею в виду, для женщин. Вот Юнице... Но тут уж ничего не попишешь... Вынимаю комплект и себе. Затем подбираю комплект для парней и для служанок. Отдельно кладу для Горна, но потом убираю обратно. Вряд ли старик станет его одевать. Насколько я знаю, в его комнате бережно хранится старинный мундир русийской гвардии с наградами, и старик оденет именно его...

— Чего застыла столбом?!

Рявкаю я на девушку. Та вздрагивает:

— Бегом сюда кого-нибудь из слуг и баронессу с дочерью. Живо!

Она бестолково мнёт в руках свой комплект, не зная, как с ним поступить, и я снова срываюсь:

— Да положи его на пол! Тут чисто!

Послушно кладёт униформу на паркет, убегает. Слышу её голос, вскоре появляется, слегка запыхавшись, испуганный Стан. Маню его пальцем к себе. Он несмело подходит, испуганно оглядываясь по сторонам. Парень тоже никогда не бывал здесь. Лишь Сола и Горн. Обеим юношам запрещалось подниматься на второй этаж. И только при переноске сундуков с одеждой для Хьямы они впервые появились здесь, но буквально на пару минут. Не больше. Да ещё под присмотром Горна... Вручаю ему четыре комплекта одежды. Вешаю на шею столько же пар обуви, связанной за шнурки. Затем подталкиваю к выходу:

— Вперёд. Завтра все в этой одежде. Утром. И женщины тоже. Ясно?!

Он кивает.

— Исчезни.

Командую ему я, и парнишка убегает, едва не споткнувшись на пороге. С чего бы? А! Это дамы... Аора напугана. Не знаю, что ей наговорила Хьяма, но выглядит женщина очень... Испугавшейся. В противоположность ей Юница спокойна. За это океанке спасибо. Не стала пугать ребёнка. Зато хватило маме. Баронесса несмело входит в кабинет, тоже осматривается по сторонам. Ей не по себе. Позади неё маячит Хьяма.

— Дамы, подойдите, пожалуйста.

Показываю на стоящий вдоль стены ряд мягких стульев.

— А лучше присядьте.

Они несмело умащивают свои задики там, где им указано.

— Завтра мы покидаем столицу.

Объявляю я, ожидая бури. Странно... Но — пока тихо.

— Интервенты прорвали оборону русийцев и стремительным маршем двигаются сюда с востока и запада государства. Простите, бывшего государства...

Делаю паузу, внимательно следя за реакцией обеих взрослых. Юница молчит, но ведёт себя спокойно. Девочку куда больше заинтересовала одежда невиданных цветов, висящая в настежь распахнутом шкафу. Она несколько раз порывается вскочить со стула и подойти поближе посмотреть, но глядя на моё строгое и суровое лицо, каждый раз остаётся на месте.

— Оставаться здесь, в столице, равносильно самоубийству. И вы это знаете. Поэтому я принял решение эвакуироваться из бывшей Русии в Нуварру... И предлагаю вам последовать со мной...

Пять секунд на осмысление моих слов. Обе женщины молчат. Иронично усмехаюсь, глядя на Хьяму:

— Конечно, госпожа океанский агент может остаться. Как-никак, приходят её соплеменники. И госпожа баронесса тоже. Поскольку она так же родом из Океании. Или я ошибаюсь? Но, думаю, что когда армия интервентов войдёт в столицу, солдаты не станут разбираться, кто их соплеменник, а кто — русиец. Согласны со мной, дамы?

— Да...

Звучит тихий ответ. Это Аора.

— Да...

Ещё один. Хьяма. Другого я, в принципе, и не ожидал. Девушка не глупа, и знает, что дома ничего хорошего её не ждёт. Тем более, что за провал восстания с неё, как с уцелевшей, спросят...

— Тогда я готов выслушать ваше решение. Вы останетесь тут, или поедете со мной?

Баронесса вскакивает, словно ужаленная:

— Вы ещё сомневались?! Эрц! Мы, конечно, женщины, но не дуры! Разумеется, что мы — с вами!

Останавливаю жестом поток её красноречия. Подхожу к шкафу. Вот эти два комплекта я оставил для них.

— Дамы, ко мне.

Все трое спешат ко мне. Коротко провожу Юнице по волосам:

— Извини, милая. Тут только для взрослых...

Девчушка надувает губки, но я утешаю:

— Приедем домой, я тебе обязательно дам такой. Шортики и кофточку. Хорошо?

Юница кивает, успокаивается. Ей всё-равно интересно. Протягиваю один комплект Аоре.

— Прошу вас, баронесса.

Наклоняюсь, прикидывая её размер... Вот эти. Выдёргиваю едва ли не самые крошечные берцы, отдаю молодой женщине. Сверху всего ложится тёплая куртка соответствующей расцветки.

— Ваш наряд в дорогу. Разрешаю взять с собой только две смены нижнего белья. Больше — ничего.

Она смущённо бормочет:

— Но... Как же...

— Там вам ничего не понадобится. У нас носят совсем другой фасон.

Поворачиваюсь к Хьяме. Та стоит рядом и молчит. Вкладываю ей в руки обувь, затем куртку.

— Форму ты уже получила. Или забыла?

Она охает. Значит, точно забыла.

— А теперь, дамы, бегом к себе, переоделись, и обратно сюда.

Женщины торопливо уходят. А я задумчиво смотрю на шкаф. Сколько там ещё всего осталось... Ну, скажем, майки-тельняшки — тоже с собой. По паре штук на пассажира Итого, шестнадцать штук. Кепки... Откладываю в сторону. Хорошо, что размер регулируется... Подойдут всем моим. Кроме того, что камуфляж скрывает на местности, он ещё сразу будет показывать среди беженцев именно моих... Меня тянут за рукав, отвлекая от размышлений. Опускаю взгляд — Юница.

— Папа... А мама спрашивает, разве можно дамам носить штаны?

— Скажи ей — нужно! И пусть поторопиться! И тёте Хьяме тоже скажи, милая. Хорошо?

— Хорошо, папочка.

Девочка убегает, и я остаюсь один. Итак, майки, кепки, трусы? Ну, это перебор. Мне пары хватит. Парни обойдутся. Здесь совсем другое приспособление — нижние штаны... Мой броник скрытого ношения. О! Ещё комплект для Петра. Или не надо? Он тоже будет в форме, и не согласится её снять. Честь дороже жизни. Так он, кажется, любил говорить? Ну, вот и выяснилось... Что на самом деле дороже... Оставшееся вываливаю на пол, отгребаю в сторону. Чу, берцы стучат. Оборачиваюсь — в кабинет, ужасно смущаясь, красные, словно варёные раки, заходят обе дамы. Точнее, упираясь ручками в их задики, Юница заталкивает женщин в кабинет. Окидываю их профессиональным взглядом. Что же... Неплохо-неплохо... Почти угадал. С размером. Но тут уж ничего не поделаешь. Что есть, то и есть. У меня тут не супермаркет и не склад. Хорошо, хоть такое нашлось.

— Встали ровно!

Командую я. Они замирают, опускают руки. Похожу к ним совсем близко, буквально в упор. Даже чувствую, как горит от смущения кожа на лицах. И тут замечаю... Ну, не идиотки ли?! Хватаю за бок вначале Хьяму, та взвизгивает от неожиданности. Затем Аору, пытающуюся отшатнуться, отпускаю, делаю шаг назад и закипающим от бешенства тихим голосом цежу:

— Вы! Две идиотки! Марш к себе!!! И если под формой на вас кроме этого...

Злобно сую им в руки стандартные армейские трусы и тельняшки.

— ...будет что-то ещё — раздену догола лично!!!

Видимо до них доходит, что я далеко не шучу и не заигрываю. Обе медленно пятятся назад, наталкиваясь друг на друга, вываливаются в коридор. На этот раз действительно бегут... Юница подходит ко мне, очень серьёзно смотрит мне в глаза:

— Папочка,.. А почему ты разозлился на маму и Хьяму? Они же одели то, что ты им дал?

Вздыхаю в ответ:

— Милая... Ты знаешь, что это за одежда и для чего она служит?

Девочка мотает головой из стороны в сторону:

— Нет, папочка.

— Это — военная одежда. Для солдат. Она должна защищать, прятать того, на ком одета, от врагов, и самое главное, быть удобной и не мешать двигаться.

— Ух!

Восхищённо восклицает Юница, восторженно глядя на сваленную в груду оставшуюся одежду. Добавляю:

— А теперь представь, что под формой одет корсет. Да твоя мама в нём еле дышит! Не говоря уж о том, чтобы нормально передвигаться. Да ещё и Хьяму приучила к этому изуверству...

Грожу кулаком двери:

— Ух, я вас! Не дай Боги, заикнётесь мне про них дома!..

...Дочка смеётся. Заливисто и весело. Толкая друг друга, робко, куда смущённей, чем раньше, снова возвращаются обе дамы. Мне невольно становиться смешно, когда они горбятся, пытаясь скрыть свои бюсты, и плотно сдвигают коленки, потому что на них непонятно что под, о, ужас, мужскими штанами!!!

— Ко мне. Ближе!!!

Забыв обо всём стремглав бросаются ко мне. Замирают. Потом пищат, когда я опять хватаю их за бока. Ойкают. Отпрыгивают. Я доволен. На этот раз никаких искусственных костей, а приятное на ощупь, мягкое женское тело, свободное от идиотского корсета.

— Замечательно. А это вам на голову.

Протягиваю им кепки. Несмело берут. Выдёргиваю из рук Аоры предмет обмундирования, она опять ойкает. Я обхожу её вокруг, останавливаюсь за спиной женщины. Затем выдёргиваю из бублика её волос булавки, удерживающие косу в свёрнутом состоянии. Та падает вдоль спины. Снова негодующее 'Ах'', но я уже надвигаю кепку ей на голову. Снова становлюсь впереди, поправляю головной убор. Отступаю на шаг — просто супер! Молодая женщина неотразима! Два раза хлопаю в ладоши, затем склоняюсь в галантном поклоне:

— Госпожа Аора, вы просто потрясающе выглядите...

Она вновь краснеет, только на этот раз от удовольствия... Бросаю взгляд на Хьяму — та уже сообразила, что к чему, и сама копошится с волосами, натягивает кепку на голову. А поскольку она моложе Аоры, то и выглядит ещё лучше. Но, увы, девочка. Ты — всего лишь дело привычки. И тут меня осеняет — я, пожалуй, действительно дурак... Причём — старый дурак... Пойти с горя, об стену что ли убиться?..

Глава 22.

Видимо, моя беспомощная улыбка настораживает обеих женщин, и Аора подозрительно коситься на меня, но молчит. Зато Хьяма вздёргивает ещё выше свой аккуратный носик. Хмыкаю, затем говорю:

— Всё, девочки. Свободны. Последнее задание вам на сегодня — вымыться. И очень хорошо! Не в душе, а примите нормальную ванну. Можете воспользоваться моей, пока я тут прибираюсь.

Отворачиваюсь опять к шкафу, чтобы сдержать улыбку, поскольку те стремительно заливаются краской смущения, затем поясняю, одновременно распахивая внутренние дверцы, ведущие в оружейный сейф:

— Теперь неизвестно, когда придётся доставить себе такое удовольствие. В дороге вряд ли получится...

— Ой...

Слышу изумлённые тихие голоса за спиной. Оборачиваюсь — обе дамы застыли столбом, широко раскрыв свои глаза от вида того, что находится в сейфе.

— Брысь! Времени мало, а ещё поспать надо!

Опять ойкают, убегают, не забыв прихватить с собой Юницу. И правильно. Девочке надо отдохнуть, потому что дорога предстоит нелёгкая. Проехать почти семьсот километров. Ладно, если бы мы были одни. Но я не знаю, сколько народу будет с Петром, и на чём они собираются добираться. Если на лошадях — одно. А на нынешних машинах — другое. Одни то мы за двое суток доедем... Уже проверено. Начинаю выгребать содержимое оружейного ящика, аккуратно выкладывая его на расстеленное полотнище тонкого брезента...

— Ваша светлость, ужинать пора.

Горн с интересом рассматривает гору оружия и боеприпасов, лежащую на полу подвала, которую я распихиваю по всем местам своего джипа. Наклоняется, берёт из кучи снайперку. Восхищённо вертит в руках:

— Красавица! И такая лёгкая! Какой маленький калибр!

— JS 7.62. Ручная перезарядка. Дульный тормоз. Заряжается магазинами на пять патронов, снизу. Приклад и рукоятка — из сплава алюминия. Думаю, тебе она подойдёт...

У меня их две, так что одну для старика можно выделить. Прекращаю укладку, осторожно забираю оружие у мажордома, подхожу к столу, стоящему у стены. Затем раскрываю сошки, ставлю винтовку.

— Смотри.

Показываю, как перезаряжать. Как снаряжать магазин, подгоняем ему выдвижной упор, наскоро инструктирую, как пользоваться прицелом. Неплохо бы устроить и практические стрельбы, но времени у меня нет, а Горн, как я понимаю, ветеран, и вряд ли оплошает. Отсыпаю щедрой рукой патроны. Затем сверху кладу гранату.

— Всё понятно?

Мажордом кивает. Затем добавляет:

— Патронов слишком много, ваша светлость. Не успею ведь все потратить...

— Успеешь. Тут на версту стрелять можно. Не промажешь.

— Ох!

В изумлении дед всплёскивает руками:

— На версту?!

Местная мера длины больше километра в полтора раза. Киваю.

— Будь у тебя практика, и на полторы бы попал. Правда, уже без гарантий. А так — спокойно. Без проблем.

— Спасибо, ваша светлость! Добрый подарок!

Затем переводит взгляд на гранату:

— А это, как я понимаю...

Киваю в ответ.

— Да. Когда наступит последний момент — выдёргиваешь это колечко...

Показываю чеку.

— А там — пять секунд. И всё. Ещё и с собой прихватишь десяток врагов гарантировано.

— Век буду благодарен, ваша светлость!

Он кланяется, сгребает патроны в карман сюртука, подхватывает винтовку и гранату, затем идёт к лестнице. Я — следом... В столовой ощущается какая-то нервозность. Золка с красными от слёз глазами. Сола — хмурая, что для всегда улыбчивой поварихи редкость. Дамы сидят с мокрыми волосами, в простых платьях, накинутых на скорую руку. Юница цветёт улыбкой. Вот кому надо мало для счастья. Быстро, даже торопливо ем, заканчивая с едой, когда остальные ещё только приступают ко второй перемене.

— Сола, что у нас там? Насчёт еды для дороги?

Та с поклоном отвечает:

— Готовим, ваша светлость. Но придётся повозиться...

— Ничего. Обещаю — в пути отдохнёшь. Есть где.

И это так. Потому что слуги поедут в прицепе. Есть у меня такой. Две оси, точно такие же большие рубчатые колёса, как на 'Воине'. Специально для эвакуации и приготовлен. В прошлый раз я его не брал, а сейчас — придётся использовать... Забираю обоих парней и мы спускаемся в подвал, где приступаем к погрузке фургончика, предварительно прицепив его к джипу. На крыше — бочки с топливом, громоздкие, но необходимые вещи: палатки для ночлега, спальные принадлежности, пластиковые ёмкости с водой. Внутрь укладываем продукты, боеприпасы, лишнее оружие, парни умудряются даже запихнуть оставшуюся форму куда-то под лавки. Прицеп оседает, но не намного. Проедет, сколько надо. Заканчиваю уже ближе к полуночи. Озабоченно смотрю на часы — но, ладно. Нормально. До лагеря Петра — минут сорок. Ну, час. А там уже будем идти, как получится... Возвращаюсь в спальню. Проходя по коридору, замечаю пробивающийся из-под двери баронессы слабый свет. Но это ничего не говорит — она всегда включает ночник для девочки. Честно говоря, устал. Столько всего перетаскать, столько уложить... Уф... Скидываю этот проклятый камзол, сдёргиваю с ног ботфорты... Наконец то я от них избавлюсь!!! Шлёпаю в ванну. Ого! Девочки даже помыли её за собой, хотя явственно ощущаю ту влажность, которая остаётся после помывки. Пускаю воду, отрегулировав её по своему вкусу. Затем выхожу обратно в комнату. Полотенце, чистое бельё, бритва. Всё готово. Пока вода набирается, достаю планшет и включаю себе негромко музыкальный клип. Внезапно входные двери распахиваются без стука, и входит Аора. При виде меня, лежащего на кровати, поскольку я расслабляюсь перед мытьём, она ахает, я торопливо сажусь. Женщина в простом домашнем халате, никогда мной прежде не виданным на ней, из-под которого торчит длинная ночная рубашка. Заливается краской стыда, потом шепчет:

— Простите, эрц... Юница оставила у вас свою куклу...

Лениво машу в сторону ванной.

— Пожалуйста.

Снова утыкаюсь в планшет. Через пару мгновений изящный пальчик утыкается в отплясывающую рядом с исполнителем красивую стройную девушку в мини, и я слышу возмущённый до глубины души голосок:

— Это... Что за разврат?! Как ей не стыдно?!!

Лениво, даже нехотя отвечаю:

— А что тут такого? Нормальная одежда. И ей нечего стеснятся. Ноги красивые, тело великолепное, да и сама... Раскованная, свободная. Мы, как-то, привыкли...

Про себя думаю, чтобы она сказала, увидев наших женщин на пляже в бикини...

— Но как ей не стыдно?!

— Баронесса, я же сказал, чего тут стыдиться? Наоборот, гордиться надо таким телом.

— И для этого выставлять его на всеобщее обозрение?!!

Накал эмоций возрастает, и я почему то чувствую гнев, какого она вообще лезет? Я и так устал, а впереди ещё путешествие за несколько сот километров... Отрываюсь от клипа, резко приподнимаюсь на локте, бросив планшет рядом:

— Какое обозрение? Это нормальная, как я уже сказал, одежда!

Меряю её презрительным взглядом, и меня несёт:

— В отличие от вашей, госпожа! Идиотские корсеты, в которых женщина даже дышать не может! Глухие мешки вместо нормальных платьев, подчёркивающих красоту фигуры!

Чуть прищуриваюсь:

— А ваша ночная рубашка, баронесса? Наглухо затянутая у горла кучей верёвок? Да ещё толстые байковые штаны внизу? Правда, говорят, в них предусмотрено отверстие для соития? На всякий случай? Вы назначали своему супругу часы для этого? Как часто? Один раз в год? Или того реже? Гасили весь свет в комнате, предварительно велев слугам наглухо закрыть окна ставнями?

...И какого я завёлся... Впрочем, и женщина вспыхивает, словно порох:

— Вы наглец, пошляк и развратник, эрц! Неудивительно, что позволяете себе смотреть непристойности!

— Непристойности?!.

Цежу я сквозь зубы, повторяю:

— Непристойности, значит?.. Да знали бы вы!..

Осекаюсь. Но Аора не успокаивается:

— Несёте полную чушь! С чего вы вдруг решили, что на мне байковые штанишки?! К вашему сведению я не ношу ничего подобного!

...Ну ты и...

— Докажите свои слова.

Пауза. Она вдруг зло стискивает зубы на мгновение, потом запальчиво выпаливает:

— И докажу! Нет у меня ни тех штанишек, о которых вы только что говорили, ни рубашки для мерзостей!

Лениво машу рукой, думая о том, когда же в ванну наберётся вода.

— Это слова, баронесса. А сказать можно что угодно. Их к делу не пришьёшь. Если у вас есть конкретные доказательства, то — пожалуйста. Только не заставляйте меня копаться в вашем гардеробе. У меня нет привычки перерывать нижнее бельё, тем более, женское. Нет доказательств? Оставьте меня в покое. Не мешайте мне отдыхать. Завтра ехать...

— Ах, нет доказательств, говорите? А это что?!

Она свирепо рвёт завязки халата, распахивает полы, упрямо выпятив нижнюю губу. Я поворачиваю голову, окидываю взглядом действительно глухую, под горло, ночнушку из плотного полотна, висящую на ней мешком, но без всяких отверстий спереди для сношения.

— И что? Через вашу рубашку ничего не видно. Это я ещё раньше вам говорил...

— Да смотрите же, Тьма вас побери!

Рывком сбрасывает с себя халат, затем наклоняется, подхватывает полы одеяния и... рвёт их с себя, оставшись... Вообще без ничего. Мгновения тишины. Я не могу оторваться от изящного тела. Ни растяжек, ни следа целлюлита. Высокая грудь безупречной формы, не потерявшая своей вызывающей красоты, удивительно стройные ноги. Женщина дрожит, я не могу насмотреться... Внезапно она чуть наклоняется вперёд, качнув грудями, затем... Со всего маха бьёт меня по щеке:

— Довольны?!

— Ах ты же!

Выбрасываю вперёд руку, хватаю её за запястье, рывок, и...

— Что вы делаете?! Оставьте меня, эрц! Не надо! Не надо!!! Нет!..

...Она лежит спиной ко мне, едва слышно всхлипывая. Плечи вздрагивают, облитые лунным светом, пробивающимся сквозь окна. Мерно вспыхивают электронные часы на стене своим двоеточием. Молчу, поглощённый своими мыслями. Всё-таки... Чудесную фигуру обрисовывает тонкое одеяло. Я различаю под ним изумительной формы длинную ногу, прикрывающую грудь руку... Меня переполняет острый приступ жалости к ней. И — тихая нежность, которая всегда возникает у мужчин после долгожданной близости с любимым человеком. Чуть подвигаюсь ближе, но слышу злой шёпот:

— Оставьте меня, эрц! Я сполна расплатилась с вами за вашу доброту! За убежище, за возвращённый голос своей дочери! Или вам мало?! Хотите ещё? Сколько раз вы потребуете от меня это?! Сколько ночей я должна буду ублажать вас, ломая свою гордость?

Вместо слов я просовываю руку под одеялом, кладу ладонь на мягкий животик и притягиваю её к себе. Аора удивительно удобно вписывается в изгиб моего тела. Пытается вырваться. Но куда там! Дую ей в шею, прикрытую растрёпанными в борьбе волосами, целую. Она снова пытается освободиться. И по-прежнему безуспешно. Наконец сдаётся, бессильно позволяя мне ласкать её. Бархатная нежная кожа...

— Если бы я знал...

— Что?! Затащили бы меня в постель раньше?

— Да. В первую же вашу ночь под моей крышей. И даже не хочу скрывать этого.

— Что я скажу Юнице?! Как мне глядеть дочери в глаза? После того, как я стала шлюхой, продающей своё тело за её жизнь?

Рву её на себя, опрокидывая на спину, затем придавливаю все своей массой, нависая над её лицом грозовой тучей:

— Ты совсем ума лишилась, дура?! Чего мелешь?

Из глаз брызжут слёзы:

— Ударь меня! Бей! Зачем меня жалеть! Теперь я шлюха! Шлюха! Шлюха!

Отворачивается, молча глотая слёзы.

— Ты не шлюха.

Зло бросаю я ей. Затем укладываюсь рядом на спину. Молчим. Но я слышу, как она плачет. Беззвучно и безнадёжно.

— А кто я после этого? Конечно, я слабая женщина. А вы, эрц, естественно, физически сильнее меня. И воспользовались тем, что я не способна дать отпор. Право сильного!

— Замолкнешь ты, наконец?!

Я опять не выдерживаю и начинаю злиться. Аора это чувствует, испуганно умолкает. Только тихонько сопит. Снова тишина. Выбираюсь из-под одеяла. Она испуганно сжимается в клубочек. Тщетно. Я наклоняюсь к ней, вытаскиваю наружу. Женщина зло рвётся из моих рук, но я несу её в ванную, опускаю в тёплую воду. Она хочет завизжать, но пугается, что разбудит Юницу и опять стискивает зубы изо всех... Влезаю к ней, расплёскивая воду, благо места на двоих больше, чем достаточно. Вздыхаю. Затем начинаю мытьё... Женщина послушно стоит неподвижно, закрыв глаза от стыда, а я бережно промокаю мельчайшие капельки воды на её совершенном теле. Когда заканчиваю, она выдавливает из себя бессильным шёпотом:

— Отпустите меня, эрц... К себе... Пожалуйста.

— Даже не думай.

— Вам мало моего позора?!

Она готова забиться в истерике, поэтому я торопливо прикладываю ладонь к её опухшим от поцелуев губам, затем задаю вопрос:

— Я тебе противен?

Молчит. Потому что не может ответить — рука закрывает её рот. Убираю её и подхватываю на руки, несу к постели. Бережно укладываю, она торопливо прикрывается руками, сжимается, но одеяло уже ложится на совершенное тело. Зло шепчет:

— Я всегда буду вас ненавидеть после того, что произошло здесь!

— Значит, до этого вы не питали ко мне ненависти?

Отворачивается, потом выдыхает:

— Нет. Но...

— Я тебе нравился?

Пауза. Потом опять, глядя в сторону.

— Да.

— Тогда что изменилось?

Молчит. Ложусь рядом, привлекаю её к себе:

— Всё. Спим. Утром рано вставать. Нам ещё ехать до лагеря Рарога.

— Мне спать здесь?!

Произносит она с таким неописуемым ужасом, что становится смешно.

— Да. Пойдёшь по коридору — простудишься. А мне нести тебя не хочется. Так что советую начать привыкать...

— А если нас увидит Юница?!

— Спи!

Прикрикиваю я шёпотом, не смешно ли? Она покоряется... Впрочем, первые минут тридцать Аора несколько раз пытается незаметно выбраться из-под одеяла и сбежать, но я всякий раз пресекаю эти попытки, в конце концов женщина засыпает... По настоящему...

Ранним утром я бужу её. Она кривит ротик, испуганно глядя на меня, чтобы закричать, но вспоминает произошедшее ночью между нами, умолкает. Глаза вновь напухают слезами, но я просто подаю ей халат и ночную рубашку, так опрометчиво сброшенные ей. Потому что я уже одет и привёл себя в порядок.

— Иди, буди Хьяму и дочь. Одевайтесь в дорогу. В то, что я дал вчера.

Краснеет так, что кажется, будто сейчас вспыхнет. Ныряет под одеяло, но я сдёргиваю его с неё, и она испуганно вскрикивает:

— Не страдай. Ничего нового я не увижу.

Закусывает губу. Торопливо набрасывает на себя рубашку. Затягивает халат, быстро уходит. Я обвожу взглядом спальню. Всё-таки я дурак. Строил из себя рыцаря без страха и упрёка. Надо было раньше её затащить в постель...

...Быстрый завтрак по типу шведского стола. То есть, всё просто поставлено на стол. Чего хочешь — накладывай и ешь. Перекусываем на скорую руку, потому что время уже поджимает. Аора немного успокоилась, хотя глаза красные от слёз. Хьяма подозрительно посматривает на меня, но я безмятежно спокоен. Закончив с едой, окидываю взглядом женщин, они обе в форме.

— Готовы? Своё, что я сказал — во двор. Будем грузиться и выезжать.

Делаю знак Соле:

— Все во двор. Еду — вниз.

Женщина кивает, слышу топот ног. Спускаюсь в подвал. 'Воин' ждёт. Прицеп уже зацеплен. Включаю электромотор, и ворота плавно уходят наверх, укладываясь на рельсы вдоль потолка. Завожу дизель, тот фыркает. Пониженная, рычаг трансмиссии в положение 'D'. Плавно выкатываюсь по короткому подъёму наверх. Появление машины вызывает у дамочек ступор. Слуги то джип уже видели. Быстро закидываем приготовленную в дорогу еду в прицеп, отдельный свёрток — в 'Воина'. Вдруг кому захочется куснуть по пути. Горн стоит, спокойный, словно скала. Вдруг молча указывает куда то на восток. Я поворачиваю голову — очень далеко видно чёрное облако, пачкающее небо. В пятидесяти километрах от столицы городок Прымь. Понятно... Подхожу к старику, крепко пожимаю ему руку:

— Удачной охоты тебе, воин.

— И вам добраться, ваша светлость...

Потом прощаются остальные. Даже дамы искренне плачут, прощаясь со стариком. Напоследок выстраиваемся все вместе, я включаю 'цифровик', показываю будущее фото. Снова слёзы... Загоняю слуг в фургон, женщин — в машину. Сажусь сам. Дизель урчит, и мы трогаемся. Две тонны веса прицепа чувствуются, но терпимо. Кручу баранку, лавируя между развалинами, которых развелось очень много, куда больше, чем целых домов. Да и те, по большей части брошены своими хозяевами... Нас провожают тоскливые и ненавидящие, завистливые и равнодушные лица и взгляды. На душе скверно. Мерзко мы, всё-таки, поступили. Мы, это колонисты-беглецы. Бросили целый народ на заклание. И пусть это не наш мир, не наша страна, но душа русского человека не хочет смириться с тем, что рядом кто-то гибнет. Менталитет у нас не тот, не позволяет пройти мимо слабого, нуждающегося в помощи, подать ему руку помощи... Прошито это в нас на генетическом уровне. И потому мне сейчас хуже некуда... Женщины помаленьку приходят в себя, отходя после прощания с Горном. Начинают липнуть к окошкам салона, переглядываться, делают какие то выводы...

— Мамочка, а где ты была ночью? Я проснулась, а тебя нет в комнате...

— Ой...

Слышу я голоса сзади. Дорога позволяет, и я разворачиваюсь — баронесса, красная, словно российская пятитысячная купюра. Дрожащие губы, полные слёз глаза...

— Мама приходила ко мне, милая. Ты забыла куклу в ванной.

-Ай! Моя Злата!

— Мы взяли её, милая. Не волнуйся.

— Спасибо, папочка!

— Не за что, доченька...

Инцидент исчерпан, а баронесса не успела ляпнуть какую-нибудь дурь. Правда, в зеркале заднего вида мне видно, что Хьяма с подозрением смотрит на Аору, а та уставилась в окно, глотая беззвучно текущие слёзы. Мы выезжаем за город, я чуть прибавляю ход. Дизель сыто порыкивает, скоро будет лагерь беженцев. Торможу. Из окошек фургона высовываются головы слуг, делаю успокаивающий жест.

— Всё в порядке. Надо сбрую одеть.

Головы исчезают, а я достаю из багажника свой мешок, и... Что Аора, что Хьяма, и даже Юница в полном шоке. Разгрузка, плотно набитая всем положенным. Привычный уже пистолет-пулемёт на шею, две кобуры под мышки для пистолетов, нарукавная для '78-ого', всё рассовывается и распихивается, как надо. Привычно подпрыгиваю, норма. Влезаю назад. Особенно большие глаза у Хьямы. Лезу в бардачок, достаю ещё две кобуры с вложенными в них 5,8 мм QSZ 92, протягиваю их женщинам:

— Вот. Вам. На всякий случай.

Дрожащие руки тянутся к оружию.

— Это?..

— Специально для вас. Не смотрите, что маленький калибр. Из такого можно очень легко завалить большого дядю. Отдача лёгкая, куда легче, чем у ваших револьверов. В обойме пятнадцать патронов. Запасная — в кармашке кобуры. Предохранитель слева. Видите флажок?

Показываю на примере своего девятимиллиметрового. Они кивают, словно загипнотизированные.

— В дороге может быть всякое.

Отворачиваюсь, завожу машину, мы вновь трогаемся. В салоне — гробовая тишина. Взгляд на часы — практически десять. Но мы успеваем вовремя. В небольшом леске заброшенный хутор. Постройки почти развалились, но зато на большой поляне, где раньше располагались строения, многолюдно. Кони, повозки, дажа пара местных уродцев на самоходной тяге, суетятся люди. Мужчины, женщины, даже дети. При появлении моего 'Воина' все замирают, кое-кто хватается за оружие, но тут слышу что-то неразборчивое за стеклом, и руки, тянущиеся сбросить винтовки, останавливаются. Из-за одной из телег выбегает Пётр. Меня немного отпускает. Глушу мотор, медленно выхожу на улицу. Обнимаемся, и толпа успокаивается.

— Привет, Петя!

— Рад видеть вас, Михх! Честно говоря, я боялся, что вы передумаете...

— Слово сказано.

Роняю я. Парень подбирается, становится строже:

— Слово сказано.

Отходим к джипу, чуть потрескивающим остывающим дизелем, я расстилаю на капоте карту, составленную ещё в первый раз. Склоняемся над ней. Рарог бормочет, водя по ней пальцем:

— Надо бы ребят позвать. Пусть тоже посмотрят.

— Давай. Это наш маршрут. Обязательно надо показать...

Он зовёт ещё человек пять, представляет меня. Ловлю оценивающие и испуганные взгляды. Уж больно я отличаюсь от всех собравшихся. И одеждой, и комплекцией, и всем своим поведением. Пальцы тыкают в лист, я вынимаю ещё небольшую пачку копий. Штук десять, раздаю всем.

— Всё понятно?

Торопливые кивки.

— Свободны. Сейчас будем уезжать. Загоняйте всех на телеги.

Люди расходятся, а я говорю Петру:

— Моя машина пойдёт первой. Когда отъедем подальше от столицы — уйду вперёд, но буду поджидать вас каждый вечер.

Он мрачнеет, но я успокаиваю.

— Это не скоро. Дня через три.

Лицо парня разглаживается.

— Да, сколько вас всего?

— Семь десятков.

— Оружие у всех есть?

— Кроме женщин, естественно.

...Местные заморочки...

— Ладно. Двинули.

Расходимся. Он запрыгивает на коня, я лезу в машину. Поворот ключа, взвизг стартёра. Сытое порыкивание двигателя. Слуги даже не высовывали носа на улицу. Боятся? Зря... Двинули. Медленно и неспешно... К обеду одолеваем целых десять километров. Лошади заморены, поэтому могут тащить повозки со скоростью пешехода. Да и мало их. К моему удивлению, по пути попадаются одинокие фигурки тех, кто, как и мы, желает выжить и идёт в Степи. Они с тоской и завистью смотрят нам вслед... В два часа по моим останавливаюсь у небольшого пруда, уже вскрывшегося ото льда. Открываю капот — двигатель едва ли не кипит. Вскоре подъезжает Пётр, вопросительно смотрит на меня.

— Обед. Пусть по быстрому перекусят, дадут отдохнуть лошадям...

...Остановился я именно здесь не случайно — возле воды начинает пробиваться первая трава...

— Тридцать минут на отдых, на то, чтобы сбегать в кустики. Вечером будем готовить горячее, а сейчас — пусть перебьются.

Он кивает, командует. Обоз останавливается, все буквально разбегаются кто куда. Спустя некоторое время возвращаются, теперь бежит следующая партия. Люди что-то жуют, разминаются, но тем не менее порядок соблюдается — я вижу и часовых, и вообще всё делается быстро и чётко. Женщины, вернувшись, забираются внутрь возов, испуганно косясь на нашего 'Воина'. Мои дамы и слуги сгрудились у капота, где на раскладном столике накрыт походный перекус. Наливаю себе из термоса кофе, делюсь с дамами. Слуги отказываются. Им и так не по себе, что приходится есть вместе с господами. Мясо, приготовленное Солой, выше всяких похвал и просто тает во рту. Задумчиво жую, прикидывая, сколько мы будем добираться. Ну, ничего. Главное. чтобы солярки хватило... Через двести километров войдём в зону действия установленной на машине рации. Тогда можно будет связаться с Метрополией. Пока же работает маячок и указатель пути. Время! Даю отмашку Рарогу. Тот командует собираться. Народ быстро, без суеты, упаковывается, и ровно через тридцать минут мы выходим в путь. То ли втянулись, то ли лошади начинают приходить в себя, но мы уверенно двигаемся на Юг. Правда, в прошлый раз пройденное за день расстояние я преодолел за час. Такими темпами... Но и расстояние в сорок километров для беженцев кажется чудом. На ночь спутывают и выпускают пастись лошадей, разжигают костры, на которых готовят еду. Судя по запаху — скромную. Даже без мяса. То ли каша, то ли похлёбка. Но что-то жиденькое. Не дело... Пётр выставляет часовых, повозки сгоняют в круг, внутри укладывается народ. Кто на телегах, кто в наскоро разбитых армейских палатках. Слуги располагаются в своём фургоне, мы — надуваю компрессором плотик и матрасы, как в тот раз. Правда, теперь в нём слишком много места. Женщины жмутся, но деваться им некуда. А надувные матрасы оказываются для них неожиданно удобными. Правда, Хьяма никак не может понять, почему они должны спать в одном помещении с мужчиной. Пусть даже и со мной. Не выдерживаю:

— Твою ж мать! Со свёкром она спать стесняется под одной крышей! Марш внутрь, живо!

Немая сцена. Девушка быстро-быстро забирается внутрь, испуганно косясь на меня. Ошарашенный взгляд Аоры. Баронесса тоже подхватывает дочь и прячется с ней внутри. Я закуриваю сигару и иду искать Петра. Он находится в окружении той своей пятёрки. Присаживаюсь без разрешения. Кто-то открывает рот, но замолкает остановленный фразой Рарога:

— Михх тут самый главный. Ясно?

Рьяный затихает, и я говорю:

— Такими темпами мы будем добираться до места двадцать дней. И это — в лучшем случае. Думаю, уже утром нас прибавится. Надо что-то решать.

— А что тут сделаешь? И этих то лошадей еле нашли. Корму чуть. Как бы вообще не пали.

— К самоходам топлива чуть. День, два — и конец...

— Отставить.

Командую я.

— С таким настроением дело не пойдёт! Вы что, заранее сдаётесь? Зря! Не надо умирать раньше времени. Топлива нет? Потянем на буксире. Лошади слабые? Отдохнут, отъедятся на свежей траве. Продуктов мало? Хватит, не волнуйтесь. Нам бы только сотни полторы вёрст от столицы отойти, а там легче будет. Увидите.

— А гарахи?

С затаённым страхом спрашивает кто-то. Воцаряется тишина.

— Что — гарахи?

Не понимаю я.

— Забавные зверьки. Умные, кстати. Правда, зубки великоваты. Но зато играть любят.

— Играть любят?!

Голос полон ужаса.

— Да. Я с одним познакомился, и мы друг другу понравились. Он у меня мясо попросил. Я — дал. Жалко, что ли? Смешные они.

— Ик. Ик.

— Помогите бедняге. Чего это он?

— С...С... С...

Все в полном ступоре. Ну, кажется, сегодня с ними каши уже не сваришь. Вкладываю в безвольную почему то руку Петра рацию, обычную китайскую поделку на пять километров.

— Вот. Если что — вызывай. Я — спать.

..Отправляюсь к себе, потому что наша стоянка чуть на отшибе. Метрах в ста от всех. Сигнализация лучше всяких часовых. И пара СШМ, светошумовых мин. Подхожу к плотику. Ещё что ли покурить? Достаю ещё одну сигару, щёлкаю зажигалкой. Раскуриваю. Сзади шуршание, открывается полог, высовывается головка Аоры. Замечает меня, вылезает наружу. Форма идёт ей изумительно...

— Эрц... Я бы хотела сказать вам пару слов... Наедине...

— Хорошо.

..Эх, жаль сигару... Вынимаю её изо рта, собираюсь отбросить в сторону. Но женщина делает упреждающий жест и торопливо бормочет со смущённым лицом:

— Можете не бросать, эрц. Мне нравится запах хорошего табака.

..Ну, раз так... Мы отходим метров на сто в сторону. Я останавливаюсь. Разворачиваюсь к идущей рядом женщине:

— Слушаю вас, баронесса.

— Спасибо...

— За что?!

Я искренне удивлён:

— Но, как же... Вы помогли мне с дочерью...

Машу рукой:

— Вы об этом? Плохой бы я был отец, если бы не мог всё объяснить дочери.

Её глаза распахиваются до ограничителей, что хорошо видно в свете Большой Луны. Губы трясутся. Но слова застревают в её горле. Подхватываю женщину за руку:

— Идёмте спать, баронесса. Завтра очередной трудный день пути...

Глава 23.

Она вскидывает свои волшебные глаза, уже принявшие нормальный размер, затем тихонько спрашивает:

— А почему вы сказали Хьяме, что вы — её свёкр?

— Будущий, Аора. Будущий. Думаю, она согласиться стать женой моего сына.

— Сына?!

— Я же вам говорил — у меня есть сын и дочь. И даже две внучки.

— Ой...

— Ой.

Шутливо передразниваю я её. Женщина замирает в таком оцепенении, и эта чёртова Большая Луна. Не удерживаюсь и легко касаюсь губами её губ. Они сладкие и такие вкусные... Пощёчина звучит пушечным выстрелом. Мгновенно всё очарование уходит, потому что Аора зла, словно тысяча голодных китайцев.

— Мерзавец! Не можешь успокоиться?!

— Не хочу.

Разворачиваюсь к ней спиной, иду к месту ночлега. Она плетётся за мной. Откидываю полог, пропускаю даму вперёд. Хьяма бесшумно поднимает голову от подушки, глядя на меня, но я уже застёгиваю вход, и пройдя к постели. Сбрасываю берцы и укладываюсь спать. Хорошо. Уютно. Так напоминает прошлое... Засыпаю.

...Утро говорит, что день обещает быть хорошим. Завтрак. Дежурные уже давно разогрели еду, поэтому сворачиваем лагерь быстро, и через час выдвигаемся дальше. Как я и предсказывал, наше количество увеличивалось. Всю ночь на свет костров выходили люди. В основном женщины и девушки, что меня, честно говоря, радует. Правда многие их них в плохом состоянии, но это не страшно. У нас они быстро придут в норму. Двигаемся колонной по степи. Иногда я отрываюсь на десяток километров вперёд, потом возвращаюсь. Путь чист. К вечеру проходим даже шестьдесят километров. Думаю, что через день смогу выйти на связь и запросить помощь. Пусть наши думают. Если перебросят хотя бы пару-тройку грузовиков вертолётом, и то будет огромная помощь...Самое интересное, что за весь день баронесса не произнесла ни единого слова. Вела себя так, будто меня не существует. И честно говоря, меня это начинало бесить. Потому что я со спокойной совестью сказать, что она мне больше чем просто нравится...

...А утром все просыпаются от криков часовых, показывающих назад, откуда мы двигаемся. Весь горизонт закрыт дымом огромного пожарища...Это столица. Я молча снимаю свою кепку. Немного спустя моему примеру следуют остальные мужчины. Этот жест у нас и русов одинаков. Они плачут о своей былой славе и гибнущей Родине. Я провожаю в последний путь старого воина, решившего умереть, но не склонить покорно голову под топор убийцы... Продолжаем путь подавленные, женщины плачут. К нас ещё выходят беглецы, но уже меньше, чем в первую ночь. А на обеде...

... Бухает выстрел из винтовки. Мгновенно все подхватываются, женщины, как подкошенные, падают на землю. Лошади взвиваются на дыбы, люди виснут на упряжи, успокаивая и валя животных на землю. Солдаты, которых большинство, щёлкают затворами. Вижу перекошенное злобой лицо Петра. Он командует, махая лёжа рукой. Солдаты открывают ответную стрельбу по гарцующим на вершине холма всадникам. Рарог подползает ко мне, засевшем за колесом джипа, перекрикивает стрельбу:

— Это кавалерия! Подчинённые генерала Стора!

— Понял!

Из моего JS их достать можно, но о прицельном огне речи не идёт... Но тут я вижу белое от ужаса личико Юницы за бронестеклом, и забываю обо всём. Рву на себя дверцу, выдёргиваю станковый пулемёт, расталкивая визжащих в панике дам буквально вышибаю люк, передёргиваю затвор и... Гулкая очередь сносит банду напрочь. Тяжёлые пули вышибают всадников из сёдел, рвут их тела на куски. Эх, шофёра бы мне! Кто-то пытается отползти прочь, но бесполезно. Это двенадцать и семь. После него не живут... Верхушка холма, с которого нас пытались атаковать, зачищена. Пулемёт выносит всё живое, что осмеливается появиться или высунуться из-за гребня. Вот чья то черепушка в нелепом головном уборе в виде типичного русского горшка появляется на миг и разлетается на куски... Но что-то не так! Не так! Короткие очереди на два-три патрона. Бойцы быстро перебегают к вершине, и через пять минут мне приходится прекратить огонь, чтобы не задеть своих. И только тут, когда грохот смертоносной машины утихает, я слышу странные булькающие звуки. Кого-то зацепило? Холод пронзает меня с ног до головы, потому что это раздаётся изнутри джипа. Прижав локти к бокам ссыпаюсь вниз... Юница хрипит, её рот открыт и именно оттуда раздаются эти жуткие булькания. Глаза её белы, девочку трясёт, баронесса заливается слезами, не в силах прекратить то, что происходит... Похоже, что она сама перепугана до смерти... Рву ручку открывания двери, вываливаюсь из машины, схватив девочку в охапку и изо всех сил прижимая к себе:

— Милая! Не надо! Успокойся! Плохих людей больше нет! Папа их всех убил!

Я повторяю эти слова снова и снова, и, кажется, спустя несколько бесконечно длинных минут дочка начинает реагировать... Её глаза светлеют, в них появляются проблески разума, губы начинают терять свой синюшный оттенок. Наконец она вздрагивает, длинно, со всхлипыванием вдыхает в воздух. Глазки чистого голубого цвета снова чисты, она поднимает ручку и касается моего правого глаза...

— Папочка, почему ты плачешь?

— Я?

Растерянность. Испуг. Бесконечное облегчение... Всё это смешивается во мне, но больше всего радости, что Юница цела и здорова, и приступ прекратился. Самое главное, что девочка не успела получить психологический шок, как в первый раз. Не знаю каким образом, но мне удалось вывести её из предшествующего этому состояния. Торопливо выдёргиваю заветный термос из держателя под спинкой, не отпуская её с рук, усаживаю на колено. Неудобно, но и чёрт с ним. Свинчиваю крышку-стакан, наливаю половинку волшебного сока гигантской клубники, протягиваю ей.

— Пей, милая.

Она нехотя делает глоток. Другой. Третий... Потом обессиленно отваливается на мою руку, поддерживающую её. Тихонько произносит:

— Спасибо, папа... Но я больше не хочу...

У неё нет сил, и ребёнку надо отдохнуть, лучше всего поспать. Это не составляет проблем. Места в салоне полно... Поднимаю голову, потому что Юница уже сонно смыкает глазки. Но это совершенно здоровый, нормальный сон. Естественная реакция организма на шок и сок аборигенной ягоды.

— Она... Она...

Залитая слезами Аора склоняется над дочерью, затем бессильно опускается на колени... Я буквально впихиваю ей остатки сока, потому что женщина практически невменяема.

— Пей!

— Доченька-а-а...

Только истерик мне хватало!

— Пей, дура красивая!

Рявкаю я ей в ухо. Женщина вздрагивает, подносит кружку к губам, машинально глотает алую жидкость. Уф... Гора сваливается с моих плеч. Секунду спустя баронесса начинает оживать. Её лицо каменеет, и она еле слышно выдыхает:

— Она...

— Ты что?! Уснула Юница. Всего лишь!

Вскидывает лицо, на котором большими буквами написана одна фраза: 'Не верю!'.

— Спит. Честно. Сама взгляни.

Приближает своё ухо к безмятежному личику девочки, наконец, улавливает ровное, спокойное дыхание. Вскидывает голову, и вдруг замирает, поражённо разглядывая меня, затем вскакивает, ощущение, что женщина хочет то ли сбежать, то ли ещё что-нибудь...

— Постой. Подержи пока...

Протягиваю ей спящую дочь. Затем влезаю в распахнутую по-прежнему дверь — Хьяма снаружи. В руке — мой подарок, пистолет. И держит она его вполне уверенно. Но мне некогда любоваться девчонкой. Быстро раскладываю постель, выдёргиваю плед, затем выбираюсь обратно. Делаю попытку забрать Юницу — куда там! Можно убить, но не отобрать ребёнка у матери.

— Пойдём, уложим дочь. Пусть она отдохнёт. После такого — лучшее лекарство сон.

Хвала Богам, что Аора ещё что-то соображает. Она послушно кивает, пытается влезть в машину с дочерью на руках, приходится ей помочь. Подхватываю её за талию и ставлю на подножку. Перебравшись через тоннель салона, женщина бережно опускает дочь на разложенное сиденье, снимает с неё ботиночки, пальто, накрывает пледом, тщательно укутывая. Затем, уложив, замирает рядом, вглядываясь в спокойное личико... Теперь я не нужен. Снова лезу в люк, отцепляю коробку ленты, открываю крышку — пятнадцать штук из шестидесяти. Надо дозарядить. Но у меня почти нет патронов к нему. Ещё сотня россыпью, и всё. И ещё две уже снаряжённые ленты по шестьдесят патронов. Тем не менее, осторожно, старясь не греметь, осторожно снимаю массивное тело 'типа 85' с крыши, и вытаскиваю наружу. Теперь чистить. Но это вечером. Пока обойдусь... С вершины холма бежит солдат, машет белой тряпкой. Свой. Я различаю эмблемы военной полиции. Но всё-равно быстро перехватываю JS наизготовку. Боец, заметив мой жест, резко тормозит, едва не спотыкается, но умудряется сохранить равновесие и кричит:

— Господин эрц! Вас господин штабс-ротмистр зовёте срочно! Там... Там...

Он склоняется, упираясь в колени, потому что задыхается от быстрого бега.

— Иду.

Проходя мимо Хьямы, одним движением выхватываю у неё из руки пистолет, снимаю с предохранителя и ставлю на боевой взвод.

— Вот так.

Протягиваю ей оружие рукояткой вперёд, она хлопает глазами:

— Эт-то как?!

Оборачиваюсь, потому что уже сделал шаг к солдату и улыбаюсь:

— Просто, сноха. Очень просто.

Подхватываю солдата за локоть, благо он уже распрямился и даже может дышать, хотя внутри него что-то клокочет.

— Веди, боец...

Поднимаемся на холм, причём солдат с явной завистью косится на мою сбрую, и я едва удерживаюсь от восклицания, состоящего из нецензурных выражений: за холмом большая котловина неправильной формы, в центре которой раскинут довольно большой лагерь. Палатки, несколько навесов, под которыми я вижу лошадей, повозки, ящики, чуть поодаль солдаты деловито добивают нескольких одетых в форму людей. По виду — офицеров. Там же распоряжается Пётр. Значит, не инициатива, а приказ. Правильный, кстати. Большой загон, огороженный забором. Ворота загона, обнесённого ещё и колючей проволокой, нараспашку и оттуда выходят люди. Мужчины и женщины.

— Что это?!

Солдат поясняет:

— Похоже, тут решили пересидеть океанцев, ваша светлость. Эвон, офицерья сколько... Всякого добра навалом — жратва, скотина, оружие, огнеприпасы, мануфактура. Место удобное, от трактов далеко, и вода под боком. Да и скрыто от глаз. Так что...

Машет рукой.

— Думаю, ты прав. Ладно. Пойдём, глянем.

— Господин штабс-ротмистр просил к нему подойти, господин эрц!

Обиженно тянет боец. Понятно. Меня он побаивается, если не сказать больше. А приказ начальника — на то он и приказ, чтобы его исполнять.

— Не переживай, боец. К командиру и пойдём.

Пётр встречает меня с довольным и одновременно злым видом.

— Видели, Михх?

Обводит рукой панораму лагеря и сбившихся в кучу освобождённых пленников, настороженно посматривающих на нас. Понятно, что они не ждут ничего хорошего для себя. Мы же военные. Как и те, что отловили их и пригнали сюда. Киваю ему в ответ:

— Как я вижу — тайная база, чтобы пересидеть лихие времена.

— Я тоже так считаю, господин эрц. Тут всего полно. И топливо, и оружие, и...

Прерываю его, хотя офицеру явно хочется похвастаться добычей:

— Сначала надо разобраться с людьми. Потери большие?

...Погибло двое. Один солдат, получил шальную пулю в лоб. И... Ребёнок. Мальчишка семи лет. Когда я открыл огонь из пулемёта, не удержался и высунулся из-за воза, сразу получив ранение в живот. Пока отбивались, пока захватывали лагерь — скончался от болевого шока и кровопотери на месте. Теперь мать воет над его телом, а отец, мрачный, буквально чёрный от горя, замер неподвижно, обхватив голову руками... Освобождено почти сто человек. Двадцать семь мужчин. Среди них докторов медицины, включая хирурга — трое. Пятеро плотников, шестеро крестьян, ветеринар, остальные — с бору по сосенке: юрист, адвокат, рабочие с фабрик. Всех использовали, как рабочую силу. Семьдесят три женщины. Все — молодые, красивые. И всех использовали для утех господ офицеров. А в свободное от этого время — как скотниц для ухода за животными. Из скотины взято сорок шесть лошадей, двадцать одну я убил. Увы. Пуля — дура. Она не разбирает, в кого пущена. Ей всё равно, кто цель — человек, животное... Главное — убить. Вот её задача... Ещё — трое свиней и двадцать коров. Огромное количество кормов — сено, солома, курганы жмыха. Около двадцати тонн продуктов: консервы, сушёное мясо, мука, соль, крупы. Десятки тюков тканей всех сортов, начиная от толстого сукна, до высших сортов шёлка. Скобяные товары — гвозди. Скобы. Крючья. Петли. Ощущение, что господа хотели строить настоящий городок или форт. Во всяком случае — вырубка с края поляны довольно большая... Я окидываю кучу освобождённых внимательным взглядом — не вяжется тут всё. Мужчин всего ничего. Причём, что интересно, половина их них к физическому труду непривычна. Солдат было, как мне сказали, полсотни. Но кто-то же нёс караул, ходил в наряды охранять пленников... Не женщины же рубили лес топорами? Подхожу к освобождённым вплотную. Останавливаюсь напротив адвоката. Обычно этот сорт человекообразных — самое дерьмо остального человечества. Я в своё время вешал их без разговоров и воплей об амнистии. Как и юристов. Одним миром мазаны.

— Давно вы здесь находитесь, господин хороший?

Тот испуганно бормочет:

— Месяц уже, господин...

Вопросительно смотрит. Обойдётся. Перехожу к следующему. Это женщина. Лет двадцати трёх, и её занятие уже наложило на неё свой отпечаток. Глаза. Наглые. Оценивающие.

— Давно здесь?

Выпячивает нижнюю губу — красавицей не назвал. Обидел.

— Месяц. Мы самыми первыми сюда пришли. Только снег сошёл.

— Руки покажи.

Она, не понимая, показывает ладони.

— Свиней чем кормили?

— Да елки рубили и ветки им давали...

— Хорошо ели?

— Аж до драк, господин!

Разворачиваюсь, под недоумевающим взглядом Петра подхожу к валяющемуся на земле трупу рядового, тоже осматриваю его ладони. Ни следа мозолей, которые должны обязательно быть, если тот занимался заготовкой леса. Возвращаюсь к Петру:

— На два слова.

Отходим в сторону под настороженными взглядами освобождённых, и непонимающими — солдат.

— Петя. Тут должны быть ещё люди. И много. Надо искать.

— С чего ты взял?!

Он не понимает. Приходится объяснить. Разворачиваю его лицом к вырубке и штабелям брёвен.

— Видишь?

— И что?

— А то, что они тут всего месяц. Это раз. А два — чтобы срубить такое количество леса, надо минимум человек триста мужчин! Понял?

Он бледнеет.

— Кажется...

— Так что — рой землю, Петя, но найди их.

Внезапно на его лице появляется нехорошая улыбка:

— Это мы уже научились.

Улыбаюсь ему точно так же в ответ:

— Начни с адвоката. Я их тоже не перевариваю. А народец они хлипкий...

..Звучат короткие команды, солдаты выхватывают из толпы того, на кого указали, и после короткой беседы в пристрастием выясняется страшное — здесь действительно было куда больше самых настоящих рабов. Только они действительно были... В километре отсюда, как и было рассказано, находим овраг, в котором свалены раздетые тела мужчин, женщин, даже детей. Над местом братской могилы стоит густой смрад разлагающейся человечины... Бегло окидываю страшную картину взглядом, затем командую взводу, что нас сопровождает, уходить. Пётр не может, его рвёт. Впрочем, то один, то другой из солдат отбегает к обочине натоптанной тропы и сгибается пополам... Возвращаемся. Но меня всё ещё гнетёт ощущение, что это далеко не всё...

— Что с этими делать будем? С собой возьмём?

— Погоди, Петя. Пусть пока стоят. Надо подумать. Я тут пройдусь...

Он кивает, ещё бледный от увиденной в лесу картины. Затем берёт у кого-то из солдат флягу, жадно глотает воду. А я иду по аккуратным дорожкам, выложенным камнями и посыпанным песочком... Песком... Они таскали его из оврага, где лежат мертвецы? Я не заметил, чтобы там были какие-либо следы от лопат. Может, под трупами? Не похоже. Очень вряд ли. Но всякое может быть. Подхожу к огороженному жердями то ли загону, то ли выгулу, усеянным свинячьим дерьмом. Всего три свиньи? Точнее, даже подсвинка. Им по полгода. Вряд ли больше. А выгул то — здоровый. И кроме свиного навоза другого нет. Это что?! В борозде, пропаханной рылом, что-то торчит. Подхожу поближе, тщательно выбирая, куда ступить, и вдруг ощущаю, что под ногами пружинит... Яма?! Переворачиваю длинное корыто — мать моя... Оно стоит на решётчатом основании, и оттуда на меня смотрят глаза...

— Петя!!!

Истошно ору я во всю глотку, вырывая изо всех сил толстые, в ногу взрослого мужчины, брусья, из которых сложена решётка...

... Пятьдесят человек. Все — молодые девчонки. Мужчины — в овраге... Они отказались служить подстилками для офицерья. Поэтому их и загнали в импровизированный бункер и не кормили. Только давали воду. Никто не мог идти на своих ногах, кое-кто уже впал в кому. Две недели без куска хлеба. Подобное я видел только в кадрах кинохроники... Возле спасённых суетятся лагерные женщины, из тех, что идут с нами. Подстилок кавалеристов мы к ним не подпускаем. Все врачи работают в поте лица. Остальные мужчины таскают воду в импровизированную помывочную, рубят неумело дрова, жгут костры. Все остатки сока я пустил в дело. Каждой досталось по чайной ложке, ни и этого достаточно, чтобы вытащить их с того света. Иначе атрофировавшийся желудок просто не будет работать, как и почки, и печень. Лежащих на собранных отовсюду покрывалах девчонок, которым по семнадцать, восемнадцать лет, отпаивают бульоном, поят водой с разведённым в ней мёдом, чуть ли не насильно вливают в ввалившиеся рты глюкозу, в изобилии обнаруженной на захваченных нами складах. Темнеет, но никто и не думает успокаиваться. К нам с Петром робко подходит одна из шлюх:

— Извините за беспокойство, господа. Но нам сказали, что вы тут главные?

Рарог кивает, и я вижу, как сужаются его глаза. Знакомый признак гнева.

— А нас будут кормить?

— Что?!

Его рука тянется к кобуре, но я успеваю перехватить его запястье и удержать на месте. Парень зло смотрит на меня, но ровный голос отвечает:

— Позже. Сейчас мы не можем выделить ни одного человека для готовки.

— Но ваши же подчинённые едят! Им приготовили! Чем мы хуже? Или мы не люди?

— Вы?

— Да, мы!

Зло восклицает она.

— Вы — нет. Не люди. Вот люди.

Показываю рукой на тех, возле которых хлопочут наши.

— Там... Люди... Были...

Моя рука указывает на овраг с мертвецами.

— А вы — не люди. Вы — мразь. Мерзость. Ошибка природы.

Мой голос начинает звенеть, и Пётр ёжится — пробирает даже его.

— Исчезните.

— Как?!

— Вообще. Отсюда. Я гарантирую каждой их вас, кто попадётся мне на глаза утром, пулю в лоб. Впрочем, нет

На её лице появляется облегчение, но тут же исчезает. Потому что тем же ровным голосом я заканчиваю мысль:

— Патроны нынче в цены. Петля. Вот что вас ждёт.

Она морщит лицо, пытаясь пустить слезу:

— Но нас заставили! Думаете, мы пошли к ним в постель по доброй воле?

Моя рука вновь показывает на тех, кого мы извлекли из ямы:

— А они?

— Господа офицеры...

Вновь начинает она, но тут и я лезу за пистолетом.

— Считаю до трёх. Раз...

Этого достаточно. Шлюха исчезает. Пётр задумчиво произносит:

— Но она в чём то права. Их же вынудили...

— Ты поверил б... Продажной твари? Взгляни в её глаза, и всё станет ясным! Почему эти девчонки решили умереть, но не стать подстилками? Почему для них честь оказалась дороже жизни?! Спроси себя, Петя! Задай этот вопрос себе, взгляни в глаза тех, кого мы вытащили из ямы, и сравни с их глазами...

Машу рукой в сторону сгрудившихся шлюх. Затем встаю с бревна, на котором мы сидим:

— Я к своим. Они там с ума сходят. И у дочери сегодня приступ был. Едва откачал...

— У дочери?!

Он смотрит круглыми от изумления глазами на меня.

— И ты молчал, что женился? А, понимаю! Одна их тех, кто едет с тобой... Но кто? Старшая, или младшая?

— Старшая, Петя. Младшая — сноха. Жена моего сына.

Он расплывается в улыбке:

— Боевая она у него. Как с пистолем выскочила, когда стрельба началась...

Улыбаюсь в ответ, а сам думаю — уже всё решил? Не спрашивая? Ни ту, ни другую? Что будешь делать, если откажут? Допустим, Вовка сам разберётся. Но, думаю, Хьяма придётся ему по нраву. Мы же отец и сын. И общего у нас куда больше, чем он думает. Но вот Аора... А, что будет, то и будет. Кивнув на прощанье, иду по направлению к лагерю...

Спускаюсь по холму, подхожу к машине. Ко мне бросаются слуги:

— Ваша светлость! Говорят, что там нашил что-то страшное?

Киваю в ответ:

— Да. Овраг с убитыми. И женщин, которых не кормили две недели.

Золка вскрикивает, затем зажимает рот руками. Сола с ужасом смотрит на меня. Кто-то из ребят потрясённо произносит:

— Как можно убивать своих?!

Я устало машу рукой:

— Всё. лучше меня ни о чём не спрашивайте. Это... Страшно. На самом деле страшно.

Пауза. Я окидываю их взглядом:

— Вы уж извините, но вы теперь поедете на телегах. В фургон положим тех, кого нашли.

— Ой, ваша светлость, зачем извиняться? Мы же всё понимаем. Конечно.

Снова пауза, потом Стан тихонько произносит:

— Ваша светлость, мы ваших уложили, палатку им поставили, надули...

...Ребят я обучил этому делу в первую же ночёвку...

— Ужин вам оставили. Вот он, укутали, чтобы не остыл...

Толкает в бок Золку. Та спохватывается, стремглав бросается в фургон, через мгновение выскакивает с чем то большим, и я узнаю одеяло. Она разворачивает ткань и достаёт оттуда кастрюльку, от которой вкусно пахнет. Затем ставит термос.

— А мы пойдём туда... Поможем...

Показывает рукой в сторону отсветов костров, на которых греют воду для спасённых.

— Хорошо.

— Посуду оставьте, ваша светлость. Я приду — помою.

Бурчит Сола.

— А то знаю я вас, ещё начнёте намывать! Не мужское это дело!

Улыбаюсь снова в ответ и просто киваю. Затем забираю кастрюлю и задумчиво смотрю в спины моих слуг... Скоро они начнут новую жизнь. Выберут свой путь. Нет у нас на Новой Руси служанок. Слуг. Но за этих вот четверых я спокоен. Не пропадут... Иду к оранжевой палатке. Возле входа — стульчик. Разумеется, складной. Снимаю с шеи оружие, ставлю рядом. Затем беру ложку, открываю кастрюлю. Сола, как всегда, на высоте. Как только умудрилась! Котлеты, тающие во рту, картошка. Здесь её, правда, называют земляным яблоком. Но от перемены названия вкус не меняется. Не спеша ем, запивая горячим кофе, который оказался в данном мне термосе. Звёзды складываются в длинную ленту на небе. Но мне кажется, что там, где когда то была столица Русии, оно озарено багровыми отсветами. До города далеко, и я не должен видеть ничего подобного. Значит, просто самовнушение... Наелся. Не заметил, как смолотил всё. Теперь можно и покурить. Достаю сигару, щёлкаю зажигалкой. Первые, самые вкусные затяжки. Струится я ароматный дымок, исчезая во тьме. Алый кончик мерно разгорается и гаснет... Шорох ткани за спиной, оборачиваюсь из— под полога высовывается всколоченная голова Хьямы и рука с пистолетом:

— Вы, эрц? Почему так поздно?

— Много дел, девочка. Там...

Машу рукой в сторону лагеря кавалеристов. Девушка некоторое время молчит, наблюдая за мной. Потом тихонько спрашивает:

— Вы меня снохой называете... А себя — свёкром...

— Да.

— У вас действительно есть сын?

Улыбаюсь в ответ, хотя вряд ли она сможет разглядеть её в темноте. Впрочем, увидела. Потому что в ответ я получаю такую же улыбку. Да нет... Не такую. Она искренняя и смущённая. Никогда не видел её раньше.

— Есть. Он на три года старше тебя.

— А он... Какой он, ваш сын?

Показываю на себя. Мотает головой:

— Не понимаю...

— Он — это я. Просто молодой. Мы, практически, как две капли воды. Только волосы у него светлее.

— Ой...

Суёт себе большой палец в рот, как всегда делает, когда волнуется.

— Откусишь.

— Ой!

Торопливо выдёргивает, опускает голову.

— Только он добрее меня, Хьяма. Я — куда жёстче.

Тишина. Потом опять шёпот:

— А как вы думаете, я ему понравлюсь?

— Мне же ты нравишься? Нравишься. Иначе бы я такое не предложил — стать моей снохой. Значит, и Вовке понравишься.

— Вовке? Так его зовут? Странное имя.

— Вова. Владимир. Володя. Володенька. Выбирай.

Опять опускает голову. Вижу, как беззвучно шевелятся губы. Снова поднимает голову:

— А ваша жена?

Опасливо косится на плотик. Чёрт тянет меня ляпнуть, что моя жена спит позади неё, но тогда мне завтра устроят такое!..

— Вовина мама погибла три года назад.

Отворачиваюсь. Ира, милая, любимая, прости меня... Но я уже не могу быть один... Хьяма скрывается в палатке, оставляя меня одного, наедине со звёздами и моими воспоминаниями...

Глава 24.

...Утром быстрый завтрак, на скорую руку. Потому что слуги так и не вернулись из того лагеря, а мои женщины... В общем, я не уверен в их способностях поварих. Тем более, что они ещё спят сладким утренним сном. Пару минут любуюсь спящей Аорой. НО надо идти. Время. Сейчас пригоню женщин, пусть готовят. В термосе ещё остался кофе, а где висит окорок в фургоне, я знаю. Пара-тройка взмахов ножом, трогаю щетину — а, ну её. Потом. Сейчас важно другое. Надо срочно уносить ноги. Поэтому торопливо жую мясо с лепёшками, тоже вчерашними, потом бегу в лагерь. Пётр уже на ногах. Поначалу я подумал, что он и не ложился, но я ошибся. Это хорошо. Это я — вольная птица. А он командир, и распределил всех на смены. Так что кто-то спал, а кто-то нёс службу и выхаживал найденных. Шлюх нет. Солдат доложил, что они ушли в сторону, откуда мы приехали. Ну а я нахожу Петра, тоже, кстати, завтракающего. Но поскольку я уже перехватил, то любезно предлагаю ему продолжить, а я пока выскажу свои соображения. А они у меня такие. У нас сорок новичков. Наши самоходные грузовики сдохли. В том смысле, что топлива для них нет. Всё. Последнее сожгли вчера. Ну, может литров по десять в баке найдётся. А это — на столько же километров пути. Потому что жрут эти монстры больше, чем депутаты бюджет. Значит, тех, кто ехал на машинах, надо пересаживать на телеги и фургоны заранее. К тому же ещё те, кто вышел к нам раньше. И найдёныши. Они вообще лежачие. Проблема? Проблема. Но тут нам выкатили из кустов случайно завалявшийся там рояль...

...Пётр не понимает смысла идиомы, а пояснять ему нет времени. И желания, если честно. Потому что шестое чувство мне поджаривает пятки так, что просто зудит... Короче — у нас есть лошади. Есть телеги. Трофейные. Появилось продовольствие. Да много чего. Только вот смысла в этом нет. Как всё забрать? Сидеть здесь и тупо жрать до тех пор, пока не переведём всё добро на дерьмо, после чего нас достанут океанцы? Разумеется, что нет. Значит, нужно уносить ноги. Поэтому — срочно проверяем имеющиеся телеги. Наскоро ладим носилки, подвешиваем их в фургонах. На них — девушек их ямы. Грузим продукты, корм для скотины, а лучше — зерно, которого тут навалом, чуть ли не сотня тонн. Кавалеристы, как я вижу, собирались сидеть тут долго. Боеприпасы, заменяем старое оружие на новое. Тут его полно. Остальное — минируем. Если кто чужой наткнётся — поделом ему. Свой — пусть надеется на милость Богов. А удастся вернуться — снимем заряды и воспользуемся сами. Но уходить надо. И чем быстрее, тем лучше. Потому что жжёт меня. Ой, как жжёт! Рарог тоже что-то такое ощущает, потому что ни малейшего возражения я не слышу. наоборот, одобрительно кивает головой, и тут же, ещё толком не прожевав, посылает вестового за командирами. Когда те являются, объявляет приказ, и люди разворачивают лихорадочную деятельность. Сообщаю ему про фургон. Там можем разместить восьмерых. Если подвесить дополнительные носилки на ремнях. Новость радует. Нахожу своих. Это легко. Одежда выделяется слишком сильно. Чёрт, забыл! У меня же ещё осталась. Чего её тащить то зря? Велю слугам идти к фургону и перегружать оттуда всё, что можно, в джип. Пусть вяжут на борта, на крышу, заталкивают в салон. Лишь бы люди уместились. Пусть и без удобств. Те устремляются вниз. Немного погодя прибегает Стан, притаскивает тюк с формой. Ого! Сколько места освободилось! Здорово!

— Петя!

Он оборачивается, прервав разговор с одним из своих командиров. Толкаю к нему тюк:

— Смени шкурку. Удобней будет.

Разворачивают тюк, охают от восторга. Солдаты они старые, так что мою форму успели оценить и позавидовать.

— Забирайте. К сожалению, что есть — то есть. Ну, или подгоните.

Кивают, поглощённые разбором содержимого. Я же отправляюсь в лагерь. Как там Юница?.. После вчерашнего? Возле джипа дым коромыслом. Парни уже пригнали фургон, запряжённый парой коняшек, теперь торопливо перегружают содержимое прицепа туда. Впрочем, чья то аккуратная попка, туго обтянутая камуфляжными брюками, выглядывает из распахнутой настежь дверцы. Тут моё вмешательство не требуется. Наш плотик уже спущен и принайтован к крыше 'Воина'. Где же дочка? И тут засекаю две фигурки, медленно идущие от дальних кустиков. Понятно. Утренний моцион, так сказать. Видно, что обе ун Ангриц, будущие Звонарёвы, правда, об этом они не знают, о чём то оживлённо болтают. Значит, дочка в полном порядке. Теперь можно сделать и другое дело. Разворачиваюсь, иду к нашим первобытным грузовикам. Как сказать, грузовикам? Скорее, самоходным платформам. Массивные деревянные колёса. Кстати, сплошные, сделанные из склееной в несколько слоёв толстой фанеры. Литые узкие гуттаперчевые колёса. Цепной привод одного(!) заднего колеса. Торчащий вперёд покатый плоский капот, восседающий на облучке водитель, или погонщик, как его тут называют, орудующий десятком рычагов, зачастую просто дублирующих друг друга, переключающий передачи при помощи неуклюжего штурвала и управляющий передними колёсами длинным рычагом, носящим название 'коровий хвост'. Рулевое колесо тут ещё не изобрели. Да самим самоходам от роду три года вроде. Или пять. Как и авиации. Там вообще полёт в сто метров считается выдающимся мировым достижением... Я стою возле одного их этих грузовиков, который может утащить аж целых восемьсот кило груза, и думаю, смогу ли я уволочь его на прицепе. В сцепке с фургоном. В принципе, дури у меня хватит. Но вот расход солярки, износ трансмиссии... Лучше не рисковать. Это чудовище ни на что не годится. Машу в разочаровании рукой, разворачиваюсь, бреду обратно. Надо срочно уносить ноги... Срочно...

— Ваша светлость, вас там ищут!

Высокая грудь Золки ходит ходуном от быстрого бега.

— Ясно. Кто?

— Из того лагеря солдатик прибежал.

— Идём.

Она плетётся за мной, а я шагаю широким размашистым шагом. От джипа ко мне бросается Юница. Я подхватываю её на ходу, подкидываю в воздух. Она радостно смеётся. Опускаю её на землю:

— Прости, милая. У папы очень много дел. Вот скоро поедем, и тогда можно будет болтать о чём угодно. Хорошо?

Она кивает, а с грустью констатирую, что иногда дети ведут себя умнее взрослых — передо мной возникает Аора, но я не глядя на неё, бросаю:

— Простите, баронесса. Всё потом. Позже.

Взъерошиваю волосы дочери. Они такие пушистые и мягкие... К баронессе подскакивает Хьяма, утаскивает обратно к машине. Я спешу к Петру.

...Тот встречает меня с озабоченным видом, показывает на заморенную лошадь. Лошадь?!

— Где?

Рарог понимает меня без слов.

— Там. Ранен он. Отходит. Почти ничего не соображает уже. В семи верстах от нас — дивизия океанцев. Пять тысяч человек. Идут сюда. И именно по нашу душу, как я думаю. Больно целенаправленно. И кажется, знают дорогу. В это место — точно...

...Вот оно! То, что не давало мне покоя с самого подъёма!

— Тогда всем немедленно уходить! Пусть хоть бегом бегут! Только жратва и оружие! И уносим ноги! А здесь...

Ухмыляюсь. У меня есть пяток 'монок'. Будет сюрприз. Против пяти тысяч мы не выстоим. Даже со мной. И единственная надежда — войти в зону связи с Метрополией. А там — пусть ломают голову, как вытащить уже две сотни человек. И меня в том числе. С семьёй... Солдаты подхватывают носилки с лежащими на них девчонками, бегут вниз, к фургону. Я пока осматриваю склад боеприпасов. Патроны. Ручные бомбы. Пироксилин. Есть две полевые пушки. Естественно, револьверы, винтовки, шашки-сабли и конская сбруя. Бойцы и мужчины таскают бегом и валят на телеги упаковки патронов, ручных бомб, хотя от местных изделий мало толку. Тёрочный запал. Тонкий жестяной корпус, почти не дающий осколков... Перехватываю одного из солдат:

— Мешок гвоздей в телегу!

— Каких размеров, господин эрц?

Вот, уже все знают мой титул...

— Любых! И проволоки тонкой пару мотков. Или даже больше. Она в пути понадобится!

Солдат козыряет, уносится. Что исполнит — я спокоен. Пётр взял лишь тех, кому доверяет. С кем провёл в окопах несколько лет войны... Возвращаются мужики, которые относили девушек в фургон. Приносят мне два ранца, в которых упакованы мины. Мало сволочам не покажется.

— Ваша светлость...

Оборачиваюсь на голос, узнаю отца, у которого убили сына. Он отрешённо спокоен. Радом его такая же мертвенно спокойная жена.

— Ваша светлость... Мы Мирко похоронили, значит. Там. У озерка. А больше дитёв у нас не будет. Все дохтура в один голос сказали. Да и...

Машет рукой. Потом, сглотнув, произносит то, от чего я леденею:

— Мне тут солдатики сказали, вы врагам бонбу заложить решили? А ежели она не взорвётся? Или враги её того, обойдут?

— Не получится у них обойти.

Он машет рукой.

— Всякое может быть, ваша светлость. Лучше вы мне её дайте. И покажите. Что нажать, али дёрнуть. Иль поджечь надо. Мы с Ларой сделаем. Нет нам жизни без Мирко, ваша светлость...

Его жена кивает. И, кажется, это решение осознанное...

— Идём.

Подвожу его в горе бочек с пироксилином. Он очень гигроскопичен, поэтому выпускается в свинцовых бочках, которые заливают воском. Идиотский, на мой взгляд, способ. Впрочем, не я его и изобретал. Их монастырь — их и устав...

— Вот. Ищи себе место. Можешь прямо тут и сидеть. Поджигать ничего не надо. Дёрнешь за эту штуку — до трёх досчитать не успеешь. И ещё...

Разворачиваю мину направлением выброса осколков к дороге.

— Вот так держи. Тут внутри — картечь. Выкосит передних не хуже, чем косарь траву по росе.

Мужик светлеет лицом, улыбается:

— Будут хорошие поминки моему сыну...

Его жена согласно кивает, даже улыбается. Мужик вдруг озабоченно заявляет:

— А если они меня издали подстрелят?

— Так ты спрячься. За бочки. Эта картечь и свинец пробьёт, поверь.

Я проще сделаю, ваша светлость. Верёвочку за колечко привяжу и к ноге. И сяду. Они не сразу заметят. А как поближе подойдут. Ежели велят встать — встану. Верёвочка фиговинку и рванёт. Ежели просто выстрелят — нога распрямится, и опять же, рванёт. Ну а коли просто мимо пойдут — сам дёрну...

Зло сжимает челюсти. Его супруга подходит к мужу ближе, берёт его за руку, прижимается лицом к плечу. Какие люди... Отдаю ему честь. Он кивает в ответ. Иду к гребню холма, потому ощущение, что уже слышу далёкий-далёкий шум. Идут... Влезаю за руль, потому что уже практически все ушли, кроме нас. Женщины сидят с белыми от страха лицами, только Юница улыбается.

— Прошу прощения, дамы. Последний сюрприз.

Поворот ключа, джип с натугой трогается, тащит фургон. Чёрт, забыл на пониженную переключить. Торможу. Передвигаю рычаг трансмиссии. 'Воин' трогается на этот раз легко и спокойно, и я наращиваю скорость. Вскоре вижу хвост колонны. Арьергард из взвода солдат, шагающих за фургоном, провожает нас, когда мы обходим их. Все в нашей колонне знают мою машину, так что никому не придёт в голову стрелять по нам. Впереди — ряд холмов, где я хочу установить ещё одну мину. На первую океанцы не среагируют, посчитают всё произошедшее выходкой смертника. А эта их напугает. И сильно! Даст нам пару-тройку часов выигрыша, а может, и больше, времени... Кажется время. Начинаю поглядывать в зеркала заднего вида, но всё равно зеваю, и когда очередное движение зрачков цепляет картинку позади, на половину голубых небес чёрное облако дыма. Огромное, мрачное. Спасибо тебе, простой человек. Твой выбор — твоё право. Я не мог отговаривать тебя от него. Хорошая тризна твоей семье! Вскидываю руку, отрывая её от руля, произношу положенные слова. Не на русийском. На русском: 'Пусть в Ирии тебе земля будет пухом!' Обе женщины косятся на меня, но я показываю пальцем назад. Они лезут в люк, потому что Юница опять уснула. Слышу сквозь шум ветра, бьющего в отверстие, изумлённые возгласы. Долго торчат. Я беру рацию:

— Пётр, видел?

— Видел, Михх. Слава ему вечная в нашей памяти.

— И памяти моих товарищей...

— Что дальше?

— Дальше? Идём до упора. Скоро холмы, вы уходите вперёд, а я ещё сюрприз им подготовлю. Послабее этого, но тоже неприятный. Обещаю.

— Понял.

— Мы сейчас вперёд, и будем вас там ждать.

— А далеко?

— Всё время прямо. Километров... Тьфу, вёрст восемь. Дотянут твои?

Рарог уверенно отвечает, даже с усмешкой:

— Дотянут. Думаю, сегодня и полста вёрст рванут. Кони отдохнули, народ уже по телегам да фургонам разобрался, женщины, что нашли — тоже на глазах жизнью наливаются. Ты что им за снадобье волшебное дал, Михх?

Смеюсь:

— Было бы больше — они б завтра быстрее лошадей неслись, Петя. Есть у нас там одно средство. Ещё попробуешь. Конец связи.

Отключаюсь, прибавляю скорость. Машину начинает раскачивать, женщины пищат, и я сбавляю ход — у меня же больные в прицепе... Кто-то, не могу разобрать сразу, лезет ко мне. Аора. Что ей опять надо? Встревоженный голос:

— Эрц, Юница постоянно спит! Это из-за вашего лекарства?!

— Вы тоже себя чувствуете, как дочь?

— Н-нет... Наоборот...

— Девочка вчера перенесла тяжелейший шок! Просто чудо, что удалось обойтись опять без последствий. А моё лекарство... Это просто сок. Ягодный. Такие у нас повсюду растут. И мы научились сок консервировать. Вот и всё.

Женщина облегчённо вздыхает.

— Я думала, это какое-то шарлатанское средство... Мне столько раз пытались их всучить...

Хьяма просовывает голову между нами и бесцеремонно перебивает:

— Что это было, господин эрц?

— Чего?

Она повторяет:

— Что это было, господин эрц? Сзади нас?

— Как положено к родителю будущего мужа обращаться?!

Она исчезает. Ну, да. Правильная реакция. Это я гоню коней. Но очень хочется, чтобы у них с сыном сладилось... Аора молчит. Потом всё же задаёт вопрос:

— Сколько нам ещё ехать?

— Будь мы одни, без обоза...

Взмахиваю рукой, показывая пальцем на тянущиеся далеко позади телеги и возы.

— Приехали бы за два дня. А так — думаю, недели три. Минимум. Если нас не задержат. Но уже завтра будет легче — я смогу вести переговоры с Метрополией по радио. Может, там что-нибудь придумают...

Снова тишина, и я спокойно кручу баранку дальше. Холмы уже хорошо видно, до них километра три...

Торможу, потому что мы на месте. Вот здесь подходящее место. Женщины удивлённо смотрят на меня, потому что я стал на косогоре, освободив саму дорогу. Вылезаю, потягиваюсь. Просто чудное место.

— Чего смотрите? Можно немного размяться. Пока наши не пройдут.

Облюбованное местечко метрах в пяти за фургоном. Открываю дверь — на меня удивлённо уставляются восемь тощеньких лиц. Обтянутые восковой кожей лица. Ну, вчера то почти все без сознания были. Потом мельтешение тех, кто их обхаживал. Дальше солдаты на носилках тащили и в фургоне за установленные брезентовые ремни подвешивали.

— Здравствуйте, девушки!

— Здравствуйте и вам, господин...

Нестройно бормочут они. Правда, тихо. Сил то практически нет. Но выглядят куда лучше чем вчера.

— Как себя чувствуете?

— Спасибо, господин, намного лучше.

Из темноты позади салона появляется средних лет женщина, подозрительно смотрит на меня:

— Господин?

— Везу я вас. Извозчик.

Её широкое лицо как бы расправляется.

— А, понятно. Чего стали то, господин возчик?

— Отдохнуть надо, да обоз подождать.

Она высовывается в распахнутую настежь дверь, оглядывает залитые солнцем холмы, уходящие к верху.

— А долго стоять будем?

— Не знаю. Может час, может — два. Как там успеют.

Опять нахмуривается:

— Был бы кто — помог бы девиц с лежанок, да носилок снять. На солнышко вынести. Им бы сейчас так полегчало.

Улыбаюсь:

— Можно проще сделать. Крышу поднять.

Она недоверчиво смотрит на меня:

— Энто как?

— Просто. Сейчас и сделаем.

Лезу наверх, отщёлкиваю зажимы. Всё-таки китайцы мастера неплохие. Затем толкаю плсокую крышу вверх, и пневматические домкраты легко откидывают пластмассу на манер капота старого автомобиля. Яркий свет заливает внутренности. Девушки радуются, на их лицах появляются улыбки. Ко мне подходит Хьяма, заглядывает через плечо в салон и ахает, прикрывая рот ладонью. Молчит, потом тянет меня за рукав:

— Эрц... Папа... Это кто их так?! Звери...

— Мы их в лагере нашли. Из ямы вытащили. Это сегодня они ещё ожили. Видела бы ты их вчера...

Плотно сжимаю губы, превращая их тонкие ниточки, вспоминая худые тела, блестящие желтизной в прорехах одежды, страшную вонь от свиного дерьма, которое просачивалось в яму, безвольно обвисшие руки, когда солдаты, с трудом сдерживая рвоту, передавали их на руках наружу — самостоятельно двигаться из спасённых не мог никто...

— Я понимаю убить... Но вот так...

Слегка привлекаю её к себе, глажу ласково по голове:

— Не плачь, дочка. В Нуварре такого точно нет.

Внезапно раздаётся сердитый голос женщины, ухаживающей за спасёнными:

— Постыдился бы, господин! Свою коровищу ласкает у всех на глазах, да ещё дочкой кличет, разврат прикрывает! Какая он тебе дочка?! Полюбовница, небось!

— Сноха она мне. Сноха. Потому и дочь.

— Какая сноха?! Тебе, небось, три десятка едва минуло!

Ухмыляюсь, потому что девчонки, лежащие в фургоне, явно заинтересовались назревающим скандалом, и я вижу их злые лица. Хьяма, заливаясь слезами, освобождается и уходит к машине.

— А полста с пятёриком не хочешь, тётенька? Я из Нуварры. И у нас там по двести лет живут. А то и больше!

— Ну... Ну... Нуварра?!

— Да. Я не из Русии. Их Нуварры.

— Господин эрц?

В нашу беседу вклинивается голос одной из девчушек. Она приподнимается на локте, с трудом. Но уже самостоятельно.

— Да?

— Я — Мирия Сароха, ваша светлость. Дочь Калеба Сароха...

...Калеб Сарох... Это же тот химик, которого я безуспешно пытался сагитировать уехать к нам, когда всё ещё только готовилось заговорщиками... Человек, создавший местную периодическую систему. Гений химии, великий теоретик и практик одновременно. И я вспоминаю тут юную, стройную девушку, которую учёный, толстенький кругленький весёлый человек ласково называл своим светилом...

— Вы?!

— Я вас вспомнила... Вы приходили к нам перед самым... Концом... Ещё приносила вам накву...

— Я тебя тоже вспомнил, девочка. Только не узнал... А где твой папа.

Внезапно она падает на подушку, её плечи вздрагивают. Потом задушенно вскрикивает:

— Его убили эти твари!

Женщина торопливо наливает воду их жестяного кувшина в стакан, поднимает Мирию, подносит стакан к дрожащим губам. Слышу, как в полной тишине стучат зубы по стеклу. Что я могу сделать в такой ситуации? Ничего...

— Па... Папа потом жалел, что не согласился... А потом... Потом нас арестовали... И увезли сюда...

— Я всё знаю, девочка. Всё. Не рви себе душу. Постарайся забыть. Приедем на место, вас отправят в Нуварру. Там тебя вылечат. Очень быстро. Захочешь — станешь учиться, будешь врачом или учёным. У нас это можно. Нет разницы, мужчина ты, женщина. Аристократ или простой человек. А пожелаешь — пойдёшь в армию. Станешь воином и отомстишь. За всё. Обещаю. А слово эрца Нуварры — крепче камня. Ты это знаешь.

Она кивает, уже немного успокоившись. Резко разворачиваюсь, услышав топот копыт. Наши. Передовой дозор. От него отделяется солдат. Нет, унтер офицер.

— Что-то сломалось, ваша светлость?

Его голос озабочен.

— Нет, служивый. Спасибо за заботу. Наших ждём, да девочкам передохнуть надо, воздухом подышать.

Старый вояка кивает. Ему под сорок. Смотрит отеческим взглядом на плотно закутанных в одеяла девушек, стыдливо отворачивающихся от мужского взгляда, затем вздыхает:

— А мои пропали. Найду ли когда теперь — одно небо знает.

Снова смотрит на меня:

— Наши в версте позади, господин эрц. Скоро будут.

— Спасибо. Там чисто должно быть, но я дальше не проезжал. Не скажу. Холмы на версты четыре тянутся. Потом начинает Степь.

Унтер кивает, потом размашисто накладывает на себя знак местного божества:

— Помогите нам, Вышние. Обороните от пала огненного и гараха лютого...

Млин, да что их всех клинит от упоминания об ушастой лисе?! Отхожу от фургона, напоследок кивнув девчонкам и женщине. Та выскочила следом, понесла выплеснуть поганое ведро. Все мы люди. У всех потребности. Из-за поворота появляются первые возы. На стоящего 'Воина' смотрят с восхищением, переговариваются. Возы за возами, при появлении первых Аора и Хьяма торопливо забрались в машину. Всё ещё стесняются на людях показываться в брюках. А зря. Улыбаюсь — приедем, возьму Вовку, Свету, внуков, и пойдем всей семьёй на пляж... Мимо проезжают гордые новым обмундированием командиры. Довольные, ка кмалые дети. Пётр направляет коня ко мне.

— Ты как раз вовремя. Помогай.

Совместными усилиями под разочарованные вздохи снизу опускаем крышу на место. Рарог крутит головой:

— Как у вас в Нуварре всё здорово придумано! Впрочем, вы же их другого мира...

Осекается, но нам везёт. Никого рядом нет, а говорим мы в половину голоса.

— Давайте, уходите вперёд. Скоро Степь начнётся. Примерно через четыре версты. А я тут фугас заложу. Правда, слабый. Взрывчатки нет. Но мало им не покажется. Гарантирую.

Пётр кивает, вскакивает на своего жеребца, уносится вперёд. А я терпеливо жду. Возы с людьми. Телеги с припасами. Опять возы. Снова припасы. Последних прибавилось. То было чуток, ели пустую похлёбку. А теперь и мясо будет, и нормы выдачи явно увеличат... Гонят скотину. На одной из телег хрюкают и визжат недовольный свиньи, спутанные по ногам. Это правильно. Хрюндели животина вредная и своевольная. Пасти их — замучаешься. А куда то гнать... Вечером их забьют. Телегу пустят на дрова. а лошади станут запасными. Если их менять, то можно проехать дольше... Всё. Арьергард.

— Опять сюрприз, ваша светлость?

Окликает меня подпрапорщик, командующий взводом.

— А как же, иначе? Непрошенным гостям всегда надо подарки оставлять.

Смеёмся. Они исчезают за поворотом, и я принимаюсь за дело. Установить обрывной датчик с задержкой. Выставить таймер. На... Тридцать минут. Тогда рванёт не в начале, а чуть позже. Повезёт, и на трети длины колонны. Откидываю штыри, примериваюсь. Вот так. Втыкаю в землю. Затем очень аккуратно прикрываю корпус дёрном, развешивая его на палочках, перекрывающих впадину. Отхожу на десяток шагов — незаметно. Мастерство не пропьёшь, как говорится. Сколько я их уже переставил... Залезаю в машину, предупреждая вопросы сразу говорю:

— Уже едем. Здесь — всё.

'Воин' трогается. На этот раз я ничего не забываю. Скоро догоняем колонну, уходим вперёд. В салоне тихо, но скоро я слышу возню позади. негромкие голоса. Взгляд в зеркало — Юница проснулась. Весело улыбается, потягивается, забрасывая одну руку за голову. Мама едва не плачет от счастья, порывисто её обнимает. Ну, кажется, кризис миновал. Да и великанская клубника своё дело сделала. Удачи нам всем. И счастья...

Глава 25.

...То ли страх придал людям новые силы, то ли свежие лошади, найденные у кавалеристов, плюс наши, отдохнувшие и сытые впервые за долгое время кони, но сегодня мы поставили рекорд — шестьдесят два километра. Становимся ночевать уже в Степи, углубившись на пятьдесят с небольшим километров в глубину. И я, наконец, устанавливаю связь с Метрополией. Причём устойчивую и надёжную. То ли наши увеличили мощность передатчика, то ли просто так сложились условия в атмосфере, но сигнал очень хороший. Женщины возятся с ужином, рядом бурлит лагерь беженцев своей жизнью, а я сижу с гарнитурой на шее в салоне джипа...

— Что там у тебя, Миша?

— Да как сказать, Серый? Двигаемся, но медленно. Прошли всего полторы сотни километров, но это на рывке. Дальше пойдём медленнее. Лошади не машины. Им отдых нужен.

— Понимаю. Двигайтесь по мере возможности. Не доводите их до падежа.

— Хорошо бы, да у нас на хвосте океанцы.

Пауза. Затем встревоженный голос:

— Много?

— Точно знаем о дивизии. Пять тысяч личного состава. А нас всего две сотни. И то, большая часть женщины и дети. Мужчин едва полсотни наберётся.

— Твою ж мать...

— Не ругайся. Раньше надо было думать. Говорил я — следовало вмешаться. Хоть как-то, но просто смотреть... Вот и пожинаем плоды.

— Достали вы!

Он злится.

— Все в один голос одно и тоже талдычите! А потом? Что потом?! Вам, главное, в разборки влезть! Башкой думайте. Не эмоциями!

— Думаю, Серый. Думаю. Я ведь, честно говоря, мог власть в Русии в свои руки взять. А теперь... Да что там. Если бы, да кабы, во рту росли грибы... Давай лучше думай, как нас вытаскивать будешь.

— А чего тут думать? У нас тут счастливая находка! Четыре дня назад, как раз вы в зоне молчания были, нам на корабельное кладбище очередной подарок свалился. Причём, просто в идеальном состоянии.

Я не выдерживаю и перебиваю его:

— Как? Опять?!

— Да. Опять. Похоже, что оно постоянно пополняется!

Пауза. Я обдумываю услышанное. Если оно пополняется, то можно рассчитывать на всякие ништяки в будущем. Но... На Бога надейся, но сам не плошай...

— И что же на этот раз нам преподнесли Высшие Силы?

— Ты не поверишь, Миша, но это — 'Зубр'!

И такое ликование слышится в его голосе!

— Мы сейчас его осваиваем, но, думаю, через неделю сможем выйти к тебе.

— Да объясни ты толком, что это вообще такое?!

— Корабль на воздушной подушке, Миха! Огромный, скоростной, и дальность — как у 'Два — Шесть'. Ну, может чуть поменьше! Он до тебя за сутки может дойти. Но просто пока ещё осваиваемся. Специалистов у нас нет, приходится методом тыка. Спасибо нашим вертолётчикам! Пока перекидываем топливо на берег Паневропы, куда вы двигаетесь, чтобы дозаправить зверюгу. Когда он дойдёт до материка, сутки на профилактику и заправку, отдых экипажу. Потом он рванёт к тебе. Судя по присланной тобой карте местность для него проходимая.

— Сколько он будет добираться? Для нас это самое важное!

— Дня три. Это самое большее.

— Три дня?!

Я шокирован, если не сказать больше.

— Может, и меньше. Экипажу тоже отдыхать надо.

— А сколько он человек берёт?

— Вас всех сразу заберёт. Триста шестьдесят человек на борт! А потеснитесь — и четыре сотни. Ну, давай. Держи связь!

Сигнал пропадает. Он отключился. И правильно, нечего зря болтать. Я тихонько перевариваю услышанное — про 'Зубры', а судя по услышанному, это ещё тот монстр, я вообще ничего никогда не слышал и не знаю, что это такое. Но будем надеяться, что всё сказанное про этот корабль соответствует действительности, и тогда... Счастливо улыбаюсь, вылезаю наружу. Спина немного побаливает. Так целый день в сидячем положении, устал уже немного. Ехать приходится медленно, поскольку надо соответствовать обозу. Иду к столу, уже накрытому слугами, подогнавшими свой фургон к нам и занимающимися сейчас палаткой. Сола привычно ворчит:

— Не жалеете себя, ваша светлость. Совсем не бережёте.

Улыбаюсь в ответ:

— Ничего. Скоро отдохнём.

— А потом, опять, небось?

— Покой нам только снится, Сола.

Обращаю внимание, что остальные внимательно слушают наш разговор. Подхватываю вьющуюся рядом Юницу на руки, подбрасываю в воздух. Девочка заливисто смеётся, радуясь моему вниманию. Вообще она ведёт себя просто идеально для такого возраста. Аора ревниво косится на нас, но молчит, хотя явно что-то хочет ляпнуть. Хьяма вздыхает, её личико становится задумчивым. Опять где-то далеко в мечтах. Наверное, всё пытается представить будущего мужа.

— Ваша светлость, вас господин штабс-хорунжий просит подойти. Совещание у них.

Снова боец. Ну, вроде как до ужина время есть.

— Идём.

Баронесса вскидывается, но будущая сноха тянет её за рукав, и та снова усаживается на свой складной стульчик, на удивление ловко нарезая ножом что-то из зелени. Хм... Она ещё и готовить умеет? Новость! Приятная... Отцы-командиры сидят у небольшого костра, озабоченно перекидываясь фразами и водя пальцами по моей карте.

— Что случилось, воины?

— Тут могут быть гарахи.

— И что? Я в прошлый раз с одним познакомился. На удивление вежливый и воспитанный лис.

— Лис? Михх, ты меня иногда просто убиваешь своей простотой. Ты вообще знаешь, что такое гарах?

— Нет. Но я люблю животных, и они это чувствуют.

Правда, тут же вспоминается, как сидя на задней точке, этот ушастик совершенно по-человечески махал мне на прощание лапой, и по моей коже пробегает озноб.

— Животных?! Гарахи не животные! Совсем не животные! Это ужас всего мира, всех живущих здесь! Вы знаете, что один, всего один гарах способен убить тысячу человек без малейшего для себя вреда? Как бы ему не пытались препятствовать в этом?! Растерзать на кусочки!

— Ерунду несёте, господа. Говорю же вам — не обижайте его, и он вас не тронет.

— Но...

— Всё, господа. Всё. Не будем о плохом. Мы взяли хороший темп, да и из Нуварры отличные вести. Возможно, что нас встретят по пути...

Говорить о 'Зубре' ещё слишком рано. Вдруг у наших не выйдет его запустить или освоить? И вообще, с чего вдруг такие подарочки? Ощущение, что кто-то, или что-то за нашими спинами внимательно следит за действиями, которые мы предпринимаем, и подкидывает нам помощь. Или намекает на необходимые. На то, что мы должны делать, а не стоять и смотреть. И вдруг словно волна пробегает по мне. Неужели я прав? Ладно. Посмотрим, что будет дальше...

— Увы. Завтра пройдём меньше. Лошади выдыхаются довольно быстро.

Тут я полностью с ним согласен. Это не наши русские тяжеловозы, а скорее, полупони. Во всяком случае, когда я стою, то жеребец не достаёт мне до плеча. Правда, и люди здесь мельче, соответственно...

— Ничего страшного. Будем рассчитывать, что взрыв огнеприпасов лагеря кавалеристов и мой сюрприз заставят преследователей либо вообще отказаться от погони, либо сбавить темп. Пока отрыв, как я понимаю, есть. И будем стараться его сохранять. Или уходить вперёд. Как там наши девушки?

Пояснять, о ком идёт речь, не надо.

— Удивительно, но многие уже пытаются встать. Все, без исключения, очень быстро приходят в себя.

— Отлично! Будем надеяться, что через неделю лежачих больных у нас не будет...

Мой зевок служит сигналом, что пора расходиться. Устали все, без исключений. Что мы и делаем. Подхожу к нашему бивуаку как раз вовремя — Сола снимает котел с костра, водружает его на столик:

— Прошу всех к столу, готово!

Вкуснятина! Мы раскладываем по тарелкам густую кашу с мясом, поскольку попросят забили, как я и говорил, уплетаем с аппетитом. Хорошо, что палатка уже стоит. Едва доедаю ужин, как на меня наваливается непреодолимая сонливость. Какого... Наверное, всё же, нервы. Весь на взводе, да ещё без нормального отдыха. А тут — относительно безопасно, среди своих, немного расслабился. И новости обнадёживающие от наших. Отхожу в сторону. Юница кидается было за мной, но я показываю ей сигару, вытащенную из кармана, и девочка послушно отходит. Курю с чувством. Не спеша, наслаждаясь каждым мгновением отдыха, каждой затяжкой. Слышу, как у фургона возятся его пассажирки. К сопровождающей женщине пришла помощь, и девушек вывели наружу, усадили на длинные лавки, теперь кормят бульончиком. Запах от них доносится тоже очаровательно вкусный. Время от времени на нас кидают взгляды, но в основном девчонки поглощены едой. Ещё бы, после такой голодовки... Поднимаюсь, следую в сторону. Что в Степи хорошо — отошёл на полсотни метров, и тебя не видно. Справляю нужду, возвращаюсь, подхожу к столу, где уже возятся с мытьём посуды. Ребята обхаживают своих лошадей, проверяют фургон. Хлопаю себя по лбу — опять забыл показать, как надо готовить ручные бомбы. Гвозди и проволоку везём, а в пути будет чем заняться пассажирам. Ладно. С утра, чтобы не забыть...

— Прошу простить — я спать.

Не слушая никого, разворачиваюсь, бреду на заплетающихся ногах к плотику-палатке, влезаю внутрь и, сбросив ботинки, укладываюсь на надутый ребятами матрас. Всё. Спать... Мгновенно проваливаюсь в сладкую темноту...

...Пещера. Или нора. Я сижу возле небольшого костра, отбрасывающего пляшущие тени на неровные стены. Рядом журчит крохотный, но удивительно чистый родничок, насыщая воздух влагой.

— Привет, человек.

Из темноты выходит нечто. Одновременно тёмное и светлое, большое и маленькое, пушистое и гладкое, переменчивое и постоянное. Мне не страшно. Наоборот. С любопытством смотрю на это нечто, которое устраивается возле костра, который горит сам по себе, без дров. Просто языки пламени пляшут по камню.

— Чего молчишь, человек? Долго же пришлось тебя звать.

— А зачем?

Оно не понимает, и я терпеливо и спокойно поясняю:

— Зачем звать то?

Внезапно нечто растекается серебряным смехом:

— Ха-ха! Ну ты и наглец, человек!

— Ага. Особенно, с незнакомыми.

Нечто вдруг меняет форму, превращаясь в того самого ушастого лиса.

— Оп-па! Это ты!

— Узнал, наконец.

Смешливо ворчит зверёныш, оскаливая свои акульи зубки в три ряда.

— Я назад ехал, останавливался. Тебя не было.

— Дела.

Пожимает он плечами, совсем, как мы. И облизывается.

— Но окорок вкусный был!

— Чай, императорский.

Повторяю я его жест, и мы оба смеёмся.

— Куда пропал то, ушастый?

Он строит хмурую мордочку. Удивительно, но я прекрасно чувствую все его эмоции. Зверёк наиграно обидчиво говорит:

— И ты туда же? Думаешь, мы виноваты, что нас такими создали?

— Кто?

Незамедлительно следует мой вопрос. Так же стремительно получаю ответ:

— Природа, человек. Эволюция.

— Понятно...

— Не о том думаешь.

— А о чём мне надо думать?

— Как тебе довести своих спутников до края земли.

— Доберёмся.

Гарах щурится.

— Не уверен. За тобой гонятся. Причём, конкретно за тобой. Заинтересовал ты Океанию. Очень сильно заинтересовал. Машиной своей. Оружием. Поведением. Нуваррой. Не любят тамошние управители тех, кто сильнее и умнее их. Вот и...

Я подаюсь вперёд:

— Хочешь сказать, что и вторжение из-за меня?

Зверь машет лапкой.

— Нет. Просто совпало. Они давно точат зубы на материк. На юг им не пробраться. А вот эти места...

Обводит лапой вокруг себя.

— Давно их привлекают. Ищут Храм Змееголового Бога.

Вздыхает.

— Давно, однако, ищут.

— И дураки. Он у нас, на Новой Руси.

Ушастик снова весело щурится:

— А я знаю. Я всё знаю, что ты знаешь.

Теперь мой черёд сузить глаза:

— Кажется, я знаю, почему вас считают местным ужасом.

Он смеётся, широко разевая пасть.

— Ага. На самом деле мы никого не трогаем. Люди сами убивают друг друга. Потому что мы им приказываем. А потом внушаем, что это сделали мы. И дальше... Хорошая у вас, людей, поговорка — у страха глаза велики. Нам в голову и тысячной доли не может прийти того, что вы, люди. о нас себе напридумывали.

— Верю. А я, значит, внушению не поддаюсь?

Зверёк грустнеет:

— Вы, земляне, другие. Потому мы можем с вами только разговаривать. Вот так, как сейчас. Во сне. И всё.

Протягиваю руку, чешу ему за длинными ушами. Зверь довольно урчит, потом жалуется:

— Знаешь, как обидно? Мы по натуре существа общительные, добрые, ласковые. А нас всё время обижают. Вот и привыкли защищаться, как можем...

— Понимаю. Мы, русские, тоже такие. Всем всегда готовы помочь, выручить, а наши враги этим пользуются, и ездят на нашей шее, как на лошади...

— Понимаю, человек. Очень хорошо понимаю. Но вижу, что тебя интересует Храм? Хочешь узнать, что в нём такого?

— Хочу. Если можно, конечно.

— Можно. Тебе — можно. Помнишь холм, из которого вы раньше выходили?

— Разумеется! Только что в нём толку? На Землю же мы не вернёмся?

Гарах снова смеётся.

— Хе-хе... Сколько там глобусов было?

— Двадцать четыре.

— Вот!

Он поднимает к верху лапу с выставленным надзидательным жестом когтем вверх.

— Если голову статуи повернуть к другому глобусу, то холм выведет в мир, изображённый на карте. Понял?

Я буквально подскакиваю на камне:

— Ты серьёзно?

Он высовывает язык:

— Бу тебе! Мы, гарахи, никогда не врём.

Снова грозит когтем.

— Только не проболтайся раньше времени.

— А когда это время наступит?

— Сам поймёшь.

Начинает мерцать.

— Всё. Устал. Пора мне.

— Рад был тебя увидеть.

— Я тоже. Ещё встретимся? Он снова смеётся.

— Разумеется. Мой дом тебе по пути. Хотя...

Мрачнеет, прислушиваясь.

— Не уверен... Твои враги в...

Мгновенно прикидывает:

— До них полсотни ваших километров. Но каждый день они отыгрывают десять. Вот и считай. Твои сюрпризы хороши. Но вот солдаты Океании боятся своих командиров куда больше тебя и даже нас.

— А не хочешь нам помочь?

Гарах мотает головой так, что уши разлетаются в стороны, и мне невольно, несмотря на услышанное, становится смешно. Снова протягиваю руку, чешу ему за ними.

— Понял. Мощности не хватает.

Уныло тот отвечает:

— Угадал. Ладно. Удачи тебе. Торопи своих. Мы вас не тронем.

— И тебе удачи. Встретимся — с меня окорок.

— Лучше бы шоколадку дал.

Беспомощно развожу руками:

— Давно уже кончился...

— А если привезут?

— Без вопросов.

— Ловлю на слове. Я приду.

Обещает он, и спохватывается.

— Всё. Пора.

И исчезает...

...Я открываю глаза и смотрю на светящийся в уже проснувшемся солнце оранжевый потолок палатки. Вот тебе и сон. Гараху я верю. Не зверь он, скорее всего. А Древний. Слышал я нечто подобное. От умных людей. Оказывается, не врали... Сажусь на матрасе, смотрю на часы. До подъёма ещё тридцать минут. В оранжевом свете хорошо видна внутренность плотика. Ого! Это что такое? Матрас Аоры и Юницы придвинут вплотную к моему, образуя общую поверхность. Дочка лежит посередине. Баронесса — справа. Каждый на своём месте и под своим одеялом. С чего бы это вдруг? Она же меня ненавидит, по её словам. Внезапно в воздухе возникает мордочка гараха, и тот, смеясь, заявляет:

— Плохо быть слепым, тупым, и дураком одновременно.

Затем тает, словно Чеширский кот. Спасибо! Ты просто лучший друг, дружище! Мысленно благодарю я зверя. Получаю ментальный отклик в ответ. Мда... Теперь столько всего стало понятным... Кое-как сползаю с матраса, одеваю берцы, вылезаю наружу. Трогаю бороду. Блин, надо побриться. Обязательно. Иду к машине, нахожу принадлежности, отхожу метров на пятнадцать в сторону. Не переношу опасную бритву и станки. Только электро. Машинка весело жужжит, снимая щетину. Я контролирую процесс в маленьком зеркале. Вот. Совершенно другой вид! Умываюсь, чищу бивни. Красота. Звучит труба. Люди в лагере начинают вылезать из свои обиталищ. Из нашей палатки появляются дамы и дочка. Она жмурится, затем видит меня, подбегает и радостно прыгает мне на шею, потому что я сижу на стульчике, обматывая местную ручную бомбу проволокой. Надсечённые пассатижами гвозди плотным рядом уложены вдоль цилиндрического жестяного корпуса. Откладываю её в сторону, подхватываю дочку:

— Привет, милая.

Она утыкается мне в шею, счастливо сопит. Потом отстраняет личико:

— Устал, папа?

— Уже нет. Выспался, отдохнул, снова отлично себя чувствую.

— Я рада!

— Юница! Умываться!

Сердитый голос мамы. Перевожу на неё взгляд — чуть припухшие после сна глаза. Сердитое личико. Но выглядит баронесса мило и совсем по другому. Голос своим тоном говорит одно, но вот огромные зелёные глаза — совсем другое. Она встревожена моим вчерашним состоянием, и рада, что я уже опять бодр и свеж. А так же моё отношение к её дочери радует женщину. Девочка нехотя слезает с моих колен, идёт к машущей рукой Злате с кувшином воды. А Аора, чуть задержавшись, негромко, чтобы никто, кроме меня не слышал, говорит, глядя в сторону:

— Ничего себе не выдумывайте, эрц. Это Юница очень переживала за вас, поэтому попросила переложить нашу постель поближе к вашей.

Улыбаюсь в ответ:

— А я, было, подумал, что вы решили начать привыкать делить постель со мной.

Женщина вспыхивает, хочет сказать какую-то колкость в ответ, но я быстро добавляю:

— Я не против. Особенно, если вы не будете стремиться покинуть её всё оставшееся нам время...

Реакция следует незамедлительно, но не такая, как я ожидал. Вместо вспышки гнева, женщина заливается краской смущения, затем молча и очень быстро уходит, спеша к слугам. Пока готовится завтрак, успеваю сходить к Рарогу и вручить ему мою переделку. Тот вертит ручную бомбу в руке:

— Так просто, и так эффективно! Гениально, Михх!

— Всего лишь опыт поколений, Пётр. Но давай шевелиться. Мне тут один зверёк на хвосте новости принёс — океанцы идут за нами, и не успокоятся, пока всех либо не перебьём, либо нас не возьмут.

Мужчина мрачнеет.

— Сведения точные?

— Очень точные. Я этому зверёнку верю, как самому себе. А это многого стоит.

— Плохо. Лошади выдыхаются. Сегодня меньше пройдём.

— Ничего. Я смог связаться с Метрополией Нуварры, так что теперь будет спокойнее.

Он вскидывает озарившееся надеждой лицо:

— Что там решили?

— Навстречу вышлют помощь. Решено принять всех беженцев без исключений. Уже готовят жильё для вас, места в школах для детей. И всех ждёт работа. Правда, тоже после обучения.

— Чему учиться то? Все взрослые люди...

Бормочет он.

— Ха, Петя! Наш язык, наша грамота, да и специальности тоже освоения требуют. Ты думаешь, раз офицер и фронтовик. Так уже всё? Сравни себя и меня. Кто победит, в случае чего?

— Ты, естественно...

— Именно. Рад, что тебе это понятно. А я, между прочим, не профессиональный военный. Но повоевал много, и на войнах другого порядка, чем у вас.

Его лицо становится задумчивым, согласно кивает головой.

— Это то я понял, Михх. Только вот...

И меняет тему.

— Что с океанцами?

— Не переживай. Сегодня ещё заложу сюрприз. Опять чуть спотыкнутся. Твои орлы пусть во время движения занимаются бомбами. Глядишь, пригодится... И — идём, идём и ещё раз идём.

Он кивает. Прощаюсь:

— Всё. Давай. Я завтракать...

Возвращаюсь вовремя. Правда, небольшой сюрприз, но приятный — наши пассажирки из фургона едят вместе с нами. Уже смогли самостоятельно подняться со своих мест и выйти на улицу. Их нянька-медсестра тоже довольна ходом выздоровления. Девочки удивлённо смотрят на джип, выглядящий чем-то нереально фантастическим в их глазах, чирикают со слугами, и встречают меня с затаённым страхом, благодарностью и восхищением, горящим в глазах. Здороваюсь, принимаюсь за еду. Сола, как всегда, на высоте. Едва успеваем закончить, ребята занимаются лошадьми, запрягая их в свой фургон и озабоченно осматривая копыта, как появляется женщина с увесистым мешком. Будучи единственным пока свободным от занятий мужчиной, бросаюсь к ней.

— Вы — эрц Нуварры?

Спрашивает она. Потом сама же себе отвечает:

— Точно, он. Здоровый и пятнистый.

Отдуваясь, протягивает мне мешок.

— Вот. Продукты на вашу долю. И девочкам.

Кивает в сторону счастливо жмурящихся под лучами яркого весеннего солнышка девчушек.

— Старшие послали.

— Спасибо. Вовремя...

Действительно, такими темпами, поскольку ещё девять ртов добавилось, надолго наших припасов не хватит. Ведь основная часть осталась в столице. Некуда было запихивать...

— Вы бы сказали, к кому подходить, я б ребят прислал.

— Да ничего. Нам не сложно.

Она кивает и уходит. Отношу мешок к фургону, отдаю повеселевшей Соле. Затем достаю ещё две мины. Пора готовить сюрприз. Думаю, гора мусора после ночёвки подойдёт...

...Тридцать минут спустя лагерь свёрнут и начинается движение. Скотины поубавилось. Она идёт в пищу. Вот и нам принесли большой, килограмм на пять, кусок свежей говядины. Ржут лошади, кричат командиры, выстраивая колонну, хлопают кнуты. Трогаемся. Девчонки из моего прицепа прилипают к окошкам, они впервые видят эту картину, и им ужасно интересно. А мне наш караван напоминает фильмы об освоении американцами Дикого Запада. Только вместо индейцев у нас океанцы. Но аналогию просматриваю чётко. Фургон слуг тоже занимает своё место и уходит. Ну а мне пора заняться делом. Как же так, уехать, и не попрощаться? Устанавливаю две штуки, чуть поодаль друг от друга. Чтобы снопы роликов перекрывали друг друга. Жаль, что они последние. Всего-то было шесть, как обычно. Полная укупорка. Только одну пришлось использовать раньше. И три уже израсходовал в этом походе. Пусть Боги пошлют нам удачу... Всё. Процесс завершён. Отхожу в сторону, придирчиво осматриваю место своей работы. Нормально. Главное — незаметно. Возвращаюсь в машину, где атмосфера нетерпения просто физически ощущаема. Все на местах. Девушки из кавалерийского лагеря тоже уже на своих койках-лежанках. Двигатель привычно урчит, и мы мягко катимся по густой сочной зелени, спешащей вырасти навстречу солнышку. Не будь позади врагов и пережитого, можно было бы представить себе, что я где-нибудь в походе, как на Старой Земле. Природа. Машина. Красивые девчонки, жена и сноха... Замечтался. Ничего. Покой нам только снится. Так, кажется? Добавляю ход. Потому что поверхность Степи замечательно ровная...

Глава 26.

...Мы по-прежнему уходим всё дальше и дальше на юг, к краю огромного континента Паневропы. Уже вторую неделю в пути. Несмотря на пессимистический прогноз гараха, нам удаётся сохранить небольшой отрыв от упорно преследующих нас океанцев. В первую очередь за счёт того, что сюпризы из мин вс-таки задержали противника, и двигается он куда осторожнее прежнего. Во вторую — что удалось каким-то образом сократить количество телег, и у нас появился двойной комплект лошадей из освободившихся от работы. На обеде коней меняют, и таким образом мы проходим за сутки, естественно, с ночёвкой и отдыхом, практически постоянную величину, пятьдесят километров за переход. Да и порядок в обозе вырос, люди втянулись, привыкли к кочевому образу жизни. К тому же положительно влияет и погода: солнечные погожие дни, напоенные теплом, сушат землю, бурно растёт свежая трава, и вместе с зерном, прихваченным из лагеря кавалеристов, помогает восстановить силы наших безропотных лошадок. Проблемы у меня. Первое — подходит к концу топливо. Вчера залил последние литры солярки в бак, выбросив бочку. Второе — полностью закончились продукты, взятые из дома, и мы теперь полностью зависим от того, получаем наравне со всеми по нормам выдачи. Так что ушли пока в прошлое разносолы и экзотические блюда, приготовленные пухлыми золотыми руками Солы, и мы перешли на куда более скромные рационы из обычных для Русии каш и супов. Впрочем, никто не ропщет. Все ждут чего-то глобального, что изменит всю оставшуюся жизнь беженцев, и это верно. Свяхь с Метрополией каждый день. Другое дело, что мне говорят только одно — идите и идите. Чем ближе к берегу, тем лучше для вас. Вроде как 'Зубр' скоро выйдет с Новой Руси. Возникли сложности с обслуживанием и экипажем, что меня не удивляет. Насчёт дефицита продуктов и топлива обещают подкинуть по дороге. 'Два-шесть' сделает специальный рейс и оставит их по пути каравана. Вспомнив обещанию гараху, прошу положить в посылку и шоколада. Обещают завтра всё сделать. Так же запрашиваю боеприпасы и оружие. Особенно, мины. Самые разные. Неплохо бы 'эски', если будет такая возможность. Это мне гарантируют, и моя душа просто радуется. Но взять с собой хотя бы женщин и детей отказываются наотрез. Это меня удивляет. Но меня утешают, что наш монстр на воздушной подушке буквально через день-два будет на месте, так какой смысл наносить людям психологическую травму? Разлучать семьи? Не понимаю логики Серого и нашего Совета. Впрочем, им на месте виднее. Либо какие-то сложности, либо подковёрные интриги — что поделать, все мы люди. А может, ещё не всё готово к приёму беженцев, что скорее всего. Рабочих рук у нас жуткий дефицит, а дел полно. Удивительно, что мы умудряемся что-то сделать, организовать, запустить... Мои женщины плачут. По горячей воде. Обещаю, что скоро будет река, и можно будет вымыться. Ополаскивания на ночь, как раньше. Пришлось прекратить из-за дефицита топлива и воды, кстати. Источники в Степи довольно редки. А расходовать топливо и сажать аккумулятор на плитку я себе лишний раз позволить не могу. Из-за этого на меня дуются, как мыши н а крупу. Аора молчит, став последнее время очень молчаливой и задумчивой. Взгляды, которыми она одаривает меня, странны и непонятны. То ли что-то взвешивает, то ли раздумывает о будущем, которое её ждёт. Хьяма по-прежнему в мечтах. Ну а пока — вперёд, вперёд и ещё раз вперёд. Что радует — среди нас нет конфликтов. Я имею в виду — среди тех, кто уходит со мной. Юница с каждым днём всё больше и больше прилипает ко мне. И, как я вижу, сок-лекарство очень положительно подействовал на неё. Буквально за дни она окрепла, на бледных прежде щёчках появился румянец, характер стал твёрже и веселей. Да и Аора словно помолодела, и с теми же симптомами, если не считать ещё кое-чего, что меня радует больше всего. А именно, её грудь стала больше и приподнялась под пятнистой тканью настолько дерзко и вызывающе, что всякий раз, когда я эту вижу, в моих штанах начинается шевеление... Не могу дождаться, когда смогу остаться с ней наедине в следующий раз. Но, к собственному огорчению сильно подозреваю, что будет это только на Новой Руси...

...Новый день. Новый путь. Врагов уже можно заметить и невооружённым взглядом — далеко-далеко позади нас клубится облако пыли. Их всё-таки ещё четыре с половиной тысячи. Пять сотен легло. Раненых они оставили в лагере, поставленном на окраине Степи. Идут за нами упорно, словно волки, преследующие раненую добычу. На что надеется наш противник — неясно... Перед обедом я в последний раз ухожу вперёд, отрываясь от обоза, и... Посылка!!! От наших! Спасибо, ребята! И как вовремя!. И, что больше всего приводит меня в радостное возбуждение — это мой сын, собственной персоной восседающий на этой горе с точно таким же, как и установленный на моём 'Воине', 'типом 85' В громадных ручищах, Вовка. Мой родной сын. С улыбкой до ушей. Он сильно изменился за год, что мы не виделись: мышцы бугрятся под тканью камуфляжа, добавил в росте, став ещё выше. Щёки потеряли прежнюю пухлость и стали боле взрослыми, что ли? Он ссыпается с горы подарков, я вываливаюсь с водительского сиденья, и мы крепко обнимаемся. Чувствую, как в горле возникает ком, который я сглатываю, переполненный чувствами радости и гордости.

— Вован!!!

— Батя!!!

Его руки крепки и тверды. Мы обнимаемся, не можем насмотреться друг на друга. Из машины влезают дамы, из фургона, который по-прежнему у меня на прицепе, высыпают девушки, уже почти восстановившие свою прежнюю форму. Все с удивлением смотрят на меня, обнимающегося с молодым гигантом, чьё лицо, как две капли воды, похоже на моё. Наконец руки размыкаются, я делаю шаг назад, тыкаю его кулаком в грудь, выпирающую из-под формы.

— Разнесло тебя!

Он гордо улыбается:

— Полный курс КМБ!

— Ого, значит, молодого бойца изучил?

— А то! Со всеми дополнениями и спецкурсами.

Внезапно он принимает строевую стойку, отдаёт честь:

— Товарищ майор, старший сержант Звонарёв в ваше распоряжение прибыл. Вот инструкции.

Он лезет в обычную планшетку, висящую на боку. Передаёт мне извлечённый оттуда пакет. Самого канцелярского вида. Смеюсь, убираю бумагу в карман разгрузки.

— Успею ещё.

Сын тоже скалится, потом с любопытством косится на дам и девочку, вылезших наружу их машины.

— А это кто?

— Слева — твоя будущая мачеха и сестрёнка. Только ты им пока этого не говори. А справа...

Опять скалюсь:

— Ты просил тебе жену привезти?

Машет рукой.

— Вот... Принимай кандидатуру. Зовут — Хьяма. Бывший резидент разведки Океании. Но не волнуйся, она хорошая.

Парень прищуривается, затем склоняется к моему уху.

— Красивая. А характер?

— Нормальный. Не переживай. Пошли знакомиться. Ты, кстати, как насчёт русийского?

Он с усмешкой, так напоминающую мне самого себя, отвечает на этом же наречии:

— Как на родном, пап.

Ого! Владимир привычно крутит головой. осматривая местность, и, убедившись, что вокруг тихо, подхватывает двадцатикилограммовое тело 'крупняка' с примкнутой патронной коробкой, словно пушинку, за рукоятку, и мы идём к машине. Я скалюсь во все свои тридцать два зуба:

— Дорогие дамы, Юница, позвольте представить вам моего младшего сына, Владимира.

Парень склоняет в коротком поклоне голову, выпрямляется, предварительно опустив большой пулемёт на землю:

— Старший сержант Нуварры, администратор Сети Новой Руси, Владимир Михайлович Звонарёв. Очень приятно с вами познакомиться, дамы...

...Реакция следует незамедлительно. Тихое 'ой' со стороны Хьямы, стремительно алеющей, словно цветок. Восхищённое 'ух' от Юницы. И поражённый до глубины души молчаливый взгляд Аоры, только вот её глаза опять стали глазищами, бездонными, словно озёра. Она не может оторваться от сына. Потом переводит взгляд на меня, её ротик приоткрывается в изумлении...

— Эрц, это ваш сын?! Младший сын?!!

Я скалюсь в ответ:

— А что, по лицу не видно?

Вовка едва удерживается от смеха, потом внезапно кошачьим движением подхватывает на руки Юницу. Та опасливо сжимается, но его улыбка так похожа на мою.

— Привет... Сестрёнка. Меня Вовой зовут.

Она смотрит на громадину, потом смущённо отвечает:

— Я — Юница. А почему ты меня сестрой назвал, дяденька?

— Папа ведь тебя дочкой зовёт?

— Угу.

Кивает она. Потом вдруг поражённо выдыхает:

— А что, мой папа и твой папа?! Одновременно?

— Ну, да. Так что тогда ты — моя сестра. Младшенькая. Согласна?

— Согласна.

Смотрит широко распахнутыми глазёнками. Вовка шутливо трогает её за носик:

— Ты красивая. Я рад, что у меня такая младшая сестра.

— А у меня — такой большой братик...

Девочка счастливо улыбается. Потом чмокает сына в щеку, и тот смущённо улыбается, глядя на будущую мачеху, так и застывшую в некоем остолбенении. Потом отпускает девочку на землю, лезет в карман, достаёт оттуда шоколадку, открывает упаковку, протягивает ей:

— Вот тебе за знакомство, как у нас говорят.

Юница несмело берёт, откусывает крохотный кусочек, потом буквально вгрызается в лакомство. А я вспоминаю обещание гараху. Тем более, что до его обиталища уже совсем близко. Теперь Аора и сын смотрят друг на друга. Парень на мгновение склоняет голову, потом щёлкает каблуками снова каблуками, женщина вздрагивает, торопливо представляется, едва не дёрнувшись присесть в полупоклоне, как положено по этикету:

— Баронесса Аора ун Ангриц, молодой человек...

— Очень приятно с вами познакомиться, баронесса...

Затем поворачивается к красной, словно свёкла, океанке. Вопросительно произносит её имя:

— Хьяма?

Она опускает голову, кивает.

— Как мой батя, не обманул? Похожи мы?

Она молчит, не в силах произнести ни слова. Хорошо, что вокруг никого. Девочки их фургона сгрудились в кучку возле выхода из прицепа, зачарованно смотрят на сына. А я... А что — я? Я горд! И счастлив одновременно. Пауза затягивается, и я решаю её нарушить:

— Эй, вы, двое, потом почирикаете. Дело не ждёт.

Будущая семья одновременно поворачивается на мой голос, и я показываю на гору ящиков и бочек:

— Разобраться бы надо...

Слышу Вовкин вздох:

— Прости, но надо.

И ответ, шелестящий ветерком:

— Знаю... Долг превыше всего...

...Аккуратно упакованные ящики с едой. Переложенное сухим льдом мясо в пенопластовых контейнерах, непонятно откуда добытых. Может, в контейнеровозе нашли? Не знаю. Крупа, свежайшая картошка. Отдельно — четыре больших ящика с надписью на русийском: 'Собственность Михха Брума'. Значит, лично мне. Вовка рядом объясняет:

— Боеприпасы, жрачка. Оружие решили пока не посылать. Положили побольше еды. Вам надо пройти ещё сутки. А там уже должны встретиться с нашими. 'Воитель' вышел с Новой Руси одновременно с 'два-шесть'. Так что уже должен дойти до 'Базы — ноль четыре'. Там ребята отдохнут, и двинут к вам навстречу.

— Понятно. А то Серёга по рации вечно — ждите. Терпите. Ничего толком не говорит. Только слова.

— А...

Сын машет рукой в привычном жесте.

— Вечно он шифруется. Да ещё Аллия ему мозги выносит. Ей скоро рожать, вот и психует женщина.

— А причём тут бывшая императрица?

Не понимаю я.

— Так она за него замуж вышла. Буквально на второй день сошлись. Нашли друг друга, как говорится.

— А...

Как назло, имя бонны вылетело из головы, но сын понимает, о ком я.

— Влада?

Киваю в знак согласия.

— Тоже. Кто-то из вояк. Я его толком и не знаю. Но вроде ничего. Тоже с пузиком бегает.

— А Ира?

— Сказала, годик отдохнуть надо. По медицинским показателям. А потом опять...

— Ничего себе...

Честно говоря, я даже рад этому. Тому, что моя дочь становиться матерью моих внуков, число которых увеличивается. Прежнее правило насчёт одного-двух детей в семье здесь просто неприемлемо. Сын рокочет.

— Девчонки у неё забавные. Но горластые.

— Ничего. Зато растём!

Хлопаю его по плечу. Он улыбается... Из ящиков выгружаем присланное. Вот это подарок! Спасибо всем, кто собирал! Целый громадный контейнер 'S-мин'! Патроны, гранаты, в общем, на всех океанцев, если что, хватит с избытком. Мои женщины по-прежнему опасливо стоят у джипа, не решаясь подойти. Вовка бормочет вполголоса:

— Чего это они?

— Стесняются. Уже неделю не мылись. С водой у нас плохо. Вот и...

Он удивляется?

— И только?

— Воспитание тут... Сам понимаешь. Кстати, как тебе?

Киваю в их сторону. Он довольно шепчет:

— Красивая. Что одна, что другая. А сестрёнка — вообще прелесть.

— Что скажешь насчёт Хьямы?

Краснеет.

— Поглядим — увидим.

— Правильно.

Дальше работаем молча. Переливаем топливо в бак. Его, кстати, немного. Смысл тащить лишнее, если завтра нас заберут? Но больше всего радуют мины. 'ПОМ-2', конечно, получше бы. Но вручную их не поставишь, а средств дистанционного минирования у нас, естественно, нет. Но зато ОЗМ-72 куда мощнее... Я зловеще ухмыляюсь, держа в руке массивный цилиндр защитного цвета. Внезапно сын толкает меня в бок:

— Твои?

Поворачиваю голову — точно, вдали показались первые телеги. Киваю в знак согласия.

— Мои.

— Может, я пока в машину залезу?

— Не вибрируй. Всё нормально.

Вдруг он хлопает себя по лбу:

— Чёрт, забыл! Её надо срочно съесть!

— Что?

— Клубнику.

Я от души смеюсь:

— Ты всё такой же сластёна! Ладно, пошли!

Он извлекает откуда то из штабеля оставшихся ящиков большой непрозрачный пластиковый мешок, торжественно водружает его на один из рядов.

— Эй, все сюда!

Машу я рукой и своим дамам, и девчонкам из прицепа. Все медленно подходят к нам, сын, улыбаясь, торжественно извлекает из чёрного полиэтилена громадную, килограмм на пять, не меньше, клубничную ягоду. Затем извлекает из ножен тесак. Несколько точных взмахов, и каждому достаётся по ровному, похожему на арбузные, ломтики.

— Угощайтесь, люди!

Произносит он, отходя в сторону. Гробовая тишина. Все, без исключения, изумлённо смотрят на нарезанную ягодку, потом кто-то из девочек выдыхает:

— Боги... Это же молодильная ягода!!!

Хм... Очередная сказка, из серии про гарахов? Хотя действует клубничка именно так, как говорится в названии. Но тут все буквально вгрызаются в угощение, слизывают всё до капельки, облизывают пальцы. И счастливо улыбаются. Одна Юница никак не может дожевать свой ломтик. Но вот и она заканчивает с ним. Едва успеваем покончить с плодом, как возле нас останавливается всадник. Это Пётр. Спрыгивает с взмыленного коня, смотрит на ящики, потом охает, увидев сына, нависающего скалой даже надо мной.

— А... Э...

— Посылка от наших. Еда и лекарства. Ну и подарочек для наших заокеанских друзей. На этот раз большой и вкусный! А это — мой сын. Как ты можешь догадаться по его лицу. Он только прибыл оттуда...

Показываю на юг. Но Пётр встревожен:

— Сегодня они нас догонят. И... Им подошло подкрепление. На самодвигателях. Не знаю как, но они известили своё командование, и сегодня ночью нас догонят.

Скрип моих зубов раздаётся в полной тишине, нарушаемой только храпом усталой лошади Рарога. Бросаю взгляд на сына. Тот согласно кивает.

— К вечеру мы выйдем к небольшой роще. А если обойдёмся без обеда, то и раньше. Там просто отличное место для обороны. И есть вода. Поэтому — лошадей не жалейте. Меняйте чаще. Но только вперёд. Пусть грузят всё на ходу. Главное — не останавливаться. Там сядем в оборону, благо, есть чем. А там и помощь подойдёт.

Пётр опять косится на сына, но согласно кивает.

— Понятно. Отдам команду...

Мы вдвоём торопливо закидываем ящики в подкативший фургон слуг, а я с тревогой гляжу на показавшееся куда ближе, чем раньше, пылевое облако преследователей. Но вот последние телеги минуют нас, проходит арьергард, уже не пеший, а трясущийся в сёдлах заводных лошадей, и я лезу на пассажирское сиденье, кивнув сыну на водительское кресло.

— Э...

— Дай и мне отдохнуть, Вов. Я уже две недели кручу баранку.

— Да без вопросов... Просто я хотел с Хьямой поболтать немного...

— Не стоит сейчас. Ей стыдно, что она не мытая и от неё пахнет потом. Вот приведёт себя в порядок, и тогда — да.

Парень недовольно опускает голову, потом вдруг вскидывает:

— А далеко отсюда то место, про которое ты говорил?

— Рядом. Километров тридцать. Просто они же на лошадях...

Киваю вслед уходящему каравану.

— А у тех скорость, сам видишь.

— А беглецов обязательно сопровождать?

Смеюсь:

— Нет. Главное — встретиться на обеде и вечером.

— Тогда можно и придавить на гашетку...

Улыбается он в ответ. Всё верно. Пока беглецы пройдут расстояние до будущего лагеря, где мы станем держать оборону, дамы успеют вымыться десять раз... Двигатель рявкает, и мы отправляемся вдогонку за караваном. Ну а потом и обгоняем его, торопясь к старому городищу.

— Э, не забывай, что у тебя прицеп!

Сын послушно сбавляет скорость, и стрелка спидометра застывает на цифре 'семьдесят'. Гляжу в зеркало — фургон идёт ровно. Да и то — поверхность Степи ровная, словно асфальт. Да и Вовик уже освоился, как я вижу, с техникой. Держится расслабленно, как и положено опытному водителю. Внезапно чувствую, как меня тянут за ногу. Эт-то ещё что?! Наклоняюсь — на меня снизу, из-под сиденья, смотрят знакомые круглые глаза. В голове слышу голос:

— Ты шоколадку обещал.

Лезу в бардачок, куда сгружены обещанные подарки для гараха, достаю большую плитку. Спрашиваю, опять мысленно:

— Там будешь, или вылезешь?

Вздох в ответ:

— А орать не станут?

Философски отвечаю:

— Поорут, и перестанут.

— Логично.

Так же глубокомысленно отвечает он. Затем полностью выбирается из-по седлушки, подхватываю его на руки, водружаю на коленки. Вручаю очищенную от фольги плитку. Грызи.

— Мням-мням! Вкуснятинка!

Он урчит от удовольствия, лакомясь редким, да что там редким, просто невиданным в этих местах угощением. Между нашими сиденьями просовывается головка любопытной Юницы, она удивлённо восклицает на весь салон:

— Ой, какой интересный зверёк! Откуда, папа?

Дамы, привлечённые её возгласом, тоже привстают со своих сидений, заглядывают мне через плечо, секунду, другую рассматривают сидящего у меня на коленях гараха, грызущего удерживаемую передними лапами плитку шоколада, затем исчезают, и я слышу истошный визг. Вова от неожиданности пригибается, а я оборачиваюсь и спокойно жду, пока те затихнут. Минута. Другая. Ничего себе, у них лёгкие, Наконец наступает тишина. Круглые от ужаса глаза, белые лица... Внезапно зверь со вздохом откладывает плитку, затем встаёт, балансируя на ходу, кладёт передние лапы мне на плечи, и говорит нормальным человеческим языком:

— Ну, гарах. Ну и чего? Вы невкусные. Я вас есть не буду. Только не орите, пожалуйста. Уши болят.

Мы с сыном не выдерживаем, и смеёмся. На весь салон. А ушастый поворачивается к Юнице, с недоумением смотрящую на маму и Хьяму:

— А тебе я меня чесать за ушами не дам! А то ты совсем затискаешь! Я тебе не кукла.

Дочка обиженно высовывает язык:

— Ну и не надо! Подумаешь!

Гордо отворачивается... Зверь опять принимается за лакомство. Как раз, когда заканчивает, мы подъезжаем к городищу. Едва останавливаемся, он выпрыгивает на улицу, протягивает мне лапу:

— Удачи вам.

Потом добавляет:

— Эх, придётся новую нору искать...

— А с нами не хочешь?

Отрицательно мотает ушами. Это жест у него так потешен, что даже немного пришедшие в себя женщины не выдержав, улыбаются.

— Позже. Пусть к нам привыкнут сначала. Да и со своими мне переговорить надо...

— Хорошо. Если что — как обычно...

Он подаёт мне лапу, которую я жму нашим человеческим жестом. Мгновение, и гарах исчезает в высокой здесь траве. Вовка тоже вылез, помахал ему вслед. Потом задумчиво добавил:

— Он ко мне пришёл где-то за час перед вами. Поговорили. Конечно, сначала я в шоке был. Но потому нормально.

...А я то голову ломал — что это он так спокоен?.. Киваю, затем оборачиваюсь к женщинам, сидящим в салоне:

— Штанишки не намочили от страха? Марш мыться!

Показываю на озеро. Затем добавляю:

— И девчонок из прицепа с собой берите. Обещаю, подсматривать не будем...

Те опасливо вылезают, с любопытством осматривают внутренность городища. А что тут глядеть? Земляной, довольно высокий, в три человеческих роста, вал, окружающий пространство метров в сто в диаметре, с проходом в одном месте. Через него мы и заехали внутрь. Пруд в центре, окружённый густым кустарником. Там нора гараха. Но сейчас она пуста. Всё. Тут мы будем драться, пока нам ни придут на помощь.

— Пошли, осмотримся.

Взбираемся на гребень — видно далеко. Бинокль послушно приближает чернеющую вдалеке точку. Это наши. Замечательно. Внизу слышится плеск. Сын хочет обернуться, но я удерживаю его от опрометчивого поступка:

— Они этого и ждут, провокаторши. Так что спускаемся.

Начинаем спуск по гребню вала. Он, кстати, довольно крут. Так что атакующим будет нелегко...

— Пап, а что у тебя есть?

Понимаю, о чём он спрашивает. Перечисляю вооружение. Сын хмурится:

— Маловато для серьёзного дела.

— У остальных — винтовки. Ручные бомбы. Револьверы. И драться они будут до последнего. Поверь. В плен не сдадутся.

Парень смотрит на часы:

— Интересно, долго они там будут плескаться?

Пожимаю плечами:

— Да минимум час.

Предупреждая его недовольство, добавляю:

— С просушкой волос, разумеется...

Присаживаемся у въезда в городище, я грызу сладкую травинку, сорванную тут же:

— Расскажи, что там у нас творится? Дом как?

Сын расцветает:

— О! Тебя сюрприз ждёт! Ты же теперь один живёшь...

— Это как?

Не понимаю я.

— Да я себе тоже отдельное жилище поставил. Так что тебе с мачехой мешать не буду. Радуйся, молодожён!

Толкает меня в бок. Я отвечаю тем же:

— Сам такой!

Потом грустнею:

— А знаешь, я Аоре так и не говорил, что хочу её в жёны взять...

— М... Пожалуй, батя, это зря. Она, по-моему, сама в тебя по уши втрескалась.

— Ну, тебя! Скажешь, тоже! Почти и не видел её, а несёшь такое!

Он пожимает плечами:

— Не знаю.

Откидывается на локти, поскольку солнце уже припекает довольно чувствительно:

— Кажется, почему то.

— Крестись, если кажется.

Замолкаем, спокойно глядя на бескрайнюю Степь.

— Земля здесь... Всю планету накормить можно. Давай, рассказывай. Что там у нас делается? Год никаких новостей.

И сын начинает меня знакомить с положением дел в нашей колонии...

Незаметно пролетает час, я вижу, как время от времени в пределах заднего обзора дефилируют девчонки из прицепа. Ни Аоры, ни тем более Хьямы, не видно. Похоже, сто мои дамы, точнее, моя дорогая будущая половина и сноха желают произвести убойное впечатление на меня и моего сына...

— Пулемётов у нас два. Патронов ты к ним привёз?

— Тысячу двести. Все в коробках.

Просто великолепно! Но врагов с подкреплениями куда больше. Впрочем, можно рассчитывать на 'эски', на наши автоматы, снайперские винтовки, и оружие наших беженцев.

— Думаю, минные заграждения поставим там.

Указываю направление, с которого подходит караван и преследователи. Не сдержавшись, упрекаю парня, хотя он ни в чём не виноват:

— Будь у нас миномёты...

— Па!

Восклицает тот.

— Никто даже подумать не мог, что вы в таком положении. Если бы знали — перекинули бы роту десантников со вем положеным, и чихать нам на океанцев...

Всё правильно. Опять моя ошибка. Бодрился, докладывал, что всё в порядке. И вот тебе результат 'всё отлично'. Теперь погибнут люди, могущие стать отличными членами нашего общества. Молчу, потом достаю сигару. Сын щёлкает зажигалкой. Раскуриваю, пускаю колечки дыма.

— Что-то долго дамы там возятся.

Роняет сын, тоже задумчивый, погружённый, как я понимаю, в предстоящий нам бой.

— Угу.

Односложно отвечаю я. Позади раздаётся шорох, рефлексы срабатывают в нас синхронно, поэтому и действуем одинаково и мгновенно: вскакиваем, пригнувшись, готовые в следующий момент перекатиться в разные стороны и открыть огонь из всего, что при нас имеется. Но тревога ложная — это Юница.

— Папочка, мама просила сказать, что вы можете идти купаться. Все остальные уже вымылись.

— Хорошо, милая. Сейчас идём.

Сын улыбается, глядя на меня, потом говорит:

— Иди ты, а я после. Покараулю пока.

— Хорошо. Я недолго.

Это верно. Нам, мужчинам, в отличие от женщин, привести себя в порядок надо куда меньше времени... Оставляю Володе свой пистолет-пулемёт, боезапас к нему, иду к пруду. Он проточный, и на дне бьют ключи. Так что, когда караван придёт, вода будет чистой. Во всяком случае, для лошадей пригодной. А для людей есть колодец, сложенный их камня. И вода в нём удивительно вкусная и холодная. Так что можем использовать в противоположность колодцу тёплый пруд для мытья с чистой совестью... Через тридцать минут сижу в чистом обмундировании снова у входа в городище, пока сын приводит себя в порядок. Шаги за спиной. Но это оказывается не он. Хьяма. Ужасно, просто до потери сознания смущённая.

— Батюшка...

Тянет она, не решаясь задать вопрос, потом всё же выдавливает из себя.

— А про меня ваш сын ничего не говорил?

Я улыбаюсь, потому что Вовка бесшумно подкрался и уже стоит за её спиной, чего девушка не замечает. Он подмигивает и кивает мне. Отвечаю тем же.

— Говорил, вообще-то.

Тяну я. Сноха напрягается, словно струна, даже, как всегда. Засовывает себе большой палец в рот, кусая ноготь. Вся в ожидании ответа, от которого зависит её будущее. Не стану больше мучать:

— Ты ему понравилась.

— Ой...

На лице появляется улыбка и безмерное облегчение. Делает шаг назад, буквально врезаясь в сына. Испуг, потом его руки ложатся ей на плечи:

— Да. Понравилась. Батя верно сказал.

В следующую минуту океанка рвётся из его рук, но тщетно. Впрочем, попытка явно демонстративная, потому что Вовка просто улыбается. Видно, что практически никаких усилий она не прикладывает. Просто создаёт видимость. Зато опять краснеет всё больше и больше. Машу рукой:

— Ладно, молодёжь. Пока время есть, сходите, почирикайте там...

Отворачиваюсь. Тишину нарушает шум травы под ногами. Хочется посмотреть, но чего я там увижу нового? Ну, идут парень и девушка, взявшись за руки. Она голову опустила, он — сила и уверенность. Сами решат. Я, во всяком случае, её как родню, принимаю. В бинокль вижу, как спешат наши. До них уже километров десять. Значит, часа полтора до того, как будут здесь. Где кого и что расположить, уже решено. Так что как только они будут здесь, сразу займёмся подготовкой к бою. А пока надо поторопить наших там, в Метрополии... До побережья — пятьсот километров. С какой скоростью движется 'Зубр' мне неизвестно. Так что когда придёт помощь — даже не могу представить. Будем исходить из худшего. Сутки. Больше мы вряд ли протянем при всём моём желании. А снова удирать — далеко не уйдём. И лошади, как я вижу, на последнем издыхании из-за недостатка воды, и времени отпоить их тут и дать отдых хотя бы сутки, нет. Да и люди уже измотаны и на пределе. Усмехаюсь про себя. Всё-таки прислать сына было иезуитским решением со стороны наших. Новость разлетелась по каравану мгновенно. А раз я вызвал сюда родственника, тем более, такого, значит, уверен, что непосредственной угрозы гибели нет. Либо, что будет помощь. А значит, никто не станет бунтовать, отказываться исполнять приказы, или паниковать. Ладно. Хватит. Пора дело делать...

Глава 27.

...Взмыленные кони, роняющие хлопья пены буквально врываются внутрь пространства, огороженного валами, и их пассажиры бросаются к лошадям, торопливо распрягая их и начиная сразу гонять по месту. Это правильно, так лошадям дают остыть после длительного бега. Постепенно темп замедлится, и когда лошади немного отойдут, их напоят и дадут отдохнуть. Раньше нельзя — можно сразу списывать животное со счетов, запалятся они, и зачахнут. Этим занимаются дети и женщины. Мужчины бегут ко мне, Пётр уже рядом:

— Что делать будем?!

Он встревожен, ведь фактически мы будем сейчас умирать. Только я спокоен, и мой сын, уже успевший сорвать с губ Хьямы поцелуй, паршивец.

— Драться. Нам надо продержаться шесть часов. Помощь уже на подходе...

Новость молниеносно разлетается среди людей, передающих её из уст в уста. Напряжённые лица начинают разглаживаться, и угрюмая обречённость постепенно сходит на нет. Становится легче — исчезает их невыносимое давление на мою психику. Да и Пётр облегчённо вздохнул. Дав с минуту осмыслить сказанное мной, начинаю распоряжаться:

— Сейчас всем: мужчинам — проверить оружие, начать подготовку позиций. Женщинам — кони, ужин. Мальчишкам, кто свободен — перетаскать патроны и прочее к бойцам, куда скажут. Докторам — готовить место для полевого госпиталя. Скотникам — копать траншеи!

Это про тех мужчин, что взяты из лагеря, где мы нашли девушек. Уверенный голос словно вдыхает в людей вторую жизнь. Все сразу принимаются за дело. Привычно, чётко. Пётр подходит ко мне:

— Как я понимаю, ты уже всё спланировал?

Киваю в ответ:

— Разумеется. И океанцы умоются сегодня кровью. А когда подойдёт подмога — могу гарантировать, что назад из них не вернётся никто.

..Я знаю, что говорю. Потому что на мчащемся к нам 'Зубре', который уже в трёхстах километрах от нас, и давит со скоростью шестьдесят километров в час по ровной степи, две установки 'АК — 630', и, опять же два морских варианта 'Града', здесь называемые 'Огонь'. В трюме — один из наших 'Т-80', сто человек десантников со всем вооружением и огромным боезапасом. Этого хватит, чтобы перемолоть любое количество океанских, и не только, вояк...

— Так что наша задача, Петя, продержаться. Идём.

Я веду его к джипу, который честно отработал своё, спасая нас. Нет, машину я ни за что не брошу! Но больше ему сегодня делать нечего. Пусть его бронированная шкура послужит сегодня укрытием для моих близких, двое из которых так и не знают, что сейчас дороже их для меня нет никого на свете, если не считать Владимира и СВетланы, моих старших детей... Открываю дверцу багажника, начинаю выгребать оружие. Его оказывается довольно много: шесть 'калашниковых', китайская снайперская винтовка, жаль, что одна. Вторую я оставил Горну, да будет ему в Ирии земля пухом... Четыре РПО азиатского происхождения, полсотни гранат, опять же один пистолет-пулемёт, точная копия висящего у меня на шее. Высыпаю из ящика имеющийся боезапас.

— Раздай своим. Лучшим из лучших. Эту машинку возьми себе.

Быстро показываю, как пользоваться 'калашом'. Рарог вояка старый, схватывает всё с полуслова и полувзгляда. Вертит машинку в руках, восхищается. Ещё бы, после древней винтовки...

— Аккуратней только, Петя. Он бьёт не так далеко, как ваша винтовка, примерно, на две трети дистанции. Зато очередями, как пулемёт. Нажал — отпустил. Два патрона вылетело. Подержишь дольше — больше пуль. Им удобно почти в упор работать. Метрах со ста.

Он удивляется ещё больше — после неуклюжих, с водяным охлаждением, на здоровенных лафетах уродов, такая маленькая штучка, а действует точно так же. Вовка уходит в сторону, показывает срочно вызванной Рарогом пятёрке, как снаряжать магазины, заряжать автомат. Я пока гружу себя коробками с пулемётными лентами и тащу их к уже откопанному нами с сыном окопу. Половину мне, половину ему. По десять снаряжённых массивными патронами лент каждому. Правда, у меня есть ещё семьдесят пять штук своих, а у него ещё коробка в комплекте со второй смертоносной машинкой. Аккуратно укладываю их на землю, примеряюсь, вроде всё в порядке. А теперь — мины. Их, увы, две сотни. Но нам хватит, думаю. Беру четверых солдат. Первых, попавших под руку. Маленькие сапёрные лопатки у каждого. Отбегаем подальше, метров за триста от вала, торопливо роем ямки, куда я закладываю выделенные нам от щедрот Метрополии ОЗМ — 72. Немного. Пока — двадцать. Остальные зароем позже. Когда после первой атаки океанцы откатятся, и их командиры начнут ломать голову, как им быть. Кто-то из обоза притаскивает мне РПО. Думаю, их хватит для того, чтобы остановить заокеанские машины, если вдруг кто-то решит сыграть из себя камикадзе. Или героя. Ну, или, если станет совсем жарко. Врагов видно уже невооружённым взглядом. До них километров десять.

— Уходим, орлы.

Привычный взгляд напоследок — ладно. Сойдёт для сельской местности. С такими минами противник ещё не встречался, и вряд ли обратит внимание на то, что кое-где дёрн чуть бугрится... Отбегаем назад, к валу. Неглубокие окопы опоясывают вал. В них — по десять человек бойцов. Качаю головой, но делать нечего. Времени уже не остаётся. Извлекаю рацию. Интересно, Пётр её при себе оставил, или забыл? Вызов идёт, но толку нет. Поднимаюсь к своему окопу — сюрприз. Рарог тут.

— Самое главное забыл, Петя.

Облегчённо говорю я ему.

— Рацию держи постоянно включенной. Мы с Володей начнём. Твои пусть вмешаются только тогда, когда увидят, что мы не можем сдержать.

Его глаза расширяются, а я напоминаю:

— Помнишь конников?

Вздрагивает.

— У нас их два. Сам видишь.

— Но ты говорил, что патронов не осталось...

— Подвезли. Вместе с едой.

— Тогда конечно!

Даже улыбается от избытка чувств.

— Короче, огонь открывать по сигналу — ракету запущу. Белую. Тогда и палить. А пока — зубы стиснуть и молчать. Бомбы все переделали?

Речь о местных гранатах с гвоздями. Рарог кивает:

— Да.

— Вот и пользуйтесь. Только поберегитесь осколков. Их будет много.

Кивает.

— Вроде всё. Женщин и детей — к озеру. Пусть спрячутся за телеги. Особенно следить за пацанвой. Эти — отъявленные. Могут и на помощь кинуться, помогать отцам и спасать своих. Запрети под страхом порки! Категорически!!!

Грожу кулаком.

— Пусть лучше докторам помогают. Толку больше будет.

Кивает в знак согласия. Теперь точно всё. Прощаемся, он уходит к своим, а мы уже с сыном готовимся. Позиция у нас самая-самая. С фронта, если можно так сказать. Океанцы идут с этой стороны. Да и проход в городище тоже с нашей стороны. Подношу к глазам бинокль. До заката часа два. Так что... Неуклюжие громадные грузовики, забитые солдатами до отказа, уверенно поедают дорогу. Не вижу форму океанцев, только плоские каски с широкими полями, защищающими плечи от сабельных клинков кавалерии, да длинные ножевые штыки торчат над высокими бортами. Передаю бинокль сыну, он прилипает к окулярам. А я берусь за винтовку, ставлю её на бруствер. Настраиваю прицел, выдвигаю подпорку под щеку... Аора так и не подошла ко мне. Даже не вылезла ни разу из джипа после помывки. Может, не догадывалась, что нас ждёт? Но она же не глухая и не слепая. Тем более, сейчас, когда народ готовится, точнее, уже готов к бою. Но всё-равно...

— Если со мной что случится — позаботься о них.

— Сплюнь.

Машу рукой.

— Ерунда всё это...

Но всё-таки осторожно сплёвываю через плечи на обе стороны по три раза.

— А до буквы 'х' их, папа...

Задумчиво бормочет сын.

— Ерунда. Нам их не положить надо, хотя неплохо бы, но этим ребята на 'Зубре' вплотную займутся. А только задержать. Это легче.

Глубоко вдыхаю воздух. Прикидываю дистанцию. Минут десять у меня есть. Достаю сигару. Закуриваю. Потом не выдерживаю и жалуюсь:

— Так и не пришла попрощаться.

— Хьяма сказала, она в палатке плачет. Не хочет, чтобы ты её такой видел.

...Это верно. Плотик мы надули. Долго, что ли, от компрессора? Тем более, что время свободное было...

— Дура... Я её всякой люблю. Только не хочу, чтобы она плакала. Никогда больше. И Юница.

Сын кивает, не отрывая бинокля от глаз. Я попыхиваю сигарой, присев на дно гнезда.

— Два пятьсот.

Спокойно прикрываю глаза. Рано. Винтовка берёт на километр. Пулемёты — на полтора. Хлопушки местных — восемьсот. Горсть 'калашей' погоды не сделает. Так что, куда ни кинь, а основная работа нам.

— Сорок машин. По сорок рыл в каждой.

Я оживляюсь:

— Так нам повезло! Было то их — четыре тысячи с гаком!

— Действительно, повезло.

Бормочет сын. Не знаю, первый ли у него реальный бой сейчас, или он уже понюхал пороху. Но вместе мы будем драться впервые в жизни. Пока то, что я вижу, мне нравится. Спокоен, руки не дрожат. Наверное, всё-таки успел где-то нюхнуть пороху...

— Две тысячи.

Киваю, что слышал.

— Тысяча пятьсот.

...А степь так пахнет... Вкусно...

— Тысяча.

Выпрямляюсь. Беру винтовку, отщёлкиваю сошки. Устанавливаю её на бруствере. Пулемёты, оба, пока внизу. Их достанем позже. Внезапно сын толкает меня в бок.

— Чего?

— Обернись.

— Некогда. Моя дурочка вылезла на свет божий?

— Ага.

— Раньше надо было думать. Махни ей, пусть убирается обратно, в джип.

— А если не послушает?

— Послушает. Особенно, после этого...

...В перекрестье прицела вползает тупая морда головного грузовика. Плоский лист, поставленный на ребро, весь в дырках для вентиляции. Перевожу прицел выше. Водитель здесь в середине. По бокам сидят ещё двое солдат. Оптика послушно приближает запылённое серое лицо, квадратные уродливые очки, закрывающие глаза. Плавно выбираю свободный ход, приклад бьёт в плечо. Пороховые газы бьют из дульного тормоза. Пыли, естественно, нет. Воды мы не пожалели. Шофёр дёргается, машину вдруг резко виляет, ложится на бок, из кузова вылетают солдаты. Дистанция маленькая, и водитель второй то ли просто устал и зевнул, то ли конструкция у уродца такая, что как ни старайся, быстро не среагируешь, но я вижу, как днище грузовика вспучивается, и оттуда появляется и застывает на месте точно такая же решётчатая морда...

— Батя! Молоток!

Кричит сын от избытка чувств. На секунду отрываюсь от прицела, поднимаю большой палец вверх:

— Мастерство не пропьёшь!

...Свой второй взрослый разряд по биатлону я получил в четырнадцать лет...

— Пап, она не уходит.

До жути хочется обернуться, но...

— Кулак ей покажи.

— Её уже моя тащит. Да та отбивается.

Пауза, по время которой я вгоняю ещё три пули в самых несчастливых, и наступает пора менять магазин. Вовкин голос:

— Уволокла. А мне грозит кулаком.

Щёлк. Готово. Снова прилипаю к прицелу, а он — к биноклю. Секунда, другая. Снова спускаю курок. Самый глупый из водил. А может, самый послушный... Спустя ещё четырёх шофёров, или, как тут их называют, погонщиков, до командиров океанцев доходит, что пора спешиваться. Бросаю взгляд на часы. Тридцать минут. И время позволяет.

— Как бы с нашими связаться? Узнать, далеко ли?

Сын машет рукой.

— Па, зачем жечь нервы себе и парням. Прибудут. Не волнуйся. Как ближе подойдут, услышишь по этой...

Кивает на портативку, стоящую в нише. Пожимаю плечами, не отрываясь от прицела.

— Тоже верно. Они же на широкой волне будут передавать?

— Как оговорено.

Отвечает сын. Чёрт возьми, мне нравится его спокойствие. Точно, уже успел повоевать...

...Меняю второй магазин. Спустя десять минут третий. Солдаты противника, не взирая на мою стрельбу, вытаскивают мёртвых, копошатся возле вылетевших из первой машины. Не понимают, что ли? Оставшиеся грузовики вдруг расходятся широким кругом, но... Останавливаются, из них горохом выскакивают солдаты, строятся в коробки. Доносятся далёкие свистки унтер-офицеров.

— Ну-ну...

Зло бормочу я. Жаль, патронов у меня не очень. Шеренги одетых в голубое с жёлтым океанцев повинуясь незнакомому мне сигналу разом делают первый шаг, второй, и вот они уже быстро приближаются, высоко выбрасывая ноги.

— И бегут то по-уродски.

Высказывается Вовка. Убираю винтовку в окоп, прикрываю заранее приготовленной тряпкой. Рывком водружаем первый пулемёт на бруствер, вбиваем в плотный грунт колья, закрепляя треногу.

— Поехали?

— Давай, пап!

Гулкая очередь рвёт воцарившуюся вокруг после щелчков винтовки тишину. Эффект поразительный. На такой дистанции пули буквально сбривают первую шеренгу ближайшей к нам коробки строя. Крупнокалиберные рули двенадцать и семь производят страшное опустошение в рядах противника. А какого тем, кто шагает рядом? Вдохновлённые увиденным, наши бойцы в окопах восторженно орут, подбрасывают в воздух свои шапки. К сожалению, лента кончается слишком быстро. Перекидываем пулемёты местами. Пусть остывает. Теперь веду огонь короткими очередями, сбивая самых смелых. Или глупых. Противник вдруг рассыпается, и становится куда хуже. Нам. Сразу видно побывавших в деле вояк. Умело перебегают по нескольку человек сразу. И пока я выцеливаю одних, они уже залегают. Зато появляются вторые. Но тут над ухом бухает винтовка. Ага. Сын сообразил. Океанцы продвигаются всё ближе. хотя и несут потери. А скоро им вообще станет весело. Семь метров высоты вала позволят мне бить их сверху даже лежащих. Правда, и они смогут стрелять по мне...

— Патроны есть ещё?

— Нет. Это всё.

— Тогда я пуст.

И в это время самые быстрые вбегают на минное поле... Земля словно вскипает, когда выстреливаемые вышибным зарядом 'эски' подлетают на свою высоту, а потом рвётся основной заряд... Даже до сюда доносятся истошные вопли, в которых нет ничего человеческого. Наступающие не выдерживают и бегут, и мы в два ствола, потому что первый успел остыть, валим всех подряд, кто попадает на мушку.

— Они сгоняют грузовики в линию, пап!

Возбуждённо говорит мне сын.

— Вижу...

Похоже, что за их прикрытием будет перегруппировка. Эх, мне бы сейчас 'беспилотник', глянуть, что там происходит... Внезапно из-за машины, так и лежащей на боку, выходит солдат. Я было готовлюсь нажать на курок, но тут замечаю, что штыку его винтовки примотана белая тряпка.

— Переговоры хотят.

Говорит моя рация голосом Рарога.

— Это можно. Всё время потянем. Оно на нас работает.

— Так что, идти?

— Пошли кого поумнее. Сам не суйся. Могут обмануть. Или ловушку устроить. Пусть посланный слушает, а не все требования просит время подумать. Час. Это их не насторожит.

— А хватит?

— Хватит. Если больше — это может их насторожить, и тогда ломануться толпой. Могут массой задавить.

— Хорошо.

Рация опять умолкает. Толкаю сына в бок.

— Ты бди, а я попробую с нашими на 'Зубре' связаться.

Он кивает, прилипает к прицелу. Жаль, что светлого времени осталось немного. Но у меня два ночных прицела и куча осветительных ракет... Выбираюсь из окопа, благо выход из него ниже края вала, бегу к джипу, одиноко замершему среди кольца телег. В машине пусто. Где же все мои? Замечаю шевеление у палатки. Из неё выскакивает Сола, видит меня, бросается навстречу. Вскидываю руку:

— Потом. Погоди.

Она останавливается, а я ныряю в салон 'Воина'.

— Зубр, это Брумм. Слышите меня?

Совершенно незнакомый голос отвечает:

— Слышу отлично. Осталось примерно часа полтора, а то и меньше. Подсветите нам позиции врага и свой передний край.

— Увидите на экранах локатора холмы это мы. Лагерь противника на километр севернее. Но ещё подсветим для гарантии.

— Принято.

— Конец связи.

— Конец связи.

Вылезаю наружу. Новости отличные! Значит, если протянем резину переговорами, то останется всего полчаса... Увидев меня, Сола бросается вперёд.

— Ваша светлость, как там?

— Держимся. Сама видишь. Убитые только у врага. Скоро уже и помощь подойдёт.

Женщина облегчённо вздыхает. Потом спохватывается:

— Госпоже баронессе дурно стало. То сидела, рыдала навзрыд, только бормотала себе под нос чего-то. А потом просто легла на бок и затихла. Мы и не поняли поначалу, пока Юница не закричала...

— Как они?

— Девочка успокоилась, а госпожа в себя недавно пришла. Пока молчит, только глазами лупает.

— Скажи, что я ещё живой.

Подхватываю упаковку с ракетами, бегу обратно... Успеваю вовремя — наш парламентёр не спеша возвращается обратно. Когда он равняется с нами, я спрашиваю:

— О чём договорились?

Не поворачивая головы, словно нас нет, он отвечает:

— Обещан час. Потом должны сложить оружие и сдаться. Сказал, что надо подумать.

— Молодец!

— Рад стараться!

Проходит дальше, вижу бегущего к переговорщику Рарога. Снова спускаюсь вниз. Короткое совещание. И, опять же — жаль, что быстро темнеет. Это очень плохо. Зато, к моей радости, выясняется, что и у наших беженцев есть ракеты. Договариваемся, что как совсем потемнеет, ребята начнут пускать их по очереди в небо. Ну, не верю я океанцам, хоть ты тресни... Когда не надо, время летит ураганом. А вот когда нужно быстрее, то тянется медленней улитки... Взмывает с шипением и треском первая 'люстра', выпущенная нашими. Повисает, медленно раскачиваясь, в воздухе. Затем спускается. По ней не стреляют. Значит, пока перемирие соблюдается. На что рассчитывают враги? На количество? Или... Я холодею — здесь тысяча шестьсот. Было... Значит, остальные идут пешим порядком? Но тут меня отпускает — если пешим, значит, им до нас ещё неделю шлёпать, если только... Рёв и треск океанских машин показывает, что не я один такой умный. Самодвигатели разворачиваются и уползают прочь от лагеря, исчезая вдали. Точно, поехали за подкреплением. Сутки — и они двое увеличат количество своих солдат. А остальные нас обложат, и будут ждать подкрепления. Зачем рисковать? Правильное решение, господин океанский командир! Если ты уцелеешь, я тебе лично коньяка налью! Перед расстрелом... Вовка тоже беззвучно смеётся. Обрывает смех, резко. Оборачивается ко мне.

— У тебя ночные прицелы есть?

Киваю.

— Только для работы. Пока светить будет.

— Угу. После мин они долго в себя приходить будут. Косится на заваленное телами и изрытое воронками поле. Нам, как обычно, повезло. Первыми начали рваться ближайшие к нам мины. И когда обезумевшие солдаты ломанулись обратно, то вбежали в самую гущу 'эсок'... В общем, даже на глаз, тут сейчас перед городищем лежит сотни три трупов. И сколько то раненых гарантировано в лагере противника. До нас доносятся сухие щелчки выстрелов как раз оттуда. Переглядываемся. Что за ерунда? Внезапно Вовка стискивает зубы, затем глухо произносит:

— Тяжёлых добили. Свои же.

— Тьма...

Бормочу я уже въевшееся в кровь и плоть русийское проклятие...

— Время, папа.

Звук трубы от вражеского лагеря. В небо взлетает сразу целое море ракет и с той и другой стороны. В призрачном свете я вижу надвигающиеся шеренги солдат Океании. Теперь можно не церемониться, и я скидываю колпачки с 'ночника', установленного на пулемёте заранее.

— Давай, пап! Остуди их!

И пулемёт снова открывает огонь, кося врага, словно траву... Увы. Они идут, словно укуренные или пьяные, орут нечто, неслышимое за грохотом стрельбы. Меняем оружие, с хаканьем закидывая второй пулемёт на место отработавшего. С тревогой смотрю на убывающие коробки лент. Хотя мы и вместе, но... Не каждая пуля, выпущенная нами, попадает в цель... Спасибо ребятам Рарога, умело подсвечивающим цель. А ещё — тому океанскому командиру, подарившему нам жизнь, сам не зная этого... Хорошо, что прицел показывает зелёную картинку. Впрочем, я видел то, что делает крупнокалиберная пуля и при свете дня, так что не вовремя разыгравшееся воображение услужливо раскрашивает то, что я вижу в прицеле, в естественные цвета. Точнее, один — алый. Густо красный. Крови. Которой там, среди наступающих море... Они валятся снопами, не понимая, как я могу попадать в них на такой дистанции. Свет осветительных ракет искажает перспективу, а мы выбиваем их с ужасающей, просто невозможной эффективностью... И всё-равно идут, перебегая или выстраиваясь в шеренги, сразу уничтожаемые мной... Но лезут и лезут, подобно тараканам... Пулемёт начинает плеваться. Они просто не успевают остывать.

— Всё. Вов. Тайм-аут.

Он кивает, винтовка начинает щёлкать быстро-быстро. Но после рёва пулемётов её звук кажется несерьёзным... Перед минным полем шеренги всё же замирают. И тут в рации раздаётся спокойный уверенный голос:

— Подсветите себя. Мы уже на месте.

Чёрт, за стрельбой не слышно звука двигателей...

— Алая ракета — мы. Противник — триста метров дальше, и километр в глубину.

— Вас понял. Принято.

Торопливо выпускаю в небо обычную красную сигналку. А спустя миг огненные стрелы рассекают небо над нашими головами. Прицел точен, и невыносимое, режущее глаз пламя озаряет небо, заливая всё вокруг. Только осколки противно верещат над нашими головами... А спустя две минуты над догорающими огнями, с тяжёлым, давящим на слух, гулом двигателей, взбивая мириады искр юбкой, появляется громадный корпус корабля на воздушной подушке, плавно разворачивается, откидывается аппарель, и из неё, свистя турбиной, вылетает 'Т-80'. Замирает на миг. Гулко ухает пушка, танк приседает на мгновение, затем, качнувшись, устремляется в ещё пляшущую после действия 'Града' темноту... Следом выскакивают закованные в бронежилеты, с автоматами наперевес наши родные солдаты, бегут по следам гусениц, надвинув на глаза ноктовизоры, через пару минут начинают трещать короткие очереди, бухает глухо граната. Но меня это не касается. Моя работа наконец закончена...

— Пошли, пап?

Сын трогает меня за плечо. Киваю. На меня навалилась вся усталость, копившаяся эти дни, и шагаю я тяжело. С корабля продолжают выходить наши. Солдаты Рарога осеняют себя знаком Всевышнего, кое-кто шевелит губами в молитве. Всё это мне хорошо видно в пронзительно слепящем свете прожекторов корабля, заливающем всё вокруг. Кто-то спускается с 'Зубра' по аппарели. Знакомый силуэт... Костя?!

Он вскидывает руку к виску в извечном приветствии. Отвечаю тем же, выдернув засунутую в горячке боя под погон свою, и нахлобучив её на голову. Не выдержав, мужчина обнимает меня, хлопает по плечу, затем смотрит на стоящего за моей спиной Петра. Тот нервничает. Причём, как заметно мне, очень сильно. Поворачиваюсь к нему:

— Петя, я тебе обещал корабль и помощь?

Он кивает, не в силах отвести взгляд от Кости.

— Вот корабль.

Показываю рукой на чудо кораблестроения.

— А помощь ты сам видел...

Как раз вовремя из темноты появляются наши бойцы, волокущие кого-то упирающегося за воротник.

— Товарищи офицеры, языка взяли. Их командир. Остальные — двести.

— Ведите его на корабль, заприте где-нибудь в кладовке. Потом побеседуем.

Снова поворачивается ко мне:

— Ну, рассказывай. Что, чего, как?

— Устал я, Костя. Кофейку бы для начала.

— Сейчас будет!

Гаркает во всю глотку:

— Дневальный! Кофе нам! С товарищем подполковником!

Спустя пять минут, что по моим меркам, слишком долго, нам выносят складной столик, четыре стула, ещё один боец приносит кофе. Затем, козырнув, уходит. Усаживаемся, я спохватываюсь:

— Давай к нам, Петя.

Выдвигаю стул, затем представляю парня Косте:

— Командир обоза и всех этих людей, Пётр Рарог. Да ты его знаешь — наш первый 'язык' здесь.

Мой товарищ восклицает:

— То-то я гляжу, кого-то он мне напоминает!

Они внимательно смотрят друг на друга, делая свои собственные выводы. Затем я снова говорю:

— Три сотни человек, включая бойцов Петра. Лошади. Личное имущество. Влезем?

— Без проблем.

Теперь я говорю Рарогу на русийском:

— Давай, Петя. Командуй.

— Погоди чуток, не гони конец, Миша. Сначала мы танк загоним, а потом уже и всё остальное.

— Тоже верно.

Перевожу русу наш разговор. Он горячо вослицает:

— Это правильно. Пусть мои чуть пообвыкнут. А то...

Ёжится.

— ...жутковато такая машина смотрится...

Услышав перевод, Костя коротко смеётся. Затем Пётр уходит, чтобы объявить новость своим. Спустя несколько минут из темноты слышны радостные ликующие крики. Я делаю большой глоток из чашки, затем спрашиваю:

— Что там у нас?

Инженер подбирается:

— Тебе — месяц отдыха. Потом, извини, опять сюда.

— Куда? Русии больше нет. Прощёлкали.

Он вдруг улыбается:

— Совет принял решение — очистить государство от интервентов, помочь императрице Аллии вернуть законный трон.

У меня с души словно сваливается камень:

— Наконец то! Чего только тянули?

— Зато теперь всенародная поддержка будет трону обеспечена.

— Через море крови?

Он хмурится.

— Мне это нравится ещё меньше, чем тебе. Но так сложились обстоятельства.

— Обстоятельства...

Бормочу я. Хочется просто покрыть всё матом, а Серёге набить морду. Но...

— Ладно. Утром грузимся и убираемся отсюда?

Костя кивает.

— Тогда я пойду спать.

— Я тебе каюту выделил.

Пару секунд колеблюсь, потом отрицательно качаю головой.

— Спасибо, но я к жене и дочери.

Удивлённый взгляд, даже завидующий. Только по-хорошему.

— Поздравляю!

Киваю в ответ, ухожу в городище, подсвечиваемый в спину прожектором...

Эпилог первой части.

...Вот и мой дом на Новой Руси, в нашей Метрополии. Толкаю хорошо смазанную сыном калитку — он остался с Хьямой на Паневропе, на нашей новой базе, захожу во двор. Видно, что парень присматривал за хозяйством хорошо — трава аккуратно пострижена, ровные дорожки, вымощенные камнем, чисто подметены. Вхожу в сад, медленно шагаю к высокому крыльцу — веранде. Стол, за которым я так любил сидеть вечерами с сигаретой и любимой чашкой кофе, заново покрыт лаком. Подхожу к нему, усаживаюсь на чуть покрытый пылью табурет. Сижу, молча рассматривая вершины домов, виднеющиеся из-за густой зелени. На улице спешат люди, порыкивают машины. Гружёные 'студебеккеры', наши 'Уралы', 'Зилы', 'Камазы'. Жизнь кипит. Не спеша, в противоположность остальным, шествую будущие мамы, гордо выставив животики. Перед ними расступаются, дают дорогу. А те светятся счастливыми улыбками... Поднимаюсь. Открываю входную дверь. Спохватываюсь — там, за калиткой, робко переминаются с ноги на ногу Аора и Юница.

— Чего стали? Заходите. Дочка, веди сюда родительницу.

Девочка робко улыбается, потому что испугана тем неизвестным, что творится вокруг, тянет едва передвигающую ноги баронессу за собой. Женщина по-прежнему в подаренном мной камуфляже. С момента окончания боя, когда я увидел их утром, потому что рухнул в машине на разложенные сиденья и сразу вырубился, она не произнесла ни слова. Общалась лишь в Хьямой и дочерью. А меня — демонстративно игнорировали. Даже на корабле, хотя мы делили одну каюту. Крохотную, но это было куда лучше, чем на общей палубе. Раз ничего не хочет сказать, я тоже имею гордость. И так же молчал всю дорогу, лишь болтая с дочерью, не отходящей от меня ни на шаг. Потом была База. Множество новеньких типовых домиков, куча техники. По преимуществу — ленд-лизовской, с нашего 'Либерти', но и наши верные 'Т-80', 'БМП' и 'БТР' тоже присутствовали. А самое главное — 'Зубр' встретили 'аэрокобры', которых достали из трюмов целых пять десятков, и вот поставили на крыло и обучили пилотов. Здесь это настоящая вундервафля. Не повезло океанцам... Громадные склады, тонны и тонны боеприпасов, огромные цистерны для топлива... Короче, мы готовились воевать всерьёз, решив раз и навсегда преподать урок всем желающим покуситься на Русию. Внушало... Люди, прибывшие с нами, испуганно крутили головами, подавленные масштабами увиденного, с ужасом косились на крутящие в небе фигуры высшего пилотажа истребители. Их решили оставить здесь. Такое желание высказал Пётр. Впрочем, ему всё-равно пришлось лететь со мной в Метрополию. 'Два — шесть' доставил меня и моих дам, кроме снохи, естественно, сюда. С нами улетели и девушки, освобождённые нами в пресловутом лагере кавалерийского генерала, запамятовал его имя. Да и слышал то раз краем уха. И опять между нами не было проронено ни слова. Словно малые дети играли в в молчанку... Рарога увезли к Аллии. На беседу. А нас привезли сюда. Домой. Мой доклад Совету будет завтра... Гостиная. Осматриваюсь. Всё так, как было два года назад, когда я уезжал отсюда в Русию. Чисто. Чувствуется, что перед отлётом ко мне Володя тщательно прошёлся по всему дому с пылесосом и тряпкой. Подхожу к оружейному шкафу, законодательной принадлежности каждого русского дома, сгружаю с себя оружие, укладываю внутрь, предварительно разрядив и спрятав боеприпасы в соседнее отделение. Покончив с этим, разворачиваюсь к Аоре, протягиваю руку, и впервые за трое суток произношу:

— Ваш пистолет, баронесса.

Она дёргается от неожиданности, потом неумело отцепляет кобуру с моим подарком, отдаёт мне. Наши пальцы случайно соприкасаются, и женщина отдёргивает руку, как ужаленная... Покончив с оружием и заперев сейф, вешаю пустую разгрузку на вешалку, стоящую рядом. 'Броник' сдан на склад. Его проверят и привезут завтра. Вроде всё. Устало сажусь на диван. Машу рукой:

— Ванна тут, Юница. Вода включается так же, как и у меня там... В прежнем доме...

Девочка кивает, а я вытягиваю ноги. Всё-таки месяц отдыха... Надеюсь, приду в себя...

— Папа, а где мы будем спать?

Хм... Интересный вопрос.

— Хочешь свою собственную комнату?

Девочка счастливо улыбается:

— Очень хочу!

— Значит, получишь.

Веду её в бывшую спальню сына. Та убрана, мебель сменена. Новенькая, ещё не использовавшаяся. На большой кровати — матрас и подушки в пластиковых пакетах, прикрытые сверху покрывалом. Белья, естественно, нет. Оно тут же, под одеялом. Тоже в пластике. Вскрываю, быстро застилаю койку. Точнее, пытаюсь. Меня довольно бесцеремонно отпихивают в сторону, и Аора ловко заканчивает процесс. Заглядывает в шкаф, стоящий тут же, находит футболку, явно Вовкину. Но — новую. Придирчиво смотрит на неё. Крутя в руках. Юница восхищённо открывает рот, увидев напечатанную картинку — Дарта Вейдера с мечом в руках.

— Как красиво!

Баронесса хмурится, но увы, больше ничего нет. На меня кидают сердитый взгляд. Отвечаю дочери:

— Я завтра, как освобожусь, отведу вас в магазин. Там всё и купим. А пока...

Беспомощно развожу руками. Впрочем, для самой Аоры я тоже вряд ли что найду в доме... Выходим из комнаты, отведённой мной младшей дочери, идём к ванной. Вопреки опасению — внутри полный комплект: шампуни, мыло, крема и полотенца. Даже банные простыни. Имеется несколько новых банных халатов. Тут чувствуется рука Светланы. Сын, что ли, сообщил с базы? Вполне возможно. Ей от грудничка тяжело оторваться, но явно успела выкроить минутку. Или вообще с ним примчалась. Выхожу прочь:

— Всё, дамы. Можете мыться.

Двери за мной закрываются, слышен щелчок защёлки, зашумела вода... Ну а я пока на кухню... Не дошёл. Дверь в гостиницу открылась, и с воплем 'Папка', на мне повисает дочь. Она такая же, как и тогда, когда мы распрощались с ней и я уехал в Русию. Ничуть не изменилась. Но мой невысказанный, но угаданный вопрос она, смеясь, отвечает:

— Клубника, пап!

...Затем тащит меня на кухню, где громоздятся пакеты с продуктами. Открывает холодильник, показывает кучу готовых блюд в кастрюлях и контейнерах, треща без умолку:

— Вовка позвонил, сказал, что ты не один. Рада за тебя, пап. А где они?

— Да вот только-только перед тобой ванну заперли...

— Ой...

Светлана всплёскивает руками:

— А я ей ночнушку принесла... И ещё кое-чего по мелочи. До завтра одеть... Брат же размер сказал...

— Оставь тут. Я передам. Она по-русски пока ни бум-бум.

— Ничего. У нас это быстро. Сколько девчонок привозили — все через месяц уже сороками трещат, не заткнёшь.

Улыбаюсь в ответ. Как же я соскучился по ним. И по сыну, и по дочери. Внезапно Света вскакивает:

— Ой. Прости, мне пора малую кормить.

Качнула полные груди, хвастаясь:

— Видал, какие дойки вырастила?

— Свет, ты вообще...

Смеётся:

— Что естественно, то не безобразно. Привет передавай мачехе. Как зовут её, а то я не поняла.

— Аора. А дочку — Юница.

-Хм... Красивое имя. И у ней. И у ней.

Подмигивает, опять уносится вихрем, только хлопает дверь. Открываю пакет, принесённый той для баронессы. Три пластиковых пакета и... Гхм... Бюстгальтер... Как бы маловат не оказался... Дверь ванной открывается. Выходит Юница в футболке, гордо утыкает пальчик в картинку:

— Пап, мне идёт?

— Конечно, милая, тебе идёт всё.

Протягиваю подарок дочери женщине, наглухо укутанной в большой, кажется, мой халат, с ног до головы.

— Дочь приходила. Передала.

Та медленно и осторожно берёт пакет, стараясь не коснуться меня. Настороженно смотрит на меня — что я буду делать дальше.

— Там кухня. Света постаралась, приготовила нам кучу всего. И продукты на первое время. Надо только разогреть. Идёмте.

Веду их в кухню. Та — привычная нам, землянам, а не русам. Поэтому обе удивлённо озираются по сторонам, рассматривая непривычный дизайн. Открываю микроволновку, ставлю туда контейнер, кручу таймер, набирая время. Хватит. Нажимаю 'пуск'. Печка мерно гудит, мы молчим. Только Юница зачарованно наблюдает, как за стеклом медленно крутится пластиковый контейнер. Звонок таймера. Дверца открывается. Достаю быстро при помощи варежек-прихваток контейнер, открываю — блюдо парит, и по всей кузне разносится запах плова. Надо же — помнит!.. Снова заряжаю печь, включаю, пока крутится, достаю вилки-ложки, режу хлеб из хлебницы, включаю чайник. Его мои дамы узнают. Показываю, где заварка в пакетиках, где сахар. Потому что всё в доме, как было при мне. Дети ничего не изменили ни на йоту.

— Всё, девочки. Питайтесь. Теперь я мыться пойду.

Спохватываюсь, подзываю к себе Юницу, подвожу к двери, указываю на туалет, шепчу в ушко:

— Если куда надо — это там. Поняла?

Она кивает, шепчет в ответ.

— Пока нет. Но спасибо.

Выпрямляюсь, взъерошиваю её мокрые волосики:

— Всё, милая. Я пошёл.

Покидаю заведение. Ванна чистая и сухая. В том смысле — что после помывки баронесса тщательно убралась за собой. Даже протёрла пол стоящей в углу шваброй. Вода набирается очень быстро, и я плюхаюсь в воду... Выхожу, тоже, как и Аора, в халате. Кухня пуста. Из комнаты дочери негромкий голос. Только слов не разобрать. Похоже, мама укладывает дочь спать. Снизу из-под щели сочится слабый свет ночника. Включаю свет, микроволновку, затем оглядываюсь — удивительно, но посуда тщательно вымыта и стоит в сушилке. Догадалась? Не похоже на высокородную баронессу... А может, я просто её и не знал хорошо... Звонок таймера. Ем. Всё очень вкусно... Затем мою посуду, выхожу на крыльцо покурить перед сном. Устраиваюсь на этот раз в кресле-качалке, вытягиваю ноги. Как же хорошо... Щёлкает дверь дома, из-за него появляется головка баронессы. Увидев меня сидящим на веранде, снова прячется. Ну, как знаешь... Не тащить же тебя опять в постель силой... Как в тот раз. А может, и придётся... Увидим... Тушу окурок, бросаю его в урну, стоящую рядом с верандой на земле. Захожу — и вижу сидящую на диване Аору. При виде меня женщина поднимается. Она по-прежнему в моём халате.

— Почему не спите, баронесса?

Она зло отвечает:

— Вы дали отдельную комнату моей дочери. Но не озаботились таковой для меня. Мне спать тут, или на коврике перед дверью? И что меня ждёт дальше? Буду вашей служанкой? Ублажающей своего хозяина ночами?

Чувствую просыпающуюся во мне ответную злость. Я ей жизнь спас, а дама кочевряжится. Строит из себя невесть что...

— В этом доме у меня для вас есть только одно место, Аора. Моя постель. И только одна должность. Но о ней чуть позже.

Тишина. Пауза затягивается. Наконец та решительно бросает:

— Тогда показывайте. Я уже устала ждать.

Оп-па!!! Но отступать будет просто глупо! Иду наверх, она за мной. Поднимаемся на второй этаж, и я распахиваю двери помещения. Всё осталось так же. Только кровать другая. Но — как первая, тоже громадная. Женщина перешагивает через порог, осматривается, прищурив глаза. Затем вдруг облегчённо выдыхает:

— Большая... А там?

Показывает рукой на правую стенку.

— Детская. Для детей.

Её руки тянутся к поясу. Эт-то что такое?! Она решительно скидывает с плеч пушистую толстую ткань, оставшись... В коротенькой, практически прозрачной комбинации, подарке Светы. Оборачивается. Затем тянется к подолу, скидывает и её. На этот раз она не поворачивается ко мне, а деловито бросает:

— Вы же всё видели тремя неделями раньше, эрц. И, думаю, с той поры во мне мало что изменилось.

Шлёпает босыми ногами по ковру. Полные ягодицы соблазнительно ходят из стороны в сторону. Забирается в кровать, уже, кстати, застеленную. Натягивает одеяло по самое некуда. Только зелёные глаза выглядывают из-за ткани. Пожимаю плечами, выключаю свет. Сразу становится темно. Скидываю своё одеяние, забираюсь к Аоре. Та, чувствуется, дрожит мелкой дрожью. Испугалась собственной смелости?

— Эрц...

Слышу её шёпот.

— Да?

Она молчит, только дыхание становится чаще.

— Я хотела вам сказать, что...

Пауза. Терпеливо жду продолжения.

— Я... Я...

Молчу. Потом не выдерживаю:

— Что на этот раз, Аора? Чем ты недовольна?

Она отворачивается. Потом говорит в сторону.

— Хорошо, что детская так близко...

— Зато нянек у нас нет.

И тут до меня доходит. Я приподнимаюсь, нависаю над ней. Женщина сжимается:

— Давно?

— Две недели... Я ждала-ждала... У меня такое было лишь раз. Когда я ходила с Юницей... Что теперь будет, эрц? Что мне делать?! Как объяснить дочери? Тем, кто придёт к нам и увидит...

Она всхлипывает. Ну что тут поделаешь...

— Проще всего с Юницей.

Отвечаю я. Потом улыбаюсь, хотя мою улыбку в темноте увидеть сложно. Но женщина рядом со мной напрягается.

— Смотри — она уже зовёт меня папой. Так?

— Да...

Тихо соглашается Аора, хлюпая тихонько носом.

— Ну а ты — её мама.

— Да...

Снова тихий ответ сквозь всхлипывания.

— А папа и мама спят вместе. Так?

— Так...

Спохватывается:

— Ты ей так и скажешь?!

— Ну, да. Думаешь, она будет против?

— Вообще то, нет. Она и так спрашивала уже не один раз, ещё там... Почему я с тобой не сплю, если ты папа...

— Тем более.

Говорю я, довольный по самое некуда. Но тут она вновь вскидывается:

— А твои знакомые?

Я отчётливо, но негромко смеюсь:

— Да вообще-то все уже знают, что я вернулся с Паневропы с женой и дочерью...

Конец первой книги.