Архивы Конгрегации

— Грешки многолетней давности, говорите... — пробормотал Курт и потер подбородок. — А есть ли сейчас в обители кто-то кроме вас, кто, скажем так, имел несчастье быть знакомым с Его Преосвященством раньше? Возможно, даже близко знакомым? Вы упоминали девочку...

— Которая давно умерла, бедняжка. И нет, я не знаю никого из сестер, кому доводилось бы встречаться с фон Пелленхофом прежде... — Аббатиса смотрела куда-то мимо Курта. — Никого... кому бы доводилось... Или они мне не открылись, — закончила она, словно спохватившись.

— Хм... — Курт явно был занят какой-то мыслью, но делиться с собеседниками ею не спешил. — Что ж, если мы опросили всех монахинь, то, пожалуй, нам пока больше нечего здесь делать. — Он прямо взглянул на аббатису: — Всех? До последней послушницы?

Йоханна тяжело вздохнула.

— Да. Всех. Почти... Но неопрошенных осталось всего двое и ни одна из них не может быть вам полезна. Сестра Агнес уже третью неделю находится в лазарете со сломанной ногой — она никак не смогла бы убить Его Преосвященство, даже если бы очень захотела, она и с постели пока не может подняться.

— А вторая?

— А вторая — сестра Бернарда — уже много лет не выходит из своей кельи; она дала обет затворничества. Она не выходила и во двор встречать Его Преосвященство, так что вряд ли сможет сообщить вам какие-то сведения.

— И все же я хотел бы задать ей пару вопросов, — настоял Курт. — Видеть, она, возможно, и не могла, но могла что-то слышать...

— Брат Игнациус, — в голосе аббатисы послышался холодок. — Я знаю, что вы ведете дознание так, как предписывают вам правила, и понимаю, что в моих интересах — в интересах всей обители — оказывать вам возможно большую поддержку, но... сейчас я прошу вас воздержаться от вопросов сестре Бернарде. Она вряд ли пожелает на них ответить — Бернарда не разговаривает ни с кем, кроме меня и еще нескольких сестер.

— Сожалею, мать Йоханна, но вам придется убедить вашу сестру ответить, даже если на все вопросы она сможет сказать только "нет, не знаю, не видела".

Аббатиса ничего не ответила, но сжала губы в полоску и, кивнув господам инквизиторам, вышла из своей кельи и двинулась по дормиторию. Подойдя к одной из келий в самой дальней части, она постучала в деревянную дверь. Спустя несколько мгновений в двери открылось узкое окошечко, расположенное на уровне груди. Аббатиса обратилась к невидимой затворнице.

— Сестра Бернарда, ты помнишь, я говорила тебе, что случилось здесь у нас в Сочельник? И говорила, что в обитель прибудут следователи Инквизиции, чтобы расследовать дело? Они здесь и хотели бы задать тебе некоторые вопросы. Не о чем беспокоиться, сестра, эти вопросы они уже задавали мне и всем другим сестрам. Ты ответишь им?

Тихий, какой-то шелестящий голос за дверью коротко произнес:

— Да.

Аббатиса жестом попросила Курта и Бруно подойти ближе, и Курт вновь предоставил помощнику право беседовать с сестрой-затворницей.

— Сестра Бернарда, меня зовут отец Бруно Хоффмайер. Я приношу глубочайшие извинения, что мы потревожили вас и оторвали от молитвы, но нам необходимо задать вам вопросы.

Как и предупреждала аббатиса, сестра Бернарда показала, что ничего не видела и не слышала в тот день. Никаких разговоров под дверью, постороннего шума или чего-то похожего. Впрочем, даже если бы она и услышала, она бы не отворила дверей.

— Прощу прощения за любопытство, — вдруг вклинился в беседу Курт, — а как долго длится ваше затворничество?

— Более десяти лет, — ответила за сестру аббатиса и добавила: — Если вы закончили с расспросами, мы можем оставить сестру Бернарду в покое.

— Закончили, — Курт кивнул. — И, пожалуй, на сегодня бы больше не станем злоупотреблять вашим гостеприимством, мать Йоханна.

— У вас есть хоть какие-то догадки, брат Игнациус? Брат Бруно?

— Некоторые имеются, — пробормотал Курт. — Но прежде я должен проверить еще кое-что.

Глава 6

— А ведь она нам солгала, — сказал Бруно, едва они покинули стены обители и зашагали к трактиру. — Когда говорила о том, что не знает среди своих сестер никого, кто бы... Она в тот момент явно о ком-то вспомнила.

— Ты тоже заметил? Прекрасно, значит, я не ошибся. Как бы выяснить, кто эта загадочная сестра? Уж не тщательно ли скрываемая ото всех Бернарда...

— Может быть, и она. Или любая другая — из тех, кто постарше. Если знакомство с фон Пелленхофом имело место много лет назад, то сейчас женщине должно быть никак не меньше тридцати.

— И под этот возраст попадает более половины обители, — кисло улыбнулся Курт. — Будем снова спрашивать каждую — не доводилось ли ей встречаться с Его Преосвященством раньше?

— А может, поднажмем на аббатису? Я не имею в виду жесткий допрос, разумеется.

— Эта мать Йоханна крепкая штучка, судя по тому, как она держится. Если она решит, что интересы и безопасность обители важнее, чем наше дознание, ничего мы не добьемся. Доказательств ее лжи у нас нет, только предположения. Разве только задержать ее как подозреваемую... но и на нее у нас нет доказательств. Ладно, давай-ка сначала пообедаем, а потом станем размышлять, куда нам двигаться дальше.

Едва только господа инквизиторы поднялись к себе в комнату после превосходного обеда, где Курт, как всегда, не преминул позубоскалить насчет кулинарных пристрастий своего помощника, как за ними прибежал трактирный прислужник и доложил, что господам принесли записку. Записка была не подписана и в ней содержалась просьба встретиться прямо сейчас у рыбной лавки.

— Почерк вроде женский... — пробормотал Бруно, разглядывая клочок бумаги. — Ну как, пойдем?

— Пойдем. Лавка — место людное, вряд ли писавший позвал бы нас туда, если бы планировал убрать по-тихому.

Чтобы найти лавку, им пришлось немного поплутать, и Бруно даже начал беспокоиться, дождется ли их таинственный информатор, но когда они завидели нужную вывеску, то убедились, что едва не опоздали. Из лавки как раз выходила молоденькая монахиня с корзиной, полной рыбы. Заметив господ инквизиторов, она махнула им, призывая следовать за собой, и пошла вдоль улицы совсем не в ту сторону, в которую ей следовало бы идти.

Курт и Бруно нагнали сестру-бенедиктинку в несколько шагов, и Бруно забрал у нее корзину, заверив, что ему совсем не трудно понести ее.

— Это ведь вы вызвали нас запиской? — уточнил Курт. — Что-то хотели нам сообщить?

— Да, у меня как раз было послушание в городе, и я решила... — девушка говорила, не глядя на сопровождавших ее инквизиторов. — Там, в обители, я не посмела сказать при матери-настоятельнице, но... ох, надеюсь, это не повредит ей. Если то, что я видела, окажется важным, а я умолчу об этом из страха — на моей душе будет висеть грех.

— Что вы видели? — Курт остановился, заставляя остановиться и монахиню. — Сестра...

— Я пока не приняла пострига, — смутилась девушка. — Мое имя Клара. И я хотела сказать вам, что в тот день я видела в обители незнакомого мужчину. То есть там, конечно, были те, кто приехал с Его Преосвященством, их я тоже видела, но этот... этот был не один из них.

— Вы уверены? — Курт напрягся.

— Да, да, я хорошо разглядела епископских людей, когда они въехали во двор, я стояла довольно близко, и у меня хорошее зрение... Этот был точно не один из них.

— Как он выглядел? Вы говорили с ним? Где вы его видели? — Курт постарался сдержать поток вопросов, чтобы не напугать девицу. В очередной раз подумал, что не очень-то умеет ладить с такими свидетелями.

— Он был одет как брат-бенедиктинец. В рясе, но мне показалось, что она ему мала. Волосы светлые, круглое лицо... Я спросила, кто он такой и что делает в женской обители, и он сказал... ох... а вы не арестуете за это мать Йоханну? Он сказал, что она позволила ему войти в обитель, но что это тайна и никому не надо о нем рассказывать. И что он сейчас же уйдет.

— Что еще ты запомнила, Клара? — мягко спросил Бруно, аккуратно отстраняя нависшего над послушницей Курта. — Какого он был роста? Может быть, он хромал или картавил? Что-то необычное?

— Он был высокий и толстый. Я же говорю — даже ряса, похоже, на него еле налезла. Не хромал он и не картавил... Нормальный был... только говорил почему-то все время шепотом. Таким... как будто у него горло болит.

Курт на мгновение застыл, а потом тряхнул головой и снова обратился к Кларе:

— Горло болит, говоришь? Это уже кое-что. Так где ты его встретила?

— В клуатре, майстер инквизитор. Меня одна из сестер послала принести кое-что из сарая, а я побежала там, чтобы срезать дорогу, и встретила его.

— Из клуатра он мог легко попасть в церковь, а там... Ты видела, как он уходил? — задал Курт новый вопрос.

— Нет, майстер инквизитор, он ушел куда-то в сторону, но не к внутренним воротам, это точно. Я подумала, раз мать Йоханна знает и разрешила, хоть это и против устава, значит, так надо.

— И когда ты узнала о несчастье с Его Преосвященством, ты не подумала, что встреченный тобой человек может иметь к нему отношение?

— Нет, майстер инквизитор! Ведь он же говорил про мать-настоятельницу! Я не думала, что эта встреча как-то связана с... — Клара проглотила слово "убийство". — А когда вы начали спрашивать утром, я вспомнила и... но ведь как же, ведь мать Йоханна... неужели она?

— Нет, — поспешил заверить ее Бруно, — вероятнее всего нет, этот человек солгал тебе, и мать Йоханна не позволяла ему проникнуть в обитель. Она строгая наставница.

— Да, — закивала девушка, — ее любят в обители. Я не хотела бы, чтобы ее наказывали, если она и правда нарушила устав.

— Мы спросим ее об этом человеке, — успокаивающе сказал Бруно. — Если она о нем ничего не знает, то ее не за что будет наказывать. И спасибо тебе, Клара, что ты набралась смелости и рассказала нам о том, что видела. Ты будешь хорошей монахиней.

— Благословите, отче, — послушница склонила голову, и Бруно на мгновение накрыл ее рукой, а потом перекрестил девушку. — Ну, я пойду, — улыбнулась она, забирая обратно свою корзину.

Курт задумчиво глядел ей вслед и, когда Клара скрылась среди прохожих, проговорил:

— Горло, значит, у него болело...

— Возвращаемся в аббатство? — уточнил Бруно, потирая покрасневшие на морозе руки.

— Нет. Навестим-ка мы городской совет и городской архив... хотя вряд ли последний нам чем-то поможет. Но все-таки. А завтра ты заглянешь к матери Йоханне и скажешь ей, что мы практически уверены в том, что убил Его Преосвященство кто-то из его же людей.

— А ты?

— А я буду ждать ответа на свой запрос, который отправлю, как только доберусь до городского совета и экспроприирую у них пару почтовых голубей.

Глава 7

— Доброе утро, мать Йоханна, — любезно, даже чересчур любезно выговорил Курт, обращаясь к явно не ожидавшей их более увидеть аббатисе. — Мы не займем у вас много времени, нам лишь нужно уточнить одну небольшую деталь...

— Я слушаю вас, брат Игнациус.

— Вы говорили, что ваша сестра-затворница, Бернарда, пребывает в своей келье уже десять лет и никогда ее не покидает?

— Верно, — недоумевающе произнесла аббатиса.

— А не скажете ли вы, когда сестра Бернарда появилась в этих стенах?

— Также немногим более десяти лет назад.

— Хм, и сразу приняла обет затворничества?

— Да. Сестре пришлось многое перенести в жизни, и она решила прекратить свое общение с миром.

— Уж не потому ли, что ей спешно пришлось покинуть другую обитель? — вкрадчиво спросил Курт, и аббатиса вздрогнула. — А до того — еще одну. Может быть, вам об этом неизвестно? И неизвестно также о причинах, побудивших сестру Бернарду это сделать?

— Мне известно, что сестра Бернарда начинала свое служение в другой обители, но я не задавала ей вопросов, почему она ее покинула, тем более, что я еще не была настоятельницей этой обители, когда здесь появилась Бернарда, — аббатиса выпрямилась и устремила взгляд куда-то мимо Курта.

— И ваша предшественница тоже, надо полагать, вопросов не задавала?

— Этого я не знаю, и спросить у нее вряд ли получится.

— Что ж, тогда мы спросим у самой сестры Бернарды. Лично.

— Майстер инквизитор, вы не смеете распоряжаться здесь.

— Я буду распоряжаться, где мне угодно, мать Йоханна, если это необходимо для дознания. А сейчас — необходимо. Так что либо не вмешивайтесь, либо я буду вынужден задержать вас за соучастие. — Курт развернулся и направился к келье сестры-затворницы.

— Откройте дверь. Я должен увидеть сестру Бернарду воочию. Не заставляйте меня являться сюда с городскими стражниками и выламывать дверь. Поверьте, у меня достаточно на это полномочий.

Аббатиса на мгновение прикрыла глаза, а потом как-то обреченно вздохнула и попросила:

— Только не судите обо всем поспешно, брат Игнациус, сначала выслушайте сестру Бернарду.

— Брата Бернарда, вы хотели сказать?

Аббатиса снова поджала губы и молча кивнула, после чего нашла в складках своего одеяния ключ и, вставив его в замок, отворила деревянную дверь.

В полутемной, несмотря на морозное солнечное утро, каморке стоявшая на коленях перед распятием женщина — впрочем, они уже знали, что на самом деле женщиной сестра Бернарда не была, — обернулась на скрип двери.

— Господь с тобой, сестра, — тихо проговорила аббатиса. — Я молчала, но они откуда-то узнали сами.

Сестра — или брат? — Бернарда кивнула.

— Благодарю тебя, мать Йоханна, — прошелестела она — он, мысленно поправил себя Курт. — Когда-нибудь все тайное становится явным. Да, майстер инквизитор, — без предисловий обратилась Бернарда к Курту, — я та... тот, кто вам нужен. Мне незачем отпираться больше, я и так навлекла беды на обитель, давшую мне приют и покой на столько лет. Это я убила Готтарда фон Пелленхофа.

— Сестра, а точнее, брат Бернард когда-то подвизался служкой у молодого священника фон Пелленхофа, и был совращен им. Связь их длилась несколько месяцев, и Бернард уверяет, что каждый день он молил Господа, чтобы это бесчестие прекратилось, но его молитв Всевышний не слышал. Потом, фон Пелленхоф, очевидно остыл к любовнику, и Бернард выпросил у него разрешение уйти в монахи. Несколько лет он провел в мужском монастыре довольно далеко отсюда, пытаясь в молитвах и покаянии забыть о своем грехе, но, очевидно, получалось плохо, потому что в конце концов он устал бороться с плотью и согрешил снова. Вероятно, уже тогда что-то случилось с его рассудком, потому что он вдруг возненавидел свое тело, как он объяснил, и в итоге решился на оскопление. Произведя сие действие, он стал мнить себя женщиной и потому покинул свою обитель и направился в женскую. Там он успешно скрывал некоторое время свой настоящий пол — благо изменения в его теле ему это позволили, но правда все же открылась, и он опять вынужден был бежать. Скитания привели его в Регенсбург, в Обермюнстерскую обитель. Тогдашняя аббатиса приняла сестру Бернарду и позволила ей принять обет затворничества — так Бернард надеялся как можно дольше сохранять свою тайну. Как-то аббатиса все-таки догадалась, но проявила чудо милосердия и позволила сестре Бернарде остаться, с условием, что ее обет затворничества не будет нарушен. Умирая, прежняя аббатиса передала эту тайну матери Йоханне, и она не посчитала себя вправе нарушить данное сестре Бернарде обещание. Ну а когда в город прибыл фон Пелленхоф, и об этом узнали в монастыре, Бернарда решила, что Господь привел ее, то есть его совратителя и виновника всех бед ему в руки, дабы свершился суд и нечестивец был покаран. То есть убийство, как я и предполагал, было умышленным. Бернард переоделся в старую свою мужскую рясу, до сих пор им хранимую, пробрался, никем не замеченный, к церкви, а там ему не повезло встретиться с послушницей Кларой. После этого он вошел в церковь через трансепт и назвался епископу, пригрозив, что прилюдно разоблачит его прежние прелюбодеяния, если тот не сложит с себя сан. Фон Пелленхоф даже слушать его не стал, велел сумасшедшему монаху убираться прочь, и тут Бернард не выдержал, воткнул бывшему любовнику в шею деревянный колышек, выдернутый откуда-то по дороге. Тело он особенно и не старался спрятать, просто усадил за колонну и убежал обратно в свою келью. Мы провели там обыск и нашли окровавленную бенедиктинскую рясу. Впрочем, после его признания это уже мелочи. — Курт положил на стол перед кардиналом Сфорцей и отцом Бенедиктом свиток. — Все подробности здесь, в отчете.