— Вот-вот. Если оружие будет многозарядным, то солдат просто не будет знать, когда у него закончится боеприпас, и в самый неподходящий момент, понадеявшись на столь ненадёжное оружие, он постарается выстрелить, вместо удалой работы штыком. А это приведёт к его гибели. Так что нет, нашей армии не нужны ваши новомодные револьверы. ...
Глава 26
"Раз-з, два-а-а, три-и-и, четы-ыре, шаг. Раз-з, два-а-а, три-и-и. Выше ногу! Тянем носок! Тянем! Четы-ыре, шаг. Раз-з, два-а-а, три-и-и, четы-ыре, шаг....‟. — Казалось, этим командам не будет ни конца, ни края. Сеня, сызмальства привыкший к тяжёлому крестьянскому труду, до сих пор, даже через полтора месяца службы, просыпался по ночам от боли, вызванной судорогами в икроножных мышцах. Приходилось через не могу тянуть пальцы ноги на себя и ждать, когда спазмированная мышца расслабится. И это, не было самым тяжким испытанием в его новой жизни. Ведь ему приходилось просыпаться по сигналу горниста, наводить в казарме идеальный порядок, бриться, что не приносило никакого удовольствия, так как, до сих пор, ходить голощёким было немного дискомфортно. Затем начинался утренняя проверка, на которой, редкое утро проходило для него без зуботычин от вечно недовольного младшего урядника. То ему пуговки не достаточно надраены — не блестят, как это им положено, то бляшка ремня тусклая, то лицо не тщательно выбрито, или подворотничок пришит не достаточно прилежно. А затем муштра, боевая подготовка, фехтование на штыках, имитация залповой стрельбы, снова муштра ... Только и слышно:
"Правое плечо вперёд; левое плечо вперёд; ногу выше, тяни носок; кругом; налево; направо; штыком коли, прикладом бей; целься, пли; к ноге, отставить‟. — И если младшему унтеру что-то не нравилось, то его коронный удар в челюсть, сбивал с ног провинившегося. И так весь день, до самого отбоя, исключая часовой отдых после обеда. Затем короткое забытьё ночного сна и поутру, всё начиналось заново. Так что утверждение рыжего Михаила, сотоварища по несчастью стать служивым, что в солдаты ссылают за какие-либо провинности, не было лишено смысла.
"Эх, жизня моя пропащая. Ох-хо-хо, за какую такую провинность, наш староста Тимофей, сослал меня в этот ад? Чем ему не угодил я, или мой тятька?‟ — от этих мыслей, новоиспечённого солдата, отвлёк окрик младшего урядника: — Опять ты, сукин сын "ворон считаешь‟? Почему равнение не держишь? По розгам соскучился, пёс? Так я тебя уважу, можно и свидание с ними устроить!‟
Еле справившись с желанием сжаться — в ожидании карающего удара кулаком, Сеня скосил глаза в сторону, и поспешно занял положенное в строю место. Всего-то немного приотстал, и всего-то ненамного пришлось удлинить шаг, чтоб исправить оплошность. Однако солдат знал, что вместо обеденного отдыха, его ждёт дополнительное, индивидуальное занятие по строевой подготовке. И во время этой шагистики, придирки ко всем допускаемым им огрехам, будут особенно жёсткими. Так что, даже полная миска горячего кулеша на старом сале, и ломоть ржаного хлеба к нему, не сильно обрадовали рядового Юрьева. А вот то, что произошло дальше, спасло служивого от нудного занятия. Неожиданно, в расположении появились ротные офицеры, даже ротный. Он, созвав всех унтеров и резко жестикулируя, принялся что-то им говорить. Те стояли перед ним навытяжку, смотря строго перед собою. Было даже непривычно видеть от унтер-офицеров такое послушание. Но это было.
Неожиданно, Сеню кто-то толкнул в бок и удивлённо произнёс:
"Глядика-а-а. А что это там творится?‟
"Куда? Что?‟
"Да вон туда гляди. Что делается — то?‟ — толкнувший Сеню Олег Сивый, кивнул в сторону соседних казарм.
"Ух ты‟.
И правда, было чему удивляться, казалось, в полк явились сразу все офицеры и одновременно озадачивали нижние чины. И скоро началось движение. Унтера, получив приказы, строго по уставу козырнули, развернулись, отошли на три уставных шага и побежали к своим подразделениям, отдавая на ходу приказ: "Строиться!‟ — Началось ещё большее, на первый взгляд беспорядочное метание, но и оно быстро окончилось. И вот, солдаты Первого Павловского пехотного полка, выслушали приказ о подготовке к внеплановому строевому смотру.
"Чтоб все пуговки на мундире, все бляшки, блестели как у кота яйца! Сапоги надраены так, чтоб я в них как в зеркало смотрелся! — вносил уточнения к зачитанному приказу младший урядник Сапега, смотря при этом в основном на Сеню. — Ружья, штыки надраить и обильно смазать их ружейным салом. Чтоб ни единого следа железной ржи, или гари на них не осталось. Проверить укладку ранцев, скатать и увязать шинели. Завтра нас будет инспектировать сам генерал от инфантерии, он может придраться к любой мелочи, так что, пока я не приму у вас всех эту красоту, отбоя не будет!‟
И начался ад подготовки к предстоящему торжественному мероприятию, которое началось с ухода за оружием. Затем, если это требовалось, ремонтировались сапоги, аккуратно чинилась форма и прочие снаряжение. Единственным перерывом в этом аврале был ужин, и то, сильно засиживаться на нём не дали. Вот уже стемнело, по всей казарме запалили масляные светильники, а фельдфебель Крынкин, продолжал лютовать. Вот уже и полночь, придирчивый Сапега, вроде как остался доволен результатом работы своих подчинённых. Однако снова этот Крынкин, должный вынести свой, окончательный вердикт, остался верен своему амплуа. Проходя мимо разложенных на деревянном полу солдатских вещей, он остановился возле одного из солдат, пристально посмотрел себе под ноги, сжал кулаки и резким движением ноги, отфутболил ранец Сивого. После чего побагровевший как бурак, гаркнул:
"У-у псы смердящие, достали своей нерадивостью! Снова непорядок! Застёжка не дочиста надраена! Всё переделать! Мерзавцы! Всем ещё раз проверить состояние всего своего имущества!‟
Впрочем, отбой состоялся и весьма скоро. Было не ясно, то ли унтеры устали лютовать, то ли всё было сделано так, как положено, но уже через полчаса, пехотинцы третьей роты спали сном праведника, отключившись, едва их головы коснулись подушек.
Утро началось как обычно. Чуть забрезжил рассвет, как прозвучал сигнал горна, отдавая ненавистную команду подъём, и понеслось: умывание, бритьё; ставшее обыденным делом наведение порядка; утренняя проверка. И на тебе, первый за долгое время приятный сюрприз, сегодня, во время осмотра солдат, унтера не злобствовали. И что тому было причиной, то ли ещё с вечера приведённая в порядок форма и амуниция, то ли они сами устали свирепствовать, так и осталось тайной. Да и сам завтрак прошёл на удивление спокойно, никто не торопил, не кричал, уточняя, что после команды: "Встать‟ — приём пищи закончен для всех. Так что нижние чины, привычно быстро поглотавшие содержимое своих мисок, успели даже немного поболтать, меж собою. А далее, ещё чуднее, всё пошло отлично от привычного распорядка. Последовала внеплановая проверка внешнего вида, облачение в полное снаряжение и общее построение всего полка на плацу, включая офицеров и их денщиков, накануне возвращённых в строй. Даже пошёл шёпоток, что строевой смотр будет принимать сам император, с наследником, что не могло не взволновать солдатские сердца. Они уже сами, пока было дозволено стоять в строю по команде вольно, осматривали друг друга и устраняли незначительные огрехи, будь то ненужная складка или незначительный перекос фурнитуры. Так прошло немногим более часа, в это время, несколько раз давалась команда смирно. Ротные "коробки‟ замирали и, казалось, стоящие в них люди переставали дышать. Но через некоторое время следовал отбой команды. Один раз, неподалёку от Юрьева, в строю соседней роты, упал молодой солдатик, да так и пролежал на каменной брусчатке, пока не отменили команду смирно. И только после этого, его подняли и привели в чувство. А время шло.
И вот. От главных ворот части, послышался звонкий топот подкованных копыт. И по плацу пронеслась команда:
"По-о-о-олк, ра-а-авня-а-айсь, сми-и-ирно-о-о!‟ — все военнослужащие напряжённо замерли в ожидании дальнейших команд. Цокот копыт стих и через минуту, командир полка дал новую команду: "Ра-ав не-ени-ие-е на-а прра-аво!‟
Что происходило дальше, в Сениной памяти особо не зафиксировалось. Он, как и многие молодые солдаты, не имеющие достаточно бравого вида, стоял в последних рядах строя. И прибывал в напряжённом волнении, а до его слуха, доносились только отдельные обрывки рапорта отдаваемого полковником. И что было тому виной, расстояние ли, или душевное напряжение, было не ясно.
В такой волнительной эйфории, когда всё сказанное отцами командирами не воспринималось — абсолютно, как говорится: " одно ухо влетало, в другое вылетало‟ — Сеня прибывал весьма долго. Как-то отстранённо воспринимался и проход генерала вдоль строя, когда он останавливался возле каждой "ротной коробки‟, здоровался, и выслушивал ответное приветствие. А вот когда проверяющий взошёл на трибуну и начал что-то говорить, в ушах Юрьева что-то загудело, а в глазах стало меркнуть. И через этот нарастающий гул, послышался ненавистный голос Сапеги: "Семёнов, держи его, винтовку хватай. Сивый, Рогожин, хватайте Юрьева под бока, да наклоняйте его, живее. Пониже, голову пониже голову опустите. И сами пригнитесь, да соседей не толкайте‟. — И в самом деле, кто-то выхватил из рук отяжелевшую винтовку, чьи-то руки подхватили под локти и, одновременно взявшись за шею, потянули вниз. Дёрнулся и за малым, не ударил по голове ранец и как это ни странно, но в мозгу прояснилось, и вернулась способность воспринимать окружающую действительность, весьма быстро вернулась. Новый рывок, на сей раз, вверх и ... внимательный взгляд приблизившегося вплотную младшего урядника, пристально осмотрел его лицо.
" От, это добре. — удовлетворённо произнёс Сапега. — Ну что, Ани́ка-во́ин, сомлел никак?‟ — "Виноват, господин младший урядник‟. — "От дурья башка. То с любым статься может‟. — "Спасибо‟. — "Не за что, Сеня. Ты гляди, больше не падай. Я его высокопревосходительство, генерала от инфантерии Игоря Николаевича, давненько знаю, не первой у нас смотры проводит. Так что, он долго баять не любит. Так что, а как пойдут все торжественным маршем, ты помехой марширующим будешь. Да и затоптать могут‟. — "Благодарствую‟. — "Не за что, приводи себя в порядок и стой, как приказано‟.
Урядник как в воду глядел. В скором времени послышались мерные удары барабана, отбивающего ритм и после нескольких команд, плац содрогнулся от одновременного удара подошв солдатских сапог о брусчатку. Кто-то ещё шагал на месте, а кто-то уже выходил на прямую линию, для торжественного прохождения.
Окончился и этот строевой смотр. После ежедневной, выматывающей шагистики, он показался детским баловством и вскоре, прямо с плаца, всех солдат развели по казармам, что удивило даже видавших службу ветеранов. Все они были уверены, что проверяющий просто обязан был посмотреть, чем заняты будни солдатской жизни. А он, вместо этого, созвал всех офицеров штаба, для решения своих, каких-то очень важных вопросов. И было неизвестно, насколько долго всё это продлится.
"Ой, не к добру всё это — шептались солдаты в казармах, с тревожным любопытством поглядывая через окна на улицу. — Видимо Турка на кордонах чудит. Слыхали ...?‟.
Косвенное подтверждение этих опасений, появилось после обеда. В расположении явились старшие офицеры на что-то, разозлённые и, отдаваемые ими приказы ещё сильнее запутали солдат. Согласно получаемым от них вводным, полк срочно выдвигается под Царьград, где будет участвовать в каких-то манёврах. И поэтому, в расположении части, остаются только представители интендантской службы, остальные, походными колоннами, выдвигаются в сторону ближайшего железнодорожного узла. А уже через пять часов, Сеня, и все его сослуживцы, посеревшие от дорожной пыли, прибыли на вокзал, и со страхом созерцали железного, шумного монстра на колёсах, пышущего дымом и паром, называемого отцами командирами странным словом: "Паровоз‟. — Не мудрено испугаться, видя вблизи от себя такую жуткую махину, ведь почти все нижние чины, сталкивались с ней впервые в своей жизни. Но вбитая постоянной муштрой привычка выполнять команды, вывела солдат из оцепенения, и они усиленно крестясь, организованно погрузились в подвезённые этим стальным чудовищем товарные вагоны.
Глава 27
Михаил был удивлён тому, что сразу после завтрака, его отец, неожиданно изъявил желание о чём-то с ним поговорить. Ведь он, буквально недавно, виделся с ним в столовой, где они немного пообщались. Единственная догадка, пришедшая на ум молодого человека, это то, что предстоящий разговор будет или сугубо приватным, или посвящён делу его друга — графа Мосальского-Вельяминова, младшего. Так что, по пути в библиотеку, где по утверждению прислуги его ждал родитель, молодой человек мог довольствоваться только своими догадками.
— Вы меня звали, па́па? — поинтересовался Михаил, после приглашения войти в библиотеку.
— Да Миша, проходи в кабинет. Вот, сегодня, по ошибке, вместе с моей утренней почтой, мне принесли письмо адресованное тебе — от твоего товарища по учёбе, Князя Александра Шуйского.
— Спасибо, па́па. Я могу его взять?
— Да. В основном из-за этого я тебя и позвал.
Не смотря на внешнее безразличие отца, Миша видел, что отец на него за что-то злился. Он прекрасно знал своего родителя и мог безошибочно угадывать его настроение.
— Я думаю, что вы желаете ещё о чём-то со мною поговорить, о чём-то весьма важном? Иначе просто велели бы прислуге передать мне мою корреспонденцию.
— Ты прав. Но для начала, забери с моего стола конверт с посланием твоего бывшего соученика. — слово бывшего было недвусмысленно подчёркнуто интонацией. — Прочтёшь его немного позднее. А сейчас, ответь мне. Что тебя связывает с этим отщепенцем?
— Папа!
— Молчи сын и послушай меня внимательно. Я знаю что говорю. Мы, моё поколение, как это не странно для тебя звучит, все проходили через возраст отрицания всяких устоев нашего общества и романтику тайных кружков. И то, что является для тебя откровением, для меня давно пройдённый этап жизни. Однако, мы, входя во взрослую жизнь, одумывались, и пересматривали свои жизненные ориентиры. Но. Судя по доходящим до меня слухам, твой дружок, князь Шуйский, в отличие от юного графа Мосальского-Вельяминова, в своём развитии сильно приотстал от сверстников — так и остался неразумным отроком. Это в лучшем случае.
— Но отец!
— Не спорь сын. Повторюсь. Я прекрасно знаю, о чём говорю. Так что, ваше счастье, что третье отделение смотрит на твои с князем шалости, как говорят наши простолюдины: "Сквозь пальцы‟. Я бы, на их месте, такой избирательной "слепоты‟ не допускал. Думаю, что если вы, в ближайшее время не угомонитесь, господа жандармы в скором времени могут и "проснуться‟, вспомнив о своём долге перед империй.
— О чём вы, отец?
— О том, что недавно имел несчастье ознакомиться с содержанием одной мерзопакостной брошюры, изданной на русском языке, но в Париже и распространяемой соратниками известного нам молодого князя. Так что сын, лучше держись своего друга, графа Мосальского-Вельяминова ибо, он уже не тот глупый отрок с пылким сердцем и девственно чистым, не тронутым разумом мозгом, коим обладают все школяры. Правда осталась тяга рисковать своими финансами, полностью вкладывая их в оборот.
